"Девять опусов о зоне" - читать интересную книгу автора (Круковер Владимир)

полного отличия нынешнего телоносителя от Гоши. Но профессор, к сожалению,
не имел образцов почерка гражданина
Бармалеенко, так что проверить свою идею пока не мог.
Тем более, что жалобу они, по совету опытного Верта, строили на критике
конкретного следователя, прибегавшему для добычи фальшивых показаний к
недозволенным приемам ведения следствия. Адвокат считал, что
правоохранительные органы погрязли в коррупции, и для них нечестный
следователь естественен, как вся система обмана и лжи. При хорошей раскладке
кто-то из начальства не упустит возможность сделать карьеру за счет
подчиненного.
- Мы просто даем предполагаемому, абстрактному хищнику (а они все
- хищники), вкусную жертву. Тому остается открыть рот и заглотнуть под
одобрительные аплодисменты руководства. Они там, наверху, сидят, как
муравьиные львы, в засаде, знай, кидай им всякую мошку - все сожрут. Своего
им сожрать еще приятней, у своего мясо вкусней.
Дзержинский как учил: у чекиста должен быть холодный, лучше медный,
лоб, стальные челюсти и горячая, не менее 40 градусов, кровь.
Профессору упомянутая цитата представлялась несколько иной, но он
спорить не стал. Профессор продолжал робеть перед странной логикой
Верта. К тому же, Дормидон Исаакович никак не мог привыкнуть к
неподвижному лицу старого зэка и холодным огонькам приглушенной ярости в его
темных зрачках.
Жалобу Верт написал быстро. Он прочитал ее всему купе и передал в
соседнее для переписки какому-то художнику. И напомнил Брикману, что вместе
с женщиной тот теперь должен ему солидную сумму. И сразу утешил:
- Не ссы, в зоне сочтемся.
Профессор смутно представлял, как он сможет рассчитаться в зоне.
Он уже знал, что наличных денег, ценностей зэку иметь не положено.
Правда, почти все, ехавшие в этом вагоне, как раз наоборот имели и
деньги, и ценности, о чем свидетельствовал непрекращающийся пьяный ор.
Только их купе было трезвым. Мертвый Зверь запретил покупать водку и никто
не решился ему перечить. Зэки жевали пирожки с пряниками, попивали вкусный,
ягодный сибирский квасок и переживали об отсутствии алкоголя только, похоже,
для вида. Но в большинстве пассажиры этого купе спали - Верт имел при себе
огромное количество сонных таблеток, колес на языке зоны.
Так и ехал этап по земле российской. Мимо тополей и березок, мимо елей
и осин, мимо могучих кедров и стройных сосен. Столыпинский вагон, набитый
правонарушителями, мчал и тащился по железной дороге, построенной их
предшественниками - "комсомоль-цами" первого призыва.
И колеса его вовсе не скрипели на скелетных костях этих
первопроходчиков, не вязли в плоти трупов, а бойко стучали на стыках рельс.
В этом же поезде был спальный вагон, в котором играли в преферанс
крупные командировочные чины, были вагоны купейные, в них ехала, пожирая
вокзальных холодных куриц, публика поплоше, а в плацкартных пили водку,
закусывая желтыми, мятыми солеными огурцами и крутыми яйцами. Имелся в
поезде вагон-ресторан, где пили ту же водку, но уже не из стаканов, а из
фужеров, заедая маринованной селедкой и шницелем, похожим на раздавленную
коровью лепешку.
И во всем громадном союзе советских социалистических республик никому
не было дела до мятущегося сознания Дормидона Исааковича