"Солнце взойдёт" - читать интересную книгу автора (Холт Том)

ВОСЕМНАДЦАТЬ

Тем временем, в интересах ясности и удобопонимаемости повествования, свернем за следующим углом налево, через эстакаду, и назад по Прошлостной полосе, почти до самого конца, а точнее, начала…

К тому времени когда Времени, собственно, почти и не было, когда мир был еще юн и свеж и думал: «Черт побери, у меня впереди еще годы и годы до тех пор, когда мне придется начинать думать о пенсии».

Новая, трепещущая от избытка энергии администрация только что вселилась в новые, первоклассные, специально для этого выстроенные помещения с информационными технологиями на грани искусства, с высококвалифицированным, полным энтузиазма персоналом и инструкцией по эксплуатации. Которая гласила следующее:

И так далее. Большая часть инструкции была посвящена устрашающим предупреждениям относительно того, что случится с тем, кто посягнет на патент производителей или станет делать неавторизированные копии с программы: искаженная версия этого текста дожила до наших дней под именем Откровения св. Иоанна Богослова. Остальная часть инструкции была утеряна много веков назад.

Как раз в то время некий молодой, но амбициозный младший служащий был назначен заместителем начальника Департамента Солнца — должность относительно маловажная, но даже птицам высокого полета нужна площадка, чтобы оттолкнуться. В его обязанности входило обеспечить, чтобы солнце двигалось строго по заданной траектории, доставляя тем самым строго необходимое количество света и тепла всем землям, что деловито вращались внизу. Слишком мало — и Жизнь может оказаться мертворожденной. Слишком много — и будет риск, что она начнет развиваться неправильно. Вместо задуманных производителями превосходно сконструированных и оформленных жизненных форм из кипящего зеленого супа, покрывающего поверхность планеты, возникнут чудовищные деформированные мутанты с неверно функционирующими компонентами и совершенно непригодной эволюционной матрицей.

Если посмотреть очень внимательно, в углу ангара можно заметить неопрятного, покрытого перхотью индивидуума в заношенных джинсах, которые он, по-видимому, носил не снимая с момента покупки, и примитивной майке с надписью «Деф Леппард», бесцельно слоняющегося по проходу со шваброй в руке и наушниках на голове. Пройдет не одна тысяча лет, прежде чем фирма «Сони» будет основана и изобретет систему «Уокмен», однако он уже начал практиковаться. Его шансы на продвижение весьма невелики.

И вот на шестой день наш молодой, но амбициозный младший служащий проснулся, надел свою сверкающую черной кожей летную куртку и защитные очки и уверенно зашагал по направлению к ангару. Пока что, говорил он себе, он справлялся очень даже неплохо. Сам Босс сказал это, а уж он-то должен знать. «Ты очень даже неплохо справляешься, сынок», — сказал он, и вряд ли можно было выразиться яснее, даже если постараться.

Он забрался в кабину, проверил крепление зеркальца заднего вида и индикатор масла, и пристегнул ремни безопасности. Ты неплохо справляешься, сынок. Вот именно. Доверяют тому, кто достоин доверия, и все такое.

— Закрылки? — крикнул он.

— Чего?

Служащий вздохнул.

— Я говорю: закрылки! — проревел он.

— А что с ними?

— Это я хочу знать, что с ними! Присоединены они или нет? Давай, парень, я не могу сидеть здесь весь день.

— Закрылки присоединены.

— Реле?

— Угу.

Молодой служащий сделал жест отчаяния.

— Да господи боже ты мой, включены они или выключены? — заорал он. — Или мне надо самому идти проверять?

— Реле включены.

— Ура, ура, тирьям-пам-пам! Ну что ж, контакт.

Пауза.

— Я сказал, — рявкнул молодой служащий, — контакт! Но, разумеется, никто меня не слушает. Я говорю сам с собой. И это только к лучшему, поскольку это единственный способ поддерживать разумную беседу в этом месте. КОНТАКТ!

— Да, сэр. Простите.

Раздался глухой удар; затем рев; затем ангар затрясся, и четыре компрессионных камеры огромной машины медленно наполнились холодным голубым пламенем. Младший служащий сдвинул на глаза защитные очки, наполовину выдвинул дроссель и крикнул:

— Убрать тормозные колодки!

А затем он взлетел. Несколько секунд мир казался слишком маленьким, чтобы заключать в себе столь дикое излишество движения; затем включились пневматические тормоза, и гигантский снаряд, прорвавшись сквозь тонкую пелену водяных паров, висевших над сверкающим новеньким океаном, выравнялся и полетел прямо.

«Очень даже неплохой взлет, сынок, — сказал себе младший, но амбициозный служащий. — Чистая работа. Собственно, ничего сложного; все, что от тебя требуется, это держаться за эту вот рукоятку, и машина будет лететь сама по себе».

Он наклонился вперед на своем сиденье и бросил взгляд за борт. Далеко внизу сквозь амбразуры в облаках мелькал сияющий голубой простор, разбитый ветром на миллионы ровных аккуратных волн. Где-то там, внизу, в этот самый момент, атомы притираются друг к другу совершенно невероятным образом. Жизнь уже где-то за ближайшим поворотом.

Улыбаясь, младший, но амбициозный молодой служащий снова откинулся в кресле, поглядел на бесконечный голубой потолок над своей головой и принялся мечтать.

