"Сказ о пути" - читать интересную книгу автора (Созонова Ника, Созонова Александра)

Сиреневый мир

Здесь было хорошо. Они лишь пару минут находились в новом мире, а Дийк шестым чувством уже понял, что здесь удастся отдохнуть — во всех смыслах. А может, они наконец-то нашли то, что так долго искали?..

Город не город, селение не селение, но подобного места он еще не встречал. Дома — изящные и красивые, каждый не похож на соседний, каждый — изысканное творение зодчества. Сады за живыми изгородями, горбатый мостик через ручей, веселые дорожки, посыпанные разноцветным песком… Люди за изгородями и те, что попадались навстречу, выглядели счастливыми. Нет, они не улыбались поголовно, как фарфоровые болванчики, но глаза их смеялись и тихое довольство сказывалось в каждом жесте и звуке голоса, когда они приветствовали незнакомых странников. Легкие, не стесняющие движений одежды всех оттенков лилового окутывали их тела. И это было немного странно: дома и сады поражали разнообразием, одежда же была одинаковой по цвету для всех.

— Здесь пахнет весной. Вечной весной…

Оглянувшись на реплику Наки, промир увидел, что она смеется. Беззаботно, по-детски — не губами и горлом, но кончиками ресниц, взмахами рук, волосами.

Гоа удивленно принюхивался к какому-то цветку у дороги и был так поглощен этим занятием, что не заметил, как мимо его носа пролетела огромная нарядная стрекоза.

— Это меня и настораживает. Слишком тут гладко и сладко. Как на картинке.

— Ты скептик, Дийк. Тут здорово! Может, это и есть тот самый мир, о котором мне рассказывала сестра? Может, мы его наконец-то нашли? И я вот-вот обнимусь с сестренкой…

— Разучила новое слово, малышка, и теперь им щеголяешь? Я не скептик. Я реалист. Мне с трудом верится в существование Алуно, поскольку я слишком многое успел увидеть, слишком во многом разочаровался. Но буду только рад, если ты окажешься права и утрешь мне нос. Я не гордый! Пойдем познакомимся с местным населением.

Наки согласно тряхнула головой, и они направились к ближайшему дому. Он был нежно-зеленого цвета, а формой напоминал половинку торта: гладкая стена с тремя высокими окнами и дверью, а на крыше — нагромождение башенок, балкончиков и резных статуэток. Было странно, как держится вся эта конструкция, отчего не рухнет от ветра, сложившись, словно картонный дворец.

Им даже не пришлось стучать: стоило взойти на крыльцо, как дверь распахнулась. За ней стояла молоденькая девушка, смотревшая с такой искренней радостью, словно они были горячо любимыми долгожданными гостями. Она была высокой, почти вровень с промиром, не красивой, но милой: водопад медовых волос, ямочки на щеках, крупные черты лица, неправильные, но настолько славные, что на них нельзя было смотреть без улыбки.

— Заходите! Еда уже на столе. Я ждала вас чуть раньше, поэтому хлеб успел остыть, но он все равно свежий и вкусный.

Дийк замялся: ясно как божий день, что их с кем-то спутали. Славная девушка обозналась, приняла за других — но до чего не хотелось развеивать ее заблуждение, прогонять оживление и радость с милого лица.

— Простите, но вы нас с кем-то спутали! — вывела его из затруднения Наки.

Ее слова прозвучали извиняющимся тоном — словно в заблуждении девушки была львиная доля их вины.

— Спутала? — Девушка на секунду задумалась, но затем лицо ее осветилось той же дружелюбной улыбкой. — Нет, это невозможно. Я видела вас сегодня во сне, а мои сны всегда сбываются. Ты — Наки, — она провела ладонью по волосам девочки, и та впервые на памяти промира не отдернулась брезгливо от прикосновения чужого человека. — Ты упрямая и отважная, и еще ты абсолютно уверена, что всегда и во всем права. А ты — Дийк, — его она не коснулась, лишь задержала подольше взор, ласковый и задумчивый. — Вечный странник, который разучился мечтать и надеяться. А ты Гоа, — девушка присела на корточки перед рышем, заглянула в золотые глаза и почесала за ухом. — Верный, как все из твоего племени. И красивый. А я Уни! Ну, так как? Может, все же не будете стоять на пороге, раз мы со всем разобрались?

— Скажите, ваш мир случайно называется не Алуно?

Промир задал этот вопрос, уже войдя в дом следом за девушкой. Здесь было очень светло: и стены, и крыша оказались из полупрозрачного материала, и мириады солнечных зайчиков расцвечивали все вокруг в цвета майской зелени и июньских одуванчиков.

