"Война погасила маяки (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Чернов Юрий Иванович)

Глава XI Тысяча черных дней

Тяжелое время наступило на островах, захваченных врагом. Из попавших в плен фашисты отбирали политработников, коммунистов и евреев. Их тут же расстреливали. На Сырве часть раненых была собрана гитлеровцами в клубе 34-го инженерного батальона и сожжена. Местные жители, которых оккупанты согнали хоронить останки, насчитали свыше сотни обуглившихся трупов.

Легкораненых отправляли в сборный лагерь под Курессаре. Вместе со всеми шел начальник военно-морского госпиталя военврач 2-го ранга В. И. Бондаренко. Еще во время первой мировой войны он зимовал во льдах, потеряв раздавленным свой тральщик, в годы гражданской войны пришлось совершить небывалый по трудности переход с Таманской армией от берегов Черного моря в Астрахань. Но так тяжело он еще никогда не переживал случившегося. Полярные морозы и испытания огнем для прорывавшихся к Волге меркли перед мучительным позором плена.

Его взяли на хуторе прямо у операционного стола, в то время как он заканчивал операцию по ампутации ноги артисту фронтовой бригады…

Накрапывал дождь. Балтийский ветер, словно стараясь помочь пленным, дул в спину. Они шли, опустив головы.

Промокшие, облепленные грязью ботинки с трудом отрывались от земли. Рядом с Бондаренко шли его коллеги-врачи и раненые из их госпиталя. Лица у всех осунувшиеся, давно не бритые. Грязные бинты, бурые от запекшейся крови. Дорога круто поворачивала на север. Что ждет пленных впереди? Новые побои, издевательства, смерть?

Ветер гнал тучи. Болела спина после ночлега на промерзшей земле, болели натруженные ноги, но еще хуже было на душе. И вдруг возглас соседа:

— Василий Исидорович, смотри-ка!

Мокрые сосны окружают дорогу. Дождинки висят на иглах, ползут по уцелевшим проводам вдоль шоссе. Чему радуется товарищ? Начальник госпиталя смотрит вперед. За спинами конвоиров расступаются деревья, видно большое поле, а на нем новенькие, вырубленные с немецкой точностью стандартные березовые кресты. И стоят они ровными шеренгами, как солдаты на параде. Их много на этом политом кровью полуострове Сырве. Видно, немало пришлось потрудиться похоронной команде, чтобы вырыть столько могил, а потом выровнять эти кресты.

— Вот это да! — произносит кто-то.

Значит, не зря дрались они здесь до последнего патрона.

Вражеское кладбище раскрывалось перед бойцами. Оно росло, ширилось. И от этой картины нестройная колонна пленных приободрилась, бойцы своими глазами увидели результаты боев. Они подняли головы. И даже раненые стараются идти в ногу.

Балтийский ветер разорвал тучи. Октябрьские лучи осветили вражье кладбище у поселка Сальме.

Запомните эту картину, люди! Она поможет вам в неравной борьбе за колючей проволокой.

Эшелоны с пленными моонзундцами уходили в лагеря под Ригу, в Вилянди, Саласпилс. Но, пожалуй, больше всего их отправляли в Валгу.

В числе тех, кто оказался в Валге, был и капитан Стебель. Рассказывали, что немцы длительное время разыскивали командира 315-й батареи, так сильно насолившей им. Когда его опознали, капитана схватили. Стебель вырвал руку, вышел из строя и пошел к яме, у которой стояло несколько босых людей, ожидавших расстрела. Капитан тяжело опустился на землю, стал стаскивать сапог.

