"Спенсервиль" - читать интересную книгу автора (Демилль Нельсон)

Глава двадцатая

В субботу телефон на ферме Лондри зазвонил в двадцать минут девятого утра. Кит в это время варил себе на кухне кофе. Он снял трубку:

— Да?

— Кит, мне нужно с тобой поговорить.

Он отставил кофейник с плиты.

— У тебя все в порядке?

— Да. Я звоню из города, из автомата. Мы не могли бы с тобой где-нибудь встретиться?

— Конечно. А где?

— Что, если на том месте, где устраивают ярмарки? Сегодня там никого не будет.

— Тогда и нам там нечего делать. Слушай, а ты помнишь озеро Ривз — то, что чуть южнее моей фермы?

— Это там, где мы катались на коньках?

— Да. Прихвати хлеба или еще чего-нибудь и поезжай туда кормить уток. Я там буду через двадцать минут. У тебя правда все в порядке?

— Да. Нет, — поправилась она. — У тебя есть винтовка. Я видела…

— Понял. А сейчас ты в безопасности?

— Да, все в порядке. Извини. Я просто тревожусь за тебя. Он что-то заподозрил…

— Через двадцать минут, — перебил ее Кит и добавил: — Если за тобой будут по дороге следить, все равно приезжай на озеро и покорми уток, только оставь дверцу машины открытой как знак. Поняла?

— Да.

— И не беспокойся. — Кит повесил трубку, поднялся наверх и открыл гардероб в своей комнате. Он отыскал там бинокль, потом взял два полных магазина. Один он положил в карман, другой вставил в М-16 и передернул затвор, посылая патрон в патронник.

Кит повесил бинокль на шею, закинул винтовку за плечо, спустился вниз и вышел из дома. Пересек дорогу и бегом направился к конюшне Дженкинсов.

Не прошло и пяти минут, как он оседлал кобылу, уселся верхом, легонько шлепнул ее по боку и, выехав из ворот конюшни, снова пересек дорогу и въехал в лес.

Кобыла сама выбирала путь между деревьев, направляясь вниз по склону холма, туда, где протекала неглубокая речка; Кит только пригибался, уклоняясь от веток. Возле реки он натянул поводья и повернул к югу, в сторону озера.

Не доезжая сотни ярдов до того места, где река выходила из леса на открытое пространство, Кит остановил лошадь, спешился и привязал ее к молодому дереву.

Он прошел еще немного вдоль берега пешком и остановился под самыми последними деревьями, в тени, в нескольких ярдах от залитого солнцем берега озера. На поросшем травой противоположном берегу, полого спускающемся к воде, никаких машин не было — вообще вокруг, насколько хватало взгляда, не виднелось ни одной машины.

Единственное тут шоссе находилось в нескольких сотнях ярдов дальше к югу и проходило по противоположному склону холма, поэтому сама дорога с того места, где стоял Кит, была не видна, но время от времени за холмом проплывала брезентовая или алюминиевая верхняя часть кузова очередного крупного грузовика.

Кит посмотрел на часы: без четверти девять. В голове у него постоянно крутилась одна и та же мысль: что же такое произошло за время, прошедшее между той его встречей с Энни два дня назад, и ее сегодняшним утренним звонком?

Без чего-то девять на гребне холма показался передок машины; она перевалила через вершину и прямо по высокой траве стала спускаться к озеру. Но это был не «линкольн», а «форд-фэрлейн»: машины такого типа использовала полиция Спенсервиля, часть из них была с официальной полицейской маркировкой, часть выглядела внешне совершенно обычно; приобретались все они, несомненно, в «Бакстер моторз».

Машина — опознавательных знаков полиции на ней не было — остановилась почти у самой кромки берега, там, где кончалась трава и начиналась полоска размокшего грязного грунта. Кит поднес к глазам бинокль. Дверца со стороны водителя открылась, и из машины вышла Энни, одетая в белую блузку с красной юбкой. Она постояла немного возле открытой дверцы, огляделась по сторонам, потом захлопнула дверцу.

Энни спустилась к кромке воды, в руках у нее была буханка хлеба. Кит видел в бинокль, как она с отсутствующим видом разорвала упаковку и стала бросать в воду целые ломти, даже не кроша их[23]. Несколько десятков птиц — уток и гусей — подплыли и принялись клевать хлеб. Энни на них не смотрела: она почти непрерывно оглядывалась назад через плечо.

Кит выждал еще несколько минут, потом вышел из-под деревьев, помахал рукой и, огибая озеро, направился к ней.

Она увидела его, бросила себе под ноги остатки буханки и заспешила вдоль берега ему навстречу.

Когда расстояние между ними стало поменьше, Кит разглядел, что выражение лица у нее было обеспокоенное, но не отмеченное страхом или ужасом. Она улыбалась, а на последних ярдах десяти пустилась бегом и буквально прыгнула ему в объятия, обвив его руками и обхватив ногами.

— Привет, мистер Лондри!

Они поцеловались, потом она съехала по нему на землю, взяла его за руки и сказала:

— Я так рада тебя видеть. — Затем глянула на торчавший у него из-за плеча ствол винтовки и добавила: — Быть может, это и лишнее.

— Я просто вышел поохотиться на лис[24]. Давай-ка держаться ближе к лесу.

Они двинулись рядом вдоль берега, и, пока шли, Энни несколько раз оглянулась.

— По-моему, за мной никто не ехал, — сказала она. — Я сегодня утром отогнала свой «линкольн» в «Бакстер моторз» и сказала, что у него стучит двигатель. Они мне дали взамен напрокат эту машину. Этот чертов «линкольн» тут, куда ни поедешь, всюду бросается в глаза. Думаю, потому-то отец Клиффа и подарил мне его.

— Из твоих слов можно заключить, что кое-какой опыт романов на стороне у тебя все-таки есть, — улыбнувшись, заметил Кит.

— Нет, сэр, никакого. Но я очень хорошо продумала, как мне необходимо будет действовать, если возникнет такая потребность. А ты-то сам каков хитрец, а? «Оставь дверцу открытой, если за тобой будут следить».

— Это я на своей работе научился. А вне работы занимался только теннисом. Что, тетя Луиза что-нибудь подпортила? — спросил Кит.

— Немного. Но она не виновата. Клифф взял за правило заезжать к ней, а ей почему-то вздумалось сказать ему, что я у нее ужинала, вот он меня и спросил, чем тетка меня кормила.

— Да, все проблемы возникают именно из-за деталей.

— Совершенно верно. А я совсем не способна их запоминать, Кит. Ну, так или иначе, но у него возникли подозрения. Они у него постоянно возникают. Но на этот раз он прав.

