"Затерянный храм" - читать интересную книгу автора (Харпер Том)

Глава пятнадцатая

Самолет поцеловался с морем, сел на воду и плавно поплыл к берегу. Когда глубины осталось всего фута два, Джексон выключил двигатели, и волны пронесли самолет по оставшимся ярдам водной глади. Грант выпрыгнул из кабины и пошлепал по мелководью, толкая стойку крыла вверх и вперед, чтобы вытащить самолет из воды. Закрепив его, он достал карту, которую они купили этим утром в Афинах, и принялся ее рассматривать.

— Судя по заявке, которую Бельциг оформлял в министерстве, участок раскопок должен находиться где-то там. — Он указал на север, на каменистый склон, поднимавшийся над плоской прибрежной равниной.

— Неплохое место.

— Для засады, — мрачно добавил Грант.

Яркий солнечный свет и морской воздух не могли улучшить его настроение. Он с самого начала не доверял Джексону, и два часа, проведенные в самолете, где ему пришлось выслушивать жизнерадостные банальности американца, ничуть не изменили его мнение.

— Справимся. — Джексон скинул с плеча вещмешок и вытащил плоский пистолет «люгер». — Нравится? Это сувенир из Берлина. Сорок пятый год. Про нацистов можно говорить все, что угодно, но их техникой нельзя не восхищаться.

— Да, и газовые камеры у них отлично работали, — пробормотал Грант.

Джексон его не услышал.

— А что мы хотим здесь найти?

Грант пожал плечами:

— Микенские постройки, как написано в заявке Бельцига на проведение работ. Рид считает, что мы ищем дворец Одиссея.

— Одиссея? У него же дворец был на Итаке. — Джексон заметил, что Грант удивился. — А ты что, «Одиссею» в школе не читал?

— Нет.

— Классная книга. Но, наверное, надо слушать профессора. Он настоящий Эйнштейн.

Грант холодно улыбнулся:

— Ну да.

Они нашли тропинку, которая вела по заболоченной полоске земли позади пляжа. Постепенно почва стала плотнее, поднимаясь к долине, которая отделяла холм от гряды на западе. Там, где дорожка разделилась, они свернули налево и начали медленно пробираться наверх по склону, который становился все круче, пока не оказались на покрытой лесом вершине. Дул ровный ветерок; оглянувшись, Грант увидел на пляже гидросамолет, блестевший на солнце, словно зеркало, вокруг него смыкались объятия бухты.

Они разбрелись, выбирая дорогу среди деревьев. Даже в тени воздух был теплый, но Грант ощущал себя неспокойно. Надо было смотреть на землю, чтобы определить, где ее копали, но он все больше бросал взгляды по сторонам. Джексон, словно кабан, топал и ворочался в кустах справа. Из-за шума ничего другого нельзя было расслышать, и одно это уже заставляло Гранта нервничать. Он настороженно оглядывался.

Ага. Деревья почти полностью закрыли вид, но вдали слева мелькнуло нечто, напоминавшее крашеную стену. Грант позабыл о своих страхах и припустил вниз по холму в ту сторону.

Заросли стали реже, и Грант оказался на небольшой прогалине. Она напоминала поле с огромными кротовыми ямами — кругом высились курганы вырытой земли, и было очевидно, что они простояли так не один год. Их склоны покрылись травой и дикими цветами, а на вершине одного из курганов даже выросло небольшое дерево. На краю поляны стоял покосившийся деревянный сарай, дверь его болталась открытой.

— Сюда! — В тишине голос его прозвучал неуютно громко.

«Вдруг кто-нибудь еще услышит? — подумал Грант. — Впрочем, какая теперь разница? Джексона давно уже услышали бы».

Американец с шумом вывалился на прогалину, сломав по дороге три низко расположенные ветки. Наверное, ему тоже было не по себе — Грант заметил, как, выходя из зарослей, тот прячет «люгер» в карман брюк. Карман красноречиво оттопырился.

Джексон заглянул в пустой сарай:

— Похоже, кто-то побывал тут раньше нас.

— Наверное, жители деревни сломали замок и забрали инструменты.

— Ну и ну! — Джексон с негодованием покачал головой. — Неудивительно, что красные имеют здесь такой успех.