Подбежал немецкий офицер, затряс головой. Что-то приказал солдатам. Они увели Стебеля, а вечером он вернулся в барак к товарищам и сообщил, что его уговаривали вернуться на батарею, восстановить ее. Обещали в помощь собрать всех пленных артиллеристов с 315-й. Когда он отказался, фашисты стали агитировать Стебеля принять новую батарею на Ла-Манше. Сулили чины, ордена, высокий оклад. И это предложение капитан отверг. Тогда с допросов его стали приводить окровавленного, избитого. Товарищи рассказывали, что, вернувшись с одного из допросов, Стебель сказал: «Фрицы хотят нашу батарею восстановить. Пусть попробуют, для этого им придется перекачать все Балтийское море». Это были не просто красивые слова. Когда в 1944 году советские части освободили острова и попытались осушить затопленные помещения 315-й, им удалось это сделать с большим трудом, лишь после того как водолаз обнаружил отверстия, через которые на батарею поступала морская вода.

С именем Стебеля в Валге связывают попытку массового побега военнопленных. Произошло это в конце 1941 года. Вот как вспоминает об этом сержант 39-го артиллерийского полка с Сааремаа Н. М. Зорин: «Говорили, что пленными во время побега будет руководить капитан Стебель. Мы должны были сломать ворота, преодолеть проволоку и уйти в лес партизанить. Но кто-то нас выдал и предупредил немцев. Сигнала начать побег не последовало, а к утру лагерь был окружен войсками, и обер-полицай крикнул:

— Кто хочет свободы — выходи!».

Об этом же факте рассказывали артиллеристы с Хийумаа А. И. Быков, сапер Д. М. Сонин, красноармеец 34-го инженерного батальона Ф. К. Попов и некоторые другие…

Рассказывали и такое, будто бы капитан Стебель пошел в украинский националистический батальон. Многие этому не верили. Однако это было так. Инженеру-механику К. К. Роговцеву удалось тогда встретиться со Стебелем.

— Александр Моисеевич, как же ты мог? Солдат должен умирать с оружием.

— Ну и умирай, коли тебе пришла охота.

Об этом разговоре Роговцев рассказал товарищам, но те встали на защиту Стебеля.

— Ты его не трогай. Стебель знает, что делает.

У капитана Стебеля были вполне определенные планы. С оружием в руках он хотел перейти на сторону Красной Армии. Дальнейшие события подтвердили это. Но Стебель, видимо, оказался плохим конспиратором, и очень скоро его, избитого, чуть живого, бросили в карцер, а затем отправили по фашистским тюрьмам. Сейчас трудно определить, в какой из них погиб отважный балтиец. Разные люди называют различные места в Прибалтике. Гидрограф Т. М. Кудинов слышал от товарищей, что Стебеля видели в одной из тюрем Риги, видели опухшего, отечного, но не сломленного. Его рассказ дополняет командир роты с Сааремаа А. Н. Борисов: «Стебеля гитлеровцы замучили в рижской тюрьме. Капитан Стебель был волевым и боевым командиром. Не ошибусь, если скажу, что мы могли так долго продержаться на Ирбене только благодаря поддержке его батареи. Это был стойкий патриот Родины. Ни голод, ни пытки в плену не сломили его воли, не поколебали уверенности в деле партии, в деле своего народа».

После войны семья Стебеля, проживающая на Украине, получила письмо из Алма-Аты от жены врача с 315-й батареи Клавдии Лохиной. Ее муж находился со Стебелем в одной тюрьме и просил передать семье своего бывшего командира, что Александр Моисеевич погиб как настоящий герой, патриот своей Родины. К сожалению, сам Лохин скоро умер, и узнать от него подробности и место смерти командира 315-й батареи не удалось.

Интересно отметить, что популярность балтийского командира батареи была столь велика, что через сорок лет после тех событий о нем до сих пор помнят и пишут балтийцы, даже те, кто не служил с ним и ни разу его не видел. Почти в каждом письме о защитниках Сааремаа непременно найдется упоминание о командире 315-й. И все-таки как погиб этот балтиец, в какой из тюрем, кто из товарищей с ним находился до последнего дня — этого мы пока не знаем.