Ну, допустим, прямо сейчас он выполняет работу, не намного превышающую Второй Исполнительский уровень, но это не будет продолжаться вечно. Они же не могут вот так вот взять какого-то стажера, каким бы он ни был талантливым, и закинуть его прямо в офис на пятом этаже; необходимо проделать соответствующие движения, постоять на коленях. Вот когда ты докажешь им всем, что ты можешь делать всю эту дребедень, привязав одну руку за спиной, тут они сразу же вытащат тебя отсюда и посадят за письменный стол, моргнуть не успеешь. И это будет уже Конторский уровень, а когда ты дошел до этого, ты, считай, прошел полпути. Любой, в ком есть хоть унция движения, может взлететь по Конторской лестнице, как крыса по трубе с судебными исполнителями на хвосте; и тут ты уже Администратор. Больше никакой возни с реальным миром, никаких полетов на солнцах, или калибровки снежинок, или перетаскивания тектонических плит с места на место. Администраторы имеют дело только с действительно важными, совершенно заоблачными вещами, такими как пятилетние планы, прогнозы, проекты, экономические модели, соотношения цены и эффективности, глобальные стратегии развития. Тут будут комитеты, подкомитеты, полуавтономные проверочные комиссии, ревизионные комиссии, рабочие группы из одного человека. Здесь у тебя будет абсолютный контроль и, может быть, даже вращающееся кресло.

И это будет уже настоящий качественный скачок — сначала к департаментскому статусу, затем воспарение к Эмпиреям контролирующей деятельности, а там, глядишь, и постоянное членство в комитете настолько огромном и с настолько неопределимыми функциями, что вся искривленная вселенная сама будет лишь частью его юрисдикции. Пока что ничего настолько головоломно огромного не существовало нигде во всем космосе, не считая воображения младшего, но амбициозного служащего; но если оно когда-либо все же возникнет, оно должно будет иметь название, которое будет абстрактным до предела возможностей прикладной метафизики.

Финансы и что-нибудь еще. Финансы и Окончательные Цели. Что-то вроде этого.

Младший, но амбициозный служащий улыбнулся. Они с миром оба были молоды, талантливы и на многое способны. Они с миром были парни не промах.

Ох. Ох, дерьмо!

Вообще-то, это тоже было еще в будущем, но, как мы уже видели, молодой, но амбициозный служащий был несколько впереди своего времени.

Далеко внизу, но все же значительно ближе, чем она должна была находиться, поверхность океана кипела. Огромные клубы водяного пара всплывали к небесам, резко сталкивались с температурными барьерами, превращались в жидкость и выпадали обратно. Зазубренные скалы в замешательстве нервно высовывали из воды кончики пальцев, как гости, пришедшие слишком рано на день рождения к человеку, которого они почти не знают. А где-то в глубине, в самых осадках океанического дна, двигалось нечто, чему двигаться совершенно не полагалось.

Это было совершенно не так, как нарисовано на потолке Сикстинской капеллы. Не было никаких межпальцевых фейерверков, никаких вспышек и треска белого огня. Все это должно было быть, разумеется; а также речи, и ленточка для перерезания, и специальные серебряные ножницы для презентаций, и оркестр. Но ничего этого не было.

Вот так начинается мир: не толчком, но бардаком.[33]

Яростно рванув джойстик, младший, но амбициозный служащий вытянул Солнце обратно на его должное место в небесах и поник, склонившись вперед и повиснув на ремнях безопасности. Перед его мысленным взором стояли две картины:

…Первая рисовала мир таким, каким он должен был быть — спокойную величавую процессию полностью сформировавшихся пионеров органической жизни, тихо поднимающихся из океанических глубин, чтобы колонизировать специально для этой цели выстроенные массивы суши, которые затем предначертанным путем эволюционируют в полубогов, чтобы начать долгий, но абсолютно ортодоксальный путь к воссоединению со своим Создателем, к тому моменту, когда они повернут свои довольные лица к солнцу и увидят лишь собственное отражение…

Вторая рисовала мир таким, каким он собирался стать — мерзкие зеленые склизкие твари, выплескивающиеся на недозрелые берега, подергивающие жалким подобием челюстей в пронизанном микробами воздухе; мучительно втискивающиеся затем во всевозможные нелепейшие формы — аммониты, динозавры, мамонты, обезьяны, твари еще более непотребные и смехотворные, чем обезьяны; твари, которые выйдут из-под контроля и начнут разносить в щепки все вокруг себя, строить шоссе, истреблять китов, вести войны, носить флуоресцирующие зеленые пляжные костюмы…

Очень осторожно младший, но амбициозный служащий огляделся вокруг себя, а затем посмотрел на расстилающийся внизу океан.

Может быть, никто не заметит.

По крайней мере, некоторое время. А к тому времени когда заметят — кто сможет сказать, по чьей вине это произошло? Он вперил глаза в западный горизонт, крепче взялся за джойстик и принялся агрессивно насвистывать.

