"Дух демона" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 12 НЕЖДАННЫЕ ГОСТИ

Такого быть не может! Это какая-то бессмыслица, — без конца твердил себе Добринион Калислас, настоятель палмарисского монастыря Сент-Прешес. Монахи сообщали, что в монастырской часовне его ожидает… глава Абеликанского ордена, отец-настоятель Далеберт Маркворт.

— Маркворт слишком стар для путешествия в Палмарис, — громко произнес отец Добринион.

Он спускался из своих апартаментов по винтовой лестнице, наступая на полы сутаны.

— Нет, он заблаговременно известил бы о своем прибытии. Лицо столь высокого сана не отправится в дальний путь без должных приготовлений! Лицо столь высокого сана не должно сваливаться как снег на голову!

Добринион недолюбливал отца-настоятеля Маркворта. Вот уже несколько лет отношения между ними оставались довольно напряженными из-за вопроса о канонизации одного, ныне покойного, монаха из Сент-Прешес. Будучи вторым старейшим аббатством после Санта-Мир-Абель, Сент-Прешес не имел своего святого. Настоятель Добринион всеми силами стремился исправить эту трагическую оплошность, а настоятель Маркворт всеми силами противился его замыслу с тех самых пор, как впервые в этой связи было произнесено имя покойного брата Аллабарнета.

Добринион толкнул тяжелую дверь часовни, и здесь его монолог прервался. Его круглые щеки пылали; он опасался, что стоящий перед ним Далеберт Маркворт мог его слышать.

В том, что перед ним находился действительно Маркворт, не было никаких сомнений. В прошлом настоятель Добринион довольно часто встречался с ним, и, хотя они не виделись уже более десятка лет, он без труда узнал отца-настоятеля Санта-Мир-Абель. Добринион оглядел сопровождавших Маркворта, пытаясь понять, чем могло быть вызвано его внезапное появление. В часовне находилось трое монахов, и один из них — местный. Прибывшие с Марквортом монахи были молоды. Один был худощавым и нервозным, другой напоминал медведя и явно отличался большой силой. Оба монаха стояли возле отца-настоятеля в одинаковых позах: скрестив на груди руки так, что пальцы каждой руки обхватывали другую чуть выше локтя. Словно приготовились обороняться, — отметил про себя Добринион, глядя на гостей, которые больше напоминали телохранителей, чем свиту отца-настоятеля. Когда иерарх такого ранга отправлялся в путешествие (неважно, был это Маркворт или кто-либо из его предшественников), его сопровождало не менее пятидесяти монахов, и среди них — немалое число магистров и даже аббатов. Эти же, судя по возрасту, находились в монастыре от силы четыре года, и им было еще далеко даже до безупречных.

— Добро пожаловать, отец-настоятель, — подобающим в таких случаях тоном произнес Добринион и отвесил уважительный поклон.

— Приветствую вас, отец Добринион, — ответил Маркворт своим гнусавым голосом. — Прошу простить мне вторжение в вашу прекрасную обитель.

— Ну что вы, — только и мог выговорить заплетающимся языком ошеломленный настоятель.

— Меня вынудила необходимость, — продолжал Маркворт. — В нынешние времена… думаю, вы понимаете, что, когда вражеская армия оккупирует наши земли, часто мы вынуждены действовать экспромтом.

— Ну что вы, — повторил Добринион, и ему захотелось ущипнуть себя за столь дурацкий ответ.

— Я прибыл сюда, чтобы встретить караван, — сообщил отец-настоятель. — Он возвращается в Санта-Мир-Абель, и я распорядился изменить маршрут ввиду неотложных обстоятельств.

«Значит, он отправлял караван из Санта-Мир-Абель куда-то далеко, а я ничего об этом не знал!» — подумал Добринион.

— Караван возглавляет магистр Джоджонах, — продолжал Маркворт. — Полагаю, вы помните его; ведь вы с ним вместе проходили обучение.

— Мне кажется, он был двумя или тремя годами младше меня, — ответил настоятель Добринион.

Впоследствии они с Джоджонахом встречались на церковных соборах, а однажды даже пропьянствовали всю ночь. Тогда в их компании был еще один магистр, горбоносый монах по имени Сигертон.

— А в составе каравана есть еще магистры? — спросил Добринион. — Например, Сигертон?

