"Ликвидатор" - читать интересную книгу автора (Горшков Валерий)

Глава третья

Сразу же, как только я сошёл с автобуса в самом центре Пярну, бросилось в глаза поразительное запустение и неизвестно куда исчезнувший лоск некогда популярного курорта. Несмотря на то, что еще не закончился отведенный лету срок и яркое солнце располагало к проведению свободного времени именно на пляже, загорающих почти не было. Пляж находился всего в нескольких десятках шагов от остановки автобуса Таллин — Пярну, так что я первым делом поспешил именно к морю.

Что я надеялся там увидеть? Такие же, как семь лет назад, жизнерадостные лица отдыхающих? Или толстую эстонку, кричащую во всю глотку при виде случайно оказавшегося в обители нудистов мужчины в красньк шортах и десантной майке? А может быть, я хотел, чтобы меня, прямо как раньше, коснулась своей горячей ладошкой незнакомая светловолосая девушка? Ни на один из задаваемых самому себе вопросов я не мог найти точного ответа. Но ноги сами несли меня на место нашей первой встречи с Рамоной.

Конечно, её там не было. Там вообще никого не было, если не считать мальчишек, гоняющих полусдувшийся футбольный мяч. Я аккуратно смахнул со вкопанной в песок скамейки крупицы песка и сел, внезапно почувствовав свинцовую тяжесть в ногах. Сильный ветер с моря обдувал мне лицо и трепал короткие волосы, уже кое-где просвечивающие неизвестно когда высыпавшим серебром седины. Я уже не тот, что семь лет назад… Конечно, сорок — это не шестьдесят и даже не пятьдесят, но тогда, сразу после Афганистана, я чувствовал себя более молодым, более энергичным. Как поется в популярной песне: «А годы летят, наши годы, как птицы, летят…» Позади война, служба Родине и любовь. А впереди?.. Если б знать! Судя по последним событиям — ничего хорошего. По крайней мере, если я не приложу для этого все свои силы, без остатка.

Я подошел к знакомому дому, все так же, как и раньше, утопающему в зеленых кронах деревьев, и в нерешительности остановился перед калиткой, за которой тянулась к дому выложенная красивой декоративной плиткой узенькая дорожка. Я стоял, переполняемый внезапно нахлынувшими чувствами, и на какое-то время даже забыл обо всех, казавшихся дурным сном, событиях последних двух суток. Я, как завороженный, смотрел на выцветший и постаревший от времени, солнца, снега и дождя гамак, на котором мы вместе с Рамоной лежали под сверкающим яркими звездами ночным небом и думали о том, что, оказывается, совсем не правы те, кто считает, что нет в жизни настоящего счастья.

Неизвестно, сколько я так простоял бы в оцепенении, не решаясь толкнуть калитку и сделать всего один-единственный шаг навстречу своей судьбе, если бы не почувствовал, что кто-то тихо остановился за моей спиной. Одолеваемый смутным предчувствием и волнением, внезапно охватившими все мое существо, я обернулся.

Это была она. Прямо на меня смотрели глубокие, как море, и голубые, как небо, глаза. За семь лет она почти не изменилась. Только мелкие, как черточки, морщинки пролегли возле уголков губ и под глазами. Только строже и тверже стали черты лица. Только короче — волосы и солидней — прическа. А в остальном передо мной стояла, казалось, та же двадцатилетняя девчонка, гордая и веселая одновременно. Та, которую я когда-то любил просто до одурения.

— Здравствуй, капитан, — улыбка промелькнула и погасла на лице Рамоны. Я сразу же заметил, что акцент у нее стал более сильным и резким. Вероятно, за прошедшие годы она мало практиковалась в русском. — Я почему-то думала, что ты приедешь именно сегодня… — Похоже, она несколько смутилась, потому что сразу же отвела глаза в сторону.

— Правда?

— Даже не знаю, почему…

— Ты все такая же красивая и такая же молодая, как раньше. Хотя, это же я старею, а ты ещё только взрослеешь. Тебе ведь всего двадцать… пять, — умышленно соврал я, — а мне уже сорок.

— А ты все такой же врунишка, как и был, — прикинулся, будто не помнишь, сколько мне лет! — с шутливым укором ответила Рамона. — Ладно, чего стоишь, забыл, как открывается?

— Нет.

— Тогда двигай! — И она подтолкнула меня в сторону калитки. Впрочем, калитка — это не совсем правильно. Калиткой называется то, что открывают в заборе деревенского дома в Рязанской области. Здесь же — маленькая дверца в аккуратном, выкованном опытным кузнецом металлическом заборе, где вместо вертикальных и горизонтальных прутьев причудливые цветы и даже птицы. Папа Рамоны, много лет назад построивший этот дом, отличался определенным вкусом, который выражался практически во всем. Когда я впервые пересек порог этого дома, то несколько минут ошарашенно озирался на лепные гипсовые украшения под потолком и на развешанные вдоль стен картины эстонских и финских художников. Потом ничего, привык.

В доме все было так же, как и семь лет назад, за исключением, может быть, незначительных мелочей типа новой мебели в кухне и гостиной, новых обоев на стенах, новых ковров на полу и огромного мраморного дога, лениво поджидающего хозяйку возле входных дверей. Так, ерунда, по сравнению с «Последним днем Помпеи», Ноевым ковчегом и Ниагарским водопадом. В остальном все, как и прежде.

— Ну что же, узнаю молодость свою! — продекламировал я, осторожно покосившись на принявшего боевую стойку дога. С детства недолюбливаю собак и ничего не могу с собой сделать. Единственная псина, которая вызывала во мне положительные эмоции, — это была подаренная мне на день рождения в далёком детстве плюшевая шавка, привезенная кем-то из знакомых моих родителей из Греции. Вот кого я действительно обожая, так это ее. Пока друзья на дне рождения не оторвали ей хвост и левое ухо. Пришлось пристрелить, а если точнее — сжечь в печке. Такая вот трагическая история дружбы между человеком и четвероногим другом.

— Не бойся, он не кусается, — выдала сакраментальную фразу Рамона. — Проходи в комнату, только обувь снимай — там ковры.

«Большое спасибо за предупреждение, а то у меня самого, знаете ли, что-то со зрением плохо!»

Я зашёл в знакомую комнату и сразу же без приглашения плюхнулся на мягкий велюровый диван. Рамона вошла следом за мной и села рядом. Какое-то время молча изучала мое лицо, а затем, с видом радушной хозяйки, предложила кофе.

— Давай, я не против, — кивнул я, вдруг почувствовав себя уютно и спокойно, как дома. «Женщина моей мечты», — внезапно пронеслось у меня в голове, но я тотчас отогнал эту неуместную мысль. Хватит уже, намечтался.

— Ты надолго? — послышался из кухни голос Рамоны, и вскоре она предстала перед моим взором с двумя чашками дымящегося ароматного напитка. Поставила их на столик-бар, придвинула его ближе ко мне и снова села рядом, едва касаясь своим маленьким плечиком моего. — Надолго приехал? — повторила она свой вопрос и улыбнулась.

Неужели, если я сейчас скажу, что навсегда, она даже не станет возражать?

— А как ты хочешь?

— Не знаю, — Рамона смущенно отвела взгляд. — Как я могу знать…

— Вот и я не знаю. — Я взял со столика чашку и, обжигаясь, отпил глоток. Моя давняя знакомая осталась верна себе — пьёт только настоящий чёрный, не какой-то там растворимый порошок, сделанный предприимчивыми европейцами из залежалого корма для крупного рогатого скота. Впрочем, в их представлении именно такого напитка мы, русские, только и заслуживаем.

— Расскажи, как хоть у тебя дела, что делаешь, где работаешь? — спросила Рамона и вдруг осеклась, поняв всю абсурдность своих слов. Где может работать офицер Советской Армии? И что он там такое-этакое может делать? — Я хотела сказать, как служба… — поправилась моя первая и единственная любовь. — Наверное, ты уже генерал?

— Ага, адмирал! — почему-то возмутился я, поставив на стол чашку. — Куда уж нам, неказистым и непородистым, до таких высот! Майор я, начальник охраны одного замечательного загородного объекта, где в ворота время от времени врезаются горящие армейские грузовики.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду, — неуверенно перебила меня Рамона. — Извини, но в последнее время я довольно мало говорю по-русски, может, потому мне плохо ясно…

— Это совершенно ни при чем, солнце мое, я сам ещё не всё понимаю, — тяжело вздохнул я. — Может быть, попозже и расскажу тебе что-нибудь из этой сумасшедшей истории, но только не сейчас, ладно?

— Ну хорошо, потом так потом. А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела?

— А я и так вижу, что хорошо, — я широким жестом обвел комнату, имея в виду полностью замененную мебель, да и не только её. Здесь все поменялось. Может быть, за исключением самой хозяйки.

— Ты ошибаешься, не моя это мебель, и даже Гарик не мой.

— Кто не твой? — переспросил я.

— Пёс. Все здесь куплено моим мужем. — Района посмотрела мне в глаза: — Бывшим.

— Подожди, подожди! — Я, как оратор, призывающий к тишине слишком расшумевшийся зал, поднял руку. — Ты вышла замуж пять лет назад и развелась… месяца два-три назад, не раньше. Так?

— Нет, не так! Ты решил пойти примитивным путём и просчитать сроки моего замужества по датам, когда я перестала посылать тебе поздравительные открытки и когда, после перерыва в пять лет, снова её отправила. Но ты не учел, что… Впрочем, тебе не понять женской психологии.

— Куда уж нам, дефективным!

— Не умничай. Если тебе действительно интересно, то я почти три года ждала, что ты приедешь. Если женщина не напоминает о себе, это еще не значит, что она о тебе забыла. Просто сначала умер папа, затем я заболела воспалением легких и полтора месяца пролежала в больнице, а потом… Потом познакомилась с Айном.

— С кем познакомилась? — нарочно переспросил я, прекрасно понимая, что речь идёт о бывшем муже Рамоны.

— Айн — мой бывший муж! — сердито ответила она, моментально поменяв непосредственное выражение лица на строгую маску. — Я не виновата, что ты не знаешь эстонских имен. Если бы я сказала «Ваня», тебе стало бы легче?

— Не обижайся, солнышко, но я действительно не сплю со справочником эстонских мужских имен под подушкой. И, честное слово, проклинаю тот день, когда мы так глупо расстались, после твоих откровений насчёт жителей Москвы и Ленинграда. Ведь я раньше просто не обращал на это внимания, но потом, год за годом, все больше убеждался в правдивости твоих слов. Культура ушла в подполье.

— Как же много тебе понадобилось времени, что бы понять все это. Тогда ты не мог видеть свое лицо, а я его видела! Знаешь, кого оно напоминало?

— Нет.

— Красноармейца на плакате «А ты записался добровольцем?»… Что, смешно?! Неужели я была не права, когда говорила, что в Пярну жить лучше, чем в Москве? Или когда говорила, что привыкла жить среди культурных людей, а не среди понаехавших во все ваши крупные города грязных «пролетариев» из окрестных деревень?.. Опять смешно?! — Рамона неожиданно смягчилась, прижалась ко мне и тихо спросила: — Ты был женат?

— Был. Полгода.

— А почему развёлся?

— Потому что где-то в глубине души всё ещё любил тебя. Ведь это было через год после нашего расставания.

— Это ты сейчас так говоришь…

— Нет.

— Ещё скажи, что ты меня до сих пор любишь!

Я ухмыльнулся и промолчал. Действительно, как бы это прозвучало после семилетней разлуки и получаса с момента встречи? Даже если это правда.

