"Война погасила маяки (с иллюстрациями)" - читать интересную книгу автора (Чернов Юрий Иванович)

Глава X Бои на острове Хийумаа

К началу войны на острове Хийумаа — втором по величине острове Моонзундского архипелага, находился Северный укрепленный сектор БОБР, который возглавлял полковник А. С. Константинов. Военкомом был полковой комиссар М. С. Биленко.

К боям на острове готовились. Именно поэтому старались на попутных самолетах вывезти на Большую землю раненых при обстрелах и бомбежках. С медиками на острове было негусто, поэтому и распорядился комендант в качестве сопровождающих раненых отправить женщин, прибывших на остров на торпедных катерах. Так Мария Яковлевна Щербакова, оставившая на Сааремаа мужа и пятимесячную дочь, оказалась сперва в Тихвине, а потом и в Северном Казахстане. Туда отправили эвакуированных с Моонзунда.

Командование Краснознаменным Балтийским флотом считало, что в случае высадки крупных сил противника небольшой гарнизон острова не сможет долго бороться с врагом. Было приказано штабу военно-морской базы Ханко разработать план эвакуации защитников острова Хийумаа.

Бои здесь могли лишь сковать значительную группировку противника, ослабить, задержать ее переброску на восток. Но и это было очень важно в ту тяжелую осень.

Хотя ценой огромных потерь гитлеровцам удалось захватить остров Сааремаа, но еще долго на оккупированном острове продолжали сопротивление разрозненные группы. Они думали не только о себе. Они пытались помочь и товарищам. Так, 12 октября 1941 года, за несколько часов до высадки вражеского десанта на остров Хийумаа, кто-то с северного берега Эзеля на еще не занятый остров передал электрическим фонарем: «Ждите немцев сегодня». Текст этот остался записанным в журнале боевых действий Северного укрепленного сектора. Но кто, рискуя жизнью, его передал, так и осталось неразгаданным.

На рассвете 12 октября, сосредоточив крупные силы, фашисты начали высадку на юго-восточное и юго-западное побережье острова Хийумаа. На западе, в район Нурсте, подошел на тридцати катерах усиленный батальон. Пост наблюдения и связи, находившийся в этом районе, вступил с десантом в бой, но задержать противника, конечно, не смог.

Одновременно в районе Теркма с пятнадцати самоходных барж начала высадку восточная группировка численностью до усиленного полка. Так началась операция «Зигфрид» по захвату острова Хийумаа.

Гул ночного боя медленно нарастал. Командир 44-й береговой батареи старший лейтенант Михаил Александрович Катаев пытался по этому гулу определить, с какой стороны надо ждать врага.

Вместе с глухими ударами разрывов авиационных бомб и тяжелых снарядов уже отчетливо слышались пулеметные и автоматные очереди, отдельные винтовочные выстрелы, заглушаемые частыми хлопками вражеских мин.

Высаженный на острове Хийумаа фашистами десант старался зайти в тыл оборонительному рубежу и уничтожить батарею, чтобы обеспечить успех наступления на север острова.

Последние несколько дней орудия Береговой обороны, прикрывающие вход в пролив Соэлавейн, подвергались атакам с воздуха. Часто фашисты их обстреливали и с соседнего, уже занятого ими острова Сааремаа.

Вражеские самолеты бомбили и штурмовали берег. А 44-я батарея пока вынуждена была молчать. Темнота скрывала противника.

Сзади за лесом, разгораясь и затухая, несмело поднялось колеблющееся зарево. Горело где-то в районе поселка Эммасте. Среди вершин деревьев то выступал, то снова таял в темноте шпиль кирки.

Командир был спокоен за батарею. Подходы к ней заминированы. Доты преграждают путь к огневым позициям. Проволочные заграждения протянулись через всю территорию. Недаром с началом войны весь личный состав, стирая руки в кровь, работал день и ночь, достраивая батарею, создавая сухопутную оборону. Да, что личный состав — жены командиров и сверхсрочников во главе с энергичной женой военкома Антониной Ивановной Паршаевой тоже вышли укладывать бетон.

Позиция батареи была выбрана удачно — на небольшой возвышенности в молодом лесу. А сейчас вот сиди и жди, когда наступит рассвет. Корректировщик батареи лейтенант Стефан Шалаев ничего не видел в море.

Сзади пожар разгорался. Теперь можно было заметить, что горит не один дом, Или глаза командира привыкли к темноте, или от багрового зарева посветлело, только старший лейтенант стал различать деревья и впереди себя. Листьев на них почти не осталось. Пока здесь мирно пахло прелью и грибами. А весной воздух на батарее был напоен ароматом ландышей. Столько ландышей, как на Хийумаа, старший лейтенант еще нигде не видел.

Он мечтал перевезти сюда своих стариков из Кировской области и младшего братишку Витьку — вот было бы ему раздолье в здешних местах у моря. Но война изменила все планы.

Из-за деревьев показался человек. По высокой богатырской фигуре Катаев безошибочно узнал старшину батареи С. П. Антонова.

— Товарищ старший лейтенант, получено донесение: инженерный батальон отходит. Фашисты сосредоточили крупные силы в районе кирки.

Старший лейтенант направился к командному пункту. Над его головой с воем пронесся вражеский снаряд и разорвался где-то на берегу. «Начинается!» — возбужденно подумал Катаев, взглянув на светящийся циферблат часов. Было семь часов утра.

Наступал хмурый осенний рассвет. Нелегким выдался этот день для батарейцев. И раньше, обстреливая вражеские войска на Сааремаа, они неоднократно подвергались налетам фашистской авиации, по ним била артиллерия. Но такого еще никогда не бывало.

Снаряды выворачивали деревья, поднимали в воздух горы песка. Вражеские истребители на бреющем полете проносились над огневыми позициями. Мирных запахов прели и грибов как не бывало. Теперь после частых разрывов тянуло дымом и горькой гарью.

