"Тайные корреспонденты "Полярной звезды"" - читать интересную книгу автора (Эйдельман Натан Яковлевич)

Глава IV ЗВЕЗДА И СОПУТНИК

Спрос на Вольную печать возрастает. Как из «Полярной звезды» возник «Колокол»? Газета важнее альманаха. Герцен благодарит «неизвестного автора» в IV книге «Полярной звезды». Автор ему хорошо известен: Иван Аксаков. Конспиративные связи со славянофилами. Тайные пути, связи, адреса, конспиративные приемы Вольной печати и корреспондентов. Бессилие правительства

Весной 1857 г. во время заседания Государственного совета граф С. Г. Строганов оторвал клочок бумаги и написал сидевшему рядом шефу жандармов князю В. А. Долгорукову: «Не хотите ли, князь, я уступлю Вам „Полярную звезду“ за 5 р. серебром, за что сам купил?» Долгоруков также на клочке отвечал ему: «Лучше скажите мне, откуда достаете Вы так дешево эту книгу?»¹

Пять рублей серебром были деньги немалые, но всеведающий по должности шеф находит цену небольшой: спрос возрастает, провоз опасен, и с 8 шиллингов (2 с половиной рубля), за которые «Полярная звезда» продается на Темзе, она вдвое и более поднимается в цене на Неве и Москве-реке. Русское общественное движение за два года разрослось, усилилось. Тысячам людей Вольная печать стала необходима.

Возраставший спрос почувствовали и в Лондоне: «В мае месяце 1856 г. вышла вторая книжка „Полярной звезды“; она разошлась, увлекая за собой все остальное. Вся масса книг тронулась. В начале 1857 г. не было больше в типографии ничего печатного, и Трюбнер предпринял на свой счет вторые издания всего напечатанного нами» (XVII, 80).

На третьем году жизни «Полярной звезды» Герцен и Огарев могли подвести некоторые итоги.

Всего в трех первых книгах альманаха было напечатано (на 864 страницах) 69 произведений. Из них перу Герцена принадлежало 19 (около 520 страниц), Огареву — 17 (около 200 страниц). В трех первых книгах альманаха мы находим также 10 русских и 6 иностранных корреспонденций.

Но первые книги «Полярной звезды» обнаруживали также, как трудно было Герцену и Огареву в пределах одного альманаха охватывать массу проблем, всплывавших быстро и одна за другой. Предреформенное общественное движение вступило в новую стадию.

Не случайно окончание III-ей «Полярной звезды» совпадает во времени с оформлением идеи «Колокола».

13 апреля 1857 г. вышла листовка с объявлением о будущей газете. 22 июня 1857 г. появился первый номер. Хотя потребность в газете, более оперативном издании, была уже в 1855 и 1856 гг., но к началу 1857 г. она, конечно, возросла. Это было особенно ясно Н. П. Огареву, видевшему Россию 1856 г. перед своим отъездом.

Чтобы объяснить, отчего газета не могла появиться раньше 1857 г., надо снова вернуться к «Полярной звезде».

«Колокол» унаследовал от альманаха прежде всего его направление, активную, определяющую роль издателей. «Полярная звезда» выработала также богатство форм и жанров Вольной печати: большие статьи, принципиальные статьи «От издателей», критика из России и ответы на нее из Лондона, исторические и литературные сочинения, сравнительно небольшие заметки отдела «Смесь», существовавшего уже в 1-ой книге «Полярной звезды».

В изданном 13 апреля 1857 г. «Объявлении о „Колоколе“» (XII, 357–358) сообщалось, что газета будет «прибавочными листами» к «Полярной звезде», что «успех „Полярной звезды“, далеко превзошедший наши ожидания, позволяет нам надеяться на хороший прием ее сопутника», что «направление lt;Колоколаgt; то же, которое в „Полярной звезде“ lt;…gt;. Везде, во всем, всегда быть со стороны воли — против насилия, со стороны разума — против предрассудов, со стороны науки — против изуверства, со стороны развивающихся народов — против отстающих правительств».

Мне кажется, что форма «прибавочных листов» возникла не случайно: это развитие уже существовавших приемов — рассылки отдельными оттисками статей «Полярной звезды» еще задолго до завершения книги в целом, а также допечатки прибавочных листов к началу и концу готового, альманаха — «в последний час» перед самым выходом².