— Нет, мы называем наш мир Дилль. А что это за место, о котором вы говорите? Никогда о таком не слыхала.

— Да так, очередная детская выдумка.

Дийк покосился на Наки, но та, если и обратила внимание на его реплику, то предпочла не комментировать ее.

— Если хотите, можете задать свой вопрос завтра Принцессе.

— А разве нас так вот запросто пустят к царственной особе? — удивился промир.

Они уже сидели за столом, заставленным простой, но очень аппетитной на вид едой. Дийк и Наки были не на шутку голодны, так как в неприветливом и скудном мире, откуда они перебрались сюда, им не удалось перехватить ничего сытнее черствого хлеба и пучка колосьев.

— Почему нет? — в свою очередь удивилась Уни. — Принцесса выслушает любого, кто к ней придет, и ответит на любые вопросы. Конечно, на которые знает ответы.

Она отломила ломоть мягкого душистого каравая, густо намазала сметаной и протянула Дийку. Наки справилась с этим же самостоятельно. Гоа свой ломоть аккуратно отнес в угол, чтобы не запачкать яркий половичок.

— А как же король и королева? Почему у вас всем заправляет дочь, а не ее родители? — Этот вопрос прозвучал глуше первого, так как произносился с набитым ртом.

— Королева была давным-давно. Она сделала наш мир таким, каков он сейчас. Она сделала людей людьми. Королева была великой правительницей, подобных ей не бывало прежде и никогда не будет. Но она давно умерла. Мы чтим ее память, и все, кто правил и правит после нее, называются принцессами, так как им никогда не стать подобными ей.

— Занятно. Выходит, у вас все время правят женщины?

— Какой мудрый мир! — Наки одобрительно фыркнула в свою тарелку, наполняя ее чем-то белым, сладким и рассыпчатым. — Я давно подозревала, что мир не может быть идеальным, если им правят мужчины. Они не способны созидать и беречь, их цель — разрушение, вечное и бессмысленное.

— Нет, почему же? — рассмеялась Уни. — У нас бывают и принцы. Это не важно. Владыкой становится самый достойный, а пол его значения не имеет. А таких мужчин, о которых ты говоришь, Наки, здесь нет.

— Не может быть! — не поверила девочка.

— Может, может. Вот поживешь здесь подольше и сама в этом убедишься!

Они еще долго беседовали, попутно поглощая еду — густые свежие сливки, незнакомые овощи или фрукты (по вкусу невозможно было определить точно), фигурки из разноцветного мягкого сахара. Дийк и Наки узнали, что Дилль — и город, и страна. За его пределами люди не живут, там обитают только текры (произнося это слово, девушка скривилась). Но на вопрос, кто или что это, отчего-то не ответила. За каменной стеной, которой обнесен город, тянется бескрайняя пустыня. В ней почти нет воды, очень мало растений, и земля практически мертвая. Когда-то, до Королевы весь край был почти таким же. Землепашцы воевали друг с другом за лучший клочок земли, а пастухи — за пастбища для скота. Жизнь была безрадостной и тяжелой — люди лишь беспрестанно трудились, чтобы хоть как-то прокормить себя и детей, да то и дело дрались друг с другом. Но пришла Королева, и все изменилось. Она отделила людей от текров. Люди построили стену, разделившую Город и пустыню. Труд стал в радость — и все вокруг расцвело. Искусство стало одним из главных занятий, а красота и гармония — основными принципами устройства жизни.

Когда Дийк поинтересовался, отчего все жители носят только сиреневые одежды, Уни поведала, что это был любимый цвет Королевы. Таким образом они чтут ее память и отдают ей дань уважения.

Перепробовав всё выставленное на столе, Наки принялась отчаянно зевать, и хозяйка с ласковой улыбкой проводила ее в соседнюю комнату. Девочка упрямилась и упиралась — но больше по привычке, и усталость взяла свое. Гоа занял обычное место, свернувшись у нее в ногах, и промир в очередной раз подумал, что девчонка основательно разбаловала его зверя.

Наки заснула мгновенно, зверь тоже (мелодичный свист практически сразу перешел в сопение), а Дийк и Уни продолжили беседу.

В какой-то момент промир почувствовал, что не может оторвать взгляда от милого лица хозяйки. Он понял, что безумно устал от своих странствий и хочет остаться здесь — чтобы перебирать пальцами волосы цвета меда, ощущая исходящий от них смешанный аромат травы, молока и сладостей. Уни смеялась, даже когда он целовал ее, и солнечные зайчики ее смеха перебегали по стенам и потолку, теплым потоком омывая душу…

— Нет-нет! — мягко высвободилась она, когда Дийк хотел взять ее на руки и отнести на ложе.

