"Тихое оружие" - читать интересную книгу автора (Великанов Василий Дмитриевич)

Странная болезнь

После той страшной бессонной ночи Нина почувствовала себя настолько разбитой, что не смогла подняться с постели. Голову будто сковало железными обручами. Глаза налились кровью. Веки вспухли.

Днем она тоже не могла сомкнуть глаз. А когда временами забывалась в короткой зыбкой дреме, в голову лезли кошмары: большая серая собака, оскалив клыкастую пасть, бросалась на нее, и девушка вскрикивала.

К Нине подходили «отец» и Анна Никитична, спрашивали, что у нее болит. Но девушка ничего не могла им объяснить.

Когда ей становилось чуть легче, Григорий Михаилович приносил в комнату рацию, и Нина, превозмогая себя, передавала в Центр короткие радиограммы. А потом, Когда по улице опять прошла машина с пеленгатором и у девушки поднялась температура, «отец» запретил передачу.

— Я унес «Северок» со двора, — сказал он. — Пока не выздоровеешь.

— Куда? — встревожилась Нина.

— Потом узнаешь, а то ты… — он чуть было не проговорился: болтаешь в забытьи, но вместо этого сказал: — Все равно ведь батареи сели, а новых пока нет. Но нашим лесным друзьям сейчас не до этого.

Григорий Михайлович сначала побаивался приглашать русского врача на дом — врачи работали в местном госпитале РОА, а потом, когда девушке стало хуже, все-таки решил показать ее медику.

На другой день, вернувшись из города, «отец» прошел прямо в комнату Нины.

— Виделся с Верой, — сообщил он. — Обещала прислать верного человека.

С тех пор как Вера привела девушку в город, она ни разу не заходила в этот дом. Но Нина не забыла ее доброе лицо, быстрые глаза и попросила:

— Пусть она тоже придет!

— Давно бы это сделала, да опасается привести «хвост».

К вечеру пришел врач — средних лет, высокий, худощавый. В обращении с хозяевами и с пациенткой сух, немногословен, как будто выполнял обязательный визит. Одет в черный поношенный костюм, при галстуке, протертом в узле. Да и рубашка на нем была не первой свежести.

Тщательно осмотрев больную, выслушав легкие и сердце, врач проговорил, как бы размышляя вслух:

— Странно и… непонятно. Вроде гриппа, что ли. И нервы расшатаны. А почему? — спросил он, обратившись к Григорию Михайловичу. И посмотрел на него поверх очков пытливым взглядом. — Условия у вас как будто сносные, девушка нигде не служит…

— Да, да, конечно, — закивал хозяин. — Испытания войны.

— М-да… — согласился врач. — Испытания… Я выпишу ей порошки от головной боли. Хорошо бы и лимончиков, но где их теперь достанешь?

Предложенные ему оккупационные марки врач взял небрежно и, не глядя на них, сунул в боковой карман пиджака:

— Простите, не смею отказаться: как бы кто-нибудь не придрался к моей филантропии.

«Отец» ушел в город вместе с врачом и вернулся домой часа через два. На цыпочках вошел он в комнату Нины, боясь потревожить ее. Но она не спала — ждала его. Вынув из кармана порошки, сказал:

— Выручил доктор.

А из другого кармана извлек четыре лимона и, улыбаясь, выкатил их на постель.

— А это достал через друзей! И немного вот песочку. — Он горделиво показал пакетик.

На бледном лице девушки появилась слабая улыбка:

— Спасибо, отец. Веру видел?

— Видел и кое-что передал ей для наших друзей в лесу. Обещала зайти.

Нине было тягостно лежать в своем закутке. «Отец» и «мачеха», занятые делами, заглядывала к ней редко, а детям настрого запретили беспокоить «сестру». Девушку мучило одиночество и вынужденное бездействие.

«Может, в Центре думают, что я провалилась и меня схватили?..» — все больше тревожилась Нина.

На другой день после посещения врача пришла Вера и принесла пенициллин в таблетках:

— Новейший эликсир! Еле достала.

