"Игра навылет" - читать интересную книгу автора (Владимирская Анна, Владимирский Петр)

11. ВСТРЕЧА СОСЛУЖИВЦЕВ


— Так что? Ты хочешь, чтобы твой муж случайно погиб? Или нет?

Ничего себе вопросик!.. Она не знала, что ответить. Но сказать ведь что-то нужно: они смотрят внимательно. И ждут, когда она заговорит.

— А… Эээ… Мне надо подумать, — произнесла она. — Это так неожиданно…

«Неужели они действительно могут? Так… просто? Будто чашку кофе выпить? Бред какой-то…» — читалось в ее глазах.

«Неужели мы поторопились? И напрасно доверили ей свою тайну? — думали они. — Что же теперь?»

— Мы тебе поможем. Накажем мужа-изменщика.

— Так хочешь ты от него избавиться?

— Не сомневайся, дурочка.

В ее глупых глазах медленно, как облака в теплую безветренную погоду, проплывали мысли: «Но ведь нас накажут… И как же я тогда… А его деньги… А его фирма…»

— Ты еще и при деньгах останешься. Брачный контракт заключала? Ну вот…

— Юристов мы тебе дадим. И не бойся ответственности. Мы сделаем так, что все будет выглядеть как несчастный случай…

— Ты сможешь продать свои права на его бизнес. Так гораздо лучше. Никаких хлопот, а прибыль капает. Надежнее, чем в банке.

— Сколько? — спросила она бесцеремонно.

— Ну… — Они переглянулись. — Зависит от доходности дела твоего мужа. В год до сорока тысяч…

— Долларов? Но это же так мало!

— Нет, евро… Можно поторговаться немного.

Что же им ответить? Что?

…А началось это недавно, и совсем не так экстраординарно. Однажды три вдовы, как обычно, встретились в своем женском клубе, в кафе, в зале для некурящих. И все молчали о том, что их волновало. У Ирины Бегун опять болела голова.

— Что у нас тут сегодня? — поморщившись, спросила она. Фаина Ягодка и Оксана Шпилько переглянулись. Отвечать не надо, это риторический вопрос. Перед ней список…

— Ага. Выставка английского лоскутного шитья. Пэч-ворк. Не хочется… — Бегун щелкнула пальцами, и официантка вновь налила ей минералки в высокий бокал.

Фаина нервно барабанила пальчиками по стеклянной поверхности столика. Оксана накручивала прядь волос на палец. Перед ними стояли пустые тарелки со следами пирожных.

— Когда нервничаешь, так хочется кушать! — улыбнулась Оксана. — Девушка! Вишневую шарлотку, пожалуйста. И чаю с имбирем.

— А ты не нервничай, — заметила Ирина. — Когда твой благоверный руки распускал, небось сильнее переживала.

Оксана помрачнела и принялась складывать-раскладывать салфетку.

— Ну и что. И где он теперь? Нету. А я без него ноль, пустое место…

Бегун с сожалением посмотрела на нее.

— Дура ты, Ксюша, прости ради бога… Какой же ты ноль? Где ты видишь ноль? Этот мерзавец… О покойниках, я знаю, так не положено, но он же все проматывал в казино. Мы-то знаем! А теперь? Компания «Квадратный метр» перешла к тебе, его законной…

— Ее у меня купили, — вздохнула Оксана.

— А ты как хотела! Все равно ты в недвижимости ни в зуб ногой. И его соучредители тебя бы обворовали. А дон Марлон, душка, привел своих юристов, и — ррраз! — ты богатая женщина…

— Это правда, — будто только сейчас вспомнила Шпилько. — Давайте я вас угощу, девчата!

Молчавшая до сих пор Фаина вскинулась:

— О! Классная мысль. На «Реми Мартен» расщедришься? Тогда давай!

«Ты ведь тоже продала с помощью нашего мецената строительную корпорацию своего покойного муженька, — подумала Шпилько. — Но угощения мы от тебя не увидели».

Они сделали заказ, подождали, пока принесут.

— За то, чтобы мы наслаждались всем, что было нам недоступно, пока были живы наши мужчины, — сказала Ирина Бегун.

Она-то уж точно наслаждалась. Алкогольный бизнес, как ни странно, «потянул» намного больше строительного и торгового.

Выпили, закусили дольками апельсина.

Заговорили о ближайшем будущем. Фаина собиралась лечить нервы во Франции. Уже и путевку купила в Виши, буклеты до дыр зачитала. Она затараторила о Парке Источников, орошениях и великосветском обществе со всей Европы: ведь там омолаживается вся современная аристократия…

Какая скука, подумала Оксана и поделилась с одноклубницами своими планами. Она вознамерилась ехать на Мальдивы. Причем на собственной яхте! Ей один из знакомых мужа свою продаст, все сам оформит, поможет подобрать команду… Красота!

Ирина Бегун еще точно не решила, чем лучше заняться: то ли основать новую партию и добиваться места в парламенте, то ли построить на свои средства медицинский центр. Муж спаивал, а она лечить будет…

— Девочки, — наконец тихо сказала Фаина, — надо решать. Хотим мы ее брать в свою компанию или не хотим?

— Да, Ирочка, — подхватила Оксана. — Что ты думаешь про новенькую? Последнее слово за тобой. По-моему, она наш человек. Потерпевшая от мужика-козла.

— И по-моему тоже, — подтвердила Ягодка.

Ирина Евгеньевна попросила рассказать подробнее. Что ж, хорошо… Несколько дней назад в женский клуб пришла новенькая. Никто особого внимания не обратил — подумаешь, событие. Каждый день кто-то появляется: заполняют анкеты у администратора, выбирают мероприятия. Потом целыми днями или в баре просиживают, сплетничают под легкие и не очень легкие напитки, или шепчутся по углам у картин и скульптур. Только не об искусстве, а о новых цацках и тряпках. Рассматривают, ощупывают друг дружку с горящими глазами. Каждая вновь записавшаяся в клуб интересовала остальных женщин час-другой, после чего становилась своей.

