Часть третья ВЫРОЖДЕНИЕ

ЭПИЗОД ПЕРВЫЙ,

Шумны и пестры вечерние улицы Пном-Пеня. Призывы торговцев, звон колокольцев на тележках разносчиков, бормотание уличных прорицателей, смех и крики нагих детишек сливаются в густой гул, не молкнущий до утра. Многоязыкая толпа бурлит, волнуется и живет прямо под открытым небом. Этот город, раскинувшийся у слияния четырех рукавов Меконга, — ворота маленькой Камбоджи. Тут бросают якорь суда из близких и дальних стран, и царские скупщики выменивают здесь рис из казенных закромов и драгоценные смолы — дань лесных племен — на шелка из Китая, кривые мечи из Японии, золото и самоцветы — добычу малайских пиратов. Отсюда груженные иноземными товарами караваны двинутся по узким дорогам, вдоль Меконга, в столицу Камбоджи — Ловек, где среди пагод, укрывшись за крепостными стенами из вечного страха перед сиамцами, правит бессильный потомок некогда могучих властелинов Камбоджи царь Сатха.

Правда, бессилие его скрыто за плотной завесой почестей и низкопоклонства. Все так же, как и во времена его великих предшественников, царей Ангкора, падают ниц перед его троном сановники и министры: у царя — право казнить и миловать, у сановников — искусство лгать и плести интриги. Как и в былые времена, народ громко приветствует своего повелителя, когда тот, окруженный своими женами и слугами, проплывает в паланкине по главной улице города, направляясь с богатыми дарами к обители буддийских монахов. Его ушей не достигает глухой ропот подданных, но он достаточно умен и понимает, что не с ним, законным, но не самым достойным претендентом на власть, сердце народа. Недаром вчера он до поздней ночи изливал душу своему названному родственнику и доверенному лицу — «сыну» Диегу Велозу. Кому, как не ему, чужеземцу, рассказать о своих страхах и сомнениях, о своей зависти к сводному брату, доблестному воину Сорьепору, о недоверии к вельможам. Пусть этот португалец узнает о его слабости. Что из того? Слабый, он нужнее и полезнее португальцам, чем его несговорчивый брат. И в Малакку идут письма с просьбой о присылке новых миссионеров, а в подтверждение благорасположения государя к христианской религии — два креста, изготовленные обращенными в католичество придворными мастерами.

В недобрый час прибыл в Камбоджу блудный сын Кастилии Блас Руис де Эрнан Гонсалес. Ему только 23 года, по уже полсвета исколесил он в поисках удачи.

Быстрая шпага и меткая пуля не принесли ему пока ни славы, ни богатства. И вот, оставив в Перу молодую жену, он мчится к далеким островам Южных морей, где, по слухам, таких, как он, молодцов ждет блестящая карьера при дворе сказочно щедрых азиатских монархов. В Маниле без денег и без знакомств он долго скитается в ожидании благоприятного случая, и 13 декабря 1592 года случай приводит его на борт судна манильского купца Грегорио Варгаса. С грузом пороха и пеньки корабль пристает к берегу в княжестве Тямпа[24].

Но тут путешественников подстерегает непредвиденная опасность. Князь Тямпы не любит европейцев, ну а сейчас он особенно не расположен видеть их у стен своей столицы. Придворные астрологи предсказали ему гибель от руки чернобородого иноземца со шрамом на левой щеке, поэтому Руиса и Варгаса сразу по прибытии хватают и доставляют к мандарину, ведающему безопасностью царской особы. Борода есть, но шрам не обнаружен. За недостатком улик и по особой милости царя (ведь шрам — дело наживное) конкистадоров доставляют к границе с Камбоджей и там отпускают, корабль же передают в казну, а матросов-китайцев обращают в рабство.

Пешком добираются искатели приключений до столицы — Ловека. И тут их страдания оказываются вознагражденными. Перепутанный донесениями о готовящемся нашествии сиамцев, Сатха с великой радостью встречает новое пополнение небольшого отряда европейцев, составляющих его личную гвардию. Особенно прельщает его то обстоятельство, что вновь прибывшие — испанцы. Он уже отчаялся получить помощь из португальской Малакки, у которой хватает своих забот и не хватает денег и людей. Поэтому так ласков с испанцами самодержец, поэтому вскоре у него объявляется второй «приемный сын» — Блас Руис.

