"Солнце взойдёт" - читать интересную книгу автора (Холт Том)СЕМНАДЦАТЬБьорн аккуратно снял тазик с огня и попробовал пальцем воду. Затем он стащил ботинки и погрузил в нее ноги. Он проделал долгий путь: от подножия живописных голубых гор на востоке он прошел уже полпути до покрытых лесами тенистых склонов на западе, но, однако, нигде ему не встретилось даже шашлычной, не говоря уже о кентуккийских цыплятах его мечты. Тенистых лесов и зеленеющих лугов — хоть отбавляй; а вот пожрать — извини подвинься. Он поворошил палкой свой костерок и украдкой бросил взгляд через плечо на пугливо пасущегося олененка. «Ну и местечко, — сказал он себе, — это же совершенная Над его головой сияло солнце, отбрасывая длинные четко очерченные тени на махровый ковер зелени, устилающий речную долину. Он лег на спину и показал ему язык. «Много лет назад, — вспомнил он, — я работал на этих ублюдков. Лучшие годы своей долбаной вечной жизни я угробил в основном на то, что перетаскивал с места на место здоровенные ящики. Ничего веселого в этом не было, но по крайней мере человек всегда мог зайти с приятелями в Общественный Клуб, сыграть пару партий на бильярде, залить в себя пинту пива и закусить пакетиком чипсов, а потом раздолбать какую-нибудь машину на парковке и сшибить пару мусорных баков по дороге домой. По крайней мере, там были тротуары, и канавы, и вода из крана, а не текущая прямо по земле, где в нее попадают листья и черт знает что еще. А еще, — вспомнилось ему, — еще раньше, я работал на солнце. Ничего особенного, просто чистил его в конце дня, поливал из шланга, протирал ветровое стекло от налипших мошек. И что-то такое пошло не так, вроде бы какой-то придурок что-то напортачил, и все решили, что я знаю, что это было, потому что я как раз работал в ангаре, когда это произошло. Во всяком случае, так они сказали. Для меня-то это было полной новостью, но они все равно сказали, что это дело должно быть шито-крыто и что меня придется уволить. Они сказали, мне придется начать новую жизнь где-нибудь в другом месте, где-нибудь в идиллии, а иначе… не помню, что там было иначе; скорее всего, это было просто Иначе. Ублюдки…» Олененок поднял голову, глядя на него большими круглыми черными глазами. Бьорн осклабился. — У-ти, маленький, — засюсюкал он. — У-ти, что за миленькая маленькая оленюсечка! — «Там под деревьями я вроде бы видел дикий лук, — прошептал он про себя, — да еще, может быть, найду где-нибудь немного кросса, и выйдет очень даже неплохо». Но олененок вдруг насторожил ушки, мотнул головой и прыснул в сторону. Надежда подшибить его камнем с двадцати ярдов рухнула. Бьорн снова сел и принялся массировать ступни. А потом он поднял голову. Над ним стояла девушка — стройная девушка с длинными прямыми каштановыми волосами, светло-голубыми глазами и полуулыбкой проказливого ангела на слегка приоткрытых губах. И, что более существенно, с титьками размером с футбольный мяч. Бьорн широко раскрыл глаза и распахнул рот. — Э-э, — проговорил он, но это прозвучало как откровенное мычание. — Э-э… извиняюсь, это был ваш… э-э… олененок? Девушка откинула с лица прядь волос и опустилась на колени в траву рядом с ним. На ней была простая крестьянская блуза, из тех, на которых в магазинах «Принтемпс» даже не пытаются проставлять цену, а в правой руке она держала лукошко с земляникой. — — Э-э… да, — произнес он. — Гм. Отлично. Гм. Девушка засмеялась, и ее смех был подобен нежному плеску горного озера, или, можно еще сказать, ледяной струе светлого пива, бьющей в донышко стакана. Бьорн моргнул и рефлекторно принялся натягивать ботинки. — — Эй, — хрипло произнес он. — Я Бьорн. Гм. Вот так. Да. Девушка опять засмеялась, и на этот раз — проклятье, он почти чувствовал во рту горьковатый вкус хмеля. Затем она достала из лукошка одну ягодку и закинула ее ему в рот прежде, чем он успел его закрыть. — Э… м-м, — промычал он. — Спасибо. Большое спасибо. Девушка наклонилась и поцеловала его в макушку, и запах ее волос напомнил Бьорну вкус первой сигареты после двенадцатичасовой смены на складе взрывчатых веществ. А потом она усмехнулась, поднялась и пошла прочь. Минут через пять Бьорн перестал пялиться туда, куда она ушла, и выплюнул земляничину. Его левая нога затекла, и в ботинке бегало что-то маленькое и волосатое. Под сенью зарослей дикого лавра два пугливых олененка с бархатными рожками смеялись до икоты. Джейн открыла глаза. И много она с этого получила. Если вы хотите, чтобы от ваших глаз была какая-то польза, постарайтесь не оказываться в лишенной окон пещере в нескольких сотнях футов под землей с выключенным освещением. — Эй! — позвал голос откуда-то сверху. Она попыталась шевельнуться, но это тоже была неудачная мысль. Кто-то или что-то очень постарался, накрепко привязав ее к чему-то, что, как подсказывала ей интуиция, было железнодорожной шпалой. Где-то высоко над ее головой, более или менее в том месте, где ее инстинкты предполагали источник голоса, ей послышался хрустящий звук, словно от парового катка, медленно ползущего по гравийной дорожке. — Кто здесь? — прошептала она. — О, отлично, ты пришла в себя, — откликнулась темнота. Голос, возможно, был мужским, но помимо этого он был монументально неописуемым. Он говорил без какого-либо акцента, не давал никакого намека на возраст, и Джейн чувствовала, что если он и говорит почему-то по-английски, то это скорее всего за счет какой-нибудь дьявольски продвинутой аппаратуры для синхронного перевода. — Меня зовут… — и он сказал что-то, чего Джейн не разобрала, но что звучало очень похоже на «Смотрисам». Этого не могло быть, разумеется. С точки зрения здравого смысла. — Что я здесь делаю? — спросила Джейн. — Не знаю, — ответил Смотрисам. — При этом освещении мне ничего не видно. Тебе не кажется, что тут ужасно темно? — Да, — ответила Джейн, пытаясь не обращать внимание на какое-то ползучее ощущение — наверное, что-то похожее она могла бы чувствовать, если бы кто-нибудь вычищал из ее костей костный мозг ершиком для прочистки труб. — Так может быть, стоит включить свет? — Да, пожалуйста. Что ж, мы все иногда говорим глупости, и, в конце концов, она же не знала. Поэтому, когда внезапно зажегся свет и она начала неудержимо вопить, в ее мозгу оставалась небольшая часть, имевшая полное право сказать: «В этом нет моей вины» и никто не смог бы ничего возразить. — Боже мой, — сказал Смотрисам, — что-нибудь случилось? Вместо ответа Джейн издала лишь еще несколько воплей — по правде говоря, воплей было довольно много. Даже когда свет опять погас, она продолжала бормотать и всхлипывать еще почти две минуты, а это довольно долгое время. — Так лучше? — Ввввввввввввв. — Прости, что? — Ммммммммммммм. — Надеюсь, я не испугал тебя, — проговорил Смотрисам. — Возможно, мне следовало упомянуть, что некоторых моя внешность расстраивает. Например, меня, — добавил