Некоторое время спустя он безупречно посадил машину у ангара, выключил моторы и довольно нетвердо выбрался из кабины. Потом он бесконечно долго шел через ангар к большим воротам, и никто не выбежал ему навстречу, никто не окликал его по имени; не было ни плотных мужчин в плащах, ни солдат, никого — лишь этот отморозок со своей шваброй и в наушниках, лениво тычущий своим инструментом в первые молекулы пыли, плавающие в еще чистом воздухе. Он закрыл свой ум для этой проблемы, и постепенно проблема начала рассасываться. Игра воображения, неверное освещение; ничего и не думало двигаться. Ты неплохо справился, сынок. Спасибо, сэр, рад, что вам понравилось.

— Низковато сегодня, э?

Младший, но амбициозный служащий развернулся на каблуках и выпучил глаза. Отморозок со шваброй, со своей стороны, проделал более ленивое, чем обычно, движение в сторону атома грязи и почесал натертую наушником мочку уха.

— Что?

— Говорю, малость низковато летели нынче утром. Этак может что случиться, если летать так низко. Ну, знаете, что-нибудь может вылезти раньше времени. — Отморозок поднял голову и широко ухмыльнулся. — Поосторожнее надо бы, — добавил он.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — ответил служащий, по всей видимости, сквозь полный рот шерсти. — Я всю дорогу строго придерживался заданной высоты.

— Ну, тогда ладно, — отвечал отморозок, ухмылка которого стала еще шире. — Должно быть, мне показалось.

— А ты не глазей по сторонам, — отрезал служащий. — Делал бы лучше свою работу как следует. Это свалка, а не ангар!

Но ухмылка лишь поползла еще шире, и служащий, развернувшись, чуть ли не бегом направился к двери. Удаляясь, он услышал, — а может быть, ему показалось, что услышал, — как кто-то бормочет что-то вроде: «А еще называет себя птицей высокого полета. Вот умора! Скорее уж — низкого, этак поточнее будет…» Он схватился за створку ворот, распахнул их и с грохотом захлопнул за собой.

И все произошло в точности так, как предвиделось младшему, но амбициозному молодому служащему. Он получил свое повышение, мир получил свое человечество, и никто ничего не сказал. Да, на наддепартаментском уровне было покачано головами, и было предпринято тщательное внутреннее расследование. А затем — ничего.

Ничего, кроме лица, глубоко выжженного на сетчатке мысленного взора молодого служащего, ухмылки и воспоминания о едва заметном движении в океанских глубинах. Тем временем две карьеры развивались своим чередом: одна головокружительно взмывала вверх, другая вроде как скользила по самому дну. «Может быть, — говорил себе служащий по сотне раз на дню, — он давно все забыл. Такие мозги тратят все свои ресурсы, только чтобы пиво попадало в рот, а не разливалось по рубашке. Если бы он собирался что-нибудь сказать, он давно уже сказал бы это». А затем эта ухмылка всплывала к его глазам, как заблудший клочок антиматерии, и шептала: «Не обманывай себя. Он ничего не забыл».

В качестве любопытной сноски ко всей этой истории следует упомянуть, что эволюционное развитие людской системы утилизации отходов было результатом подсознательного желания молодого служащего иметь что-нибудь подходящее, что можно было бы бормотать сквозь зубы каждый раз, когда он думал об этом.

— Ох, — сказал Бьорн.

— Вот именно, — прервал Гангер. — Вот почему, как только он был назначен главой комитета по Финансам и Общим Направлениям, первым, что он сделал, было вышвырнуть тебя в идиллию и снабдить совершенно новой личностью. Это было неплохой попыткой, но обреченной на провал с самого начала.

— Ох, — повторил Бьорн. Он думал: «Черт побери, какую пропасть длинных слов знает этот сопляк!» — Вообще-то, если подумать, я припоминаю что-то вроде того, что вы сейчас рассказали. Но я никогда не думал…

С пола раздался протяжный вой, от которого все атомы в космосе встали дыбом. Гангер воззрился на него.

— Ты хочешь сказать, что никогда… То есть что тебе не приходило в голову…

— Не-а, — ответил Бьорн. — Конечно, сейчас, когда вы все так изложили, все это вроде как звучит здраво. Да, пожалуй, вы здесь попали в точку. — Он наклонился и поднес губы вплотную к уху Финансов и Общих Направлений. — Ублюдок! — заорал он.

— Что ж, — поспешно проговорил Гангер, — в любом случае, это не относится к делу. Теперь мы все знаем, как было дело, и это самое главное, не так ли? Если тебе интересно, как я узнал об этом…

— Вы прочли его мысли, не так ли? — тихо произнес Штат.

— И что?

Штат был белее бумаги, его трясло.

— Это нечестно, — проговорил он. — Вы не должны были делать подобные вещи.

Гангер посмотрел так, словно его неожиданно двинул ногой в пах ангел.

— Ох, да бросьте вы, — сказал он. — Вы что, не слышали, как я только что рассказал, что этот мозгляк несет ответственность за все? Да он же совершил преступление против эволюции, черт возьми, вот что он сделал! Вы отдаете себе в этом отчет?

— Разумеется, отдаю! — заорал Штат. — Но это не делает ваши методы правильными! Вы не имеете права разгуливать здесь, заглядывая людям в головы по своей прихоти! — Он отвернулся. Гангер недоверчиво покачал головой и повернулся к Джейн.

— Но ты ведь не считаешь, что это было неправильно, правда? — спросил он.

