"Демон пробуждается" - читать интересную книгу автора (Сальваторе Роберт)

ГЛАВА 28 РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Она дотащилась до берега, разбитая, замерзшая и злая. Оглянулась на маленькую лодку, которая билась о скалы на волнах мощного прибоя. Джилл дрейфовала на ней весь остаток предыдущего дня, всю ночь и большую часть сегодняшнего утра. Поначалу она собиралась высадиться где-то дальше по берегу, сообщить о том, что произошло, дождаться подмоги и вместе с ней вернуться в Пирет Талме. Однако едва корабль поври исчез из поля зрения, как дало о себе знать израненное, измученное тело, хотя в пылу сражения она не чувствовала боли. Зато потом…

Потом она отключилась и пришла в себя лишь поздно ночью, где-то посреди залива, молясь о том, чтобы течение не унесло ее в открытый океан. Однако ей снова повезло — береговая линия все время оставалась в поле зрения, на юге уходили в небо черные громады гор. Обессиленной Джилл понадобилось немало времени, чтобы добраться до берега и найти место, где можно высадиться. Она направила лодку в узкий залив, но, едва оказавшись в нем, обнаружила, что все дно усеяно острыми скалами, предательски скрывающимися чуть ниже уровня воды. Понимая, что вряд ли сможет провести между ними лодку, Джилл сняла красный армейский мундир, тяжелые сапоги, спрыгнула в ледяную воду и, сражаясь с отливом, с трудом добрела до берега.

Лодка в щепки разбилась о скалы.

Джилл не узнавала местность, имея лишь самое общее представление о том, где находилась: по-видимому, к западу от Пирет Талме на северном побережье Лапы Богомола. Вскоре это предположение подтвердилось. Девушка побрела в глубь континента, вышла на дорогу и спустя примерно час обнаружила указатель, сообщающий о том, что в трех милях от него находится город Макомбер.

Джилл попыталась хоть немного привести в порядок свою все еще влажную одежду, понимая, однако, что все равно вид у нее будет подозрительный. Женщина, идущая босиком, в белой рубашке и коричневых штанах — не совсем обычное явление в здешних местах. Она пожалела, что у нее нет плаща, в который можно было бы завернуться.

Это оказался не такой уж маленький городок — домов шестьдесят, некоторые двухэтажные. Прохожие бросали на нее любопытные взгляды, некоторые показывали пальцем и перешептывались. Чувствовалось, что они чем-то взволнованы. Может, весть о нападении на крепость уже докатилась до городка?

Вскоре это предположение подтвердилось. Джилл услышала обрывок разговора — что-то о том, что на восток направлено крупное армейское подразделение. Наверно, ей следовало бы вместе с ними вернуться в Пирет Талме, чтобы отомстить…

Отомстить? За что? За своих товарищей? За смерть этого сластолюбца Миклоса Бамайна? За Гофлава, которого она не раз готова была прикончить сама?

Джилл нашла таверну, крошечное заведение, не удостоенное даже названия; однако изображенная на вывеске пивная кружка с шапкой пены говорила сама за себя. Даже не успев туда войти, Джилл услышала знакомый голос.

— Демоны уже здесь, и это мы вызвали их из преисподней!

Джилл не сомневалась, что человек, произнесший эти слова, стоит на столе, назидательно воздев указательный палец.

Так оно и оказалось, с той лишь разницей, что на этот раз безумного монаха слушали очень внимательно.

Таверна была битком набита — человек сорок, не меньше. Джилл протолкалась к стойке и открыла было рот, собираясь заказать кружку пива, но вспомнила, что у нее нет денег. Тогда она просто облокотилась о стойку, глядя на безумного монаха и прислушиваясь к тому, о чем перешептываются люди.

Сражение. Гоблины; нет, поври, уточнил кто-то. Одни говорили, что нападающих было около тысячи, другие, что только кораблей было несколько сотен.

Джилл могла бы подробно рассказать им, каковы на самом деле вражеские силы — один захваченный где-то парусник и не больше пяти «бочек» поменьше. Но она сочла за лучшее промолчать. Во-первых, ни хотелось привлекать к себе внимания, а во-вторых, этим людям полезно хорошенько испугаться; может, тогда они поведут себя более разумно.