Новенькая, Полина Кутузова, дольше предыдущих задержала всеобщее внимание. Яркая блондинка с шикарной фигурой, да еще и одевается так, что бросается в глаза. Алый корсет подчеркивал идеальной формы бюст, черные шальвары, обтягивая бедра, делали их вызывающе сексуальными. На руках браслеты, на груди золотое колье. Кошачья грация, бархатная кожа, а губы!.. Здесь, в клубе, собирались отборные дамы, красотки, избалованные негой и роскошью.

Но эта Полина с фамилией одноглазого фельдмаршала даже среди них выделялась.

— Ты похожа на мою любимую актрису! — сразу переходя на «ты», заявила ей Милена.

— Ой, правда? — ослепительно улыбнулась Полина Кутузова. — На какую?

— На Дженнифер Лопес.

— Ой, спасибо! Джей Ло и моя любимая. Такая сексуальная!..

Полина Кутузова прошлась вдоль стен, чтобы посмотреть на полотна. Пока она любовалась живописью, несколько самых любопытных женщин утащили Милену-администраторшу на угловой диван, требуя сведений о новенькой. Каковые сведения тут же и получили: замужем за прибалтийским богачом, торговцем морепродуктами. Будет приходить в клуб, пока муж ведет переговоры с киевскими политиками и дельцами о расширении бизнеса. А еще она говорит манерно, с акцентом: от мужа заразилась, не иначе, сама-то русская…

Тем временем Кутузова почти с молитвенным выражением лица разглядывала изображения государственных деятелей, писателей, композиторов, ученых и певуче восклицала:

— Наполлэон!

Этот персонаж был единственным, кого она поименовала правильно. Всех остальных изображенных господ мадам Кутузова называла, мягко говоря, неточно.

— Аматтэй Моцартт! — было сказано у портрета Грига.

— Ботткин! — восторженно произнесла она перед изображением физиолога Павлова.

— О! Обожжаю! Зигмунд Фройт! — вскричала она, указывая розовым хищным пальчиком на Федора Михайловича Достоевского.

После чего несколько дам, постоянных посетительниц клуба, поставили диагноз: «Необразованна, глупа, непосредственна». И барометр общего отношения к Полине Кутузовой установился на отметке «тепло».

Почирикав на тему тряпок и проявив в этом предмете недюжинные познания, Полина окончательно стала своей в компании состоятельных женщин. С ней охотно общались, улыбаясь ее жадным детским вопросам. «А что вы тут делаете, так и сидите в клубе целыми днями? А кто придумал развлекаться здесь женской компанией? А зачем? А кому принадлежит помещение? Неужели одних взносов хватает, чтобы содержать это все?»

С любопытством Полина Кутузова выслушивала ответы. Придумала клуб вроде бы Милена, очень энергичная тетка, и тут же принялась осуществлять идею. Есть некто дон Марлон, спонсор, или хозяин, или кто его знает, как назвать — может, учредитель. То ли немец, то ли итальянец, а скорее всего — такой же наш человек, как и все. Просто похож чем-то на актера Марлона Брандо: это заметила Милена Лысобок. Так с тех пор и повелось. За год один раз всего приходил, а так его никто не видит. Какой-то бизнес у него, видимо, общий с некоторыми женами высокопоставленных. Иногда появляются юристы и еще какие-то бизнесмены, шушукаются и договариваются… А нам-то какая разница? Нам он, кстати, еще и помогает, дает полезные советы, сводит с юристами. А клуб — классное место, можно тут сутками сидеть, смотреть фильмы и тряпки, журчать о женском, смотреть модные показы и получать прочие удовольствия.

* * *

Киев встретил Андрея Двинятина обволакивающей жарой. В зале ожидания Бориспольского аэропорта было чуть прохладнее, чем снаружи. Первым делом он купил коробку конфет и с ее помощью, подключив обаяние, выяснил: его возлюбленная благополучно приземлилась в Борисполе. Следовательно, разыскивать ее нужно в Киеве. Тогда скорее в город!.. Хорошо хоть, что очереди на автобус до центрального вокзала не оказалось и можно было сразу нырнуть внутрь, а там кондиционер.

Домашний номер он набрал еще раньше, сойдя с трапа. Молчание. Потом Вере на работу. Занято. К ней в клинику, что возле Севастопольской площади, Андрей вначале не собирался ехать. Можно и по телефону все выяснить, хотя вряд ли его любимая там появлялась… Однако дозвониться до главврача было невозможно. В трубке звучала музыка и слова «Подождите, вас соединят». Это было невыносимо, тем более что вначале Андрей звонил с мобильного, еще по пути в город. Затем принялся названивать из телефона-автомата, куда можно было просто бросать мелочь. С пятнадцатой примерно попытки наконец ответила секретарша. И посыпались вопросы: кого, чего, кому, чему — не разговор, а урок русского языка по теме «падежи».

Пришлось плюнуть, ловить такси и ехать лично. В приемной его безуспешно пытались задержать, но главного в кабинете все равно не оказалось. Вместо простого и ясного объяснения, где же он, женщина громко возмущалась поведением Двинятина. Он не стал слушать ее и побежал по этажам, едва не сбивая с ног людей в зеленых и белых халатах и пациентов. Главврач, вытащенный с корнем с какой-то летучки, ничего не понял, сразу сказал: а что? Она в Андорру улетела, к мужу. «Это я муж», — вздохнул Андрей… Главврач радостно его перебил и нажаловался: психотерапевта все с нетерпением ждут, пациенты записаны на месяц вперед, звонят все время и спрашивают ее, прямо ажиотаж. Словом, пусть Вера Алексеевна выходит из отпуска раньше.

Все остальные места, где могли знать про Веру, Андрей объехал за несколько часов. Только вначале еще заскочил домой в надежде найти какую-нибудь записку или другое объяснение. Однако ничего подобного там не оказалось. Более того, практически весь летний гардероб его подруги висел в шкафу нетронутый. Андрей разволновался не на шутку…

Не будем впадать в ступор, сказал он сам себе. Отвлечемся на розыски любимой.