Когда рассвело, артиллеристы увидели вражеские корабли. Часть из них вела огонь по батарее, а на горизонте крейсер и четыре эскадренных миноносца обстреливали маяк Ристну.

Между тем к 44-й стали отходить остатки инженерного батальона капитана А. П. Морозова, занимавшего оборону в районе Эммасте.

Десантники рвались к береговой батарее. Они надеялись одним броском захватить орудия, огонь которых не давал возможности подбросить подкрепления {12}.

Теперь перед автоматчиками на пути к батарее встали несколько пулеметных дотов, которые прикрывали отход батальона на север.

Военком батареи старший политрук Иван Васильевич Паршаев по боевому расписанию руководил сухопутной обороной.

Днем запыхавшийся политрук появился на командном пункте. Где-то за деревьями рвались бомбы, и при каждом ударе струйка песка с потолка сочилась на цементный пол.

— Михаил Александрович, — обратился Паршаев к командиру, — из крайнего дота доложили, что фашисты с десантом направляются к пирсу Сыру.

— К Сыру, говоришь? Обнаглели, гады. Думают, что удалось подавить нашу батарею.

Вскоре первые вражеские катера, переполненные десантниками, действительно приблизились к пирсу Сыру, расположенному близ 44-й батареи. Видимо, враги рассчитывали, что, высадив здесь десант, они обойдут пулеметчиков и прорвутся на огневую позицию.

Но этого не случилось. Батарейцы открыли огонь как раз тогда, когда фашистские солдаты появились на пирсе. В воздух полетели обломки дощатого настила и катеров. А тех немногих, кому удалось все-таки достичь берега, навсегда уложили из дотов пулеметчики.

Не добившись успеха у Сыру, гитлеровцы снова вызвали на помощь авиацию. Опять выли над головами артиллеристов бомбы и сотрясалась земля. Отряд фашистских кораблей приблизился к батарее. Это были сторожевые корабли и тральщики.

44-я теперь вела огонь по ним.

С первых же залпов у борта флагмана взметнулись белые столбы всплесков. Пытаясь затруднить пристрелку, фашистский корабль изменил курс. Но на батарее были опытные артиллеристы. Снова всплески разрывов встали у флагмана. Фашистам пришлось поставить дымовую завесу и отходить в море. Позднее они были вынуждены признать, что в головной корабль попал снаряд русской береговой батареи.

Тем временем и на 44-й появились первые потери.

Патроны по дотам разносил скромный повозочный краснофлотец Дуров. Несколько дней назад во время налета была убита его лошадь. Поэтому Дуров на себе перетаскивал цинки с патронами, пулеметные диски. У пролива осколок вражеской мины оборвал его жизнь. Осколком снаряда был ранен шофер Михаил Денисенко, получили тяжелые ранения и еще несколько человек.

После новой бомбежки и интенсивного артиллерийского обстрела фашистские автоматчики пошли на штурм батареи. И тут навстречу врагу поднялся младший лейтенант Михаил Логунов:

— За мной, товарищи!

Рядом с ним встал комсорг батареи Рахманов. Дружно вскочили на ноги защитники батареи и бросились на врага.

Автоматчики не приняли штыкового боя и отошли, потеряв много убитых, оставив на месте боя раненых.

Подходы к дотам были заминированы. Только ценой огромных потерь фашистам удалось занять первую линию обороны. Особенно много вражеских трупов осталось на проволочном заграждении. Батарейцы вынуждены были отойти к своей огневой позиции.

Командир батареи доносил в штаб: «Нахожусь в окружении. Противник занял городок. Веду бой. Подвергаюсь обстрелу, бомбит авиация. Коды сжигаю. Давайте открыто».

Командование обороной острова разрешило мужественным артиллеристам с наступлением темноты взорвать батарею и прорываться для соединения со своими частями на север к полуострову Тахкуна, где проходил главный оборонительный рубеж.

Когда об этом стало известно командиру центрального артиллерийского погреба сержанту Федору Попову, он заявил, что никуда не уйдет и погибнет вместе со своей батареей. Можно понять этого человека, вложившего столько труда в свою батарею, воевавшего на ней, человека, который решил до конца не покидать своего поста.

Он подготовил погреб, где хранились боеприпасы для взрыва. Как рассказывали его товарищи, комсомолец Попов перед взрывом погреба закурил и сам задраил за собой бронированную дверь.

Когда фашисты вступили на батарею, глыбы бетона взлетели в воздух. Они крушили орудия батареи, разрушали уцелевшие приборы. Вместе с батареей геройски погиб сержант Федор Попов.

Подошли сумерки. Темнота помогла батарейцам собраться вместе для прорыва и в то же время позволила нескольким вражеским автоматчикам незамеченными просочиться к самому командному пункту. Стоило только приоткрыть дверь КП, как поблизости раздавалась короткая очередь, и разрывные пули, разбрызгивая искры, дробно били о броню.

На помощь пришли старшина батареи Антонов и пулеметчик краснофлотец Есиков. К командному пункту они выкатили пулемет «максим». Тщательно прицелившись, дали несколько очередей. Одна за другой, ломая ветви, вражеские «кукушки» сорвались на землю. Путь отхода с командного пункта был свободен.

Уничтожив документы 44-й, Катаев передал последнюю радиограмму: «Связь с вами кончаю. Командир батареи». Часы показывали 18 часов 20 минут. Почти двенадцать часов вела батарея бой с фашистами.

Оглохшие от непрерывной канонады, штыками и гранатами пробились батарейцы на север к своим товарищам. Раненых они вынесли с собой. Да и не только раненых. Даже пулемет могучий старшина батареи Антонов вынес на своих плечах.

Прикрывая отход товарищей, краснофлотец Серебрянский оказался окруженным вражескими солдатами в доте. Видя, что спасения нет, моряк подпустил врагов поближе, а потом бросился на них со связкой гранат.

Сообщая о боевых действиях на юге Хийумаа, командование Северным укрепленным сектором представило к наградам многих уцелевших защитников 44-й батареи. В числе первых для награждения орденом Красного Знамени были названы старший лейтенант Катаев, старший политрук Паршаев, старшина батареи Антонов.