— Мой муж был членом Народного Фронта. Сейчас работает в совместном предприятии с финнами, занимающемся нефтью. — Рамона встала с дивана, подошла к секции и достала из одного из ящиков несколько обрывков цветных фотографий, затем протянула их мне. — Однажды вечером мы поспорили, а в итоге он достал мой альбом с фотографиями и стал вырывать оттуда всё, где мы снимались вместе с тобой. Он постоянно меня попрекал тем, что я была твоей любовницей…

Рамона замолчала, еще раз пристально посмотрела мне в глаза и, увидев, что я нисколько не разозлился, крепко прижалась к моей груди и продолжила:

— Тогда я стала кричать на него, затем просить, чтобы он не рвал наши с тобой фотографии, а потом он меня ударил в лицо и сказал, что лично отрежет тебе ухо, когда встретит.

— Чего?!!

— Успокойся. — Рамона погладила меня по голове. — В тот вечер я выгнала его из дома и сказала, что больше никогда не пущу обратно. Через неделю он позвонил, сказал, что приедёт забрать вещи и что больше ему ничего не надо. Он всё оставил мне. А спустя месяц я получила повестку на развод. Вот и всё.

— Давно это было?

— Полгода назад.

— Чем ты сейчас занимаешься? Работаешь?

— Смотря что ты называешь работой, — Рамона хитро прищурилась.

— Ладно, это твоё дело. — Я откинулся на мяг кую спинку дивана и стал не спеша пить кофе.

Некоторое время мы сидели молча, потом Рамона не выдержала:

— Так тебе интересно, чем я занимаюсь, или нет? — обиженно спросила она, оттолкнув меня от себя. Вот так всегда — то прижимаемся, то отталкиваем друг друга! И все, руководствуясь не разумом, а сиюминутными эмоциями. Глупо.

— Конечно интересно! — Я снова прижал её к себе, на этот раз гораздо сильнее.

— Я пишу книги, — моя красавица произнесла это тихо, как бы извиняясь.

— О чём?

— Угадай!

— Откуда мне знать?.. — я пожал плечами, взял со столика чашку с остывшим кофе и выпил. — Детективы, наверное. Сейчас все новые писатели детективы пишут.

— У меня есть перевод на русский, и пока ты не прочитаешь, я тебя не отпущу. — Моя королева ласково провела ладошкой по моей небритой щеке.

— А сколько у тебя книг? — неожиданно у меня в голове промелькнула интересная мысль.

«Сейчас скажет: пока только одна, но впереди ещё двадцать…»

— Пока одна, — уголки губ Рамоны чуть заметно натянулись. — Но надеюсь, что не последняя.

— Скажи, ты действительно хотела меня видеть, когда посылала открытку?

— Да, хотела. И очень хорошо, что ты меня правильно понял.

Рамона была действительно довольна. Это без труда читалось на её загорелом и милом личике. Я же помрачнел и старался не смотреть ей в глаза. Но потом всё-таки не выдержал и рассказал почти всё, что случилось со мной за последние два дня, опуская только подробности, важные лично для меня и совершенно бесполезные для восприятия Рамоной сложившейся ситуации.

— Значит, если бы не все это, ты даже не подумал ко мне приехать? — обиженно спросила она.

В данной ситуации ее больше всего волновала не моя подвешенная в воздухе судьба, а мое к ней отношение. Впрочем, так часто бывает у женщин. Ведь в их жизни эмоциям, как правило, отдается первое место. Но разве можно винить женщину за то, что она женщина? Конечно нет. И я, как мог, попытался разрядить появившееся после моего рассказа напряжение.

— Ты не права, солнышко, я действительно обрадовался, когда нашел в почтовом ящике неожиданную весточку от тебя. Но так случилось, что событие это совпало с навалившимися на меня неприятностями, и пришлось воспользоваться твоим «закамуфлированным» приглашением в целях собственной безопасности. Ну посуди сама — разве плохо, если можно одновременно решить две проблемы?

— Наверно, нет… — Рамона пожала плечами, встала с дивана и подошла к окну, за которым пышной зелёной голограммой раскинулся аккуратный и ухоженный садик. — Хочешь еще кофе? Или чего-нибудь выпить? Должны же мы, в конце концов, отметить нашу встречу! — Она направилась к встроенному в стену мини-бару и достала оттуда бутылку замечательного сухого вина «Рислинг».

Вопреки своим правилам не злоупотреблять алкоголем, в тот вечер я капитально набрался, медленно, но верно осушая запасы спиртного из бара Рамоны. Понятно, мне нужно было снять напряжение, расслабиться. Рамона не слишком охотно поддерживала меня, делая глоток вина там, где я успевал пропустить внутрь три рюмки коньяку. Мы говорили обо всем, нарочно не останавливая внимание на личных отношениях, так как любой, пусть даже самый маленький, шаг навстречу друг другу гораздо более весом, чем долгие разговоры на эту тему. Его мы уже сделали и испытывали от этого вполне объяснимое чувство эйфории, но главной темой нашего разговора стала, как и следовало ожидать, моя недавняя «эпопея» с дискетой. Не знаю, зачем я тогда решился рассказать Рамоне всю правду, но мне действительно стало легче. Вероятно, подсознательно мне хотелось получить от нее совет — что же мне делать дальше?

— Ты можешь показать мне её? — тихо спросила Рамона, прикоснувшись ко мне мягкой ладонью.

— Дискета в сумке, в портсигаре, — небрежно отмахнулся я, наливая в рюмку очередную порцию коньяка. — Только ты не сможешь её просмотреть.

— Почему не смогу? — брови Рамоны удивлённо взметнулись вверх. — У меня наверху, в кабинете, есть компьютер. Ведь не думаешь же ты, что я работаю на обычной пишущей машинке?

— Ты меня не поняла. Дискета в несгораемом контейнере, который к тому же очень устойчив против деформации. А как его открыть — было известно только генералу Крамскому и «психу» Славгородскому из «Золотого ручья». И еще неизвестно — может, этот контейнер при попытке его открыть рванет так, что ни от тебя, ни от меня, ни даже от твоего чудесного дома не останется и горстки пепла! Но даже не в этом суть. Информация на сто процентов закодирована, и чтобы её раскодировать, нужно быть как минимум одним из тех умельцев, что при помощи домашнего компьютера умудряются взламывать системы защиты крупных банков и переводить на свои счета миллионы долларов. Ты можешь такое провернуть?

Рамона отрицательно покачала головой.

— Вот и я нет. Так к чему тогда все разговоры? — Я залпом осушил очередную рюмку и вновь потянулся за бутылкой, не обращая внимание на, мягко говоря, не одобряющий взгляд Рамоны.

— Но я всё равно хочу взглянуть на дискету, — спокойно произнесла она и вышла из комнаты в прихожую, где я оставил свои вещи. Вернулась уже не одна — до этого дремавший около входных дверей мраморный дог по кличке Гарик весело, как щенок, прыгал возле ног Рамоны. Вот только собаки мне еще и не хватало!

— Гарик, лежать! — скомандовала хозяйка, и пёс послушно опустился на ковер. Уж всяко лучше, чем на подстилочке перед дверьми. Хитрый, ничего не скажешь.

— Он так и спит, где захочет? — поинтересовался я, ощутив на себе гипнотический взгляд собаки, с одной стороны, убедительно изображающей из себя сонное царство, а с другой — внимательно, сквозь чуть приоткрытые веки наблюдающей за каждым мо им движением.

— А что, ты боишься? — рассмеялась Района и с видом заботливой мамочки погладила меня по голове. — Не бойся, на кровать я его не пускаю. И вообще — в спальню…

«Что, простите? Я ослышался, или как? Мне уже открыто намекают, что в первую же ночь я удостоюсь чести почивать на хозяйском ложе?»

— Ну тогда совсем другое дело! — Я сильно прижал к себе Рамону и впервые после разлуки прикоснулся губами к ее гладкой и мягкой коже на шее. От неё пахло дорогими французскими духами и кремом для загара.

Так как Района не пыталась высвободиться из моих объятий, я уже собрался добраться до ее уха, а потом — до губ, но мерзкий пес опять всё испортил. Он вдруг зарычал, вскочил и стал оглушительно лаять, шаг за шагом приближаясь к дерзко посягнувшему на хозяйку чужаку, то есть ко мне. Но стоило Районе спокойно бросить: «Гарик, на место», — как здоровенная псина тут же поджала хвост и трусцой убежала в прихожую. Хорошо, что хоть слушается, а то вообще была бы труба.

— Принесла дискету?

— Конечно.

— Тогда давай посмотрим повнимательней, ради чего угробили уже как минимум пятерых человек…

И я открыл серебряный портсигар. Плоский предмет, очень напоминающий допотопную промокашку для печатей, только гораздо более тяжелый, лежал на столике-баре. Поверхность контейнера, где — хотелось в это верить — находилась дискета, была совершенно гладкой. Заисключением вытисненных на одной из торцевых сторон цифр «482». Что они означали, можно было только гадать. И совершенно невозможно было понять, с какой стороны и при помощи чего он вскрывался. Отчетливо виднелась линия соприкосновения двух одинаковых половинок, но определить, каким образом они крепились друг к другу, представлялось неразрешимой задачей. Достаточно было пару минут повертеть контейнер в руках, чтобы однозначно решить — своими силами вскрыть его невозможно. А значит, добраться до дискеты могут лишь немногие, посвященные в тайну люди. Одного из таких людей я знал — это был профессор Славгородский из «Золотого ручья».

— Надо спрятать её, — безапелляционно предложил я. — И лучше всего, если ты не будешь знать о её место нахождении. Подержи собаку, а я схожу осмотрюсь.

— Думаешь найти подходящее место в саду? — с интересом спросила Рамона.

— Или в доме, или еще где-то… Я ещё не решил. Посиди пока здесь, минут тридцать-сорок.

— Может, лучше завтра, когда трезвый будешь?

— А кто тебе сказал, что я пьян?

— Сама вижу, не нужно мне ничего говорить. Посмотри на свои глаза в зеркало, — и моя красавица отмахнулась от меня, как от назойливой зелёной мухи. — Делай что хочешь, мне все равно.

— Собачку-то подержишь?

— И не собираюсь, сам выкручивайся. Цапнет за одно место, очень хорошо!

Рамона демонстративно вытянулась на велюровом диване и стала очень похожа на висящий у меня дома на стене плакат Саманты Фокс. А точнее — на изображенную на нем фотографию. Семь лет назад, пораженный удивительным сходством Рамоны с популярной английской певицей, я даже какое-то время называл девушку Самантой, пока она в ультимативной форме не запретила так к ней обращаться. Пришлось уступить. Когда я вернулся после проведенного в Пярну отпуска обратно в Москву, то про себя начал называть висящую на стене в гостиной девушку не иначе, как Рамоной. Ничего не поделаешь — сила привычки!

— Значит, не хочешь помочь беглому дезертиру, да? — Я склонился над лежащей, словно фотомодель, Рамоной и ощутил на своем лице её горячее дыхание.

— Пьяному — нет, — категорически ответила она. — Дай мне вина!

— А ещё чего?

— Больше ничего. Хочешь идти — иди, а ко мне не приставай.

— А то что будет?

— А ты попробуй, сам увидишь!

И я попробовал. Оказывается, ничего плохого мне не грозило. Даже наоборот — очень понравилось. Особенно оказавшийся слишком скрипучим диван и громкие всхлипы страстной молодой женщины. Надо признать, что прошедшие со дня нашей первой встречи семь лет и две недели пошли Рамоне только на пользу.