Лиду Завьялову, актрису, в театре он не застал. Зато она была недалеко, тут же в центре Киева, у себя дома.

— Что? — удивилась она. — Верка же к тебе в Андорру улетела. Пропала?! Вот жалость… Она ведь мне обещала!..

— Обещала? Когда и что?

Сидя на кухне, Лида закинула ногу на ногу, тонкий халат распахнулся, обнажая коленки. Андрей старался на них не смотреть. Привычка актрисы соблазнять все мужское население ему не нравилась.

— Ну как что? — Завьялова закурила. — Разобраться с мужиками, конечно. Я тут с ними совсем запуталась. А Верка, видите ли, пропала!.. — Она принялась капризно ныть. — И кто ж мне, бедненькой, поможет теперь?

Андрей подумал, что это обычно мужчины запутываются в искусно расставленных Завьяловой сетях. Такова норма. А чтобы она — это уж вряд ли… Еще пришла мысль, что в популярной актрисе парадоксально сочетаются несовместимые, казалось бы, качества: высокомерие и сентиментальность, злопамятность и щедрость. Но талантливее всего она умеет использовать всех окружающих. Это ничем не прикрытое потребительство некоторые мужчины находили даже по-детски трогательным. Только не он…

Двинятин, конечно, промолчал. А вдруг Верина подруга хоть что-то вспомнит? Но она сидела, курила и болтала лишь о себе. Было ясно, что Лученко она давно не видела и ничего он здесь не узнает.

Он поднялся.

— Вспомнила! — воскликнула Завьялова. — В театр приходили двое ребят, симпатичные такие. Интересовались Верой Лученко.

Андрей слегка остолбенел.

— То есть?

Актриса толком ничего не могла рассказать, твердила лишь одно: спрашивали про психотерапевта, дескать, очень нужна, а на вопрос, почему именно у актрисы допытываются, отвечали туманно…

Он вышел на улицу в раздражении. Как могут дружить столь разные женщины: такая удивительная, тонко чувствующая Верочка и эта примитивная Завьялова?

Все вокруг действовало ему на нервы. Киев пытался остановить Двинятина, намекая на безмятежный отдых, манил лавочками в тени каштанов, пытался позабавить остатками сталинско-пятилеточного стиля городских скульптур, украшавших здания. Какие-то каменные трудящиеся и крестьянки, которых он и не замечал раньше, возвышались над аркой на улице Пушкинской, приглашая пройти на Майдан. Киев вообще-то всегда был заселен кариатидами. Что бы делала без них архитектура модерна? Это они подставили свои крепкие плечи под балконы, колонны и пилястры. А советские кариатиды — рабочие и колхозницы, скотницы и сталевары, инженеры и учительницы, — прихватив с собой орудия труда, оседлали фасады послевоенных зданий. Вот в руках у скотницы смирный каменный поросенок; возможно, именно поэтому он улыбается, а не визжит. У поросенка и его хозяйки одинаковые выражения мордочек… Андрея они не трогали. Ему гораздо больше нравился декор зданий, подобный тому, какой он видел однажды на Тургеневской. Идешь вдоль фасада старинного дома, а между окнами — барельеф с кошачьей физиономией. И смотрит на тебя котяра лукавым взглядом, улучшая настроение.

А вот пасторальные скульптуры советского бытия настроя не повышали. Потому что как учебные пособия по той жизни, как и кино того времени, показывали не саму жизнь, а тогдашнее представление о ней. Вечером, в свете холодных фонарей, они могли показаться инфернальной нечистью — не столь давнее бытие расплодило ее в большом количестве, переплюнув даже Гоголя… Воплощенные в камне агитаторы обращались не к жителям дома, на чьих балконах красовались, а к массам прохожих. Теперь скульптуры удивляли своей наивной верой в торжество безумных идей…

Двинятин удивляться не стал, а отправился на улицу Чкалова в рекламное агентство Даши Сотниковой, второй Вериной подруги. Даша была очень занята, но, услышав о Верином исчезновении, выгнала всех из кабинета и перестала отвечать на звонки.

— Понятия не имею, куда она могла запропаститься, — озабоченно сказала Дарья. — Но, зная Верунчика, уверена: это неспроста. Тем более ко мне уже приходили.

— И спрашивали психотерапевта Лученко? — догадался Андрей. — Двое парней, симпатичные?

— Почему? — удивилась Сотникова. — Вовсе нет. Один дядька, на юриста похож. Но он мне не понравился. Намекал, что если увижу Веру Алексеевну, чтоб посоветовала ей… Как же он сказал? Как-то обтекаемо… Ладно, своими словами: чтобы она сидела тихо и не совала свой нос куда не следует. Так что… Тебе помощь нужна? — спросила она деловито.

— Не думаю. Сам справлюсь.

— Смотри. Среди моих заказчиков есть много полезных людей, обращайся. И держи меня в курсе. Удачи!..

Вот уж к кому можно не ездить, а позвонить — это Оле. Она сейчас на работе, Вера рассказывала, отрабатывает положенные перед увольнением дни. Андрей набрал номер на мобильном, объяснил, что он сейчас в Киеве, и осторожно поинтересовался, не встречалась ли она с мамой. И получил в ответ целое море хлюпанья и хныканья: а где же мама, она обещала меня с Кириллом помирить, это из-за нее мы поссорились, а что ж теперь, а как же, она должна…

— Тебе до меня звонили? Спрашивали маму?

— Откуда знаешь? — удивилась Оля. — Звонил дурак какой-то. Приставал, даже угрожать хотел. Я бросила трубку.

Андрей задумался на пару секунд.

— А что Пай, все еще в пансионе? — спросил он. — В ветлечебнице?

— Где ж ему еще быть. Я не смогла его взять к себе, ты же знаешь нашу бабу Зину… Она теперь кота вздумала завести. Грязного подобрала где-то на мусорнике…

— Как ты думаешь, мама могла появиться там?

— В пансионе, что ли? Пая навестить?

— Да нет, у тебя дома.