он. Джейн понемногу утихала, перейдя к серии коротких, прерывистых вздохов. Голос немного подождал, затем деликатно кашлянул. — Иногда я пугаюсь так, что света белого не вижу, — произнес Смотрисам. — Все зависит от того, в каком я расположении духа. Да, кстати, — продолжал он, — насчет моего имени. Вообще-то, полностью меня зовут Исполняющий Работы по Рассмотрению и Исправлению Заблуждений, но друзья меня называют просто Смотрисам. Вернее, называли бы, если бы они у меня были. — Он помолчал. — Но у меня их нет, — прибавил он. — Наверное, моя внешность против меня, как ты считаешь? — Ммммммммммм. Послышался вздох. — Прежде, — продолжал Смотрисам, — меня называли Воздаяние, и по мне, это было совсем неплохо, потому что я мог называться Даном — в древности было такое племя. Но потом Наверху решили, что «Воздаяние» звучит слишком старомодно, и изменили его. Теперь любят подчеркивать Джейн застыла. Невероятно долго она следила за тем, как крупная капля пота скатывается по ее лицу, добираясь до кончика носа, и за это время ей пришло в голову — по крайней мере, в ту часть ее головы, которая играла в этом эпизоде примерно ту же роль, какую играл оркестр на палубе тонущего «Титаника», — что Страх — это другое измерение. — Ну, как бы то ни было, — продолжал тем временем Смотрисам, — теперь мне уже все равно, как меня называют, я привык к своему новому имени. Имя, на самом деле, вполне подходящее, поскольку люди видят воздаяние так, как они хотят его видеть, так что я для всех выгляжу по-разному. Ужасно, разумеется, но по-разному. Так что мне кажется, что «Смотрисам» — вполне неплохое имя, как по-твоему? — Он помолчал. — Потому что каждый может Джейн тяжело сглотнула, обнаружив, что кто-то проложил в ее горле шершавую бетонную дорожку. — Ты был очень большим, — проговорила она. — Огромным. И склизким. С костей у тебя свисали куски полуразложившейся плоти. И еще там были эти черви… — Ах-х. — В темноте послышалось тихое сопение. — Похоже, ты застала меня не в лучшем виде. — Гм. — Ты сказала — черви? — Угу. — Какая отвратительная мысль, — произнес голос. — Должен сказать, у тебя довольно мерзкое воображение. Возможно, тебе стоит проконсультироваться с кем-нибудь по этому поводу. Последовало долгое молчание. — Ну что ж, — произнес наконец Смотрисам, — все это очень хорошо, но так мы далеко не продвинемся. Слушай, ты не станешь слишком возражать, если здесь все же будет немножко посветлее? Обещаю держаться вне твоего поля зрения. Просто, понимаешь, я, правду сказать, немного нервничаю, когда оказываюсь в темноте. Наверное, это из-за того, что я начинаю бояться, что нахожусь уже где-то не здесь. Черви, — повторил он. — Что же дальше? — Давайте, — дрожащим голосом сказала Джейн. — Я закрою глаза. Послышался щелчок, и сквозь темноту просочилось слабое сияние, как чернила, пропитывающие промокательную бумагу. — Вообще-то многие обнаруживали, что закрывать глаза не помогает, — заметил Смотрисам. — Знаешь что, я лучше спрячусь за маховое колесо. Тогда ты не сможешь меня увидеть. Медленно, с большими паузами, Джейн досчитала до десяти. — Готово? — спросила она. — Готово. Она открыла глаза. К ее неописуемому облегчению, все, что она смогла увидеть, была огромная машина. Это не было что-то узнаваемое, наподобие печатного станка или гидравлического пресса; представьте, что самому лучшему художнику-постановщику поручили сконструировать машину для нового фильма ужасов — вот на что это было похоже. Заметьте, — Где я? — прошептала она. — А знаешь, — отозвался Смотрисам откуда-то из-за машины, — просто удивительно, насколько многие люди спрашивают об этом. До того как я начал работать здесь, я думал, что это бывает только в книжках. Ты в Справедливости. Глаза Джейн расширились, но потом ее память велела ей успокоиться. — В Департаменте Справедливости? — спросила она. — Прямо в точку. Это, как ты, возможно, уже догадалась, машинное отделение. А то, что находится сейчас у тебя перед глазами, — это и есть пресловутые Мельницы Господни. — Которые мелют медленно, но тонко? — Именно, — ответил Смотрисам. — Правда, сейчас они не мелют, — добавил он. — В последнее время они мелют крупно и с комками. Фактически девяносто девять процентов времени они не мелют вообще. — Э-э, — проговорила Джейн. — А почему я здесь… — Частично, — продолжал Смотрисам, — это из-за того, что на муфте вала, соединяющего маховое колесо с кулачками, сорвалась резьба, и представляешь, ее нельзя нарезать заново этого же размера, потому что теперь все метрическое. Частично из-за того, что даже если бы они были в нормальном рабочем состоянии, их нельзя было бы гонять больше чем по часу в день, потому что уголь слишком дорогой. Частично… и даже по большей части, это из-за того, что в наши дни на них нет особенного спроса. — Хорошо, — сказала Джейн. — Но послушайте, почему я привязана к этому бревну и что я делаю… — Теоретически, — продолжал Смотрисам, и Джейн начала сомневаться, что черви были наиболее невыносимой деталью его личности, — они больше не нужны благодаря мне. Это называется «деавтоматизация». Последний крик моды. «Кому нужны машины, если есть люди», — говорят они. Им наплевать на то, какие последствия это будет иметь для жизней сотен тысяч обыкновенных… Джейн резко кашлянула. — Простите, — сказала она. Звук ее голоса растворился в воздухе. — Они говорят, — жужжал Смотрисам, — «Кому вообще нужна Справедливость? Устарелая концепция, сверхчеловечество сильно продвинулось вперед с тех темных и далеких времен» и так далее и тому подобное. А на самом деле они просто понемногу упраздняют Справедливость и заменяют ее Воздаянием. Прошу прощения — Рассмотрением и Исправлением Заблуждений. То есть мной, — добавил он с горечью. — И Реабилитацией, конечно. Он тоже где-то здесь. Джейн сглотнула. — Он здесь? — К несчастью, — вздохнул Смотрисам. — Мерзкая работенка. По сравнению с ним, кстати, я выгляжу не хуже Тайрона Пауэра. — Вот как? — Идея в том, — с неудовольствием пояснил Смотрисам, — что Воздаяние, может быть, выглядит отвратительно, но по крайней мере в нем есть что-то волнующее, в то время как Реабилитация — просто-напросто нечто невероятно бесцельное и занудное. И относительно этого хотя бы они правы. Джейн с минутку переваривала это утверждение. — А еще здесь есть такие как вы? — осторожно спросила она. — На полной ставке — нет, — отвечал Смотрисам. — У нас есть еще Управление, разумеется, но она приходит только дважды в неделю по утрам. И это только к лучшему, если хочешь знать мое мнение, потому что в кухне у нас только две чашки, а если и есть такая вещь, которой я не переношу, так это пить утром кофе из кружки. — Управление? — Да еще на ней нарисован Снупи, — продолжал Смотрисам. — Клянусь, от него молоко сворачивается! Ну да, Управление. Ты же знаешь, при демократии люди обычно имеют