"Снежная слепота" - читать интересную книгу автора (Трейси Пи Джей)

7

Стояла середина субботнего дня, и Сити-Холл гудел, как электрогитара на предельной мощности. Вход был забит так, что казалось, будто тут собрались все репортеры и операторы штата, и, как всегда, следом за камерами появились политики.

Когда Магоцци с Джино, обрубая резкими репликами «Без комментариев» водопад вопросов, которые при их появлении хлынули со всех сторон, вошли внутрь, там были, ни много ни мало, три члена городского совета, несколько законодателей, пара людей из офиса мэра и, как ни странно, секретарь по связям с общественностью из транспортного отдела, хотя бог знает, что он здесь делал. Может, пришел, чтобы добиться увеличения бюджета на уборку снега, белое покрывало которого запеленало весь город.

Как ни странно, единственным относительно спокойным местом во всем здании был отдел по расследованию убийств. Они еще из-за дверей, которые отделяли приемную от самого офиса, услышали, как Глория подчеркнуто вежливым голосом говорит по телефону, и Магоцци не знал, что больше тревожит его: то ли появление Глории в субботу, то ли тот факт, что она действительно корректно разговаривает с кем-то.

– Детективы все еще на месте преступления, сэр. Да, я им обязательно передам.

Глория была большой, черной и острой на язык женщиной, взыскательно следившей за своей внешностью и исправно соблюдавшей дикий стиль, присущий лишь ей одной. Все привыкли видеть ее с самыми разными прическами, от тоненьких косичек до цветных тюрбанов; то она появлялась в сари, то на другой день в мини-юбке и туфлях на платформах, но сегодня это было что-то совершенно новое.

Она стояла у переднего стола, подпирая руками крутые бедра, глядя на поблескивающие огоньки телефона; выглядела она как очень большая, очень черная Присцилла Пресли. Ее обычно прилизанные черные волосы сейчас были все в кудряшках, а пышное розовое платье блестело и слегка потрескивало, когда она двигалась. Джино не видел ничего подобного с тех пор, как отец показал ему свою фотографию с выпускного вечера, который состоялся чуть ли не в Средневековье. Он было открыл рот, чтобы сказать что-нибудь, но Глория посмотрела на него и ткнула пальцем:

– Ты бережешь свои яйца, Ролсет?

– Берегу.

– Так вот, сегодня слишком мрачный день для острот.

Джино кивнул.

– Я просто хотел сказать, что ты в этом платье потрясающе выглядишь. Красное тебе идет.

– Хм… – Могучие плечи немного расслабились. – Это не красное, дурачок, а вишня в цвету, а если ты думаешь, что оно плохое, то тебе стоило бы посмотреть на новобрачную. – Она была словно закутана в толстую фольгу. – С шорохом и потрескиванием Глория опустилась в кресло и буркнула: – Только что звонил шеф. Он был на полпути к своему дому у озера, когда услышал новости; до пятичасовой сводки вернуться он не успеет, и это хорошо. Местные новости уже забили экран своими бюллетенями, а тут и Си-эн-эн подключилась. Бегущие строчки называют все это «полем гибели снеговиков». Думают, что остроумно.

У Магоцци появились желваки на скулах.

– Черт возьми, у нас там двое убитых полицейских.

– Ну, у них самое любимое выражение в заголовках – это «копы-киллеры», но это еще ничего… тебе стоит посмотреть съемку, как отряд синих мундиров громит сотни снеговиков перед толпой плачущих детей.

– Иисусе! И они это показывают?

– Можешь не сомневаться. Местные каналы, национальные, а теперь, скорее всего, и международные. Им же попалась такая сенсация, и они затягивают петлю у нас на шее. В девять вечера шеф живьем выйдет к прессе; он хочет к восьми видеть все материалы у себя на столе, чтобы он успел просмотреть их.

Джонни Макларен и Тинкер Льюис сидели за своими столами на полпути к противоположной стене и названивали по телефону, так что аппараты раскалились; остальное помещение было пусто. Магоцци и Джино подкатили кресла к столу Тинкера, главным образом потому, что стол Макларена напоминал помойку во время забастовки мусорщиков.

Тинкер кого-то поблагодарил по телефону и осторожно положил трубку. Он все делал мягко и осторожно – по крайней мере, пока Магоцци знал его, и такое поведение было довольно редким в отделе убийств. У него были карие глаза, в которых всегда стояло грустное выражение, а сегодня они были откровенно мрачными.