Кроме новых явлений в русском общественном движении, а также достижений Вольной типографии, без которых «Колокол» не мог бы появиться, имелись к 1857 г. еще и большие, не до конца преодоленные трудности, которые также объясняют, почему «прибавочные листы» не стали самостоятельной газетой годом или двумя раньше.

Герцен, Чернецкий, затем Огарев выполняли почти всю работу по типографии. Поляки-наборщики не знали по-русски, в издания неминуемо попадали опечатки, на которые, между прочим, пенял во II-ой «Полярной звезде» С. Д. Полторацкий.

«Мы просим подумать о затруднении нового издания в типографии, в которой ни один человек не знает по-русски», — писал Герцен даже в 1858 г. (XIII, 550). Типография работала непрерывно, выпускала много, и ошибок, естественно, было «не меньше, как в петербургских и московских журналах» (XII, 318).

Герцен, очевидно, просил в октябре 1856 г. Н. А. Мельгунова найти (через М. П. Погодина) русского студента, который согласился бы выполнять работу наборщика, но Мельгунов советовал Герцену не рисковать, открывая свои тайны еще одному лицу³.

Русские работники в типографии — Н. П. Трубецкой, А. Гончаренко, М. С. Бейдеман и другие — появились только спустя несколько лет.

Однако, объясняя долгие промежутки времени между отдельными книгами «Полярной звезды» и «Голосов», Герцен не ссылался на возможности типографии. Еще опыт первых лет показывал, что небольшую брошюру или листовку можно было напечатать довольно быстро. Позже «Колокол» часто выходил до срока. Значит, главной проблемой была не типография, а корреспонденции и материалы из России, в частности книги и журналы.

В 1853–1855 гг. Герцен не имел возможности получать регулярно русские книги и журналы. 20 апреля 1854 г. он писал М. К. Рейхель: «Я достал за целый год „Москвитянина“ и „Современника“lt;…gt;.Я упивался и упиваюсь ими» (XXV, 171). Когда основой Вольной печати стали периодические издания, быстрое поступление свежих книг, журналов и газет стало необходимостью. Простая присылка их на адрес Вольной типографии из России уже была формой нелегальной корреспонденции.

Сообщая читателям, отчего «Полярная звезда», не сможет выходить так часто, как было обещано в «Объявлении» о ней, Герцен ссылался на разные «вещественные и невещественные препятствия», среди которых счел нужным упомянуть только «отсутствие легких книгопродавческих сношений между Англией и материком» (ПЗ, II, 271).

Отвечая на критику С. Д. Полторацкого, требовавшего, чтобы в «Полярной звезде» были «обозрения русской словесности», Герцен писал в апреле 1856 г.: «Вы слишком легким считаете выписывание русских книг и журналов из Англии, оно было всегда затруднительно lt;…gt;. Один ящик книг я жду с октября; новое издание Пушкина, заказанное мною 1 декабря прошлого года у Трюбнера и С°, было получено 12 апреля» (ПЗ, II, 253).

Как видим, вопрос о книгах Герцен считает настолько существенным, что определяет в зависимости от его разрешения важнейшие проблемы Вольного книгопечатания.

В статье «От издателя» в III-ей «Полярной звезде» (25 марта 1857 г.) Герцен, как бы подводя итог установившимся за 1856 г. связям, писал:

«На этот раз нам нельзя жаловаться на недостаток материалов. За 1856 год мы имели все замечательные периодические издания и газеты, все замечательные книги, вновь вышедшие или перепечатанные» (П3, III, стр. III).

Ясно, что улучшение положения с книгами и журналами также ускорило создание «Колокола». Однако и позже спрос издателей Вольной печати на книги опережал предложение.

При первом же случае, 4 июня 1857 г., Герцен пишет в Москву (через посредство Марии Федоровны Корш): «Мне необходимы книги, т. е. вновь выходящие, их можно было бы прямо посылать из Петербурга, но не теоретические, а книги о фактах — статистики, истории и пр. lt;…gt; Да вот еще — дайте, пожалуйста, совет, что надобно сделать, чтоб получать поаккуратнее журналы. Не лучше ли подписывать прямо в почтамте? Шнейдер и др. книгопродавцы посылают иногда месяца за три, выжидая оказии. Не забудьте дать совет» (XXVI, 96).