Они дошли до деревьев и пошли по берегу вдоль речки. Здесь, куда почти не доставали лучи солнца, было прохладнее; деревья, по большей части ивы и березы, уже начали приобретать осенние краски. Кит всегда любил здешнюю осень — время, когда деревья одевались в яркие красочные уборы, когда созревали тыквы и готовили сидр, время охоты и уборки урожая. Ни в одной из тех стран, где ему довелось побывать, не видел он подобной осени; и когда он думал о доме, вспоминал родные места, то чаще всего они представлялись ему не в летнем, а именно в осеннем наряде.

Энни постучала его по плечу и кивком головы показала вперед.

— Это твоя лошадь?

— Дженкинсов, что живут через дорогу. Беру ее у них напрокат.

— Так вот как ты сюда добрался! Что, за тобой все еще следят?

— Возможно. Не хотел проверять это сегодня утром.

— Неужели ты не можешь обратиться в суд или сделать что-то еще?

— Да мне даже нравится их внимание.

— А мне нет. — Энни подошла к кобыле и потрепала ее по шее. — Хороша! Мы раньше много ездили с тобой верхом. Помнишь?

— Помню. А сейчас ты ездишь?

— Нет. Но хотела бы. — Энни скинула туфли, сняла колготки, потом отвязала поводья и повела лошадь к ручью. — Она же пить хочет.

Кит снял с плеча и повесил на сучок винтовку, положил на пенек бинокль, а сам уселся на поваленное дерево и стал наблюдать за Энни.

— Ты ее кормил? — спросила Энни.

— Да, часов в семь. А меня самого никто пока что не накормил.

Энни рассмеялась.

— Ох уж эти холостяки, какие они всегда беспомощные! Отодвинь от них тарелку на десять сантиметров в сторону, и они помрут с голоду. А кто о тебе заботился все эти годы? — поинтересовалась она, не поднимая глаз.

— «Анкл Бенс»[25].

Энни напоила лошадь, подвела ее назад и снова привязала к дереву.

— У тебя была хорошая жизнь, Кит? — спросила она, искоса глянув на него.

— Да.

— И у меня тоже, даже несмотря на этот брак. Я научилась находить радости в других вещах.

— Ты всегда и во всем умела отыскать хорошее. А я в любой ситуации видел лишь темную сторону, даже на солнце искал пятна.

— Ну, не всегда. Ты хотел казаться циничнее, Чем был на самом деле.

— Так уж ты меня хорошо знаешь!

— Достаточно хорошо. — Она подошла к стволу, на котором сидел Кит, и улеглась вдоль него на землю, положив босые ноги Киту на колени.

— Замерзли, — пожаловалась она.

Он вытер ей ступни насухо своим носовым платком и принялся растирать их.

— Хорошо!

— Как у нас со временем, не поджимает?

— Наплевать, какая разница?

— Нет, не наплевать.

— Ничего, все в порядке. Я сейчас в городе, выполняю поручения, которые он мне оставил на субботу. А сам он уехал с дружками в Мичиган, на Грей-лейк ловить рыбу. У нас там охотничий домик. Вернется только к вечеру.

— Ты уверена?

— У него два излюбленных занятия: травить меня и ездить с дружками на охоту или на рыбалку. Но второе доставляет ему даже больше удовольствия. — Энни на минуту задумалась, потом сказала: — Господи, как я ненавижу этот домик! Но я рада, что ему там нравится. Хоть на какое-то время он уезжает… и мы с тобой можем побыть вместе, пока он там.

— А ты с ним туда не ездишь?

— Иногда. Несколько раз мы ездили туда одни, — добавила она, — без друзей и даже без ребят, только вдвоем, и там он становился совсем другим человеком. Не то чтобы лучше, а впрочем, и не хуже, чем обычно… просто каким-то другим… спокойным… погруженным в себя… как будто бы… не знаю… словно он витал мыслями где-то далеко-далеко. Но я не люблю ездить с ним туда вдвоем, и обычно мне удается как-то откручиваться от таких поездок.

— Ну, ладно; так что же произошло? — спросил Кит, продолжая массировать ее ступни и икры.

Энни прикрыла глаза.

— Мы с ним вчера за ужином немного поскандалили. Вначале из-за того, что еда подгорела. — Она рассмеялась. — Я это нарочно сделала!

— Тебя послушать, так с тобой жить — не соскучишься.

— Не знаю. Так вот, потом он попытался поймать меня на том, что я ела на ужин у тети Луизы, дальше мы перешли к тому, как там Венди в одном общежитии с мальчиками, и наконец добрались до Кита Лондри, того типа — я цитирую, — который дрючил меня целых шесть лет подряд, а теперь, мать твою, заявился и хочет поселиться по соседству, — конец цитаты. И тут он снова попытался поймать меня на том, видела я тебя или нет. Я подумала, что это уже должно быть ему известно, и сказала, что да, мы случайно столкнулись с тобой на почте.

Кит одобрительно кивнул и сказал:

— Умно, молодец.

— Ну, настроение у него от этого не улучшилось. Он по-прежнему злится и что-то подозревает. Вот это я и хотела тебе рассказать. Но, пожалуй, ты и сам все это знаешь. Он говорил, что вчера заезжал к тебе, — добавила Энни.

Кит ничего не ответил.

Она сняла ноги с его колен, поднялась с земли и пересела на поваленное дерево, рядом с Китом.

— Прости. Не надо мне было все это тебе рассказывать, — сказала она, взяв его за руку.

— Энни, когда я садился в Вашингтоне в машину, чтобы ехать сюда, я понимал, к чему все это приведет. И знал, что мне здесь нужно.

Энни сжала его руку.

— Но ты ведь не знал всего, ты даже не подозревал, что тут происходит.

— Единственное, чего я не знал, так это что ты сама обо всем этом думаешь.

— Знал, Кит. Должен был знать.

— И твоя, и моя тетки могли бы читать твои письма не краснея, — улыбнулся он.

— Мои письма? А разве не ты подписывался «искренне твой»?

— Ничего подобного. Я имел в виду «с любовью», — добавил он.

Они посидели немного молча, прислушиваясь к журчанию воды, к тихому всхрапыванию лошади, к шелесту листьев и пению птиц. Потом Энни проговорила:

— Ты ведь понимал, правда, что я по-прежнему любила и ждала тебя?

— Понимал. Но мог так никогда и не приехать.

— Я всегда знала, что ты приедешь. — Она подняла ветку и принялась чертить ею на земле. — Но если бы ты и не приехал, никого другого у меня все равно не было бы. — Она вытерла набежавшие слезы, глубоко вздохнула и, все так же глядя перед собой в землю, сказала:

— Господи, я все время боялась… что тебя могут убить, что ты на ком-нибудь там женишься, боялась, что ты меня разлюбил.

— Нет.

— Но чего ты ждал? Почему?

— Сам не знаю… сначала, когда я еще только уехал отсюда, мы вроде оба на что-то дулись… потом, перед тем как меня отправили во Вьетнам, я вдруг подумал, что меня могут там убить, я могу потерять руку или ногу, или еще что-то случится…

— Если бы я была твоей женой, я бы за тобой ухаживала, заботилась бы о тебе. А если бы стала вдовой, то навсегда осталась бы тебе верна и хранила бы о тебе память.