Кроме артиллеристов 44-й батареи, южное побережье острова обороняли подразделения 33-го инженерного батальона. Утром им пришлось вступить в бой с десантниками. Произошло это у хутора Винтри. Стойко дрались советские бойцы, но фашисты обошли их. Пришлось с боем прорываться на север. В ночь на 13 октября рота лейтенанта И. Ф. Найденова заняла оборону у местечка Яусы, прикрывая с юга подходы к крупному населенному пункту Кяйна. Дальше находился островной аэродром. Именно туда ждали обещанную с Большой земли помощь.

Местность была удобной для обороны: с одной стороны море, с другой — болото. Фашисты могли идти только по дороге. К тому же рубеж строила их рота — бойцы знали здесь каждую тропинку.

У развилки дорог рыжим осенним холмом возвышался дзот. Его заняли пулеметчики сержанта Понтуса. Времени произвести пристрелку хватило. Поэтому, когда на дороге появились фашистские солдаты, их встретили метким огнем.

Начальник штаба батальона старший лейтенант Родовский передал командиру: «Задержать продвижение немцев по дороге на Кяйну». И бойцы мужественно отбивали все атаки фашистов. Уже перестрелка раздавалась где-то в тылу в направлении Кяйны, а они не оставляли рубежа. Фашисты предприняли еще две атаки. В одной из них погиб пулеметчик Понтус. Лейтенант Найденов выслал на север разведчиков. Прошло несколько часов, как пропали во мраке сержант Криворученко с бойцами, а известий от них не было. Наконец мокрые, замерзшие, четыре разведчика появились перед командиром. Вести, которые они принесли, не радовали. Фашисты по другой дороге обошли Яусу и вели бой уже где-то у Нымбы. Аэродрому грозила опасность, а рота оставалась отрезанной от своих. Криворученко доложил, что в соседней деревне разместился штаб немецкой части. Разведчики установили места, где стоят часовые. Командир роты внимательно выслушал Криворученко, подробно расспросил его бойцов. План прорыва уже вырисовывался перед ним.

Ночью рота оставила рубеж и, соблюдая меры предосторожности, вышла к берегу. Только небольшая группа во главе с Криворученко снова отделилась от всех и скрылась в темноте. Через час бойцы услышали два сильных взрыва. Багровое пламя взлетело в небо, на низких облаках затрепетало зарево. Потом стали слышны беспорядочные выстрелы. Дерзкий налет на штаб отвлек внимание гитлеровцев. Рота лейтенанта Найденова пробилась к своим.

Упорные бои продолжались по всему острову Хийумаа. Особенно ожесточенными они были у острова Кассар, соединенного с Хийумаа дамбой, у поселков Кяйна и Нымба. Тут фашистов удалось остановить на несколько суток.

Среди отличившихся при обороне южного берега Хийумаа скупые строчки боевых донесений называют капитана Георгия Антоновича Горюнова и его бойцов. Долгое время считалось, что сам капитан погиб в холодных волнах, раненным пытаясь переплыть на остров Кассар. За отвагу посмертно он был награжден орденом Красного Знамени. Подлинными героями этих же боев стала рота капитана Михаила Ивановича Голованя.

Ведя упорную борьбу с танкетками противника, она отошла в район Нымбы. Головань принял командование над разрозненными группами, прорвавшимися с юга.

Вот что писал в те дни комендант Северного укрепленного сектора: «Двое суток сдерживали натиск врага бойцы капитана Голованя. 15 октября, уничтожив свыше 300 гитлеровцев, несколько противотанковых орудий и до 5 танкеток, они перешли в наступление… На следующий день, когда немцы бросили батальон в тыл отряда Голованя, ему было приказано отходить на Тахкуну. В ночь на 17 октября с боем через вражеское кольцо прорвался отважный командир со 120 бойцами и одной 76-миллиметровой пушкой. В боях за Кяйну и Нымбу противник потерял убитыми свыше 700 человек».

Говоря об операции «Зигфрид» (так фашисты называли захват острова Хийумаа), Вальтер Мельцер в своей книге отмечает, что наступающий в районе Нымбы батальон «был остановлен и даже с помощью 176-го и 151-го пехотных полков оказался не в силах сломить вражеское сопротивление».

12-я береговая батарея стояла на северо-восточном побережье острова. Во время сентябрьских боев она вела огонь по Вормси, позднее стреляла по кораблям противника и высадившемуся десанту. Когда враги подошли вплотную, орудия ее были взорваны, личный состав занял сухопутную оборону. Несколько дотов и дзотов, заблаговременно созданных на территории батареи, теперь особенно пригодились.

Противник отрезал все дороги. Перед боем личному составу батареи было передано: «Батарея в окружении. Наша задача — израсходовать весь боезапас и уничтожить побольше врагов».

Бой длился весь день. С наступлением темноты политрук батареи М. С. Кравец вывел из разбитого дзота раненых Т. А. Хейнолайнена и А. Я. Чистякова. Они едва двигались и просили оставить их, не рисковать. Но Кравец был настойчивым и мужественным человеком, он не бросил товарищей. Им удалось незамеченными пробраться через вражеский заслон, выйти на безлюдную дорогу. Горечь и гнев переполняли сердца артиллеристов. Они дрались неплохо, но разве остановишь противника, имея лишь личное оружие, — пришлось отступать. Они шли к Тахкуне, туда, где еще кипели бои.

Около месяца назад лейтенант Александр Яковлевич Чистяков воевал на острове Вормси. Небольшому гарнизону этого острова, усиленному подкреплением с Хийумаа, в числе которых был и Чистяков, не удалось сбросить фашистский десант в море. Раненый Чистяков вместе с уцелевшими на Вормси вернулся обратно на Хийумаа.

Он лежал в госпитале. Но обстановка заставила всех, кто мог носить оружие, выписаться досрочно и вернуться на свои посты.