Безумный монах, по-видимому, придерживался того же мнения; он говорил с такой страстью, словно перед его внутренним взором армия монстров уже маршировала по дороге, направляясь прямо к Макомберу.

Всеобщее возбуждение достигло критической точки и, как это обычно бывает, внезапно выплеснулось наружу. Из-за стойки вышел хозяин таверны с тяжелой дубинкой в руке и направился к могучему монаху.

— Хватит болтать! — заявил он, размахивая дубинкой. — Что бы ни случилось, это дело армии, а не жителей Макомбера!

— Все должны готовиться к тому, что грядет! — возразил монах и широко раскинул руки, как бы приглашая остальных присоединиться к нему.

Однако его призыв не возымел желаемого действия; страх отступил, настала очередь раздражения и злости. Хозяин обратился к собравшимся за помощью, и недостатка в желающих оказать ее не было.

Все последующее было вполне предсказуемо. Завязалась потасовка, монах расшвыривал людей направо и налево, но в конце концов сам оказался за дверью.

Джилл мгновенно последовала за ним и опустилась рядом на одно колено. Сидя на дороге, он ощупывал свои повреждения, а потом достал из кармана маленькую фляжку, открыл ее и сделал огромный глоток. Громко рыгнул и как бы в смущении посмотрел на Джилл.

— Напиток мужества, — объяснил он с кривой улыбкой.

Джилл окинула монаха мрачным взглядом, встала и протянула ему руку.

— Хватит с тебя, — проворчала она.

Монах поглядел на нее более внимательно, чувствуя, что видел девушку, но не в силах вспомнить где.

— Мы уже встречались? — спросил он в конце концов.

— Один раз. В местечке неподалеку отсюда.

— Я не мог бы забыть такое хорошенькое личико.

— Может, ты и вспомнил бы меня, если бы я была в своем красном мундире, — ответила Джилл.

Он задумался. Потом его лицо покраснело, когда он вспомнил, в какой роли она выступила при их первой встрече, а потом помрачнело, когда он вспомнил, чем все закончилось.

— Т-т-ты… — он даже заикаться стал, — из Пирет Талме.

— Да, я оттуда. И видела все собственными глазами.

— Поври?

— Да. Пирет Талме больше нет.

Монах потянулся за своей фляжкой, но Джилл удержала его руку. Он внимательно посмотрел на девушку, кивнул и убрал фляжку.

— Пошли со мной, — сказал он. — Расскажешь, что случилось.

Джилл обдумала его предложение и согласилась. Они пришли в маленькую гостиницу на окраине Макомбера, где монах снимал комнату. Он думал, что она дезертировала, но, как выяснилось из ее бесхитростного, искреннего рассказа, дело обстояло совсем иначе. Джилл видела, как уважение вспыхнуло в глазах этого странного человека, и чувствовала, что он друг и никогда не выдаст ее военным властям, которых уважал не больше, чем она сама.

Когда в конце она сказала, как обрадовалась, услышав его голос, и насколько глубоко ей теперь ясен смысл его предостережений, монах успокаивающе улыбнулся и похлопал ее по руке.

— Я — брат Эвелин Десбрис, в прошлом монах из Санта-Мир-Абель, — сообщил он, и Джилл поняла, что, скорее всего, за долгое, долгое время была первым человеком, которому он назвал свое подлинное имя. — Похоже, мы оба с тобой бездомные.

— Лишенные дома, так будет точнее, — ответила Джилл.

Лицо Эвелина омрачилось.

— Пожалуй, — согласился он.

— Теперь твоя очередь рассказывать.

Такого взрыва эмоций Эвелин не испытывал с того дня, когда узнал о смерти своей матери. Он рассказал Джилл о себе очень много, умолчав лишь об особенностях Звенящих Камней, тайне острова, способе своего бегства и том факте, что при нем находилось значительное количество магических камней. Все это казалось ему второстепенным — по сравнению хотя бы с трагедией «Бегущего» и смертью его дорогой Дансалли Комервик.

— Она назвала тебе свое подлинное имя, — сказала Джилл.

