"Философия и гуманитарные науки" - читать интересную книгу автора (Де Сантис Пабло)

ПЯТЫЙ ЭТАЖ

Мы договорились встретиться на кафедре в девять тридцать вечера. В десять охранник закрывал здание и уходил, так что до утра все здание оставалось в нашем распоряжении. Новарио появился в точно назначенное время. Вид у него был взволнованный. Он переоделся в непромокаемую куртку, высокие армейские ботинки и походные брюки. Он пришел с рюкзаком из камуфляжной ткани, в котором, как он объяснил, лежали рабочие перчатки, фонари, охотничий нож и фляжка.

— Я захватил еще и бутерброды. Во время работы у меня просыпается аппетит.

Он нервно ходил из угла в угол, что меня раздражало; я попросил, чтобы он сел и не маячил перед глазами.

— Должен вам кое в чем признаться, — сказал Новарио с огорченным видом. — Клянусь, что у меня просто не было другого выхода…

В его признании не было необходимости; я уже слышал уверенные шаги, громкое приветствие, стук двери. Вошла профессор Гранадос, одетая в желтый спортивный костюм, — торжествующая, уверенная, что ее появление меня удивит.

— Лучше, если нас будет трое — сказал Новарио.

— Никогда вам этого не прощу.

Гранадос принесла полную сумку продуктов в таком количестве, что их хватило бы на полуторамесячную зимовку где-нибудь в Антарктиде.

— Может, сперва перекусим, — предложила она, чтобы я побыстрее смирился с ее неожиданным участием в нашей экспедиции. Я согласился; она достала три банки пива, салями и оливки.

— Для меня это как будто экскурсия. Я себя чувствую, словно девочка-первоклассница, на экскурсии в зоопарк вместе с классом. — Она вдруг погрустнела. — Однажды я потерялась, автобус уехал, и меня закрыли одну в пустом зоопарке. Вы наверняка помните случай с девочкой, которую чуть-чуть не съел лев? Об этом писали во всех газетах.

Я в это время еще не родился, Новарио ничего не вспомнил. В десять с четвертью я прислушался, чтобы убедиться, что в здании пусто. Со всех сторон раздавались какие-то скрипы и шорохи, но это был голос здания, ведущего свою тайную ночную жизнь.

Мы двинулись цепочкой, я — впереди, за мной — Гранадос, Новарио замыкал шествие. У каждого был фонарик, потому что на пятом этаже электричество не работало, да и в любом случае мы бы не стали включать свет.

— Это точно, что у сторожа выходной? — спросил Новарио.

— Точно. Вечером в пятницу он уходит. Если сегодня не сделал исключения.

Пока мы поднимались по лестнице, Новарио недвусмысленно дал понять, кто тут главный. А именно — он.

— Мы все сможем опубликовать по книге; я буду директором проекта. Я думал и о совместном издании со вступительной статьей и примечаниями, где мы могли бы разоблачить происки Конде. Вас устроит национальное издательство или вы предпочитаете международное?

Новарио говорил без умолку, но когда мы поднялись на пятый этаж, где нас встретили горы бумаг, молчание и темнота, он весь как-то сник.

— Похоже, здесь все изменилось.

— Может быть, все потому, что здесь темно? — поддела его Гранадос.

— Даже темнота стала какой-то другой.

Новарио прошел вперед на несколько метров, видимо, надеясь хоть что-то вспомнить, и Сельва шепнула мне, так чтобы он не услышал:

— А вдруг он найдет бумаги, но нам об этом не скажет? Увезет их на юг…

— Тогда мы его убьем.

Сельва Гранадос, которая все воспринимала буквально, с облегчением улыбнулась мне, решив, что нашла во мне союзника.

После почти получаса сомнений и колебаний Новарио принял решение.

Мы пошли направо, потом свернули налево и оказались в узком запыленном помещении. Пыли было так много, что я расчихался.

— Вы останетесь здесь, возле этой колонны, — сказал мне Новарио. — Именно здесь мы собрались всей группой в тот раз. Перед тем как уйти. А вы, профессор, идите туда.

Он показал ей на узкий проход, похожий на вход в нору, прорытую в бумажных залежах.

— Зачем мне туда идти?

— Проведем опыт. Мне нужно, чтобы в определенный момент, скажем, через полчаса, вы выбежали оттуда с криком, как та самая студентка двадцать лет назад. Может быть, это вызовет у меня шок, который заставит все вспомнить.

Сельва Гранадос заколебалась: она или не понимала задумки Новарио, или ей просто не нравилась мысль о том, чтобы углубляться в эту бумажную гору, по темному узенькому проходу, под свисающей паутиной.

— Мне нужно заново пережить ту ночь, повторить ее, разыграть, как пьесу в театре. Только так моя память проснется. Вы согласны?

Сельва Гранадос угрюмо кивнула.

Новарио пошел вперед. Мы с Гранадос остались вдвоем.

— Я уверена, что это ловушка.

— А что мы еще можем сделать? Он здесь командует.

— Вам легко говорить. Вам не надо лезть под паутиной. Я не боюсь пауков, но я не девочка, чтобы скакать по завалам.

Я оставил ее терзаться сомнениями в одиночку.

— Пойду поищу вон там. Если вдруг что, кричите.

Я очень долго водил лучом своего фонарика по бумажным стенам в поисках какой-нибудь голубой зацепки. Было трудно различать цвета под толстым слоем серой пыли. Я нашел голубую папку, но внутри оказалась работа о миссиях иезуитов. Когда мои глаза привыкли к сумраку и начали различать оттенки, я обнаружил и другие голубые папки: статистические данные, диссертация о Пармениде, монография о египетском боге Тоте, исследование о вулканах, диссертация об использовании двенадцатисложных стихов в творчестве какого-то забытого всеми поэта.

Исследовать содержимое папок было совсем не легко. Они лежали либо под десятками килограммов бумаг, и их приходилось извлекать рывками, либо на самом верху, и надо было карабкаться на вершину, чтобы достать ту или иную папку. До нескольких папок я просто не дотянулся, потому что до них нельзя было добраться, не разрушив при этом всю конструкцию. Чтобы сделать тут полную инвентаризацию, понадобится не один год.

Я уже решил сдаться, когда вдруг увидел — на самом верху одной из бумажных колонн — голубую тетрадку. Поскольку тетрадок тут было наперечет, я задался целью ее достать. Я начал карабкаться по стопкам книг, но побоялся упасть. Потом я попробовал взобраться на большой штабель бумаг и оттуда уже подпрыгнуть. У меня получилось. Тетрадка была у меня. Ее страницы пожелтели по краям, но по центру были еще вполне белыми. Надпись на первой странице — каллиграфическими крошечными буквами с большими интервалами между словами — гласила:

«Эта тетрадь — пустая».

Остальные страницы были девственно чисты. Когда я начал спускаться, я почувствовал какое-то движение под бумажным штабелем. Я цеплялся за все, что мог; фонарь полетел вниз, ударился об угол и погас. Все погрузилось в зыбкую тьму. Мне почему-то представилось, что под бумажной горой ползет какое-то огромное и липкое животное, и я обрушился вниз, как если бы вдруг превратился в еще одну папку или бумажный листок, затерянный между тысячами других.