В это время в жизни Чистякова произошло важное событие: лейтенанту прямо на передовой вручили новенькую красную книжечку — партийный билет.

И вот теперь молодому коммунисту, чей партийный стаж измерялся днями, приходилось тайком пробираться по лесу, опасаясь вражеской засады.

Шум приближавшихся машин заставил всех троих залечь в кустах. С включенными фарами, словно у себя дома, по дороге двигались две крытые вражеские машины.

— У кого есть гранаты? — спросил политрук.

Чистяков протянул ему гранату. Вторая оказалась в кармане у Кравца.

Не сговариваясь, товарищи укрылись в кустах. В темноте лязгнули затворы винтовок. И когда до первой машины остались считанные метры, на дорогу полетели одна за другой две гранаты. В свете фар было видно, как кувыркались они в воздухе, как подняли пыль на дороге. Шофер заметил, затормозил. Фары передней машины погасли. Кто-то выскочил из кабины, закричал, раздались два взрыва, особенно громкие в лесной тишине.

Крики, стоны, беспорядочная стрельба. Вторая машина, остановившись, тоже выключила свет.

Минут десять солдаты, залегшие у машины, безрезультатно били по темным деревьям. Чистяков и Хейнолайнен хотели ответить им из винтовок, но политрук пригнул стволы к земле: три винтовки не нанесут большого вреда двум взводам автоматчиков, а только выдадут их.

Когда стрельба прекратилась, фашисты, не зажигая фар, перетащили убитых и раненых из первой машины во вторую. Вторая развернулась, взяла поврежденную машину на буксир и двинулась обратно.

Замер гул моторов. Три артиллериста снова вышли на дорогу и двинулись к Тахкуне. И странно, или раны стали у них меньше болеть, или сил прибавилось, но шли они бодрей, уверенные, что пробьются к своим.

17 октября советский гарнизон отошел на главный рубеж обороны в северной части Хийумаа. 12 дотов пересекли весь 9-километровый полуостров Тахкуна. Перед ними для лучшего обстрела вырубили лес, поставили проволочные заграждения, заминировали лесные завалы. Здесь защитникам Моонзунда предстояло дать последний бой.

В эти дни командир одной из зенитных батарей лейтенант Александр Алексеевич Иванов был послан а разведку. Вместе с ним пошли матрос его батареи и рекомендованный штабом опытный моряк-разведчик, показавший себя во время боев храбрым и находчивым бойцом.

Собрав важные сведения, моряки отходили к своим. По болоту они пересекли линию обороны. Неподалеку находился разрушенный хутор. Попутно решили осмотреть его. Лейтенант вышел из-за деревьев к колодцу. В это время разведчик выскочил вперед, заслонил Иванова и вскинул винтовку. Два выстрела прогремели одновременно. Разведчик качнулся, его бескозырка упала в колодец. Иванов бережно опустил раненого на землю.

Оказалось, что на хуторе находился вражеский наблюдатель. Пуля, предназначенная командиру, попала в матроса. Положив раненого моряка на плащ-палатку, моряки принесли его к своим и поместили госпиталь. Позднее он был эвакуирован на Большую землю. Установить фамилию этого самоотверженного балтийца, заслонившего собой офицера, пока не удалось.

Коротки слова приказа.

— Раненых необходимо отправить на Ханко. Осмотрите шхуну «Мария». Нужно подготовить ее к плаванию. С вами пойдет взвод бойцов.

На остров Хийумаа инженер-механик Дмитрий Иванович Тананыкин попал не как военный человек, а как один из строителей Береговой обороны. Но началась война, и он вместе со своими товарищами-строителями стал делать то же, что и весь островной гарнизон. И сейчас приказ подготовить шхуну был отдан ему так, как любому военному.

«Мария» стояла у пирса Лехтма. Это была довольно вместительная шхуна, машины ее были исправны. Хоть сейчас выходи в море. Не было только пассажиров. Вскоре и они начали прибывать. Первая машина привезла раненых.

Посадка на шхуну затянулась. Заканчивать ее пришлось уже в открытом море, куда «Мария» вышла, подвергаясь сильному артиллерийскому обстрелу. Грузили со шлюпок и катеров не только раненых. Началась эвакуация всего гарнизона.

Ночью «Мария» вышла, держа курс на остров Осмуссар. Идти прямо на Ханко мешали минные поля.

Вместе с другими подразделениями островного гарнизона учебная рота 36-го инженерного батальона, которой командовал Михаил Петрович Троязыков, размещалась на восточном берегу полуострова Тахкуна. Перед ними стояла задача: прикрыть дорогу, ведущую с Кярдлы на Лехтму. С захватом фашистами города Кярдлы пристань Лехтма осталась единственной на острове, куда еще могли подойти катера с Ханко для эвакуации гарнизона.

Дот у перекрестка дорог занимал пулеметный расчет старшего сержанта Гетманцева. Перекресток был минирован, а провода от минных полей вели в дот. Проявив исключительное хладнокровие, Гетманцев выждал, когда фашисты с сопровождающей их бронемашиной вступили на минированный перекресток, и замкнул контакт. Группа гитлеровцев вместе с машиной взлетела на воздух.

Фашисты подтянули пушки и принялись прямой наводкой расстреливать дот. Снаряд попал в амбразуру. В расчете Гетманцева появились раненые. Оставив полуразрушенный дот, Гетманцев вытащил пулемет в траншею и приготовил его к отражению атаки. Когда цепь гитлеровцев с гиканьем и свистом поднялась из придорожной канавы, их снова встретил меткий огонь пулемета. У оглохшего пулеметчика сочилась кровь из ушей и носа, но он вместе с ранеными товарищами не оставил боевого поста.

Участники боев рассказывают о мужестве старшего лейтенанта Лосянникова из того же 36-го инженерного батальона. Здесь же, у Лехтмы, шесть фашистов окружили советского командира. Гитлеровцы не сомневались, что русский сдастся. Но в руках у старшего лейтенанта была винтовка. Он разрядил ее в гитлеровцев.