Эти строки были написаны непосредственно перед выходом 1-го номера «Колокола».

С появлением «Колокола» роль «Полярной звезды» и «Голосов из России» постепенно меняется.

«Ответом на потребность» назвал Герцен свой «Колокол». Потребность была понята правильно. Именно «Колокол», активный и действенный, как «Полярная звезда», впитывавший разнообразную информацию из России (как «Полярная звезда» и «Голоса») и выходивший часто, стал тем, что нужно было передовой России в то время. С 1857 г. газета становится основой деятельности Вольной типографии. Новые периодические издания «Под суд», «Общее вече» были уже дополнением к «Колоколу». (Начиная со 118-го номера (листа) «Колокола» от 1 января 1862 г. подзаголовок «прибавочные листы к „Полярной звезде“» отсутствует.)

Современники быстро поняли значение «Колокола». Посылая Герцену материалы о скандальном деле Зальцмана и Кочубея (появившиеся в 7-м листе «Колокола»), И. С. Тургенев писал Герцену 7 января 1858 г.: «Кстати, я надеюсь, что ты „Зальцмана“ поместишь в „Колоколе“, а не в „Полярной звезде“. В „Колоколе“ оно будет в 1000 раз действительнее»⁴. Герцен писал в 1861 г.: «Когда наш почтенный Николай наконец умер из патриотических побуждений, для того чтобы освободить Россию от чудовища, я немедленно начал издавать альманах „Полярная звезда“. Но настоящая, серьезная пропаганда — это газета „Колокол“» (XXVII, 171).

Формально рассуждая, в книге о корреспондентах «Полярной звезды» надо писать также и о корреспондентах «Колокола» — «прибавочных листов» к альманаху.

Но разве уместить, даже в нескольких толстых томах, рассказ о корреспондентах и тайной истории 245 номеров «Колокола», выходивших сначала один раз в месяц, затем два, а одно время еженедельно? «Колокол» — это целое море материалов: статей, заметок, слухов, откликов, дискуссий, публикаций, разоблачений, «смеси».

«„Колокол“, посвященный исключительно русским интересам, — писал Герцен, — будет звонить, чем бы ни был затронут: нелепым указом или глупым гонением раскольников, воровством сановников или невежеством сената. Смешное и преступное, злонамеренное и невежественное — все идет под „Колокол“» (XIII, 8).

Только за первые восемь месяцев издания газеты — в восьми ее первых номерах — использовано более 40 корреспонденций из России, т. е. в два с половиной раза больше, чем в «Полярной звезде» за три года, а в 25 первых номерах «Колокола» (июнь 1857 г. — октябрь 1858 г.) представлено свыше 130 корреспонденций (в том числе только 30 — меньше четверти — были помещены на страницах газеты «самостоятельно», в виде публикации присланного текста, и около 100 корреспонденций — в составе статей и заметок, написанных Герценом и Огаревым)⁵.

С появлением «сопутника» «Полярная звезда» не только не прекращается, но благодаря тому, что многие ее задачи «Колокол» взял на себя, претерпевает интересные превращения.

«Полярная звезда». Книга IV. Передовая:

«Освобождение крестьян.

Мы только потому не говорим в Полярной звезде о великом почине императора Александра II, что так много и радостно говорили об этом в Колоколе.

Не надобно забывать, что Колокол составляет именно прибавочные листы к Полярной звезде.

Да, наши пророчества сбылись, Россия двинулась вперед, и мы ждем с нетерпением времени, когда Полярная звезда погаснет при полном дневном свете и Колокол не будет слышен при громком говоре свободной русской речи дома.

Искандер

Путней, близ Лондона, 1 марта 1858».

Обычно — как мы видели — такие передовые Герцен писал, когда том был уже совсем готов.

Передовая сопровождается датой — 1 марта 1858 г., а помеченный тем же днем 10-й номер «Колокола» извещал читателей, что «IV книжка Полярной звезды поступила уже в продажу».