Джейн на минуту задумалась. С одной стороны, она не очень-то одобряла шпионские методы. С другой… Она подумала о гомо сапиенсе, и множество вещей пришло ей на ум: зубная боль, разделение на два пола, прыщи, склонность к обжорству, расслаивающиеся ногти, забитые поры, катары, подмышки. Почти все можно простить, если хватит времени, но нужно где-то и подвести черту. А ноги! Если у этого парня на совести еще и ноги…

— Он сам напросился, — сказала она; затем в свою очередь наклонилась над ним. — Почему пять пальцев, ты, вонючка? Ну-ка давай, скажи мне! Почему пять, Бога ради? Что, четырех тебе было недостаточно, или как?

Гангер кивнул.

— Думаю, смысл высказывания ясен, — сказал он. — Теперь, все, что нам остается, это…

Комната внезапно наполнилась белым светом. С улицы внизу послышался голос громкоговорителя, приглашавший их поразмыслить над фактом, что здание окружено. Если у них есть оружие, на этом этапе будет самым разумным выбросить его из окна.

Джейн откашлялась.

— Простите, — сказала она, — но кто это такие?

Гангер оглянулся на нее.

— Там, снаружи, ты имеешь в виду? Эти ребята с прожекторами и звукоусилительной аппаратурой?

— Ну да.

— Мне кажется, это мои коллеги из Безопасности, — вмешался Штат. — Это, конечно, дикая мысль, но у меня такое впечатление, что они хотят нас арестовать.

— Но почему? — спросила Джейн.

— Это лучшее, на что они способны, полагаю, — произнес Гангер. — Почему художник рисует? Почему горшечник лепит горшки? Вопрос, который должен нас сейчас занимать — преуспеют ли они в этом?

Бьорн, со своей стороны, окинул его тем взглядом, который крупные и недалекие люди приберегают для своих собратьев-интеллектуалов, когда те начинают упражняться в словесных фейерверках вместо того, чтобы браться за дело. «Все это прекрасно, — говорил этот взгляд, — и если вы не возражаете, я оставлю это вам, а сам пойду посмотрю, не найдется ли тут поблизости пушки или чего-нибудь вроде того».

Он принялся обыскивать ящики стола, и вскоре нашел то, что искал. Плохие парни всегда держат маленькие пистолеты с перламутровой рукояткой в ящиках своего стола.

— Так, — проговорил он.

Он прошагал к окну и запустил в него стулом. Затем он распластался спиной вдоль стены, вытянул руку через разбитое стекло и нажал на курок.

Внизу, на улице один из спектральных воинов почувствовал, как что-то приземлилось ему на голову. Он осторожно поднял руку и пощупал верхушку своего капюшона.

Она была мокрой.

Бьорн тем временем с презрительным недоверием смотрел на пленника.

— Водяной пистолет, — прохрипел он. — Какому сопливому говнюку пришло в голову держать перламутровый водяной пистолет в верхнем ящике стола?

— Может, он пацифист? — предположил Гангер. Штат со вздохом указал на три горшка с раскидистыми папоротниками, стоявшие на верхушке картотечного шкафа, как раз в тот момент, когда они разлетелись на части под градом автоматных очередей с улицы.

— Это не столько пистолет, — невнятно пробормотал он (что было неизбежно, поскольку теперь он лежал под столом, плотно прижавшись щекой к ковру), — сколько оригинальная лейка. Я, кажется, даже припоминаю эту вечеринку несколько лет назад…

— Они вроде бы стреляют по нам, — заметила Джейн, звонко и отчетливо выговаривая слова. — Разве они имеют право это делать?

Штат с трудом приподнял голову и сердито посмотрел на Бьорна.

— По-видимому, это мы начали перестрелку, — прорычал он. — Так что они просто защищаются.

— Вот замечательно, — произнесла Джейн. — Вполне могу их понять. Водяной пистолет такого калибра — да это же можно промокнуть насквозь! Не дай бог получишь пневмонию!

Где-то под ними раздался глухой удар, за которым примерно через полсекунды последовал взрыв в офисе. Комната внезапно оказалась полна обгоревшей и изорванной бумаги.

— По-видимому, кто-то только что разбил картотечный шкаф ракетой с дистанционным наведением, — провозгласил Штат. Он звучал как диктор с «Би-Би-Си», комментирующий битву Армагеддона. — Я могу лишь признать, что у них есть свои резоны, поскольку…

«Вж-ж-ж!» — что-то легко просвистело мимо укрытия Штата и исчезло в дыре в дальней стене, где когда-то был картотечный шкаф. Это был Бьорн, который вскочил на ноги, схватил Джейн в одну руку, заложника — в другую и бросился наутек.

Штат понял, что остался один. Ему пришло в голову, что в этом есть что-то не то.

И тут ему в голову пришло кое-что еще. На цыпочках.

— Это ничем вам не поможет, знаете ли, — устало вздохнул он. — Если уйду я, уйдете и вы, так что вы просто обманываете сами себя.

«Может быть, — ответил голос откуда-то из области его памяти, — но это все что в лоб, что по лбу. Кстати, здесь есть удивительно подходящие места, чтобы прятаться».

— Где?

«Ну, — сказал голос, — может быть, вы помните, как вы были с инспекцией в этих пещерах, в самом сердце этой горы, не знаю уж, где она находится?»

