Отношение Ринпоче к роли великого учителя

Одна из самых трудных и тонких буддийских практик — искренняя преданность духовному учителю. Необходимо приложить великие усилия, чтобы ее правильно развить и должным образом поддерживать. Однако, после того как она утвердилась на прочной основе, ничто уже не сможет ее поколебать. Серконг Ринпоче потратил немало сил для того, чтобы именно такая связь была установлена между ним и мной. Однажды вечером, в конце Большого фестиваля Монлам в Мундгоде, Ринпоче рассказал мне длинную историю о финансовой ситуации с его тамошней собственностью. Хотя другие его помощники считали, что в этом нет необходимости, Ринпоче сказал, что мне важно это знать. Он хотел быть уверенным, что, если бы позже я даже и услышал какие-нибудь ложные слухи от его завистников, у меня никогда, ни на минуту, не возникло бы сомнения по поводу его честности или колебаний в моей искренней преданности ему как учителю.

Практика развития искренней преданности духовному учителю требует от предполагаемых учителя и ученика тщательной и долгой взаимной проверки. И хотя по окончании такой проверки ученикам необходимо воспринимать своих учителей как живых будд, это не означает, что духовные мастера непогрешимы. Ученики всегда должны проверять, что учителя говорят, и, если это необходимо, даже почтительно изложить собственное мнение. Будучи всегда начеку, они должны уважительно поправлять все «странное», что их лама скажет или сделает.

Однажды Ринпоче постарался продемонстрировать это западным монахам в монастыре Наланда во Франции. Давая учение, он нарочно объяснил что-то совершенно неправильно. Хотя то, что он сказал, было возмутительной нелепицей, монахи все как один почтительно записывали его слова в свои тетради. На следующем занятии Ринпоче отругал монахов, заявив, что на предыдущей сессии он объяснил один из моментов учения совершенно нелепым, неправильным образом. Почему никто не усомнился, не задал ему вопрос? Он напомнил им, что сам Будда советовал никогда не принимать то, что говорит учитель, слепо и некритично. Даже великие мастера изредка оговариваются; переводчики часто делают ошибки; и ученики неизбежно делают неточные и ошибочные записи. Если что-то кажется странным, всегда должно задаваться вопросами и сверять каждый пункт с первоисточниками.

Сам Ринпоче подвергал сомнению даже стандартные буддийские комментарии. Таким образом он следовал примеру ламы Цонкапы. В XIV веке этот великий реформатор заметил, что многие уважаемые тексты индийских и тибетских мастеров противоречили друг другу или содержали нелогичные утверждения. Цонкапа распутал и тщательно проверил эти спорные места, либо отвергая позиции, которые не выдерживали аналитического исследования, либо давая новые сущностные объяснения тем моментам учения, которые ранее были неправильно поняты. Только те мастера, кто обладает обширными познаниями в области исследования священных текстов и глубоким опытом медитации, компетентны вводить такие новшества. Серконг Ринпоче был одним из них.

Например, незадолго перед смертью Ринпоче позвал меня и обратил мое внимание на некий абзац в одном из самых трудных философских текстов Цонкапы «Сущность великолепного объяснения интерпретируемого и безусловного смыслов» (тиб. Drangnges legs-bshad snying-po). Ринпоче ежедневно рецитировал наизусть этот трактат объемом в несколько сотен страниц в качестве части своей повседневной практики. В абзаце шла речь об этапах устранения заблуждения из сознания, в частности о «семенах», вызывающих это заблуждение. Стандартные комментарии объясняли эти «семена» как изменяющиеся явления, которые не являются ни чем-то материальным, ни одним из видов познающего ума. Чтобы донести этот момент, я переводил термин как «тенденции», а не «семена». Ссылаясь на логику, опыт и другие цитаты из текста, Ринпоче объяснил, что семя риса — все же рис. Поэтому семя заблуждения — это «остатки», или следы заблуждения. Это революционное объяснение имеет далекоидущие последствия, касающиеся вопроса о том, как надо понимать «бессознательное» (прим. ред.: то, что не контролируется сознанием: совокупность бессознательных процессов: рефлексов, инстинктов и т. п) и работать с ним.

Несмотря на выдающиеся реформаторские качества Ринпоче, он всегда и во всем делал акцент на скромности и отсутствии претенциозности. Так, хотя Ринпоче был высшим ламой своего монастыря в Мундгоде, его дом никак нельзя было назвать «величественным» или «привлекающим всеобщее внимание». Скорее это была маленькая хижина. Его дом в Дхарамсале был также очень скромным, в нем было только три комнаты, в которых размещались четыре человека, живших там постоянно, частые гости, две собаки и кошка.