В конце 1857 г. ослабевшая и колеблющаяся власть объявила наконец о начале освобождения крестьян и приступила к трехлетней процедуре подготовки этого освобождения.

Издатели Вольной печати в ту пору полны таких надежд и иллюзий, что Огарев раскрывает свое инкогнито и открыто ставит свое имя под статьей в «Колоколе»⁶. Герцен же приветствует Александра II изречением римского императора Юлиана, признавшего перед смертью истинность учения Христа: «Ты победил, Галилеянин!»

Говоря об ошибках Герцена и его либеральных иллюзиях перед реформой, нельзя забывать, что он, как и Огарев, совсем не собирался прекращать тогда «Полярную звезду» и «Колокол». Они лишь «с нетерпением ждали того времени…». Одобрение действий Александра II всегда, в каждой «Полярной звезде» и каждом «Колоколе», соседствовало с такими статьями, которых царь никогда бы не пропустил.

Белинский сказал однажды, что не желает хвалить то, чего не имеет права ругать. Герцен и Огарев полагали, что могут похвалить российскую власть, ибо никто не в силах помешать им ее ругать.

Но о реформе, о волнующих последних событиях, как видно из передовой, будет отныне говорить «Колокол». «Полярная звезда» же сможет благодаря «Колоколу» полнее раскрывать свои темы и сюжеты.

В газете, как правило, более короткие, «быстрые» материалы. В альманахе — более длинные, неторопливые. В IV книге «Полярной звезды», например, помещено 21 произведение (в том числе 16 стихотворений).

В газете преобладали последние или во всяком случае недавние известия, отклики на «сегодняшний день».

В альманахе — больше былого. В IV книге оно представлено, между прочим, публикацией «Убиение царевича Алексея Петровича (письмо Александра Румянцева к Титову Дмитрию Ивановичу)», где описывалось со всеми подробностями, как, исполняя приказ Петра I, Румянцев, Бутурлин и Толстой удушили царевича Алексея⁷.

В газете преобладают политические темы — освобождение крестьян, злоупотребления властей, борьба различных общественных течений.

В альманахе больше места занимают художественно-политическая проза и поэзия Герцена, Огарева и других авторов.

Кроме восьми стихотворений Огарева («Воспоминание», «Nocturno», «Сушь и дождь», «Отступнице», «У моря», «Разлука», «Осенью», «Искандеру») в «Полярной звезде» снова было представлено творчество Александра Сергеевича Пушкина⁸, а в разделе «стихотворения неизвестных сочинителей» — по-видимому, И. В. Крюков («Декабристы») и М. А. Дмитриев («Кнут»)⁹. К сожалению, тайная история этих стихотворений не известна, а те корреспонденты, которые доставили их в Лондон, ничем себя не обнаружили.

Наконец, основное место в литературной части альманаха, как всегда, занимают «Былое и думы». Пользуясь смягчением обстановки в стране, Герцен напечатал, между прочим, те главы, которые прежде не решился бы: из III части («Москва после второй ссылки. 1842–47») — об отношениях и разногласиях с Грановским и другими друзьями перед отъездом, о «наших» и «не наших» (т. е. московском кружке и славянофилах).

Общее воодушевление и ожидание реформ в России как будто объединяло различные оппозиционные течения. Описав без прикрас споры, даже вражду, своей партии со славянофилами в 40-е годы, Герцен с теплотой, уважением и грустью нарисовал, между прочим, портреты «не наших» — Константина Аксакова, Киреевских, Хомякова. Эти портреты были обнародованы в 1858 г. не случайно.

Примерно треть IV «Полярной звезды» занимали «Судебные сцены» под названием «Присутственный день уголовной палаты» (ПЗ, IV, 9–106).

О содержании и характере сцен начинавшее их предисловие «От издателя» говорило следующее (ПЗ, IV, 8):

«„Судебные сцены“ были нам присланы два раза, оба раза с другими рукописями, напечатанными в четырех книжках „Русских голосов“. Мы медлили в издании этого превосходного, произведения, во-первых, потому, что такое сочинение составляет значительную литературную собственность; во-вторых, думая, что при новом порядке вещей „Судебные сцены“ могут быть напечатаны в России; но кажется, что романтические преследования взяток и бесправия так далеко не идут.