С утра 19 октября фашисты начали наступление по всему фронту. Особенно большие силы они бросили для захвата Лехтмы. С потерей последнего пирса эвакуация гарнизона становилась очень сложной. Оборону в этом районе держала рота Владимира Тихомирова. Командира роты хорошо знали на Хийумаа. Он выступал на всех концертах самодеятельности, пел цыганские романсы.

В этом бою командир был смертельно ранен. Зная, что его дни сочтены, он тем не менее и в госпитале подбадривал товарищей, шутил, что не сможет больше петь, так как фашистская мина разбила его гитару.

Позднее вражеским солдатам удалось прорваться к Лехтме. Уцелевших защитников они оттеснили в лес. Оказался среди них сапер Павел Алексеевич Козырев. Они решили пробиваться на Тахкуну, где еще продолжался бой. Но на дороге наткнулись на проходившую вражескую колонну, пришлось снова укрыться в лесу. На дорогу больше выходить не рисковали. Шли вдоль берега. И вдруг за мысом увидели шхуну. Она стояла на якоре. Людей на ней не было видно. Высланные вперед разведчики сообщили, что впереди немцы. На связанном из нескольких бревен плоту бойцы стали переходить на шхуну. Она стояла без команды. При осмотре оказалось, что и мотор ее неисправен. Но на шхуне был старый брезент. А среди отступивших находилось несколько моряков. Ночью они приспособили старое полотнище вместо паруса, выбрали якорь. Младший лейтенант Федоров взял на себя откачку воды. За штурвал стал моряк с нашивками старшины 1-й статьи. Шхуна, подгоняемая попутным ветром, двинулась на север, туда, где находился полуостров Ханко.

Когда на Хийумаа начались бои на последнем оборонительном рубеже, Военный совет Краснознаменного Балтийского флота приказал снять оставшихся защитников и доставить их на полуостров Ханко.

В эвакуации участвовал дивизион сторожевых катеров типа «морской охотник», которым командовал капитан-лейтенант Г. И. Лежепеков. С наступлением темноты в строю кильватера {13} катера дивизиона вышли в море. Замыкал строй МО-239. На нем находился командир звена старший лейтенант К. И. Шевченко. Шли без огней. Кругом стояла темень, лишь слабой звездочкой впереди покачивался затемненный кильватерный огонь. Приближался шторм. Волны все чаще и злее взлетали над катерами. Немало усилий прилагал опытный рулевой, чтобы точно держать катер на курсе. «Только бы не потерять из виду кильватерный огонь», — всматриваясь в спустившуюся темень, думал он. А волны, словно нарочно, старались сбить его с курса. И то, чего так опасался рулевой и все на катере, случилось. В ночи бесследно растаяла синяя точка, указывавшая путь МО-239. Позднее на катере узнали, что он погас во время шторма. Так МО-239 близ своей базы отстал от дивизиона. Идти к Хийумаа самостоятельно он не мог: сигналы для связи с берегом не были известны. И даже в базу моряки до рассвета не могли войти, так как входные створы не горели. Пришлось дожидаться утра.

Раздосадованные, вернулись они к пирсу. Скоро пришли тяжело груженные катера дивизиона. За ночь они успели пройти к Хийумаа, снять часть защитников и вернуться обратно. Днем МО-239 получил задание самостоятельно идти на Хийумаа за оставшимися на острове.

Учитывая, что вражеская авиация господствовала в воздухе, поход предстоял нелегкий. Но после неудачи ночью хотелось не отстать от товарищей.

Осеннее неприветливое море было пустынно. Только раз из-за облаков вынырнул «юнкерс» и направился к катеру, но, встреченный пулеметной очередью, отвернул, сбросил бомбы в стороне.

Неожиданно сигнальщик доложил:

— Слева по носу шхуна!

Действительно, на горизонте показалось небольшое суденышко. Катер изменил курс, направился к шхуне. «Наша или вражеская? Флага не видно, и на палубе ни единой души». Подозрительно. На мачте шхуны полощется парус странной формы. В бинокль рассмотрели, что это старый брезент со множеством дыр и заплат.

На МО-239 раздался сигнал боевой тревоги. Увеличив ход до полного, наведя орудия на шхуну, катер пошел на сближение. И когда до шхуны оставалось несколько кабельтовых, на палубе ее показались люди. Они бежали к мачте. Порывистый балтийский ветер развернул над суденышком красный флаг нашей Родины.

Это была та самая шхуна, которая вечером вышла с Хийумаа. О положении на острове они ничего сообщить не могли. Вчера на подходах к пристани Лехтма шли ожесточенные бои. Фашисты любой ценой пытались захватить единственный оставшийся в руках гарнизона пирс. Но это было почти сутки назад. А положение на острове менялось быстро.

Старший лейтенант Шевченко предложил кому-либо со шхуны перейти на катер. Один из моряков охотно спрыгнул на палубу МО.

Посоветовав оставшимся на шхуне держать курс на остров Осмуссар, где находился советский гарнизон, «морской охотник» продолжал движение к Лехтме. По прогнозу к вечеру снова ожидалось ухудшение погоды. Когда подходили к Хийумаа, ветер засвежел. Остров открылся дымными столбами пожаров. Уже издалека стало ясно, что в северной части продолжались бои. Взлетали султаны взрывов, горели какие-то постройки на берегу. Только разве с катера различишь, где свои, а где фашисты?

Пирс Лехтма длинной стрелой вдавался в море. К нему вел узкий фарватер, проходящий между камней и банок. Уже можно различить ящики на пирсе. По берегу к катеру бежали какие-то люди. Командир звена замахал им руками, указывая на голову пирса, куда направлялся катер.

Зазвучал сигнал аврала. Быстро разбежались по своим местам краснофлотцы. Подходить было нелегко: крутая навальная волна могла разбить катер о пирс или повредить его.