— Но почему? У тебя есть жених? Ты кого-то любишь?..

— Нет — в смысле, не сейчас. Чуть позже. Когда ты станешь человеком! — Нежной улыбкой Уни смягчила свой отказ. — Это будет, мой милый, это обязательно будет!

— Но я и так человек, — растерялся Дийк.

— Еще нет… — ласково пропела она и, поцеловав на прощанье в недоумевающий левый глаз, выскользнула из комнаты.

Проснулся он поздно. Уни, напевая, занималась хозяйственными делами где-то за стеной. Дийк прислушался к ее голосу, размышляя о том, что казавшееся вчера дивной сказкой сегодня обрело послевкусие — непонятное, странное, не дающее полностью расслабиться и отдаться нежности и красоте этого мира. Так, как делала Наки, чей звонкий хохот доносился со двора. Никогда прежде на его памяти не была она такой раскованной и счастливой. Отчего же он не может чувствовать себя так же? Что мешает ему наслаждаться — неужто последняя фраза Уни перед ее уходом?..

Промир постарался отогнать тревожные мысли и сладко потянулся, зевнув с подвыванием. Услышав, что он проснулся, Уни влетела в комнату, присела на кровать и легким поцелуем коснулась припухшей от долгого сна щеки.

— Вставай, лежебока! Ты проспал завтрак. Но ничего страшного: Принцесса тебя накормит. Она уже ждет тебя. Наки, наверное, брать с собой не стоит: она разыгралась с соседскими детьми и собирается прогуляться с ними до озера. Думаю, это ей интереснее — она ведь совсем ребенок.

— А где твои родители, Уни?

Дийк одевался неспешно — ему нравилось никуда не торопиться. Даже если его ожидает сама Принцесса, это еще не повод суетиться и портить себе те утренние мгновения, когда тело уже бодрствует, а душа наполовину спит, и от этого все вокруг кажется слегка размытым и бесформенным.

— Они устали и ушли. У нас все так поступают: как только начинают чувствовать, что жизнь не приносит больше радости, а только утомляет — уходят.

— Куда?

— Не знаю. Но когда придет время, и я пойму, что мне пора, я уже буду знать, куда идти.

— Ты не скучаешь по ним? Не грустишь?

— Скучать? Грустить? — Девушка нахмурилась. — Я не знаю таких слов. Что они обозначают? Это слова из твоего мира?

Дийк промолчал, потрясенный. Он не представлял, как объяснить эти понятия тому, кто ничего о них не знает. Да и возможно ли вообще такое?..

— Уни, а ты знаешь, что такое боль? — спросил он после паузы. — Это слово тебе знакомо?

— Конечно! — Девушка облегченно рассмеялась. — Когда я вчера крошила к обеду овощи, порезала руку, и мне было больно. Правда, недолго: я помазала ее мазью, и рука перестала болеть.

— А ты знаешь, что такое душевная боль?

— Странный ты! Как может душа болеть? Ведь ее нельзя ни порезать, ни обжечь. Такого не бывает.

— Понятно…

Дийк почувствовал неизъяснимый страх, почти ужас. И пугало его не что-нибудь, а смеющаяся девушка с милым и добрым лицом.

— Вопросов больше не имею. Что ж, нельзя заставлять Принцессу ждать — я готов. Можем отправляться во дворец. Или в замок.

— Глупый, никуда отправляться не надо. Проходы во дворец есть в каждом доме.

Уни повела его за собой на второй этаж. В совершенно пустой комнате стояло большое зеркало. Над ним — портрет в полный рост женщины зрелых лет в строгом темно-лиловом платье. Лицо ее было добрым и задумчивым, а над высоким лбом блестела маленькая серебряная корона.

Девушка провела ладонью по зеркальной поверхности, и она пошла рябью, а потом и вовсе пропала, явив взору другое помещение. Статная и величественная госпожа с седыми волосами, поднятыми в высокую прическу, ждала его по ту сторону рамы.

— Иди! — Уни слегка подтолкнула его в спину. — Я тебя здесь подожду. Когда захочешь вернуться, попроси Принцессу, и она покажет, как попасть обратно.

Дийк шагнул вперед.

Принцесса приглашающим жестом показала на кресло напротив себя.

— Приветствую вас, странник. Уни сказала мне, что у вас есть вопросы.

— Да, вчера было несколько, а сегодня с утра нарисовалась еще парочка.

Промир знал за собой одну особенность: чем выше титул его собеседника, тем сильнее он начинает… нет, не дерзить, но говорить независимо и раскованно. То была своего рода защита от блеска и мишуры сильных мира сего, от их возможных посягательств на его драгоценную свободу. Вот и сейчас он ответил нарочито небрежно, с насмешливой улыбкой.