— Очень живо.

«Благодарю вас. Да, это вполне подойдет. А вы не можете вспомнить еще и свет? Здесь темно, как в мешке».

— Нет, не припоминаю.

«Или, может быть, сэндвич? Ну давайте же, вы наверняка можете вспомнить какую-нибудь еду. Я, возможно, проведу здесь довольно долгое время».

Штат не потрудился ответить. Вместо этого он выкарабкался из-под стола, увернулся от куска потолка, рухнувшего на пол в нескольких дюймах от него, поднялся на ноги и бросился бежать.

Он достиг дыры в стене за какую-то долю секунды до того, как она закрылась.

— …сти меня! — проревела Джейн, и в тот же момент приземлилась с громким стуком. — Ой! — прокомментировала она.

— Прошу прощения, — сказал Бьорн. — Мне показалось, ты сказала «немедленно отпусти меня», и я так и сделал.

Джейн села и яростно потерла подбородок, посылая крошечные и совершенно непреднамеренные электрические сигналы по всей длине и ширине Бьорнова спинного хребта.

— И вообще, где мы находимся? — буркнула она.

— Не знаю, — сказал Бьорн. — Ну, да где бы это ни было, мы здесь вряд ли останемся надолго. Эти парни там, снаружи, были не просто обычной Безопасностью, знаешь ли. Больше похоже на спектральных воинов.

Джейн кивнула, затем схватила заложника за нос.

— Ты, — сказала она. — Что происходит?

Заложник, по-прежнему зажатый под мышкой у Бьорна, подобно трепещущему футбольному мячу, лишь тоненько мяукнул в совершенном ужасе. Джейн вздохнула.

— Ты можешь сделать что-нибудь, чтобы он заговорил? — спросила она Бьорна. Он кивнул.

— Правда, — добавил он, — он скорее всего будет говорить только «о черт!», и «боже, ты сломал мне руку», и всякую чепуху вроде этого, но…

Из-под Бьорновой подмышки донеслось нервное покашливание.

— Вы находитесь в подвалах Центральной Административной Секции, непосредственно под хранилищем закрытых материалов, — пропищало оттуда, — и если вы тронете хотя бы волос на моей голове, то я вырву легкие у вас из груди и сделаю из них китайский фонарик.

Бьорн нагнул к нему голову.

— Чего-чего? — переспросил он.

— Не сердитесь на меня, — всхлипнул тоненький голос. — Это не я говорю. Я ужасно вас боюсь. А угрожает он.

— Он?

— Ну, то есть я. Другой я. Он. Пощадите!

Бьорн нахмурился.

— Ты хочешь сказать, что тебя двое?

— Что-то вроде. Я один, но разделен на две половины. Один ум, но два тела, и в каждом из тел содержится неотделимая половина единого целого. — Голос замялся. — Я тот, который робкий и трусливый. А Я ПОЛНЕЙШИЙ УБЛЮДОК. Все дело в том, чтобы заставить шизофрению работать на тебя, вместо того чтобы быть помехой.

— Ну хорошо, — произнесла Джейн, — с этим понятно. По крайней мере, мы теперь знаем, где находимся. — Она замолчала. — Где мы находимся?

Бьорн наморщил лоб.

— Мы находимся под хранилищем закрытых материалов, в подвалах…

— Достаточно, — прервала Джейн. — Я имела в виду, где мы находимся по отношению к выходу. И в ответ я хотела бы услышать, — великодушно объяснила она, — либо «Сюда», либо «Иди за мной».

Бьорн кивнул.

— Иди за мной, — сказал он.

День был чем дальше, тем хуже.

Солнце отказывалось заводиться. Команда из семерых мускулистых механиков старалась изо всех сил, но все, чего они сумели добиться, — это залили мотор и погнули заводную ручку. Светлая голова, предложившая подсоединить свинцовую батарею к аккумулятору луны, теперь скрывалась, чему значительно помогал тот факт, что теперь здесь не было уже ничего, что можно было бы назвать освещением.

Главный компьютер в департаменте Погоды неожиданно начал выкидывать коленца, и в результате дождь теперь поливал вверх над двумя континентами. Подобная же поломка привела к катастрофическим последствиям в Клятвопреступлениях и Лжесвидетельствах, где молниеметы заело на автоматическом обнаружении цели, и страховым агентам, президентским представителям и организаторам наградных церемоний пришлось воистину несладко. По счастью, в шатунной магистрали узла обнаружения лжи срезало запирающий штифт, благодаря чему каждый выстрел ложился аккуратно в восемнадцати дюймах слева от цели.

Гремлины, забравшиеся в блок-пост в Хронологии, обеспечили Западному полушарию шестнадцать последовательных банковских выходных на протяжении пятнадцати минут.

Стрелка произвольного селектора в отделе Заявок — центральном учреждении по приему и рассмотрению молитв — намертво застряла на «Боже, спаси королеву», в результате чего утро Ее Величества было совершенно испорчено: она то и дело попадала в объятия неожиданной и безвременной смерти, откуда ее каждый раз вытаскивали сверхъестественные силы. Группа ремонтников пробиралась к стрелке по поверхности главного резонаторного диска с кувалдами в руках и более чем смешанными чувствами, поскольку если им все же удастся выбить эту чертову штуковину, а потом она возьмет да и застрянет на «Хлеб наш насущный даждь нам днесь», они определенно не собирались нести за это ответственность.