Помощник командира катера младший лейтенант С. Г. Гончарук на баке руководил швартовкой. Тщательно подготовлены концы и кранцы. Застыли краснофлотцы, готовые выпрыгнуть на пирс.

Младшему лейтенанту хочется посмотреть, что делается на берегу, но воздух над головой временами почему-то гудит, а до пирса остаются считанные метры. Вот уже пятнадцать, десять. Заглушая все звуки, ревели моторы катера, переведенные на надводный выхлоп.

И в это время сильный толчок, взрыв. «Что произошло?» Младший лейтенант оглянулся. Над мостиком расходилось плотное облако гари. Потом он увидел фигуру политрука К. Погребинского. Пошатываясь, он что-то кричал Гончаруку.

На мостике никого не было видно. Моторы смолкли, и катер сносило на пирс. Младший лейтенант бросился к машинному телеграфу, рванул рукоятки на «полный вперед». Только сейчас он заметил, что пирс безлюден, а тот взвод людей, которые бежали по берегу, метрах в ста от катера ведет огонь из автоматов по МО-239. «Фашисты!»

Набирая ход, катер удалялся от пирса. Нужно было развернуться, чтобы лечь на обратный курс и выйти на чистую воду. Задача не из легких, если учесть, что вокруг встают вихри воды от разрывов мин и снарядов, а берег настолько близко, что даже очереди автоматов решетят тонкие борта катера.

Только здесь, на мостике, младший лейтенант понял, что произошло. Вражеская мина попала в главный компас. Наповал был убит командир катера лейтенант А. П. Терещенко. На его груди капковый бушлат был разорван, а лицо залито кровью. Получил смертельное ранение в голову командир звена К. И. Шевченко. Были ранены еще несколько старшин и краснофлотцев.

Во время обстрела вышла из строя рация. Правда, радист Путов обещал установить связь с базой, но когда это еще будет!

— Прямо по курсу шесть катеров! Идут на нас!

Испытания для МО-239 продолжались. С катера запросили позывные, но ответа не последовало. Вскоре советские моряки определили, что к ним приближаются шесть вражеских катеров. Избежать боя поврежденный МО-239 не имел возможности. Лехтма была занята врагом, оставалось только одно — вступить в бой.

В это время на мостик взбежал радист:

— Есть связь с базой!

Гончарук приказал:

— Передайте: «Вступаю в бой с шестью вражескими катерами. Имею убитых и раненых. Лехтма занята противником».

О предстоящем бое младший лейтенант успел предупредить мотористов.

Катера противника приближались строем фронта. МО-239 стремительно шел на сближение с ними. Гончарук решил прорезать середину вражеского строя. С правого фашистского катера взлетела ракета. Сейчас же нити трасс понеслись навстречу «морскому охотнику».

— Поставить дымзавесу!

У пирса молодой офицер в пылу боя забыл о дымовых шашках. Сейчас он чувствовал себя уверенней, так же как точнее и увереннее действовал весь комсомольский экипаж МО-239.

Молочно-белый хвост, подхваченный ветром, пополз за катером. Советские моряки сосредоточили огонь на головном фашистском катере. Кипела вода вокруг «охотника». Воздух был наполнен свистом пуль и надсадным воем осколков. МО-239 несколько раз встряхнуло, но хода он не сбавил. Мотористы во главе с воентехником 2-го ранга К. И. Смирновым и старшиной группы мотористов С. П. Кулагиным оказались на высоте положения.

Прорезав строй, МО-239 стремительно разошелся с катерами противника. Зная, что фашисты непременно будут продолжать преследование, Гончарук положил МО-239 на обратный курс. Фашисты тоже повернули «все вдруг». Только теперь их три катера были скрыты за дымовой завесой и не могли вести огня, не рискуя нанести повреждения своим.

Снова на полном ходу МО-239 полетел навстречу противнику. Младший лейтенант решил повторить удавшийся маневр: прорезать строй фашистов, отсечь дымовой завесой один катер и на нем сосредоточить огонь.

Опять как на рытвинах подбрасывало «охотник». Снова звенели стекла разбитых иллюминаторов, пули решетили борта, стонали раненые. Но советским морякам блестяще удалось осуществить свой план: они отделили фашистского флагмана, и метрах в ста от МО-239 он взлетел на воздух. «Ура!» — прокатилось на катере.

Прорезав свою дымовую завесу, «охотник» снова устремился на противника. Еще один фашистский катер погрузился в воды Балтики. Третий от полученных повреждений потерял ход, на нем вспыхнул пожар. Не пытаясь больше продолжать бой, фашистские катера начали отход.

Между тем спускались сумерки. Посланные с Ханко наши самолеты не нашли МО-239. Они заметили только четыре катера противника, отходивших к Хиуймаа.

После боя Гончарук осмотрел катер. Из трех моторов в строю остался только один. Через многочисленные пробоины, наскоро заделанные пробками, поступала вода. Вышли из строя все компасы, исковеркан прожектор, едва держалась мачта.

Весь личный состав храбро вел себя в этом бою. Но подлинными героями были командиры отделений носового и кормового орудий старшины 1-й статьи Петр Черных, Александр Подлевский и краснофлотец-пулеметчик Василий Андруцкий. При всем личном составе Гончарук на верхней палубе расцеловал отличившихся.

Но и на этом испытания личного состава «охотника» не закончились. Предстоял переход в базу. А как это сделать без навигационных приборов, с окончательно выведенной из строя рацией, под одним мотором, с личным составом, среди которого было много раненых?

Как вспоминает Семен Григорьевич Гончарук, переход к Ханко в таких условиях был ничуть не легче самого боя. Стемнело, маяки не горели. Контуженный в бою молодой командир больше всего боялся вылететь на камни где-нибудь у финского берега и оказаться в плену.

Но советским морякам не в первый раз приходилось выходить победителями из трудных положений. Выдержали они и это испытание. Мотористы, возглавляемые Смирновым и Кулагиным, ввели в строй сперва один, а потом второй мотор. Поврежденный катер, зарываясь на волне, медленно направился в свою базу.