Справедливо говорят: «Война — разлучница». Значительно реже она соединяла людей. Именно так получилось у сапера Григория Андреевича Егорычева, получившего в первые дни боев звание младшего лейтенанта. Когда вместе с товарищами по саперной роте ему не удалось переправиться на рыбачьей лодке на латвийский берег и он оказался близ хутора, где жила его невеста Людмила, он решил зайти попрощаться с девушкой. Егорычев сказал ей о том, что собирается уходить с острова, и попросил достать гражданскую одежду. Людмила полезла в шкаф. Ее мать Алидия Юхановна Побус молча наблюдала за дочерью. Младшему лейтенанту показалось, что она недовольна его возвращением. Но женщина вдруг твердо сказала:

— Куда ты пойдешь, сынок, оставайся в нашем доме, укроем. А, уж придется погибать — так всем вместе.

Какой радостью осветилось лицо девушки.

Только позднее Егорычев узнал, сколько воспоминаний всколыхнул у Алидии Юхановны его внезапный приход…

Григорий Егорычев остался в маленьком доме близ пристани Мынту. Его поместили на сеновале. И вот однажды долгим зимним вечером Егорычев услышал о другом балтийском моряке, укрывавшемся в этом доме.

Было это в 1917-м. То, что стало для большинства советских людей далекой историей, врезалось в память эстонской женщины Алидии Юхановны.

В Петрограде прогнали царя. Продолжалась война с немцами. На Эзеле русские артиллеристы строили береговые батареи, готовились к отражению вражеского десанта. Говорили о сдаче немцам Риги, о готовящемся прорыве флота кайзера в Финский залив для захвата Петрограда.

А для Алидии 1917 год был годом молодости, годом первой любви. С тех пор как на Церель пришли русские войска, в небольшой дом с молодым яблоневым садом, где жила девушка, ворвалась новая жизнь. И хотя девушка была далека от политики, она с интересом слушала разговоры балтийцев о том, что происходит в России, о Ленине.

Много их, солдат и матросов, заходило в дом близ пристани Мынту. Но одного из всех выделила Алидия — веселого крепыша балтийца. Как-то он оказал помощь заболевшей сестре. И авторитет Ивана Бубнова — фельдшера с Церельской батареи — после того случая вырос еще больше. Все тревожней становилась жизнь на острове. И все больше тянуло Алидию к Ивану.

Скоро Алидия стала его женой. Стояла дождливая осень. Однажды моряки сообщили ей, что в бухте Тагалахт высадился вражеский десант. Несколько раз по немецким кораблям, пытавшимся прорваться в Рижский залив, открывала огонь Церельская батарея. Русские артиллеристы стреляли хорошо, они обратили в бегство вражеские корабли.

Немцы стремились разрезать русский островной гарнизон на две части. Огромное численное превосходство и измена русских адмиралов, бросивших войска, облегчали наступление. В эти дни Алидия увидела своего мужа. Похудевший, обросший бородою, Иван сообщил, что немцы прислали парламентера с требованием сдаться. Всем сдавшимся они обещали жизнь. Остальным грозили расстрелом. Артиллеристы решили пробиваться на север, к своим. Бубнов с небольшой группой моряков вместе с командиром лейтенантом Н. С. Бартеневым остался уничтожать батарею. Они взрывали погреба с боезапасами, выбрасывали в море наиболее ценные части орудий.

Еще через несколько дней у пристани Мынту появились вражеские солдаты. А ночью в дверь кто-то осторожно постучал. Алидия ждала этого. Пришел Иван. Вместе они решали, что делать. Женщина предложила моряку спрятаться в лесу. Их дом казался ей плохой защитой. Молодые люди договорились, что за продуктами Иван будет приходить на хутор.

Осень стояла ненастная. Однажды днем промокший фельдшер пришел в дом. В это время нагрянули немецкие солдаты. Моряк успел спрятаться, женщины убрали его одежду. Но выдали сапоги, сушившиеся у огня. Вскоре солдаты кайзера расстреляли русского моряка. А весной у Алидии родилась дочка. Ее назвали Людмилой. Своего отца — отважного балтийца с Церельской батареи — она никогда не видела…

И вот снова наступили тяжелые времена. И теперь уже не ее муж, а жених Людмилы скрывался в их доме.