Взгляд карих глаз Эвелина затуманился — девушка понимала, какое значение для него имел этот простой факт.

— А ты — нет, — сказал он.

— Джилл, — после еле заметной паузы ответила она.

— Джилл?

— Просто Джилл.

— Ну, Просто Джилл, — брат Эвелин широко улыбнулся, — по-моему, мы с тобой отбившиеся от стада овцы.

— Да, безумный брат Эвелин Десбрис, — ответила она тем же тоном. — Две отбившиеся от стада овцы среди волков.

— В таком случае, мне жаль волков!

Они дружно рассмеялись, чувствуя, как напряжение покидает их — то, в чем оба так нуждались. Джилл из-за того, что ей пришлось пережить совсем недавно, а Эвелин потому, что впервые открыто говорил о своем мрачном прошлом, о тех чувствах, которые погнали его на дорогу.

— «Набожность, достоинство, скромность», — с отвращением произнес он.

— Кредо церкви Абеля.

— Ложь, — возразил Эвелин. — Простое соблюдение ритуалов еще не набожность, убийство не имеет ничего общего с достоинством, а скромность уж никак не относится к числу добродетелей магистров Санта-Мир-Абель, — он презрительно фыркнул, и Джилл почувствовала, что задела его за живое.

— «Всегда бдительны, всегда настороже», — с кривой улыбкой сказала она, и Эвелин вспомнил, что таков был девиз Береговой Охраны. — Пусть расскажут это поври!

И снова они рассмеялись, смехом, словно щитом, заслоняясь от подступающих слез.

Джилл осталась ночевать в комнате Эвелина; монах, конечно, повел себя как истинный джентльмен. Она спала, а он сидел, вспоминая свою жизнь. Потом вдруг оглядел себя — расплывшееся тело, оборванная одежда.

— Ах, Джилл! — вздохнул он. — Видела бы ты меня в те времена, когда я был юным идеалистом, совсем другим человеком, не ведающем о том ужасе, который творится в мире.

Потом им овладела другая мысль, от которой ему стало немного не по себе. Чтобы стать другом Джилл, ему придется каким-то образом найти ту часть самого себя, которую он считал давно потерянной. Чтобы стать другом Джилл, чтобы быть товарищем любому человеку, нужно вновь обрести некоторую долю идеализма и веру в то, что мир не так уж мрачен, ужасен и может, если приложить старания, стать лучше.

— Да, — прошептал монах, сидя рядом со спящей женщиной, — вместе мы найдем дорогу.

На следующее утро они купили короткий меч, сапоги и теплый плащ для Джилл, после чего они покинули Макомбер, не обращая внимания на взгляды и перешептывания. У них было такое чувство, словно их связывает некая тайная мудрость, недоступная пониманию остального мира.

Эту внутреннюю связь Джилл ощущала во время всего их путешествия. Мы с тобой — брат и сестра, говорил Эвелин, два единственных в мире человека, борющиеся с надвигающейся тьмой. В принципе соглашаясь с ним, сестрой безумного монаха Джилл себя не ощущала. Он постоянно пил и в любом городе, который они проходили, непременно находил способ затеять потасовку.

То же самое произошло в местечке Дасберри на полпути между Эмвоем и Урсалом. Джилл зашла в таверну (где Эвелин, как обычно, взгромоздился на стол и принялся выкрикивать свои угрозы), когда сражение было уже в полном разгаре. Человек двадцать тузили друг друга, не слишком вникая, кто перед ними, враг или друг. Над ними возвышался огромный монах, с легкостью расшвыривая своих противников.

Джилл пересекла зал, без труда увертываясь от дерущихся.

— Без этого никак не можешь? — спросила она, добравшись до Эвелина.

Он широко улыбнулся ей, правой рукой отодвинул в сторону, помешав одному из мужчин наброситься на девушку сзади, и сам хорошенько врезал ему.

— Хо, хо! Хо, хо, знай наших! — загремел его голос. — Мы сделаем этот город лучше!

И собрался было продолжать в том же духе, но Джилл внезапно ногой влепила ему по заду. Он удивленно обернулся и увидел, что она неумолимо указывает ему на дверь.