— Вряд ли, что ей там делать, у баб-Зины и папика.

— Все равно спрошу.

— Как хочешь… И если найдешь ее, обязательно скажи, что я уже не могу больше! Пусть скорее со мной встретится!

— Ладно. — Андрей отключил связь и задумался.

Визит в бывшую Верину семью особой приятности не обещал, но Андрей уже не испытывал никаких эмоций, кроме тревоги за Веру. Он решительно отправился по известному ему адресу. Дверь открыла, как всегда, бывшая Верина свекровь. Она долго не могла понять, чего от нее хотят, стояла в проеме и с подозрением оглядывала гостя. Из квартиры тянуло чем-то затхлым пополам с пережаренными котлетами.

Наконец, шаркая тапочками, вышел Юрий и равнодушно сообщил: с Верой у него давным-давно никаких контактов не было. А напрасно она не звонит, могла бы и деньжат подбросить. И маме ноги полечить, а то болят… Мать тут же подхватила: да, очень болят, так ей и передайте. Они или не поняли ничего, или не хотели понять: Вера пропала, и он не может ее найти.

На вопрос, не искал ли еще кто-то Веру, они ответили: приходили, кажется, из жилконторы. Насчет прописки. Верой интересовались… И продолжали жаловаться.

Андрею быстро опротивел этот скулеж, и он спустился вниз, вышел на свежий воздух.

* * *

Я зачем сюда вообще залез? Не соображаю толком… Чччерт, темно, где лампочка… Вроде впереди, как это, рычаги. Под ногами педали, слева кнопки… Может, я куда-то не туда договорился… Последнее время мотает меня так, что не вспомнишь. Ага, тумблер над головой, включить. О! Я же в танке. Ну и ну!..

А руки-то дрожат. Не нравится мне это дрожание, и сам я себе не нравлюсь. Но что делать, другого-то себя у меня нет. Немощь тела преодолевается мощью духа. А немощь духа чем? Хитростью: уговариваешь его, что он все может. Уговариваешь, уговариваешь… И он вытирает сопли и действительно может.

Ты же сам этого хотел. Заплатил неслабую сумму, пропиарил акцию, пригласил журналюг. «Проезд человека в танке по дну Днепра!» И база эта с экстремальными играми кстати подвернулась. Они уже под водой джип проводили, в газетах об этом писали, по телевизору показывали. А тут — в танке. Круто!

Это как раз для меня. Проверить себя еще и еще. И с парашютом прыгал. И в джунглях без проводника. В пустыне без воды уже умирал. Ставить себе все новые и новые препятствия и каждый раз гадать: преодолею или нет? Разгадывать загадку по имени «я», заданную с самого рождения и не имеющую, видимо, никакого ответа в конце учебника, кроме одного: смерти.

Все, что угодно, лишь бы доказать всем, что не трус. И главное, самого себя в этом убедить. Каждый раз — как последний. Будто свое собственное последнее желание исполняешь. Кто знает, сколько мне осталось? Может, именно сегодня все кончится? И она, курносая, за мной наконец придет? И тогда отпустит это дикое напряжение, это ежедневное, ежеминутное ожидание смерти, этот ежедневный вопрос: зачем вы меня сюда рожали? Если все равно умирать, то не лучше ли поскорее и красиво?

Вениамин тщательно, как его инструктировали, нажал две кнопки: подачи масла и стартера. Задрожал корпус танка, завибрировало в ушах, потом глухо ухнуло — и дизель завелся. Шум двигателя не был ему слышен под водой, но вибрация стала ниже, мощнее.

Он взялся за рукоятки рычагов. Ччерт, ладони совершенно мокрые… Он вытер их об одежду и вновь взялся за рычаги. Что там дальше? А… Под горлом, прикрепленная к шлемофону, болталась пластмассовая кнопка.

— Я готов, — сказал он, нажав на нее. — Мотор завелся, все в порядке. Прием. — И отпустил кнопку.

— Давай тогда, — услышал Вениамин в наушниках сквозь помехи и треск. — Трогай потихоньку! Отбой.

Он выжал сцепление, правой рукой схватил рычаг переключения скоростей, еще раз посмотрел, где на нем выгравирована первая передача, воткнул ее, правой ступней чуть придавил педаль подачи топлива и плавно отпустил сцепление.

Танк медленно тронулся.

Сквозь узенькое окошко в переднем люке он мог различить лишь тусклую желтоватую мглу. Но движение, хоть и не было видимым, явно чувствовалось. Вениамин прибавил газу. Всем телом он ощущал малейшие неровности дна. Рычаги, которые он сжимал потными ладонями, были совсем не нужны — куда станешь поворачивать в этой тьме? Да и рискованно: могут отсоединиться специальные рукава, по которым выводятся наверх выхлопные газы.

— Как там у тебя, Веня? — послышалось в наушниках. — Прием.

— Еду, мать его так и перетак! — ответил Веня радостно. — Отбой.

Да это ж не сложнее, чем «ланосом» моим управлять. Класс, круто! «Вениамин Гейко проехал в танке по дну Днепра!» Так, наверное, напишут журналисты. Он ведь вам не кто-нибудь, а сын министра. Папочка будет морщиться и в сотый раз ворчать: «Зачем ты привлекаешь внимание к моей персоне?» А затем. Никак он не врубится: сын хочет привлечь внимание к своей собственной персоне.

И вообще, папуля, скажи спасибо, что я в казино уже не играю. Казино — это наркотик, страшный, отравляющий весь организм. Кому-кому, а уж Вене знакомо это исступление, жадный азарт, когда невозможно удержаться от все новых и новых ставок, когда надежда тебя ослепляет и превращает в безоглядного безумца. И никто не в силах тебя остановить… В этот момент рискнешь и своим, и чужим, и женой, и ребенком — чем угодно. Все ставишь на кон.

Все-таки бессмысленная забава — казино. Только этой дерзкой, сумасшедшей затеей и смог перебить вкус. Заполнить сосущую пустоту.