— Им нечего есть, — жестко ответил Грант. — У них уже шесть лет нет нормальной еды. А теперь они стали мячом в международном матче, и их отфутболивают от одной страны к другой. Им же приходится выживать изо всех сил. Именно поэтому коммунисты здесь так популярны. Только они предлагают местным людям надежду.

Джексон с недоверием посмотрел на него:

— Ты что, спятил? Такое нельзя говорить. После того, что случилось на Лемносе, надо считать, что красные висят у нас на хвосте.

— Да, они умеют появляться в самое…

Грант резко развернулся, выхватывая револьвер. Но было слишком поздно. На другой стороне поляны чей-то глаз уже щурился в прорези прицела.

Рид и Марина сидели лицом друг к другу за длинным столом в библиотеке, их разделял бруствер из книг. Принадлежащая Риду половина стола была усыпана скомканными листами бумаги с полузаполненными таблицами, списками, схемами, зачеркнутыми строчками и какими-то художественными эскизами. Марина напротив него ограничилась одной-единственной книгой, листком бумаги и остро заточенным карандашом. И, в отличие от Рида, на ее листке почти ничего не было записано.

Она вздохнула — после такого вздоха собеседник должен спросить, что случилось. Копна белых волос напротив нее так и осталась склоненной над книгами и записями, и слышалось только поспешное шуршание грифеля по бумаге.

— Так все запутано, — произнесла Марина, решив действовать более открыто.

Над книгами показались очки Рида в черепаховой оправе.

— Простите? — встрепенулся он.

То ли он до чего-то докопался, то ли просто забыл, что Марина сидит рядом с ним, — она не поняла.

— Я перелистываю «Одиссею», просто чтобы посмотреть, не найдется ли подсказки — куда Одиссей мог отправиться со щитом.

— Историки и филологи не одно столетие пытались нанести на карту странствования Одиссея, — ответил Рид. — Это невозможно.

— Почему? — удивилась Марина.

Рид надел на ручку колпачок и отложил в сторону здоровенный том труда «Миносский дворец», который мешал им видеть друг друга. Он рассеянно сдвинул очки на кончик носа:

— Как вы думаете, кто написал «Илиаду» и «Одиссею»?

— Если вы ходили в школу в Греции, то ответ на этот вопрос только один: Гомер. — Она рассмеялась. — Пембертон тоже дразнил меня. Он говорил, что это ловушка и поэмы на самом деле никто не писал. Он утверждал, что это результат многовековой устной традиции, передаваемой поэтами из поколения в поколение и меняемой при передаче. — Голос ее погрустнел. — Пембертон объяснял, что искать в этих поэмах первоисточник так же бесполезно, как смотреть в лицо младенца, пытаясь разглядеть там черты его прапрапрадеда.

— Это Пембертон так считал. Я с ним не согласен. Не думаю, что несколько поэтов могли сочинить такие вещи. Мне кажется, требуется один ум, единое видение, чтобы создать что-нибудь столь блестяще целостное. Но нет никаких сомнений, что поэт или поэты (я не утверждаю, что «Илиада» и «Одиссея» написаны одним и тем же человеком) использовали огромный объем информации. Необъятный запас мифов, семейных историй, народных преданий, воспоминаний и традиций. Некоторые эпизоды в поэмах имеют сверхъестественную точность — реки, которых Гомер никак не мог видеть, потому что к его времени они превратились в болота, оружие и доспехи, которые вышли из употребления за полтысячелетие до того времени, когда он создавал поэмы. Вы видели шлем с клыками кабана, который Шлиман раскопал в Микенах? Этот шлем был подробно описан Гомером.

Наверное, Рид заметил, что Марина слушает его невнимательно; он покачал головой и поправил галстук.

— Извините. Возвращаясь к Одиссею, хочу сказать, что поэт черпает сразу из многих источников. И похоже, он все их использовал и все перемешал. В одних эпизодах «Одиссеи» Одиссей вроде бы плывет по западной части Средиземного моря, в других — он где-то возле Египта, а песни с десятой под двенадцатую наполнены символическими обозначениями — сдвигающиеся скалы, сирены, солнечные острова, — обычно все это ассоциируется с регионом Черного моря. Что совсем никуда не годится! Как он может заставлять нас поверить, что Одиссей — умнейший из греков, в конце-то концов, — поплывет на восток, к Черному морю, пытаясь вернуться домой, на Итаку? — Судя по тону, Риду такая мысль казалась очень обидной. — Наверное, именно поэтому Гомер выражается столь туманно. Ведь дело не в том, что он не знает географии. Когда надо, он точен, как Картографическое управление. Он слепил вместе несколько разных историй и теперь пытается замазать швы между ними.