— Магистр Сигертон мертв, — бесстрастным тоном ответил Маркворт. — Его убили.

— Поври? — решился спросить Добринион, но по выражению лица Маркворта понял, что тот не хочет вдаваться в подробности.

— Нет, — только и ответил Маркворт. — Но довольно о неприятных вещах; тем более это случилось давно. Джоджонах — единственный магистр в составе каравана, и у него трое помощников из числа безупречных. Всего двадцать пять братьев и с ними — весьма особый пленник. От вас требуется, чтобы нас никто не тревожил: ни меня, ни моих собратьев по Санта-Мир-Абель и, прежде всего, чтобы никто не тревожил пленника.

— Я сделаю все, что смогу, — сказал настоятель Добринион.

— Уверен, что так оно и будет, — поспешно оборвал его Маркворт.

Кивком головы он указал на своих телохранителей:

— Пусть кто-нибудь из особо надежных ваших подчиненных разъяснит этим братьям все, что касается нашего размещения. Вряд ли мы задержимся здесь надолго. Полагаю, что не более чем на неделю.

Лицо Маркворта сделалось предельно серьезным. Он приблизился к Добриниону и произнес негромким и даже несколько угрожающим голосом:

— Я хочу получить от вас заверения в том, что не будет даже попытки вмешательства в наши дела.

Добринион отшатнулся, немало удивленный услышанным. Значит, отец-настоятель Санта-Мир-Абель предпринял что-то на здешней территории, даже не поставив его об этом в известность и не получив его согласия! Такое противоречило церковному этикету. Что же это за таинственная миссия, и почему ему ничего не сообщили? И что за узник? Неужели отец-настоятель Маркворт забыл, что с помощью гематита можно было заранее сообщить Добриниону обо всем?

И все же настоятель Добринион благоразумно промолчал. Как-никак Маркворт являлся главой Абеликанского ордена, а в Хонсе-Бире шла затяжная война.

— Мы сделаем все, что от нас потребуется, — уверил он своего старшего брата, отвесив еще один уважительный поклон. — Сент-Прешес в вашем распоряжении.

— Пока мы будем здесь находиться, я размещусь в ваших апартаментах, — объявил Маркворт. Прибывшие со мной братья помогут перенести все, что вам понадобится, в другое помещение.

Добриниону словно влепили пощечину. Вот уже тридцать лет он являлся настоятелем Сент-Прешес и занимал отнюдь не второстепенное положение в иерархии церкви. Сент-Прешес был третьим по величине монастырем после Санта-Мир-Абель и расположенной в Урсале обители Сент-Хонс. Поскольку Палмарис находился на границе того, что было принято называть «подлинно цивилизованным миром», влияние Сент-Прешес на прихожан имело особое значение. В течение тридцати лет никто не вмешивался в правление настоятеля Добриниона. Санта-Мир-Абель больше заботили магические самоцветы и общее учение церкви, а Сент-Хонс — политические дела и отношения с королевским двором. Единственным, кто мог бы оспаривать власть Добриниона в северных провинциях Хонсе-Бира, был палмарисский барон Рошфор Билдеборох. Однако барон являлся не только близким другом Добриниона, но и, подобно своему отцу, держался в стороне от притязаний на власть. До тех пор, пока ничто не угрожало его богатству, Рошфор Билдеборох предпочитал ни во что не вмешиваться. Даже теперь, когда война вплотную подступила к Палмарису, он переложил заботу об обороне города на командира городской стражи и поручил тому держать настоятеля Добриниона в курсе всех событий. Сам же барон укрывался за надежными стенами своего дворца-крепости Чейзвинд Мэнор.

Естественно, настоятель Добринион не привык, чтобы с ним разговаривали повелительным тоном. Однако он вновь напомнил себе о том, какое место он занимал в иерархии Абеликанской церкви — пирамиде, на вершине которой находился отец-настоятель Маркворт.

— Как скажете, — смиренно ответил Добринион и, поклонившись в последний раз, направился к выходу.

— Кстати, возможно, у нас найдется время поговорить насчет брата Аллабарнета, — бросил ему вдогонку Маркворт.