Егорычева не оставляла мысль — как перебраться на материк, как дойти до линии фронта и перейти к своим. Он решил ждать зимы, чтобы по льду перейти пролив. Накануне Нового года в дом снова нагрянули фашисты. Григорий Андреевич подумал — будет обыск. Потом оказалось, что фашисты решили здесь встретить праздник. До утра пришлось Егорычеву пролежать в погребе на мерзлой земле. А над ним топали кованые сапоги, раздавались пьяные песни, хрипел патефон…

Немало месяцев провел Егорычев в доме на хуторе близ пристани Мынту, прежде чем снова увидел на Сааремаа советские войска.

С окончанием боев на полуострове Сырве оставшиеся из саперной роты лейтенанта А. А. Савватеева вместе со своим командиром решили перебраться на материк на малых надувных лодках. В залив они вышли с наступлением темноты. Впереди — два рыбачьих баркаса, за ними — саперы. Однако им недалеко удалось уйти от берега. Шлюпки осветил мощный прожектор.

Они никак не могли вырваться из этого широкого голубого луча, хотя гребли из последних сил, гребли до тех пор, пока к ним не подошли вражеские катера. Всех задержанных фашисты подняли на палубу катера. Так лейтенант Савватеев вместе с политруком роты А. Я. Троллем, старшиной С. С. Ророхой и еще несколькими бойцами оказались в лапах фашистов.

Пленных разместили на каком-то хуторе под усиленной охраной. Белоповязочники-омакайцы фонариками освещали каждого задержанного. Для командного и политического состава отвели отдельную загородку. Туда, отделив от товарищей, направили и Тролля.

Пленные ночевали в старом сарае. Утром Ророха разбудил Савватеева.

— Вас кто-то к забору зовет.

Тот быстро вскочил, растирая замерзшее тело, побежал к загородке, куда отводили командиров и политсостав. Рассветало. Начинался хмурый день.

Его кто-то окликнул:

— Савватеев!

— Я. — И он увидел Тролля. — Вечером нас расстреляют, — быстро заговорил политрук. — Запомни мой адрес: Куйбышев, улица Горького, 106. Жена — Мария, сын — Альберт.

За забором кто-то закричал по-немецки. Тролль заторопился:

— Запомни адрес, прощай!

В тот же вечер в лагере видели, как из комсоставской загородки вывели группу людей. Их фигуры в одном белье были хорошо заметны в сумерках. Вскоре в лесу раздались очереди автоматов. Больше политрука Тролля никто из его подчиненных не встречал.

Карл Карлович Томинг по заданию Коммунистической партии Эстонии был оставлен на острове Сааремаа для организации подпольной работы. Во время высадки фашистских войск он оставался на отдаленном хуторе Кауэзама у надежного человека — крестьянина Ваппера, снабженный всем необходимым. В лесу близ хутора они вырыли землянку.

Когда фашистам удалось захватить остров, два командира, В. М. Харламов и И. Г. Фролов, знавшие, где скрывался Томинг, решили присоединиться к нему, дождаться морозов, а затем по льду перейти на материк.

Хутор Кауэзама стоял в лесу. Сам Ваппер имел большую семью, одних детей было шестеро, в партии не состоял. Трудно было заподозрить, что у такого человека скрываются трое коммунистов.

Карлу Карловичу Томингу к этому времени было 38 лет, но он имел почти 20-летний партийный стаж. За активную революционную деятельность в буржуазной Эстонии в 1924 году на процессе 77 коммунистов его приговорили к 10 годам каторжных работ.

Десять лет тюрьмы, потом поездка в Советский Союз, в страны Скандинавского полуострова. В 1938 году Томинг снова вернулся в Эстонию и вновь несколько раз подвергался аресту.

Опытный революционер, Томинг был хорошим конспиратором. Он советовал своим товарищам выждать время, пока фашисты ослабят контроль за дорогами, кончат вылавливать остатки гарнизона. Тогда легче будет перебраться на Большую землю.