– Второй участок зажег красный свет перед доступом ко всей информации о Томми Дитоне и Тоби Майерсоне. Последние отчеты, рапорты об арестах, личные вещи, которые они держали в столах, – все, чего пока нет в основных досье. Сержанту в голову ничего не приходит – если он вообще сегодня способен думать. У них у всех в мозгах полный мрак.

Магоцци кивнул.

– Мы должны все это разобрать, посмотреть, то ли дело в самих копах, то ли в работе второго участка.

– Да, это их самих немного беспокоит. – Он посмотрел на Макларена, который, прижав телефон к уху, что-то писал на клочке бумаги. – Джонни говорит с одним из ребят, который после службы общался с Майерсоном. Вы что-нибудь выяснили в семье Дитона?

Магоцци покачал головой:

– Узнали, что смогли, но ничего стоящего. Жена свалилась, как подрубленная, когда мы ей рассказали. Она чуть не рехнулась. Как насчет семьи Тоби Майерсона?

Тинкер откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и снова увидел перед собой мать Тоби Майерсона, согбенную женщину, прикованную к своей инвалидной коляске; половина лица у нее осталась неподвижной после инсульта, поразившего половину тела и практически лишившего речи. Но в глазах у нее жило тревожное выражение, которое сказало Тинкеру куда больше, чем он хотел услышать.

– Из всей семьи у него только мать. Тоби заботился о ней. Понятия не имею, что теперь с ней будет. – Он начал складывать разбросанные по столу папки с аккуратными наклейками. Некоторые были толще, чем другие. – Ручейком начинают поступать сообщения, но скоро они хлынут лавиной. Сегодня там были сотни людей; кроме того, мы должны посмотреть все съемки и фотографии, которые делали журналисты, обойти каждую дверь вокруг парка, а вы знаете, как это идет. Как только люди узнают об убийстве, нам придется выслушать рассказы о миллионе припаркованных автомобилей, что они думают по этому поводу и какие у них подозрения… – Он испустил раздраженный вздох из пухлых щек, которые с каждым годом на этой работе обвисали все ниже. – Суммарный отчет будет весить не меньше тонны.

Магоцци кивнул.

– Ты уже подключил Эспинозу?

– Ага. Мы перекинули ему все копии, он ввел их в программу «Манкиренч», но еще много чего надо просматривать.

– Как всегда.

Джонни Макларен наконец оставил в покое телефон и уставился на них красными воспаленными глазами. Ходили слухи, что этот огненно-рыжий детектив каждый уик-энд, начиная с вечера пятницы, на сорок восемь часов закатывает кутеж, и, глядя на него в субботу, Магоцци начинал в это верить.

– Кое-что я разузнал. Может, это что-то даст, а может, и нет. Тот последний вечер Томми Дитон и Тоби Майерсон провели вместе. Оба они – фанатики лыжных прогулок; в последний вечер не могли дождаться утра и пошли прокладывать лыжню.

Джино кивнул:

– Да, это нам и жена Дитона рассказала. Понимаете, едва только я посмотрел на того первого снеговика, то подумал: какой-то свихнувшийся серийный убийца выставил свой трофей. Затем мы нашли второго, и я подумал: мать твою, этот серийный убийца устроил тут зимнюю Олимпиаду. А когда выяснили, что оба погибших – наши, стали думать, что это дело рук какого-то засранца, имеющего зуб на копов. Теперь, когда мы выяснили, что ребята были вместе, мы должны посмотреть на ситуацию под каким-то личным углом зрения. Может, целью был только один из них, а другой просто подвернулся под руку.

Тинкеру эта мысль понравилась.

– А может быть, тот факт, что они были копами, вообще ни при чем.

– Об этом можно только мечтать.

– Такой подход мне нравится куда больше, чем серийный убийца, стреляющий в случайных людей или в копов в особенности, – сказал Магоцци.

– Как и нам всем. Но это не значит, что так оно и было.

Они подняли глаза на цокот каблучков Глории и увидели, как она, вся в розовом, приближается к ним по проходу между столами.

– Я собираюсь пойти перекусить до приезда шефа. А вы подготовьте для него все донесения, идет?

Тощий рыжеволосый Макларен посмотрел на нее и ухмыльнулся, забыв на секунду и о двух убитых копах, и о предстоящем им тяжелом деле, и о ночи впереди.

– А ты мне расскажешь, как ты ухитряешься так растягивать на себе эту юбку.

Глория не обратила на него внимания.

– Посматривайте за коммутатором, пока я не вернусь. Сегодня дежурит Эвелин, так что помогите ей. В последний раз она переключила на председателя городского совета какого-то психа, который сообщил, что в его гостиной ЦРУ планирует государственный переворот. Шеф ее чуть не уволил.