Вечером мы пошли в ресторан, и Рамона накормила меня каким-то эстонским национальным блюдом с креветками, после которого мне снова захотелось смять её в своих объятиях. Но сделать это оказалось не так легко, потому что сразу после ресторана она потащила меня к какой-то своей подруге, которой, как оказалось, уже успела рассказать о капитане десантно-штурмового батальона, очень любившем когда-то кататься на водных лыжах за несущимся впереди катером.

Но вряд ли только об этом рассказывала Рамона своей подруге, поскольку та засыпала меня вопросами такого содержания, что иногда мне всерьез приходилось взвешивать каждое слово, прежде чем дать ответ. Неужели я в то далекое лето успел столько всего наговорить, в том числе и о некоторых подробностях моего «афганского отпуска»? Например, как мы вместе с лейтенантом Саблиным меняли БТР на водку или как по причине лютой злобы ко всему «борющемуся за независимость» народу южного соседа не смогли довести до расположения части одного из известных командиров моджахедов, сделав ему «испанский воротник»? Воистину, любовь развязывает язык получше боли!

Когда мы ушли от подруги, мне все-таки удалось затащить Рамону на пустынный пляж, где на хранящем дневное тепло песке я показал своей единственной любимой женщине, что за минувшие годы я отнюдь не стал более холодным и невосприимчивым к женской ласке. А потом мы долго купались в теплых водах Балтийского моря, плавали наперегонки до буйков, и я нарочно проигрывал Рамоне в скорости, доводя ее до радостного визга после одержанной в заплыве «победы», а в довершение всего — поймал небольшую медузу и засунул красавице в купальник. Что тут началось! Я уже на полном серьёзе стал молить Бога, чтобы неторопливые и рассудительные эстонцы не вызвали полицию, заслышав в вечерних сумерках нечеловеческие вопли, доносящиеся со стороны пляжа.

Но всё обошлось, и я, отделавшись несильной оплеухой, вынужден был почти километр нести Рамону на руках до самого дома. За этот титанический труд моя радушная хозяйка сварила мне кофе и сделала пару бутербродов с копчёной треской. Ночь была бурной и бесконечной. Я уснул только тогда, когда над горизонтом появились первые оранжевые лучи солнца. Рамона почти не спала и с самого утра ушла в кабинет, где долго работала на компьютере. Краем уха, сквозь полудрему, я услышал пробивающийся откуда-то издалека — вероятно, с территории соседнего дома — голос диктора российского радио. Он сообщал, что мятеж подавлен и президент Союза вернулся в Москву. А также о том, что в ближайшие дни будет обнародован Указ о предоставлении долгожданной независимости трем прибалтийским республикам — Литве, Латвии и Эстонии.

Проснулся окончательно я только в половине двенадцатого, вновь ощутив близость женского тела. Лениво потянулся, зевнул и заспанным голосом поинтересовался, сколько уже натикало на часах.

— Пора вставать, — произнес нежный ангельский голосок. — Ты еще не проснулся? — уже сердито поинтересовалась Рамона спустя несколько секунд.

— Проснулся.

— Тогда готовься к походу в магазин. Надеюсь, у тебя нет бюджетного кризиса?

— М-м-м… — повертел я головой, из которой окончательно улетучились остатки сновидений.

— Вот и замечательно. А я пока поваляюсь в постели, на твоем теплом местечке! — И она несильно, но настойчиво толкнула меня в бок, сгоняя с мягкой кровати с водяным матрацем.

Магазинов в Пярну много, так что далеко ходить не пришлось. Я наскоро набрал всего самого необходимого и не спеша направился обратно. Сколько меня не было рядом с Рамоной? Может, пятнадцать-двадцать минут…

Я с наслаждением выкурил сигарету, раздавил ее носком ботинка и вошел в дом, неся в обеих руках полиэтиленовые пакеты с покупками. Поднялся по ступенькам, ногой толкнул дверь и зашел внутрь. И сразу почувствовал, что здесь все изменилось. Шестое чувство включило громкий и пронзительный сигнал тревоги. Испытанные в переделках профессионалы очень часто обладают вымуштрованной и проверенной в делах интуицией, подчас безошибочно определяя укрывшегося на местности врага или время начала атаки противника. Но в этот раз чувство опасности сработало у меня слишком поздно.

Что-то тупое и тяжелое с размаху «погладило» меня по голове. Говорят, что после сильного удара у человека начинает что-то плавать перед глазами, появляются звездочки и тому подобная ерунда. Не знаю, как у кого, но тогда я не испытал подобного блаженства. Я отключился мгновенно, никуда не проваливаясь и ничего не видя перед глазами. Я не успел даже почувствовать боли. Просто рухнул, как мешок цемента, вместе со своими пакетами.

А вот очнулся уже именно от боли. Чья-то тяжёлая нога в начищенном ботинке наступила мне на руку. Да так, что начала разрываться кожа и едва не затрещали тонкие кости пальцев.

— А-а-а! — непроизвольно выкрикнул я, инстинктивно пытаясь вытянуть придавленную к полу кисть, чем ещё больше увеличил резкую, пронизывающую всё тело боль.

— Очухался, Рэмбо? — донеслось из-за спины. — Соловей, отпусти его.

— Так это ж левая! — отозвался сверху тяжёлый бас, и каблук дорогого ботинка нехотя отпустил мою клешню, напоследок придавив её с удвоенной силой.

— А-а, с-сука!.. — что есть силы выкрикнул я, за что получил удар ногой в спину, снова припечатавший моё лицо к коврику для вытирания обуви.

— Между прочим, товарищ майор, зря вы делаете резкие движения, — опять услышал я властный и спокойный голос. — Если не станете прикидываться идиотом, а согласитесь переговорить со мной, то больше никто не будет делать больно ни вам, ни вашей замечательной подруге.

— Чего надо? — процедил я сквозь зубы. — По-моему, ты ошибся адресом…

— А вас не удивляет, Валерий Николаевич, что мне известно ваше звание? Хотите, расскажу всю вашу жизнь с момента пересечения границы с дружественным Афганистаном? — ехидно предложил собеседник. — Или назову номер служебного телефона в «Золотом ручье»? Который уже, кстати, вам не принадлежит. Обязанности начальника охраны сейчас возложены на капитана Саблина, вашего, если не ошибаюсь, друга. Еще что-нибудь интересует? Спрашивайте, не стесняйтесь. У нас есть время на разговоры.

— Дайте встать с пола. — Для начала я решил не усложнять обстановку, а как можно более точно сориентироваться в возникшей ситуации.

— Вставайте, ради Бога, — разрешил невидимый собеседник. — И вытрите, пожалуйста, сметану с лица, а то вы очень мне напоминаете персонаж американского фильма, которому в рожу запустили торт.

Только сейчас я заметил, что купленная мной кисломолочная продукция растеклась по полу бесформенной лужей. Остальные продукты разлетелись в радиусе метра вокруг меня. Кое-какие из них, например, шоколадное масло, уже были раздавлены «костылями» стоящего рядом Соловья. Ничего не скажешь, подходящая кликуха для двухметрового мордоворота!

— Тебе же сказали русским языком: поднимайся на ножки, козел! — Он снова пнул меня ботинком, и на этот раз «главный» не стал его бранить или призывать к спокойствию. Воспитывают… Ну хорошо, посмотрим, что будет дальше. И не дай Бог вам, ублюдки, допустить промашку — живого места на вас не оставлю!

Я поднялся сначала на колени, затем на ноги. Я им нужен, и просто так никто не станет вышибать из моего бренного тела бессмертную душу. По крайней мере, пока не получит то, что хочет. А хотят они… Впрочем, это даже идиоту понятно.

После того как я принял вертикальное положение, наконец-то появились перед глазами звездочки. В компании с кривыми зеркалами, делающими окружающие предметы уродливыми и размазанными. И плюс ко всему, начала болеть принявшая приличный удар голова. Я едва удержался на ногах, успев опереться уцелевшей рукой о стену. Вторая же, подобно измочаленной плетке, безвольно болталась вдоль туловища.

Передо мной стояли два удивительно похожих друг на друга мужчины. Близнецы. С одинаковыми прическами, костюмами и даже выражением лица. И оба — с пистолетами, направленными в мою грудь. Синхронные движения близнецов неожиданно вызвали у меня сильный приступ рвоты, и я уже не мог его контролировать. Вчерашний ужин присоединился к размазанной по полу сметане.

— Тьфу ты, мать твою! — громко выругался Соловей и, сплюнув, покосился на «главного». Вернее — на «главных». Так как в этот момент для меня их было двое. Непонятно лишь, почему громила — один? Вероятно оттого, что если бы его раздвоить, он не поместился бы в поле зрения.

Близнецы между тем стали потихоньку сближаться. Вот соединились их руки, далее — туловища, и только голов всё ещё было две. Но потом и они непонятным способом срослись, завершив тем самым прямо на моих глазах создание нового человека. Которого я смог наконец рассмотреть более внимательно. Это был немолодой уже, лет сорока восьми — пятидесяти, мужчина в чёрном строгом костюме и с безукоризненным «каталожным» лицом. Как из модного журнала. Взгляд его очень напоминал взгляд большого начальника. Сзади него я заметил сидящую в глубине комнаты и совершенно побелевшую от страха Рамону, которую зорко охранял еще один бугай, так же облаченный в черный дорогой костюм. Я обернулся и придирчиво осмотрел стоящего позади меня Соловья. Совершенно ничего не выражающая рожа, и тоже одет в черный костюм. Неужели я попал к гангстерам, в Чикаго тридцатых годов?! Сейчас узнаем, что за комья с горы.

— Что вам от меня надо? — спросил я довольно наглым тоном, не позволительным для находящегося в моём положении человека.

— Не знаешь… — покачал головой «главный» и, кивнув Соловью, спрятал пистолет в наплечную кобуру. — Ну-ну! — Он прошелся несколько шагов в одну и в другую сторону, а затем резко обернулся, обнажив все свои керамические зубы. — Дискету, конечно! Которую ты взял у генерала. И не придуривайся лучше, всё равно не поможет. Мне все про тебя известно, начиная с детского горшка и заканчивая подбитым вертолётом, так что своим упрямством ты только усложняешь себе жизнь. Зачем тебе вещь, которой ты не можешь воспользоваться?.. Молчишь! Правильно делаешь, потому что нечего сказать. А я не очень хочу читать тебе нотации. Просто ты отдаешь мне контейнер с дискетой, а взамен получаешь жизнь, свою и вот её, — мужчина кивнул в сторону Рамоны.

— У меня нет никакой дискеты, — почти натурально я придал своему лицу выражение удивления. — Генерал попросил меня отвезти его вместе с чемоданом в какое-то, только ему одному известное место, но вертолёт подбили, и я едва не свернул себе шею. Меня сейчас наверняка разыскивают как изменника Родины, и все из-за того, что я единственный мог управлять этой американской «стрекозой»! Надо было оставаться на территории и положить на все проблемы вашего генерала большой и толстый член!

— Во-первых, генерал не наш, а во-вторых, в ноутбуке был контейнер с дискетой, который пропал. Кроме тебя там никого не было.

— За исключением псов в камуфляже, учинивших перестрелку в самом центре страны. У них и спрашивайте свой контейнер. Я только свою шкуру спасал, мне не до дискет было! Тем более что едва я выпрыгнул, как «вертушка» свалилась прямо на труп генерала. Я что, в огонь лазил?! — мне приходилось почти кричать, чтобы убедить незваных гостей в своей непричастности к их темным махинациям. Но «главный» только улыбался, а Соловей даже несколько раз фыркнул, показывая всем своим видом, что не верит ни одному моему слову.

— Ещё хоть раз скажешь неправду… — «главный» подошёл ко мне вплотную и погрозил толстым пальцем прямо перед моим носом, — твоей красивой девочке сделают совсем больно. Но сначала она посмотрит, как ты будешь плеваться пеной, как эпилептик, оттого что тебе в рот засунут электрический провод от утюга! Не пробовал такое? По-моему, давно пора.