Ночью МО-239 вошел на рейд Ханко, донес о бое и о своих потерях и попросил оказать помощь. К пирсу «морской охотник» подвели на буксире.

На следующий день, когда осматривали катер, обнаружили большое число пробоин. Неравный бой МО-239 с шестью фашистскими катерами — это подвиг не только артиллеристов и пулеметчика «охотника». Это была победа всего комсомольского экипажа катера МО-239.

Большую помощь в обороне острова Хийумаа и, в частности, в обороне Тахкуны оказала 180-миллиметровая башенная батарея капитана А. А. Никифорова.

Когда фашисты высадились на остров, батарея вела огонь сокращенными расчетами. Многие уже сражались на сухопутном фронте. Каждому артиллеристу приходилось управляться за двоих.

20 октября к 316-й батарее отошли все оставшиеся на полуострове. Бой на главной линии обороны продолжали отдельные окруженные доты. Рассказывают, что, когда капитану Никифорову было предложено эвакуироваться, он ответил: «Командир уходит последним».

Как вспоминает артиллерист Н. П. Кузьмин, в 20-х числах октября комсомольцы решили провести последнее комсомольское собрание. На него собралось немало бойцов из других подразделений, воевавших в районе батареи. Собрание состоялось близ командного пункта.

Где-то недалеко громыхало, клубился песок, поднятый взрывами бомб, над верхушками деревьев ползли рваные осенние тучи, а здесь защитники острова в последний раз собрались вместе. Было их около ста человек. Поручили вести собрание Курочкину.

На повестке дня стоял один вопрос: «Положение на острове Даго». Речей не говорили. На собрании решили — держаться до последнего! Если катера с Ханко для эвакуации ночью не придут — уцелевшим прорываться в глубь острова.

Кто-то предложил написать клятву. На КП нашли лист бумаги, развели высохшие чернила, единогласно приняли текст, который по поручению товарищей подписали Курочкин, Орлов, Конкин {14}. Бумагу вложили в бутылку и надежно заткнули пробкой.

А потом был последний бой. Подробности о нем рассказал мне А. И. Быков:

«Капитан Никифоров дал приказ заложить взрывчатку в подбашенное отделение.

Часть товарищей вела бой на дороге с мотоциклистами. Другая оставалась на самой батарее. Мы сражались врукопашную с немцами в подземном тоннеле, который вел к башне. Дрались всю ночь. Кровь от убитых немцев темнела на цементном полу. Часов в шесть через запасные выходы мы вырвались из башни. Фашисты бросились в нее. В это время сержант Иванов и еще кто-то взорвали башню. Взрыв задержал фашистов. Мы, человек 25–30, отошли к маяку Тахкуна.

Часть батарейцев гитлеровцам удалось прижать к морю. Оказались в этой группе Курочкин, Орлов, Антонов, Питерский, Веркин, Апполонов, Кузьмин и еще несколько человек. Восточнее маяка их окружили. Батарейцы решили прорываться в лес. С криком «ура!» в штыки бросились балтийцы на врага. Их поддержал единственный пулемет Антонова. Но недалеко удалось пробиться морякам. Заградительный огонь вырос у них на пути. Близкий разрыв мины швырнул Кузьмина на землю. Очнулся артиллерист за колючей проволокой. Вместе с ним были ранены Апполонов и Питерский. О судьбе остальных товарищей они ничего не знали».

Недалеко от 316-й батареи над лесистым северным берегом острова Хийумаа возвышается белая чугунная башня маяка. Почти 100 лет огонь Тахкунского маяка светил балтийцам, помогал взять верный курс. Но в 1941 году, когда мощный луч погас и толстые маячные линзы надолго закрыли темными шторами, ярче маяка осветил весь полуостров Тахкуна подвиг балтийцев.

Катера и мотоботы с Ханко направлялись сюда, чтобы с этого последнего, еще не занятого фашистами клочка советской земли снять оставшийся гарнизон. Побережье в районе маяка каменистое, близко к берегу подойти невозможно. Добираться до катеров и мотоботов приходилось на рыбацких лодках.

Штормовое море в ярости вздымало в небо столбы брызг над гранитными валунами. Частенько среди катеров вставали всплески разрывов. Это фашистская артиллерия била с берега.

Здесь, у маяка, артиллеристы 44-й батареи последний раз видели своего командира Михаила Катаева. Передав комиссару батареи свой комсомольский билет и удостоверение личности, он сказал:

— Иди, Иван Васильевич, принимай людей на катерах. А я буду руководить отправкой с берега.

И, видя, что Паршаев хочет возразить, решительно произнес:

— Иди! Если что случится, так я холостой, а у тебя дети.

Кто знает, о чем, отправляя шлюпку, в те минуты думал молодой командир. Может быть, он вспоминал невесту — студентку Веру, которая так и не приехала к нему на остров, или прощался со своими стариками?

Только в сумерках шлюпка с артиллеристами подошла к катерам. На ней заменили гребцов и отправили обратно на остров. Но налетел шторм, по катерам передали: «Сниматься с якоря, следовать в базу». Они ушли, не дождавшись возвращения оставшихся.

К утру у маяка собрались остатки гарнизона. Среди них было много раненых. Ветер стих, и погода заметно улучшилась. В разрывах облаков засветились первые звезды, а раненые мечтали о затяжном дожде, сплошной облачности, тумане. В плохую погоду легче укрыться на переходе морем от вражеской авиации.

С рассветом люди у маяка приободрились: показались долгожданные катера. Пока из палаток и шалашей санитары переносили тяжелораненых к воде, с юга, от оборонительной линии, где снова начался бой, пришла группа краснофлотцев. Были они молчаливы и сосредоточенны. Старший, скуластый, в пробитой плащ-палатке, доложил военврачу 3-го ранга, руководящему эвакуацией, что группа автоматчиков по болоту обошла заслон балтийцев и вскоре может появиться у маяка.