Через два года мы решаемся их печатать, извиняясь в самовольном поступке перед неизвестным автором. Нам было бы очень больно, если 6 он был этим недоволен.

Голосам из России мы не могли уступить такую пьесу, мы ее, как почетного гостя, сажаем на первое место — в наш красный угол.

И — Р lt;Искандерgt;

Лондон, 1 декабря 1857 г.»

Большинство читателей заключали из этого предисловия, что, во-первых, Герцен не знает, кто автор «Судебных сцен», а во-вторых, что Герцен очень высоко ставит этого неизвестного автора, — настолько высоко, что отделяет его рукопись от тех материалов Чичерина, Кавелина и Мельгунова, что печатались в «Голосах из России» и где порою выражалось недовольство направлением «Полярной звезды»:

«Голоса из России» — необходимое издание, а «Полярная звезда» — «красный угол».

На самом деле Герцену действительно нравились «Судебные сцены», но еще больше он желал сказать публично максимум приятных слов их автору, имя которого в Лондоне знали отлично. Автором был известный славянофил — Иван Сергеевич Аксаков.

Аксаков, прочитав предисловие Герцена, отвечал: «Благодарю вас за отзыв в „Полярной звезде“. Он так искусно написан, что мне до сих пор никаких запросов не было»¹⁰.

К этому времени отношения Герцена с одним из славянофильских лидеров уже имели длительную историю. К середине 50-х годов Герцен решительно не замечал особого преимущества западнических воззрений (которые исповедовал московский кружок) перед славянофильскими. Как мы видели в первой главе, за такое еретическое воззрение ему доставалось от Грановского и других московских друзей. Теоретические споры «допетровская Русь или Запад?» казались Герцену не таким вопросом, который может теперь соединять или разделять людей. Таким вопросом он считал отношение к крестьянскому делу, демократическим реформам, освобождению человеческой личности. Определенная группа славянофилов — Иван Аксаков прежде всего — высказывалась за освобождение крестьян с землею даже громче и решительнее, чем их «антиподы» — западники. Славянофильские проекты освобождения крестьян (Кошелев, Аксаков, Самарин), предложенные в те годы, оставаясь в рамках либерализма, были радикальнее многих западнических проектов…

Наблюдая Россию и Запад, Герцен, как известно, создает оригинальную теорию русского общинного социализма. Крестьянская община, максимальная децентрализация и демократизация, максимальные права личности — вот чего хотели Герцен и Огарев.

Славянофилы никогда не заходят в мыслях так далеко, как издатели «Колокола» и «Полярной звезды». Но, пугаясь мысли о социализме, они чрезвычайно интересовались крестьянской общиной; настаивая на сохранении монархии, толковали об общинных, земских свободах и децентрализации.

Правое крыло славянофильства (Н. Крылов, Т. Филиппов) Герцен критиковал как вражеское — резко, до издевательства. Критиковал их и в «Полярной звезде», и в «Колоколе» за елейные религиозно-верноподданнические воззрения¹¹. Однако с неменьшей остротой Герцен атаковал позже Чичерина и других умеренных западников, выступавших за централизацию, идеализировавших европейский буржуазный прогресс. В конце концов, спустя несколько лет, Герцен и Огарев решительно разойдутся со всеми главными либеральными деятелями. Но при этом заметим все же, что с западниками отношения были испорчены и разорваны раньше и резче, чем с Аксаковым и другими славянофилами.

Однако в период IV-ой «Полярной звезды» до разрыва было еще далеко.

Взаимоотношения Герцена с И. С. Аксаковым и некоторыми другими славянофилами в 1857–1858 гг. мы разберем довольно подробно не только потому, что они касаются «Судебных сцен» в IV-ой «Полярной звезде», но и для иллюстрации тайных, конспиративных путей и связей, которыми пользовались в то время Герцен, Огарев и их корреспонденты.

Иван Аксаков прибыл в Лондон в августе 1857 г. 20 августа Герцен писал Мальвиде Мейзенбуг: «Наиболее интересное лицо — сын Аксакова (брат ярого славянофила), человек большого таланта, сам немного славянофил, человек с практической жилкой и принципиальностью. Он сказал, что влияние наших изданий огромно, что мир чиновников их ненавидит и боится, но что вся молодежь не желает ничего признавать, кроме „Колокола“ и „Полярной звезды“» (XXVI, 114).

