"Урожай и посевы" - читать интересную книгу автора (Гротендик А. )

инструментами - да и со всем, право же, из чего мастерят и готовят. Но каким
образом постепенно, из поколения в поколение, строился этот дом, как и
почему были задуманы и изготовлены эти инструменты (а не другие...), почему
комнаты размещены и устроены здесь так, а там иначе - вот сколькими
вопросами наследникам никогда и в голову не приходило задаться. Вот та
"Вселенная", "данность", в которой должно жить - точка, и все! Нечто как
будто бы великое, огромное (и это ведь, как правило, долгое дело - обойти
все комнаты), но привычное в то же время, а главное - неизменное. Если они о
чем и хлопочут, то о том, чтобы содержать в порядке и украшать наследное
достояние: починить колченогий стул, оштукатурить фасад, подточить
инструмент, иногда даже, в случае чьей-нибудь особенной предприимчивости,
изготовить в мастерской полный набор новой мебели. И так выходит, когда они
все устроят, что мебель теперь - сама красота, да и весь дом оказывается
разукрашенным.
Еще реже один из них задумывает внести изменения в устройство
какого-нибудь инструмента из запаса, или даже, под настойчивым давлением
необходимости, придумать и изготовить новый. И, взявшись за это, он только
что не рассыпается в извинениях за то, что им ощущается как преступление,
недостаток благоговения к семейной традиции, в которую его странное
новшество привносит как будто бы некоторый беспорядок.
В большинстве комнат этого дома окна и ставни накрепко закрыты -
несомненно, из страха, как бы не ворвался ветер со стороны. И когда красивая
новая мебель, не говоря уже о потомстве, начинает загромождать дом, всюду,
вплоть до самых коридоров, становится не пройти, ни один из этих наследников
не пожелает дать себе отчет в том, что его уютная, привычная Вселенная
делается тесной и сковывает движения. Скорее, чем стараться разрешить эту
незадачу, все они предпочтут, протискиваясь, пробираться как-нибудь, кто
между буфетом Людовика XV и плетеным креслом-качалкой, кто между сопливым
мальчуганом и египетским саркофагом; и кто-то еще наконец, за неимением
лучшего, полезет, карабкаясь изо всех сил, на груду самых разнородных
предметов, роняя стулья, круша скамейки...
Небольшая картина, которую я набросал, не содержит ничего, что было бы
спецификой лишь математического мира. На ней отражено древнее, с
незапамятных времен укоренившееся положение дел, с каким можно столкнуться в
любой среде, во всех сферах человеческой деятельности, причем (насколько я
знаю) всех обществ и всех эпох. Я уже намекал на это - и сам ни в коей мере
не претендую на роль исключения. Как покажет мое свидетельство, справедливо
как раз обратное.
Случилось всего лишь так, что в сравнительно ограниченной области
интеллектуального творчества я оказался не слишком серьезно затронут{12}
именно этими старинными уложениями, которые можно было бы назвать
"культурной слепотой" - неспособностью видеть (и двигаться) за пределами
"Вселенной", установленными культурным окружением.
Что до меня, я ощущаю свою принадлежность к роду математиков, чье
наслаждение и чье стихийное призвание - беспрестанно строить новые дома{13}.
Вступив на дорогу, они не могут удержаться от того, чтобы походя не
изготовить инструментов, орудий, приборов, предметов мебели, необходимых как
для того, чтобы построить дом от основания до крыши, так и для того, чтобы
уснастить в изобилии будущие кухни и мастерские и обустроить дом, и жить в
нем в радости и довольстве. Однако, когда все до последнего водосточного