Матросов было всего восемь человек. Они пришли с двумя ручными пулеметами и винтовками. И все-таки это была помощь.

Старший в плащ-палатке осмотрел два дзота и небольшой окоп на холме. Перед ними торчали колья для проволочных заграждений, но самой проволоки не было. Видимо, саперы не успели ее поставить. Моряки заняли дзоты.

Больше часа с грузовой машины, по кузов загнанной в воду, переносили раненых. Часов около девяти из леса по дороге к маяку показались гитлеровцы. Видимо, они не рассчитывали встретить здесь серьезное сопротивление.

Кто-то с маяка просемафорил на катера. Первые снаряды пронеслись над головами раненых и разорвались перед строем фашистов. Они укрылись в лесу.

В амбразуру дзота была хорошо видна пустынная дорога от маяка к лесу: белая ровная лента пожелтевшей травы. Их было двое в этой наскоро оборудованной огневой точке: пулеметчик из Казахстана и русский моряк-стрелок. Оба они хорошо знали, что фашисты не уйдут, что они готовятся к атаке и она скоро начнется.

Ракета описала дугу над лесом. Не успел ее дымный стебель растаять в воздухе, как он загудел от посвиста мин. Первый султан взрыва взметнулся на дороге, за ним второй, третий. Фашисты били наугад. И когда за огневым валом из леса высыпали автоматчики, из дзотов дружно заговорили оба пулемета.

Моряки отбили две атаки. Легкораненые пополнили их ряды. Стреляные гильзы густо устлали пол дзота. Казах-пулеметчик собирался зарядить запасной диск, но не успел. Опять, перепахивая землю, вздымая облака пыли, на балтийцев обрушился шквал огня. Яркая вспышка ослепила пулеметчика, что-то горячее и упругое отбросило стрелка к двери. Когда он пришел в себя, дзот был наполнен пороховой гарью, а пулеметчик, вытянувшись, лежал на полу. «Убит», — подумал он и наклонился к товарищу. Рядом, отброшенный взрывом, лежал исковерканный пулемет.

Балтиец выглянул в амбразуру — автоматчики отошли. На месте правого дзота клубилась пыль да торчали обломки бревен. Окопа между дзотами тоже не было видно.

Моряк прикрыл лицо мертвого бескозыркой и проверил затвор. Его запыленная винтовка действовала.

Он стрелял по наступающим до боли в плече. А когда цепь автоматчиков приблизилась метров на двести к маяку, балтиец нащупал в цинковой коробке последнюю обойму. Нет, он не дастся врагу в руки. Расстреляв последние патроны, моряк выскочил из полуразрушенного дзота, но тут же близкий разрыв мины чуть не сбил его с ног. Взвизгнули осколки, ожгло левую руку у локтя. Вскинув на плечо винтовку, правой рукой он зажал рану и побежал к постройкам на берегу. В глаза бросилась раскрытая тяжелая дверь маяка. Спасительный полумрак огромного сооружения обещал укрытие.

Поднявшись по каменным ступеням, он вбежал в маяк, с трудом захлопнув за собой массивную металлическую дверь, задвинул засов. Другого выхода не оставалось, плыть он не мог, патроны кончились. В кармане уцелела единственная граната. Несколько вражеских солдат забарабанили в закрытую дверь. Маяк недовольно и глухо загудел от ударов.

Все выше и выше поднимался балтиец по винтовой чугунной лестнице. Еще виток, и еще один. Подкашивались ноги, кружилась голова. Казалось, тяжелая маячная башня с каждым поворотом лестницы раскачивается все сильнее. Привалившись к перилам, полою бушлата он вытер вспотевшее лицо. А внизу удары в дверь все настойчивей и сильней.

Выше трап становится уже и круче. В башне полумрак. Свет проникает лишь в продолговатые окна, похожие на бойницы. Вот и последние ступени, площадка, с которой дверь ведет на балкон, что опоясывает голову башни. Выше холодно и строго поблескивают линзы маячного аппарата.

Ударом ноги матрос распахнул дверь. Заметил: внизу, сквозь отверстия ажурной чугунной решетки виднелись вражеские солдаты. Тяжелым бревном они старались выбить дверь.

Внутри маяка от фонарного сооружения и до основания в площадках были врезаны отверстия для подъема грузов. Решение созрело мгновенно.

Балтиец вставил в гранату запал. Вместе со скрежетом сорванной с петель двери на темную нижнюю площадку маяка ворвался дневной свет. Моряк подождал, пока войдет побольше гитлеровцев, и, встряхнув гранату, бросил ее вниз. Взрыв, необычно громкий, как в пустой бочке, оглушил его. По крикам и стонам снизу он понял: последняя граната потрачена не зря. И все-таки несколько пар ног громыхали по ступеням, поднимаясь к нему.

Балтиец вышел на площадку, приблизился к перилам. Маяк словно парил над каменистой косой. Катила стальные воды Балтика. Виднелись катера, уходившие на север. За домом маячника тянулись ввысь ели. Сверху их зеленые пушистые конусы казались упругими. В распахнутой двери показались фигуры фашистов.

— Рус, сдавайсь!

И здесь произошло неожиданное. Вместо того чтобы поднять руки, моряк швырнул вниз ненужную винтовку. Лицо его было решительным и суровым. Придерживая раненую руку, он перемахнул через чугунные перила и бросился туда, где чернели огромные валуны.

Фашисты захватили Моонзундский архипелаг. Но в боях на каменистой земле эстонских островов, в водах пролива потеряли они полторы дивизии. 50 тысяч вражеских солдат в самые напряженные дни боев за Ленинград и Москву оттянул на себя советский островной гарнизон.

Только в начале декабря потрепанная в боях на Моонзунде 61-я пехотная дивизия появилась на фронте под Тихвином.

Но, и овладев островами, фашисты не решили основной задачи. Вход в Финский залив все еще прикрывали береговые батареи Осмуссара и полуострова Ханко.