– Не могу осуждать эту женщину, – сказал Джино. – Глава городского совета или идиот-параноик – все едино. И тот и другой друг друга стоят.

Ухмыльнувшись, она развернулась на каблуках, но в последний момент повернулась и в упор уставилась на Макларена.

– Кринолин, – сказала она и исчезла в дверях.

– Что за кринолин? – удивленно прошептал Макларен.

Джино посмотрел на него:

– В моде ты понимаешь не больше, чем зародыш. В платья вставляются этакие жесткие штуки. Пластиковые обручи, которые распирают юбку. Вошли в моду в пятидесятых годах. Должно быть, так и выглядели в старину свадебные платья. Не могу представить, что она его раздобыла и даже использовала.

Макларен продолжал смотреть на то место, где только что была Глория.


Уже не менее часа стояла полная темнота, но Грейс продолжала и за стенами дома слышать скрежет лопат по асфальту. В этом рабочем районе не принято было иметь снегоуборочные машины, и лопаты трудились весь день, убирая с тротуаров и дорожек следы вчерашнего снегопада. Кое-где им занимались решительные юнцы, которые ходили от дома к дому, предлагая за небольшую плату взять на себя тяжелую работу. Но в эти дни встречалось не так много юных предпринимателей; большая часть ребят предпочитала сидеть перед телевизорами или игровыми приставками, получая содержание только за то, что они существовали на свете. А те немногие, которые обслуживали маленькие старые дома на Эшланд-авеню в Сент-Поле, никогда не пытались постучать в дверь Грейс Макбрайд.

Она пользовалась последним достижением техники – нагревательными элементами, встроенными в ее тротуар шесть лет назад, когда она покупала этот дом, и при любом снегопаде тут можно было кататься на роликах. Не то что Грейс чуралась физической работы, но в эти дни она пряталась от многих людей и ни в коем случае не хотела показаться на воздухе с лопатой в руках в противостоянии с миннесотской зимой. Скорее всего, никто больше не собирался покушаться на нее, но давать кому-то такую возможность было бы откровенной глупостью.

В этот вечер, укрывшись за стенами уютного маленького домика, который стал ее крепостью, Грейс позволила себе распуститься.

Никто никогда не видел Грейс в таком одеянии, кроме Чарли, конечно, но, поскольку человеческая речь была единственным фокусом, которым пес не владел, он промолчал. Фланелевая пижама была подарком от Родраннера; мягкая, теплая и, да благословит Бог внимательного мужчину, черная. Конечно, покупка эта была сделана продуманно – брюки были достаточно широкие, чтобы обеспечить легкий доступ к «дерринджеру», который она держала примотанным к лодыжке, когда работала дома. Но казалось, что мягкость легкой фланели таила в себе опасность. Грейс любила, чтобы между ней и окружающим миром была плотная тяжелая ткань.

Будь это кто другой, а не Магоцци, она не открыла бы входную дверь. Он скорчил глупую ухмылку, увидев ее в таком облачении.

– Никак ты в пижаме. Меня это очень вдохновляет.

– Ты рано явился, Магоцци.

– Я подумал, что смогу помочь тебе готовить.

– Ужин уже на плите. Я как раз собиралась одеться.

– И с этим я могу помочь.

Грейс отступила в сторону, пока Магоцци вешал пальто и здоровался с Чарли. В эти дни он бывал так часто, что пес больше не кидался к нему со всех ног. Он, как и раньше, проявлял радость при его визитах, но она была чуть сдержаннее, уважительнее, словно Чарли своим щенячьим мозгом понимал, что Магоцци находится в переходной стадии от товарища по играм к хозяину. Сама Грейс не знала, как к этому относиться.

– Для копа, которому преподнесли два свежих убийства, ты в очень хорошем настроении.

Магоцци даже не поднял глаз, продолжая гладить собаку.

– Ты уже слышала?

– Звонили Харлей и Родраннер, сказали включить телевизор.

Он выпрямился и мрачно посмотрел на нее:

– Они были копами, Грейс. Оба.

За те полтора года, что Магоцци знал ее, он практически не видел, чтобы Грейс внешне выражала какие-то эмоции. Она приближалась к тридцати пяти, но на лице ее не было и морщинки, в углах рта – следов улыбок, а между бровями – намеков на хмурые складки. Словно смотришь на чистое лицо ребенка до того, как беды и радости жизни оставят на нем свои неизгладимые следы, отчего Магоцци постоянно испытывал легкую печаль. Но иногда, вплотную присматриваясь к Грейс, он видел в ее глазах то, о чем она никогда не говорила.