Добринион остановился, поняв, что ему только что бросили кость. Точнее, помахали перед носом морковкой, получение которой зависело от его пособничества Маркворту. Первым желанием Добриниона было швырнуть эту «морковку» назад. Настоятель Сент-Прешес был стар; пусть не так стар, как Маркворт, но он опасался, что тот его переживет. По расчетам Добриниона, единственное, что ему осталось выполнить в этой жизни, — это добиться причисления брата Аллабарнета к лику святых. Однако без помощи отца-настоятеля Маркворта это было трудной, а то и вовсе невыполнимой задачей.

— В Сент-Прешес? — недоверчиво переспросил брат Браумин, услышав от брата Фрэнсиса об изменении их маршрута. Новость удивила не только его, но и магистра Джоджонаха.

— Отец-настоятель хочет как можно быстрее поговорить с кентавром, — продолжал брат Фрэнсис. — Он встретит нас в Палмарисе. Он связывался со мной, находясь на пути туда. Полагаю, что он уже прибыл в Сент-Прешес.

— Ты в этом уверен? — спокойно спросил магистр Джоджонах. — Действительно ли это был сам Маркворт, сообщивший тебе о перемене направления?

— Вы допускаете, что кто-то другой мог найти доступ в мой разум?

— Я принимаю в расчет то, что мы побывали в логове демона, — объяснил магистр, стараясь говорить без тени упрека или недоверия.

Что ж, если отец-настоятель действительно передал через брата Фрэнсиса свой новый приказ, у Джоджонаха не осталось ничего, как только подчиниться.

— Это действительно был отец-настоятель, — уверенно подтвердил брат Фрэнсис. — Может, мне стоит вновь связаться с ним? Я бы мог предоставить ему свое тело, чтобы он лично повторил вам это.

— Довольно, брат, — ответил магистр, примирительно махнув рукой. — Я не сомневаюсь в правоте твоих слов. Я просто хотел узнать, уверен ли ты сам.

— Уверен.

— Пусть будет так, как ты сказал, — согласился Джоджонах. — Итак, мы направляемся в Сент-Прешес. Ты составил наш новый маршрут?

— Братья сверяются с картами, — ответил Фрэнсис. — Здесь не далеко. Как только мы пересечем Тимберленд, выйдем на прямую и удобную дорогу.

— Дорогу, кишащую всеми этими тварями, — сухо заметил брат Браумин. — Там постоянно идут сражения.

— Мы будет двигаться быстро и незаметно, никто нас не обнаружит, — сказал брат Фрэнсис.

Магистр Джоджонах лишь кивнул. Если отцу-настоятелю нужно, чтобы они направились в Палмарис, значит, туда они и поедут во что бы то ни стало. Лично для Джоджонаха главной проблемой было не путешествие, а то, что находилось в конце его. И этой проблемой был Далеберт Маркворт.

Как всегда деловито, брат Фрэнсис составил новый маршрут, и караван двинулся в сторону Палмариса. За пару дней они оставили позади города Тимберленда. И хотя монахам на пути и встречались враги, те либо вовсе не видели караван, либо спохватывались слишком поздно: догнать стремительных коней было невозможно.

— Целый караван монахов, — повторил Роджер Не-Запрешь.

Парень уже выздоровел, поскольку Пони усердно потрудилась, исцеляя с помощью гематита его раны и собачьи укусы. И хотя Пони трудилась более двух часов, Роджер едва ее поблагодарил; буркнул что-то под нос и ушел. В течение четырех дней ни Элбрайн, ни Пони не видели его. И только сейчас он появился, принеся эту новость.

— Я уж знаю монахов, можете быть уверены!

Элбрайн и Пони мрачно переглянулись, подозревая, что дело явно связано с братом Эвелином и что монахи, скорее всего, ищут самоцветы, которые в данный момент находятся у них.

— Они ехали так быстро, так быстро, — говорил ошеломленный Роджер. — Сомневаюсь, чтобы Коз-козио Бегулне вообще знал об их появлении в этих местах. В любом случае ему не угнаться за ними. Должно быть, сейчас они уже на полпути к Палмарису.

Элбрайн хотел было возразить, поскольку Роджер видел караван всего лишь два часа назад. Но он понимал, что какой бы ни была скорость каравана, Роджер верил в то, что говорил.

— Жаль, что мы не узнали об этом раньше, — сокрушался Белстер О'Комели. — Возможно, эти божьи люди могли бы нам чем-то помочь или дать утешение. В конце концов, они могли бы взять больных и отвезти их на юг, в более спокойные края.