Марина вздохнула:

— Как будто мы до этого все понимали и надо было, чтобы кто-нибудь пришел и напустил туману!

Дверь со стуком распахнулась, и они оба повернули головы. Вошел Мьюр.

— Как успехи?

Рид почесал кустистую бровь:

— Мы с Мариной как раз обсуждали многогранность Гомера.

— Господи боже! — Мьюр плюхнулся на стул. — Ну и что с вами делать? Вы же не станете искать ответы в этой дурацкой поэзии? Разве что если Гомер написал продолжение, которое давно потеряли, и там точно указал, где был закопан щит. И карту приложил.

Он отодвинулся вместе со стулом и пристроил на столе раненую ногу.

— А я, между прочим, кое-что сделал. Я позвонил в Лондон и спросил про нашего друга доктора Бельцига, немецкого археолога, — просто чтобы узнать, известен он нашей службе или нет. Оказалось, у них на него толстенное дело. Нацисты платили ему за его принадлежность к высшей расе, он был одним из прикормленных Гитлером ученых, и его отправили за доказательствами этой их безумной теории. В тридцать восьмом он кое-что копал в Каире, на следующий год крутился возле Спарты, а осенью сорокового года отправился на Кефалонию. Войну провел на Крите. Его не раз обвиняли в том, что на раскопках он использует принудительный труд; местные сравнивали его с гестапо. — Мьюр глянул на Марину. — Ты все это знаешь. Жаль, что мы не успели до него добраться.

— А что произошло?

— В сорок четвертом увидел свой «мене, текел, фарес» и свалил в Берлин. Наверное, думал, что любимый фюрер спасет его. Но нет, вышло так, что его схватили, только не мы, а русские. По сообщению из Лондона, последний раз о нем слышали, когда он был отправлен в Сибирь в некоем забитом народом поезде.

— Как вы думаете, он рассказал русским про таблички?

— Если они догадались его спросить. Принимая во внимание последние события, могу предположить, что догадались. Поэтому я был бы вам признателен, если бы вы перестали играться с поэзией и занялись расшифровкой этой проклятой таблички.

Он сурово глянул на Рида, но на профессора это не произвело никакого впечатления. В течение всего разговора Рид, не отрываясь, смотрел на лист бумаги перед собой, словно загипнотизированный. Сейчас он пару раз моргнул и поднял глаза, рассеянно улыбаясь.

— Что вы сказали? — Он решил, что Мьюр молчит, потому что задал ему какой-то вопрос. — Я вот думаю — а «Хрестоматия» у них есть в библиотеке?

Ружье было нацелено на Гранта. Прищуренный глаз — вот, пожалуй, и все, что он мог разглядеть на лице, почти полностью скрытом под черной бородой. Человек в фуражке, саржевых брюках и шерстяной жилетке напомнил Гранту егерей, которые в дни его детства охраняли леса, принадлежавшие местному землевладельцу. В общем, его в очередной раз поймали как браконьера.

— Пиос эйнаи? — грубо спросил мужчина. И добавил на немецком с сильным акцентом: — Wer sind Sie?^[30]

— Грант.

Грант очень медленно, не переставая улыбаться, убрал револьвер в кобуру. Винтовка следила за каждым его движением. Грант продолжал по-гречески:

— Мы ищем… — и осекся. А что они ищут? Глядя на человека с ружьем, он чувствовал, что с каждой секундой нервничает все больше. — Раскопки.

Среди деревьев что-то зашуршало. Грант напрягся — сколько же там людей? Краем глаза он заметил, как Джексон украдкой тянется к своему карману. Но и грек заметил его жест. Ствол резко повернулся, и палец на спусковом крючке напрягся. Джексон опустил руку.

Шум в зарослях стал еще громче. Кто-то лез через кусты. Грант замер. Сопя и хрюкая, из-под веток показался огромный боров, прошел вниз по холму и начал рыться у основания одной из куч земли. Грант и Джексон смотрели, не веря своим глазам.

— Эумайос, — сказал грек, указывая на борова. — Я привел его поесть желудей.

— Что он там говорит? — нервно спросил Джексон. Рука его напряглась, словно невидимая резинка тянула ее к карману, где лежал пистолет.