– Сочувствую, Магоцци, – сказала она, и он почувствовал, как закрылась дверь, за которой остались и окружающий мир, и все те ужасные вещи, что в нем творились.

Она взяла его за руку и провела на кухню, проверила то, что варилось на плите, налила два стакана вина и села напротив него за кухонный стол.

– Расскажи мне об этом, – попросила она, и Магоцци пришло в голову, что эта женщина никогда раньше не говорила ему таких слов. Они звучали как магическое заклинание.

«Это то, что у Джино с Анджелой, – подумал он. – Ты приходишь домой измотанный и злой, и тут тебя встречает восхитительная женщина, которая в самом деле хочет знать, как у тебя прошел день». А это отнюдь не мало. Это не просто вместе проводить время; она хочет делить с тобой и то время, что вы проводите врозь, и, насколько Магоцци был убежден, это вызывает желание провести и жизнь вместе. Он подумал, понимает ли Грейс смысл своих действий.

– Чему ты улыбаешься, Магоцци?


Магоцци начинал ненавидеть собственный дом. Он был темен, пуст, и, что хуже всего, в нем не было ни женщины, ни собаки. Было невероятно трудно сегодня вечером оставлять Грейс, но его ждал ранний звонок и огромная куча накопившихся донесений, с которыми надо было справиться к утру, а если бы рядом с ним сидела Грейс в своей фланелевой пижаме, об этом не могло быть и речи.

Он вынул из холодильника бутылку светлого эля, включил телевизор и застыл в ожидании десятичасовой сводки новостей.

Команда новостников весь день отрабатывала эту тему, добиваясь максимального воздействия, и это у них получилось. Драматические страстные тексты, пронизанные такими эпитетами, как ужасно, невероятно и чудовищно, хорошо сочетались с искусным монтажом, который в конечном итоге представлял четко обозначенное и охраняемое место в виде стадиона во время футбольного матча. Особенно выразительными были лица кричащих и плачущих детей, когда они смотрели, как крепкие ребята в синих мундирах разваливали одного снеговика за другим. Все без исключения каналы показывали миннесотских полицейских как сборище бессердечных идиотов.

По всем каналам прошли отрывки пресс-конференции шефа Малкерсона, но ни один не послужил к его чести. Шеф был мастером спокойных, убедительных выступлений, но на этот раз его манера не сработала. Он со знанием дела внес предположение о бывшем заключенном, который, скорее всего, затаил злобу на полицейских, но пресса продолжала долбить шефа вопросом, который и сами копы задавали себе: что это за убийца, который делает из трупов снеговики? Да это какой-то дешевый фильм ужасов.

Кристин Келлер с третьего канала стала раскручивать самый неприятный аспект ситуации. Когда показали кусок, в котором Магоцци и Джино, не отвечая на вопросы, продираются сквозь толпу репортеров в Сити-Холле, она пустила в ход самые горестные интонации своего голоса, вещавшего о конце мира.

«Остается лишь предполагать, не скрывает ли истину миннесотское управление полиции, стараясь предотвратить панику среди жителей города. Отставной криминальный психолог, который предпочел сохранить анонимность, сказал репортеру, что продуманное превращение мертвых тел в снеговиков – безошибочный признак серийного убийцы-психопата… – Глядя прямо в камеру, она сделала драматическую паузу. – Убийцы, который, более чем вероятно, снова нанесет удар».

Прежде чем Магоцци успел погрозить кулаком экрану, зазвонил телефон, и ему не нужно было смотреть на определитель номера, чтобы понять, кто звонит.

– Джино?..

– Лео, я хочу, чтобы ты мысленно представил себе, в каком я жутком положении, потому что я сижу перед телевизором вместе с детьми и ничего не могу сделать.

– Насколько я понимаю, ты смотришь третий канал.

Джино взорвался и с трудом удержался от нескольких нецензурных слов.

– Они не сказали ничего из того, о чем мы сами не думали, Джино.

– Речь не о том, что они сказали, а как они это подали. Выдали кучу дерьма – лишь бы попугать. Дети будут бояться снеговиков. Перестанут лепить их. Они вырастут и не позволят своим детям лепить их. По телевизору никогда больше не станут показывать мультик о снеговике Фрости, и ни одна радиостанция не будет крутить его песенки. Семья Джина Отри[2] перестанет получать чеки авторского гонорара. Изменится зимний пейзаж всей страны просто потому, что Кристин Келлер вылезла на экран. – Он наконец перестал кипеть и возмущаться и, вздохнув, оставил Магоцци наедине с теплым пивом и горой бумаг.