Наступили морозы. Тонкие стенки землянки стали промерзать. Томинг готовился к зимовке, а у Харламова и Фролова не было теплой одежды. Хозяин хутора предложил на ночь переходить к нему. Вскоре все трое перебрались на чердак дома Ваппера. Через Минни Коэль им удалось связаться с подпольщиками Курессаре. Один из них, А. К. Сепп, переслал на хутор пальто, компас, карту, носки, белье, рукавицы.

Томинг был хорошим сапожником. Этому ремеслу он научился еще в молодости, до службы в армии. Потом десять лет занимался им в тюрьме. Он починил обувь товарищей, взялся за разбитые ботинки детей хозяина хутора. На чердаке было темно работать, поэтому Томинг сапожничал на улице. Однажды несколько вражеских солдат случайно подошли к хутору и заметили Карла Карловича. Фролов и Харламов в это время были на чердаке. Они услышали крики, выстрелы. По лестнице на чердак взобрался сын хозяина хутора. Он предупредил:

— Здесь немцы, они убили Томинга!

Морякам пришлось покинуть хутор. Утром они узнали, что в доме Ваппера был обыск. Хозяина арестовали, позднее были арестованы Минни Коэль и Арнольд Сепп.

Фролову и Харламову пришлось прятаться где придется. Вечером пошел снег. Они укрылись в сарае. Но их выдали следы. Утром сеновал окружили полицаи. Моряков отправили под конвоем в лагерь. Произошло это как раз накануне нового, 1942 года.

Нерадостным был этот год на островах Моонзунда. Черным годом остался он в памяти на эстонской земле, где свирепствовала выползшая из щелей реакция, где по суду и без суда убивали коммунистов, им сочувствующих, убивали всех честных людей, не желавших жить под фашистским сапогом. Гибли от пули, от голода, болезней, тысячи умирали от побоев и издевательств за колючей проволокой концентрационных лагерей. Но советские люди, временно оказавшиеся на оккупированной земле, не думали сдаваться.

Январь 1942 года врезался в память старшего политрука Сергея Яковлевича Колегаева из 37-го инженерного батальона. Их, большую группу военнопленных, с острова Сааремаа перевели на материк в город Валгу.

Изнуренных голодом и побоями людей выгрузили в городке, обнесенном колючей проволокой. Когда-то здесь были кавалерийские казармы. Теперь в конюшнях фашисты разместили еще один лагерь для военнопленных.

Здесь Колегаев встретил своих боевых товарищей: редактора местной газеты «На страже» политрука Крылова, числившегося под фамилией Петренко, начальника штаба батальона Тюрина, майора Шахалова, начальника штаба Береговой обороны Балтийского района и некоторых других.

Пленные работали в поле в шести-семи километрах от лагеря. Начались морозы, и охранники были уверены: никто из этих полураздетых людей не побежит в лес, чтобы замерзнуть там. Литр похлебки и кусок хлеба после изнурительной работы лучше голодной смерти.

Однако они просчитались. Набрав за пазуху побольше мерзлой картошки, Колегаев воспользовался беспечностью конвоиров и зарылся в стог сена. Его не нашли.

Лишь через месяц обмороженного человека в лохмотьях схватили в лесу и отвезли обратно в лагерь Валга.

За побег — пятнадцать суток. Пятнадцать суток только на воде и хлебе. Издеваясь, охранники даже отобрали у него вставные челюсти:

— Подыхай, собака. В другой раз не побежишь!

И все-таки он выжил.

Приближалась весна 1942 года.

Сергей Яковлевич попал в команду водовозов. Это была группа людей, возивших на себе в огромной бочке воду для приготовления пищи. Так появился в лагере водовоз «дядя Вася», как все теперь называли Колегаева.

Пока огромная бочка наполнялась водой, можно было без опасения поговорить с товарищами.

Здесь-то и зародилась подпольная организация военнопленных. Людей отбирали тщательно. Знали: в таком деле достаточно одного неосторожного слова — и всем грозила смерть.

