"Андрей Белый" - читать интересную книгу автора (Демин Валерий)

Весной 1921 года в Петербурге Андрей Белый поведал эту историю случайно
встретившейся ему в Летнем саду молодой поэтессе Ирине Одоевцевой
(1901-1990):
"Родители вели из-за меня борьбу. Я был с уродом папой против красавицы
мамы и с красавицей мамой против урода папы. Каждый тянул меня в свою
сторону. Они разорвали меня пополам. Да, да. Разорвали мое детское сознание,
мое детское сердце. Я с детства раздвоенный. Чувство греха. Оно меня мучило
уже в четыре года. Грех - любить маму. Грех - любить папу. Что же мне,
грешнику, делать, как не скрывать грех? Я был замкнут в круг семейной драмы.
Я любил и ненавидел, - и шепотом и почти с ужасом: - Я с детства
потенциальный отцеубийца. Да, да! Отцеубийца. Комплекс Эдипа, извращенный
любовью. Мама била меня за то, что я любил папу. Она плакала, глядя на меня:
"Высоколобый, башковитый. В него, весь в него. В него, а не в меня". "...·
Мама была настоящей красавицей. Ах нет. Достоевский не прав - красота
не спасет мир! Какое там - спасет! Мама была очень несчастлива. Знаете,
красивые женщины всегда несчастны и приносят несчастье другим. Особенно
своим единственным сыновьям. А она была красавицей. Константин Маковский
писал с нее и со своей тогдашней жены, тоже красавицы, картину "Свадебный
обряд". "...· А маме от ее красоты радости не было никакой. Одно горе. Ей и
мне".
В постоянном метании между отцом и матерью и крылась, по словам друзей,
причина его двуличия - другого слова не подберешь, но в отношении Андрея
Белого оно имело несколько иное значение, чем обычно применяемое к людям.
Подобное двуличие имело позитивно-диалектическое наполнение и объяснялось
многогранностью и многоаспектностью самой жизненной реальности, а не
злонамеренностью писателя. "Он полюбил, - пишет о Белом Владислав Ходасевич
в своих мемуарах, получивших название "Некрополь", - совместимость
несовместимого, трагизм и сложность внутренних противоречий, правду в
неправде, может быть - добро в зле и зло в добре. Сперва он привык таить от
отца любовь к матери (и ко всему "материнскому"), а от матери любовь к отцу
(и ко всему "отцовскому") - и научился понимать, что в таком притворстве нет
внутренней лжи. Потом ту же двойственность отношений стал он переносить на
других людей - и это создало ему славу двуличного человека. "...·".
И тем не менее Белый признавал: "Отец влиял на жизнь мысли во мне;
мать - на волю, оказывая давление; а чувствами я разрывался меж ними". По
общему мнению, отец был некрасивым мужчиной, однако, глядя на его
фотографии, сохранившиеся до наших дней, этого никак не скажешь: профессор
как профессор - сотни таких было, есть и будет. Думается, это было мнение
посредственностей, ничего не представлявших собой московских обывателей, от
безделья перемывавших косточки всем окружающим,[5] а не настоящих друзей Н.
В. Бугаева, среди коих числились Владимир Соловьев и Лев Толстой, и тем
более не коллег по университету и многочисленных учеников. Сам же Андрей
Белый описывал внешность отца так: "Улыбка отца была нежная, просто
пленительная; лицо - славное; не то Сократа, не то - печенега". Иногда
вместо "печенег" употреблял слова "скиф" и даже "китаец", к тому же
"крещеный". "Печенег-скиф" неоднократно пытался заниматься с Борей, но все
его благие намерения пресекались в корне: Александра Дмитриевна
демонстративно не допускала мужа к воспитательному процессу, боясь, что под
его влиянием в семье появится еще один математик (в ее мещанском сознании
это означало крушение жизни). Мать сознательно, полусознательно и