— Он просто пасет свою свинью. Свиней, — поправился Грант, когда из леса появились еще четыре и принялись рыть землю в поисках угощения. Он улыбнулся, глядя на свинопаса: — Кали хоири.

— Что ты сказал?

— Я сказал ему, что у него хорошие свиньи.

Грек опустил ружье.

— Кали, — согласился он. — Мясо от желудей становится сладким.

— До войны на раскопки приезжал человек. — Грант смотрел ему в глаза. — Немец. Это здесь он был?

Свинопас подозрительно посмотрел на него:

— Вы немец?

— Англичанин.

— Эла.

Он прислонил ружье к дереву и полез в холщовую сумку, висевшую у него на плече. Рука показалась из сумки с куском хлеба и сыра, завернутым в тряпицу. Он оторвал кусок хлеба и протянул Гранту.

— Эфаристо. Спасибо.

Грант отцепил от пояса фляжку и предложил крестьянину выпить. Они втроем сели на поросший травой холмик и стали смотреть на роющихся в земле свиней.

— Немец…

— Бельциг. Его звали Бельциг.

Сердце у Гранта застучало. Он постарался не показывать своего волнения.

— Вы знали его?

Крестьянин опять посмотрел на него с подозрением:

— А вы?

— Нет. — Грант секунду подумал, какой вариант ответа выбрать, и решил остановиться на правдивом. — Но у нас есть кое-что из его вещей. То, что он здесь нашел.

Свинопас поднял с земли желудь и бросил свинье. Та охотно его съела.

— Смотри. — Он обвел рукой поляну. — Здесь лежать история. Мы тратить жизнь, чтобы откопать его, но день сегодняшний снова закапывать.

— Что он говорит? — жалобно спросил Джексон.

— Вы здесь копали?

Грек кивнул:

— Да. Я работать на Бельциг. Не на нацисты, — подчеркнул он и похлопал по своему ружью. — Я убить многих. Но тогда, перед война, — я работать на Бельциг. Я копать для него.

— И что вы нашли?

— Камни. — Свинопас указал на остатки каменных фундаментов, торчавших, словно зубы, из земли. — Старые камни.

— А черепки?

— Горшки, да.

Он отломал очередной кусок хлеба и принялся шумно жевать.

— А табличку? Глиняную табличку, такую… — Грант показал руками. — Такого размера. На одной стороне старинные надписи, а на другой — рисунок.

Пастух положил кусок хлеба и посмотрел в глаза Гранту:

— Ты ее видеть?

Грант решил проявить осторожность:

— Только на картинке.

— Эла. — Взгляд свинопаса стал отстраненным. — Как только найти, мы сразу понять, она непростая. У Бельциг лицо, как волк. Он говорить, никогда такое не находить. Говорить, это секретная карта, спрятанное сокровище. Ха. — Он сплюнул. — Лучше бы он молчать. Ставрос его слышать.

— Кто такой Ставрос?

— Мой родственник. Он тоже работать на Бельциг. Один ночь он идти к Бельциг в палатку и брать табличка. Бельциг очень злой, хочет всех убить. Но Ставрос он не найти.

— А что случилось со Ставросом?

— Я думать, он везти ее в Афины продавать. Война идти, мы голодать. Украсть у немцев. — Он пожал плечами. — Они у нас больше украсть.

— Ставрос потом вернулся?

— Нет. Дядя сказать, он уйти партизан. Немцы его убить. — Он подбросил в руке желудь и грустно улыбнулся. — Бельциг отомстить.

— А Бельциг? Он еще приезжал?

— Нет. Он забрать, что найти, наверное, в Германию, я думать. И никогда на Кефалония не приезжать.

Грант немного подумал:

— А вот та штука, которую он нашел. Она только одна была? Или две?

— Одна. И Ставрос ее украсть.

— Что за хрень эта ваша «Хрестоматия»? Звучит как болезнь, о которой не хочешь говорить жене.

Лицо Рида хранило все то же вежливое открытое выражение. И только небольшое подергивание уголков губ выдавало его неприязнь.

— Это книга. Ну, или была такая книга. Сейчас она осталась только во фрагментах.

— Опять фрагменты, черт их… И что нам с них?

Рид скупо улыбнулся:

— Может, они принесут вам то, что вам так нужно.

— Словарь к линейному письму Б?