Во время встречи Герцен и Аксаков, очевидно, договорились о переписке. Однако Аксаков, за которым правительство издавна вело наблюдение, соблюдал большую осторожность. Все его письма Герцену были посланы с оказией. Так же поступал и Герцен. Кроме И. С. Аксакова в контакте с Герценом в 1857–1861 гг. находятся и другие видные славянофилы — Ю. Ф. Самарин, А. И. Кошелев, В. А. Черкасский, П. И. Бартенев.

В корреспондентах-славянофилах Герцен приобретал еще один довольно ценный источник информации многие факты, сообщенные ими, попадают на страницы Вольной печати. Еще одна группа русских либералов отныне «работала» на демократическую печать. В этом завоевании заключался несомненный успех Вольной русской прессы.

Первой славянофильской корреспонденцией были как раз «Судебные сцены», которые действительно впервые попали в Лондон вместе с рукописями для «Голосов из России», благодаря Мельгунову, еще осенью 1856 г.¹².

При встрече с Герценом в августе 1857 г. Аксаков, очевидно, дал согласие на печатание «Судебных сцен» в «Полярной звезде». Вскоре после возвращения в Россию, 16/28 октября 1857 г., он отправляет Герцену первое письмо. Оно было напечатано через 26 лет в газете «Вольное слово» (издание М. Драгоманова на русском языке в Женеве) с небольшими, но для нас важными купюрами¹³. Письмо Аксакова было как бы продолжением лондонских бесед (начиналось со слов: «Уже из Москвы пишу Вам, любезнейший Александр Иванович»).

«Пишу с оказией, — сообщал Аксаков, — с которой послал Вам остальные №№ „Молвы“¹⁴, впрочем, только те, в которых помещены передовые статьи брата…» (предыдущие номера Аксаков, очевидно, отправил по почте из-за границы). «„Мову“ я получил как-то два раза по почте», — писал Герцен Аксакову 13 января 1858 г. (XXVI, 155).

Кому же из своих Аксаков доверяет столь ответственную посылку (письмо и несколько журналов для Герцена)? Думаю, что известному славянофилу князю Владимиру Александровичу Черкасскому.

Последний выехал за границу в октябре 1857 г. (10–16 сентября «Ведомости московской городской полиции» извещали о его отъезде «в Германию, Италию и Францию») и уже 21 ноября писал А. И. Кошелеву из Базеля. В этом письме В. А. Черкасский, между прочим, сообщал, что Аксакова «видел перед отъездом»¹⁵. Заметим, что, как будет видно из дальнейшего, именно Черкасский повез в начале 1858 г. ответное письмо Герцена Аксакову.

Трудно в деталях проследить всю историю доставки аксаковского письма Герцену. Насколько можно судить по переписке В. А. Черкасского, из Базеля он собирался в Рим, однако 2 февраля 1858 г. писал оттуда А. И. Кошелеву¹⁶: «Не отвечал Вам на Ваши два письма, из коих первое нашел в Риме, куда я опоздал ужасно, а второе получил дней десять тому назад. Причин этому весьма много, хороших и в особенности худых».

Что задержало в пути Черкасского (не поездка ли в Лондон?) и что он имеет в виду под «хорошими и худыми причинами» — судить трудно. Не исключено, что Черкасский отправил письмо Аксакова и номера «Молвы» через какое-либо третье лицо или по почте из Германии.

Во всяком случае Герцен получил октябрьское послание И. С. Аксакова в конце ноября — начале декабря 1857 г., ибо использовал присланный в нем разоблачительный материал в статье «La regata перед окнами Зимнего дворца» в № 6 «Колокола» (декабрь 1857 г. см. XIII, 90–91).

Получив письмо, Герцен с ответом не торопился и, не желая подвергать корреспондента опасности, дожидался оказии. Между тем И. С. Аксакову представился случай отправить в Лондон новое послание, которое не сохранилось.