— Я всё вам сказал, больше нечего. — Мне пришлось мобилизовать весь остаток воли, чтобы ни одним движением мускулов не выдать охватившего меня страха. Завтракать электрическим током не входило в мои радужные планы на сегодня.

— Альберт, поищи провод и ближайшую розетку, — равнодушно приказал кому-то «главный». — Валерий Николаевич оказался куда большим кретином, чем я о нем думал ещё двадцать минут назад.

Оказалось, что помимо Соловья и громилы, неотступно «пасущего» Рамону, здесь находился ещё один представитель их «организации», небольшого роста, с рыжими вьющимися волосами и носом-рубильником он напоминал римского инквизитора. И тоже был одет в чёрный деловой костюм. Просто инкубатор какой-то.

Расторопный Альберт между тем довольно быстро сориентировался в доме, нашёл в ближайшей комнате удлинитель, оголил один его конец, аккуратно освободив от изоляции при помощи ножниц, растянул два металлических уса больше чем на полметра в стороны и дал знак Соловью, который тут же заехал мне «кувалдой» прямо по кровоточащему месту на голове, уже испытавшему силу и вес его кулака. Я охнул и снова провалился в черный колодец, успев утащить с собой в бездну лишь обрывок отчаянного крика Рамоны.

— Эй, жмурик! — первые слова, услышанные мной после пробуждения, не вселяли никакого оптимизма. Я уже не сомневался, что скажи я им местонахождение дискеты, головорезы все равно оторвали бы мне сначала руки, затем ноги, а потом — проломили бы череп. Но это в случае, если разбирались бы они со мной одним. Но рядом Рамона, вынужденная теперь расплачиваться за вновь вспыхнувшие ко мне чувства и предоставленный кров. Несправедливо.

«Думай, майор, соображай! Ищи выход!» Как только я открыл глаза, настроение моё моментально сошло на нет. Я крепко привязан к стулу, раздет догола, если не считать носков и порванной рубашки без пуговиц. Один отвод оголённого на конце провода держит в волосатой рыжей лапе садюга Альбертик, а второй закреплён на мне… чуть ниже паха. Сволочи!

Я почувствовал, как тело начинает трясти, будто ток уже включен.

— Где дискета? — спросил «главный», и его лицо расплылось в гадкой улыбочке. Он достал из карма на пиджака деревянную трубку, кожаный мешочек с табаком и не спеша стал набивать им допотопный курительный прибор. Пижон хренов. Сигареты его не устраивают. Попадаются же еще на свете такие показушники.

— Куда вы дели Району?! — рявкнул я, неожиданно обнаружив ее отсутствие на прежнем месте. Не было и одного из громил.

— Волнуешься? — «Трубочник» с надеждой заглянул мне в глаза. — Скажи мне, где контейнер генерала Крамского, и я сразу отпущу тебя и твою белобрысую шлюху. Рот у нее хороший, рабочий… Ты ведь должен это знать, правда, майор без штанов? — И он громко расхохотался. Альберт и Соловей его поддержали.

Надо признаться честно и без бравады — чувствовал я себя полным кретином. Рамону увели неизвестно куда, а я, герой, сижу привязанный к стулу, с опутанным электропроводом концом! Тут есть только два выхода — молчать, как Зоя Космодемьянская, и позволить медленно и мучительно изжарить себя на электрическом стуле, или — рассказать всё и…

— Приведите её! — рявкнул я что было силы. — Иначе никакого разговора не будет.

Громилы переглянулись, «главный» кивнул, и Соловей направился к ведущей на второй этаж лестнице. Он сделал буквально три шага, как до меня донесся сверху крик Рамоны. Я чисто машинально дернулся, едва не опрокинув стул вместе с собой, а Соловей бросился бегом по ступенькам. Заволновались и двое оставшихся. «Главный» нервно поднес к трубке две зажженные спички, раскурил, свистя воздухом, и выругался.

— Маньяк, в рот ему ноги! Не может просто так на баб смотреть…

Я ещё раз, опять по инерции, дернулся и сразу же кулак с рыжими, как кляксы, веснушками въехал мне в челюсть.

— Сиди, падла, — сквозь зубы процедил Альберт, нагнувшись к моему уху. — А то разом гланды вырву.

— То-то я смотрю — тебе уже вырвали, картавишь! — не сдержался я.

— Ах ты-ы… — зашипел от ярости рыжий и уже размахнулся для очередного удара, но на его запястье легли пальцы «главного».

— Поаккуратней! Зачем он мне мертвый и без дискеты? Всему своё время, успеешь ещё, — он выпустил в лицо Альберта мутный клуб синеватого дыма. — Вон, и дамочку уже ведут… Сейчас разговор будет.

Рамона в сопровождении Соловья и другого мордоворота спускалась по винтовой лестнице. Она дрожащей ладошкой размазывала по лицу слезы и искала глазами меня. Наконец наши взгляды пересеклись. Секунды хватило на то, чтобы я несколько расслабился. Все в порядке, Соловей успел вовремя. Взглянув на второго «гангстера», я с удовлетворением отметил распухающую ссадину у него под левым глазом. В их «организации» все-таки следили за порядком.

Соловей подошёл к «главному», хотел что-то сказать, но тот небрежным движением руки заставил его замолчать.

— После будем решать, что с ним делать, — он мотнул головой в сторону получившего в глаз коллеги. — Надо с Валерием Николаевичем закончить и ехать обратно. Давай, Альберт, за работу.

Я даже не успел сжать зубы, чтобы не прикусить язык во время конвульсий, как рыжий инквизитор вставил сетевую вилку в розетку и свободным концом провода полоснул меня по спине…

Огненный вихрь вошел в мое тело и разорвался внутри. Сразу мириады молний пронеслись от спины до паха, от мозга до пальцев ног, сокращая до железной плотности мышцы и выбивая остатки сопротивления из умных, но бессильных перед адским пламенем нервных клеток…

— А-а-а-а-ш-ш-ш-ш!.. — из моей груди с шипением и слюной вырывался воздух, выдавливаемый дыхательными мышцами через сведенную электрическим спазмом глотку. Руки и ноги наполнились такой титанической силой, что не прекрати Альберт свою пытку, я мог бы разорвать связывающие меня веревки, и без того не отличающиеся особой прочностью, а потому намотанные мне на запястья и щиколотки множеством неровных рядов.

— Не останавливайся надолго, — приказал рыжему «главный», стоя лицом к окну и спиной ко мне, плюющемуся пеной и трясущемуся, как от одновременного укуса ста пауков-тарантулов. — Дал глоток воздуха — и снова прикладывай… Чтобы не расслаблялся.

Альберт был послушным мальчиком и строго следовал советам старшего, в результате чего я начисто потерял счет времени и вообще перестал что-либо соображать. Охваченный пламенем мозг из сложного биологического компьютера вдруг превратился в глупую одноклеточную амебу с примитивными рефлексами и одной единственной мыслью — выжить! Любой ценой.

При любой другой пытке, кроме электрической, даже самая невыносимая боль — от каленого железа, выплеснутой на кожу кислоты или заворачиваемых в кости шурупов — не затрагивает мозг напрямую, только посредством сложных нервно-периферийных связей. Их можно блокировать, потеряв сознание или отключившись от восприятия чувствительных рецепторов, чему меня еще много лет назад учили матерые инструкторы десантно-штурмового батальона. В Афганистане такая наука как нельзя более пригодилась тем из ребят, кто попадал в плен к «духам» и нередко принимал мучительную смерть. Некоторые осваивали науку отключения восприятия до такой степени, что молча, с белым как мел лицом, переносили выкалывание глаз или вырывание пальцев.

Но электрошок совсем другое дело. В данном случае мозг подвергается такому же воздействию, как и весь остальной организм. А если принять во внимание более сложную структуру нервных клеток, то и в несколько раз большему. Изо всех его сложнейших функций реально продолжает работать только одна — на выживание. Её невозможно контролировать силой воли и разума. Потому что электрошок уничтожает и то и другое.

И я сломался. На очередном сеансе «альбертотерапий».

— Все врешь! Мы были на месте падения вертолёта ещё до появления военных. Он упал на труп Крамского, когда в чемодане уже не было контейнера с дискетой! Его взял ты, упрямый идиот!.. — «Главный» нервно грыз конец трубки и уже не надеялся получить от меня хоть какую-нибудь информацию о секретной программе, как вдруг из моей глотки сами собой вырвались, разбавленные урчанием пены и шипением воздуха, слова:

— И-ш-ш-р-р-р… С-у-у-м-м-м-к-а-а-а… С-у-у-у-м-к-к-к-к-а-а!!!

— Что-о?! — словно подброшенный пружиной, обернулся «главный», и его едва не вытошнило при виде пузырящейся у меня на губах пены и посиневшей кожи. — Сто-о-п!!! Прекрати-и-ть!!!

Альберт убрал провод от моего тела, а Соловей, то ли от страха, то ли для перестраховки, сразу же выдернул сетевую вилку.

— Повтори, что ты сейчас сказал! — кричал «главный», наклонившись надо мной. — Сумка? Какая сумка? — Он повернулся и впился звериным взглядом в сидящую на диване Рамону. Но она ничего не слышала, а только тихо раскачивалась из стороны в сторону в беззвучной истерике, закрыв мокрое от слёз лицо руками.

— Сумка… коридор… там… — Мои губы едва шевелились. Я уже не соображал, что делаю. Я лишь понимал — ток отключен… отключен… Значит, у меня есть шанс… ещё немного пожить…

Громилы бросились к коридор, ведущий от входной двери к сауне. Там по правой стороне был гардероб — совсем маленькая комнатка, полтора на два метра. На верхней полке, рядом с пылесосом, лежала моя спортивная сумка «Адидас» со спрятанной, если так можно сказать, дискетой покойника Крамского. Из-за нее я едва не расстался с жизнью уже в четвёртый раз за трое суток. Такого не было даже во время «южного фестиваля с моджахедами». Там в среднем приходилась одна возможность на день. Растём!

— Нашли! Вот контейнер! — В комнате снова появились Соловей с Альбертом.

Инквизитор протянул «главному» мой серебряный портсигар и впервые за время нашего знакомства обратился к нему по имени:

— Ян Францевич, точно она?

— Безусловно. Спасибо, Альберт, за работу. Скажешь командиру — пусть разрешит тебе отпуск.

— Да я пока не собираюсь… — пожал плечами рыжий.

— Тогда скажешь, чтобы не разрешил! — Ян Францевич заметно повеселел и, перестав наконец любоваться дискетой в серебристом гладком контейнере, подошёл ко мне и с уважением взглянул в мои глаза, всё ещё красные и мутные.

— Знаете, Валерий Николаевич, а я изменил о вас мнение. Вы не идиот — вы хорошо вымуштрованный, хотя и непонятно кому преданный, сторожевой пес. Ума не приложу, ради чего такие жертвы? Не проще было сразу отдать её нам? — «Главный» взвесил в руке металлическую коробочку. — А ведь могли не выдержать, умереть от разрыва сердца. Вер но, Альберт?

Инквизитор расплылся в ухмылке и кивнул:

— Живучий, гад…

— Но вы предпочли унести с собой в могилу информацию, совершенно случайно — я подчеркиваю, — случайно оказавшуюся в вашем распоряжении. Хотя оставался шанс, примерно пятьдесят на пятьдесят, что мы перевернем весь дом и найдём-таки контейнер с дискетой.

— Издеваешься… падла… — прошипел я, облизывая распухшие и посиневшие губы.