Война с Сиамом началась. Сиамская армия быстро дошла до камбоджийской столицы и осадила ее.

Их было семеро, европейцев, осажденных в Ловеке. Командовал ими Руис. Самый молодой из них, он уже успел доказать свое бесстрашие и умение владеть оружием. Каждое утро с рассветом сиамцы устремлялись на штурм города, осыпая защитников дождем стрел и градом пуль, и откатывались, встреченные метким огнем с крепостных стен. Обороной руководил принц Сорьепор, в то время как его венценосный брат, охваченный паникой, отсиживался в самом дальнем павильоне дворца, воздвигнутом на сваях посредине большого пруда.

Сатха знал, что битва проиграна. Сановники, которых послал он для вербовки наемников среди тямов и малайцев, не спешили ему на выручку. Лазутчики сообщали ему, что наемная армия стала лагерем у Пном-Пеня и спокойно ждет исхода событий. Не было вестей и из Манилы, куда уже полгода назад отправил он Велозу и Варгаса. Манильским властям он обещал предоставить для Испании любые привилегии за помощь против Сиама.

Сорьепор также понимал, что битва проиграна, но, поднимаясь каждое утро вместе с Руисом на городской вал, сохранял бодрый вид, шутил с солдатами и'упражнялся в стрельбе из мушкета по предводителям сиамских отрядов, восседавшим на спинах боевых слонов.

Только Руис еще лелеял в тайниках своей души надежду на успех. Ведь оставался еще один шанс. Что, если появится Велозу, хотя бы с сотней солдат?

Встреча их состоялась не совсем так, как им обоим хотелось бы. Закованного в цепи Велозу втолкнули в сарай с остальными пленниками на третий день после падения Ловека. Он спешил на помощь своим друзьям, но опоздал. Да и чем он мог помочь? Манила не дала ему ни одного солдата. Губернатор Филиппин был занят в это время более соблазнительными планами захвата Молуккских островов. И Велозу отправился назад, везя письма к Сатхе, полные туманных обещаний.

Они провели ночь в сарае, обсуждая под шум тропического дождя события последних месяцев. В день перед сдачей города Сорьепор устроил побег царя Сатхи и двух принцев. Ночью на пироге они уплыли вверх по Меконгу. Сиамцы разграбили и сожгли поверженную столицу. Сотни пленных потянулись по дорогам на запад…

Наутро в окружении пышной свиты к сараю подъехал сиамский вельможа. «Есть ли среди пленных европейцев такие, кто говорит на камбоджийском? Доставить их к его величеству. Остальных на корабли». Так Велозу попал к сиамскому царю Нарету.

Царь весьма интересовался Испанией и европейскими делами, и Велозу употребил все свое красноречие, чтобы убедить его в несокрушимом могуществе испанской державы. Среди рассказываемых им часами былей и небылиц Нарета особенно потрясло сообщение о «философском камне», которым якобы обладает Филипп II. Эту историю Велозу сочинил нарочно, заметив у Нарета особое пристрастие к золоту и драгоценностям. К концу месяца сиамский царь уже проникся полным доверием к Велозу. Тот, не жалея красок, расписывал выгоды, которые может сулить царю дружба и торговля с Испанией, в случае если он, Велозу, возьмет на себя роль посредника. И вот Нарет приказал снарядить корабль, груженный бензойной смолой и слоновой костью, и отправить на нем в Манилу Велозу в сопровождении сиамского посла.

В устье Менама на пути корабля встретились группы оборванных и грязных сиамских солдат, в беспорядке бредущих вдоль берега. В результате расспросов выяснилось, что сиамские гарнизоны в Камбодже разгромлены наемными армиями малайцев и тямов. Велозу мысленно поздравил Сатху и продолжал свой путь в Манилу. По прибытии его ждала новая приятная неожиданность. Руису вместе с остальными пленными удалось захватить корабль, на котором их везли в Сиам, и они благополучно добрались до Манилы.

Сатха между тем заслуживал не поздравлений, а всяческого сочувствия. Он не имел никакого отношения к изгнанию сиамцев из Камбоджи. Бежав из Ловека, он уже второй месяц скитался в джунглях, обходя города и деревни и пробираясь в Лаос, где рассчитывал получить убежище во дворце своего тестя — лаосского царя.

