"Ведьма: Жизнь и времена Западной колдуньи из страны Оз" - читать интересную книгу автора (Магвайр Грегори)

4

В любой компании случайных приятелей есть золотое время, когда робость и недоверие уже проходят, а разочарование и неприязнь еще не наступили. Вот и теперь Боку казалось, что его летнее увлечение Галиндой было прелюдией к замечательной дружбе.

Юношам запрещалось посещать Крейг-холл, а девушкам — все мужские колледжи. Однако теперь во время лекций делались исключения, а центр города стал естественным дополнением аудиторий. После занятий и на выходных ребята встречались в парке возле канала за бутылкой вина или в кафе за чашкой чая, в студенческих барах или просто на улицах города, где гуляли, обсуждая достоинства местной архитектуры или высмеивая странности преподавателей. Бок и Эврик, Кроп и Тиббет, Эльфаба и Нессароза (и конечно, няня), Глинда, иногда с Фэнни, Шень-Шень и Милой. Кроп привел в их кружок Фьеро, после чего Тиббет с неделю на дулся на друга, пока Фьеро не упомянул в своей обычной вежливой манере: «О да, я женат. Мы, винки, рано женимся». Изумленные собеседники почувствовали себя совсем еще детьми.

Нет, конечно, Эльфаба и Эврик постоянно осыпали друг-друга колкостями, Нессароза надоедала своими нравоучениями, а Кропа и Тиббета не раз скидывали в канал за сальные замечания — но их дружбе это не мешаю. Неожиданно оказалось, что страсть Бока к Глинде угасла. Он любил наивную, самовлюбленную кокетку, проще говоря, Галинду, а она вдруг повзрослела и превратилась в Глинду. В кого-то другого и непонятного, кого любить он уже не мог. Зато с кем теперь мог дружить.

Счастливые были дни…

Одним холодным вечером к сестрам Тропп пришел Громметик с просьбой явиться к директрисе (сами девушки упорно избегали мадам Кашмери). Няня обреченно вздохнула, повязала свежий фартук и повела девушек вниз, в директорский кабинет.

— Терпеть не могу этого Громметика, — жаловалась Нессароза. — Как он вообще работает? Это просто механизм, или тут опять не обошлось без магии?

— Мне всегда лезет в голову какая-то глупость, — призналась Эльфаба. — Будто там внутри сидит гном или целое семейство эльфов и каждый управляет определенной частью. Когда я его вижу, мои руки так и тянутся к молотку.

— Надо же, какие умные руки!

— Да тише вы, — оборвала их няня. — Он все слышит. Мадам Кашмери просматривала деловые бумаги и сделала несколько отметок на полях, прежде чем обратила внимание на посетительниц.

— Я вас надолго не задержу. Ваш дорогой отец прислал мне письмо, и я решила, будет лучше вам его пересказать.

— Что случилось? — побледнела Нессароза.

— Почему не нам? — спросила Эльфаба. Мадам Кашмери оставила ее слова без внимания.

— Ваш отец спрашивает о здоровье и успехах Нессарозы и просит передать, что будет поститься и молить бога о возвращении на престол Озмы Типпетариус.

— А, благословенное дитя! — оживилась няня. — Когда Гудвин захватил власть и упек регента Пасториуса за решетку, мы все ждали, что маленькая Озма вот-вот обрушит на него свой гнев. Но говорят, ее усыпили и упрятали в пещеру, как когда-то Лурлину. Неужели у Фрекспара хватит сил ее пробудить?

Мадам Кашмери поморщилась.

— Я пригласила вас не для того, чтобы выслушивать россказни вашей опекунши и клевету на великого Гудвина. Всем известно: власть сменилась мирно, а то, что здоровье регента пошатнулось, когда он был под домашним арестом, — всего лишь досадная случайность. Что же касается способности вашего отца пробудить принцессу от загадочного летаргического сна, то вы сами говорили, что отец ваш человек странный, если не сказать большего — сумасшедший. Я от души желаю ему не надорваться. Вас же, девушки, хочу предупредить, что мы здесь не поощряем бунтарских настроений. Надеюсь, вы не разделяете отцовского роялизма.

— Мы признаем над собой только Господа, а не земных правителей, будь то Озма или Гудвин, — гордо произнесла Нессароза.

— А мне вообще все равно, — пожала плечами Эльфаба. — Отец любит ввязываться в заведомо проигрышные дела.

— Ну и хорошо, — сказала мадам Кашмери. — Вот и договорились. А еще он послал вам посылку. Нессарозе, насколько я понимаю.

Она протянула Эльфабе деревянную коробку. Няня заинтересованно придвинулась.

— Открой, пожалуйста, — попросила Нессароза сестру. Эльфаба развязала шнурок, открыла коробку и достала из груды опилок сначала один башмачок, потом другой. Серебряные? Или синие? Или даже красные? Или так наполированы, что переливаются всеми цветами радуги? Непонятно, да и не важно; главное — эффект. Даже мадам Кашмери ахнула от такого великолепия. В свете огня по поверхности башмачков бежали сотни отражений, словно бесчисленные капельки бурлящей крови под увеличительным стеклом.

— Он пишет, что купил их для Нессарозы у старой башмачницы рядом с Оввельсом, — пояснила мадам Кашмери, — и украсил посеребренными стеклянными бусинами, которые сделал сам… Кто-то его научил…

— Черепашье Сердце, — угрюмо произнесла няня.

— И еще, — директриса перевернула письмо и прищурилась, разбирая почерк, — он пишет, что хотел подарить Нессарозе что-нибудь приятное перед отъездом в университет, но в связи с обстоятельствами… внезапной болезнью мисс Клютч… м-хм… не успел. Поэтому шлет ей теперь со всей отеческой любовью эти башмачки, чтобы они сохранили ее нежные ножки.

На всякий случай Эльфаба еще раз погрузила пальцы в опилки, но больше в коробке ничего не было. Ничего для нее.

— Какая прелесть! — воскликнула Нессароза. — Эльфи, ты мне их не наденешь? Ух, как сверкают!

Эльфаба опустилась на колени перед сестрой, царственной, как Озма — спина прямая, лицо лучится радостью, — сняла с нее домашние тапочки и надела ослепительные башмачки.

— Какой заботливый папа! — восхитилась Нессароза.

— Не переживай, когда-нибудь и у тебя такие будут, — тихо сказала няня Эльфабе и сочувственно положила ей руку на плечо. Эльфаба с досадой сбросила руку.

— Очень красиво, — хрипло, с трудом проговорила она. — Тебе идет.

— Только не дуйся, — сказала Нессароза, любовно разглядывая, как сидят башмачки. — Не порть мою маленькую радость, хорошо? Отец ведь знает, что тебе такого не нужно.

— Конечно, — согласилась Эльфаба. — Зачем мне?

Тем вечером друзья допоздна сидели в таверне и пили вино — бутылку за бутылкой. Няня вздыхала, укоризненно цокала языком и напоминала про время, но поскольку пила не меньше других, к ней никто ие прислушивался. Фьеро рассказывал, как в семилетнем возрасте его женили на девочке из соседнего племени. Все замерли, ожидая бесстыдных подробностей, но оказалось, что он видел свою супругу лишь однажды, да и то случайно, когда им было по девять лет. «Мы начнем жить вместе только после того, как нам исполнится двадцать, мне пока восемнадцать», — добавил он. Убедившись, что Фьеро так же невинен, как и остальные, друзья на радостях заказали еще бутылку.

Свечи мерцали, за окном моросил осенний дождь. Эльфаба поежилась и поплотнее завернулась в плащ, подумав о дороге домой. Первая обида и ревность уже прошли, и сестры стали вспоминать забавные истории из своего детства, словно доказывая себе и другим, что между ними все по-прежнему. Нессароза пила мало, зато вдоволь шутила над собой.

— Несмотря на мой вид, а может, именно благодаря ему папа всегда звал меня лапочкой и красотулькой, — говорила она, впервые открыто упоминая про свое уродство. — «Иди сюда, моя лапочка, — звал он меня, — я угощу тебя вкусненьким». И вот я, довольная такая, вперевалочку чапаю к нему, шатаюсь туда-сюда, падаю на его колени и тянусь к руке, а он кладет мне в рот кусочки яблока.

— А тебя он как звал? — повернулась к Эльфабе Глинда.

— Ее он звал Фабалой, — подсказала Нессароза.

— Дома, только дома, — отмахнулась Эльфаба. — Никогда при посторонних.

— Да, ты была его Фабалой, — тихо, задумчиво сказала няня, сидевшая чуть поодаль. — Фабалой, Фаблусей, Эльфабой.

— А вот лапочкой он меня не называл, — сказала Эльфаба и подняла бокал. — И, как видите, не обманул: лапочкой действительно была Несса. За что и получила обновку. Поздравляю!

Нессароза слегка покраснела.

— Зато ты покоряла папино сердце своим пением.

— Покоряла сердце? Ха! Ты хотела сказать, развлекала его?

— Такты поешь? — оживились остальные. — Тогда ты и нам Должна спеть! Официант, еще бутылку! Отодвинь-ка этот стул. Мы не уйдем, пока ты не споешь!

— Только если с вами по очереди, — заявила Эльфаба. — Бок? Манчурскую плясовую? Эврик? Гилликинскую балладу? Глинда, ты тоже что-нибудь. Няня, колыбельную?

— А я спою арджиканскую охотничью песнь, — добавил Фьеро. Все взвыли от восторга и стали одобрительно хлопать его по спине.

Эльфабе ничего не оставалось делать, как отодвинуть стул, прокашляться и, взяв для пробы несколько нот, запеть, как когда-то отцу.

Хозяйка замахала тряпкой на шумную компанию подвыпивших старичков, метавшие дротики мужчины отвлеклисьот игры. В таверне стало тихо: все слушали, как Эльфаба выводит песню, которую она сочиняла на ходу, — песню о мечтах и разлуке, о неведомых далях и грядущих днях. Посетители закрывали глаза и слушали.

Бок тоже вслушивался в этот удивительный голос. Он видел сказочные земли, о которых пела Эльфаба: страны, где нет ни жестокости, ни гнета бессердечных тиранов, ни всепожирающей засухи. Голос был выразительный, но в то же время естественный, не театрально-наигранный. Бок слушал до конца, пока последние звуки песни не растворились в тишине. Позднее, вспоминая, он будет говорить, что мелодия таяла, как радуга после грозы, как стихающий ветер, оставляя после себя легкость, покой и веру в лучшее.

— Ты следующий, ты обещал! — воскликнула Эльфаба, указывая на Фьеро, но никто не решался петь после нее. Нессароза кивком попросила няню утереть ей слезы.

— Эльфаба говорит, что не верит в бога, но послушайте, с каким чувством она поет о загробной жизни, — сказала она.

Никто не стал спорить.

Ранним морозным утром, когда иней затянул окна, Громметик принес Глинде записку. Мисс Клютч была при смерти. Глинда и ее соседки поспешили в лазарет. Там их встретила мадам Кашмери и проводила в комнатку без окон, где мисс Клютч металась по постели и горячо спорила с наволочкой.

— Не надо мне никакого снисхождения! — настаивала она. — Сама подумай, чем я тебе отплачу? Я воспользуюсь твоим мягким характером, буду пачкать твою тончайшую ткань своими сальными волосами и ковырять во рту кружевной оборкой. Дура ты бестолковая, раз позволяешь все это. И нечего мне говорить про долг службы. Это все ерунда, слышишь? Е-рун-да!

— Мисс Клютч, мисс Клютч, посмотри на меня, — взмолилась Глинда. — Это я, Глинда.

Но опекунша упрямо мотала головой.

— Твои возражения оскорбительны для памяти предков! — отчитывала она наволочку. — Не для того на полях возле Тихого озера рос хлопчатник, чтобы ты позволяла невесть кому на тебе лежать. Нет, голуба, так не пойдет!

— Мисс Клютч, — простонала Глинда. — Ты бредишь, очнись!

— Ага! — торжествующе воскликнула опекунша. — Нечем крыть?

— Приди в себя хоть ненадолго, — упрашивала девушка.

— Пресвятая Лурлина, ужас-то какой! — охнула няня. — Если и со мной когда-нибудь такое случится, лучше сразу отравите.