Небольшая группа, созданная на первых порах, активно включилась в работу. Бездействие в лапах фашистов было более страшным, чем смертельная опасность в борьбе. «Дядя Вася» и бывший редактор газеты М. Д. Крылов установили связь с местным населением. Через них в лагерь стали поступать сводки Информбюро. Переводчик Зацепин, общаясь с немцами и лагерным начальством, пополнял сведения, сообщая о положении в Германии. Ленинградский инженер Скоробогатов вел работу среди поступающих в лагерь новеньких. Даже на продовольственном складе оказался свой человек. Москвич Генрих Врублевский создавал запасы хлеба, чтобы снабдить ими готовящихся к побегу. Эстонец Август Элисон раздобыл где-то компасы.

Большую работу вела подпольная группа, обслуживающая лазарет. Благодаря самоотверженной помощи медиков и санитаров Ивана Хитрова, Михаила Аносова, Фураева, Смирнова удалось спасти от смерти немало пленников.

Фашисты вовсю трубили о своих победах. В лагере истощенные люди сотнями умирали от голода, холода, побоев. Сложенная кем-то из военнопленных песня так рассказывала об этих днях:

Организация осуществляла побеги заключенных, боролась с попытками гитлеровцев завербовать наиболее неустойчивых в так называемую «Русскую освободительную армию» и в батальоны националистов, сообщала товарищам по лагерю о положении на фронтах.

Деятельность организации скоро привлекла внимание фашистов. Они схватили Колегаева. Долго били, издевались над ним. Потом бросили в карцер. На его счастье, он там оказался не один. Пулеметчик Андрей Гуляев, тоже член подпольной организации, сидевший за неудавшийся побег, привел товарища в чувство, перевязал раны.

Очередную попытку побега старший политрук Колегаев совершил весной 1944 года. Она оказалась удачной. Где-то в районе Нарвы группа беглецов встретилась с советскими разведчиками.

Многим удалось бежать из плена. Но лишь единицы добрались до своих. Капитан Морковкин ушел из лагеря Валга с группой товарищей летом 1942 года. Шли ночами, питаясь овощами с огородов, грибами, ягодами. Костры разводили из сушняка, чтобы дым не привлек внимания врагов. Пробирались параллельно железной дороге. Шум проходящих поездов служил хорошим ориентиром. Целые сутки группа военнопленных, в которую, кроме Морковкина, входили танкист Василий Ястребов и красноармейцы Алексей Сологуб и Степан Савинков, внимательно наблюдала, где можно перейти линию фронта: Они действовали осторожно и осмотрительно. Старик, собиравший хворост, помог им пройти мимо фашистских окопов. 15 октября 1942 года группа Морковкина в районе Пскова благополучно пересекла линию фронта и вышла в расположение советских частей.

Заместитель политрука 1-й роты 1-го батальона 46-го стрелкового полка Сергей Иванович Моляков вместе с другими пленными попал работать на фабрики в город Слоку. Там, подобрав ключи к подвалу и выломав решетку на окне, С. И. Моляков вместе с И. И. Ефремовым из инженерного батальона и Михаилом Семеновым с Хийумаа бежали. В Литве они встретили партизан из отряда «Вильнюс» и пополнили их ряды.

Конон Петрович Топорков из 3-й стрелковой бригады стал бойцом Брестского соединения партизан.

В составе Первой латвийской бригады воевал главный старшина Дмитрий Спиридонович Чепельников. Дети хорошо знают книжки поэта Георгия Ладонщикова. Но мало кому известно, что бывший боец 46-го стрелкового полка Г. А. Ладонщиков сражался с оккупантами на территории Эстонии в партизанском отряде «Коткас». Вместе с ним громил фашистов и бывший фельдшер с острова Сааремаа В. К. Сердюк.

