"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

как-то связано с различными историями, которые рассказывали родители и
родственники о моем деде. Но и это было не совсем так, поскольку дед родился
в 1795 году, а значит, жил в девятнадцатом веке; более того, он умер задолго
до моего рождения. Невозможно, чтобы я был идентичен ему. Эти мои догадки
были тогда неотчетливы и походили на сны. Не могу сейчас вспомнить, знал ли
я тогда о моем легендарном родстве с Гете. Думаю, что нет, потому что
впервые услышал эту историю от посторонних людей. Суть этих неприятных для
меня слухов заключалась в том, будто мой дед был родным сыном Гете.
К двум моим фиаско - математике и рисованию - добавилось третье: с
самого начала я ненавидел физкультуру. Я не выносил, когда меня учили, как
мне следует двигаться. Я ходил в школу, чтобы научиться чему-то новому, а не
для того, чтобы отрабатывать бесполезные и бессмысленные акробатические
упражнения. Более того, после несчастных случаев в раннем детстве у меня
осталась некоторая физическая робость, которую я так и не смог преодолеть. В
основе ее лежала моя недоверчивость к миру и к собственным силам. Мир,
конечно же, казался мне прекрасным, но вместе с тем непостижимым и
угрожающим. А я всегда с самого начала хотел знать, кому и чему я доверялся.
Возможно, это было как-то связано с матерью, которая однажды покинула меня
на несколько месяцев? Тогда - и я опишу это позже - у меня начались
невротические обмороки, и врач, к моему большому удовольствию, запретил мне
заниматься гимнастикой. Я избавился от этого бремени, но вынужден был
проглотить еще одну неудачу.
Освободившееся время уходило не только на игры, у меня появилось время
для новой страсти: я читал любой попадавшийся мне на глаза кусок печатного
текста.

В один из летних дней того же 1887 года я вышел из школы и отправился
на соборную площадь. Небо было изумительным, и все вокруг заливал яркий
солнечный свет. Крыша кафедрального собора, покрытая свежей глазурью,
сверкала. Это зрелище привело меня в восторг, и я подумал: "Мир прекрасен, и
церковь прекрасна, и Бог, который создал все это, сидит далеко-далеко в
голубом небе на золотом троне и..." Здесь мысли мои оборвались, и подступило
удушье. Я оцепенел и помнил только одно: сейчас не думать! Надвигается
что-то ужасное, то, о чем я не хочу думать, к чему не смею приблизиться. Но
почему? Потому что совершу самый страшный грех. Что же это за самый страшный
грех? Убийство? Нет, не может быть. Самый большой грех - это грех против
Святого Духа, и нет ему прощения. Всякий, кто совершит его, проклят навечно.
Это очень огорчит моих родителей: их единственный сын, к которому они так
привязаны, обречен на вечное проклятие. Я не могу допустить, чтобы это
произошло с моими родителями. Все, что мне нужно, - никогда больше не думать
об этом.
Но сказать легко, а сделать? Всю дорогу домой я старался думать о самых
разных вещах, но обнаружил, что мысли мои снова и снова возвращаются к
прекрасному кафедральному собору, который я так любил, и к Богу, сидящему на
троне, - дальше все обрывалось, словно от удара током. Я повторял про себя:
"Только не думать об этом. Только не думать об этом!" Домой я пришел в
смятенном состоянии. Мать, заметив мое смятение, спросила: "В чем дело?
Что-нибудь случилось в школе?" Я не обманул ее, сказав, что в школе все в
порядке. Я даже подумал, что, может, стоит признаться матери в подлинной
причине своего смятения. Но для этого мне пришлось бы сделать невозможное: