"Кошки в мае (Кошки в Доме #2" - читать интересную книгу автора (Дорин Тови)

Ну, да в это утро кухонный пол нас занимал недолго. В это утро Шебу укусила
гадюка.
Знаю, знаю, был октябрь, а гадюки обычно кусают весной. Так сказал
ветеринар, когда я ему позвонила. Но затем он добавил, что наши кошки, если
им приспичит, способны отыскать анаконду в январе, а потому он сейчас
приедет. Знаю, знаю, в смысле гадюк мы всегда опасались за Соломона.
Поскольку метод Соломона, когда он пытался поймать что-нибудь, начиная от
ужа и кончая осой, сводился к тому, чтобы сперва потыкать в добычу лапой,
проверяя, двигается ли она, а затем понюхать для выяснения, съедобна она или
нет. Поскольку Соломон, когда мы брали его с собой, увлеченно нырял в любые
заросли травы и до того возбуждался, когда оттуда высовывалась его
собственная темная лапа, что, окажись там гадюка, он и оглянуться не успел
бы, как она повесила бы его в качестве трофея на свой тотемный шест.
Шеба тоже змееловом не была. Просто - настолько она отличалась на любом
поприще - в нас жило убеждение, что стоит ей захотеть - и она будет
возвращаться домой в гирляндах этих пресмыкающихся. Вот почему, когда она
уныло пробралась в коттедж на трех ногах, жалобно держа на весу четвертую и,
проходя мимо, бросила на нас даже еще более жалобный взгляд, мы не придали
этому особого значения. Она ведь могла просто подражать Соломону, а к тому
же в прошлом осталось столько ложных тревог, когда они падали с ограды и
ветеринар, примчавшись, определял растяжение, а в ванной накапливался и
накапливался запас кошачьих мазей (по семь шиллингов шесть пенсов баночка),
совсем нетронутых, так как они прятались, стоило нам взять баночку в руки, -
и, сообщив ей, что лубки в аптечке, мы продолжали разговаривать с Сидни.
Только когда мы обнаружили, что она лежит под кроватью, а лапа, всегда
такая маленькая и изящная, раздулась в хороший апельсин, только тогда мы
поняли, что случилась беда. И чуть было не опоздали. Она уже впала в кому и
вытянулась на руках Чарльза как мертвая. Я вызвала ветеринара. Он ощупал ее
дряблое тельце - глаза у нее чуть приоткрылись, потом сказал, что это правда
похоже на змеиный укус, и тут же вколол ей гистамин.
Гистамин должен был остановить отек. И на полчаса наш мир замер - мы
ждали, подействует ли он, а ветеринар договаривался, чтобы ему прислали из
больницы противоядие. Теперь ее держала я - крепко обнимая, чтобы согревать.
Чарльз и Сидни стояли рядом, а Соломон (всегда на авансцене, что бы ни
происходило) с любопытством смотрел на нас с ближайшего стула.
Никогда она не была так дорога нам, а минуты шли, и отек медленно
распространялся к ее плечу... Да, никогда - даже в те долгие ночные часы,
когда она не вернулась домой. Ведь тогда оставалась надежда, что с ней
ничего страшного не случилось, что она спит где-нибудь в безопасном месте. А
сейчас нам оставалось только смотреть на нее и чувствовать, что, если мы ее
потеряем - злокозненную, портящую все и вся, доводящую до исступления, - то
потеряем с ней часть сердца.
Как сказал Чарльз, когда все осталось позади, мы могли бы и не
тревожиться. Шеба же скроена из на редкость прочного материала. И, не говоря
уж о всем прочем, она ни за что не оставила бы в наследство Соломону свои
порции рыбы.
Через полчаса отек чудесным образом остановился, Шеба на грелке упоенно
изображала Виолетту, и ветеринар объявил, что всякая опасность миновала.
"Остается только, - сказал он, ласково поглаживая ее по щеке, - чтобы
малютка поднабралась сил".