— Ну, слава Богу, что тебе не пришлось всем этим заниматься. Потом, когда я приезжал домой… не знаю… просто как-то не получалось дозвониться друг до друга. А спустя некоторое время ты вышла замуж, и я тебя возненавидел, затем возненавидел самого себя, а потом просто пролетали как-то незаметно год за годом… письма то приходили, то нет… у тебя появились дети, была своя жизнь… я считал, что у тебя дом, друзья… ты ведь никогда не писала мне о своей семейной жизни…

— А ты ни разу не написал мне ни слова о своих чувствах.

— Писал.

— О нас ты ни слова не написал. Ни разу.

— И ты тоже.

— Я хотела… но боялась. Боялась, что письма могут перехватить.

— Я тоже этого опасался.

Она снова вытерла глаза и попыталась улыбнуться.

— Какие же мы дураки! Двадцать лет писали друг другу о чем угодно, и за все это время ни один из нас так и не отважился написать «я тебя люблю» или «я без тебя скучаю».

— Да. — Он немного помолчал. — А знаешь, в этом месяце будет ровно двадцать пять лет с тех пор, как мы простились с тобой в твоей квартире в Колумбусе.

— Да. Даже не верится. — Она положила руку ему на колено. — После того как ты тогда уехал, я ревела несколько недель подряд не переставая. Потом взяла себя в руки и целиком погрузилась в учебу. У меня никого не было…

— Да для меня не важно, был кто или нет. Честное слово.

— Дай мне договорить. Так вот, я постепенно стала понимать, что… у меня стали накапливаться против тебя гнев и раздражение… а когда женщины злятся, они всегда становятся язвительными и недоброжелательными.

— А я и не знал.

— Не перебивай! — Она ущипнула его за ногу. — Так вот, я пошла к нашему университетскому психоаналитику, и он постарался мне помочь. Он объяснил, что я коплю на тебя злость, потому что для меня это единственный способ справиться с возможностью потерять тебя, если ты уйдешь к другой женщине или если тебя убьют. Он сказал, что на самом-то деле я влюблена в тебя, и посоветовал мне написать тебе об этом.

— Что-то я не помню, чтобы ты последовала этому совету.

— Ты и не мог получить этого письма: я его разорвала на мелкие клочки. Потом написала второе и тоже порвала его. И так раз, наверное, десять, не меньше. Только потом до меня дошло, что я все еще злюсь, переживаю свою обиду, чувствую себя преданной. Я вспомнила одну вычитанную где-то фразу: мужчины, которые счастливы дома, не уходят воевать.

— Но даже счастливым мужчинам иногда не сидится на одном месте.

— Ну, тебя-то ведь рядом со мной не было, чтобы мне это объяснить. А когда ты звонил, то голос у тебя был какой-то совсем чужой.

— У тебя тоже.

— Я знаю. Терпеть не могу телефоны. Вот я и заводила себя все сильнее, пока не решила, что начну встречаться с другим. Хочу, чтобы ты знал, Кит: я никогда ни одного из них по-настоящему не любила. Или, во всяком случае, не так, как я до сих пор люблю тебя. Да нет, я их вообще не любила. — Энни вдруг рассмеялась и добавила: — Они меня все до одного сами бросили. И все жаловались на одно и то же: «Энни, ты холодная, высокомерная, эгоистичная, думаешь только о себе», ну и все такое. Но это неправда. Просто я любила другого.

— Если не хочешь, можешь дальше не рассказывать.

— Но я хочу. Так вот, я отправилась в Европу, чтобы уехать от всего этого подальше. И была просто потрясена той красотой, которая мне там открылась… Что я в общем-то видела, где успела до этого побывать? Спенсервиль, Боулинг-грин и Колумбус. И каждый раз, когда я видела что-то особенно поражавшее или трогавшее меня, я говорила: «Кит, посмотри! Как прекрасно, правда?» — Она опустила голову, закрыв лицо руками и уперевшись локтями в колени. — Прости меня… Я уже столько лет не плакала, а в последнее время реву почти непрерывно.

— Нашла за что извиняться.

Она откопала в кармане бумажный платок и высморкалась.

— Да… так вот, когда я вернулась назад, моя двоюродная сестра как раз выходила замуж, и я была у нее на свадьбе подружкой невесты; там-то я и встретилась с Клиффом Бакстером.

— Я слышал об этом кое от кого, кто там был. А потом мать написала мне, что у вас состоялась помолвка и что я дурак.

— И твоя мать была права. Да и моя тоже. Она говорила мне, чтобы я за него не выходила. Самое смешное, что моему отцу он поначалу понравился. Похоже, он тогда многим нравился, и парням, да и женщинам тоже. Женщинам — потому, что у него каждый год появлялась новая машина, в нем чувствовалось какое-то обаяние, и он был красив. У него и сейчас новая машина.

— Энни…

— Помолчи. Да, а у меня тогда еще было мало опыта по мужской части, и сама я не могла разобраться… Я думала: что ж, второго Кита уже не будет, а Клифф — он вот, рядом, у него хорошая и престижная работа, его не призовут в армию, и к тому же я ему всегда нравилась; а другие ребята кто в армии, кто уже женат. Как же я тогда совсем по-провинциальному мыслила, какой была глупой и наивной! Ты себе можешь представить нечто подобное?

— Разумеется. Мы оба были такими, Энни.

— Да, это верно. Так вот… он мне сделал предложение выйти за него замуж… ты не поверишь, он даже опустился при этом на одно колено… и мне все это очень польстило: я тогда была о себе самого последнего мнения, такая глупая.

— Энни, ну а все-таки почему ты вышла за него замуж? — спросил ее Кит. — Только честно. Ты ведь должна это знать; и должна сказать мне.

Она посмотрела на него, встала и только тогда ответила:

— Чтобы отплатить тебе.

Он тоже поднялся; они стояли и молча смотрели друг на друга.

— Ты негодяй, — сказала она. — Ты хоть понимаешь, что ты со мной сделал? Понимаешь? Я ненавижу тебя. Ненавижу за то, во что ты меня превратил, за то, что я из-за тебя наделала!

— Я понимаю. Сейчас легче стало, когда высказалась?

Энни кивнула.

Он взял ее за руку, они уселись рядом у самого края воды и стали вместе смотреть на бегущий мимо журчащий поток.

— Спасибо, — проговорила она. — Мне действительно стало легче.

— И мне тоже.

— Теперь я тебя уже больше не ненавижу, — добавила она.

— Ну, разве что самую малость.

— Нет, совсем. Теперь я злюсь сама на себя.

— И я тоже. Но мне кажется, мы сможем простить сами себя, если на этот раз сделаем все как надо.

— А ты и в самом деле больше уже на меня не сердишься? — спросила его Энни. — Я имею в виду, за то, как я стала относиться к тебе, когда ты ушел в армию, и за то, что я вышла замуж за Клиффа?