— Давно потерянное продолжение к сочинениям Гомера.

Рид встал со стула, вытер о брюки запачканные чернилами руки и вытащил из картотеки длинный ящик. Он стал перебирать пожелтевшие карточки, бормоча что-то себе под нос.

— Ага, вот оно…

Он оглядел полки, словно человек на вокзале, который пытается найти в толпе знакомое лицо. Его взгляд постепенно поднимался к потолку, пока не остановился на самой верхней полке шкафа раза в два выше его роста.

— Я достану.

Марина подкатила стремянку. Когда она начала карабкаться, лестница заскрипела и опасно зашаталась. Рид встал на нижнюю ступеньку, чтобы придавить лестницу своим весом, а Мьюр тем временем попытался заглянуть Марине под подол.

— Если это давно потерянное продолжение, как же оно оказалось в библиотечном каталоге? Только не говорите мне, что за последние две тысячи лет никто не додумался туда заглянуть.

Рид настолько не обратил на него внимания, что Мьюр даже засомневался — а произнес ли он хоть что-нибудь вслух? Марина, потянувшись на последней ступеньке так, что чуть не потеряла равновесие, ухитрилась вытащить толстую книгу в жестком переплете. С полки поднялось облако пыли, Марина чихнула, пошатнулась и отчаянно замахала руками. Это не помогло. Лестница закачалась, словно маятник, и заскрипела столь громко, что Рид решил — сейчас она развалится на куски. Марина, вскрикнув, выронила книгу и схватилась за край полки.

Книга полетела вниз, как камень, и с глухим звуком приземлилась прямо в руки Рида. Он вздрогнул, отложил ее в сторону и снова взялся за лестницу, чтобы Марина могла безопасно спуститься. Она одернула платье, которое в суматохе немного задралось.

Рид положил книгу на стол и открыл обложку. С первой страницы выпали две дохлые мухи.

— Ее, наверное, две тысячи лет никто не брал.

— «Хрестоматия» — литературная антология, что-то типа «Ридерз дайджест» античной литературы. Примерно в пятом веке до нашей эры ее собрал ученый по имени Прокл, о котором мы почти ничего не знаем.

Рид начал переворачивать страницы, и остальные увидели, что это не простая книга. Скорее, она походила на альбом для вырезок, целиком заполненный маленькими квадратиками отпечатанной бумаги, вырезанными ножницами из большого листа и приклеенными к чистым страницам. Те, которые уже отлетели, были прикреплены к своему месту липкой лентой. Кажется, работа тут закончена не была — многие вставки были вычеркнуты или исправлены от руки, или поверх них было написано что-то другое. Кое-где были добавлены отдельные предложения. На других вставках — целые абзацы. И все — на греческом.

— Это собрание сохранившихся отрывков. — Рид провел пальцем по странице.

— Вы имеете в виду — отрывков пергамента, папируса или на чем там писали?

Рид покачал головой:

— Не совсем и не всегда. Гораздо чаще это маленькие отрывки текста, который дошел до нас в виде цитат, употребленных в других работах, — тех, которые почти не претерпели изменений. Представьте творения Шекспира. Если бы у нас не было полных текстов его пьес, мы бы все равно смогли их восстановить, ну хоть частично, из работ исследователей, которые их цитировали. Некоторые цитаты перекрывают друг друга, значит, их можно соединить, для других отрывков можно вычислить их приблизительное положение в тексте, зная в общих чертах сюжет. Время и исторические события делают все, чтобы свести плоды трудов человека на нет, но сделать это нелегко. Следы человеческих усилий остаются, словно осколки керамики, закопанные в почву. Ну вот. — Его палец остановился на длинном отрывке, занимавшем почти целую страницу. — «Эфиопида», поэма Арктина Милетского.

— А мне показалось, вы говорили, что это какой-то Прокл, — сказал Мьюр.

— Прокл написал «Хрестоматию», — терпеливо пояснил Рид. — Но он всего лишь сделал выдержки из других авторов, в данном случае — из Арктина Милетского. Позднее некоторые писцы, которые переписывали «Илиаду», вставили отрывки из текста Прокла в качестве дополнительного материала.

— Ну надо же, какой живучий, — удивилась Марина. — Почти все равно что вирус, который переходит от одного носителя к другому до тех пор, пока не найдет самого стойкого.

— Мы не об этом, — отрезал Мьюр. — Что там написано?