Невеселы мысли Сагхи. Жалок и ничтожен привыкший повелевать человек, лишенный власти. И кто скажет, откуда она берется, эта власть и куда исчезает? Уж не в зонтах ли и паланкинах — знаках царского достоинства, брошенных в осажденной столице, скрывается ее тайна? Во всяком случае не в самом человеке. Ведь он тот же Сатха, который семнадцать лет вершил судьбы страны, а слово его уже ни для кого не закон. Разве только для двух юношей-сыновей, бежавших вместе с ним. Каким издевательствам и унижениям подвергался он, когда малайские солдаты доставили его связанным к своему предводителю Лаксамане. Слава справедливому Будде, известный своей жестокостью малайский вождь проявил редкостное великодушие. Он не отправил Сатху в Срей Сантхор, где воцарился двоюродный брат Сорьепора — Тьхунг Прей, захватив власть с помощью изменников-мандаринов. Не то не миновать бы Сатхе заточения, а то и смерти от рук палачей узурпатора.

Лаксамане нет дела до распрей в царском семействе. Он будет служить тому, кто платит ему и его малайцам, а платит ему сейчас Тьхунг Прей. Но это не значит, что он обязан выдать новоявленному царю его беззащитного родича. Потому и разрешил он Сатхе пробираться дальше в Лаос и не боится вызвать этим гнев Тьхунг Прея. Кто может наказать Лаксаману, если он сейчас единственная реальная сила в государстве?

На четырех континентах, на трех великих океанах раскинулась огромная империя Филиппа II Испанского. Королевства Кастилии и Арагона, еще совсем недавно могучая и независимая Португалия, Неаполь, Милан и Сицилия, Нидерланды и Франш-Конте[25]. Мексика, Перу и Бразилия, золотой порт Гоа и африканская Софала[26], острова в восточных и западных морях — все объединены под его короной. Никто с начала мира не владел такими обширными землями. Никто из земных владык не имел столько титулов и званий, как Филипп II. Казалось, ему нечего опасаться, этому грозному колоссу, поглотившему полмира. Все еще кружат высокомерным идальго, быстро забывшим о сокрушительном разгроме Непобедимой Армады, новые успехи испанского оружия. Только самые дальновидные умы способны разглядеть приметы неминуемого конца испанского могущества. Как тучный человек, Испания задыхается от собственных размеров. Бесчисленные гарнизоны, разбросанные по всему свету, подтачивают силы державы, и никакое серебро Мексики и Перу, никакие пряности восточных морей не способны покрыть расходы казны по содержанию гигантских армий и флотов. Все чаще больного сотрясают конвульсии страшной болезни — безденежья, и скромные лекари — банкиры и промышленники Европы — за непомерную плату отсрочивают час его гибели.

Здесь в Маниле, столице дальневосточных владений Испании, кризис империи дает себя чувствовать со всей остротой. Уже почти год Велозу, Руис и Варгас обивают пороги, убеждая власти в выгодности и легкости военного захвата Камбоджи. У них уже немало сторонников среди монахов. Город полон слоняющихся без дела и без средств к существованию военных. Ничего нет легче, как набрать и вооружить внушительный отряд, но для этого нужны деньги, а их нет в казне генерал-губернатора. Приходится рассчитывать на частных лиц. С трудом им удается найти человека, согласного финансировать экспедицию. Это генерал Гальинато, известный не только своим богатством, но и храбростью и благородством.

От имени царя Сатхи Велозу и Варгас подписывают договор, согласно которому царь Камбоджи признает себя вассалом испанской короны, принимает вместе с царицей христианство и учреждает в Камбодже пост испанского генерал-губернатора, каковой пост и передается генералу Гальинато. Через месяц экспедиция уже насчитывает 120 человек и снаряжена всем необходимым. Правда, это не те первоклассные, закаленные, готовые ко всему солдаты, с какими Гальинато двадцать лет назад участвовал в покорении Лусона. Им явно недостает дисциплины, выдержки и хладнокровия, но генерал понимает, что по нынешним временам, когда на полях Европы полегли десятки тысяч прекраснейших сынов Испании, на лучшее рассчитывать не приходится.

Впоследствии в неудаче экспедиции обвиняли Гальинато. Говорили о том, что он проявил малодушие и не сумел воспользоваться благоприятной для покорения Камбоджи ситуацией. Но старый солдат знал и готов был стоять на своем, что им руководила не трусость, а осторожность и благоразумие.

Его не было в Камбодже во время развернувшихся там кровавых событий. Флагманский фрегат под командой Варгаса получил сильные повреждения во время встретившегося на пути экспедиции урагана и вынужден был вернуться в Манилу. Джонки Руиса и Велозу с грехом пополам добрались до Пном-Пеня. Как потом докладывали Гальинато, узурпатор Тьхунг Прей, которого неожиданно для себя обнаружили на камбоджийском престоле Руис и Велозу, с самого начала повел себя грубо и высокомерно. Он предписал испанцам оставаться в Пном-Пене и не выходить за пределы иностранного квартала. Правда, сам генерал не усматривал в этом акте проявления особой грубости, но у его спутников, еще недавно встречавших совсем иной прием при дворе камбоджийского царя, повеление Тьхунг Прея вызвало бурное недовольство. Горячая голова Руис хватался за меч и требовал немедленного уничтожения узурпатора, более рассудительный Велозу предлагал дождаться прибытия Гальинато.

Между тем время шло, солдаты томились в бездействии, дисциплина падала. Достаточно было искры, чтобы разгорелся пожар, и эта искра не заставила себя ждать. Однажды на рассвете в Пном-Пене появились шесть китайских джонок с товарами. У одного из китайских купцов оказались старые знакомые в лагере испанцев. Двоих солдат он знал еще по Маниле, где они, набрав в долг товаров, отказались платить да к тому же публично оскорбили его. Встреча на улице Пном-Пеня мало напоминала встречу старых друзей. Драка быстро переросла в побоище. Китайские джонки были взяты на абордаж и разграблены. Всю ночь пылали хижины китайского квартала, а наутро, по настоянию замещавшего Гальинато семидесятилетнего священника Хименеса, Велозу и Руис в сопровождении сорока солдат двинулись в Срей Сантхор, чтобы принести царю извинения за совершившееся.

Царь заявил, что испанцы должны возместить китайцам понесенные убытки и затем покинуть пределы страны. Тут же состоялся тайный военный совет. Руису удалось убедить Велозу в том, что отступить значило бы расписаться в собственной слабости. Бесславное возвращение экспедиции в Манилу лишило бы их надежды на всякую новую возможность утвердиться в Камбодже. К тому же, настаивал Руис, момент для решительных действий весьма благоприятен. Армия Лаксаманы находится далеко, на границе с Тямпой, и дворец охраняется лишь сотней плохо вооруженных камбоджийских солдат.

Доводы Руиса были признаны убедительными. В Пном-Пень отправился гонец к Хименесу, чтобы сообщить ему о принятом решении и необходимости привести в полную боевую готовность испанские корабли. Ночью восемь человек с Руисом во главе пробрались во дворец и, расстреляв из пистолей стражу, ворвались в царские покои. Смерть настигла Тьхунг Прея в тот момент, когда он, схватив на руки малолетнего сына, бежал через сад, чтобы скрыться в пагоде. Остальная часть солдат под командой Велозу прикрывала отход группы Руиса. Им удалось взорвать пороховой погреб и поджечь царские конюшни, вызвав тем самым немалое смятение и панику.

Целые сутки оправившиеся от первого потрясения камбоджийцы преследовали отряд Велозу. Только очутившись на борту под защитой пушек, испанцы почувствовали себя в безопасности.

Волей случая как раз в тот день во встревоженный Шом-Пень вошел фрегат Гальинато. Генерал не одобрил поспешных действий Велозу и Руиса. Во всем, что произошло, он не видел ничего хорошего. В конце концов Лаксамана всего в нескольких днях пути, и никому не ведомо, как отнесется грозный малаец к учиненному европейцами разгрому. К великому неудовольствию Велозу и Руиса, генерал приказал поднять паруса и выйти в море.

В упорстве и целеустремленности этим двум европейцам нельзя было отказать. Немало усилий стоило Руису и Велозу убедить Гальинато высадить их на вьетнамском побережье, откуда они решили пробираться в Лаос к Сатхе. Вместе с ними вызвались идти еще двадцать человек. Наняв провожатых, маленький отряд двинулся в путь, перевалил через Аннамский хребет и спустился в цветущую долину, где среди рисовых полей раскинулась столица Лаоса — Вьентьян. Лаосский царь, которого известили о приближении европейцев, приготовил им самую торжественную встречу. Толпы ярко наряженных юношей и девушек сопровождали их во дворец. Там их ждал сказочный пир под сладкую музыку кхенов[27]. Царь собственноручно обносил гостей пальмовой водкой. В числе гостей Велозу узнал сына Сатхи двадцатилетнего Пхнеа Тона. Юноша тоже узнал Велозу и с грустью поведал ему о недавней кончине своего отца. Честолюбивые замыслы авантюристов снова столкнулись с неожиданным препятствием.