такое управление, какого они заслуживают. — Ага. Ладно. Послушайте, так Последовало долгое-долгое молчание, на протяжении которого Замешательство присоединилось к толпе других неприятных вещей, витающих в спертом воздухе подземелья. — Ну да, — произнес наконец Смотрисам. — Понимаешь, это была не моя идея. Ни в коем случае не моя. — Прошу вас… — То есть, — продолжал Смотрисам, по обыкновению понемногу набирая обороты, — мало мне того, что я торчу здесь внизу, в темноте и сырости, и для общения у меня только Реабилитация — он умеет играть только в снап,[29] кстати, потому что, разумеется, не одобряет азартные игры. И все равно жульничает. — Почему… — …ты находишься здесь, да-да, я как раз подхожу к этому. — Последовала еще одна пауза. — А что говорить о его очаровательной манере сушить носки на батарее! — Прошу вас, — отрывисто произнесла Джейн. — Почему я здесь? — Ты действительно хочешь это знать? — Да. — Ты уверена? Смотри, пару минут назад тебе очень хотелось, чтобы я включил свет, а потом… — Да, я уверена. — Ну хорошо, — произнес Смотрисам, и Джейн могла бы поклясться, что он глубоко набрал в легкие воздуха, если бы не знала наверняка, что ему некуда было его набирать. — Говоря по правде, тебя повысили. Можно было бы услышать падение иголки. Это должна была быть достаточно большая иголка — из-за шума на заднем плане. Скорее небольшой ломик. Но, во всяком случае, никто ничего не говорил. — Повысили. — Я так и думал, что на самом деле тебе не хотелось этого… — Повысили, чтобы привязать в темном подвале вместе с существом, у которого изо всех дыр лезут черви восемнадцати дюймов длиной и… — Прошу тебя! — вскрикнул Смотрисам. — О боже, прости, я на минутку. Свет погас, и Джейн услышала торопливые шаги, сменившиеся звуками рвоты. Через несколько секунд свет зажегся вновь. — Прошу прощения, — хрипло проговорил Смотрисам. — Дело в том, что у меня очень слабый желудок, и одна мысль о… — Все хорошо, не беспокойтесь, — с чувством сказала Джейн. — Я не подумала. Но вы серьезно хотите сказать, что меня повысили? — А что же еще? — Ну, я бы скорее решила, что осудили. Это как-то не вяжется с моим представлением о продвижении вверх, знаете ли. Раздался протяжный вздох, и Джейн сделала попытку не представлять себе, откуда он исходит. — Чертовски омерзительная работенка, — произнес наконец Смотрисам. — Однако кто-то должен же ее делать. — Ох, — сказала Джейн. — Кажется, я начинаю понимать, куда вы клоните. — Правда? — Да. От меня избавились, не так ли? — Верно, — ответил Смотрисам, избегая взгляда Джейн. — Мне очень жаль, честное слово, — прибавил он. — Но как они смогли это сделать? — спросила Джейн, немного помолчав. — То есть разве это, ну, законно — так вот привязать неудобного для тебя члена персонала к деревянной колоде и оставить его в подземелье на веки вечные? — О, абсолютно, — подтвердил Смотрисам, и судя по сопровождавшему его слова отвратительному скрипу, энергично закивал головой, или тем, что от нее оставалось. — У них в департаменте Права все это продумано очень тщательно. Понимаешь, в Кодексе совершенно ясно сказано, что наниматель обязан уплатить нанимаемому полную сумму его заработка — в зависимости от разряда и опытности, конечно, — и начислять пенсионные, и предоставлять нанимаемому выходные и отпуска в оговоренном размере. Там ничего не сказано о том, к чему нанимаемый должен или не должен быть при этом привязан. Джейн хихикнула. В ее голосе был металлический призвук, предполагавший, что если она еще не закатывает истерику, то это лишь потому, что приберегает ее на потом. — Но я не совсем та нанимаемая, — сказала она. — Я хочу сказать, я ведь смертная. И если я буду оставаться здесь, то рано или поздно умру. Разве это не представляет дело в несколько ином аспекте? Последовала долгая пауза. — Ты говоришь о предусмотренном законом пособии по болезни? — осторожно спросил Смотрисам. — Но, правду сказать, я не знаю, дает ли тебе смерть право на него. Может быть, это подходит под статью о раннем увольнении. Думаю, мне стоит поискать, что об этом говорится. — Пожалуйста, вы не могли бы уйти отсюда? — Прости, — проговорил Смотрисам. — Я, должно быть, оскорбил тебя. — Не в этом дело, — заверила его Джейн, — право же. Просто вам, наверное, будет не по себе, когда я начну плакать, и… — Я понял, — поспешно сказал Смотрисам. — Да, ты правильно подумала. Очень тактично с твоей стороны. Думаю, мне стоит… Он не закончил фразу, поскольку на него с грохотом упала стена. Вот примерно как Бьорн дошел до этого. «Не существует такой вещи, как идиллия. Настоящая жизнь тяжела, грязна и утомительна — ежедневные походы на работу, необходимость бриться, мусорные мешки, разодранные ночью соседским котом. Даже в бесконечной вселенной нет такого места, где тебе удастся раздобыть пластмассовую вилку, которая не ломается. Следовательно, эта идиллия, в которой я оказался, — искусственная, и кто-то засунул меня сюда, чтобы я не болтался под ногами. Действительно, очень умно: если ты хочешь, чтобы кто-то оставался под замком, помести его в такую тюрьму, из которой ему Он подумал об отце Илоны, который каждый день моет телегу, которому не дозволяется ходить по свежевымытым полам, которому приходится удаляться в сарай с инструментами каждый раз, когда он захочет выкурить трубку. Интересно, что этот бедолага сделал такого, чтобы оскорбить вышестоящих? Должно быть, что-то ужасное. Придя к этому заключению, он утвердился в мысли сбежать отсюда. Он думал так: Эта идиллия — искусственная, правильно? Значит, ее кто-то сделал. Это вещь. А вещи ломаются, когда бьешь по ним. Фокус только в том, чтобы найти правильное место. Десять лет колки дров в другой треклятой идиллии научили его, что нет смысла выходить из себя и лупить по чему ни попадя большим топором, поскольку все, к чему это приводит, — это сломанные топорища. Необходимо найти трещину, изъян, щель, порок, прослойку в структуре древесины — и ты пройдешь насквозь, как мороженое проходит сквозь днище стаканчика в солнечный день. Сто семьдесят лет, проведенных в Департаменте Работ, научили его, как следует смотреть на небо и горизонт, чтобы найти место склейки. Он подождал до сумерек, прячась в стоге сена за кузней. Когда наступила полночь, он вылез наружу и посмотрел вверх. Ночь была ясной, и звезды сверкали на черном бархате неба как фальшивые бриллианты. Отлично. Тем ему будет проще. Небо, с его миллионами мерцающих точек света, — это в конечном счете всего лишь обои, налепленные туда, чтобы прикрыть трещины в небесном своде, возникшие в результате использования дешевой, купленной оптом штукатурки. Как и с любыми обоями со стандартным рисунком, приходится немало повозиться, чтобы края совпали. Если смотреть достаточно долго и знать, что ты ищешь, рано или поздно обнаружишь место, где обойщик напортачил; где созвездие, которое