— Раньше я злился. Ты это и сама знаешь. Но потом до меня стало понемногу кое-что доходить. Мы никогда не писали об этом прямо, но сам факт, что мы переписывались, поддерживали какие-то отношения, был признанием того, что мы оба совершили ошибку, что каждый из нас сожалеет о случившемся и что мы как бы извиняемся, прощаем и по-прежнему любим друг друга… хотя ни один из нас не написал прямо «я сожалею, прости меня, я тебя люблю». Я рад, — добавил он, — что ты решилась заговорить об этом. Значит, ты чувствуешь, что со мной можно говорить.

— Да. И ты первый мужчина, которого я назвала негодяем, с тех самых пор… ну, когда ты как-то обедал там, в университете, с этой маленькой сучкой, не помню, как ее звали.

— Карен Райдер.

— Вот негодник! — Энни рассмеялась.

Они долго сидели, молча глядя на журчащую воду и думая каждый о своем, потом наконец Энни проговорила:

— Как здесь тихо и спокойно! Когда мои ребята были еще маленькие, я часто привозила их сюда ловить рыбу. А зимой учила их тут, на озере, кататься на коньках. Мне кажется, они тебе понравятся. Они оба в меня.

— Это хорошо.

— Но теперь ведь они уже не дети, верно? Совсем уже взрослые.

— Ну, тогда они нас обскакали. Мы с тобой взрослеть никак не хотим.

— Мы просто стали старше. А мне бы хотелось превратиться снова в ребенка.

— В чем же дело? Выбери себе возраст по душе и такой и оставайся. Это теперь мой новый принцип.

Энни рассмеялась.

— Ладно, тогда пусть мне будет двадцать один.

— А знаешь, дорогая, фигура у тебя как раз для этого возраста.

— Заметил все-таки! У меня даже размер остался тот же самый, какой был в колледже. Я очень горжусь тем, как я выгляжу. Пустой я человек, да?

— Это хорошо. Я сам такой. Кстати, ты тогда очень хорошо смотрелась в джинсах. А куда это ты сегодня так вырядилась?

— Н-ну… он требует, чтобы, отправляясь в город, я была прилично одета. Я даже в бассейн не могу сходить: как же, ведь меня увидят в купальнике… А как-то раз он заехал в школу — мы там занимались аэробикой — и увидел, что мужчины и женщины занимаются вместе, углядел, во что я там одета, и был так потрясен, что просто потерял над собой всякий контроль. Так что теперь я занимаюсь аэробикой дома… Извини, тебе это все неинтересно.

— А тебе дозволяется заниматься сексом с всадником, которого ты случайно встретила в лесу?

— Знаешь, это один из самых частых моих снов.

— Вот и хорошо. — Он поднялся и огляделся по сторонам. — Тут, правда, не очень удобно.

— Ну, Кит, придумай что-нибудь! Вон… пойдем-ка обратно на то бревно. — Энни взяла его за руку и подвела к упавшему дереву, на котором они сидели раньше. Тут она сняла с него рубашку и положила ее на ствол. — Садись. Нет, вначале сними штаны.

Он сбросил ботинки и стянул с себя джинсы, а Энни тем временем расстегнула блузку и под ней бюстгальтер. Потом сняла с себя трусики.

— Не стоит раздеваться совсем, — сказала она, — а то вдруг кто-нибудь на нас наткнется. Тогда я скажу, что просто собирала грибы, а тебя вовсе и не знаю.

— Умница. Ну, давай… — Оставшись в трусах, он уселся на бревно, а Энни, не снимая юбки, блузки и бюстгальтера, опустилась к нему на колени и, держась за его плечи, перебросила ноги через бревно. Потом запустила руку под юбку, отыскала его член и направила в себя.

— Ой!.. как хорошо…

Она обвила его руками и крепко прижалась к нему.

— Свалимся назад, — проговорил он, упираясь руками в бревно.

— Ну и что? — Продолжая ритмично двигаться, она положила голову ему на плечо. — А так… совсем другое ощущение… тебе как?

— Отлично.

— Мы еще не падаем?

— Нет, я держусь.

Медленно и ритмично двигаясь, Энни прижалась к нему грудью; потом ее движения ускорились, дыхание участилось. Вдруг она напряглась, застыла на мгновение, и они оба, вместе и одновременно, кончили.

Тело ее обмякло, и она повисла у него в объятиях, с трудом переводя дыхание. Примерно через минуту она сказала:

— Я себя чувствую как самая настоящая шлюха. Просто замечательно! И как нам теперь разъединяться из такого положения?

— Погоди, сейчас встреченный тобой в лесу всадник что-нибудь придумает. — Кит обхватил ее руками, поднялся и отошел на пару шагов от бревна. Энни скользнула по нему вниз и встала на ноги, они обнялись и поцеловались. — Отлично у нас получилось, — улыбнулся он.

— Мне понравилось. — Она положила руку ему между ног и сказала: — Надо нам привести себя в порядок.

— Не надо, я хочу остаться так.

— Да неужели? — Она подобрала с земли свои трусики, намочила их в ручье и обтерла вначале его, потом себя. — Вот так. Терпеть не могу ходить, когда что-нибудь прилипает.

— Смешная ты.

— А я себя так и чувствую. Весело, и прыгать хочется. — Она зашвырнула трусики в кусты. — Совсем как ребенок. Не занималась этим вот так, под открытым небом с самой школы. В следующий раз устроимся у тебя в амбаре, а потом в моей машине, на заднем сиденье.

— Можно еще и в мотеле.

— И там тоже.

Он поднял брюки, но Энни остановила его.

— Не надо. Сними-ка трусы. Никогда не видела голого мужика в лесу. Жаль, что фотоаппарата нет. И носки тоже.

Он скинул и то и другое.

— Знаешь, я даже стесняюсь.

— Повернись-ка. — Она подошла к нему сзади и пробежала пальцами по его спине, по пояснице, сжала ягодицы. — Да у тебя одни мускулы!

— Ты что, в тюрьме работала? Можно мне одеться?

— Нет, повернись-ка.

Он повернулся к ней лицом, и Энни провела руками по его груди и животу.

— Я же тебе говорила, что не могу оторваться от тебя… — Она посмотрела ему на живот. — А это что такое?

— Синяк.

— О-о… — Она застегнула бюстгальтер, потом блузку. Кит тоже оделся.

Энни снова отошла к берегу речки и села там на освещенном солнцем пятачке, прислонившись спиной к иве.

Кит подошел и сел с ней рядом.

Энни бросала в воду веточки, наблюдая, как их уносит вниз по течению, кружит вокруг камней.

— Что там между вами произошло, когда он приезжал к тебе? — спросила она.

— Примерно то, чего и следовало ожидать.

— Расскажи.