Принцесса никак не выразила неудовольствия его тоном, напротив, улыбнулась в ответ, и совсем без иронии. На щеках ее обозначились такие же ямочки, что и у Уни. И выражением лица она напоминала его милую хозяйку, хотя была старше той лет на тридцать.

На стене, как и в доме Уни, висел большой портрет Королевы. Сравнивая двух правительниц — бывшую и настоящую, Дийк отметил, что кроме цвета одежды у них не было ничего общего. Круглые глаза Принцессы лучились легкомысленным весельем. Важной и величественной она могла показаться лишь в первый момент. Пожилая девочка — такое определение хотелось ей дать. Даже высокая прическа серебристых волос, как оказалось при ближайшем рассмотрении, венчалась вовсе не короной, но двумя розовато-лиловыми бантиками.

— Вот и хорошо! Но не обсуждать же важные дела на голодный желудок? Мне кажется, вы еще не завтракали, и мне бы хотелось попросить вас разделить со мной мою скромную трапезу. Обычно я встаю поздно, и завтрак у меня не утром, а днем.

Промир пробормотал слова благодарности.

Стол во дворце не сильно отличался от стола его хозяйки — и набором блюд, и посудой. Было много сладостей и фруктов, а в качестве напитков преобладали сливки и виноградный сок. Подававшие еду слуги двигались быстро и весело, и даже слегка пританцовывали, лавируя между мебелью и позванивая подносами, словно бубнами.

Насытившись, Дийк с удовольствием откинулся на спинку кресла и обратил выжидающий взор на сидевшую напротив женщину. Принцесса промокнула испачканные вишневым сиропом губы салфеткой, затем с мечтательно-рассеянным выражением принялась сворачивать из нее то ли кораблик, то ли журавлика.

— Тело ваше насытилось, и теперь ждет насыщения душа, не так ли? Задавайте же свои вопросы. Я внимательно слушаю.

— Расскажите о вашем мире. Что должно было произойти, чтобы он стал таким, как теперь?

— Вам понравилось у нас? Конечно, да, иначе и быть не может. Вы можете остаться здесь, и ваша милая девочка тоже. Мы всегда рады гостям, которые согласны стать людьми.

Кораблик, видимо, не получился, и Принцесса смяла салфетку в комок и метким щелчком отправила в пустую тарелку.

— Я и так человек.

— О нет. Еще нет, — она покачала головой (лиловые банты запорхали, словно две бабочки), смягчая свое отрицание улыбкой. — Послушайте, и сами все поймете. Тем более что вы просили рассказать историю нашего мира. Не так ли?

Промир кивнул:

— Буду весьма признателен за ваш рассказ.

— Наша Королева, — движением подбородка Принцесса указала на портрет, — о которой, думаю, вам уже поведала Уни, была великим ученым. В то время, в которое она жила, наш мир представлял собой не лучшее зрелище: неурожаи, междоусобные войны, болезни. Леса вырубались, почва оскудевала, люди умирали чаще, чем рождались. Королева долго раздумывала об этом и пришла к выводу, что виной всему несовершенство человеческой природы. У каждого человека в душе есть хорошее и плохое, темное и светлое — у кого-то больше света, у кого-то тьмы. Королева изучила все умные книги, которые смогла достать, и в конце концов нашла способ, как отделить одно от другого, тьму от света. Это достигалось путем особой операции. Отделенная от света тьма поначалу уничтожалась. Но люди, подвергшиеся операции, спустя несколько дней отчего-то заболевали, и вылечить их не удавалось. К счастью, таких было немного: очень скоро Королева разобралась, в чем дело, и тьму стали сохранять. Так появились текры.

— Текры? — переспросил Дийк. — Уни что-то говорила на их счет — но что это есть такое, я не понял.

— Вы и не смогли бы понять — текры есть только в нашем мире, и нигде больше. Название им дала Королева. Поначалу операция была долгой и сложной, но со временем становилась все проще и безболезненнее. В числе самых первых Королева провела ее на себе — конечно, с помощью мудрого лекаря, которому безусловно доверяла. Затем — на своих близких. В конце концов все ее подданные стали людьми, отделив себя от текров. Теперь такая операция проводится сразу после рождения, и уже младенец становится человеком — светлым и чистым, свободным от тьмы и зла.

— Вы хотите сказать, что за стенами города бродят ваши же части?..

— Не совсем так. Но в целом верно. Не стоит их жалеть, странник, ведь это не люди. У них нет души — за стенами города обитают лишь сгустки тьмы, злобы и ярости — всего того, от чего издавна мечтал избавиться человек.

— Сгустки тьмы… вашей тьмы! — которую вы вселяете в какие-то иные тела?