на самом деле называется Зубочисткой Адониса, раздваивается по обе стороны невидимой, миллиметровой толщины линии, или космос вздувается бугром над неразглаженным пузырем воздуха. Если проследить невидимую линию до уровня земли, можно найти дерево, чьи ветви с одной стороны растут немного выше, чем с другой. Это и есть место склейки. Бьорну это было известно, поскольку и он в свое время провел немало дней, стоя на стремянке с ведром клея и длинной кистью. Он знал даже, (…Довольно неприглядный красноватого цвета бетон, очень выкрошившийся, со следами опалубки и мелькающими то тут, то там сучками и никотиновыми пятнами. Многие хотят знать, что было до Великого Взрыва; так вот — там, где сейчас север, обычно стояла доска для метания дротиков.) Если нет большой спешки, можно просто отслоить уголок обоев, отогнуть его и проскользнуть в отверстие, вновь прикрыв его за собой. Ну а если вам наплевать, вы можете просто заложить под корни дерева связку динамитных шашек, отойти в сторонку и закурить сигарету, затем неосторожно выбросив окурок. Смотрисам смахнул пыль с того, что мы в интересах удобства выражения будем называть глазами, и тупо взглянул вверх, обнаружив, что на него смотрят определенно неприветливым взглядом. Это было не настолько плохо, как глядеться в зеркало, но недалеко от того. — На ноги, — произнес Бьорн. — Пошевеливайся, я не собираюсь, черт побери, торчать здесь весь день. Смотрисам моргнул. — Простите? — переспросил он. — На ноги, — повторил Бьорн. — Давай, поднимайся, а то получишь сапогом по… — Он осекся и нахмурился. — Правда, похоже, что их у тебя нет, но всегда можно что-нибудь придумать. Смотрисам поспешно вскочил. — Нет-нет, — быстро проговорил он, — я совсем не хочу, чтобы вы утруждались из-за меня. Вы что-то хотели? — Узнать, где здесь выход. — А-а. — Смотрисам несколько съежился и отступил назад. Ему всегда хотелось знать, что это такое — быть по-настоящему испуганным; что ж, похоже, он не так уж много приобрел. — Здесь, правду сказать, может возникнуть небольшая сложность, потому что его здесь нет. По крайней мере, не в этом измерении. Я хочу сказать, это не совсем выход. В прямом смысле слова, — добавил он. — Вздор, — прервал Бьорн. — Если есть яйцо, его всегда можно разбить. И кстати… — Сюда, пожалуйста. И в этот момент Джейн очнулась. Ее пришибло, как это ни странно, падающей звездой, и затем, долей секунды позднее, — куском штукатурки толщиной в человеческую руку. Она застонала. Тридцать секунд — вполне достаточное время для того, чтобы просмотреть весьма длинное и замысловатое сновидение, и Джейн приснилось, что она лежит, привязанная к железнодорожной шпале, в подвалах какого-то неопределенно-зловещего здания, в то время как некий монстр, умудряющийся выглядеть в точности как самый мрачный из ее кошмаров, прячется за чем-то вроде гигантского ткацкого станка и объясняет ей, что с этих пор все, что случится в мире, будет официально считаться ее виной. Вот в чем основной недостаток сновидений, приходящих к тебе в подвалах Департамента Справедливости: никакого воображения. — Ох, — произнесла она, — Ох, Этот момент представляет определенную сложность для описания, поэтому мы сначала уберем с дороги Смотрисама. Когда Бьорн обернулся, увидел Джейн и воззрился на нее, Смотрисам нырнул за кусок стены, быстро на цыпочках удалился и обнаружил, что находится посреди травянистого луга. Поняв, что попал не туда, он повернулся, чтобы вернуться обратно, но обнаружил, что дыра, через которую он только что вышел наружу, мистическим образом исчезла, заменившись раскидистым слегка асимметричным деревом. Он провел остаток ночи, уныло бродя вокруг и избегая полированных поверхностей и водоемов со стоячей водой, и на рассвете набрел на прекрасную юную пастушку, которая немедленно повела его к себе домой, чтобы познакомить с родителями. Они поженились тремя неделями позже, и теперь Смотрисам распределяет свое время между мытьем посуды, тренировкой маленькой злобной собачонки и покраской окон в спальне для гостей. Поскольку он теперь всего лишь муж Илоны, никто даже не замечает, как он выглядит. — Кто ты? — спросил наконец Бьорн. — Королева Виктория, — ответила Джейн. — Послушайте, вы не могли бы убрать с меня этот чурбак? Бьорн почувствовал себя обманутым. Он хотел бы произвести на нее впечатление. Он хотел бы широким шагом подойти к ней и сказать: «Послушайте, леди, может, вам мешает эта железнодорожная шпала?» Он хотел бы перерезать на ней веревки одним широким взмахом своего замбийского армейского ножа, но большое лезвие заело, а приспособление для вытаскивания камней из копыт импалы было тупым, как ножка кресла. В конце концов он ухитрился перепилить веревку консервным ножом, но не прежде чем наступил Джейн на ногу и до кости разрезал себе палец пряжкой от ремня. — Ну вот, — произнес он. — Без проблем. Джейн села и принялась массировать ногу. — Это как посмотреть, — сказала она. — Взгляните, вы сломали мне каблук! Неужели вы не можете смотреть, куда ступаете? — Э-э… — Что — э-э? — Э-э… извините. — Бьорн стоял на одной ноге и кусал нижнюю губу. Вот так мог бы выглядеть Персей, слетевший с небесного свода на своих крылатых сандалиях, обезглавивший морского змея и под конец, сделав шаг назад, наступивший на хвост Андромединого любимого кота. — Простите меня, — беспомощно повторил он. — Ладно уж, — вздохнула Джейн. — Итак: вы знаете, где здесь выход? — Э-э… нет, — проговорил Бьорн, заливаясь румянцем. — Не знаете? — Простите. — Ничего. — Джейн встала, стащила с ноги вторую туфельку и аккуратно сбила с нее каблук, постукав ею о шпалу. — Я их почти не надевала, — горестно сказала она. — А, да ладно, тут уж ничего не сделаешь. У вас нет с собой такой вещи, как фонарик, случайно? Бьорн покачал головой, не в силах ничего сказать. Чтобы представить себе его состояние духа, вообразите: вы в зачарованном замке, вы целуете спящую принцессу; она шевелится и открывает глаза, и поворачивает голову, и тут вы замечаете, что книжка, лежащая на столике у ее кровати, называется «1001 средство от хронической бессонницы». — Ну-ну, — проговорила Джейн. — Что ж, придется попробовать найти здесь выключатель. Давайте, сделайте хоть что-нибудь полезное. Когда Бьорн в конце концов нашел его (налетев на него в темноте и непроизвольно включив при помощи собственного носа), он был преисполнен глубочайшей благодарности судьбе. — Ну вот, — сказал он. — Эй… Джейн взглянула на него, и ее взгляд был весьма неприветлив. Разумеется, он был не виноват в том, что выключатель гигантской машины находился рядом с тем, который включал свет, как не был виноват и в том, что обладал слишком широким носом; но она была сейчас не в том настроении, чтобы делать скидки. — Да не стойте же столбом, — рявкнула она. — Выключите эту чертову штуковину, быстро! Бьорн протянул руку, но