— Ну, он психовал гораздо сильнее, чем этого требовали обстоятельства, поэтому я сперва подумал, что он узнал о твоем приезде ко мне, и… поначалу я здорово волновался. О тебе.

— Спасибо.

— Но потом он на меня навалился, и тогда я малость заволновался и о самом себе тоже. Однако потом понял, что ему ничего не известно, просто он дурак.

— Он был один?

— Нет. С ним приехал еще один полицейский. Уорд. Ты его знаешь?

— Да, это тот, который постоянно приставлен ко мне. А Клифф дал мне понять, что был один, — добавила она.

Сознавая, что говорить этого не стоит, Кит тем не менее сказал:

— Если бы он был один, живым бы он не ушел. Энни помолчала, потом проговорила:

— Он просто трус и лгун.

— Он еще и очень опасен, Энни. Будь осторожна.

— Он пока ни разу за всю жизнь не ударил меня. Я знаю, как с ним себя вести.

— Детей ваших сейчас в доме нет, на службе у него неприятности, к тому же и я еще в городе объявился — он может взорваться в любую минуту. Поверь мне.

— А откуда ты знаешь, что у него неприятности на службе? — спросила она.

— Был на том собрании в церкви Святого Джеймса. Ты о нем что-нибудь слышала?

— Да. И, кстати, там были мои родители. С тех пор они как-то странно ведут себя. Насколько я понимаю, там шла речь о Клиффе; но никто не хочет мне сказать, что именно там говорилось. Может быть, хоть ты расскажешь?

— Нет.

Она помолчала немного, потом заговорила снова:

— Я ведь не совсем уж наивна. И знаю, что он погуливает на стороне, но мне как-то не верится, чтобы об этом могла идти речь на собрании.

— Послушай, что я тебе скажу… есть стенограмма этого собрания. Ты Джеффри Портера помнишь?

— Да. Я иногда сталкиваюсь с ним в городе. И с его женой, Гейл, тоже. Они начали встречаться друг с другом еще в школе.

— Верно. Я тут с ними как-то посидел, повспоминали прошлое. Кстати, я им обоим доверяю, и если тебе что-нибудь понадобится, а со мной ты не сможешь связаться, обращайся к ним. Я поговорю с ними и предупрежу на всякий случай.

— Нет, Кит… не надо. Я не хочу, чтобы о нас кто-то знал. Это слишком опасно.

— Слушай, что я тебе говорю. Я знаю, когда можно доверить кому-то свою жизнь. Они надежные люди. Но ты вначале встреться, поговори с ними, а потом скажи мне, что ты о них думаешь.

— Ладно… и у них есть стенограмма собрания?

— Да. Джеффри вчера звонил мне. Они продают ее в городе по пять долларов за копию, и спрос такой, что они даже печатать не успевают. Но ты, конечно, получишь ее бесплатно.

— Кит, что там, в этой стенограмме? Что-нибудь неприятное для меня, унизительное, или еще что?

— Извини, Энни, я не хочу об этом говорить. Они немного переборщили там, на собрании, с выступлениями свидетелей против твоего мужа. Но ничего унижающего тебя там нет. Хотя, возможно, ты и разозлишься.

— Честно говоря, меня все это уже не задевает.

— Съезди, поговори с Портерами. Нам может понадобиться их помощь.

— В чем?

— В организации наших с тобой встреч. Или в прикрытии.

— И как долго мы будем еще нуждаться в прикрытии?

Кит взял ее руку.

— Это зависит от тебя, Энни. Ты готова уехать?

Она внимательно посмотрела на него.

— Вы что, делаете мне предложение, мистер Лондри?

— Да, делаю, мисс Прентис.

— Я согласна.

Он обнял ее одной рукой, они опрокинулись в траву и покатились. Оказавшись наверху, Энни поцеловала его, потом сказала:

— Долго же ты собирался это сделать.

— Я застенчивый.

— А знаешь, это правда. Хоть ты и повидал весь мир, но остался таким же застенчивым, каким и был.

— Только никому об этом не рассказывай.

— И все-таки ты изменился, Кит, — проговорила она. — Конечно, изменился… но у меня все равно такое ощущение, что я очень хорошо тебя знаю.

— А ты почти не изменилась. И я тебя люблю, как и раньше.

Энни прижалась к нему, устроилась на нем поудобнее, и так они и лежали некоторое время на берегу. Киту даже показалось, что она задремала, но тут Энни спросила:

— Когда?

— Что когда?

— Когда мы с тобой сбежим отсюда?

— Н-ну… а что ты думаешь насчет того, чтобы просто переехать жить ко мне?

Энни скатилась с Кита и уселась рядом с ним на корточки.

— Невозможно, Кит, — ответила она, внимательно глядя на него. — Здесь тебе не Вашингтон. Тут не меняют партнеров так вот запросто. Здесь сбегают вместе. Всегда сбегают. Иначе нельзя. Ты и сам это знаешь.

— Знаю. Но я не хочу никуда убегать, Энни.

— Другого выхода нет. Я уеду с тобой куда ты захочешь, — добавила она. — А здесь… нет, невозможно.

— Ну ладно… но вначале я с ним поговорю.

— Нет. Он может потерять над собой контроль и прибегнуть к силе.

Именно этого Кит и хотел. А потому ответил:

— Мы с ним просто поговорим как мужчина с мужчиной, вот и все.

Энни смерила его долгим пристальным взором, потом проговорила:

— Кит, посмотри на меня.

Он сел и поднял на нее глаза.

— Да?

— Обещай мне, что ты ничего с ним не сделаешь.

Кит промолчал.

Энни положила руки ему на плечи.

— Я знаю, что он ударил тебя, и знаю, что ты не из тех, кто прощает или забывает такие вещи. Но не своди с ним счеты. Пусть все останется как есть. Ради меня.

Кит снова ничего не ответил.

— Пожалуйста, — сказала она. — Пусть его судьбу решают Господь Бог или горожане Спенсервиля. Нам с тобой незачем иметь такое воспоминание во всей нашей последующей жизни. Он ведь все-таки отец Тома и Венди, — добавила она.

— Обещаю, что не стану его убивать.

— Никакого насилия вообще, Кит. Пожалуйста. Даже бить его не надо, хоть он это и заслужил. — Она обхватила его голову ладонями. — Хуже того, что мы собираемся с тобой сделать, для него ничего и быть не может. Давай на этом и остановимся.

— Хорошо. Обещаю.

— Я люблю тебя. — Она наклонилась и поцеловала его.

— Пойдем, я тебя провожу, — сказал он, поднимаясь.

— Может быть, прогуляемся прямо по ручью?

— Хорошо. — Пока Энни подбирала свои колготки и туфли, Кит стянул с себя ботинки и носки, оставив их на берегу, закатал штанины, забросил на плечо ружье.

Держась за руки, они пошли по воде в сторону озера.

— Мне нужна неделя, чтобы привести в порядок все свои дела, — сказала Энни. — Это не слишком долго?

— После того как мы ждали двадцать пять лет — нет.