— Нисколько, товарищ майор Бобров, я над вами не издеваюсь, — тоном профессора продекламировал Ян Францевич, вытряхивая из трубки прогоревший табак в стоящую на журнальном столике пепельницу. — Сколько молено, вы сопротивлялись. Потом мозг, почувствовав опасность прекратить свое существование, перестал слушаться хозяина и решил спасти себя сам. Не более того. Так что вашей вины здесь нет ни капли. Я ведь — психиатр, Валерий Николаевич, и очень хороший психиатр, знаю все тонкости воздействия электротока на нервы. И вынужден признать, что вы — единственный, кого я видел, кто смог исчерпать до дна источник разума. За ним уже только бездна, увы, человеку неподвластная.

«Главный» замолчал, присел напротив всё ещё находящейся в беззвучной истерике Районы и с минуту наблюдал за ней. Затем перевёл взгляд на меня, голого и подавленного.

— Отвяжите его, пусть оденется и приведёт себя в порядок, — приказал громилам Ян Францевич.

Затем он встал, положил свои пальцы на шею Ра-моне, еще раз оглядел меня, странно улыбнулся и надавил пальцами на ее белую кожу, чуть ниже уха… В то же мгновение Рамона вскрикнула, оторвала руки от лица, жадно вдохнула несколько раз ртом воздух и вдруг громко разрыдалась. Ян Францевич вывел ее из состояния шоковой депрессии, и я больше не сомневался — он действительно психиатр. В окружении отъявленных головорезов.

«Кто же он такой?! И на кого работает?!»

— Вы тоже приведите себя в подобающий для красивой женщины вид. — «Главный» теперь вёл себя как совершенно нормальный — не чета трем другим подонкам — человек. В какой-то миг я даже подумал, что именно теперь он стал самим собой, сорвав с лица вынужденно натянутую маску безжалостного убийцы. И ещё я понял главное — он не собирается нас убивать. Для этого совсем не обязательно, чтобы мы прилично выглядели. Хотя… Открытое двойное убийство или, к примеру, автомобильная катастрофа, несчастный случай на воде или, чем черт не шутит, пожар — совсем другое. Здесь не станут искать виновных. Главное, чтобы потом опытные эксперты-криминалисты установили — смерть произошла в результате несчастного случая. А небольшие повреждения на телах покойников могли быть получены накануне, где угодно — от пьяной драки до банального падения с крутой винтовой лестницы, каковая как раз имелась в доме Рамоны.

Я умывался, одевался под зорким присмотром Соловья и все еще не мог окончательно для себя определить, зачем бандитам понадобился весь этот маскарад? Я очень надеялся, что не для жуткого смертельного фарса. Если б знать точно их замыслы, то можно было попробовать оказать сопротивление с шансами один из ста на спасение. Левая рука слушалась меня плохо и не могла принести пользы, тело чудовищно ныло, все еще продолжались конвульсии свихнувшихся после электротерапии измученных мышц. Но я был развязан!

«Эх, знал бы прикуп — не работал, жил бы в Сочи!» — вспомнилась мне старая как мир воровская поговорка. Да, если знать…

— Эй, извращенец! — окликнул Ян Францевич мордоворота со ссадиной под левым глазом. — Иди, подгони машину к дому.

Тот послушно покинул помещение и скрылся за дверью.

— Что вы собираетесь с нами делать? — спросил я у «главного».

Тот ответил сразу и без лишних слов:

— Взять с собой. Нам нужны вы, а дамочка… Так сказать, на всякий случай. Ведь вы, Валерий Николаевич, не хотите, чтобы ей было плохо?

— У всего есть разумные пределы.

— Совершенно с вами согласен. Но, уверяю вас, никто больше не станет привязывать к вашему члену электрический провод. И трогать руками без особой на то надобности дорогую вам женщину.

— Чего же тогда вы от меня хотите, черт побери?! Чтобы я работал с секретной дискетой или добровольно сдался КГБ?

— Совсем не обязательно. Имейте терпение, товарищ майор, всё узнаете в своё время…

Когда мы с Рамоной под конвоем «гангстеров» в черных кортюмах шли от входной двери дома к стоящей возле ворот бежевой «Мазде-626», я вдруг вспомнил о псе. За последний час Гарик ни разу не попался мне на глаза.

— Солнышко, где твоя собака? — спросил я у Рамоны, прижавшейся ко мне, как маленькая девчушка к своему папе.

Она ничего не ответила, уткнулась мне в плечо и заплакала.

Бедная моя, какие неприятности свалились на твою голову из-за непутевого вояки, в одночасье потерявшего все, что у него было.

«Господи, ну скажи мне, зачем я научился управлять вертолетом?!»

— Шавка была нервная, кусалась, пришлось с ней разобраться, — загоготал шедший за нами Соловей.

— Смотри, свиное твое рыло, чтобы с тобой потом не разобрались.

— Поговори еще, чмо! — буркнул битюг и кулаком тут же въехал мне между лопаток. Я едва удержался на ногах. — Чего встал, как обосраный?! — рявкнул ублюдок. — Шевели поршнями…

И тут не сдержалась Рамона, впервые с момента вторжения в её дом четверых бандитов.

— Это твой папа плохо шевелил поршнями! Вот и заделал себе мордожопого дауна…

Соловей, вероятно, вышел бы из себя, если бы не заметил появившегося из приоткрывшейся задней дверцы «мазды» Яна Францевича.

— Быстрее садитесь, не на прогулке! — крикнул он. — Соловей с этими двумя — назад, Альберт — за руль, а ты, извращенец… — он повернулся в сторону водителя, — полезай в багажник. Для тебя нет места. Ты вообще мне не нужен, чувырло озабоченное.

— Но…

— Я сказал — в багажник!!! Или хочешь с командиром объясняться?

«Гангстер» с начинающим синеть фингалом нехотя вылез из машины, злобно покосился на нас с Рамоной, открыл крышку багажника и враскоряку залез внутрь и сам захлопнул за собой «дверь».

На наших с Рамоной изможденных лицах впервые после вторжения появилось подобие улыбки. Мы молча сели на заднее сиденье машины, рядом втиснулся Соловей. Альберт занял место лежащего в багажнике коллеги.

— На базу, к командиру, — приказал Ян Францевич и снова начал набивать деревянную трубку крепким табаком из кожаного мешочка.

Мы ехали по ровной и почти пустынной трассе в сторону Чудского озера. За всю дорогу никто не проронил ни слова, и только на подъезде к поселку с названием Мустве «главный» бросил, обращаясь к Альберту:

— Здесь направо и до конца.

— Так вы же сказали… — начал было уточнять инквизитор, но осекся, заметив, как нахмурились седые брови Яна Францевича.

«Мазда» свернула на неприметную лесную дорогу, и через пять минут я заметил впереди залитое солнцем зеркало озера. Я в общих чертах знал эти места, так как время от времени друзья-рыболовы вытаскивали меня на «Чудо» ловить сигов на блесну. Расстояние их не пугало, все они были при деньгах, должностях и машинах.

На самом берегу озера, на высоком обрыве стоял трехэтажный особняк из желтого кирпича, добротный и в меру респектабельный. Сразу чувствовалось, что возводился он не особенно жаждущим «светиться на публику» и несомненно обеспеченным человеком, не стремящимся, как некоторые новые богачи, чтобы дом их был способен с расстояния а несколько километров убивать своей неприкрытой роскошью завистливых коллег и случайных прохожих. Посторонних здесь явно не было, подтверждением чему служили небольшие металлические ворота еще на лесной дороге, проехать через которые могли только свои, так как на высоком столбе рядом с ними был установлен зоркий глаз камеры видеонаблюдения.

Некто невидимый открыл нам ворота секунд через тридцать после того, как бежевая «мазда» притормозила рядом с ними. Мы проехали еще сотню метров, остановились перед главным входом в особняк. Справа от него асфальтированная дорожка круто вела вниз, пропадая за массивными железными воротами, под стать дому выкрашенными в тёмно-жёлтый цвет.

«Главный» достал из кармана небольшую чёрную коробочку. Это оказался пульт дистанционного управления воротами подземного гаража. Они плавно поднялись вверх, и машина въехала внутрь просторного помещения. Ян Францевич, тоже с пульта, включил внутреннее освещение гаража. Он был пуст, если не считать припаркованной в дальнем конце красной «восьмёрки». С противоположной стороны гаража тоже находились ворота, а внутрь самого дома вела одна маленькая дверь на левой стене. Окон не было.

— Приехали, выходим, — буркнул. Соловей, вылезая первым.

На дверце с моей стороны предусмотрительно были сняты все ручки, так что открыть её можно было только снаружи. Пришлось пропустить вперед Району, а самому выходить последним. Одновременно со мной, не без помощи Альберта, из багажника «мазды» вывалился «извращенец».

— Альберт, Соловей, отведите их в комнату для желанных гостей, — в рифму выдал «главный». — Я схожу к «пастухам», спрошу, как дела. Двигайтесь! — Он подтолкнул Соловья в спину, а сам вышел через открытые ворота, не забыв, однако, при проходе включить с пульта механизм их опускания. Металлическая ширма с равномерным гудением электродвигателей стала закрываться, перекрывая пробивающуюся снаружи полосу света.

— В дверь, вверх по лестнице, на третий этаж, — скомандовал Альберт, для убедительности достав из наплечной кобуры «Макаров» и направив его в мою сторону. — Возьми девочку под ручку, а то ещё споткнётся и упадёт, а у нас докторов здесь нету, — и он тихо, как двоечник на задней парте, засмеялся.

— Сам смотри под ноги, Мойша, а то сломаешь свой красивый носик и станешь похожим на русского! — дерзко ответила Рамона.

Мне оставалось только поражаться внезапной перемене в ее мягком и добродушном характере. Чем еще женщина может задеть мужика, тем более, если он гораздо массивней и сильнее ее? Только словом. Но в отличие от очень смахивающего на дешевого рэкетира Соловья, Альберт только усмехнулся, проглотив брошенные в его адрес слова, и равнодушно парировал:

— Помолчи лучше, бикса, не то… — Он не нашёл подходящих угроз и ограничился обычным плевком себе под ноги, на оклеенный дорогим импортным покрытием бетонный пол гаража.

Мы поднялись на третий этаж, но мне не удалось даже краем глаза осмотреть особняк, так как и на первом и втором этажах ведущие в жилые помещения двери были прикрыты. На третьем же этаже расположение комнат очень напоминало гостиницу — длинный коридор в форме буквы «Г», с расположенными по обеим сторонам шестью дверьми. Одна из них, самая широкая и не похожая на комнатную, вероятней всего, вела вниз, на вторую лестницу.

— Сюда заходите, — идущий впереди Соловей достал из кармана пиджака ключ, открыл самую последнюю — люрцевую — дверь коридора и жестом велел нам с Рамоной пройти внутрь. Как только мы выполнили его приказ, он тут же закрыл её и запер врезной замок. Мы оказались в ловушке.

«Комната для гостей» очень походила на номер в гостинице среднего класса, даже можно сказать, она была несколько лучше. Две аккуратно застеленные кровати, стол с мягкими стульями, большое настенное зеркало, телевизор, телефон, ковер на полу и даже ванная комната с душем и санузлом. Только вот массивная металлическая решетка на окне как-то не очень вписывалась в окружающий «ансамбль».

Первым делом я сразу же снял трубку телефона, но, как и следовало ожидать, гудков не услышал. Полная тишина.