Неугомонный Руис и на этот раз был полон самых радужных надежд. Старик Сатха был, конечно, славный малый, но Почему его не может заменить собственный сын? Что из того, что этот сын неспособен, да и не хочет быть царем? И Руис и Велозу начинают уговаривать Тона и его мать, склоняя их к решению выступить претендентами на вакантный престол Камбоджи. Впрочем, этот престол не свободен, хотя еще и не знают об этом! Камбоджийские вельможи уже избрали царем сына Тьхунг Прея. Правда, в этом выборе не участвовал Лак-самана, у которого свои мысли насчет судеб камбоджийского трона. Старому тигру надоела роль сторожевого пса при дворе, где большую политику делают коварные мандарины. Он задумал передать власть своему ставленнику, а заодно разделаться с самыми независимыми из сановников. Но кому же по воле Лаксаманы выпала роль царя? Она выпала сыну изгнанника Сатхи — Тону.

Тайный гонец Лаксаманы, прибыв во Вьентьян, передал предложение своего господина Тону и его матери. Умная женщина правильно рассудила, что теперь у ее сына появились верные шансы. На следующий день, не объясняя причин, она объявила Велозу и Руису о своем согласии начать поход в столицу Камбоджи. Руис ликовал: «Всемогущий бог просветил голову нашей бедной царицы». «Теперь у него будет время заняться твоей», — мрачно острил Велозу. Его настораживала перемена, происшедшая с матерью Тона.

Все стало понятным, когда на подступах к Срей Сантхору к эскорту из европейцев присоединился внушительный малайский отряд. А через несколько часов самому Лаксамане пришлось прятать за вежливой улыбкой свое изумление. Он никак не предполагал увидеть Тона в столь неожиданном окружении. Но политика есть политика. И человек, предавший сына Тьхунг Прея, обменялся дружескими приветствиями с людьми, убившими самого Тьхунг Прея.

— Четвертый год — четвертый царь, — сказал горшечник Тит своему приятелю рыбаку Неангу. Тот нахмурился и промолчал.

— Мое дело, конечно, маленькое, — продолжал Тит, — но поговаривают, что новый только и знает, что пьет и ездит на охоту.

— Мне и моей рыбе все равно, чем занимаются цари, — ответил Неанг.

— Тебе все равно! А то, что у соседа Кима малайские бандиты изнасиловали сестру, тебе тоже все равно? То, что эти белые дьяволы проходу не дают нашим парням, тебе тоже безразлично? Нсли бы Сорьепор был с нами, а не в плену, всех этих чужеземцев давно бы духу здесь не было.

Оживленная толпа заполняла улицы Срей Сантхора. Город готовился к коронации Тона, но все чаще на площадях и базарах, в лавках и на берегах прудов повторялось одно имя — Сорьепор.

Тревожно начался для Руиса и Велозу 1599 год. Уже почти два года прошло с того дня, как они вместе с Лаксаманой возвели на престол непутевого отпрыска Сатхи. Все трое они теперь составляют ближайшее окружение царя, и ни одно решение не принимается без их согласия. Погрязший в разврате самодержец не скупится на милости. Руису и Велозу он дает в управление по провинции с правом сбора налогов в их пользу. Авантюристы чувствуют себя владетельными князьями.

Но прочно ли достигнутое ими положение? Со всех сторон грозят им все новые и новые опасности. Бежавший в западные районы страны сын Тьхунг Прея собирает там новое ополчение. Лишь с большим трудом отбили они его прошлогоднюю атаку на Срей Сантхор. Руису собственноручно пришлось застрелить нескольких столичных мандаринов, когда ему сообщили об их намерении открыть ворота врагу. А потом он, рискуя жизнью, пробирался в Пном-Пень, чтобы набрать там подкрепление из принявших христианство японцев — торговцев и ремесленников.