— Надо бы заявить в полицию.

Грант посмотрел на Джексона. Они возвращались вниз, хрустя подошвами по опавшим веткам и желудям.

— Его братец украл эту штуку, так? Наверное, он и сам знает больше, чем говорит. Я себе это так представляю: мы сообщаем местным ребятам, и они его тащат в кутузку на допрос. Они, наверное, болваны, да нам-то какое дело? Может, они его слегка смягчат. Так или иначе, он окажется там, где нам нужно. — Джексон поймал недоверчивый взгляд Гранта. — Что такое? Я читал твое личное дело и знаю, чем ты занимался во время войны. Да и девица эта. Неужели все это правда? Нелегко, наверное, было.

— Лучше не обращаться в полицию, пока мы можем этого не делать, — твердо заявил Грант.

Он сердито потряс головой. Что-то тут не сходилось, но он не мог понять что. Словно заканчиваешь собирать головоломку — одного кусочка не хватает, а деталей в коробке уже не осталось. Джексон, оказывается, что-то говорил.

— Что?

— Я говорю, можно пригнать народ, пусть копают на холме. Мы ведь пытаемся найти вторую половину таблички, правильно? Если этот, со свиньями, заявляет, что они нашли только одну часть, наверное, вторая тут так и лежит. Так профессор говорит.

— Вторую часть. — Грант остановился. — Бельциг знал, в чем ценность таблички. Если он нашел только половину, почему не вернулся, чтобы поискать вторую?

Джексон, кажется, смутился:

— Почему?

Но Грант уже про него забыл. Он бросился назад, вверх по склону, продираясь через кусты не разбирая дороги. В спешке он забыл об осторожности. Нога соскользнула с незакрепленного камня, толкнув его вперед; Грант сбился с шага, замахал руками и почти восстановил равновесие, когда торчащий древесный корень нанес ему удар прямо в челюсть. Он перевернулся, пролетел через куст и приземлился лицом в грязь. Из-за жирного рыла на него в упор посмотрели свиные глазки. Потом свинья отвернулась и, укоризненно хрюкнув, снова занялась едой. Свинопас на другой стороне поляны вскочил на ноги:

— Забыл что?

Грант поднялся на ноги и отряхнулся. Его лицо было покрыто грязью, а ободранная ладонь кровоточила.

— Табличка, на которой надписи и рисунки. Вы одну нашли?

— Один, да.

— И ее украл твой брат.

— Да.

Грант сделал глубокий вдох, ощутив на языке вкус пыли:

— А скажи — табличка, когда вы ее нашли, была сломанная или целая? Один кусок?

Похоже было, что грека вопрос озадачил:

— Один. Мы нашли один.

— Да, но… — Грант расстегнул карман рубашки, вытащил фотографию Пембертона и вложил в руки недоумевающего грека. — Вы вот такую нашли?

Свинопас посмотрел на фотографию. Двойная выдержка сделала изображение нечетким, но очертания таблички просматривались довольно ясно.

— Ну?

Грек покачал головой:

— Мы один нашли. А это половина.

Рид в очередной раз поправил очки.

— Как вы знаете, и «Илиада», и «Одиссея» основаны на более древнем цикле историй о Троянской войне. Они повествуют об отдельных эпизодах — гневе Ахилла, возвращении Одиссея. Но после успеха Гомера другие честолюбивые поэты тоже решили попробовать свои таланты и описать Троянскую войну. Они особенно стремились заполнить оставленные Гомером пробелы, так, чтобы в конце концов полная история Трои — от похищения Елены до окончательного возвращения домой греческих победителей — могла быть отражена в эпической поэзии. Работа неблагодарная, потому, наверное, тексты и не сохранились. Никто не верит, что можно улучшить «Гамлета», если написать еще пять пьес по истории средневековой Дании. — Он посмотрел на Мьюра. — «Эфиопида» и есть то самое потерянное продолжение «Илиады». В нем описывается последняя битва Ахилла и его гибель. И… — Он провел пальцем по неровным строчкам греческих слов, шевеля губами. — И что происходит потом. Они выставляют тело Ахилла, и его мать, морская нимфа Фетида, приходит его оплакивать. Затем она забирает его тело с погребального костра и увозит на… Белый остров? — Палец, зависший над страницей, дрожал, но лицо сияло. — Да. На Белый остров.