Герцен отвечал 13 января 1858 г., как видно, сразу на оба письма Аксакова. Однако еще прежде Аксакову была отправлена из Лондона посылка через берлинского издателя Шнейдера, о получении которой Герцен спрашивал в своем письме (XXVI, 155). По-видимому, в посылке находились новые издания Вольной типографии.

«Дружески благодарю Вас за письмецо, доставленное дамой и ее мужем», — писал Герцен (XXVI, 154). О появлении новых русских и дамы, «которая в прошлом была очень красива», Герцен извещал Мальвиду Мейзенбуг еще 11 января (там же). «Дама и ее муж» — это скорее всего чета Каншиных¹⁷: во-первых, как видно из переписки Герцена с Д. В. Каншиным, последний передавал и в 1858 г. и в 1859 г. поручения Герцена Аксакову (см. XXVI, 182–183, 273–275). Во-вторых, Герцен 7 июня 1859 г. писал Каншину в Москву как человеку, с которым уже встречался прежде (см. XXVI, 182–183). В-третьих, в свое первое посещение Каншин, без сомнения, явился к Герцену с женой. «Вы с супругой или один?» — спрашивал Герцен во время нового появления Каншина в Лондоне в июне 1859 г. (XXVI, 273).

Письмо И. С. Аксакова, переданное Каншиным, не сохранилось. Однако, судя по ответному посланию Герцена от 13 января 1858 г., можно приблизительно восстановить его содержание.

Аксаков писал под впечатлением рескриптов Александра II, с которых началась подготовка крестьянской реформы. В письме Аксакова был очевидно, совет похвалить Александра II. «Совет Ваш насчет Александра Николаевича исполню тем больше, что он согласен с моим искренним убеждением», — отвечал Герцен (XXVI, 155). Видимо, Герцен говорит здесь о своей статье «Через три года» в № 9 «Колокола» и о предисловии к IV-ой «Полярной звезде».

Аксаков сообщал также о неудачной попытке основать новый журнал и, очевидно, намекал на свои разногласия с другим, более умеренным славянофильским лидером А. И. Кошелевым («отчего Вы не можете сладить с другими? Оттого, что в сущности не делите их воззрений», — отвечал Герцен (XXVI, 154).

Наконец, Аксаков критиковал отдельные места «Колокола». «За что вы мне намылили голову по религиозной части?» — спрашивал Герцен и тут же давал отповедь этой попытке спасти духовенство от ударов его газеты (XXVI, 154–155).

B целом второе письмо Аксакова понравилось Герцену и Огареву и еще более укрепило их блок с левыми славянофилами. «Ваши строки, — писал Герцен, — как всегда, дышат силой и так проникнуты любовью и негодованием, что мы всегда перечитываем их несколько раз…» В то же время Герцен не перестает полемизировать с Аксаковым по некоторым вопросам. Он подчеркивает, что отделяет левую группу славянофилов, представляемую И. С. Аксаковым, от более умеренных — Кошелева, Самарина и тем более В. Григорьева, Н. Крылова, Т. Филиппова («славяномердов»).

Письмо Герцена от 13 января 1858 г. было отослано позже. В конце письма Герцен поставил вторую дату — 1 февраля (XXVI, 155).

Однако в начале следующего послания — от 26 февраля 1858 г. — Герцен пишет: «Письмо мое прождало нашего знакомого около двух месяцев — с тех пор много новых событий…» (XXVI, 161). Речь идет все о том же письме от 13 января — 1 февраля, которое так и не было отослано. Напрасно прождав оказии около двух месяцев, Герцен вместе с новым письмом отправил и второе. По-видимому, «наш знакомый», которого пришлось дожидаться более двух месяцев, был все тот же В. А. Черкасский.

Несколько месяцев спустя, 26 августа 1858 г., П. И. Бартенев, молодой историк, близкий к славянофильским кругам, писал из Бонна Е. А. Черкасской (жене В. А. Черкасского): «Поклонитесь от меня князю. Скажите ему, что в Лондоне мне чрезвычайно хвалили усердие, с которым он ходил слушать процесс Бернара и оставил там по себе самое выгодное впечатление»¹⁸. Легко догадаться, что речь идет о «выгодном впечатлении» Герцена и Огарева.