— Тела домашних животных. Новорожденных телят, ягнят, поросят. Конечно, после этого они перестают быть домашними животными, кроткими, приносящими пользу. Становятся отвратительными — и внешне, и внутренне.

— Бедные ягнята и поросята… Но ведь вы отсекаете не только тьму! А также способность страдать, печалиться. Сужу по моей милой хозяйке.

— Это тоже негативная способность, тоже тьма. Когда вы станете одним из нас, станете человеком — вы почувствуете, насколько легче и приятнее жить без всего этого груза.

— Постойте, вы хотите сказать, что и меня подвергнут этой вашей операции?!

— Конечно. Но не стоит бояться: как я уже сказала, теперь это делается быстро и безболезненно.

— А если я откажусь, вы выгоните меня в пустыню, к текрам?

— Конечно, нет! — Принцесса укоризненно рассмеялась. Она беспечно теребила аметистовое ожерелье, длинное, спускающееся до пояса, — то завязывая на нем узелки, то расплетая. — Вы просто покинете наш мир. Превыше всего мы ценим свободу — как свою собственную, так и чужую. Только зачем вам это? Вы ведь давно путешествуете, скажите: встречался вам мир, подобный нашему? Только честно. Это просто чудо, что вы к нам попали. У нас нет ни войн, ни голода, ни болезней, ни отчаянья. Даже слов таких нет — в памяти большинства моих подданных. Нам незнаком страх смерти, мучающий разумных существ от начала времен. Смерть здесь приходит вовремя, долгожданной гостьей, прекрасной и ласковой, а не безносой старухой с косой и чумным дыханием… Впрочем, я даю вам время подумать. Не хочу торопить с выбором. Посоветуйтесь со своей маленькой спутницей — по словам Уни, она умна не по годам.

— А можно мне взглянуть на этих ваших текров? Можно побывать за стенами города?

— Если вы пойдете туда в одиночестве, вас растерзают на части. Но вы можете пойти со мной: каждый вечер я пою для них с западной городской стены.

— Поете? — изумился промир. — Но зачем?

— Это один из заветов Королевы. Мы не все их понимаем, но, тем не менее, стараемся неукоснительно соблюдать.

— Я пойду с вами. Думаю, это будет любопытное зрелище.

— Тогда вы можете пока осмотреть мой дворец. Я сама найду вас, когда придет время. А сейчас прошу извинить: меня ждут дела.

Принцесса поднялась с кресла, шурша одеждами, на миг обретя величавость, приличествующую ее сану. Впрочем, светло-лиловое платье с обилием оборок, оказавшееся чересчур пышным и не слишком длинным — тут же нарушило это впечатление, как и бантики в волосах, и перепутанные нити аметистов…

Дийку всегда казалось, что в королевских дворцах должно быть полно народу — охрана, фрейлины, придворные, — но за все то время, что он гулял, ему встретился лишь один задумчивый юноша, сидевший на широком подоконнике и что-то вдохновенно строчивший в длинном свитке. Он даже не заметил промира — настолько был поглощен своим занятием.

Но это оказалось не единственной странностью дворца. Живая природа здесь так плавно и незаметно переходила в творение человеческих рук и обратно, что грань не всегда можно было различить. Дийк проходил по залам, где колоннами служили огромные дубы и платаны, а их причудливо переплетенные ветви заменяли потолок. Причем часть деревьев была натуральной, а другая — искусно стилизованными изваяниями из малахита и нефрита. В другом месте прямо посередине зеркального пола был вырезан овальный пруд — настоящий пруд с кувшинками, темной илистой водой и парой черных лебедей с красными клювами. При виде промира птицы издали предупредительное шипение и забили по воде крыльями, роняя острые смоляные перья…

Дольше всего Дийк задержался в зале с зелеными и желтыми шарами. Огромные, бесшумные, они то взмывали вверх, к потолку, выложенному мозаикой из кусочков янтаря разных оттенков, то опускались к узорному паркету. Он не мог понять, что это и для чего служит. Дотронувшись до одного из шаров, промир почувствовал, что поверхность его теплая и влажная. Она была приятной на ощупь, но сказать, живое это существо или искусственное, он бы не смог.

В зале с загадочными шарами и нашла его Принцесса. В рассматривании причудливых интерьеров дворца Дийк не заметил, как прошло полдня. Приветливо улыбнувшись и качнув прической с бантами, правительница поманила его за собой. Она поменяла наряд: теперь статную фигуру облегало строгое и длинное платье, совсем как у Королевы на портрете.

Когда они подошли к зеркалу, сквозь которое промир попал во дворец, Принцесса протянула ему платок, влажный и пахнущий чем-то острым, но приятным.