Она сжала его руку.

— А куда мы поедем?

— У тебя паспорт есть?

— Нет. Но я могу подать заявление.

— Только не отправляй его с нашей городской почты.

— Да, я знаю. Съезжу в Толидо.

— Вначале мы поедем в Вашингтон. И захвати с собой все свои документы и личные бумаги.

— Ладно. Никогда не была в Вашингтоне.

— А какой из европейских городов тебе больше всего нравится?

— Рим.

— Значит, поедем в Рим.

— Ты серьезно?

— Если ты серьезно, то и я тоже.

Она немного подумала, потом ответила:

— Я — да.

Он искоса взглянул на нее и спросил:

— А ты понимаешь, что это такое — оставить дом и уехать?

— Нет; но когда я с тобой, я чувствую себя дома. Кажется, это и называется безоглядной любовью, да?

— Мне это знакомо. Но ты подумала о том, как будешь себя чувствовать, когда начнешь тосковать по детям, по дому, по друзьям и знакомым?

— Да. Подумала. Но пора уже Энни Прентис поступать так, как ей самой того хочется.

— А твоя работа? Ты по-прежнему заведуешь тем магазином при госпитале?

— Да, и мне это нравится, но не такая уж это захватывающая карьера. Это единственное, что одобрил муж, — добавила она. — Мужчин там нет, денег мне не платят, по выходным работать не приходится, рабочее время определяю я сама, и к тому же почти напротив его работы.

— Да, я видел, когда приезжал в город, — кивнул Кит.

— А ты не будешь возражать, если я пойду работать?

— Можешь делать все, что тебе хочется.

— И мне можно будет задерживаться на работе, приносить работу на дом, на выходные, ездить вместе с мужчинами в командировки?

— Не перегибайте палку, миссис Прентис.

Она улыбнулась и сжала его руку.

Они шли по ручью — неглубокому, примерно по щиколотку, — обходя торчавшие из воды камни, и Киту доставляло удовольствие ощущать ступнями илистое дно, чувствовать в своей руке ладонь Энни.

— Быть может, когда-нибудь мы снова вернемся сюда, — проговорила она.

— Возможно.

— А что чувствуешь ты, Кит? Здесь ведь и твой дом тоже. Ты бы не хотел тут остаться?

— Хотел бы, но я же понимаю, что это невозможно. Быть может, когда-нибудь.

Энни задумалась, потом проговорила:

— Если бы… его тут не было…

— Что он станет делать, если его уволят?

— Он тут не останется, — ответила она. — Не сможет. Для него это было бы унижением. А кроме того, очень многие втайне ненавидят его. Знаешь, — добавила она, — если миссис Бакстер сбежит с другим, для него это станет таким унижением, что, возможно, он сам подаст в отставку и уедет из города. Тогда мы сможем вернуться, если захотим.

Кит кивнул, потом спросил:

— А куда бы он мог уехать?

— На Грей-лейк. Он даже говорил, что мы туда переедем, когда он выйдет в отставку. Возможно, — улыбнулась Энни, — это произойдет гораздо раньше, чем он думает. Только поедет он туда один. Он понимает, что не сможет оставаться в Спенсервиле, если уйдет с поста начальника полиции.

— Что, тогда ему уже не будут устраивать торжественных приемов в «Элкс Лодж»?

Энни глянула на Кита и ответила:

— Как я понимаю, ты прочел об этом в газетах. Господи, это был один из худших вечеров в моей жизни. Ты что, ревнуешь? — спросила она после небольшой паузы, видя, что Кит ни о чем ее не спрашивает.

— Да что-то вроде этого. Сам толком не понял, что я тогда почувствовал.

— А я, любимый, весь тот вечер думала о тебе и гадала, чем ты занимаешься по субботам. Знаешь, сколько суббот я гадала, где ты и с кем, после того как мы расстались?

— Я по большей части развлекался тем, что проходил курс молодого бойца в пехоте, — ответил он и добавил: — Субботние вечера я обычно простаивал в длинных очередях, чтобы позвонить тебе. А тебя всякий раз не бывало дома.

— Была, всегда была. Но не хотела отвечать. Гордость и упрямство — грех, вот мы за эти грехи и расплачиваемся, — усмехнулась она.

— Да, верно.

— Ревность тоже грех. Я не ревную, но… знаешь, я звонила тебе из «Элкс Лодж». Мне просто хотелось услышать твой голос. Но тебя тоже не было дома.

— Я в тот вечер съездил в школу, погонял там мяч на баскетбольной площадке, около девяти вернулся домой, принял холодный душ и лег спать.

— И хорошо. А кто тебе приснился — я?

— Не помню. Но когда я просыпаюсь утром, то самая первая моя мысль всегда о тебе.

— И у меня тоже.

Они подошли к кромке леса, к тому месту, где ручей расширялся и впадал в озеро. Кит и Энни выбрались на берег и оглядели поверхность воды и поросшие травой берега. Теперь по соседству с машиной Энни появились и другие, а в высокой траве лежало несколько велосипедов.

Группа подростков плавала по озеру на большом надувном плоту; чуть дальше Кит разглядел двух пожилых людей, удивших рыбу. Две молодые мамы с только начинавшими ходить малышами пускали возле берега игрушечные кораблики.

Поверхность озера была спокойна и блестела, как зеркало; лишь какая-нибудь рыбка время от времени выскакивала, хватая насекомое и оставляя на воде расходящиеся концентрические круги. Над водой кружились стрекозы, недалеко от берега покачивались заросли прудовых лилий — их сладкие корни можно было варить и есть; интересно, подумал Кит, знают ли об этом нынешние мальчишки?

В этот теплый субботний день озеро Ривз выглядело почти так же, как и тридцать лет назад; только раньше, как помнил Кит, здесь всегда резвилось гораздо больше ребят; это было последнее поколение, еще не познавшее организованного детского отдыха, — мальчишки типа Гекльберри Финна, варившие корни лилий и любившие пожевать жгучие длинные водоросли, ловившие рыбу на бамбуковые удочки и пускавшие старые удилища на поплавки, стрелявшие из рогаток, чем раздражали взрослых и мелких домашних животных, и гонявшие на тяжелых металлических велосипедах, которые весили больше, чем сами ездившие на них мальчишки.

— Чему ты улыбаешься? — спросила Энни.

— Вспомнил, как мы здесь с ребятами купались летом по ночам в чем мать родила. А заодно курили, пили пиво и говорили о девчонках.

— Я знаю. Мы обычно прятались на берегу, там, где трава была повыше, и подглядывали.

— Не может быть!

— Нет, правда, — рассмеялась она. — Я два раза тут была. Конечно, разглядеть нам почти ничего не удавалось, но мы говорили друг дружке, что видели все.

— А почему же вы к нам не присоединялись?

— Наверное, так и надо было сделать. Как-то раз мы даже хотели утащить всю вашу одежду, но потом струсили.

