"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

заеденных муравьями, насекомых, разрывающих друг друга на куски, и т. д. Мой
опыт наблюдения над людьми тоже научил меня чему угодно, только не вере в
изначально присущие человеку доброту и нравственность. Я достаточно хорошо
узнал себя и видел, что я лишь в какой-то степени, условно говоря, отличаюсь
от животных.
Мрачную шопенгауэровскую картину мира я принимал, но с предлагаемым им
решением проблемы не мог согласиться. Я был убежден, что под Волей философ в
действительности имеет в виду Бога, Создателя, и утверждает, будто Бог слеп.
По опыту мне было известно, что Бог не обижался на подобное богохульство, а
напротив, мог даже поощрять его, как поощряет Он не только светлые, но
дурные и темные стороны человеческой натуры, поэтому суровый приговор
Шопенгауэра я принял спокойно. Но крайне разочаровала меня его мысль о том,
что интеллекту достаточно превратить слепую Волю в некий образ, чтобы
заставить ее повернуть вспять. Возможно ли это, если она слепа? Почему она
должна непременно повернуть вспять? И что такое интеллект? Он - функция
человеческого духа, не все зеркало, а лишь его осколок, который ребенок
подставляет солнцу в надежде ослепить его. Для меня было загадкой, почему
Шопенгауэр довольствовался такой слабой идеей, это выглядело абсолютно
неправдоподобным.
Я детально занялся Шопенгауэром и остановился на его полемике с Кантом,
обратившись к работам последнего, и в первую очередь к его "Критике чистого
разума". Это стоило мне значительного серьезного напряжения, но в конце
концов мои усилия оказались не напрасными, потому что я открыл, как мне
казалось, фундаментальный просчет в системе Шопенгауэра. Он совершил
смертный грех, переводя в некий реальный план категорию метафизическую,
чистый ноумен, "вещь в себе". Я понял это благодаря кантовской теории
познания, которая просветила меня гораздо более, нежели "пессимистическое"
мироощущение Шопенгауэра.
Мои философские занятия продолжались с семнадцати лет вплоть до того
времени, когда я всерьез занялся изучением медицины. Они в корне изменили
мой взгляд на жизнь и мое отношение к миру. Прежде я был робким,
стеснительным и недоверчивым. Теперь же я знал, чего хочу, и стремился к
этому. Я стал общительнее, проще сходился с людьми и понял, что бедность -
не порок и далеко не главная причина страданий, что дети богатых на самом
деле не обладают никакими преимуществами и что для счастья и несчастья нужны
более весомые основания, чем размер суммы карманных денег. У меня появилось
больше друзей, и друзей хороших. Я чувствовал твердую почву под ногами и
даже нашел смелость открыто говорить о своих идеях, о чем, впрочем мне
пришлось очень скоро пожалеть. Я столкнулся не только с отчуждением и
насмешками, но и с откровенным неприятием, с изумлением обнаружив, что
некоторые люди считают меня хвастуном и позером. Опять всплыло, хоть и в
более мягкой форме, давнишнее обвинение в нечестности. Поводом снова
послужило сочинение, тема которого показалась мне интересной. Я писал очень
старательно, на этот раз особенно изощряясь в стиле. Результат был
ошеломляющим. "Вот работа Юнга, - сказал учитель, - в ней видна одаренность,
но она сделана поспешно и так небрежно, что легко заметить, как мало усилий
потрачено на нее. Вот что я тебе скажу, Юнг, ты ничего не добьешься в жизни
с таким поверхностным отношением к делу. Жизнь требует серьезности и
прилежания, работы и усилий. Посмотри на работу Д. Ему недостает твоего
блеска, но он честен, прилежен и трудолюбив. А именно это и нужно для успеха