Все сновидения, доставленные за последние сорок восемь часов, возвращались с пометкой «По этому адресу не обнаружен». Некоторые из них тикали.

И наконец, словно всего этого было еще недостаточно, музыка сфер внезапно стала отчетливо слышна по всему космическому пространству, из края в край, и оказалась песенкой «That's Entertainment», наигрываемой одним пальцем на синтезаторе «Ямаха».

Вот что получается, когда нет ответственного.

— ЦЕЛЬСЯ!

— Э-э, шеф…

— ТЫ ОСПАРИВАЕШЬ ПРЯМОЕ ПРИКАЗАНИЕ, СОЛДАТ?

— Не то чтобы, шеф, разумеется, нет; нет, что вы, даже мысли такой не было. Просто дело в том, что мы — мы с парнями — мы тут немного не поняли…

— ЧТО?

— Да просто, видите ли, шеф, — куда нам целиться; потому что я хочу сказать, да, конечно, целиться, да, здесь мы от вас ни на шаг, мы абсолютно на сто десять процентов с вами со всех сторон, без вопросов, гарантия; однако, знаете, просто приказания иногда бывают, вроде как будто на девяносто девять и девятьсот девяносто девять сотых совершенно блестяще, однако в смысле направления, я бы не сказал, что это было прямо-таки неопределенно, нет, это совсем не было неопределенно, «неопределенно» — это совершенно неправильное слово в этой ситуации, это скорее было что-то, в общем, фактически это было скорее гибко, да, пожалуй, вот именно, гибко; но все же может быть на этот раз, понимаете, в сложившихся обстоятельствах, возможно, если мы должны смотреть под углом гибкости, просто чтобы более-менее добиться большей… гм… э-э… меткости, если вы как-то уловили мою общую мысль, что ли, но это было просто такое соображение, так что, видите ли, может быть, гм.

— ЗА МНОЙ!

— Спасибо, шеф. Мы все поняли. Хорошо. Очень хорошо.

— Ты заблудился, не так ли?

Бьорн встал как вкопанный и нахмурился. Обладание словарным запасом более скудным, чем в каком-нибудь разговорнике, имеет свои недостатки. То, что Бьорн хотел бы объяснить ей, — это что место, где они сейчас находились, было таким местом, где ты всегда, просто по определению, заблуждаешься; самым важным моментом здесь было заблудиться в том направлении, в котором надо, потому что в таком случае, когда все твои представления о направлении оставят тебя и ты будешь свободно плыть по течению, подобно намагниченной иголке в блюдце с водой, у тебя появится шанс (поскольку в действительно произвольном окружении вещи выбирают направление наименьшего сопротивления), что барометрическое давление уместности потащит тебя как раз в том направлении, которое нужно, причем гораздо быстрее и надежнее, чем если бы там на полу была намалевана широченная желтая полоса со светящимися надписями «ВАМ СЮДА» через каждые пять ярдов.

Поэтому он ответил:

— Угу.

— Я так и думала, — вздохнула Джейн. Она присела на что-то — здесь было слишком темно, чтобы рассмотреть, на что именно, — стащила туфельку и принялась массировать подошву ноги. — У меня было такое ужасное ощущение, знаешь?

Бьорн собрался с духом и нанес решающий удар по каменной глыбе словесности.

— Мы вроде как и должны были заблудиться, понимаешь? Потому что это место — не такое место, которое можно найти специально. Оно как бы само тебя находит.

К его великому удивлению, Джейн кивнула.

— Я, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду, — произнесла она. — Это как общественные туалеты в Италии. Да, думаю, на это можно положиться.

Последовало задумчивое молчание, прерываемое только слабыми, приглушенными и какими-то хлюпающими звуками, сопровождавшими попытки заложника тайком перегрызть бельевую веревку, которой он был привязан к Бьорнову запястью.

Поскольку зубы у заложника были мелкие и неровные, а бельевая веревка была тем самым тросоподобным приспособлением, которое Бьорн прихватил с собой, покидая Идиллию, они со спокойным сердцем оставили его пытаться, пока он не подвергнется риску подавиться собственной вылетевшей пломбой.

— Вот только, — размышляла Джейн, — ты так и не сказал, куда мы собираемся попасть. Я надеюсь, ты сам-то знаешь это? Или только притворяешься?

Бьорн сделал, возможно, величайшее усилие в своей жизни. Ну, не самое величайшее; был еще случай, когда он проходил на улице мимо ванны с застывающим цементом и не оставил там своего отпечатка.

— Э-э, — проговорил он, с величайшей осторожностью вручную отбирая слова, — да; я вроде как знаю, куда мы идем, просто я вроде как не знаю, понимаешь? Это скорее это место знает, а не я.

Джейн тщательно рассмотрела это заявление и пришла к выводу, что его логическим эквивалентом является погнутая ось.

— Ты имеешь в виду, что мы заблудились, — уточнила она.

— Угу.

Джейн встала с места.

— Ну хорошо, — произнесла она. — Иди за мной.

Она не знала, как она это знала, она просто знала. И она пошла, направляясь прямо в стену.

— Ой! — вскрикнула она моментом позже.