было уже поздно. Какая-то сила ударила его в грудь, как из водяной пушки, перебрасывая его от стены к стене подобно мячику для сквоша,[30] пока он не очутился в относительном спокойствии в углу под потолком. У него было неприятное чувство, что это было лишь временно — лишь до тех пор, пока потолок сможет выдерживать давление. — — Где… вы? — пропыхтел он. Это было непросто; ему казалось, словно кто-то пытался сложить его рубашку, позабыв сперва вытащить оттуда его. — Я… не могу… — Если вы хотите знать, я в камине. Бьорн огляделся и заметил кончики двух туфелек, торчащих из каминной трубы. «Посмотри в лицо фактам, — шепнула его душа его мозгу, — даже по твоим стандартам бывают и более благоприятные условия для того, чтобы завязать знакомство». — Почему это происходит? — попытался он крикнуть, но голос вышел из его груди плоским, словно выглаженный утюгом. — Это все дурацкая машина, — прогудел голос из каминной трубы. — Она накачивает воздух в комнату быстрее, чем он успевает выходить. Еще пара минут, и я вылечу из трубы как пуля из ружья. Удовлетворены? — Держитесь… — Бьорн боролся, противопоставляя свои грудные мышцы мощи машины. — Я… — Вот вам настоящее смущение: действительное, до звона в ушах, до жжения во внутренностях. Любой адреналин — ничто в сравнении с ним. — Уже… — Он яростно лягнул стену, но всем, чего он достиг, был короткий ливень сыплющейся штукатурки. — Иду. — Его рука нащупала перочинный нож в кармане брюк. — Просто грандиозно, — ответила Джейн. — Вы не представляете, как вы меня порадовали. До недавних пор Бьорн гордился тем, что поддерживает себя в хорошей физической форме, — до очень недавних пор; фактически до тех пор, которые начались каких-то несколько секунд назад, когда Жизнь внезапно решила, что ему больше пойдет, если он будет находиться только в двух измерениях, — так что на карте в некотором роде стоял также и вопрос его самоуважения. Совершив усилие, которое любой ученый отверг бы как физически невозможное, он вытащил из кармана нож, с первой попытки открыл большое лезвие и позволил давлению довершить начатое. Нож вошел в стену, проткнув ее насквозь. Раздался долгий, громкий, крайне неприличный звук, закончившийся тяжелым шлепком, когда Бьорн упал на пол, приземлившись на голову. — Все в порядке, — пропыхтел он несколькими мгновениями позже. — Я вырубил ее. — Самое время, — раздался ответ откуда-то совсем издалека. — А теперь не будете ли вы столь добры вытащить меня из этой трубы? Это оказалось наиболее нелегкой задачей; Бьорн был уже на грани того, чтобы признать поражение и тихо, на цыпочках, удалиться, когда он заметил, что при машине имеется рычаг, а у рычага имеются две позиции, одна с пометкой «Ход», а другая с пометкой «Реверс». — Если вы наконец закончили, — произнесла Джейн, вылезая из камина, — может быть, мы снова вернемся к поискам двери? Бьорн кивнул. Перед его глазами вспыхивали маленькие яркие точки, а остальная часть его организма чувствовала себя приблизительно так же, как могло бы чувствовать себя дерево сразу после того, как из него сделали газету. — Дверь, — прошептал он. — Отлично. Э-э… знаете, мне кажется, здесь ее нет. Джейн глубоко вздохнула. — Вы хотите сказать, что мы попали сюда сквозь стену? Или кто-то постирал Вселенную, и она села? Бьорн кивнул. — Похоже, я знаю, что это за место, — упрямо проговорил он. — Я как-то работал в этом департаменте. Это та комната, где дверь не нужна. Сардонический комментарий увял на губах Джейн. — Не нужна? — переспросила она. — Не нужна, — подтвердил Бьорн. — Суть в том, видите ли — это место скорее у нас в голове. Мы в Справедливости. — В Справедливости? — Джейн пару раз моргнула. — Слушайте, там, откуда я пришла, есть такая вещь, называется «логика», и… — Ну да, — ответил Бьорн. — А Справедливость, она так устроена, это вроде как то, что, как вы считаете, должно с вами случиться. Ну, знаете — сознание и все такое. Так что им нет нужды тащить вас сюда, потому что вы уже здесь с самого начала. Так они считают, во всяком случае, — добавил он. — Но знаете, я никогда не думал, что у меня столько воображения. Джейн кивнула. — Я тоже, — сказала она. — Но мне кажется, что все же это они засунули меня сюда. Если бы это было мое сознание, полагаю, я должна была бы узнать его — оно было бы полно немытой посуды и грязных кухонных полов. Бьорн поднял бровь. — С каких это пор их нужно мыть? — спросил он. — Об этом позже, — проговорила Джейн. — Кажется, до меня дошло. …Очень просто, хотя и не очень-то приятно. Куда бы вы поместили неудобных вам людей, так, чтобы никто никогда не нашел их? Внутрь своей головы, разумеется. А если предположить, что вам не позволено делать такие вещи? Вы будете чувствовать себя виноватым, не так ли? По крайней мере, вы будете крайне озабочены тем, чтобы никто не дознался об этом. И вот вы помещаете их в свое сознание. Возможно, это просто происходит само собой, без сознательного решения с вашей стороны, но это очень подходящее место, поскольку, по самой природе вещей, ваше сознание является единственной частью вашего мозга, всегда и полностью запечатанной для всех остальных. — Так где же мы? — спросил Бьорн. Джейн нахмурила брови. — Хороший вопрос, — ответила она. — Сначала я думала, что, может быть, я умерла и попала в ад; но потом я подумала: «Постой-ка, если это ад, то где же все эти люди, которым пришла в голову бредовая идея разливать фруктовый сок по маленьким картонным коробочкам с одноразовыми пластмассовыми соломинками?» — Она вздохнула. — Так что, думаю, это опция номер два. Бьорн не защелкал в нетерпении языком лишь потому, что такие вещи не делают в присутствии видений высшей прелести. Тем не менее мускулы его челюсти слегка свело. — Продолжайте, — сказал он. — Что означает, — продолжала Джейн, — что мы находимся в чьей-то голове. Последовала пауза, в течение которой Бьорн, за неимением более подходящего слова, думал над этим. — Не-а, — ответил он. — Мы бы не влезли, прежде всего. Ноги бы торчали из ушей, и все такое. Джейн присела на глыбу камня и принялась инспектировать ущерб, причиненный ее обуви. — Все зависит от измерения, — пояснила она осторожно, — я могу ошибаться, но у меня сложилось впечатление, что вам подобные проявляют значительно большую гибкость в таких вещах, чем мы. Я имею в виду, — прибавила она с легким содроганием, — все эти штуки со Временем… Бьорн нахмурился. — А это-то здесь причем? — Не знаю, — призналась Джейн. — На уроках физики в школе я всегда сидела на задней парте и рисовала морских змеев на полях. Мне просто кажется, что тот, кто может перекрыть две полосы в поздней Римской Империи, вряд ли будет иметь большие сложности с тем, чтобы засунуть нас двоих себе промеж ушей. Бьорн с минуту переваривал это. — О'кей, — сказал он. — Значит, мы в голове у какого-то парня. Нет проблем. Он поднялся