— Да если бы не я, ты бы вообще о них не узнал, — сердито ответил Роджер, услышав в словах Белстера упрек.

— А почему же великий Полуночник ничего не знал о них? Или эта женщина, которая заявляет, что она — великая чародейка?

— Хватит, Роджер! — перебил его Элбрайн. — Белстер не винит тебя, а просто сожалеет об упущенной возможности. Действительно досадно, что нам не удалось воспользоваться помощью столь могущественных союзников. Если они неслись с такой скоростью, а я не сомневаюсь, что ты верно определил ее, — быстро добавил Элбрайн, заметив, как парень скорчил кислую мину, — значит, эти монахи хорошо владеют магией.

Здесь он говорил не совсем то, что думал. Он и сам был бы рад отправить малолетних детей и дряхлых стариков в Палмарис. Но считать монахов союзниками? В этом он очень сомневался.

— Они ехали даже быстрее, чем вы думаете, — воспрянул духом Роджер. — Мне не рассказать, какой была их скорость. Ноги у лошадей так и мелькали, а один всадник, что ехал позади повозки, двигался так быстро, что мне показалось, будто он сам — наполовину лошадь.

Эти слова взволновали беженцев из Дундалиса, всех, кто знал Лесного Духа, кто сражался рядом со Смотрителем и наслаждался чарующими звуками его волынки. Однако Элбрайн и Пони не позволили себе поддаться общим чувствам. Ведь они собственными глазами видели конец кентавра.

— Как ты думаешь, они и сейчас продолжают ехать? — спросил Элбрайн у Роджера.

— Сейчас они уж точно на полпути к Палмарису.

— Тогда и говорить о них бесполезно.

Однако Элбрайн решил следить за монахами. Если караван был послан на поиски Эвелина и камней и, если с помощью магии монахам удалось кое-что узнать, тогда их обоих и в самом деле могут объявить вне закона.

Караван прибыл в Сент-Прешес практически незаметно для тамошних монахов. Даже настоятель Добринион не пришел приветствовать вернувшихся братьев. Эту обязанность возложил на себя Маркворт, который вместе со своими телохранителями тихо встретил караван у задних ворот монастыря.

Магистр Джоджонах не удивился, увидев, кого отец-настоятель взял с собой в Палмарис. Он знал, что Юсефа и Данделиона готовили на роль Карающих Братьев и им предстояло заменить покойного брата Квинтала. Из всех младших монахов Санта-Мир-Абель Джоджонах симпатизировал этой паре меньше всего. Брат Юсеф, монах третьего года, был родом из Юманефа, родного города Эвелина, но на этом их сходство заканчивалось. Невысокого роста, худощавый, он умел зло и напористо драться во время учебных состязаний и не брезговал ничем, лишь бы выйти победителем. Брат Данделион, пробывший в монастыре около двух лет, был полной его противоположностью: эдакий медведь с ручищами толстыми, как бревна. На состязаниях его часто приходилось удерживать, ибо он, добившись преимущества, был готов покалечить своего собрата. В прежние времена подобные действия грозили изгнанием из монастыря, но в нынешнее мрачное время отец-настоятель лишь посмеивался над прытью молодого монаха. Маркворт неоднократно отмахивался от сетований магистра Джоджонаха по поводу брата Данделиона, уверяя его, что они найдут подходящее место для этого дикаря.

Джоджонах часто удивлялся, каким образом Данделион с Юсефом сумели пройти нелегкий отбор и оказаться в монастыре. Ведь из каждой тысячи или даже двух тысяч желающих вступить в обитель оставалось не более двадцати пяти человек. Джоджонах не сомневался, что среди сотен отвергнутых юношей было немало таких, кто по своему характеру, уму и благочестию оказался бы более пригоден для пути монаха.

Однако этих двоих приняли по непосредственному распоряжению отца-настоятеля. Данделион, по словам Маркворта, был сыном его «дорогого друга». Магистр Джоджонах понимал, что дело в другом. Данделиона приняли в монастырь из-за того, что он обладал необычайной физической силой. Других причин не существовало. Он стал одним из личных телохранителей Маркворта, заменив собой Квинтала.

По поводу Юсефа отец-настоятель объяснил, что с исчезновением Эвелина в Санта-Мир-Абель вообще не осталось выходцев из Юманефа, и, чтобы сохранить контроль над этим городком, нужно было исправить подобную оплошность.