И в ее голове, наряду с безвкусицей цветных фейерверков и занудным шумом, накатывающим и отливающим как морской прибой, некий голос произнес: «Хорошая попытка, но тебе нужно было взять на фут вправо. Попробуй еще раз».

Она попробовала еще раз. И исчезла.

Бьорн смотрел во все глаза. Вот стояла стена, и Джейн просто прошла сквозь нее. Никакого динамита, никакого ощупывания в поисках шва; не было даже застежки-«молнии» или пары ярдов «липучки»! Это было круто.

Раздался тихий хруст. Заложник сломал себе зуб.

Утомленно, словно в первый раз заметив его присутствие и решив, что оно не так уж ему необходимо, Бьорн ухватил заложника одной рукой, а рюкзак — другой; затем он опорожнил рюкзак и засунул туда заложника. Заложник был невелик, но не настолько уж невелик; он никоим образом не мог бы туда поместиться — по крайней мере, для этого потребовалось бы уплотнять и избавляться от лишних деталей не меньше, чем при редактуре первой большой статьи какого-нибудь молодого репортера. Дня начала следовало разобраться с головой… Он поместился. Рюкзак был словно специально скроен на него. Как это оказалось возможным, не мог бы сказать никто, хотя, может быть, здесь сыграло роль то, что заложник чувствовал: если он будет упрямиться, он будет сведен к первоосновам, как иерусалимский артишок. Бьорн застегнул пряжку, подтянул лямки и долгим пронзительным взглядом посмотрел на стену.

Некоторые люди круты по самой своей природе. Остальным приходится несколько сложнее.

Он пригнул голову и бросился в атаку.

Джейн села.

— Казесся, я сдобада дос, — произнесла она.

Группа монахинь переложила свой ручной багаж из руки в руку и воззрилась на нее. Молодая парочка, сидевшая под табло, захихикала. Никто даже не пошевелился, чтобы помочь ей подняться.

Несколькими секундами позже Бьорн тяжело шагнул вперед, споткнулся об нее и приземлился на коленях у спящего японского бизнесмена, который проснулся и воззрился на него; затем бизнесмен демонстративно вытащил свой носовой платок и вытер кровь с воротничка. Кровь шла из широкой, но поверхностной ссадины на Бьорновом черепе — ничего серьезного. Голова Бьорна, как к этому времени уже должно быть очевидно, обладала плотностью звезды в состоянии коллапса. Если бы дело дошло до состязания, он мог бы помериться лбами со всей скалой Рашмор[34] и выиграть.

— Три тысячи чертей, — произнес он. — Мне на минуту показалось, что мы попали в аэропорт.

Последовала пауза, в течение которой Джейн убеждалась, что ее нос действительно еще является одним целым с ее организмом.

— Ты был прав, — ответила она. — Подозреваю, это должно было произойти рано или поздно.

И тут раздался голос, и он не находился в чьей-либо голове, и он сказал следующее:

— Дамспода, через вжеднадцать минут самолет Би-Дабью-Эй номм Шещ Шещще Щемь на Хурбурмурдур опрвляется в рейс. Ссажирам, следующим на Би-Дабью-Эй номм Шещ Шещще Щемь на Хурбурмурдур, просьба сследовать к веждзому проходу, где ощщвляесся регссрация, — в точности так, как говорят дикторы в аэропортах всего мира.

(Здесь следует отметить, что они совершенно не имеют в виду сбить кого-либо с толка или дезинформировать; их самих через некоторое время это начинает по-настоящему беспокоить, а для многих оборачивается в конце концов серьезной психологической травмой. Просто они из какого-то суеверного страха не решаются произносить конкретные названия и номера, из-за чего подсознательно глотают слова или в лучшем случае произносят их сквозь три слоя промокательной бумаги.)

— Господи, — изумился Бьорн, — да это и в самом деле аэропорт! Слушай… — он замер; затем его рука ринулась за спину, где он почувствовал распространяющуюся, леденящую душу сырость, медленно прокладывающую себе путь от лопаток вниз по позвоночнику. Исходя из его опыта, лишь одна вещь могла просачиваться так основательно, и это была кровь. Он вытащил руку из-за спины, поднес ее к носу и понюхал кончики пальцев.

На самом деле таких вещей две. Одна из них действительно кровь. Это была вторая.

— Просто ради интереса, — заметила Джейн, — зачем ты привязал себе на спину ребенка?

— Это не ребенок, это заложник, — ответил Бьорн. Уже после того, как он сказал это, ему пришло в голову, что не следует произносить таких слов, как «заложник», находясь в аэропорту — даже в таком аэропорту, который скорее всего существует лишь в неопределенных и нечасто посещаемых измерениях в темных чуланах человеческого мозга. Но к этому моменту, разумеется, было уже слишком поздно.

— Понимаю, — кивнула Джейн. — Он превратился в ребенка. — Она продолжала смотреть на Бьорна — точнее говоря, ему за спину, — но ее следующие слова были направлены вертикально. — Очень хорошо, — сказала она, — отлично. Не стесняйтесь; в конце концов, это ваше пространство, делайте, что вам вздумается. — Она содрогнулась. — В любом случае, — продолжала она, — ты ведь согласен, что мы, по-видимому, находимся в аэропорту?