— О-очень интересно… — буркнул я и стал обшаривать комнату, в надежде отыскать хоть что-нибудь «этакое». Увы, все здесь было вполне обычным, без признаков специального назначения. Комната эта напоминала мне автофургоны, у которых выхлопная труба заканчивается не снаружи, а внутри крытого кузова. Такие штучки очень любили солдаты Третьего рейха в годы второй мировой войны. Хотя, если следовать здравому смыслу, убить нас они могли и в Пярну. Совсем не обязательно для такой ерунды везти нас на другой конец независимой Эстонской Республики за сто с лишним километров. А на садистов-маньяков похитившие нас «гангстеры» явно не были похожи, даже мордожопый, как обозвала его Рамона, Соловей. Хороша птичка, сто пятьдесят килограммов веса! Я еще заставлю его спеть для меня, за мной не заржавеет. Только вот очень интересно, зачем я им понадобился? Скорее всего, кто-то из их «главных», может, сам Ян Францевич, всерьез думает, что я что-то знаю особенное, раз пять лет был начальником охраны «Золотого ручья».

Если они в курсе разработок профессора Славгородского, то это — на все двести процентов — не обычные городские бандиты, уверен в этом. Но каким образом они узнали про секретную программу на дискете у генерала Крамского?! А как смогли оказаться на месте падения вертолета раньше «камуфляжников»?! Надеюсь, в ближайшее время хоть что-нибудь прояснится… И, судя по всему, разговор мне предстоит серьёзный.

Рамона, едва оказавшись в комнате, тут же, не задумываясь, направилась в душ. Похитители позволили ей собрать кое-какие вещи, помещающиеся в дамскую сумочку. Что само по себе чрезвычайно удивительно. Они что, собираются держать нас здесь неделю? Или две?

Моя спортивная сумка с вещами осталась в Пярну. Там же остались и все мои деньги. Впрочем, я сильно сомневался, что в ближайшее время они нам понадобятся! Такие люди не предъявляют счетов за проживание в номерах с решётками на окнах, даже если посетитель что-нибудь тут испортит из жуткой нелюбви к хозяевам апартаментов.

Я очень боялся, что Рамона, по моей вине втянутая в эту историю, будет ругать меня, плакать, говорить, как она ошиблась, посылая мне поздравительную открытку на день рождения, но, к счастью, получилось совсем не так. Она предпочитала не разговаривать про погибшего пса Гарика, про пытку, учиненную бандитами прямо у нее на глазах, про «извращенца», едва не изнасиловавшего её, и про все прочие беды, вошедшие в её дом сразу же после моего появления там.

Едва она вышла из душа, как сразу же прилегла на одну из кроватей и тихо попросила, чтобы я лег с ней рядом. Потом нежно прижалась ко мне, поцеловала в щеку и довольно быстро уснула. Ее организм выбрал для истерзанной нервной системы самую лучшую разгрузку — сон. Жаль, я не мог вслед за ней последовать в царство грёз, а не мешало бы. Я лежал, боясь пошевелиться и потревожить её, и думал, думал, думал о том, что же уготовила мне судьба на этот раз?

Сотни различных вариантов развития ситуации прокручивались у меня в голове, но самым лучшим исходом по-прежнему оставалась моя смерть. Я не мог сделать для них больше, чем уже сделал, — отдал им дискету с секретной программой кодирования человеческой психики. Удобная вещь, не правда ли?

Наконец мысли мои стали более размытыми, формулировки — нетвердыми, и я незаметно погрузился в состояние глубокой дремы. Это нельзя было назвать сном, так как я отчетливо различал все окружающие меня звуки, чуть уловимое шевеление, Рамоны, о чем-то вполголоса разговаривающей во сне, как гулко отозвались по скрытому за дверью коридору чьи-то шаги, как они замерли возле вставленного в дверь — чтобы наблюдать за комнатой — глазка, а после минутной паузы вернулись обратно к лестнице. И наконец я услышал, как к фасадной части особняка подъехала машина. Спустя десять минут в двери щелкнул замок, и громкий голос Альберта разорвал застывшую тишину:

— Хватит спать, воин! Подъём…

— Что ты хочешь от меня? — Я сел на кровати и сделал презрительное выражение лица.

Рамона тоже проснулась, протирала глаза и поправляла волосы. Ох, женщины, не знаю, что должно произойти, чтоб и они перестали в первую очередь думать о том, как они выглядят.

— Она останется здесь. Ты, — Альберт ткнул пальцем в мою сторону, — пойдешь со мной. Быстрее шевелись!

Я не стал спорить или сопротивляться, смысла в таких действиях не было никакого, зашнуровал кроссовки и направился вслед за Альбертом. Около двери стоял еще один, незнакомый мне, верзила, он пошел следом за мной.

Мы спустились на первый этаж, и там меня завели в просторную большую комнату, размерами напоминающую холл гостиницы. Обставлена она была со вкусом, выполненной под старину мебелью из дуба и ясеня, кожаными диванами и креслами, а возле стены находился самый настоящий бар с копошащимся за стойкой парнем в белой рубашке.

Моего собеседника я заметил не сразу. Он сидел ко мне спиной в высоком кресле, и пока меня не подвели к нему практически вплотную и не развернули в обратную сторону, я просто физически не мог его видеть.

— А-а, Валерий Николаевич! Садитесь, чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы в гостях, — обратился ко мне худенький мужичонка, такой маленький, что я даже удивился. Наверное, рост у него был от силы метр шестьдесят, к тому же весил этот человечек едва ли не вдвое меньше меня. Но держался он настолько уверенно, что я почему-то чувствовал себя не вполне комфортно, глядя ему в глаза. Куда проще было разговаривать с Соловьем или Альбертом. Я молча повиновался, сел в кресло напротив, мельком заметив лежащую на столике рядом с хозяином пачку «Мальборо».

— Хотите сигарету? — Мужичок перехватил мой взгляд и расплылся в улыбке. — Не стесняйтесь, мы долго будем говорить, так что жеманство тут ни к чему. Может, выпить хотите?

— Хочу, Сто грамм водки и сигарету. — Я решил не отказываться. К чему показуха, если действительно хочется выпить и закурить?

— «Смирнов» или «Абсолют»? Сигареты какие? У меня здесь целый бар, так что выбирайте.

— Водку любую нашу, а сигареты… Пожалуй, «Кэмел».

Я вольготно развалился в кресле и с интересом разглядывал висящие на стенах картины. Кое-какие из них мне, как показалось, были уже знакомы.

— Интересуетесь живописью, Валерий Николаевич?! — Брови собеседника удивленно взметнулись. — Картины — моя слабость. Вот эта, например, — он указал на висящую между двух больших окон миниатюру в золоченой рамке, — Рубенс, «Возмездие праведника». Еще в прошлом году на аукционе Сотби за нее давали всего миллион двести тридцать. А совсем недавно мне один шведский банкир предложил ровно два миллиона долларов. Каково, а? — и человечек покачал головой. — Искусство — великая сила… А вот и ваши сто граммов.

Ко мне подошёл парень с «бабочкой», он принёс на серебряном подносе почти игрушечный графинчик, наполовину заполненный прозрачной жидкостью, и такую же маленькую стопочку. Рядом стоял стакан лимонного сока и лежала пачка «Кэмела».

— А пепел куда? — буркнул я.

Парень кивнул, отошел, а затем вернулся, пододвинул ближе ко мне столик, поставил на него водку, сок и положил рядом «мои» сигареты, пепельницу с зажигалкой, забрал оказавшуюся пустой пачку «Мальборо» и удалился.

— Выпейте, выпейте, — подбодрил хозяин, наблюдая, как я откупорил графин и налил себе полную рюмку. — Вы уж извините моих идиотов за столь некорректное поведение, но сами посудите — вы вряд ли приняли бы предложение посетить моё скромное жилище, совершенно не представляя, с кем имеете дело. К тому же я должен был быть на сто процентов уверен, что дискета генерала находится именно у вас… Да вы не отвлекайтесь, пейте! Слушайте меня краем уха и пейте. И сигареты курите… Поговорить есть о чем. Наверное, вы уже не раз спрашивали себя: «Что же это за головорезы такие, похитившие меня и мою очаровательную даму столь наглым образом?» Правильно, на вашем месте я тоже задавал бы себе этот вопрос. Знаете, Валерий Николаевич, я даже не знаю, что вам ответить… Есть небольшая группа людей, человек семь-восемь, которые не вполне согласны с мнением, что страной должны руководить тупоголовые старики, засевшие в Кремле. Но ситуация такова, что реальная власть в настоящее время делится примерно семьдесят на тридцать между ними и нами. Мы сильно проигрываем и очень хотим, чтобы в ближайшие пять-семь лет ситуация, как минимум, выровнялась. У нас, как вы понимаете, есть только личная охрана и нет вооруженной до зубов армии, на которую опирается любая власть. Но силовые методы — это не решение вопроса. Людей много десятков лет держали под дулом автомата, а пришел один-единственный резидент Запада и за пять лет развалил всё! Вот где реальная сила и реальная власть! У нас есть несколько десятков человек на самом верху, но даже все они, вместе взятые, не делают чего-то мало-мальски серьезного. Так, помогают решать отдельные вопросы правовой помощи попавшим в беду товарищам и финансовой подпитки структуры, но на этом помощь с их стороны и заканчивается. А старикашки продолжают бездарно проматывать богатства страны, оказывать поддержку каким-то папуасам Ямайки, решившим построить социализм на двадцати квадратных километрах территории острова… Мало ли какие ещё глупости придут им на ум!

— Что вы от меня хотите? — Я выпил уже вторую подряд рюмку водки и с удовольствием прикуривал крепкую сигарету «Кэмела».

— Ну кое-что вы уже для нас сделали. Я имею в виду эрзац-дискету.

— Какую дискету?!

— Славгородский оказался гораздо хитрее, чем я о нём думал, — прищурился мужичок и сделал бармену знак, чтобы тот принес выпить. — Он подсунул Крамскому фальшивку!..

— Что-о-о?! — мне показалось, что я ослышался. Неужели, правда? Выходит, я рисковал жизнью из-за никому не нужной магнитной пластинки стоимостью в один доллар?! Вот так дела…

— Увы, это правда. Предвидя возможные осложнения, профессор изготовил точную копию контейнера, где хранилась программа кодировки, и в критический момент всучил её Крамскому. Вынужден признать, что он провел нас, как совершеннейших дилетантов. Потеряй он дискету, все многолетние труды моментально были бы спущены в унитаз. Зато сейчас он может спокойно продолжать работать. И так же, как раньше, господа политики будут думать, что проходят курс восстановления утраченных сил, а на самом деле спецслужбы по-прежнему будут манипулировать ими по своему усмотрению. Кстати, вас, наверное, все время занимает одна мыслишка… Так, Валерий Николаевич?

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Неужели вы, хотя бы на минуту, не задумывались, что же это за люди такие, которые предприняли удивительную по дерзости попытку вооруженного захвата «Золотого ручья»? Если вам всё ещё интересно узнать правду, то…

— Сделайте одолжение, — я непроизвольно подался вперед, не сводя глаз с этого маленького, но, несомненно, очень влиятельного человека. Да, такие, как он, должны знать правду.

— А не было никакой попытки захвата! — сидящий напротив меня человек чуть улыбнулся и медленно покачал головой. — Всё это был спектакль… Как только вертолёт пропал из поля видимости, возле территории объекта, который, надо отметить, так мужественно защищали ваши парни, не раздалось больше ни одного выстрела. Через тридцать минут они покинули «Золотой ручей», прочесали все окрестности в радиусе двух километров и не обнаружили не только ни одного убитого, ни вообще каких-нибудь более или менее серьезных улик, позволяющих идентифицировать нападавших. Никто не знает, кто они такие были, Валерий Николаевич. Никто…

Я откинулся на спинку кресла и ощутил, как начал дергаться нерв на правой щеке.