Он наклонился вперед, снова посмотрел в толстое стекло люка. Эх, хоть бы рыба какая проплыла. Или, лучше, пусть ему попадется затонувшая несколько сот лет назад славянская ладья. Он ее увидит, потом наверху опишет, а журналюги раздуют сенсацию.

Радость от удачного осуществления затеи пьянила Вениамина. Хотелось что-то вытворить, учудить, вырваться из узды, почувствовать очередную победу над курносой. А что это мы ползем на первой передаче? Врублю-ка я сразу третью, как на своей машине.

Он выжал сцепление, вдвинул рычаг переключения в щель третьей передачи и отпустил сцепление, одновременно добавляя газу.

Танк дернулся и затих. Наступила тишина.

Что… Что случилось?! Почему так тихо, аж уши заложило?

Наверное, заглох двигатель… Ничего, сейчас мы его опять запустим…

Он нажал обе кнопки.

Вввввввв — выл стартер. Ничего.

Он опять нажал, подержал подольше.

И опять ничего.

И в третий раз попробовал завести, держал кнопку стартера вдавленной целую минуту.

Ничего.

А в четвертый раз вообще никакой реакции не последовало.

Аккумулятор разрядился?!

Испуганный Вениамин вспомнил про связь. Он же не один! Ему сейчас помогут.

— Алло, Антоныч, у меня двигатель заглох. Прием, — сказал он. Молчание.

— Эй, наверху! Куда вы все подевались?! Антоныч! Прием!!!

Тишина.

— Ребята! Помогите! Эй, друзья, вы меня слышите?! Что ж вы меня бросили, гады!!!

Кровь отлила ото лба, от щек. Тусклый свет лампочки над головой померк. Он задышал часто-часто, и все равно воздуха не хватало. В глазах зазеленело, кишечник схватило судорогой.

— Аааааа!!!

Собственный голос в замкнутом пространстве отразился от металла, ударил ему в уши.

Доигрался.

Мысли завертелись штопором, забегали по внутренней стороне черепа, и поймать хоть одну, чтобы зацепиться за нее, он не мог. Голову распирало изнутри, казалось, она сейчас лопнет.

Руки беспорядочно шарили, нащупывая приборный щиток слева, рычаги, собственные колени, живот, грудь. Он еще живой, живой. Живой! А что потом?

Как его отсюда достанут?

Кажется, такой случай был этими суками, постановщиками игр, не предусмотрен…

Это была единственная мысль, которую удалось зацепить в затопившем мозг хороводе. Ледяной ужас пронзил все тело Вениамина, он изо всех сил уперся руками в узкие стены своей подводной тюрьмы и закричал. Заболел живот, заныло горло, застучало в висках. Дышать стало окончательно нечем…

Бум! Бум! — глухо застучало в люк.

Кто-то снаружи стучится!.. Он наклонился вперед и увидел руку, молотящую в стекло. Потом показалось лицо аквалангиста, оно отодвинулось, возник кусок чего-то белого с нацарапанными каракулями.

Вениамин всмотрелся в написанное. Это буквы. Как их читают? Слева направо или справа налево? Он разучился читать… Вот в конце только знакомые знаки. Их называют восклицательными. Я их в школе в первом классе выводил один за другим…

Наконец текст сложился во фразу:

«Включи связь!!!»

Связь? А что это такое? А, от шлемофона идет такой кабель к приборному щитку. Но он его не выключал.

Горе-танкист поймал рукой кабель и, осторожно перебирая пальцами, прощупал его. В руке оказался разъем.

Этот разъем должен входить в паз на щитке. Он выскочил. Наверное, когда я наклонился к люку. Надо вставить…

Он вставил и тут же услышал:

— …ать твою!!! Прием! Да что же за кретин такой попался на мою голову! Прием! Алло! Прием, твою…

— Я здесь, Антоныч. Я Веня. Я здесь, — сказал он с наслаждением. Пусть ругают. Главное — я здесь.

— Аааа!!! Ты здесь, наконец, бля!!! Ты еще не здесь, к сожалению, ты еще там! Что ж ты делаешь с нами, урод!

— У меня кабель выскочил… Случайно… И мотор заглох…


— Слушай меня внимательно! Заводи мотор…

— Не заводится!

— Конечно! Ты ж аккумулятор посадил! А баллон сжатого на что?! Я тебя зачем инструктировал, мать твою!

Веня вспомнил: действительно, ему показывали, как запустить двигатель с помощью сжатого воздуха. Он выполнил все, что было нужно. Вернее, руки все сами проделали, без его участия.

— А теперь вруби первую, держи педаль и ничего не трогай! Госссподи, скорее бы ты уже наверх попал, засранец чертов!

Он ехал по дну оставшиеся метры и тупо думал об Антоныче. Механик-водитель, инструктор на базе… И где они его такого откопали?.. Никакого уважения к важной персоне, ну да фиг с ним… Научил, и хорошо… А ведь все равно я проехал в танке по дну Днепра, что бы вы там ни говорили… Только почему так воняет?

Ответ на этот вопрос он узнал уже наверху, когда дрожащий и ревущий танк выполз на берег. Ему показали руками крест-накрест — глуши, дескать. Он заглушил мотор специальным рычагом позади кресла водителя, с левой стороны. Люк открыли снаружи, и он встал. И вот тогда сразу понял.

В люк заглянуло несколько человек. И журналисты тоже, ой… Что же теперь они напишут?!

— Обгадился, — зажав нос, сказал темнолицый механик Антоныч. — Я ж говорил, засранец.

Его взяли под мышки, вытащили наружу и сразу отошли.

Где-то сбоку визжал знакомый голос. Мамочка. Ну да. «Как вы посмели так рисковать жизнью моего сыночка, какой ужас, да знаете ли вы, что я с вами со всеми сделаю, мне плевать, сколько он вам заплатил и что подписал, я на вас управу найду…»

Пожалуй, надо еще разок прыгнуть с парашютом.

И уже не дергать за кольцо.

* * *

Двинятин отпустил очередного таксиста на Европейской площади.