— Воздух там очень ядовит, — объяснила она. — Нужно обмотать этим нижнюю часть лица, чтобы не отравиться.

— А вы?

— Мне это не грозит. Как не будет грозить и вам — если вы сделаете правильный выбор.

Дийк послушно обмотал платком ноздри и рот. Принцесса провела ладонью по зеркальной поверхности, а затем шагнула за резную раму. Промир последовал за ней.

Они оказались на гребне городской стены, широкой, обнесенной резными дубовыми перилами. Разница между городом и загородом была огромной. За их спинами цвели сады, высились чудесные дома, окруженные мостиками и беседками. Впереди же простиралась — нет, не пустыня, как говорила Уни, но бесконечная свалка. Бесформенные груды железа и пластика, искореженные ржавые механизмы, осколки посуды, лохмотья, ветошь…

По грудам мусора ползали уродливые создания. Объединяло их всех одно — чувство омерзения, возникавшее даже при беглом взгляде в их сторону. Сходство с животными, в чьи тела заключили отрезанную человеческую тьму, было самым отдаленным: одни текры отличались толщиной, крошечными гноящимися глазами и мятой лепешкой вместо носа, другие, наоборот, были чрезмерно худыми, словно иссушенными, с вытянутыми конечностями с несоразмерно большими копытами. Кое-кто был покрыт клочковатой свалявшейся шерстью, иные — голые, грязно-розовые и серые, усеянные язвами и паршой, третьи же производили впечатление существ с недавно содранной кожей.

Вся эта отвратительная живая масса пребывала в движении. Текры выискивали что-то в грудах мусора, торопливо спаривались, дрались, пожирали поверженного соседа. Над бескрайней шевелящейся свалкой царили соответствующие звуки: подвывание, рев, скулеж, кашель, мычание, истерический хохот, зубовный скрип…

Промир почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота. Даже повязка не спасала от всепроникающего смрада. Отвернувшись от ужасного месива, он спросил:

— Чем они питаются?

— Все объедки и пищевые отходы по трубам спускаются сюда из города, — объяснила Принцесса. — Впрочем, среди них есть и плотоядные: нападают на тех, кто послабее, кушают друг друга — как вы сами можете видеть.

Ее улыбчивое лицо оставалось беззаботным и благодушным — ни следа отвращения или страха.

Тем временем внизу происходило некое оживление. Завидев их с Принцессой, текры начали сползаться в кучу — или толпу, к подножию стены.

Принцесса сделала шаг вперед, вплотную к ограждению и возвела глаза к небесам с заходящим светилом — поверх шевелящегося живого и неживого мусора. Подняв руку, она растрепала свою прическу (два бантика — двумя бабочками спланировали вниз) и запела. У нее оказался красивый голос — звучный и чистый. Слов не было, но мелодия, привольно заполняя пространство, дарила ощущением гармонии, покоя и неги.

Промир поразился перемене, произошедшей с ней: Принцесса больше не казалась инфантильной пожилой девочкой. Парящий над свалкой голос, пылающие глаза, глубоко вздымающаяся грудь — производили впечатление уверенной и вдохновенной силы.

Текры, сплотившись еще теснее, в один шевелящийся серо-бурый комок, тянули вверх уродливые конечности. Они пытались подпевать ей, но глотки издавали лишь нечленораздельный вой. Они закатывали глаза, они дрожали в экстазе: жирные — как желе, худые — как струны…

Принцесса замолчала. Песня оборвалась слишком резко, и твари у подножья стены издали громкий единодушный вопль. Он был полон такой муки, что в груди у Дийка всё перевернулось — на этот раз от жалости.

— Пойдем!

На плечо ему легла маленькая повелительная ладонь. Но промир не сразу оторвал взор от клокочущего моря текров, отвратительных мерзких текров, что продолжали тянуть уродливые лапы, копыта и пальцы к единственному прекрасному, что было доступно для них. Ему вдруг подумалось, что среди них есть и частичка Уни — ее печаль или вспыльчивость, слезы одиночества или лень — и он с содроганием осознал, что никогда больше не сможет прикоснуться к ней, не испытав при этом отвращения.

Дийк повернулся и молча последовал за Принцессой. Ее растрепанные серебристые волосы подрагивали на плечах в такт походке — так бодр и беспечен был ее шаг…

Наки никогда в жизни не проводила время настолько весело. Дети, с которыми она гуляла по окрестностям, не шли ни в какое сравнение с мальчишками из ее селения. Они не обзывались, как те, не норовили в игре подставить ножку или дернуть за волосы. И еще они совсем не боялись рыша, который был радостно удивлен этим обстоятельством.