Не только на оккупированной территории Советского Союза сражались с фашистами моонзундцы. Рядовой 34-го инженерного батальона Сергей Петрович Лахно партизанил в Чехословакии. В партизанской бригаде имени Яна Жижки командовал взводом бывший зенитчик с островов Петр Васильевич Москаленко. Другой зенитчик, Александр Сергеевич Малофеев, попавший в один из лагерей в Северной Франции, установил связь с участниками движения Сопротивления, с их помощью бежал и в августе 1944 года вступил в партизанский отряд «Миль» («Тысяча»), действовавший в районе городов Аррас и Амьен. Там же, во Франции, воевал еще один моонзундец — К. А. Андреев. Шофер Г. Д. Титов боролся с оккупантами в лесах Бельгии. Катерник А. Л. Гоненко — в отряде польских партизан «Зигмунд».

Нет возможности даже перечислить всех тех, кто из островного гарнизона, оказавшись за колючей проволокой фашистского лагеря для военнопленных, продолжал борьбу. Таких были тысячи.

Не всем, далеко не всем суждено было дожить до Победы.

За колючей проволокой оборвалась жизнь не только военных защитников острова. Там же погибли секретарь уездного комитета партии Александр Муй, члены исполкома Иоган Эллам, Александр Ингальт, Борис Лейнер, эстонская комсомолка Минни Коэль, хозяин хутора Кауэзама — Ваппер, рыбак Василий Кааль и его дочь Мария и еще многие эстонские патриоты.

Во время боев на Сааремаа разоблачили вражеского лазутчика, служившего на нашем аэродроме. На допросе он рассказал о своих связях, о том, где и как был завербован, о своем прошлом. Документы его передали младшему сержанту из аэродромной команды Генриху Ходу, прекрасно владеющему немецким языком. Под чужим именем он остался в тылу врага, чтобы продолжать борьбу.

На вражеском аэродроме Кагул появился новый механик. Был он общительным и веселым парнем, охотно брался за любую грязную работу, говорил как истинный немец, и поэтому гитлеровцы охотно пользовались его помощью. А уж рассказывать ему об устройстве мотора и авиационной аппаратуры было просто одно удовольствие.

Правда, ремонт самолета, где работал новый механик, шел медленней, чем обычно. Но разве могло быть иначе? Новичок не мог обогнать опытных специалистов.

Механик стал частым гостем в доме у крестьянина Александра Охака и его жены Минны Михайловны. Там он познакомился с несколькими эстонскими комсомольцами. Им удалось приобрести старенький радиоприемник. Теперь Генрих и его товарищи знали правду о положении дел на фронтах.

У Александра Охака новому механику с аэродрома стали доверять.

— Он — хороший немец, — часто говорили в доме. Впрочем, старики, наверное, догадывались, что механик живет под чужим именем.

В работе на аэродроме он не отличался торопливостью. «Спешить в серьезном деле не следует», — частенько повторял он.

Весной 1942 года на Сааремаа прилетел какой-то важный нацист. В сопровождении мотоциклистов разъезжал он по острову. Готовить его самолет к полету поручили новому механику. Опробовали мотор и приборы. Они работали безукоризненно. Фашист покинул остров. Но над Балтикой на самолете произошла авария. Гитлеровцы начали расследование. Подозрение пало на нового механика, но улик против него никаких не было. Однако его перевели на работу в поселок Карья.

Там Ход продолжал встречаться с эстонскими товарищами. Однажды одному из новых друзей, приехавшему его навестить, Генрих передал небольшой пакет. В нем оказалась карточка кандидата в члены Коммунистической партии большевиков, выданная на имя Генриха Хода. Механик просил ее надежно спрятать и, если он сам не доживет до победы, передать советским войскам, которые придут на острова. Скоро Генрих Ход был арестован по доносу одного из предателей. Он сидел в тюрьме в Курессаре.

Тем временем части Советской Армии освободили большую часть Эстонской ССР. Чувствуя скорую гибель, фашисты приступили к уничтожению заключенных. 20 августа 1944 года в 18 километрах от Курессаре в лесу Ярве была расстреляна группа заключенных, в числе которой находился механик с немецкого аэродрома младший сержант Генрих Ход.