— Ее время на исходе, — сказала Эльфаба. — Я много раз видела умирающих и хорошо знаю предвестники смерти. Говори все, что хочешь ей сказать, Глинда, не медли.

— Не могли бы вы оставить нас, мадам Кашмери? — попросила Глинда.

— Мой долг — быть рядом с моими студентками в минуты нужды, — ответила та и упрямо уперлась в бока мясистыми руками, но Эльфаба с няней оттеснили ее из комнатки и выпроводили из лазарета.

— Это очень любезно с вашей стороны, госпожа директор, — квохтала няня, — но право же, вам нет никакой нужды оставаться, мы сами все устроим.

Глинда сжала руку опекунши. Мисс Клютч попыталась вырваться, но силы ее таяли. На лбу выступили крупные капли пота.

— Бедная мисс Клютч, — сказала Глинда. — Ты умираешь, и все из-за меня.

— Ай, перестань, — поморщилась Эльфаба.

— Из-за меня! — упрямо возразила Глинда.

— Да не об этом речь! Она умирает, а ты мямлишь, как на исповеди. Ну же, сделай что-нибудь.

Глинда поймала вторую руку опекунши и сжала еще сильнее.

— Я верну тебе разум, — сказала она. — Мисс Клютч, слушай меня внимательно. Я, твоя госпожа, взываю к тебе! Повинуйся!

Закрыв глаза, Глинда забормотала непонятные звуки. Опекунша заскрежетала зубами, закатила глаза и запрокинула голову, точно пыталась проткнуть подбородком невидимого беса, парящего над ней.

— Смотри не взорви ее, как тот бутерброд, — предостерегла Эльфаба.

Глинда не ответила: тяжело дыша, она произносила заклинания и раскачивалась на кровати. Глаза больной бегали с пугающей скоростью под закрытыми веками, словно пережевываемые глазницами.

— Магникордиум сенсус овинда клене! — громко произнесла Глинда заключительную формулу. — И если это не поможет, я сдаюсь.

Мисс Клютч затихла, потом медленно открыла красные, с кровоподтеками, глаза.

— Ой-ой-ой, — простонала она. — Я что, уже умерла? Галинда, девочка моя, с тобой все хорошо?

— Нет, дорогая мисс Клютч, ты жива, и да, со мной все хорошо, не беспокойся. Но послушай, родная, говорят, что ты умираешь.

— Конечно, умираю: разве не слышишь — ветер шумит по мою душу. Неужели не слышишь? Ну, не важно. А, Эльфи, и ты здесь? Прощайте, мои хорошие. Держитесь подальше от этого ветра, пока не придет ваше время, или он, чего доброго, занесет вас не туда.

— Мисс Клютч, я хочу сказать… я хочу попросить у тебя прощения… — начала Глинда, но Эльфаба, нагнувшись, заслонила ее от опекунши и проговорила:

— Прежде чем вы нас покинете, ответьте: кто убил профессора Дилламонда?

— Неужели вы не догадываетесь?

— Мы хотим знать наверняка.

— Ну что ж, я почти видела убийство. Оно только произошло: нож еще был там, и на нем не успела засохнуть кровь.

Мисс Клютч перевела дыхание.

— Рассказывайте, — торопила ее Эльфаба. — Что вы видели? Это важно.

— Я видела нож, я видела, как налетел ветер, чтобы забрать профессора, и видела, как железная рука оборвала его жизнь.

— Это был Громметик, да? — подгоняла Эльфаба.

— Ну я же говорю, — подтвердила мисс Клютч.

— И что, он вас заметил? Напал? Это из-за него вы заболели?

— Я заболела потому, что пришло время болеть, — мягко ответила мисс Клютч. — Мне не на кого жаловаться. А теперь подходит время умирать, так что не мучь меня больше. Вот возьми мою руку.

— Но ведь это я виновата, — начала опять Глинда.

— Лучше помолчи, дорогая, — ласково сказала мисс Клютч и похлопала ее по руке, потом закрыла глаза и пару раз глубоко вздохнула. Девушки тихонько сидели рядом с больной. Из коридора доносились шаги директрисы. Потом по комнате и вправду будто пронесся ветер — и мисс Клютч не стало. Только слюнка поползла из угла рта по щеке на угодливую наволочку.