Она хотела тут же уйти, но услышала из-за занавески слабый голос Нины:

— Зайдите ко мне.

Вера заколебалась. Но Григорий Михайлович кивнул:

— Зайди, зайди. Не единым лекарством жив человек.

Когда Вера заглянула в маленькую комнатку, девушка протянула к ней руки, будто увидела родного человека. Они обнялись, поцеловались.

— Ты не тревожься, — успокоила женщина Нину. — Скоро выздоровеешь, и все наладится.

— А как они там?

— Пока держатся. Каратели жмут… Ну я пошла. Выздоравливай.

— Посидите со мной еще немножко!

— Нельзя. Я и так задержалась больше чем надо. После того как Вера удалилась, к Нине зашел «отец» и с улыбкой спросил:

— Ну, полегчало?

— Да-а… — протянула девушка. — Только скучно очень! Хоть бы радио, что ли, провели?

— Шуму от него много, — возразил Григорий Михайлович, — раздражать будет.

— Врага можно распознать и по вранью, — заметила Нина. — Кстати, неудобно писарю общины не слушать то, что говорят хозяева…

«И то правда», — мысленно согласился хозяин.

На другой день к ним в дом пришел радиотехник, которого звали Семеном. Это был молодой мужчина, неторопливый, но ловкий в работе. Он прихрамывал.

Радиопроводку начал делать в комнате, где лежала Нина. Та прикрыла лицо простыней: ей не хотелось, чтобы ее запомнили. Но девушка заметила, что, работая, мужчина не смотрел в ее сторону и, лишь закончив все, взглянул на нее с каким-то суровым любопытством.

Повесив на стене черный помятый репродуктор в виде крупного блюда и проверив звук, он вышел в большую комнату. Там его покормила Анна Никитична, а Григорий Михайлович расплатился с ним марками.

Когда радиотехник ушел, Нина спросила «отца»:

— Кто такой?

— Из конторы связи.

— А ты давно его знаешь?

— С войны.

— А почему он такой бирюк?

— Будешь бирюком. Эсэсовцы расстреляли у него жену-еврейку и двоих детей. А самого пощадили — признали помесью славянина с монголом, то есть рабочей расой. Был тяжело ранен. Много пережил.

Однако «отец» скрыл от Нины, что Семен — его информатор и доставляет ему ценные сведения об оккупантах.

Радио без конца разговаривало: немцы регулярно передавали военные сводки. Девушку удивило то, что сообщения были сдержанные, скупые. «Или им туго приходится на восточном фронте, — размышляла она, — или это затишье перед бурей…»

По радио сообщили об открытии церквей в русских и белорусских городах, освобожденных от «коммунистического ига», о поддержании у людей веры в бога, о смирении и терпении, ибо, мол, скоро восторжествует на русской земле новый «божественный» порядок. А заканчивались эти передачи по-немецки: «Гот мит унс!» — «С нами бог!»

«Э-э, господа… — усмехнулась про себя Нина. — Видимо, дела ваши не очень чтоб очень, если уж вы все про бога да про бога…»

Вечерами, в так называемый «русский час», по радио передавали народные песни в исполнении известных артистов. Как-то шаляпинский раздольный голос запел «Ноченьку», и, когда дошел до слов «Нет ни батюшки, нет ни матушки», девушка не выдержала и, зарывшись в подушку, заплакала.

Услышав тихие всхлипывания, Анна Никитична зашла к Нине в комнату и присела на ее кровать.

— Нинушка, что с тобой? Что у тебя болит? Может, тебе чего-нибудь надо? — с тревогой спросила она, положив руку на вздрагивающую худенькую спину.

— Да нет, ничего мне не надо. — Девушка хотела скрыть слезы и злилась на себя за то, что расслабилась.

Анна Никитична погладила Нину по голове и прерывающимся голосом сказала:

— Если бы я увидела твою мать, то… сказала бы, что у ее дочери есть еще одна мать… и она жалеет не меньше…

Нина совсем расклеилась: схватила обеими руками руку Анны Никитичны и поцеловала.