Что дальше? Куда направиться? Стиснув зубы, он заставил себя пройти к фонтанам позади неуклюжей громады Украинского Дома. Здесь было свежо, шумела вода.

Сел на лавку. Спокойно, спокойно… Хотя бы пять минут покоя и размышлений, и решение должно прийти. Он закрыл глаза. Думать не получалось. Хотелось бежать по улицам, смотреть по сторонам. Вдруг он увидит пропавшую Веру вон за тем углом? Или за этим?..

Нет, так не пойдет. Любимая, возможно, в беде. Хочешь помочь — перестань дергаться, как мальчишка! Рассуждай здраво.

Таааак… В милицию, что ли? Заявить о пропаже человека. Ага, разбежались они искать, как же. Нет, не то. Тут дело серьезное, судя по рассказам Вериных подруг. Очень серьезное… Нанять сыскное агентство? Кстати, «Витязь» этот закрыт… Смылись, гады. Найду хорошую фирму, самую лучшую. Деньги сниму со счета, сколько есть. Пусть только найдут. Могут же у них быть свои консультанты в…

Стоп. Вспомнил! Есть в запасе один номер телефона. На всякий случай. Никогда не пользовался, не было необходимости.

Двинятин, не рассуждая больше, вызвал из меню мобильника записную книжку, нашел нужный номер. Гудки. Бери же трубку!.. Только бы он был сейчас не сильно загружен.

— Вас слушают. — Спокойный, без интонаций голос.

— Привет, Зипун! — обрадовался Андрей. — Это я, Двинятин. Помнишь?

— А, Двинец… Здорово, — потеплел голос в трубке. — Давненько не виделись. Только прости, я сейчас немного того… Занят типа. Давай, излагай.


— Зипун, можешь ненадолго освободиться? Есть срочный разговор. Помощь нужна, короче.

— Хм, даже так? Ну конечно. Для старых друзяк я всегда свободен. Когда и где?

— Говори ты. Мне все равно, — сказал Андрей.

— Момент… Так. Через сорок минут. Дом кофе, Пассаж. Успеешь? Ты у какого фонтана, не на Майдане ли?

Андрей хмыкнул.

— Услышал. Молодец, Зипуняра, не потерял квалификацию. Я на Европлощади. До встречи.

Он нажал кнопку отбоя и достал сигареты. К Пассажу медленным шагом идти десять минут, есть время подумать. Теперь уж точно есть. Сумасшедшая надежда, конечно, но вдруг Зипун сумеет чем-то пособить?

Сослуживец, десантник. Зовут по-человечески Тарасом. Теперь работает в охране у кого-то из крупных политиков, чуть ли не у президента. Неудивительно: феноменальный боец, первоклассный. В роте никто, кроме Андрея, не мог одолеть его в рукопашной схватке. Невысокого роста парень, неброской внешности. Чуть пониже Двинятина, но шире в плечах, коренастее. Спокойный, обманчиво-флегматичный. Никогда не скажешь, что он может броситься на противника с молниеносностью нападающей кобры.

А кличка Зипун появилась после одного приключения. Тарас с напарником наткнулся на группу вооруженных бандитов. Напарника тут же подстрелили, а ему предложили сдаться. Он крикнул, что согласен. Вышел из-за деревьев с опущенным стволом. К нему подошли люди в пятнистой одежде, он насчитал одиннадцать. Обступили, велели бросить оружие. Он с готовностью отпустил автомат… Металл еще не стукнулся о землю, а парень уже успел одной рукой ударить в подбородок стоящего впереди, второй достать нож и одновременно ногой подсечь того, что сбоку. Падая, тот свалил еще одного, а Тарас в это время полоснул ножом по чьей-то руке с оружием, согнутым локтем резко ударил в ребра еще кого-то…

Двигаясь в гуще противников, он в три секунды успел вывести из строя несколько человек. Они, наконец, опомнились, кто-то выстрелил, но Тарас, ожидая этого, нырнул вниз, пуля попала в своего. Затем, упираясь в землю, сделал мощный мах ногами — раз, другой. Это было похоже на гимнастическое упражнение. Сшиб тяжелыми ботинками еще двоих. Не дожидаясь, пока упадут, вскочил и стал наносить короткие разящие удары руками.

Они ничего не могли понять, не успевали просто. Только что перед ними был обезоруженный солдат, и вдруг он исчез, а между ними летает какой-то дьявол — молниеносно поражающий, страшный, безмолвный. Те трое, что оставались на ногах, ринулись врассыпную. Тарас одного уложил подсечкой, во второго метнул нож и попал в ногу, третьего подстрелил непонятно откуда взявшимся в руке пистолетом.

Трое лежали на земле молча, один рычал от боли. Четверо поднялись, тоже не салаги все-таки, бросились на него одновременно все, не тратя времени на то, чтобы поднять выбитое из рук оружие. Тарас еще раз выстрелил, попал кому-то в плечо, тут же выпустил рукоятку пистолета, чтобы освободить руку. Налетевшие отхлынули брызгами: он стоял, как скала, только скала опасная, уничтожающая, опрокидывающая навзничь.

— Лежать лицом вниз!!! — закричал он, как хлыстом стегнул. — Руки на затылок!

Уцелевшие, подавленные его уверенным превосходством, подчинились. Тарас велел им взвалить на спины раненых, в том числе и своего напарника. Сам в это время быстро и ловко нацепил на себя автоматы и приказал идти вперед. Даже не связал им руки. По пути кто-то не выдержал, бросился на него, просто от невозможности осознать — как это? Он же один, а их вон сколько! Тарас спокойно продырявил ему ногу, велел подобрать упавшего и продолжать движение.

Теперь шестеро здоровых тащили шестерых раненых, и были уже не опасны. Некоторые с безумными глазами бормотали молитвы. Так и пришли в часть.

— Вот, упаковал ребятишек, — сказал победитель, с лязгом сгружая трофейное оружие на землю.

Хохот стоял отменный. Конечно, он стал героем дня. Его расспрашивали, его ощупывали — не ранен ли, удивлялись, что ни одной царапины. Над ним подшучивали: «Упаковщик!»