Девочка долго плескалась в озере с водой небесной голубизны, брызгаясь и плавая наперегонки с новыми друзьями, а потом они развели костер на берегу и до темноты рассказывали друг другу смешные истории. Счастливая и усталая до ощущения невесомости, она вернулась в дом Уни поздним вечером.

Дийк встретил ее и Гоа неприветливо. Он был таким угрюмым, словно провел день не во дворце Принцессы, а на соляных копях.

— Собирайся! Мы уходим.

Наки мгновенно ощерилась. Ей нигде еще не было так хорошо, так уютно и радостно, а он требует уходить отсюда? Да по какому праву?!

— Хочешь — уходи, а я никуда не пойду! Мне здесь нравится.

— Дурочка. Это не настоящий рай, это лишь иллюзия! Ты хочешь всю жизнь прожить в иллюзии, в подделке, так и не увидев настоящего?

— Мне здесь хорошо, мне никогда не было так хорошо! — запальчиво возразила она. — Я не хочу больше ничего искать, не хочу никуда идти. Я устала!

— А как же твоя сестра?

— Что я слышу? — язвительно рассмеялась Наки. — Разве не ты всегда твердил, что я глупая мечтательница и никогда не найду ни сестры, ни Алуно?

— Не совсем так. Но пусть, ладно. Послушай, малышка, ты не знаешь главного. Они не настоящие, жители этого мира, они не полные, понимаешь? И тебя такой сделают. Небольшая операция — и ты станешь доброй, милой, всегда улыбающейся, а то, что кажется им в тебе ненужным и темным: дурные черты характера, грустные мысли, тяжелые воспоминания — они отрежут и наградят этим новорожденного теленка или ягненка. И он, превратившись в нечисть, уродливую и бездомную, будет корчиться за городом, на огромной свалке, среди мириадов таких же. Это не выход, понимаешь? Мы должны сами справляться со своей тьмой, сами проживать свои страдания. Их нельзя просто так отрезать, выбросить и забыть.

— А может, я хочу так? Может, я хочу легко и быстро? Как ты смеешь решать за меня? Тебе не нравится этот мир — ну, и пожалуйста! Путь открыт, твой мелок всегда при тебе. Решать за меня ты не имеешь никакого права!

— Ты права, — помолчав, сказал Дийк. — Ты действительно вправе решать сама, где тебе жить и что делать. Пойдем, Гоа!

Рыш подполз к нему на брюхе, издавая тихий скулеж, призванный растопить ледяное сердце хозяина: ему было очень жаль расставаться с девочкой, которая так часто чесала его за ухом, старалась угостить вкусненьким и никогда не кричала. Но ослушаться хозяина зверь не мог. Промир был для него всем — и вожаком стаи, и отцом, и богом.

— Ах, да! — крикнула вослед им Наки. — Чуть не забыла тебя поблагодарить.

Дийк обернулся.

— За что?

— За то, что ты передумал и забрал меня тогда из «скудного дома». Благодаря тебе я не закончу свои дни в солдатском борделе.

— Каком борделе? Ты бредишь?..

— Только не говори, что ты не знал, что всех мальчиков, попавших в «скудный дом», делают пушечным мясом для разборок лордов, а девочкам нет иного пути, кроме как в солдатский бордель. Когда им исполняется четырнадцать, красивых выкупают, некрасивых же отдают даром, избавляются, как от мусора. Или ты не знал этого?

Промир не ответил. С проступившей на скулах краской он медленно повернулся и продолжил свой путь.

— Эй! — снова крикнула Наки. — Так ты знал или не знал?!..

Не оборачиваясь, он вышел за дверь нарядного, похожего на праздничный торт домика и замер в уютном дворике, мощеном мраморными плитами цвета кофе со сливками. Ему было на редкость досадно и противно. Дийк ненавидел себя — за то, что накричал на глупого ребенка, ненавидел Наки — за тупое упрямство, ненавидел весь мир — за последние ее слова. Рука дрожала, и начерченный круг получился неровным, больше смахивавшим на корявый овал.

— Ты уже уходишь? Но почему?!

Уни стояла на крыльце, удивленная и непонимающая. Она шагнула к нему и хотела доторонуться, но Дийк отшатнулся, словно от прокаженной.

— Пожалуйста, не надо.

— Ты так на меня смотришь, словно я превратилась в животное, или у меня отросла вторая голова. Что я тебе сделала? Оставайся! Тебе вовсе не обязательно жить со мной. Если я тебе разонравилась, ты можешь найти кого-нибудь другого. Или можешь попросить Принцессу, и она выделит тебе участок земли, и ты построишь себе дом, какой захочешь. Как только ты станешь человеком, ты обретешь все права, какие есть у нас, жителей Дилль.

