"Чего же ты хочешь (Роман)" - читать интересную книгу автора (Кочетов Всеволод Анисимович)

- Ну, впрочем, - сказал Сабуров, - я там тоже бывал, и не однажды. Там
говорят об экзистенциализме, о непорочном зачатии, об Иисусе Христе, о чем
угодно, только не о современных проблемах.
- Мало ли что с чего начинается, синьоры! Чем кончается - вот вопрос!
Бывает, хорошо начнется, а кончится очень скверно. Иисус Христос, говорите.
А Иисус Христос был почти коммунистом. А чем кончилось его движение?
Ватиканом! Мировым мошенничеством. Страшно подумать! Так что этот разговор
длинный - что такое "о чем угодно" и что такое "проблемы современности".
Вот, пожалуйста, вам история... У нас в доме, в Турине, есть семья вроде
нашей. Только молодая. Он, видите ли, итальянец, марксист. А она русская. Он
там, в России, чему-то учился. Встретился с ней. Полюбили друг друга. Она
приехала в Италию. И что вы думаете? У них уже ребенок, ему уже пять лет. А
они до сих пор спорят по политическим вопросам. Начнут, может быть, с того,
что ему хочется спагетти или пиццы, а ей московских щей, а закончат тем, что
он с ее точки зрения обыватель...
- Они сейчас тоже в Вариготте? - спросил Клауберг, вспомнив молодую
женщину, которая утром кормила кашей мальчика и переводила ему, Клаубергу,
на английский слова хозяйки пансиона об акулах.
- Да, да, конечно. Они живут у рыбака. Этот рыбак - потомок сарацинов,
и жена у него сарацинка. Совершенно дикая женщина. Какой-то иностранец года
два назад погладил ее вот по этому месту, так можете себе представить, она
его сгребла в охапку - здоровенная бабища! - и выбросила с веранды на пляж.
Муж начал было извиняться перед тем иностранцем, так она с такой силой
хватила своего супруга сковородкой по голове, что тот, бедняга, две недели
не мог подняться с постели.
- Я как раз тоже остановился в их пансионе, - сказал, внутренне
веселясь, Клауберг. - Значит, это опасно?
- Почему опасно! Не надо лазить к ней под юбку - и все будет хорошо.

Поздним вечером Клауберг сидел на балкончике своей комнаты, открытом в
сторону моря. Он удобно откинулся в плетеной качалке, поместив ноги на
железные перильца. На полу, выложенном керамическими плитками, стояла
бутылка пива; Клауберг подливал из нее в бокал и небольшими глотками,
смакуя, потягивал горьковатую прохладную жидкость. Близкий берег лежал в
теплом густом мраке, во мрак отступали и прибрежные холмы; лишь ярко горели
голубоватым огнем фонари на главной улице поселка да на станции железной
дороги. В море было бы совсем черно, если бы над ним не светились крупные
средиземноморские звезды: в их почти неощутимом свете слегка отблескивало и
море. Черной полосой от берега в морскую темень тянулся мол; там, на самом
его окончании, едва различались силуэты людей. Их было двое. Они сидели над
водой и, должно быть, о чем-то разговаривали.
Это были те самые - итальянский марксист и его русская жена. Час назад
Клауберг видел, как вышли они из дома и отправились на мол: подышать перед
сном морской здоровой влажностью.
О чем они говорили, этот марксист и его жена? Когда-то, всматриваясь в
контуры Ленинграда, до которого было, как выражаются русские, рукой подать,
он сотни раз задавал себе вопрос, сходный с этим: вот они там окружены, они
дохнут с голоду, они едят клей и кожаные ремни, но они, сколько бы их ни
умирало ежедневно, все равно живут, живут, сопротивляются, нет-нет да и
посылают ответный снаряд или снайперскую пулю, которые делают свое дело, -