Магистру Джоджонаху оставалось лишь вздыхать; он не мог что-либо изменить.

Повозки поставили во внутренний двор. Прибывших разместили по кельям, предусмотрительно отделив их от местных собратьев. Магистру Джоджонаху отвели тихую келью в дальнем конце громадного здания, позаботившись, чтобы рядом не было никого из его спутников и в особенности — брата Браумина. Того разместили в другой части монастыря. Зато рядом с ним оказался брат Фрэнсис, и магистр понимал, что это — отнюдь не случайность.

И все-таки в ту же ночь Джоджонаху удалось незаметно выскользнуть из кельи и встретиться с братом Браумином на трифории — подобии балкона в главной часовне монастыря.

— Подозреваю, что его держат в подземелье, — сказал магистр.

Он провел руками по статуе брата Аллабарнета, которого здешние монахи называли братом Яблочное Семечко. Магистр ощущал, с какой любовью сделана эта статуя, и понял: вот истинная работа, вдохновленная Богом.

— И, конечно же, в цепях, — отозвался брат Браумин. — Великий грех ложится на плечи отца-настоятеля за подобное обхождение с героическим кентавром.

Магистр Джоджонах жестом велел ему умолкнуть. Как бы ни был силен гнев, нельзя допустить, чтобы кто-то услышал их речи, направленные против отца-настоятеля.

— Вы спрашивали у него? — поинтересовался брат Браумин.

— Маркворт теперь мало что рассказывает мне, — ответил Джоджонах. — Он знает, что происходит в моем сердце, хотя нельзя сказать, чтобы в своих поступках я чересчур сопротивлялся распоряжениям настоятеля. Он назначил мне встречу утром, на рассвете.

— Чтобы поговорить о Смотрителе?

Джоджонах покачал головой.

— Сомневаюсь, что о кентавре будет произнесено хоть слово. Нам предстоит говорить о моем отъезде. Я так считаю, ибо отец-настоятель намекнул, что я поеду вперед каравана.

Брат Браумин уловил тревогу в голосе Джоджонаха, и его мысли сразу же обратились к двоим прислужникам Маркворта. Не задумал ли отец-настоятель убить Джоджонаха по дороге? Эта мысль ужаснула Браумина и показалась предельно нелепой. Однако как он ни старался, прогнать ее не удавалось. Браумин не решился заговорить об этом вслух, поскольку не сомневался, что и самого Джоджонаха посещают схожие мысли.

— Что требуется от меня? — спросил брат Браумин.

Магистр усмехнулся и как-то неопределенно развел руками.

— Не сворачивай с пути, друг мой, — сказал он. — Храни истину в своем сердце. Едва ли нам по силам что-либо еще. Я не согласен с направлением нашего ордена, но отец-настоятель не одинок. Да, приверженцы нынешнего курса значительно превосходят нас, считающих, что церковь сбилась с пути.

— Наши ряды возрастут, — решительно проговорил брат Браумин.

После того что он увидел и пережил на вершине разрушенной Аиды, он говорил эти слова с глубокой уверенностью. Рука Эвелина со сжатыми пальцами, поднимавшаяся среди каменного хаоса, связала для него воедино все слова, все рассказы об Эвелине и все намеки о заблуждении, в которое впала нынешняя церковь. Стоя у могилы Эвелина, брат Браумин понял свое дальнейшее предназначение. Он знал, что, скорее всего, это приведет его к столкновению с верховными иерархами, но был готов сражаться.

Брат Браумин расправил плечи и уверенно произнес:

— Наш путь — это самый благочестивый путь.

Магистру Джоджонаху было нечего возразить в ответ на эти слова. Добро и справедливость непременно восторжествуют. Он не имел права сомневаться в этом, ибо таков был основополагающий принцип его веры. Но сколько веков еще пройдет, прежде чем Абеликанская церковь вернется на свой истинный путь, и какими неисчислимыми страданиями придется за это заплатить?

— Храни истину в своем сердце, — повторил Джоджонах. — Кротко распространяй слово, но не против отца-настоятеля и подобных ему, а слово во имя Эвелина и тех, кто обладает таким же щедрым сердцем и такой же мудростью души.