А история с лаосским войском? Тогда Руис и Велозу чуть не перессорились насмерть. Ведь это Велозу пришло в голову искать помощи у лаосского царя, и присланные им отряды лучников — настоящих головорезов — стали грабить своих и чужих, включая и европейцев. Нескольким испанцам эта затея Велозу стоила жизни, и Руис до сих пор не может простить своему приятелю этой ошибки.

Но самая большая опасность — это не мятежники, возглавляемые сыном Тьхунг Прея, и не лаосские лучники. Главная опасность — это Лаксамана, тот самый Лаксамана, который не устает клясться Руису в вечной дружбе, который не упускает случая посостязаться с ним в искусстве владения шпагой или поучить его обращению с малайским крисом. И Велозу и Руис знают цену этой дружбе. Лаксамана может позволить себе роскошь терпеть конкуренцию со стороны европейцев, пока он чувствует себя значительно сильнее. Но он ревниво следит за каждой попыткой Руиса и Велозу добиться присылки подкреплений из испанских владений. Положение европейцев напоминает почетный плен. За ними установлена непрерывная слежка. Только один раз удалось направить своих людей с письмами к властям Манилы, Малакки и Гоа. После этого Тону пришлось выслушать немало неприятных вещей от своей матери — верной союзницы малайского военачальника. Что касается посланных людей, то от них до сих пор нет ни слуху, ни духу. А пока у Руиса и Велозу нет достаточного количества людей и оружия, они не только не смеют помышлять о дальнейших действиях во славу Испании и христианской веры, но и не могут ручаться за свою собственную безопасность.

В Пном-Пень пришли три каравеллы из Манилы, и сразу же все изменилось. Теперь, когда в распоряжении Велозу и Руиса оказалось почти двести европейцев и филиппинцев, много оружия и корабельная артиллерия, они решили не терять времени даром. И вот в Срей Сантхоре начались переговоры с царем: царю предложили стать вассалом его католического величества короля Испании.

Тот день, последний день переговоров, был особенно жарким. Солнце уже с утра палило так нещадно, что голова Руиса звенела и перед глазами плыли зеленые круги. Ни опахала, ни кокосовое молоко не приносили облегчения… Руис из тенистого сада поднялся в свои покои и приказал слуге подать парадный камзол. Через час должно свершиться то, ради чего они с Велозу старались все эти годы, не жалея ни своих сил, ни чужой крови. К владениям испанской короны прибавится еще одно — царство Камбоджа.

Воображение Руиса рисовало великолепные картины будущего. Громадные испанские галионы бросают якорь у пристаней Пном-Пеня. Город полон европейских торговцев, грузящих в трюмы своих кораблей бесценные продукты тропиков. Грозные крепости оберегают жизнь и богатства подданных Испании, а многочисленные монахи несут камбоджийцам слово господне. И весь этот порядок держится на нем, Руисе…

В тронный зал дворца Руис вошел, когда все уже были там. Велозу, сидевший по правую руку от государя, приветствовал его кивком головы. Рядом с ним восседал доминиканец Мальдонадо. Налево от трона стояли бритоголовые буддийские монахи в желтых одеждах, а поодаль, коленопреклоненные, застыли сановники и министры. Не было только Лаксаманы, который все это время оставался в Пном-Пене.

Руис низко поклонился царю. Тон выглядел подавленным. Вся его не по возрасту расплывшаяся фигура выражала собой обреченность и покорность. Садясь на отведенное ему место, Руис подумал: «Неужели подпись этого ничтожества что-нибудь значит?». «Да, — ответил он сам себе, — она значит, что мы верим в нашу силу; она значит, что другие поверили в нее; она значит наконец, что в нее поверлт Испания».

Церемония началась. Из царской канцелярии принесли столик, на котором лежала бумага с текстом договора и золотая пластинка, на которой тот же текст был выгравирован «на века». Велозу поднялся и, перекрестившись, стал на камбоджийском языке пункт за пунктом громко читать условия договора. Каждый параграф кончался словами: «Я, царь Камбоджи, Парамараджа II[28], сие утверждаю без оговорок и двусмысленных толкований», и каждый раз Тон вздрагивал, слыша свое имя. Присутствующие хранили мертвое молчание.