Оставив за спиной дерущихся, они вышли из таверны. Внезапно Эвелин остановился со странным выражением на лице и сунул руку за пазуху. Когда он вытащил ее оттуда, вся ладонь оказалась в крови.

— Моя дорогая Джилл, — пробормотал он. — По-моему, я ранен.

Ноги у Эвелина подкосились, но Джилл подхватила его и усадила на крыльцо какого-то дома в крохотном проулке. Она хотела оставить его здесь и броситься на поиски врача, но Эвелин не отпустил ее.

И потом она увидела это — серовато-черный камень, так гладко отполированный, что, казалось, он состоит из воды. Камень приковал к себе взгляд молодой женщины; она чувствовала в нем что-то необычное, что-то магическое.

— Мне нужна часть твоей силы, друг мой, — сказал Эвелин, — иначе я умру.

Джилл, стоя на коленях рядом с ним, молча кивнула; все что угодно, только бы он остался жив.

Эвелин, однако, знал — она не в полной мере понимает, что от нее требуется.

— Мы должны слиться воедино, — слабеющим голосом произнес он. — Ты пойдешь на это?

— По-моему, ты не в том состоянии…

— Не физически, ох, нет! — Эвелин хрипло рассмеялся, превозмогая боль. — Духовно.

Джилл с любопытством посмотрела на него. Физическая близость для нее по-прежнему оставалась под запретом — ни с этим мужчиной, ни с каким-либо другим. Но его таинственные слова о духовном слиянии… Это, наверно, что-то совсем иное.

— Делай, как тебе нужно, — умоляюще сказала она.

Эвелин закрыл глаза и заговорил нараспев, погружаясь в магию могущественного гематита. Монотонный, странный речитатив завораживал, и Джилл тоже закрыла глаза.

Спустя некоторое время возникло ощущение, будто эти звуки издает она сама, а потом внезапно дух Эвелина попытался вторгнуться в ее сознание. И еще раз, и еще. Она всем сердцем стремилась ослабить свою защиту, понимая, что, если у Эвелина ничего не получится, он может погибнуть. Кроме того, она доверяла ему. Он был друг, родственная душа; нет, он не сделает ей ничего плохого.

И потом она вскрикнула — негромко или, может быть, громко, откуда ей было знать? Эвелин оказался совсем рядом, очень, очень близко. Слишком близко. Они, казалось, и впрямь слились воедино. Перед внутренним взором Джилл замелькали образы коричнево-серых стен аббатства, острова, густо заросшего деревьями с разлапистыми ветвями. Возникло ощущение, будто она падает, а рядом с ней летит вниз незнакомый мужчина с хищным «ястребиным» лицом.

И потом она почувствовала боль — как от удара кинжалом, острую и жгучую. Боль была не в ней, Джилл знала это, но где-то совсем рядом, и эта боль высасывала из нее жизненные силы, затягивала в свои глубины. Она воспротивилась, пытаясь вытолкнуть Эвелина из себя, но было уже слишком поздно. Теперь, когда они слились воедино, он присосался к ней, точно вампир. Она впустила его внутрь себя, и некуда было сбежать, негде укрыться. Оставалось одно — испить до конца эту чашу.

Эвелин воспринимал их духовное слияние как нечто удивительное, чудесное. Впервые в жизни использовав это свойство гематита, он передал Джилл свое понимание камней — и это оказалось так легко! Он немедленно почувствовал ее реакцию; она отдавала его раненому телу свою энергию через гематит так… умело, как какой-нибудь студент Санта-Мир-Абель, прошедший многолетний курс обучения. Ему стало ясно, что таким образом монахов можно было обучать использованию камней с гораздо большим успехом. Он чувствовал, что Джилл выйдет из этого испытания с огромным багажом знаний относительно работы с магическими камнями; к тому же потенциально она была в этом очень сильна. Еще немного практики, еще несколько слияний — и она быстро догонит самых умелых магистров Санта-Мир-Абель.

Но с другой стороны, не всякому человеку можно доверить столь могущественное знание. Внезапно у Эвелина возникло ощущение, будто он предал Бога, без его благословения вручив этот бесценный дар едва знакомой женщине.