— Трудно говорить о кротости, когда кентавра держат в цепях, — возразил брат Браумин. — Отец-настоятель может вынудить нас на открытое выступление против него, когда мы уже не сможем молчать.

— Есть разные степени молчания, брат, — ответил магистр Джоджонах. — А теперь ступай к себе и не бойся за меня. Я спокоен.

Брат Браумин долго глядел на своего дорогого наставника, затем низко поклонился, поцеловал его руку и ушел.

Магистр еще долго пробыл на тихом трифории, разглядывая статуи святых и недавно изготовленную статую брата Аллабарнета. Более века назад этот монах прошел немало миль, сажая яблони для пропитания будущих поселенцев. Настоятель Добринион неустанно хлопотал о канонизации Аллабарнета, мечтая дожить до этого момента.

Магистр Джоджонах помнил немало сказаний о добром и щедром Аллабарнете. Несомненно, этот монах заслуживал такой чести. Однако при нынешнем состоянии церкви сказания о щедрости и самопожертвовании, скорее всего, могли обернуться против брата Аллабарнета.

Магистр Джоджонах не зря тревожился за Смотрителя. Кентавра действительно поместили в подземелье Сент-Прешес, приковав к стене в одном из темных и сырых помещений. Смотритель был изможден до предела. Во-первых, он не успел как следует оправиться после своего ужасного заточения под каменной глыбой. Во-вторых — дорога в Палмарис буквально выжала из него все соки. Монахи применяли магию, заставляя его бежать как можно быстрее.

Кентавр был изможден не только физически. Неудивительно, что отец-настоятель Маркворт, в ту же ночь явившийся в подземелье с гематитом, застал его врасплох.

Не говоря ни слова, Маркворт призвал силу камня, высвободил свой дух из телесной оболочки и вторгся в разум кентавра.

Глаза Смотрителя широко распахнулись, когда он ощутил внутри себя чье-то присутствие. Он забился в цепях, но цепи были крепкими. Тогда он попытался дать отпор на уровне сознания. Именно попытался, поскольку даже не представлял, с чего начать.

Маркворт, этот злой и коварный старик, уже копался у него в мыслях.

— Расскажи мне об Эвелине, — вслух потребовал отец-настоятель.

Смотритель не собирался ничего рассказывать, но одно лишь упоминание этого имени вызвало в его сознании образ Эвелина. Потом на память пришел их поход на Аиду, лица Пони и Элбрайна, Белли'мара Джуравиля, Тантан, а также лица многих других, сражавшихся против прихвостней дракона под Дундалисом. Даже Дар, и тот промелькнул перед мысленным взором кентавра.

Постепенно Смотрителю удалось погасить поток мыслей, но к тому времени отец-настоятель успел узнать очень много. Он узнал, что Эвелин мертв, а камни исчезли. Однако тем двоим, Элбрайну и Пони, судя по всему, удалось выбраться. Если их и ранило, то они явно остались в живых. Маркворт сумел разузнать, что оба они были родом из городка Дундалис, что в Тимберленде, но давно покинули этот город.

Узнал отец-настоятель и о том, что Пони, или Джилсепони Альт, какое-то время жила в Палмарисе.

— Гадина! — вскипел Смотритель, когда наконец Маркворт убрался из его сознания.

— Ты бы мог рассказать мне обо всем этом более простым и легким способом, — ответил отец-настоятель.

— Это тебе-то? — взвился кентавр. — Прав был Эвелин, когда говорил о таких, как ты, и о твоей вонючей церкви!

— А где именно жила эта Джилсепони в Палмарисе?

— И вы еще зоветесь божьими людьми? Но никакой Бог не одобрит ваших делишек, — ответил ему Смотритель. — Ты украл мои мысли, гадина, и ты за это поплатишься!

— А что ты можешь сказать про эльфов? — невозмутимо продолжал расспрашивать Маркворт. — Тол'алфар — так, кажется, называют это племя?

Смотритель плюнул на него.

Маркворт взял другой камень, графит, и ударил строптивого кентавра электрическим разрядом.

— Есть пути легкие, и есть пути трудные, — все так же спокойно произнес Маркворт. — Я пойду тем путем, который ты мне откроешь.

Отец-настоятель направился в приземистый сводчатый проход, соединявший темницу кентавра с остальным подземельем.

— Тебе еще придется говорить со мной, — пригрозил он.