Никогда не демонстрируя свое высокое положение, Ринпоче также старался удержать и своих учеников от того, чтобы они его возвеличивали. Например, некоторые медитативные практики сосредоточены на взаимоотношениях с духовным учителем. Это прежде всего гуру-йога, включающая в себя выполнение сложных визуализаций, а также практика начитывания мантры, содержащей имя ламы на санскрите. В практиках гуру-йоги Ринпоче всегда требовал от своих учеников визуализировать Его Святейшество Далай-ламу. Когда его просили назвать его имя на санскрите для повторения мантры, Ринпоче всегда давал имя своего отца. Отец Ринпоче — Серконг Дордже Чанг был одним из величайших практикующих учителей начала XX века. Он был держателем линии тантры Калачакры, а это означало, что он был признанным мастером, ответственным за передачу практик учения и медитации этой традиции следующему поколению.

Скромный образ жизни Ринпоче проявлялся и во многом другом. Когда, например, Ринпоче путешествовал, он следовал примеру Махатмы Ганди. Если только не было особой необходимости ехать по-другому, он всегда настаивал на поездке в индийском поезде, в третьем классе, представляющим собой пассажирский вагон с тремя ярусами спальных мест. Он путешествовал таким образом, даже если это означало, что придется спать рядом со зловонным туалетом, как, например, это случилось, когда мы ехали из Дхарамсалы в Дели во время нашего первого совместного тура на Запад. Ринпоче сказал тогда, что замечательно ехать таким простым способом, так как это помогает развивать сострадание. Вагоны всех трех классов прибывают в пункт назначения в одно и то же время, так зачем тратить деньги попусту. Ринпоче очень не любил, когда люди тратили на него деньги сверх необходимого, либо оплачивая билеты первого класса, либо приглашая в роскошные, дорогие рестораны.

Однажды, когда Ринпоче возвращался из Спити в Дхарамсалу, несколько его учеников, включая и меня, встречали его на индийском базаре, являвшемся по совместительству автобусной станцией. После того как мы проводили взглядом множество автобусов и машин, так и не обнаружив Ринпоче в числе их пассажиров, мы увидели, как на рыночную площадь вполз грязный старый грузовик. В набитом битком кузове сидел Ринпоче, держа в руках четки. Он и его помощники ехали из Спити таким манером три дня, совершенно не заботясь об удобстве или о том, как это выглядит со стороны.

Однажды, когда Ринпоче, его помощники и я возвращались с Большого фестиваля Монлам в Мундгоде, нам пришлось весь день прождать поезда в Пуне (прим. ред.: город в Центральной Индии). Ринпоче тогда с радостью принял приглашение местного продавца свитеров, тибетца по национальности, и мы остановились в ужасно шумной и душной комнате третьеразрядного отеля, которую он нам предложил. В действительности Ринпоче часто предлагал нам ехать ночными автобусами, когда мы путешествовали по Индии, так как это было дешевле и проще. Он никогда не возражал против ожидания на битком набитых автобусных станциях. Он говорил нам, что у него есть множество медитативных практик, выполнение которых не позволит ему сидеть без дела. Шум, хаос, грязь вокруг никогда не мешали его сосредоточению.

Ринпоче никогда долго не сидел на одном месте, но часто перемещался. Он говорил, что это хорошо для преодоления привязанностей. Таким образом, во время наших турне мы никогда не останавливались в одном доме больше чем на несколько дней, чтобы не злоупотреблять гостеприимством хозяев и не обременять их. Когда бы мы ни останавливались в буддийских центрах, где учителем был старый тибетский монах, Ринпоче всегда обращался с таким монахом как со своим лучшим другом. Он никогда не ограничивал свое дружелюбие общением только с каким-то одним избранным человеком.

Куда бы Ринпоче ни ездил, он постоянно выполнял какую-нибудь серьезную практику в течение дня и почти не спал ночью. Он начитывал мантры и тексты тантрических визуализаций — садхан не только между встречами, но даже и во время пауз, возникавших, пока я переводил для его иностранных посетителей. Он практиковал садханы в машинах, поездах, самолетах — внешние обстоятельства никогда не имели для него значения. Он подчеркивал, что сильная ежедневная практика дает ощущение непрерывности наших жизней, куда бы мы ни шли и что бы мы ни делали. Мы приобретаем большую гибкость, уверенность в себе и стабильность.

Ринпоче никогда не устраивал «шоу» из своей практики. Он говорил, что нужно все делать тихо и незаметно для других, благословляем ли мы еду перед трапезой или читаем молитвы перед началом учения. Чтение длинных торжественных молитв перед трапезой с другими людьми может вызвать у них ощущение дискомфорта, заставить их почувствовать, что мы пытаемся произвести на них впечатление своей «благочестивостью» или пристыдить их. Что касается молитв и ритуалов до и после учений, он никогда не навязывал другим никакие свои практики или традиции, а просто следовал распорядку, установленному в центре, который его пригласил.