— Как вы уже, наверное, догадались, — между тем продолжал собеседник, — Крамской работал на нас. Он был большой фигурой, но все-таки не имел доступа к дискете с программой кодировки. Дискета постоянно хранилась в электронном сейфе Славгородского, и лишь изредка ее отвозили в Москву, на очередной «сеанс». Тогда на протяжении всего маршрута выставлялась такая охрана, что ни о каком захвате не могло быть и речи… К тому же инструкция гласила, что при реальной опасности попадания программы в руки врагов она должна быть немедленно уничтожена. Но мы очень хотели получить ее!.. И тогда был разработан план, о котором вы уже знаете. Сначала «Золотой ручей» полностью отрезали от внешнего мира. Я имею в виду связь, — уточнил человечек. — Затем следует максимально приближенная к реальности имитация попытки захвата секретного объекта. Вот почему мы вынуждены были применить «Мухи» и уничтожить наблюдательные вышки. Ну а дальше, когда становится совсем жарко, и появляются «бэтээры», Крамской врывается к профессору и настаивает на немедленной эвакуации дискеты с программой. Но, видимо, даже перед лицом возможной смерти Славгородскому стало жалко расставаться со своим любимым детищем… Так или иначе, но профессор имел у себя заранее изготовленную в точном соответствии с оригиналом копию контейнера, в котором обычно хранилась дискета, и без лишних колебаний отдал её генералу.

— А как насчёт подбитого вертолёта? Он тоже входил в ваш гениальный план?! — не выдержал я.

— Увы, нет, — отрицательно покачал головой собеседник и нахмурился, став похожим на мятую губку. — Ваши парни должны были видеть, что вслед вертолёту стреляют. Конечно, в дальнейшем судьба Крамского была предопределена. Но мы не думали, что это случится благодаря шальной пуле. Что же касается вас, Валерий Николаевич, то ещёе до начала операции мы знали про вас все. Именно вам отводилась роль «проводника» генерала. Так что не ломайте себе голову ненужными раздумьями вроде тех, как мы оказались в Пярну.

Человечек встал с кресла, медленно подошел к окну, выходящему на сверкающее в солнечных лучах озеро, и глубоко вздохнул.

— Вот так-то… Что скажете, товарищ майор, удивил я вас? Конечно удивил… — утвердительно кивнул он и отпил небольшой глоток из принесенного официантом бокала.

— Кто вы; такие?! — я уже не мог сдерживать себя и обрушил на него сразу кучу волнующих меня вопросов. Они играют со мной в открытую, так почему мне нужно корчить из себя идиота и притворяться партизаном Шмелевым?

Хозяин дома отошел от окна и снова сел в кресло.

— Вы спрашиваете, кто я, или — кто мы? — с усмешкой переспросил он, выпуская в мою сторону струйку сигаретного дыма и наклоняясь вперед, что бы поставить на столик бокал и стряхнуть в пепельницу пепел.

— Хотелось бы узнать и то, и другое. — Я старался не смотреть в глаза хозяину дома, взгляд мой блуждал по развешанным на стенах картинам. На этот раз я узнал еще одну, несколько лет назад я видел её в Русском музее Ленинграда. Копию. Оригинал же находился, я не сомневался в этом, в пяти-шести метрах от меня. В особняке на берегу Чудского озера. Забавно.

— Хорошо, если вам очень хочется…

— Да, очень. Хочу знать, кого благодарить за электротерапию и столь деликатное приглашение в гости! — мне очень хотелось нахамить ему, так как после сообщения о том, что я четыре раза мог умереть из-за жалкой «пустышки», я просто клокотал от ярости. Если разобраться, то плевать я хотел и на секретную программу, и на Крамского, и на все остальное. Но почему я должен сидеть здесь, перед этим недомерком, чьи ублюдки ещё совсем недавно вышибали из меня душу и хотели изнасиловать Рамону, пить его водку и курить его сигареты?!.

— Меня зовут Владимир Адольфович… — начал хозяин дома.

«Ага, скажи еще, что фамилия у тебя — Гитлер! Вот я посмеюсь…»

— …Персиков. Хотя имя моё ничего вам, Валерий Николаевич, не скажет. Как любили говорить некоторые товарищи — не был, не состоял, не участвовал. А вот насчет нас вы наверняка имеете некоторое представление. Правда, штампованное, обывательское. Хотя на самом деле мы не что иное, как теневая власть. И только. Но нас почему-то упорно называют совсем не подходящим итальянским словом — мафия!!!

Персиков ненадолго замолчал, как бы обдумывая дальнейшие слова, затем встал, прошелся по комнате и неожиданно рассмеялся.

— Вы знаете, я однажды спросил своего помощника Яна Францевича, а он у нас большой любитель детективов, какой у нас самый популярный автор? Он принёс мне книгу про нашу структуру, говорит, почитай… Я больше ста страниц не выдержал! Всё, от и до, сплошная ерунда! Все почему-то упорно думают, что мафия — это карманные воры, уличные преступники и прочая шушера. И особенно, если группа людей с уголовным прошлым нашла возможность заработать хорошие, по меркам простых граждан, деньги. Все, сразу прилепляется ярлык «мафиозника». Но это же смешно, честное слово! В нашей структуре тысячи человек и у девяноста девяти процентов никогда не было судимостей. Даже у таких, как Соловей. И рэкет — его тоже называют мафией! Не буду опровергать это суждение, но процентов на восемьдесят оно тоже не соответствует действительности. Какая-то часть доходов от обирания новоявленных бизнесменов поступает, но она, как правило, не попадает в главную распределительную систему, а используется на подкупы милиции, чиновников и прочих жирных котов, ответственных за решение более или менее глобальных вопросов. Вот только отсюда начинается настоящая сфера интересов нашей структуры. Нефть, газ, лес, металлы, драгоценные камни и, безусловно, золото. Но не на уровне ограбления или обложения «налогами» ювелирных магазинов, а, как минимум, на уровне крупных производителей и добытчиков. И цену на презренный металл на восемьдесят процентов устанавливаем мы, а не государство… Хотя подчас чиновники из соответствующих ведомств даже не догадываются об этом. Просто иногда товара становится очень много, и цена на него стремительно падает, а иногда добыча резко сокращается, и цена, соответственно, идет вверх. А они в своих отчетах объясняют это совсем далекими от реальных причинами… Но, как я уже говорил, не все наверху идиоты, и официальная власть тоже нуждается в источнике обогащения. На сегодняшний момент они контролируют примерно в два с половиной раза больше приносящих серьезные деньги источников, чем мы. Они производят оружие — мы только продаем. Они добывают уран — мы только начинаем осваивать рынки его сбыта на Востоке. Они легально производят и продают наркотические вещества — мы довольствуемся лишь малой долей. Хотя есть сферы, где мы бесспорные лидеры. И не только золото. Мы, естественно, стремимся к большему контролю за экономикой. Потому-то и начинаем тратить очень большие деньги на проекты, способные сделать нас хозяевами человеческой воли. Подчини себе волю влиятельного чиновника — и уже не понадобится тратить деньги на его подкуп. И не нужно внедрять своих людей во властные структуры. Не нужно стрелять и свергать правительства. Ничего не нужно!!! В наших руках тогда будет власть. Но для решения такой задачи требуется одно условие…

Персиков, как опытный оратор, выдержал паузу и продолжил:

— Мы хотим, чтобы технология подчинения человеческого разума была полностью сосредоточена в наших руках. На все сто процентов! Иначе спецслужбы смогут предпринять действенные контрмеры и нейтрализовать все наши старания. Как было в Италии, где государство чуть не потеряло контроль над страной, но вовремя нашло способы задушить в зародыше все усилия Коза Ностры в этом направлении… Хотя там утечка информации была очень небольшая. Вообще, идея подчинения себе разума вассалов стара как мир. Для этих целей еще Александр Македонский держал целую свиту колдунов и так называемых медиумов. Серьезные же разработки начались сразу после второй мировой войны в Америке, Франции и у нас, в Союзе. У нас работают на сегодняшний день два таких центра, один — сугубо военный, в Мурманской области, недалеко от базы ядерных подводных лодок Гремиха, а второй, как вы уже, наверно, поняли, в «Золотом ручье»… Там, на севере, разработки застопорились на уровне передвижных установок, вызывающих у находящихся в зоне действия прибора людей неосознанные желания, внешне кажущиеся вполне нормальными. Например, на мирном митинге пожилые ветераны вдруг начинают кидать булыжники в милицейский кордон. Кстати, именно во время так называемого переворота в Москве находились две таких установки. Но все равно это детский лепет по сравнению с тем, что представляет для нас настоящий интерес. Мы неоднократно пытались проникнуть в Центр Славгородского, но… но… До последнего времени все наши попытки оканчивались безрезультатно.

Персиков заметил, как я ухмыльнулся, и на его лице тоже появилось подобие улыбки.

— Да, Валерий Николаевич, и по вашей «вине» тоже! Охрана, надо отметить, была поставлена на должный уровень. Муха не проскочит. Но совсем недавно, месяцев пять назад, мы все-таки нашли брешь во вроде бы неприступной крепости.

— Крамской… — непроизвольно сорвалась у меня с языка фамилия покойного генерала.

— Именно. Я не стану сейчас подробно объяснять, каким образом нам удалось с ним договориться, это и не столь важно теперь, когда его не стало, но дискету профессора Славгородского он должен был передать именно нам… Должен был он, передали вы, — какая разница? Главное, это итог, а он оказался весьма и весьма неприятным. Более того, до банальности смешным. Генерал не раз уверял меня, что дубликата записанная на дискету программа не имеет, так как она составлена таким образом, что не подлежит перезаписи. И что вышло? Дубликата действительно нет, но он даже не понадобился! Хитрый профессоришка всучил нам обычную «куклу»!.. — Персиков даже цокнул с досады языком. — Хотите посмотреть, что было записано на вашей дискете? — Он от души рассмеялся. — Ждите меня здесь… — Он кивнул парню за стойкой, чтобы тот присмотрел за мной, и вышел из комнаты. Тут же в дверном проёме появилась противная рожа Соловья. Он молча прислонился к косяку и не сводил с меня глаз.

Хозяин особняка вернулся очень быстро, неся в руке точно такой же портативный компьютер-ноутбук, какой был и у генерала. Персиков поставил его на стол возле окна и подозвал меня.

— Вы любите развлечения, Валерий Николаевич? — Он открыл чемоданчик, активизировал компьютер, достал из кармана пиджака мой контейнер, чиркнул по одной из его граней небольшой пластиковой карточкой и извлек самую обычную дискету с объёмом памяти чуть меньше полутора мегабайт. Затем вставил её в дисковод и с усмешкой посмотрел на меня: — Можете поразвлечься!

На цветном мониторе появилась заставка одной из самых популярных компьютерных игр — «Си-Ди Мэн», где очаровательный зубастый колобок бегает по лабиринту и пожирает мохнатых пауков, стремясь за пять отведенных жизней трижды очистить от них огражденную высоким каменным забором территорию. Если у него все получается, то на втором уровне придется сражаться с акулами в безбрежных просторах неизвестного компьютерного океана. Что дальше, я не знал, так как выше второго уровня — увы! — никогда не поднимался…

— Ай да профессор! Аи да сукин сын… — Мужичонка снова цокнул языком, перефразировав известное высказывание господина Пушкина. — Знаете эту игрушку?

Я не ответил, а прямо на глазах Персикова за пять минут пробился на второй уровень. Он внимательно наблюдал за мной, время от времени хмуря брови, отчего лоб у него покрывался сетью глубоких поперечных морщин. Он думал. Вероятно, о том, что ему дальше со мной делать.