— Знаешь, что я тебе скажу: как-нибудь летом мы сюда приедем и искупаемся тут ночью голыми.

— Договорились!

Они постояли немного молча: обоим не хотелось расставаться.

— Наверное, в этом году это последние теплые выходные, — сказала Энни.

— Да, я уже чувствую запах осени.

— И я тоже.

Они понаблюдали за теми, кто был на озере; потом Кит спросил:

— Ты ведь знаешь пастора Уилкеса, того, что служит в церкви Святого Джеймса, да?

— Да.

— Я тут с ним говорил несколько дней назад.

— Как он?

— Постарел. Но по-прежнему бодр и проповедует.

— И что же он тебе проповедовал?

— Напоминал о некоторых заповедях.

— То есть?

— Советовал мне не домогаться жены соседа.

— Вот как? Ну, если он имел в виду миссис Дженкинс или миссис Мюллер, то это хороший совет, даже очень. Но, насколько я понимаю, он имел в виду меня. Это уже неприятно.

— Ты ему нравишься. И он не осуждал меня, просто советовал подождать, пока ты получишь развод. Вот после этого я могу начать тебя домогаться.

— Он прямо так и сказал?

— Да. В глубине души он просто старый романтик.

Энни помолчала немного, обдумывая услышанное, затем сказала:

— Не думала, что ты обратишься к кому-нибудь за советом, пусть даже и к пастору.

— Честно говоря, я и не обращался. Он сам поднял эту тему.

— Ты хочешь сказать, что он все знает… но откуда?..

— От преподобного Шенка, твоего пастора. Я тебе это все рассказываю на случай, если ты надумаешь обратиться к нему за советом, или отпущением грехов, или еще зачем.

— Я… да, я обсуждала с ним свою семейную жизнь. — Энни немного поколебалась, потом призналась: — Если уж быть честной, то я говорила с ним и о тебе.

— Вот как? И о чем же ты поведала ему, что я тебе являюсь в сексуальных снах?

— Ну уж нет! — Она рассмеялась. — Я ему мало что сказала.

— Если у тебя с ним будет еще разговор на эту тему, он тебе скажет то же самое, что Уилкес сказал мне: добивайся развода, а пока не получила его, не прелюбодействуй.

— Ну, этот совет уже немного опоздал.

— И кроме того, подобные разговоры имеют обыкновение распространяться.

Энни кивнула.

— Я дружу с Мардж, женой пастора Шенка… а что еще говорил тебе пастор Уилкес?

— Этого я не могу тебе сказать. Но, при всех их добрых побуждениях, знают эти пасторы слишком много.

— Буду осторожна. — Она посмотрела на него и спросила:

— Значит, через неделю, Кит?

— Ровно через неделю, считая от сегодняшнего дня.

Она уселась на землю и принялась расправлять колготки.

— Помоги мне вытереться, а?

Кит опустился перед ней на колени, нижней частью рубашки обтер ее ступни, помог ей натянуть колготки, одеть туфли.

— А трусики где же? — спросил он.

— Потеряла. — Энни протянула руку, и Кит помог ей встать. — О Господи, ты только посмотри на меня, — проговорила она. — Вся в листьях, одежда перепачкана… — Она рассмеялась. — Вид такой, словно переспала с кем-то прямо на земле в лесу. — Энни причесалась, потом, улыбнувшись, спросила: — Не заехать ли мне домой переодеться, прежде чем ходить по магазинам, как ты думаешь? Или: «Здравствуйте, миссис Смит. Да, вы правы, я действительно была в лесу и занималась там на траве сексом. Встретила одного всадника, высокий такой. А почем у вас сегодня морковка?»

— А тебе все эти приключения нравятся, верно? — улыбнулся Кит.

— Да. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь: как у нас все сложится, когда не станет больше никакой опасности, не будет этого возбуждения от тайных встреч. Знаешь, с одной стороны, все это мне и впрямь нравится; а с другой, я боюсь, по-настоящему боюсь. Я просто хочу оказаться где-нибудь в безопасности, вместе с тобой; хочу, чтобы и через двадцать лет всякий раз, когда ты будешь входить в комнату, у меня бы по-прежнему сердце замирало от счастья.

— Я тебе верю.

— Разумеется, а иначе не стоит ничего и затевать. Я уеду отсюда в любом случае, Кит, и мне хотелось бы воспользоваться твоей помощью. Но ты не обязан ничего мне обещать. Вытащи меня отсюда, а потом можешь делать что хочешь. Я серьезно.

— Не может быть… — Он внимательно посмотрел на Энни. — А впрочем… быть может, и так. Но это не то, чего я хочу. Моя программа гораздо проще: я вернулся, чтобы быть с тобой.

— А что, если бы за эти годы я растолстела и весила сейчас за сто килограммов?

— Я бы прошел на улице мимо и сделал вид, что не узнал тебя; если, конечно, смог бы разминуться с тобой на тротуаре. Перестань меня проверять и испытывать.

— Тебе кто-нибудь писал обо мне?

— Да, несколько человек. Особенно моя мама. Она специально следила за твоим весом.

— Она уже пять лет как уехала.

— Ты что, проверяешь меня?

— Нет, просто я дала себе слово кое-что тебе обязательно высказать.

— Все высказала?

— Все. Так что теперь ты на крючке. У тебя уже есть какой-нибудь план?

— Нет, но все должно быть предельно просто. Чем он обычно занят по субботам?

— Суббота — хороший день. Он, как правило, уезжает с приятелями или на Грей-лейк, или на озеро Мичиган, или на Эри. Катаются на лодках, ловят рыбу; если сезон, то охотятся. Сейчас как раз только открылась охота на птиц.

— А если дождь?

— Они все равно уезжают. В плохую погоду они обычно играют у кого-нибудь в карты: у них почти у каждого есть в Мичигане дом.

— Ну, хорошо. Приготовь с собой в дорогу только самое необходимое. Мы с тобой где-нибудь встретимся, доедем до аэропорта в Толидо и — до свидания.

— Хорошо… я приеду к Терри, к сестре, буду ждать тебя у нее дома. Она живет в округе Чэтэм — там машины спенсервильской полиции сразу бросаются в глаза.

— Хорошая мысль.

— Ты не против заехать за мной к моей сестре?

— Нет. Мы с ней раньше ладили. Буду рад увидеться с ней снова, заодно и поблагодарю ее за то, что она целых двадцать лет передавала тебе мои письма. Я ей посылал открытку с поздравлением на каждое Рождество.

— Я знаю. Ты умница, и ты ей нравишься. Она всегда покрывала меня, еще когда мы учились в школе и исчезали с тобой куда-нибудь не туда, где должны были бы быть.

— Да, я помню. — Кит задумался, потом спросил: — А как она отнесется ко всему этому?

— Она ненавидит Клиффа. Нет, презирает его. Как и ее муж. А потом она ведь понимает, что все эти двадцать лет мы с тобой не кулинарными рецептами обменивались.