Несмотря на то что Ринпоче делал обширные подношения Его Святейшеству, а также тибетским и западным монастырям, он никогда не похвалялся этим и вообще предпочитал об этом не упоминать. Он и других учил никогда не поступать таким образом. Однажды в Виллорбе, в Италии, один скромный человек средних лет пришел повидать Ринпоче. Когда он выходил, то просто оставил конверт (в котором было щедрое подношение), причем даже не на видном месте, а на маленьком столике, стоявшем в стороне. Позже Ринпоче сказал, что вот таким образом и следует делать подношения ламе.

Ринпоче тем не менее подчеркивал, что наша скромность должна быть искренней, а не притворной. Он не любил людей, которые притворялись скромными, а на самом деле были горды и надменны, или тех, кто считал себя великими йогинами. Он любил рассказывать историю об одном возгордившемся практикующем родом из кочевников, который пришел к известному ламе. Ведя себя так, как будто он впервые столкнулся с цивилизацией, этот человек спросил, что это за ритуальные инструменты на столе у ламы. Когда же он указал на кота и спросил, что это за удивительное животное, лама выставил его вон.

Особенно Ринпоче не любил, когда люди хвалились своей практикой, выставляя ее напоказ. Он говорил, что, если мы собираемся уйти в ретрит или даже закончили его, мы не должны сообщать об этом другим. Лучше всего держать это в секрете, чтобы никто не знал, что мы делаем. Иначе люди будут говорить о нас, и это вызовет много препятствий, таких как наша собственная гордыня или зависть и соперничество со стороны других. Никто не знал, какой из образов Будды был объектом основной тантрической практики ламы Цонкапы. Только незадолго до его смерти, когда его ученик Кхедруб Дже заметил, что он делает 62 подношения из своей чаши для внутренних подношений, он сделал вывод, что это был Чакрасамвара — образ Будды, воплощающий внутреннее блаженство. Точно так же никто не знал основной личной практики Серконга Ринпоче, несмотря на то что он был признанным знатоком тантры Калачакры.

Ринпоче часто рассказывал о тех геше традиции кадам, которые делали свои тантрические практики так скрытно, что только тогда, когда люди находили после их смерти крошечные ваджры и колокольчики, зашитые в уголках их монашеских одежд, они понимали, что именно практиковали эти мастера. Ринпоче жил в соответствии с этим примером. Ринпоче обычно ложился спать на полчаса раньше других в доме и утром вставал чуть позже всех. Несмотря на это, мы часто видели, что свет в его комнате включался после того, как все уже, вероятно, заснули, и выключался незадолго до того, как все домашние просыпались.

Однажды в Германии, в городе Егендорф, случилось так, что старший помощник Ринпоче по имени Чондзела ночевал с ним в одной комнате. Притворяясь спящим, Чондзела наблюдал, как Ринпоче вставал ночью и принимал различные довольно сложные позы, связанные с практикой шести йог Наропы. Несмотря на то что днем Ринпоче обычно нуждался в помощи, чтобы подняться и передвигаться, у него все же было достаточно силы и гибкости, чтобы выполнять эти йогические упражнения.

Ринпоче всегда старался хранить в тайне свои благие качества. На самом деле он даже не любил открывать незнакомым людям, кем он является. Однажды пожилая пара из Индонезии предложила отвезти нас на машине из Парижа в Амстердам. По прибытии в Амстердам они пригласили нас к себе домой перекусить. Только потом, когда члены местной буддийской общины позвонили им и пригласили их на учение Ринпоче, они поняли, кем был их гость на самом деле. Они думали, он был просто обычным, дружелюбным, старым монахом.

В таком же духе Ринпоче иногда играл в шахматы с детьми, когда ездил за границу, или его младший помощник играл, а Ринпоче помогал обеим сторонам. Дети думали, что это был просто добрый старый дедушка. Однажды, находясь в Германии, Ринпоче гулял по улицам Мюнхена. Это было в канун Рождества, и дети шли за ним, приняв его за Санта-Клауса из-за его красных монашеских одеяний.

Ринпоче даже скрывал тот факт, что он сносно знал английский. После посвящения Калачакры в Спити, за месяц до того, как Ринпоче покинул этот мир, я оставил его ненадолго в монастыре Табо, чтобы вернуться в Дхарамсалу. Нанятый мною для группы западных учеников автобус должен был вот-вот отправиться. Однако одна из иностранок, которая в последний момент уехала в монастырь Ки в двадцати милях вверх по долине, не вернулась к назначенному времени. Пока я ездил за ней в Ки, один из учеников, итальянец по национальности, решил повидать Ринпоче в отсутствие переводчика. Ринпоче, который никогда раньше не говорил ни одного слова по-английски ни одному иностранцу, повернулся к итальянцу и спросил на чистом английском: «Где Алекс?» И когда тот воскликнул: «Но, Ринпоче, вы же не говорите по-английски!» — Ринпоче только рассмеялся.