— Пожалуйста, оставь меня.

Дийк говорил очень тихо. Он пытался взнуздать себя, чувствуя, что еще немного — и сорвется, совершит что-то резкое и непоправимое.

— Я не понимаю, но ухожу — раз такое твое желание. Мне будет тебя не хватать, странник!

Уни улыбнулась ему на прощанье — легко и беззаботно, как всегда, и вошла в дом, плотно прикрыв дверь.

Промир потянулся к мелку, чтобы начертить более ровный круг. Внезапно его охватила апатия, безразличие ко всему и всем. Апатия и тошнота… Он замер, застыл, безвольно опустив руки.

В ладонь ткнулся недоуменный влажный нос Гоа. И тут же зверь радостно взвизгнул.

Дийк поднял голову, зная, кого увидит.

— Ты пришла, чтобы сказать «прощай»? Не стоит: не люблю мелодраматических сцен.

— Я пришла, чтобы уйти с тобой. Не потому, что это нужно мне. Просто без меня ты станешь таким, как был, и никогда не найдешь Алуно. Так что можешь начинать меня благодарить и говорить, какая я хорошая и самоотверженная, прямо сейчас.

— Я займусь этим позже, когда мы выберемся отсюда. А когда вдоволь рассыплюсь в благодарностях, так тебя проучу, что ты долго сидеть не сможешь. Потому что ты самая упрямая и несносная девчонка из всех, кого я когда-либо встречал. А видел я многих, можешь мне поверить!

— Звучит как комплимент.

— Это не комплимент, а предупреждение.

Дийк поднялся на ноги. И тошнота, и апатия куда-то исчезли…

— Проходите, Лелечка, осматривайтесь. Вот ваш подопечный — наш Алексей. Он у нас уже год, абсолютно безнадежный случай. В ваши обязанности входит содержать тело в чистоте, предотвращать появление пролежней, следить за работой аппаратуры. Впрочем, вы и так все знаете. Вас рекомендовали как отличную, опытную медсестру. До вас тут работала одна медсестричка, мы ее повысили, можно сказать, за хорошую работу. Теперь обслуживает вип-палаты, важным птицам укольчики делает. Вас, Лелечка, тоже повысим со временем, если стараться будете.

— Анатолий Семенович, могу я вас попросить не называть меня уменьшительным именем? У меня с детства на него аллергия.

Голоса в его муторных снах порой бывали резкими и неприятными, еще чаще — бесцветными и никакими. Но этот новый женский голосок был ему приятен: он не напрягал, не сверлил мозг, напротив — от него исходило прохладное умиротворение.

— Конечно, дорогуша, как скажете. Что ж, приступайте к вашим обязанностям, а я вас покину.

Наступила пауза, а затем снова зазвучал, зажурчал приятный голосок. Он то приближался, то удалялся — видимо, новая медсестра ходила по палате.

— Ты не против, если я буду разговаривать с тобой, Алеша? Бедный ты, бедный, лежишь в тесной душной палате, а за окном лето. Вчера такая жуткая гроза была, воздух до сих пор пахнет озоном. Чуть не забыла: меня зовут Леля. Моя матушка тащится от славянской мифологии, вот и назвала в честь богини любви. А я мучайся! — Девушка тихонько рассмеялась: видно, несмотря ни на что, свое редкое имя ей все-таки нравилось. — Хочешь, я тебе почитаю? Ой, какая же я тупая: взяла сегодня только учебники! Ну ничего, в следующее дежурство принесу какую-нибудь хорошую книжку. Ты сказки любишь? — Теперь голос звучал близко-близко. А еще пришел запах: прогретого солнцем песка, сосновой смолы и лавандового мыла. Девушка, как видно, не пользовалась духами, и отчего-то это было прекрасно. — Знаю-знаю, ты не можешь кивнуть. Даже моргнуть не можешь, бедненький! Но я все равно слышу — хочешь верь, хочешь нет — что ты сейчас отвечаешь мне «да». Ты любишь сказки — те, что и для детей, и для взрослых. А также всякие фантастические истории и истории о красивой любви. Вот такие книжки я и буду тебе читать, Алеша, Лешенька…

Он почувствовал, как на миг запах стал совсем явственным. И тут же отдалился. Что это было? Поцелуй?..

— Грязный ты, грязный… И не причесывали тебя лет сто. И это называется хорошая работа? Интересно, за какие-такие заслуги ее повысили — ту, что была здесь до меня… — В голос впелся звон воды, а запахи заглушил аромат апельсинового шампуня. — Ничего, я вот сейчас тебя вымою и причешу, и станешь ты чистым и симпатичным…