"Проблемы формы, систематики и эволюции организмов. М.: Наука, 1982" - читать интересную книгу автора (Любищев А.А.)

1. Отрицание телеогенеза (реальных целеполагающих начал в процессах эволюции).

2. Тем не менее признается монополия телеогенеза, принимаемого в качестве полезной фикции; все свойства организма объявляются полезными для выживания его собственного вида; иными словами, утверждается эгоцентризм приспособлений. Это положение Любищев считал модификацией антропоцентризма - старого натурфилософского постулата, утверждавшего, что всякое свойство создано для пользы человека. Замена движущей причины (акта творения на давление внешней среды) не изменило характера рассуждений, сводящихся к спекулятивному подбору возможной пользы, которую, по мнению исследователя, стоит ожидать от данного признака.

3. Утверждение синхронности приспособления и потребности в нем; этому постулату противоречит ряд фактов, когда приспособление возникло или ранее потребности, или вообще не возникло к моменту наблюдения (например, птица оляпка не имеет морфологических приспособлений к своему водному биотопу).

4. Признание полезности, не связанной с выживанием непосредственно, что вынуждает вводить опосредующий гипотетический фактор - половой отбор; этот постулат противоречит другим постулатам селектогенеза.

5. Отсутствие требования адекватности признака и потребности в нем (малая причина может вызвать сколь угодно большой эффект).

6. Уверенность в неограниченности изменчивости, т. е. в потенциальном наличии достаточного материала для отбора (убеждение, что ненаправленная изменчивость может в принципе породить любые требуемые изменения).

7. Уверенность в фактическом наличии достаточного материала для отбора; по этому поводу Любищев писал [37, с. 44], что селектогенез постоянно апеллирует к чуду, так как оперирует с исчезающе малыми вероятностями, но в то же время принимает их регулярную повторяемость.

8. Признание "восковой пластичности" процесса изменчивости; этот постулат, первоначально связанный с доменделевской идеей непрерывных наследственных вариаций, фактически возрожден в СТЭ в виде концепции множественных малых мутаций.

9. Монополия тихогенеза, т. е. безоговорочное признание независимости первичного акта изменчивости (мутации, рекомбинации) от наличия и характера потребности в нем.

10. Монополия дивергенции, т. е. представление эволюции в форме древа, в котором ни один таксон не образован схождением ветвей; этот постулат вытекает из основного постулата (В), и Любищев отмечает, что "распространение принципа селектогенной дивергенции на высшие таксоны предполагало бы, что и высшие таксоны занимают нечто подобное экологической нише, что, конечно, совершенно неверно" [36, с. 44].

11. Сохранение одних и тех же факторов на всех уровнях эволюции; кроме признания факта действия борьбы за существование и отбора на всех таксономических уровнях, этот постулат выражает отказ от поисков каких бы то ни было факторов, специфических для определенного уровня эволюции (тем не менее Любищев приводит примеры таких факторов-симбиогенез, педоморфоз, клептогенез [36, с. 48-49]).

12. Мерогенез, т. е. рассмотрение эволюционирующего организма как набора полезных и вредных признаков (от него СТЭ пытается освободиться, но фактически он все еще лежит в основе большинства ее построений).

Выявив и обсудив эти постулаты, Любищев сформулировал вывод: СТЭ "имеет значение лишь в сравнительно ограниченной области микроэволюции" [36, с. 50], т. е., по существу, согласился с СТЭ в основных конкретных результатах, но не принял ее неограниченно широкие экстраполяции.

Сопоставляя критические высказывания в адрес разных эволюционных учений и положительные утверждения, можно выявить эволюционную концепцию самого Любищева. Для нее характерно:

1. целостное понимание организма и органа, т. е. убеждение, что целое обладает некоторыми свойствами, отсутствовавшими у образовавших его частей;

2. признание множественности факторов эволюции и критериев реальности;

3. номогенез в понимании изменчивости, т. е. убеждение, что в наследственной изменчивости имеется направленный компонент: в ходе эволюции реализуются с разными вероятностями различные дискретные возможности, число которых ограничено;

4. эволюционный процесс носит различный характер на разных уровнях, причем нет монополии дивергенции и адаптации.

Из склонности Любищева к номогенезу можно сделать вывод, что на место ныне господствующих апостериорных и расплывчатых объяснений он хотел поставить выведение твердых законов, описывающих эволюцию с возможностью прогноза. Законы формы находят выражение в доминировании номогенетического фактора в эволюции, лучшим подтверждением которого являются, с одной стороны, многочисленные параллелизмы, а с другой-не поддающееся селекционистскому объяснению поразительное разнообразие структур, ответственных за одну и ту же функцию, в пределах одного таксона. В качестве примера такого разнообразия Любищев приводил стридуляционные органы насекомых [28]. Полиморфизм такого рода, как и многие факты параллелизма, труднее всего поддается селекционистскому толкованию. Естественному отбору ненаправленных вариаций Любищев отводил второстепенную роль контролера, стабилизатора и лишь в редких случаях - двигателя.