Некоторое время героя звали не иначе как Упаковщик. Потом кто-то вспомнил, что упаковщиками кличут компьютерные архивирующие программы. Одна из них называется Zip. Тараса стали называть Зипом, ласково — Зипуном. Кличка так и прижилась.

Андрей, вспоминая, успел пройти по Крещатику к Майдану, спустился в душный полутемный переход. Тут играла музыка, толпились люди. Андрей протолкался и вышел на другой стороне. По дороге к Пассажу выкурил еще сигарету, не ощущая ее вкуса, даже не понимая, что курит.

Вокруг него пестрыми бабочками кружились прохожие. Обнимались, разговаривали, ели мороженое — яркие, цветные, пестрые, летние. Хмурый Андрей прошел в арку Пассажа, окатываемый справа и слева волнами музыки. На открытых верандах кафе и просто под зонтами отдыхали веселые праздные бездельники, так ему сейчас казалось.

К веранде Дома кофе они подошли одновременно. Зипун ничуть не изменился: такое же спокойное лицо, серьезный внимательный взгляд. Только стал, кажется, еще более коренастым и широкоплечим.

— Привет, Двинец! — углом рта улыбнулся армейский товарищ, обнял Андрея за плечи.

— Привет, Зипун…

— Теперь уже не Зипун, а господин Хобта. Для друзей Тарас Иваныч, — сказал тот и вдруг резко дернул правой, целясь кулаком Андрею в солнечное сплетение. Остановил руку в сантиметре. Андрей не среагировал.

— А ты все такой же! — Зипун громко рассмеялся. — Даже не напрягся, чертяка, мастер! Молодец. Продолжаешь заниматься своим айкидо, что ли? Тренируешься?

Они поднялись по ступенькам на веранду. Зипун уверенно прошел за угловой дальний столик, уселся в плетеное кресло. Двинятин расположился напротив.

— Нет, не тренируюсь, — сказал он. — Это я сам по себе такой ловкий. Да и с кем тренироваться?

Подошел официант, Зипун произнес «Как всегда», и через минуту им принесли по чашке кофе, в двух крохотных рюмках — воду и коньяк.

— Вода мне, я на работе, — сказал Зипун. — А тебе надо расслабиться.

Он взял пахнущий ванилью кофе, прикоснулся губами к чашке. Поставил обратно на стол и локтем якобы случайно сбросил на пол пепельницу. Но она не упала — Андрей Двинятин подхватил тяжелое стекло неуловимым движением руки. Вздохнул, поставил на место.

— Да и ты все такой же, Зипун. Всегда и всех тестируешь?

— Работа такая. Зато я вижу, что передо мной действительно Андрюха Двинец, непобедимый боец.

Оба улыбнулись воспоминаниям. Двинятин от природы был награжден ловкостью и совершенной координацией. Ребята в армии любили устраивать ему «проверки», даже, бывало, приглашали солдат из других подразделений — продемонстрировать уникума. Кто-нибудь зажимал в кулаке несколько мелких предметов: коробок спичек, пару монет, гильзы, пряжку от ремня, тюбик сапожного крема. Подходил к Двинятину и все это подбрасывал вверх. Спорили на банку сгущенки, что ни одна вещь не упадет на землю — и всегда выигрывали. Андрей, как жонглер в цирке, успевал все подхватить, вынимал из воздуха. Однажды его потихоньку напоили и устроили в столовой очередную «проверку». Очень уж любопытно было посмотреть на реакцию Андрея — останется ли она после спиртного такой же молниеносной? Алкоголь на Двинятина действовал забавно: он становился разговорчивым. Он начал что-то горячо рассказывать, расхаживая вдоль стола. Аза его спиной ребята придвигали к краю столешницы тарелки, ложки, кружки и легонько подталкивали. Посуда поочередно падала, но Андрей, не прекращая говорить и не глядя, подхватывал ее. И водворял обратно на стол. Кажется, он даже не замечал, что руки живут как бы отдельно от него. Это так было похоже на цирковой номер, что весь взвод хохотал — до икоты, до слез.

Когда их начали всерьез тренировать, Андрей выбрал щадящее айкидо, а Тарас — агрессивное карате. В учебных схватках Тарас побеждал. Андрей не огорчался, он проигрывал легко и даже, казалось, с радостью. Наставник по айкидо однажды сказал: «Чтобы стать победителем, сперва сумей проиграть, не теряя себя. Нет лучше науки, чем проигрыш». Вскоре Тарас уже не мог одолеть товарища. Когда в спортзале им разрешали выйти друг против друга, собирались все — и солдаты, и прапорщики, и старшие офицеры. Зипун наскакивал на Двинца, рубил ладонями и ногами — но попадал в воздух. Андрей ухитрялся, почти не двигаясь с места, уклониться. Казалось, он играет, зная заранее каждый шаг противника. Время от времени Зипун вдруг валился на маты, и было даже непонятно почему. Правда, мгновенно вскакивал и продолжал бой. Лишь самые внимательные успевали заметить, что Андрей «просто» подталкивает атакующую руку или ногу, выводя соперника из равновесия.

Пару раз Двинятин молниеносно напрыгивал на упавшего и демонстрировал классический болевой прием. Упрямый Зипун не стучал по мату в знак того, что сдается, но Двинятин и не собирался дожимать. Стиль боя у него был дружелюбный. Он выпускал товарища, и схватка возобновлялась.

Представление могло продолжаться сколько угодно, а финал был всегда одинаков. Андрей позволял себя зацепить в ближнем бою за руку или за ногу, Тарас с довольным победным рычанием поднимал его над головой, крутил, и оба со смехом падали, катились по мягкому настилу спортзала…

Зипун стер улыбку с лица, внимательно посмотрел на армейского товарища.

— Хочешь ко мне в команду? — спросил он. — Мне нужны такие, как ты. Редкие экземпляры. Бывшие десантники.

Андрей покачал головой.

— Нет, дружище. Ты меня знаешь. Я свободу люблю. А десантников бывших не бывает. — Он произнес свою любимую фразу.