Но оба понимали сомнительность этой угрозы. Кентавр обладал сильной волей. Больше он не допустит, чтобы его застали врасплох, и Маркворту вряд ли удастся снова внедриться в его сознание.

Однако Смотритель опасался, что и без того выдал слишком много сведений о своих друзьях.

— Вы даже отдаленно не понимаете важности этого! — гремел отец-настоятель, встретившись утром с настоятелем Добринионом.

Они были одни в кабинете Добриниона, но теперь за громадным дубовым столом восседал Маркворт.

Палмарис — большой город, — спокойно отвечал Добринион, стараясь не раздражать Маркворта. Тот, не вдаваясь в подробности, сообщил настоятелю Сент-Прешес, что ему нужны сведения о некой молодой женщине лет двадцати, известной под именем Пони или Джилсепони.

— Я не знаю никого с таким именем, за исключением конюха, но у него это не имя, а прозвище.

— А Джилсепони?

Добринион беспомощно пожал плечами.

— В свое время она пришла в Палмарис с севера, — продолжал давить Маркворт. — Сирота.

Последнее слово навело настоятеля на некоторые мысли.

— Можете ли вы описать мне, как она выглядит? — попросил он, изо всех стараясь не показывать, будто ему хоть что-то известно.

Поскольку Смотритель, сам того не желая, дал Маркворту очень ясный образ женщины, ему не составило труда описать ее Добриниону: густые золотистые волосы, синие глаза, полные губы.

— Так что? — не отставал отец-настоятель, заметив, как на круглом лице Добриниона что-то промелькнуло.

— Нет, ничего, — признался настоятель. — Была здесь одна девушка. Ее звали Джилл. Она пришла с севера, осиротев после вторжения гоблинов. Но это было лет десять назад, может, даже больше.

— И что с ней сталось?

Я отдал ее замуж за господина Коннора Билдебороха, племянника барона, — ответил настоятель Добринион. — Но она отказала своему мужу в исполнении супружеских обязанностей и за это была объявлена вне закона. Ее отдали в королевскую армию.

Добринион надеялся, что его последние слова прекратят дальнейшие расспросы Маркворта. Настоятель отнюдь не был в восторге от всего происходящего, равно как и от завесы таинственности, окружавшей главу Санта-Мир-Абель.

Маркворт отвернулся и поскреб свой острый подбородок. Только сейчас он обнаружил, что очень давно не брился. Итак, эта женщина служила в армии; что ж, слова Добриниона лишь подтверждали воспоминания кентавра.

Кусочки мозаики складывались в общую картину.

Разговор с Добринионом окончился, и настоятель Сент-Прешес покинул собственный кабинет, оставив в нем Маркворта. Следующим посетителем отца-настоятеля был брат Фрэнсис. Здесь распоряжения Маркворта были простыми и предельно конкретными: не допускать никого, включая и Добриниона, к кентавру, а самого Смотрителя держать в изможденном состоянии. Сегодня Маркворт намеревался вновь наведаться в подземелье и продолжить допрос.

После Фрэнсиса настал черед магистра Джоджонаха.

— Мы должны обсудить ваше обращение с кентавром, — с порога заявил тот, даже не произнеся официального приветствия.

Маркворт усмехнулся.

— Кентавр вас никак не касается, — вскользь заметил он.

— Смотритель — герой, — отважился сказать магистр Джоджонах. — Он вместе с Эвелином Десбрисом участвовал в уничтожении дракона.

— Вы заблуждаетесь, — ответил Маркворт, усиленно стараясь говорить без раздражения в голосе. — Эвелин явился к дракону, это правда. С ним был и Смотритель, и еще двое — некто Элбрайн и Пони. Но они пришли не сражаться с драконом, а для того, чтобы стать его союзниками.

— Разрушенная гора свидетельствует об обратном, — с сарказмом возразил магистр.

Маркворт снова усмехнулся.

— Они переступили границы магии и границы разума, — заявил он. — Они завладели аметистом, который Эвелин украл из Санта-Мир-Абель, и, соединив силу камня с дьявольской силой демона-дракона, уничтожили самих себя.

Ложь была наглой и грубой. Магистр Джоджонах знал Эвелина, пожалуй, лучше, чем кто-либо в Санта-Мир-Абель. Эвелин никогда бы не перешел на сторону зла. Но Джоджонах не знал, как пробить густую завесу лжи Маркворта, чтобы правда об Эвелине увидела свет.

