"Воспоминания, сновидения, размышления" - читать интересную книгу автора (Юнг Карл Густав)

К тем же годам, проведенным в Кляйн-Хенингене, относятся и мои ранние
впечатления, связанные с искусством. Дом, в котором мы жили, построили в
XVIII веке для священника. В нем была темная комната, где стояла добротная
мебель, а на стенах висели старинные картины. Особенно мне запомнилась
итальянская картина, изображавшая Давида и Голиафа. Это была копия с полотна
Гвидо Рени, оригинал которого находится в Лувре. Как она попала в нашу
семью, мне не известно. В той комнате была еще одна старая картина, которая
теперь висит в доме моего сына: вид Базеля, датированный началом XIX века.
Часто я прокрадывался в эту темную, отделенную от других комнату и часами
сидел там, уставившись на картины. Это было единственное проявление
прекрасного, известное мне.
Примерно тогда же - должно быть, я все еще был маленьким (не старше
шести лет) - тетка взяла меня в Базель и повела смотреть чучела животных в
музее. Мы пробыли там довольно долго, поскольку мне хотелось рассмотреть все
тщательно. В четыре часа прозвенел колокольчик, это означало, что музей
закрывается. Тетка тормошила меня и бранила, но я не мог оторваться от
витрин. Тем временем зал заперли и нам пришлось идти другим путем - к
лестнице, через античную галерею. И вот я оказался перед этими изумительными
образами! Пораженный, я широко открыл глаза. Мне никогда не доводилось
видеть ничего столь же прекрасного. Но я не мог их рассматривать так долго,
как мне хотелось. Тетка тянула меня за руку к выходу. Я же тащился на шаг
позади нее, а она громко повторяла: "Зажмурься, гадкий мальчишка, зажмурься,
гадкий мальчишка!" И лишь тогда я осознал, что фигуры были обнаженными, что
на них только фиговые листки. Раньше я этого просто не замечал! Такова была
моя первая встреча с прекрасным. Тетка кипела от негодования, будто она
выволакивала меня из борделя.
Когда мне исполнилось шесть лет, родители взяли меня на экскурсию в
Арлесхайм. По этому случаю мать надела платье, которое я никогда не забывал,
и это единственное ее платье, которое запечатлелось в моей памяти. Оно было
сшито из черной ткани с маленькими зелеными полумесяцами. Ранний образ
матери - это образ изящной молодой женщины в этом платье. В более поздних
моих воспоминаниях она была уже немолодой и располневшей.
Мы направлялись в церковь, и мать вдруг сказала: "А это католический
храм". Страх и любопытство побудили меня ускользнуть от нее и заглянуть
внутрь. Времени как раз хватило, чтобы увидеть большие свечи на богато
украшенном алтаре (это было накануне Пасхи), но тут я споткнулся о ступеньку
и ударился подбородком о железо. Помнится, я глубоко поранился и у меня
сильно текла кровь, когда родители поднимали меня. Ощущения мои были
противоречивы: с одной стороны, мне было стыдно, потому что мои вопли
привлекли внимание прихожан, с другой стороны, я чувствовал, что совершил
нечто запретное. Иезуиты, зеленый занавес, секрет людоеда... Это та самая
католическая церковь, что связана с иезуитами. Она виновата, что я упал и
кричал.
Многие годы, стоило лишь мне войти в храм, я испытывал тайный страх
перед кровью, падением и иезуитами. Таковы были образы, всплывавшие при
мысли о католическом храме, и вместе с тем его атмосфера всегда очаровывала
меня. Присутствие католического священника обостряло мои чувства (если такое
возможно). И только к тридцати годам я перестал испытывать чувство угнетения
перед матерью-церковью. Первый раз я почувствовал это в Соборе святого
Стефана в Вене.