— Вы с ней никогда не обсуждали эту странную переписку?

— Разумеется, нет. Ну, может быть, раз-другой, не больше. — Энни улыбнулась. — Господи, всякий раз, когда приходило от тебя письмо, она впадала в невероятное возбуждение и сразу же мне звонила. У нас с ней была на всякий случай одна условная фраза. Обычно она говорила: «Я тут получила по почте один каталог, и мне хочется, чтобы ты на него тоже взглянула». И мы договаривались о встрече у нее, или в Спенсервиле, или на полпути, у тети Луизы. Я ей передавала письмо для тебя, чтобы она отправила со своей почты, — никогда не доверяла нашей спенсервильской, там одни сплетники работают.

— Я обратил внимание, что ни на одном из твоих писем не было почтового штемпеля Спенсервиля, — улыбнулся Кит. — Похоже, вы обе играли в эту игру с большим удовольствием.

— Как школьницы! А потом, в округе Чэтэм не так уж много развлечений, и это было ничем не хуже тех «мыльных опер», что показывают по телевизору.

— Да, но все-таки… письма — это одно, а помочь замужней женщине удрать с другим — совсем иное.

— Она на нашей стороне.

— А Клифф Бакстер не сможет ей потом как-нибудь отомстить?

— Ларри, ее муж человек довольно волевой и жесткий. Он в общем-то хороший парень, но Клиффа ненавидит, и Клифф его боится. К тому же Ларри — почетный заместитель шерифа округа Чэтэм, и ничто не доставит ему большего удовольствия, как сцепиться с Клиффом Бакстером.

— Ну что ж, раз они оба все понимают, я не против.

— Я с ними поговорю и скажу, что мы будем у них в субботу… в какое время?

— В 14.15 есть прямой рейс на Вашингтон. Если мы уедем от твоей сестры в десять, то как раз успеем.

— Хорошо, — кивнула Энни. — Клифф со своими приятелями уедут рано. Я сразу же соберусь и поеду к Терри… сложу все, что возьму с собой, в полиэтиленовые сумки и в картонные коробки: тогда тот, кто за мной шпионит, ничего не заподозрит, если увидит, как я буду загружать все это в машину.

— Шпионских фильмов насмотрелась?

— Ну, я все-таки была магистром наук. И мозги у меня до сих пор варят.

— Я вижу. Знаешь, мне приходилось бывать в таких полицейских государствах, где местная полиция создавала мне куда меньше проблем, чем здешняя.

— Они тут все просто дураки. Так вот, я буду у Терри часам к девяти. Если хочешь, можешь приехать раньше. Они будут тебя ждать. Выпьем кофе, я оставлю у них письма для Тома и Венди, распрощаемся с ними и поедем. Терри сама поговорит с мамой и папой.

— Тебе уже приходилось сбегать и раньше, да?

— Мысленно я это проделала уже тысячи раз, Кит. Жаль, что мне не хватило смелости уехать на самом деле; но я рада, что наконец-то это случится. — Энни посмотрела на него, потом договорила: — Никогда не думала, что мне придется убегать с тобой вместе: мне всегда казалось, что я сделаю это одна, а потом где-нибудь встречусь с тобой.

— У меня просто нет слов от счастья.

— Это у тебя-то нет слов?! Да я сама не верю, что наконец-то это произойдет. У меня кружится голова, сердце трепещет, я почти ничего не соображаю от любви. За все время с тех пор, как ты получил повестку о призыве, я ни разу еще не чувствовала себя такой счастливой, как сейчас. Для меня тогда как будто жизнь остановилась.

— А мне казалось иначе. Выходит, ты лучше все понимала.

— Дорогой, мы оба все прекрасно понимали, просто надеялись на лучшее. — Она ненадолго задумалась, потом проговорила: — Когда человеку двадцать лет, он часто совершает ошибки, но нельзя судить себя за это еще двадцать лет спустя. У нас были с тобой те чудесные шесть лет, Кит, и я благодарна Господу за эти годы. С Божьей помощью мы и всю оставшуюся нам жизнь проживем вместе.

Кит не в состоянии был что-то сказать, только поднес к губам ее руку и поцеловал. Энни глубоко вздохнула.

— Мне пора ехать. Мы до следующей субботы с тобой еще встретимся?

— Нет, это небезопасно. И не звони мне. Боюсь, мой телефон может прослушиваться.

Энни кивнула.

— Я почти уверена, что все мои разговоры записываются в полиции. Вот почему я тебе все время звоню из автоматов. А ты думаешь, что и твой телефон?..

— Все может быть. И телефон Портеров, возможно, тоже. Дома ты как, сумеешь сдерживаться?

— Постараюсь. Да, сумею. Не дам ему никаких поводов для подозрений. Понимаешь? — Она посмотрела на Кита.

Тот кивнул.

— У тебя сохранился адрес Терри?

— Вообще-то, если двадцать лет подряд пишешь на конвертах один и тот же адрес, он иногда запоминается.

— Да, сарказм в тебе остался прежний. Ну ничего, я этим займусь.

— Нет, дорогая, придется тебе к нему привыкнуть.

— Ладно; тогда в определенные дни месяца я буду превращаться в настоящую ведьму, зато в остальные буду блистать остроумием.

— Жду этих времен с нетерпением.

Они постояли немного молча, потом Энни сказала:

— Не хочется уходить.

— Ну, так оставайся.

— Не могу. Надо до его приезда выполнить массу поручений, а то начнутся расспросы, где я была весь день.

— Да, на коротком же поводке он тебя держит, ничего не скажешь.

— Что верно, то верно. Ты никогда этого не делал.

— Никогда и не буду.

— Тебе и не придется. А теперь разрешите пожелать вам удачного дня, мистер Лондри. — Энни протянула ему руку. — Увидимся в следующую субботу, тогда и сбежим вместе.

Он взял ее руку, улыбнулся, посмотрел ей прямо в глаза и сказал:

— Энни… если ты передумаешь…

— Нет. И ты тоже не передумаешь. Приезжай, Кит, буду ждать. Красный кирпичный дом в викторианском стиле. Почти у дороги номер 6, сразу за поворотом. — Энни поцеловала его, повернулась и быстрым шагом направилась к машине.

Кит провожал ее взглядом. Она прошла вдоль озера, перебросилась на ходу несколькими фразами с теми, кто был на берегу, потом остановилась рядом с двумя пожилыми рыболовами. Они засмеялись каким-то ее словам, и Энни зашагала дальше, а те долго смотрели ей вслед.

Энни подошла к машине, открыла дверцу и оглянулась, посмотрев в сторону леса. Конечно, разглядеть Кита с такого расстояния да еще в тени деревьев она не могла, но все-таки помахала рукой, и он помахал ей в ответ. Она села в машину, задним ходом поднялась на холм и скрылась из виду по другую его сторону.

Кит постоял еще немного, потом двинулся в обратный путь.