— Ты что, дочка? Ты что? — испугалась та, освобождая свою шершавую руку из рук девушки. — Успокойся, милая! Вот поправишься, и свалится с души камень…

Девушка вытерла слезы: ей уже стало легче. Она попросила молока и вскоре уснула.

Выздоравливала Нина медленно. Для возбуждения аппетита ей давали самогонку, но она с отвращением отворачивалась — противно! А когда ее все-таки уговорили и девушка сделала глоток, тепло разлилось по всему телу и захотелось есть.

Наевшись, Нина вздремнула. И тут в комнату неслышно зашел «отец» и, наклонившись к изголовью, тихонько спросил: «Спишь?» Девушка открыла глаза и улыбнулась — впервые за время болезни.

— У нас в общине составляется список. Но тебя староста не включил, — сказал Григорий Михайлович. — На всякий случай я все же взял справку у того врача, который тебя смотрел.

«Как хорошо, что вокруг меня столько друзей! — с радостью подумала Нина. — Как бы я без них тут ужилась?..»

Да, друзей у девушки и ее дела было много!

Недавно, например, приезжала из недалекой деревни крестьянка Мария Тимофеевна с двенадцатилетней дочкой Лизой. Она привезла на базар картошку, а «отцу» — мяса. К тому же в складочках Лизиного платья была зашита записка от партизан, а в телеге, между досок, запрятаны листовки районного комитета партии. Оставив все это у Григория Михайловича, мать и дочка увезли от него очередные сведения для партизан…

В листовках, привезенных Марией Тимофеевной, описывались зверства гитлеровцев на белорусской земле.

Прочитав об этом, Нина ужаснулась. «Мама, знаешь ли ты, что тут творится?!» — мысленно обратилась она к матери. И принялась за другую листовку: «Обращение к бойцам и командирам «Русской народной армии», к полицейским и служащим немецких учреждений».

«Опомнитесь! — взывала листовка. — Бросайте служить врагу! Под страхом смерти, обманом и угрозами фашисты заставили вас служить себе, идти против своего народа. Вредите немцам чем только можете. Убивайте солдат и офицеров. В одиночку и группами переходите с оружием на сторону партизан…»

«Ну, эти-то знали, на что шли… Вряд ли их образумишь таким воззванием!..» — усомнилась Нина.

Выяснилось, что свежие батареи «отец» отнес старосте и спрятал где-то у него во дворе.

— Там надежнее, — успокоил ее Григорий Михайлович. — У него обыски не делают.

Это встревожило Нину. Но девушка вспомнила прочитанную когда-то книгу об известном революционере Камо, который прятал экспроприированные у буржуев деньги, да и сам прятался в самом, казалось бы, неподходящем месте: в доме губернатора. Выходит, что чем опаснее, тем безопаснее?..

— Разве староста знает обо мне?

— Не бойся, о тебе никто не знает, кроме меня и «дублера». А старосте я сказал, что этот «клад» для партизан.

«Отец» задумался, а потом продолжал:

— Вчера я видел парад батальона власовцев «Березина». Вооружение у добровольцев — аховое! Только карабины да один станковый пулемет на повозке. Шагали они по главной улице в немецких шинелях, понурившись, не смотрели людям в глаза… Кстати, этих «добровольцев» хотят послать в лес, на партизан.

— Так что же мы ждем? — встрепенулась Нина. Она встала и, покачиваясь, прошлась по комнате. — Смотри, отец, я уже могу!

Поддерживая ее за локоть, Григорий Михайлович улыбнулся:

— Можешь, Нина, можешь, но… не торопись. Сведения о власовцах я уже послал в отряд через Марию Тимофеевну. А вот другое, более важное, надо бы передать в Центр.

— Ну-ну? — нетерпеливо проговорила девушка, приближая ухо к лицу «отца». И тот прошептал:

— Через город пошел на восток эшелон с желтыми наклейками на вагонах: химический груз. На перегоне партизаны подорвали цистерну со слезоточивым ОВ.

— Что же мы медлим?

— Завтра передашь. Рация у «дублера», другого выхода у меня не было.