— Это точно. Ну, тогда выкладывай.

Андрей, стараясь отключить эмоции и излагать лишь факты, рассказал. Пропала его любимая женщина, Вера Лученко, психотерапевт и вообще гений. Описал все сопутствующие ее исчезновению обстоятельства, какие знал. Про ее озабоченность очередным «делом» — отравлением какой-то шишки в больнице у подруги. Обрисовал вкратце инцидент в Андорре и ребят, которые его пасли.

— Представляешь, если бы эти соглядатаи на меня не вышли, я бы еще не скоро встревожился. Мы не каждый день созванивались, роуминг все-таки. А тут я на следующий день после ее отъезда сорвался… И вот я в Киеве. Но ее нигде нет.

— Хорошо искал?

— Как мог. Встречался с ее ближайшими подругами, дочкой, даже с бывшим мужем. Никто не видел, никто не знает, и все скулят: она нам и самим нужна. Мало того: они все, блин, произносят один и тот же текст. Будто заученный.

— Именно?

— Что к ним уже накануне приходили какие-то незнакомые люди. Но представительные, не поймешь кто: то ли «внутренние органы», то ли… наоборот. Искали Веру Алексеевну Лученко, недоверчиво расспрашивали. И сказали: если она появится, передайте, пусть сидит тихо, никуда не лезет. Ммм… Ну то есть она даже не представляет, куда пыталась вмешаться, какого ранга людей обеспокоила. И пусть никакие «дела» не расследует, а то может получиться нехорошо. И мы, дескать, еще заглянем… Вот такие дела, Зипун.

Андрей вылил коньяк в кофе, выпил.

Зипун нахмурился.

— Звучит загадочно, но, пожалуй, действительно серьезно. Погоди. Дай-ка я подумаю…

Он вытащил что-то похожее на мобильный телефон из маленькой черной сумки, охватывающей его руку кожаной петлей. Тонкой палочкой несколько раз прикоснулся к монитору. Подождал, посмотрел результат, опять прикоснулся.

Андрей заинтересовался игрушкой:

— Это что у тебя? Компьютер или мобилка?

— И то, и другое… Коммуникатор, — рассеянно ответил Зипун. — Посиди тихо, я тут по аське связываюсь с кем надо…

Он еще несколько раз пробежался стилусом по коммуникатору. Подождал немного. Потом отложил в сторону, посмотрел на Андрея без всякого выражения.

— Вот что, дружище. Ситуация двоякая: информации нет. Ты понял, да? То есть либо она никуда не пропала, а значит, вот-вот найдется. Задержалась, допустим, где-то… Или не хочет ни с кем вступать в контакт. Даже с тобой. Либо… Либо уже не найдется никогда. Случается, люди исчезают. Мало ли. Тебе ли не знать? Катастрофы, потери памяти и прочее. Сам ведь врач, хоть и ветеринарной медицины.

Андрей посмотрел другу в глаза.

— Значит, никакой информации?

— Вообще никакой. Ты мне поверь, я знаю, у кого спрашивать и как получить быстрый ответ. В любом случае ты будь спокоен и не суетись. Я тебе сочувствую, конечно… Но, судя по тому, что ты рассказал и по намекам моих информаторов, она вполне могла случайно затронуть запретную сферу. Так что… Будешь пыль поднимать — и ее не найдешь, и свою голову потеряешь. А мне не хочется. Ты же профи. Может, все-таки пойдешь ко мне?

Двинятин помолчал, не скрывая разочарования.

— Только если поможешь. Дашь людей, технику. Тогда подпишу обязательство пахать на тебя. Душу продам…

Зипун прищурил глаза, искривил уголок рта.

— Чудак ты. Зачем мне твоя душа? А я человек подневольный. Талант свой продаю, да, но дорого. Только за это с меня спрашивают. Извини.

Андрей встал, достал кошелек.

— Хоть информацией помоги, — сказал он, — если не можешь команду свою президентскую бросить по следу.

— Чудак, чудила, — ласково сказал Зипун. — Откуда ты взял, что я в охране президента? Я ж тебе этого не говорил. Не мог сказать, потому что запрещено. Даже тебе. А информацией — конечно, да, сколько угодно… Да спрячь ты деньги, у меня тут кредит.

— Чего это? — удивился Двинятин. — Какой такой кредит?

— Взаимозачеты. Ну, услуги взаимные. Брось.

Ветеринар пожал плечами и убрал кошелек. Протянул руку другу, крепко сжал.

— Спасибо, что нашел время. Удачи.

— Это тебе удачи, дружище, — сказал Зипун. — И помни, что я тебе говорил. Осторожнее. Ну пока, иди, я тут еще посижу.

Андрей сошел с веранды и сразу затерялся среди прохожих.

Тарас Хобта задумчиво побарабанил пальцами по столу. С противоположной стороны Пассажа из кафе вышел мужчина с рожком мороженого в руке. Хобта кивнул ему, и тот приблизился к увитому цветами краю веранды, встал боком.

— За ним, — тихо сказал бывший сослуживец Андрея. — Меняться каждые десять минут. Если заметит — прекратить.

Мужчина кивнул, облизал шарик мороженого и прогулочным шагом двинулся в том направлении, где скрылся Двинятин. Тогда Зипун вновь взял тонкий стилус, набрал на мониторе номер из одиннадцати цифр и поднес коммуникатор к уху.

— Это я. Да. Передайте заказчику. Первое: Лученко исчезла по-настоящему. Второе: указанным делом больше никто не интересуется. Третье, мое экспертное заключение: выждать неделю, после продолжать… А это уж как вам будет угодно. Не мой вопрос. Такова технология. Мое дело — получить на свой счет обещанную сумму. Не сомневаюсь, что уже перечислили… И последнее: Двинятина не трогать. Я сам прослежу. Да, так и передайте. Именно отвечаю.

Он закончил разговор, бережно спрятал коммуникатор в сумку и быстрой походкой делового человека вышел из Пассажа в сторону улицы Заньковецкой.