— Похоже на то, — подтвердил Бьорн. Он пытался запихнуть весьма, весьма сомнительный носовой платок за спину своей рубашки.

— Ну а почему бы и нет? — улыбнулась Джейн. — Чего же лучше, как не оказаться в аэропорту, если мы хотим куда-то попасть? Правда, у нас нет паспортов, и билетов, и всякой такой всячины, не говоря уже о деньгах, но… — она остановилась и немного подумала. — Но это вряд ли будет большой проблемой, правда? — сказала она. — Так, теперь: куда это мы хотели попасть?

— Хм-м… — произнес Бьорн.

— Это очень логично, — продолжала Джейн, роясь в карманах с какой-то маниакальной уверенностью. — Мы хотели попасть куда-нибудь. Поэтому мы в аэропорту. Думаю, мы можем свести все это дело к старой доброй привычной процедуре и каким-либо образом добиться результата. — Она помедлила, думая. — Кажется, — добавила она, — в старину было ужасное множество хлопот с какими-то духами, и лампами, и тремя желаниями, но полагаю, сейчас все это рационализировали. Ага, вот оно наконец!

Она вытащила два паспорта и два билета.

Хотя она не была ни в коей мере удивлена тем, как они материализовались, но ее внимание было заинтриговано тем, что это были обратные билеты. Точнее, один был помечен «ТУДА», а другой — «ОБРАТНО».

— Ох, ну вот еще! — раздраженно воскликнула она. — Либо все эти разговоры о свободной воле — просто шутка, либо нет. Но не то же и другое одновременно!

Одна из монахинь посмотрела на нее.

— А вы не суйте свой нос, — рявкнула на нее Джейн.

— Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, ссжиры рейса Би-Дабью-Эй номм Жеззед Бурчат Жезд, слещщего на Кудыкину Гору, проззь немедленно пройти к проходу номм мяу, ссжиры Джейн и Бьорн Хурбурмурдур, брюзвнимание.

Джейн вздрогнула. Затем она вновь посмотрела прямо вверх.

— Спасибо, — произнесла она. — Как раз вовремя.

— СЮДА!

— Вообще-то, шеф, здесь…

Бултых!

Штат остановился и, задыхаясь, тяжело привалился к двери. Она распахнулась, и он ввалился вовнутрь.

Необходимо помнить, что все офисы — это один офис, все коридоры — это один коридор, и все огнетушители, где бы их сознательно ни размещали, в конечном счете оказываются непосредственно на уровне коленной чашечки споткнувшегося человека. Штат выругался.

Он находился в своем собственном кабинете.

— Постойте-ка, — отдуваясь, проговорил он, ни к кому особенно не обращаясь. — Если уж мы собрались валять друг с другом дурака, так по крайней мере будем делать это как полагается.

Свет включился, по всей видимости самопроизвольно. На столе внезапно обнаружилась чашка с чаем. Штат знал, не пробуя, что в чае было два куска сахара.

Он понял, что не имеет ни малейшего представления, с кем он разговаривает, но кто бы это ни был, он слушал. Это было страшновато.

— Гангер, — прошептал он, — вы слышите меня?

Тишина, как внутренняя, так и внешняя. Он яростно потряс головой, но в ней ничто не бренчало. Он даже попробовал высморкаться, но и здесь неудача.

— Э-э, вы меня слышите? — повторил он. — Давайте… — он отчаянно оглянулся вокруг, и на глаза ему попалась чашка с чаем. — Давайте так: один крекер значит «да», два значат «нет». — В воздухе скользнули два крекера, приземлившись на блюдце. Они, казалось, широко ухмылялись.

— Понимаю, — пробормотал Штат, сжав зубы. — Мне собираются устроить веселый денек, так?

(…А снаружи, во внешнем мире, из привода гравитационной индукции загадочным образом выпал шплинт и, никем не замеченный, звякнул об пол. Это породило очень локализованную проблему: мир остался в точности таким же, как был, не считая одной квадратной мили амазонского тропического леса, где все деревья неожиданно оказались утянуты под землю.)

Штат не спеша обошел свой стул, сел и задрал ноги на один из ящиков стола. Он потянулся за чаем и печеньем.

Они мягко, но непреклонно передвинулись на шесть дюймов вправо.

— Полагаю, о том, чтобы сказать мне, кто вы такой, и речи быть не может? — сказал он.

Два крекера, перемещаясь подобно бритвенно-острым метательным дискам японских ниндзя, просвистели по волосам на макушке его головы и врезались в стену. Он сердито взглянул на них.

— Очень хорошо, — произнес он. — Я могу подождать.

Вселенная — или, по крайней мере, та часть ее, которая заполняла кабинет Штата: существенная ее часть — задержала дыхание. Возникла озадаченная тишина. Штат сложил на груди руки, откинул назад голову и воззрился на потолок.

Время, разумеется, очень непростая штука, и было бы лишено смысла говорить, что «прошло полчаса» или «час», учитывая сложившиеся обстоятельства. Лучше будет сказать: «прошло какое-то время», и оставить это так.

Штат сидел спокойно, ничего не говоря, отгороженный от мира загадочной перегородкой. Через какое-то время потолок начал мерцать, и внезапно на нем обнаружилась совершенно дикая версия Микеланджеловского видения творения. Но Штат только прикрыл глаза.

Прошло какое-то время…