— У меня для вас есть поручение, — объявил Маркворт.

— Да, вы намекали, что мне придется вернуться в Санта-Мир-Абель раньше остальных, — резко ответил магистр Джоджонах.

Маркворт покачал головой, не дав тому договорить.

— Да, вы раньше нас покинете Сент-Прешес, — сказал он. — Но я сомневаюсь, что вы увидите Санта-Мир-Абель раньше нас. Ваш путь лежит на юг, в Урсал, в монастырь Сент-Хонс.

От изумления магистр Джоджонах потерял дар речи.

— Вам надлежит встретиться с настоятелем Джеховитом и обсудить с ним вопросы канонизации покойного брата Аллабарнета, обретавшегося в здешней обители.

На лице Джоджонаха отразилось полное недоумение. Ведь не кто иной, как настоятель Маркворт был главным противником канонизации. Если бы не его возражения, Аллабарнета давным-давно причислили к лику святых! Почему вдруг такая перемена? Джоджонах подумал, что теперь Маркворт пытается наладить более тесные отношения с Добринионом, а заодно найти удобный предлог, чтобы убрать его, Джоджонаха, с пути.

— В нынешние времена великих испытаний церковь для воодушевления народа особенно нуждается в новом святом, — продолжал отец-настоятель.

Магистру Джоджонаху хотелось спросить: неужели канонизация Аллабарнета важнее всего того, с чем им пришлось столкнуться, важнее войны? Почему нельзя было направить в Урсал кого-нибудь помладше? Наконец, почему изменилась позиция самого Маркворта?

Но Джоджонах понимал, что ему не найти ответа на все эти вопросы. Отец-настоятель Маркворт шел собственным путем. Ему нужно во что бы то ни стало вернуть похищенные Эвелином самоцветы и заклеймить монаха-отступника. Джоджонах глянул на отца-настоятеля, и ему почудилось, что тот стремительно катится вниз, в черную бездну, и что каждое произнесенное Марквортом слово уводит его все дальше от Божьего пути.

— Я пойду собирать вещи, — сказал магистр Джоджонах.

— Они уже собраны и ожидают вас у задних ворот монастыря, — ответил Маркворт.

— Тогда я пойду и поговорю с…

— Вы пойдете прямо к задним воротам, — тихо и властно проговорил Маркворт. — Все необходимые приготовления уже сделаны, я имею в виду провиант и прочее.

— А камни?

— Друг мой, — улыбнулся Маркворт, вставая и выходя из-за стола, — ваш путь будет пролегать по цивилизованным землям. Помощь магических камней вам не понадобится.

Магистру Джоджонаху показалось, что настал поворотный момент в его жизни. Его отправляли в Урсал, лишив помощи самоцветов, поручив миссию, которая может растянуться надолго, ибо процесс канонизации всегда был сопряжен с изрядной долей канцелярского крючкотворства. Все это означало, что в течение года, а то и больше он не увидит Санта-Мир-Абель, где именно сейчас так необходимо его присутствие. Единственным выходом было бы прямо здесь, в этом кабинете, бросить Маркворту вызов; может, сделать это во всеуслышание и потребовать доказательств того, что брат Эвелин Десбрис отправился к Аиде ради союза с демоном-драконом.

Джоджонах понимал, что его сторону примут единицы. Брат Браумин, возможно, юный Делман поддержат его. А настоятель Добринион и полторы сотни монахов Сент-Прешес?

Нет, Маркворт нанес упреждающий удар, и магистр это понимал. Его отправляли решать столь дорогой и близкий для Сент-Прешес вопрос канонизации первого святого из их монастыря. И Добринион не пойдет против Маркворта.

Магистр долго глядел на морщинистого старика, бывшего некогда его наставником, а теперь ставшего вершителем его судьбы. У Джоджонаха не было выхода из сложившегося положения. Возможно, и мужества у него тоже не было. Он ощущал себя безмерно старым и давным-давно утратившим способность действовать.

У задних ворот монастыря Джоджонах увидел лишь свои пожитки. Он понял, что придется идти пешком. Маркворт не посчитал нужным дать ему повозку или хотя бы осла. Магистр зашагал по улицам Палмариса и покинул город через южные ворота.