— Хватит, — резко остановил он меня. — Выключайте компьютер и присаживайтесь. Может быть, ещё хотите водки?

— Хочу, — я пожал плечами. Может быть, в последний раз мне предлагают выпить.

Персиков не ответил, а только проконтролировал, как я выключил ноутбук, и жестом показал на кожаное кресло. Сам сел напротив и щёлкнул пальцами. Спустя минуту официант принес на подносе графинчик с водкой для меня и бокал с вином для хозяина. Мы одновременно закурили, и Владимир Адольфович продолжил наш прерванный из-за игры разговор.

— Сейчас ситуация заметно осложнилась. Найти второго такого человека, как Крамской, практически нереально. Более того, мне известно, что спецслужбы уже проводят форсированную разработку принципиально нового вида психотропного оружия, ни в какое сравнение не идущего с простой программой самоликвидации. Так вот, Валерий Николаевич, в настоящий момент вы — единственная наша реальная ниточка… Конечно, незаменимых людей нет, но всё же — кое-какие полезные мелочи вы знаете. Например, о структуре охраны «Золотого ручья». Нам может пригодиться такая информация… Поймите, если мы не ликвидировали вас сразу после полного контроля над дискетой, значит, не собираемся делать это и в будущем. Ведь не зря я рассказал вам то, о чем знают лишь немногие, может быть, человек пятьдесят по всему Союзу. Я хочу предложить вам работать на нас!

— Очень интересно, — я поставил полную рюмку обратно на столик и с интересом посмотрел в глаза Персикову. — А если я откажусь, то меня в ближайшее время занесут в списки пропавших без вести?

— Не только вас, но и Району, Марину, возможно, еще несколько человек. Мы всегда стремились к тому, чтобы нужный нам человек сознавал всю меру ответственности при принятии им того или иного важного для нас решения. Но одновременно мы прекрасно осознаем, что только разумное сочетание кнута и пряника может убедить людей сознательно, я подчеркиваю — сознательно, с нами сотрудничать. Для начала я обещаю устроить так, что все будут уверены, что вы погибли, и никому не придет в голову вас искать. Ведь вы же беглец, дезертир, не забыли? Ну а в плане материальном я предложу для начала тридцать тысяч долларов в месяц, или — тысячу долларов за каждый рабочий день. Но это — для начала! Все зависит только от вас. Наши условия — в течение года вы живете в карантине, участвуете в акциях, гарантирующих, что в будущем вам не захочется говорить лишнее посторонним людям, иначе придется рассказать и про себя, а деньги все это время будут переводиться на ваш счет в западном банке. Ну, скажем, в Бельгии.

— Ещё интереснее. — Я почувствовал, как бешенно у меня заколотилось сердце, и сделал глубокий вдох-выдох. Затем закурил сигарету и жадно затянулся. Мне только что предложили работать на мафию!!! Разве мог я представить себе ещё три дня назад, что такое вообще возможно? Самое отвратительное, что я не могу отказаться! Ладно, послушаю, что он ещё скажет. — Где я должен буду жить, и что означает «карантин»? Как с родственниками и Рамоной, в случае моего согласия?

— Здесь нет проблем. У нас есть большая база, где — я пока говорить не стану, там имеется всё необходимое для жизни. Жить будете на всем готовом, никаких забот. Выезд в город — один раз в месяц, группами по три человека. Об операциях сообщается за сутки… Да, на каждый выход выдаётся две тысячи долларов, на мелкие расходы. За сутки ребята оттягиваются, словно были на воле месяц! Через год руководство даёт своё заключение и в восьми случаях из десяти разрешается свободное поселение в пределах оговоренной территории, с полной свободой передвижения, создания семьи, производством детей и прочего. Все заработанные вами за предыдущий период деньги поступают в ваше распоряжение, плюс — новый оклад, в зависимости от должности. Насчет вас, Валерий Николаевич, у меня уже есть конкретные планы, так что работать будете под моим чутким руководством, ну и зарабатывать соответственно. Допускаю возможность, что, исходя из обстоятельств, срок вашего пребывания на базе будет сокращен. Вы нужны мне! Впереди нас ждет серьезная работа!

— Вы не ответили, как будет с моими родственниками и с Рамоной? — Мне пришлось ещё раз задать Персикову самый важный для меня вопрос. От ответа на него зависело мое решение.

— А вы уверены, что хотите продолжать с ней встречаться? Ну ладно, ладно. Ваша бывшая жена и прочие родственники получат известие о трагической гибели майора Боброва. Вас, разумеется, похоронят со всеми положенными воинскими почестями и закопают в могилу на глазах у рыдающей родни. — Персиков внимательно следил за моей реакцией на его слова. — С этим, полагаю, ясно. Ну а дамочка… Сможете забрать ее к себе, как только вам разрешат свободное проживание. Не думаю, что Пярну выберут для него, так что придется решать. Разумеется, пока вы будете находиться на базе, её никто не будет навещать. Если она сама не захочет завести себе другого жеребца!..

И Владимир Адольфович громко рассмеялся. Затем успокоился, откашлялся в носовой платок и встал.

— Идите, подумайте над моим предложением, только одна просьба: не надо говорить женщинам лишнее, они такие впечатлительные. Завтра встретимся снова, а сейчас мне пора ехать. Организация нуждается в чутком руководстве, ничего не поделаешь.

Хозяин особняка кивнул стоящему за стойкой парню. Тот нажал встроенную кнопку, и спустя десять секунд за мной явились Альберт и Соловей. Едва я вернулся в «комнату для гостей», как Рамона сразу же кинулась мне на шею.

— Я так волновалась. Тебя не было целый час. — Она прижалась губами к моей обросшей щетиной щеке. — В ванной есть электробритва, не хочешь проверить её работу?

Упоминание об электричестве вызвало у меня чувство, очень похожее на тошноту. Вероятно, я еще долго буду обходить стороной сетевые розетки!

— Что тебе там говорили? — с надеждой спросила Рамона. — Они нас отпустят? Или… нет?

— Конечно, солнышко, скоро ты поедешь домой, — я старался не смотреть ей в глаза, но она насильно развернула моё лицо в свою сторону.

— Ты скрываешь от меня что-то, да? Тебе нельзя говорить?

Я молча кивнул.

— А ты?! — взгляд Рамоны вдруг стал холодным и колючим, как чертополох. Она начала плакать.

— Я останусь здесь, скорее всего. Они предложили мне работу в структуре.

— Какая ещё структура? Они же бандиты, сволочи! — сорвалась на крик моя ненаглядная девчонка. Мне пришлось обмануть её, так как говорить правду я не мог и не хотел. Кому приятно говорить любимой женщине, что загнан в угол и вынужден согласиться работать на мафию?! Правда, есть такие самки, которые гордятся принадлежностью своих кобелей к криминальным и мафиозным группам, но таких я не принимаю в расчёт. Они вообще не достойны человеческого к ним отношения.

У меня только два пути — смерть или согласие с предложением Персикова, навсегда закрывающим мне дорогу в мир обычных, нормальных и не погрязших в крови людей. На кон поставлены жизни дорогих мне людей, переступить через которых я не могу и не имею морального права. Мораль! Там, куда меня так настойчиво «приглашают», отсутствует такое понятие. Но это — там. А близкие мне люди остаются в обычном мире. Они не должны даже догадываться, какой ценой выкуплены их жизни. Мне действительно лучше умереть публично, официально, у всех на виду. Ибо там, за чертой, нет места бывшему командиру взвода ДШБ, награжденному двумя боевыми наградами — орденами Красной Звезды… И для всех, кроме меня самого, в эту минуту я умер.

— Они не бандиты, солнышко, ты ошибаешься.

— А кто? — Рамона растерла катившиеся по горячим щекам слезы.

— Специальная команда КГБ. Больше я ничего не могу тебе рассказать. Ты, кажется, что-то говорила насчёт бритвы? — сменил я тему разговора и слегка отстранил от себя Рамону.

— Да… она в ванной. На полочке. Скажи, нам когда-нибудь принесут поесть?

— Думаю, принесут. Ведь я согласился на них работать. — Я поцеловал застывшую в нерешительности женщину и направился в ванную. Что действительно мне сейчас необходимо, так это холодный душ…

Насчёт ужина я оказался прав. Через полчаса нам принесли вполне прилично приготовленный шашлык и салат из помидоров с огурцами. На третье — яблочный сок. Я набрался наглости и попросил для меня двести граммов водки, а для Рамоны — десертное столовое вино, лучше массандровское. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как Соловей кривил свою жирную рожу при каждом моем слове. Но совсем скоро он принес все, что я просил, даже шоколадку с орехами для Рамоны. Видно, Персиков действительно очень во мне заинтересован! Только вот для каких целей? Ладно, поживем — увидим, а сейчас нужно пользоваться его «гостеприимством» на полную катушку. Не для меня, так хоть для любимой женщины. Ей и так досталось выше крыши. Пусть хоть немного расслабится.

— Можешь быть свободен, халдей, — бросил я на прощание уходящему мордовороту, успев, однако, заметить, как сверкнули в темноте коридора его оскаленные в злобной гримасе зубы. Пусть побесится, ему полезно. Может, похудеет, бедолага.

Вечер мы с Рамоной провели замечательно. Ели принесенный ужин, пили сок и водку (она — исключительно вино) и даже смотрели телевизор, где в очередной раз повторяли кинокомедию «Здравствуйте, я ваша тётя!». Я вообще люблю все фильмы с Калягиным, молодец мужик, настоящий профессионал.

— А когда ты вернёшься? — с заметной тревогой поинтересовалась Рамона.

— Понимаешь… Примерно год я должен проходить курс подготовки, но зато потом мне разрешат жить совершенно спокойно, как обычному человеку. Будут платить очень хорошие деньги. Но я должен поменять имя и фамилию.

— Зачем?

— Наверно, так нужно для работы. Все мои знакомые будут знать, что я умер. Кроме тебя. Но ведь ты никому не скажешь?

Она отрицательно покачала головой.

— А потом я заберу тебя к себе.

— Ну это я уже слышала! — моментально оживилась Рамона, и на ее личике наконец-то промелькнула улыбка. — Семь лет назад. И помнишь, что я тебе тогда ответила?

— Помню. Но мы не поедем жить в Россию. Мы купим дом на побережье Средиземного моря, где-нибудь на Кипре, и туда-то ты поедешь обязательно! — Я обнял ее и сразу же повалил на одну из кроватей.

— Ой!.. Там же глазок в двери, — прошептала Рамона мне на ухо.

— Ну разве это проблема? Дай мне помаду…

На наше счастье, ни Соловей, ни Альберт, ни кто-то другой нас уже не беспокоили. Не знаю, почему, но я чувствовал себя заметно лучше, чем до разговора с хозяином особняка. Судьба моя и Рамоны уже более или менее прояснились. Я старался не думать о предстоящей работе на мафию, тем более что единственной возможностью что-либо изменить была моя, а со мной и еще нескольких людей, смерть. А когда нет возможности что-либо изменить, приходится смиряться. Хотя в глубине души я уже рении, что при первом же удобном случае постараюсь вырваться из когтистых лап Персикова.

Ночью, когда Рамона мирно посапывала, укрывшись простыней, я подошел к окну и долго наблюдал, как сверкает сквозь зарешеченное пространство отраженная в ряби огромного Чудского озера голубая луна. Я неотрывно смотрел на нее, и вдруг мне захотелось, впервые за многие годы, завыть, подобно волку, и зарыдать, словно только что появившемуся на свет младенцу, осознавшему, в какой жестокий и чудовищный мир он попал, едва пальцы акушера перерезали соединяющую с мамой тоненькую пуповину.