на ноги, схватил здоровенную каменную глыбу и принялся колотить ею в стену. С потолка в облачках пыли начала сыпаться штукатурка. — Что это такое вы делаете? — поинтересовалась Джейн. — Ну, — отвечал Бьорн между ударами, — если вы правы, очень скоро должна возникнуть большая дыра, через которую сюда прилетит пара таблеток аспирина. И тут мы просто возьмем и… Джейн вздохнула. — Возможно, я слишком все упростила, — сказала она. — Я имела в виду — да, мы в чьей-то голове, но в то же время мы и в другом измерении. Все это довольно сложно, знаете ли. — Ох. — Бьорн опустил руку и выронил камень. — И что же, вы считаете, надо делать? — Не знаю, — печально отозвалась Джейн. — Если вы хотите знать, я считаю, что мы в ловушке. Я думаю, что мы застряли здесь на веки вечные. Блестяще, правда? Бьорн покачал головой. — Вы не правы, — сказал он. — Смотрите. Все, что существует, — это вещь, так? А всякую вещь можно сломать, или разбить, или проделать в ней дырку, так? Все, что нам надо, — это найти место, куда надо бить, и мы будем на свободе. — Он выпрямился, развернул плечи и принялся целенаправленно шагать вокруг комнаты, останавливаясь время от времени, чтобы с силой долбануть в стену собственной головой. Джейн со своей стороны обняла колени руками и свернулась клубком. Мало того что она здесь застряла, думала она; ей-богу, она вполне обошлась бы без подобной компании. Ее идеальный спутник жизни на остаток Вечности был… ну, это был не тот предмет, которому она посвящала слишком много размышлений: то одно, то другое; сперва экзамены на «отлично», потом мимолетное увлечение вымирающими тропическими лесами и угрозой ядерного оружия, а впоследствии в основном кипы и кипы неглаженого белья, — но это определенно не был шестифутовый светловолосый идиот нордического типа, чей круг чтения скорее всего заканчивался на «Алкоголь 4,5 % об. Просьба выбрасывать банки в мусорные корзины». Если кто-то действительно хотел достать ее, он неплохо постарался. — Эй, — позвал Бьорн. — Здесь вроде на звук какая-то пустота. — Где именно? — В стене. — Хм. — Видимо, какая-нибудь межпространственная перегородка или что-нибудь в этом роде. «Боже, — подумала Джейн, — да я — Определенно пустота, — продолжал Бьорн. — Может, если хорошенько стукнуть туда чем-нибудь тяжелым и твердым… — Мне казалось, вы только что сделали это. — Ну, это все же лучше, чем просто сидеть сложа руки, — ответил Бьорн холодно. Оглядевшись вокруг, он взялся за каменную глыбу размером более обычного, пытаясь поднять ее. У него не получилось. — Или вот есть еще труба, — продолжал он. — Похоже, она куда-то ведет. Весьма вероятно, — фыркнула Джейн. — Учитывая, что Вселенная искривлена, она скорее всего приводит обратно. Замыкается сама на себя. В конечном счете, я имею в виду. — Да, — нерешительно проговорил Бьорн, — верно. А знаете, что бы мне сейчас действительно пришлось на руку, так это здоровая хорошая кувалда. — Послушайте, — резко сказала Джейн, — вы попусту теряете время. Мы не находимся внутри комнаты; мы вообще не находимся внутри чего-либо. Мы просто внутри. — Она раздраженно всплеснула руками. — Так что не будете ли вы столь добры перестать грохотать, потому что вы начинаете действовать мне на нервы. Бьорн с неохотой опустил на пол многообещающий на вид кусок антрацита, который пробовал на вес и на баланс, и прошел несколько шагов взад и вперед, что-то мыча себе под нос. Потом он опустился на четвереньки и сделал попытку заглянуть в трубу. — А может, — предположил он, — если мы в голове у этого парня, как вы говорите, то эта труба — на самом деле ноздря или что-нибудь такое. Ну да, — добавил он, воодушевляясь, — а этот насос — ну, вот эта штуковина, которая сейчас работала, — может, это как-то относится к дыхательному аппарату. — Прошу вас, — простонала Джейн, лежа на спине с закрытыми глазами, — если вас это не очень затруднит, заткнитесь хоть на минутку, потому что я пытаюсь заснуть. Бьорн сердито взглянул на нее. — Хорошо, — проворчал он. — Только разрешите мне попробовать еще один раз, ладно? — Как вам угодно, — раздраженно ответила Джейн, поворачиваясь на бок. Бьорн решительно кивнул. Он был влюблен; он был заперт внутри чьей-то головы; что-то, чего он не мог понять, пыталось размазать его по стенам, как кусок масла, и больше всех благ во всем белом свете он желал сейчас иметь под рукой пятьсот миллилитров ледяного «будвайзера». Он поплевал на ладони, примерил в руке глыбу антрацита и нанес по углу каминной полки зубодробительный удар. Произошло несколько событий. От каминной полки отлетело несколько больших кусков; свет мигнул; Гангер материализовался в воздухе, тяжело рухнул на пол и покатился по земле, схватившись за лодыжку и стеная; в одной из стен возникла дыра, и пол внезапно оказался залит морем растворимого аспирина. Завершилось все тем, что Бьорн, вздымая буруны, подбежал к Гангеру, схватил его за лацканы и принялся трясти его так, словно в нем содержалась смесь джина и вермута. — Доп, подонок, — рявкнул он. — Где тебя черти носили так долго? Штат крепче зажал полунельсоном правую руку Финансов и Общих Направлений и оскалил зубы, улыбаясь как маньяк. Штука заключалась в том, чтобы запудрить ублюдку мозги, пока Гангер не выберется наружу. Задача с каждой минутой становилась все сложнее. — И еще одна вещь, которой, ручаюсь, вы не знаете относительно флорентийской религиозной живописи пятнадцатого века… — произнес он. — Доп? — переспросила Джейн. Не требовалось слишком большого воображения, чтобы увидеть струйки дыма, вытекающие из ее ушей. — Гангер смущенно ухмыльнулся. — Д. Гангер, — ответил он. — А что, по-твоему, означает буква «Д»? Норман? Бывают моменты, когда вы чувствуете, что ситуация уплывает у вас из рук. — Но почему? — услышала она свой голос. — Это что, значит, что вас двое — или как?