Вдруг торжественную тишину дворца нарушили полоса и звон оружия. Велозу прервал чтение. На террасе дворца послышались торопливые шаги, и в зал почти нбсжлл рослый камбоджиец в одежде офицера царской стражи. Он пал ниц перед троном и, задыхаясь, проговорил что-то, в чем Руис уловил только слова: «Пном-Пень» и «Лаксамана». Царь побледнел и знаком дал понять, что церемония откладывается. Придворные, толпясь, покидали тронный зал, оставив в нем гонца наедине с царем и европейцами.

Из сбивчивого рассказа офицера Руису стало ясно, что дело плохо. Кто заварил всю эту кашу, офицер не знал. То ли какой-то малаец ударил ножом испанца, то ли испанцы избили малайца, но только в городе началось побоище между малайцами и европейцами. Сначала будто бы европейцы вместе с христианами-японцами осадили лагерь малайцев, а потом откуда-то появился Лаксамана с основными силами малайцев и, отогнав атакующих испанцев, осадил их корабли. Когда офицер поскакал с донесением к царю, ситуация уже складывалась не в пользу европейцев. Хуже всего было то, что жители Пном-Пеня вышли из повиновения и, вооружившись чем попало, тоже бросились в свалку, присоединившись к Лаксамане.

«Идиоты, идиоты, — думал Велозу. — Позволить хитрому малайцу заманить себя в ловушку».

Во дворе уже седлали коней. Руису принесли латы и пистолет. Велозу, нахмурившись, выслушивал уговоры царя остаться и переждать во дворце и качал головой. Мальдонадо поспешно скинул рясу и облачился в доспехи. Через полчаса маленький отряд во весь опор мчался к Пном-Пеню.

Уже в предместьях Пном-Пеня ощущалась близость сражения. На улицах не было видно мужчин. Только старухи и дети с любопытством провожали глазами всадников. Со стороны реки раздавались нечастые выстрелы пушек.

У поворота на улицу, ведущую к Меконгу, навстречу отряду выбежала группа вооруженных топорами камбоджийцев. Руис круто развернул коня и, пригнувшись к его шее, выстрелил два раза. Кто-то упал. Конь Велозу стал на дыбы и тут же, пронзенный пикой в живот, рухнул на землю. Руис увидел занесенный над Велозу топор и отвернулся. Отряд помчался дальше, туда, где раздавались выстрелы и крики. «А это, кажется, крупная птица», — сказал, нагнувшись над трупом Велозу, горшечник Тит.

Когда отряд Руиса подоспел к месту боя, поражение испанцев было уже очевидным. Из трех кораблей два были взяты на абордаж малайцами. Оставшийся корабль продолжал обстреливать берег, где малайцы и камбоджийцы осадили отрезанную от кораблей группу испанских и филиппинских солдат. Испанцы укрепились в амбаре и уже много часов отстреливались из мушкетов и аркебуз. Порох у них был на исходе.

Да и для Руиса с его отрядом все пути к отступлению уже были отрезаны. Единственное, что можно было сделать — прорваться к стоящим у берега прау и попытаться доплыть до каравеллы. Руис с обнаженным мечом врезался в шеренги малайцев и стал прокладывать путь к берегу. За ним ринулись остальные воины его отряда. «Нет, «е пройти», — подумал Руис, чувствуя, как тяжелеет его рука. Десять часов в седле без отдыха и еды давали себя знать. Руис оглянулся. За ним следовало теперь всего семь человек. Прямо за его спиной работал мечом Мальдонадо. Слуга всевышнего, слава богу умел обращаться с оружием.

В этот момент Руис увидел Лаксаману. Предводитель малайцев стоял метрах в тридцати от места схватки и безучастно наблюдал за происходящим. Руис выхватил пистолет и прицелился. Выстрелить он не успел. Пуля вошла ему под лопатку, и он замертво повалился с коня.

Немногие из европейцев пережили этот день. На борту каравеллы спасся доминиканец Мальдонадо Имена Руиса и Велозу стали известны в Испании. Они обросли легендами и долго еще служили источником вдохновения для испанских поэтов и драматургов. В Камбодже о них быстро забыли. В придворных хрониках «приемные сыновья» царя Сатхи упоминаются лишь в связи с борьбой его сына против узурпатора Прея. А совсем недавно какой-то эксцентричный камбоджиец, возводящий свою родословную к португальским завоевателям, поставил на берегу Меконга в провинции Ба-Пхном, некогда дарованной царем Велозу, памятник этому португальскому конкистадору.