Концепция номогенеза не смогла истолковать адаптивность эволюционных преобразований. Поэтому Л.С. Берг ввел представление об имманентной целесообразности как далее неразложимого свойства живых существ. Любищев искал решение в другом. Он считал, что целесообразность-многоплановая проблема, нуждающаяся в освещении с различных позиций, тогда как абсолютизация будь то телеологизма или ателизма приводит к абсурду. Любищев пришел к выводу, что разные явления целесообразны в разных смыслах. В частности, он не исключал возможность проявления в животном и растительном мире целеполагания, которое традиционно приписывается только человеку [46].

Одним из центральных в проблеме разнообразия является вопрос о соотношении номогенеза и тихогенеза. Дело в том, что идея направленной изменчивости входит в видимое противоречие с фактом кажущегося необозримым разнообразия организмов. Тихогенез выглядит ничем не ограниченным. Однако при более внимательном изучении изменчивости оказывается, что ее ограниченность давно и хорошо установлена и осмыслена, но часто упускается из внимания. Речь опять же идет о рядах гомологической изменчивости (Н.И. Вавилов). К ним Любищев относил и большую часть явлений миметизма (подражания одних организмов другим по цвету, форме, поведению и т. д.). Он считал, что традиционное объяснение миметизма как защитной маскировки обычно приходится отвергать при детальном знакомстве с биологией миметиков. В появлении сходных форм он видел проявление сходных законов формообразования [15, 43, 45].

Важно отметить, что эти законы, а отсюда и законы эволюции Любищев понимал не как заданные траектории формообразования, но лишь как ограничение множества возможных устойчивых форм, ограничения, выявляющиеся лишь при изучении многообразия форм: "Ограниченность формообразования не накладывает никаких ограничений на форму путей развития, подобно тому как в ящике Гальтона множество горошин в конце концов образует нормальную кривую совершенно независимо от тех зигзагообразных путей, которые проделывают индивидуальные горошины" [16, с. 55]. Поэтому эволюционные законы не могут быть поняты в отрыве от систематики и морфологии. Точно так же в отрыве от них нельзя решить и проблему прогресса. Любищев решительно отвергал возможность образования высших форм в результате борьбы низших, видя в ней незаконную экстраполяцию данных микроэволюции: "Распространение принципа селектогенной дивергенции на высшие таксоны предполагало бы, что и высшие таксоны занимают нечто подобное экологической нише, что, конечно, совершенно неверно" [36, с. 44]. В качестве примера прогрессивной эволюции, противоречащего постулатам (В, 2, 8-12) СТЭ, он приводил генезис лишайников, указывая, что лишайники возникали неоднократно за счет самых разных водорослей, а потому здесь невозможно видеть совпадение редких случайностей [Там же, с. 48].

Такова в крайне схематическом изложении система общебиологических взглядов Любищева. Многое из того, о чем он писал полвека назад, было затем принято большинством (особенно это касается общих положений систематики, проблем системности, формы, канализованности эволюции). Идя своим путем, чаще всего даже не зная о работах Любищева, многие биологи пришли к взглядам, тождественным или близким к его взглядам. 3начит ли это, что Любищев во всем был прав, а его многочисленные оппоненты нацело неправы? Против такого заключения Любищев запротестовал бы первым. В своих письмах он вспоминал О. Уайльда, говорившего, что если с ним все соглашаются, он чувствует себя неправым.

Стоит коротко разобрать те положения Любищева, которые представляются недостаточно обоснованными или даже неверными. На взглядах Любищева сильно сказалась сфера его интересов. Из используемого им материала, да и просто из списков цитируемой литературы видно, что он мало интересовался работами, посвященными функционированию популяций, математической теорией популяций, динамикой экосистем (вопросов экологии он касался главным образом в связи с прикладной энтомологией), физиологией, биохимией. Основные проблемы биологии он решал преимущественно с позиций морфолога, систематика и эволюциониста, причем в эволюции его интересовала прежде всего та ее сторона, которая теперь называется макроэволюцией. Этот круг интересов в значительной мере определялся философскими взглядами и, наоборот, определял сами взгляды. Хотя Любищев и признавал достижения редукционистских (например, молекулярно-биологических) методов, но отводил им второстепенную роль в познании живого. Он не слишком интересовался работами по экспериментальному изучению отбора, считая, что в основе их лежит неприемлемый для него постулат о ненаправленной изменчивости.

Выступая за возможно более широкий подход к проблемам формы, системы и эволюции организмов, Любищев, как мы теперь видим, во многих случаях сам грешил односторонностью. Возможно, это как-то связано не только с кругом его интересов, но и с тем, что в течение почти сорока лет он работал, не получая со стороны компетентной и объективной критики. Так или иначе, будучи искренним приверженцем диалектики в познании, выступая за дополнительность разных подходов и разрешение противоречий путем диалектического синтеза альтернатив, Любищев тем не менее больше склонялся к одной из противоборствующих точек зрения. Синтез часто не получался.