[31] Гангер покачал головой. — Совпадение. Просто так получилось, что там, откуда я родом, имя «Доппель» является одним из самых распространенных хри… самых распространенных имен. — Он помолчал. — Это, — прибавил он, — часть нашего богатого и древнего культурного наследия. — Там, откуда вы родом, — повторила Джейн. — Я считала, что вы… — Ну да, — прервал Гангер. — Но, в любом случае, это никуда нас не приведет, не так ли? И к слову — ручаюсь, ты не знаешь, где вы находитесь. То есть, я могу дать тебе три попытки, и ты ни за что… — Внутри головы председателя комитета по Финансам и Общим Направлениям, — сухо произнесла Джейн. — Говоря точнее, мы заперты в его сознании. — Она театрально фыркнула. — Пожалуйста, не отказывайте мне в малой доле здравого смысла. Гангер поник. — Правильно, — сказал он. — Ну что ж… — И мне кажется, что я уже видела здесь все, что мне хотелось увидеть, — неумолимо продолжала Джейн, — так что, если вы знаете, как вытащить меня отсюда, я буду очень вам обязана. — Хорошо. Гм. — И еще, — прибавила Джейн, — можете принять мое заявление об увольнении. С меня довольно всего этого. Я хочу снова вернуться к существованию бесконечно усталого и запутавшегося человеческого существа, не вылезающего из одной и той же старой бессмысленной колеи, если вы не возражаете. На самом деле, — свирепо добавила она, — если мне удастся наконец выбраться из этого… из этой Гангер кивнул головой. И исчез. Он вновь материализовался в полнейшей темноте, но ничего другого он и не ждал. Его падение прервало что-то мягкое. Мягкое и на удивление уютное. Он полез в нагрудный карман за маленьким фонариком. Затем он ухмыльнулся. Его со всех сторон окружало неглаженое белье. Дальнейшее исследование показало, что белье было беспорядочно разбросано по немытому кухонному полу, в то время как на краю светового круга, отбрасываемого его фонариком, вырисовывался силуэт раковины, выше краев нагруженной сковородками и противнями. Он кивнул. Он пришел туда, куда надо. «Послушайте, — сказали ему стены и пол, — это просто смешно». — Может быть, — ответил Гангер, ложась на груду измятых грязных блузок и закладывая руки за голову. — Очень даже возможно. Но ты не можешь меня винить, если я все же попытаюсь. «Это — Не-а, — зевнул Гангер. — Поверь мне, я знаю кое-что насчет таких вещей. Я бывал в головах у людей чаще, чем ты обедала. — Он замолчал, глядя на раковину. — А это, очевидно, значит немало. О, «Le Creuset»! У меня тоже есть такой набор. «Оставьте мою кухонную утварь в покое, — ответил пол. — И раз уж вы все равно здесь, можете посмотреть сами. Если вы найдете хоть одну крупицу сожаления относительно увольнения…» Гангер ухмыльнулся. Затем он медленно вытащил из-за отворота куртки большой плоский пакет и начал разворачивать его. «Эй, — вскрикнул потолок, — Это — А кто мне помешает? — спросил Гангер. Он перекусил скрепляющую пакет клейкую ленту. «Но это не по правилам, — взвыла дальняя стена. — Вы не имеете права приносить свои вещи ко мне в голову, это какая-то промывка мозгов!» Гангер подчеркнуто внимательно посмотрел на пол. — Похоже, им это не помешает, — ответил он. — Если бы твоя мама увидела этот пол, у нее случился бы… «Оставьте мою маму в покое!» — Могу и оставить, — покладисто отвечал Гангер. Он прошел к раковине, вытащил оттуда инкрустированный засохшим сыром кухонный нож и принялся резать им обертку пакета. — Все зависит от того, насколько разумно ты будешь себя вести. «А что это у вас там такое?» — Вина, — рассмеялся Гангер. — Высшей очистки, промышленным способом сгущенные угрызения совести. Так что постарайся не чихнуть и не делай резких движений, ради нас обоих, не то весь остаток твоей жизни люди будут прятать острые предметы, когда ты будешь входить в комнату. «Ублюдок!» Гангер ничего не ответил. Больше он не выглядел смущенным. «Вы блефуете. Вы не осмелитесь». — Что ставишь? «Если вы прольете хоть каплю этой гадости, я убью вас, как только вы вылезете наружу». — О, это вряд ли, — беспощадно ответил Гангер. — Ты будешь испытывать такое раскаяние за все то, что ты когда-либо сделала, что ты просто на коленях будешь умолять меня позволить тебе продолжать работать на нас. Совершенно потрясающая штука, — небрежно добавил он. — На заводе, где ее производят, им приходится каждые пять минут останавливать процесс, чтобы исповедаться. Стены, казалось, немного съежились. Пол затрепетал. — Ей-богу, — продолжал Гангер, — ты не поверишь, в каких вещах они только не признаются. Один помощник управляющего производством как-то обзвонил все газеты, объявив, что берет на себя вину за землетрясение в Сан-Андреасе. Сказал, что землетрясение было подстроено. Нам пришлось поработать, чтобы замолчать это дело, могу тебе сказать… «Ладно. Ваша взяла. Уберите это». — В моем левом внутреннем кармане лежит контракт на пять лет, — медленно проговорил Гангер. — А также ручка. И блокнот, чтобы подложить снизу. «Хорошо, — Спасибо, — сказал Гангер. — Ты не пожалеешь об этом. Или, по крайней мере, не пожалеешь и вполовину настолько, как пожалела бы, если бы я… « Все смазалось. Это длилось какую-то долю секунды; впрочем, оно и к лучшему. Представьте себе кинематографическое изображение Скалистых гор, протянутое перед двухдюймовым отверстием задом наперед. — Ну, вот и мы! — весело воскликнул Гангер. — Все в целости и… Штат поднял голову и отпустил своего пленника. — Какого черта вы так долго возились? — спросил он. Пленник слабо застонал, упал лицом вперед и затих. Гангер взглянул на него. — Никто не просил вас прибегать к жестким мерам, — осуждающе сказал он. — Он еще нужен нам, между прочим. — Никто и не прибегал к жестким мерам, — проворчал Штат. — Если не считать то, что мне пришлось трижды пересказать ему сюжет «Тристана и Изольды», стараясь при этом, чтобы это звучало интересно, — мрачно добавил он. — По мне, так это вполне жесткие меры, — ответил Гангер. — Ну да ладно, впрочем; итак, мы все здесь. — Он опустил глаза и потыкал бесчувственное тело носком ботинка. — Кто-нибудь, выплесните на него ведро воды, что ли. — Прошу прощения. Гангер и Штат обернулись. — Прошу прощения, — повторила Джейн, — но соглашение расторгается. Оно было заключено под давлением, и совершенно не по правилам, и я не подписываю ничего. Она сложила руки на груди, и одновременно вперед выступил Бьорн. Его было ужасно много, и, несмотря на то что было неопровержимо ясно, что грубое физическое насилие не возымеет совершенно никакого действия на таких, как Гангер и Штат, они оба отступили на несколько дюймов. В конце концов, никто не мог поручиться, что это известно ему. — Кто это? — спросил Штат. — Ах да, — ответил Гангер, пытаясь закутать свой голос коротким покрывалом самоуверенности. — Это мой друг, с которым я давно хотел вас обоих познакомить. Штат некоторое время обдумывал это. — Если это ваш друг, — заметил он, — то почему же он держит вас за лацканы в двух футах над полом? Это что, значит, что он очень рад вас видеть? — Ты ублюдок, — сказал Бьорн. — Скользкий, никчемный вонючий паразит. Ты ушел и оставил меня в этом… — Он помедлил, от корки до корки просматривая свой словарь в поисках подходящего слова; учитывая размер Бьорнова словаря, это было немного похоже на поиски комбайна в стоге сена. — В этом — Ох, да ладно тебе, — сказал Гангер. — Не так уж все было плохо. Реплика была подобрана неверно. Гангер внезапно обнаружил, что находится в одном дюйме от пары самых разъяренных глаз, какие он когда-либо видел. — Ну хорошо, солнце мое, — спокойно проговорил Бьорн. — Ты у нас умеешь читать мысли, так? — В точку. — Может, заглянешь быстренько да посмотришь, какие у меня мысли насчет тебя? Гангер тяжело сглотнул. — Как-то не хочется, — ответил он. — Ты, конечно, отдаешь себе отчет, что физические неудобства не оказывают на меня решительно никакого воздействия. — Уверен? Джейн поцокала