"Чего же ты хочешь (Роман)" - читать интересную книгу автора (Кочетов Всеволод Анисимович)

При всем при том, что мать синьоры Марии была полурусской, синьора Мария
не унаследовала от нее ни российской раздумчивости, ни северной
неторопливости, ни скупости на слова. Она заводила знакомства мгновенно и
обожала собеседника, который мог бы слушать се часами. Муж ее, синьор
Антониони, избегал поэтому бывать дома; едва возвратясь из страхового
общества, где служил экономистом, он тотчас исчезал с приятелями в
бесчисленных туринских тратториях и беттолах, а бывая здесь, на взморье, с
утра до вечера просиживал среди камней, уверяя всех, что ловит рыбу, но
никогда никакой рыбы домой не приносил. Дети, сын и дочь, которым было уже
каждому по тридцать, имели свои семьи, родителей посещали нечасто и не
слишком-то баловали общительную мать разговорами.
Синьора Мария яростно кидалась на свежего собеседника. Рукав Клауберга
затрещал под ее цепкими пальцами, когда Сабуров-Карадонна привел своего
нежданного гостя поужинать к общему столу пансиона. Она затараторила, как
сойка, наткнувшаяся на гнездо синичек.
- Синьора Мария, - остановил ее Сабуров, - синьор понимает по-русски.
Можете доставить себе удовольствие. - В душе он потешался над Клаубергом, на
которого, как предвидел, синьора Антониони должна была обрушить сокрушающий
поток слов.
Так, конечно, и произошло. Престарелая дочь Одессы уселась напротив
Клауберга и заговорила:
- О, жаль, что сейчас нет моего Сальваторе, он ловит на море рыбу. Но
он придет, и вы увидите, какой это замечательный человек. Он тоже понимает
по-русски. Он научился у меня. Он очень смешной. Ему мало знать значение
слова, он непременно хочет узнать, а почему это так называется. Почему
по-русски человек - это человек, а собака - собака? А откуда я знаю, почему?
Когда стол - стол, то это потому, что он стоит. А собака?.. Нет, с ним
невозможно! Как я только смогла прожить эти тридцать с лишним лет! Как все
выдержала! Я святая. Можете себе представить, когда пришли немцы, эти
вонючие наци, он связался с партизанами. Кругом наци, а у нас спрятаны
бомбы. Представляете? Потом он ушел в горы. Я знала, где он сидел со своими
дружками. Я носила ему туда еду. Но это было опасно. Меня могли выследить.
Вы не знаете, нет, вы не можете знать, какой это народ - немцы.
Клауберг слушал с улыбкой. Ему была забавна простодушная пожилая
итальянка. Ее ругательства по адресу немцев его не смущали: в свое время он
слышал и не такое. Он только сказал:
- Нет, почему же я не знаю? В какой-то мере они известны и мне.
- Тем лучше... Да вы ешьте, на меня не смотрите, я уже успела
поужинать, да-да. А когда явится Сальваторе, поужинаю еще разок. Вместе с
ним. Я себя не обижу. Да, так вот. Они хоть и не выследили меня, но все-таки
заключили в лагерь. Я просидела несколько месяцев. Ох, и свиньи же эти
наци!.. Когда все кончилось - война, партизаны, немцы, - я сказала
Сальваторе: хватит тебе твоей политики. Это немыслимо. Или я, или политика.
У нас дети. Подумай о их будущем. А он знаете, что в ответ? "Потому, -
говорит, - и занимаюсь политикой, что как раз думаю об их будущем".
Смотрите, какой идейный, какой беспокойный человек! Ах1 Как-то мы
отправились с ним в Милан. Так что вы думаете? Он весь вечер протолкался
возле памятника Виктору-Эммануилу Второму на площади Дуомо и проболтал с
такими же ненормальными, как он, о политике. Вы же должны знать, что вокруг
этого памятника всегда дебаты.