Потом все кончилось, и Эвелин вернулся в свое почти исцелившееся тело. Джилл отвернулась, не в силах поднять на него взгляд.

— Прости, — его голос звучал устало, но чувствовалось, что боль ушла. — Ты спасла мне жизнь.

Джилл ощущала над собой темные крылья прошлого — барьер, который так долго препятствовал ее слиянию с любым другим человеком, барьер, который Эвелин не взломал, но каким-то образом сумел обойти. Ей потребовалось огромное усилие, чтобы заставить себя взглянуть ему в лицо.

Он сидел, расправив плечи и застенчиво улыбаясь, сгустившееся над ним темное облако смерти и боли рассеялось.

— Я… — начал было он снова извиняться, но Джилл приложила палец к его губам, и Эвелин смолк.

Девушка встала, протянула ему руку, помогла подняться.

Они продолжили путь в полном молчании. Джилл снова и снова вспоминала то, что ей пришлось пережить, говорила себе, что это было необходимо, пыталась понять смысл образов, которые мелькали перед ней, — без сомнения, имеющих отношение к прошлому Эвелина. Но не только эти образы он передал ей; было что-то еще, некий дар, ощущаемый смутно, но несомненный. Она никогда прежде даже не слыхала о магических камнях и все же сейчас, казалось, смогла бы использовать их, как будто это таинственное знание открылось ей в мгновение ока. Вот только что это — дар или проклятие? Она не решалась спросить у Эвелина.

Он тоже не нарушал молчания, заново переживая то, что открылось ему во время их слияния. Он «видел» сцены резни в каком-то маленьком местечке неподалеку от Вайлдерлендса и даже знал теперь название этого местечка — название, которое сама Джилл не помнила.

Теперь ему было ясно, куда лежит их путь, — на север.

Все смешалось в душе Джилл, когда они добрались до Палмариса. Ей отчаянно хотелось увидеться со своими приемными родителями, обнять их, сказать, что все у нее хорошо, и прильнуть к мягкой груди Петтибвы. Однако девушка понимала, что это невозможно; ведь фактически она дезертировала из армии. Случайная встреча с Коннором могла обернуться для нее бедой, а если Греди узнает о ее визите, то наверняка донесет военному начальству, хотя бы ради того, чтобы раз и навсегда успокоиться относительно своего будущего наследства.

И все же как-то ночью она не удержалась и выскользнула из гостиницы, где они остановились. Эвелин в это время, как обычно, произносил в общем зале свои обличительные речи. Девушка прошла через весь город и притаилась в узком проулке между домами, откуда был виден вход в гостиницу Грейвиса. Минута мелькала за минутой, складываясь в часы. Девушка порадовалась, заметив, что число посетителей не стало меньше; по-видимому, случившаяся с ней беда не нанесла вреда репутации Чиличанков. Потом из гостиницы вышла Петтибва, вытирая руки о фартук, промокая пот на лбу — и улыбаясь. Как всегда, улыбаясь.

Джилл так и подмывало броситься к ней, обнять; наверно, это желание не было бы сильнее, если бы Петтибва и в самом деле приходилась ей матерью.

Но что-то внутри — скорее всего, страх за Петтибву — остановило ее.

А потом Петтибва ушла, вернулась в шум и суету своей гостиницы.

Джилл тоже торопливо покинула свое убежище. Она собиралась сразу же вернуться туда, где они остановились с Эвелином, но ноги, казалось, сами привели ее на крышу «Друга», в потайное место, где она так любила сидеть прежде. Очутиться здесь было почти то же самое, что в объятиях Петтибвы. Джилл снова почувствовала себя Бедной Киской, совсем юной девочкой, еще не осознающей, как сложен мир вокруг нее.

Всю ночь она просидела на крыше, глядя на звезды и медленно плывущую по темному небу Шейлу, то и дело затеняемую клочьями облаков.

Джилл вернулась в свою комнату на рассвете. Эвелин громко храпел, источая запахи эля и более крепких напитков. Один глаз у него заплыл.

Они оставались в Палмарисе еще несколько дней — в таком большом городе безумному монаху было где развернуться, — но Джилл больше ни разу не осмелилась приблизиться к «Другу».