языком. — Отпусти его, — оживленно сказала она. — Если ты его напугаешь, он еще возьмет и спрячется у меня в подсознании, а с подсознанием у меня и без того было достаточно проблем все эти годы. Кто ты такой, кстати? Бьорн покрутил головой и залился румянцем. — Э-э… — запинаясь, проговорил он. — Ну, меня вроде как зовут Бьорн. То есть… — Приятно познакомиться, Бьорн. Ты, кстати, ничего не забыл? Глаза Бьорна наполнились паникой, в то время как он пытался определить допущенную им оплошность в правилах поведения. Может, он должен был пожать ей руку, или предложить уступить ей место, или понести ее сумку? И вообще, следует ли называть свое имя уже при первой встрече? Он отчаянно озирался по сторонам, ища дверь, чтобы открыть ее перед ней. — Мне кажется, она имела в виду — опустить меня на пол, — шепнул Гангер. Не двинув головой, Бьорн слегка расслабил пальцы. Раздался шлепок, и что-то у его ног проговорило: — Большое спасибо. — И вообще, как ты ввязался в это дело? — спросила Джейн. — По виду ты не похож на… — Так и есть, — прервал Гангер. — Точнее, он был им. Но больше не является. Теперь он суперскот. Джейн уже собиралась переспросить: « И посмотрела вверх. И увидела Бьорна. И завопила. По крайней мере один из него завопил. Одна из опасностей, присущих работе на высших административных должностях, учитывая все сопутствующие стрессы и нервное напряжение департаментской политики, состоит в возможности раздвоения личности. Обычно это считается чем-то, чего следует избегать, но в этом положении есть и свои преимущества. Вот хороший пример: это означало, что в то время как одна половина личности Финансов и Общих Направлений производила тихие попискивающие звуки и пыталась зарыться в ворс ковра, другая его половина гневно шагала по коридорам бараков Департамента Безопасности, испуская яростные вопли и колотя в двери рукояткой стека. Преимущество, которое Финансы и Общие Направления имел перед любым среднестатистическим психопатом, заключалось в том, что он сумел обеспечить отдельные телесные воплощения для каждой из своих разделенных личностей; или, говоря другими словами, к двум его личинам прилагалось два тела. То, которое сопутствовало образу наполовину спятившего диктатора, было очень большим, одетым в нечто наподобие тех черных кожаных шинелей, за которыми гонялись бы эсэсовцы, если бы имели доступ к драконовой шкуре высшей выделки, и щедро увешанным оружием весьма интересного вида. Потребовалось бы довольно живое, чтобы не сказать извращенное, воображение, чтобы понять, для чего непосредственно оно предназначено, но любой дурак понял бы с первого взгляда, что это оружие. Даже, возможно, дьявольское оружие. — Подъем, растреклятые вы сукины дети! — орал он. — Шевелитесь! Крича, он катал во рту по кругу окурок сигары. Где-то к северу от его бокового кармана некое особенно трудноопределимое оружие пожало плечами и превратилось в изящный револьвер с перламутровой рукояткой. Когда эхо его шагов затихло в конце коридора, два мутноглазых спектральных воина открыли свои двери и высунули головы, взглянув друг на друга. — И что теперь? — зевая, произнес один из них. — Знаешь что, — ответил второй, — сдается мне, нам это придется не очень-то по вкусу. Тут его собрат по оружию внезапно осознал, что до сих пор одет в футболку с надписью «Снупи». Он поспешно повернулся, чтобы надеть свой форменный (а точнее, бесформенный) черный балахон с капюшоном, и поэтому не заметил, что его соратник подошел к двери, держа в руках экземпляр «Спутника балетомана», который он читал с фонариком под одеялом. — Лучше нам приготовиться, — сказал тайный балетоман. Они оба нырнули в свои кельи. Через несколько минут они уже стояли в строю. Их командир вышагивал взад и вперед, поглядывая на них, и в его манере было что-то такое, что не прибавило им оптимизма. В этом воплощении Финансы и Общие Направления иногда называли Великим Стариком, или Стариной Железнобоким, или просто Генералом. И еще много кем. Он остановился и вытянул свой стек, его рука тряслась от ярости. — Вот дерьмо! — прошептал фанат Снупи своему соседу. Они одновременно скосили глаза влево, увидели, в чем состоит причина генеральского гнева, и молча от всей души возблагодарили Провидение, что это случилось не с ними. 8765В забыл надеть маску. Соответственно, их строй состоял из сорока девяти вздымающихся черных капюшонов, под которыми не было совершенно ничего, кроме пары неописуемо ужасных точек красного света, и одного бледно-розового лица в очках и покрытого сыпью от бритья. Сорок девять пар неописуемо ужасных точек красного света померкли, и окружающие их капюшоны вздрогнули. Спектральный воин, оказавшийся на смотре одетым не по форме, вряд ли отделается просто побелкой камней на плацу или стрижкой травы при помощи маникюрных ножниц. — Ты, — прошипел Генерал. — Исчезни. Розовое лицо обвисло, как проколотый воздушный шарик, и нырнуло внутрь капюшона. — Но… — проговорил тоненький голос откуда-то с самого дна. — Я сказал, исчезни, солдат. Ты глухой? — Сэр… — Послышался вздох жалости — в соотношении, примерно соответствующем очень сухому «мартини», — и сперва капюшон, а затем и все остальное обмундирование медленно осело на землю, оставшись лежать там кучей, словно пара пьяных штанов. Для спектрального воина слово командира значит в точности то, что сказано. Генерал огляделся вокруг и пожевал свой сигарный окурок. — В чем дело? — резко спросил он. — Никогда не видели, как разжалуют бессмертную душу? Полнейшая тишина. Когда галстучная булавка бывшего 8765В наконец ударилась о землю, это прозвучало как маленький взрыв. — Хорошо, — прорычал Генерал. — Двинулись. Ботинки дружно ударились в покрытие плаца. Удовлетворенно что-то буркнув, Генерал подал сигнал, и колонна тронулась устрашенным быстрым маршем к ожидающим грузовикам. Возможно, спектральных воинов несколько утешило бы, если бы они знали, что в какой-то четверти часа езды отсюда в точности та же самая персона, что и тот стопроцентный ублюдок, который смотрел на них, желая, чтобы кто-нибудь из них забыл начистить замок своего штыка, лежал съежившись под стулом и тихо попискивал, как перепуганный котенок. А возможно, и нет. Повисло напряженное молчание. Можно было почти слышать работу мысли, ощущать ее вибрацию. Если бы поблизости находился барометр, он бы заплакал. — Ну хорошо, — произнес наконец Граф Саксонского Берега. — Я тоже буду телятину. Итак, получается три телятины, один цыпленок, один osso bucco и три бутылки красного. Сестра Императора покачала головой. — Телятины нет, прошу прощения, — сказала она. — Я забыла вам сказать. Чертов мясник сегодня снова не доставил ее. Избиратели долгое время глядели друг на друга. Тем, кто в конце концов облек это в слова, был Его Светлость Пфальцграф. — Слушайте, — выговорил он, — что здесь все же происходит? |
||
|