Процесс Бернара¹⁹ происходил в Лондоне в начале марта 1858 г. Примерно в те же дни было написано второе письмо Герцена Аксакову, отосланное с «нашим знакомым», и вышла в свет IV-ая «Полярная звезда».

28 марта 1858 г. В. А. Черкасский был уже в Париже. по пути домой, и писал А. И. Кошелеву, что 16 апреля надеется быть в Москве. Проезжая Берлин, Черкасский, по-видимому, захватил у Ф. Шнейдера посылку, дожидавшуюся Аксакова.

О том, что это была за посылка, мы узнаем из следующего письма Аксакова Герцену: «Ч. доставил мне от Шнейдера 10 экземпляров „Полярной звезды“. Остальных покуда нет возможности доставить в Россию иначе как по частям»²⁰.

«Ч.» — очевидно, В. А. Черкасский²¹.

Таким образом, только в апреле 1858 г. Аксаков получил январские и февральские письма Герцена и «Полярную звезду» со своей пьесой.

Таковы были связи и пути между Лондоном и Москвой в начале 1858 г. Как видно из этого эпизода, даже такие умеренные либералы, как князь Черкасский, помогали в то время доставке и распространению Вольной русской печати. Это было отражением сложной, противоречивой обстановки первого периода подготовки крестьянской реформы.

Вскоре отношения лондонских революционеров с Черкасским были разорваны из-за его нашумевшего выступления в защиту телесных наказаний²². Однако связи Аксакова и некоторых других крупных славянофильских деятелей с Герценом продолжались вплоть до 1863 г. Весной и летом 1858 г. развертывание событийв стране заставило и более умеренных «славян» — Ю. Самарина и А. Кошелева — установить контакты с лондонской Вольной печатью и выступить на страницах «Колокола»²³.

Цензурное разрешение каждого журнала в нем же и печаталось. Поэтому нетрудно узнать, что 2-я книжка «Русской беседы» была разрешена 17 мая 1858 г. Таким образом, письмо Аксакова было написано в первой половине мая. Оно было, видимо, отправлено с Петром Ивановичем Бартеневым.

Об историке и литературоведе, будущем издателе «Русского архива» П. И. Бартеневе известно, что в 1858 г. он доставил Герцену мемуары императрицы Екатерины II²⁴.

Я попытался, насколько это возможно, подробнее выяснить обстоятельства путешествия П. И. Бартенева в Лондон. По своим воззрениям и личным связям молодой ученый П. И. Бартенев принадлежал в это время к славянофильским кругам. Он входил в редакцию «Русской беседы», находился в дружеской переписке с И. С. Аксаковым, В. А. Черкасским, А. И. Кошелевым.

Сообщение об отъезде П. И. Бартенева «в Германию, Францию и Англию» впервые появилось в «Ведомостях московской городской полиции» 9 апреля 1858 г.²⁵. Однако только 28 апреля он был уволен в отставку, а 28 мая уехал из Москвы за границу²⁶.

П. И. Бартенев вез Герцену список тщательно оберегаемых властью мемуаров Екатерины, а также последние московские и петербургские новости и ряд писем, в том числе третье письмо И. С. Аксакова к Герцену. Это доказывается не только совпадением даты письма Аксакова и отъезда Бартенева (май 1858 г.), не только известным фактом их дружеских связей, но и свидетельством самого Герцена в письме И. С. Аксакову от 8 ноября 1858 г. Это было первое письмо Герцена к Аксакову после длительного (с конца февраля 1858 г.) перерыва. Герцен начинал его словами: «Любезнейший Иван Сергеевич, здравствуйте, после долгого молчания» (XXVI, 220). В письме Герцен говорит о разных событиях, происшедших «за несколько месяцев», и между прочим извещает: «Пишу к вам ответ с тем же общим знакомым, с которым вы мне прислали письмо от молодого человека. Поблагодарите его горячо, от всей души — его письмо доставило нам радостную минуту середь бурных вестей. Вы непременно передайте ему или им это lt;…gt;. Я собирался писать длинное письмо lt;к Ю. Ф. Самаринуgt;, а теперь П. И. меня взял врасплох и я решился только написать вам» (там же).

На основании этого отрывка можно сделать ряд заключений.

1. Какой-то общий знакомый Герцена и Аксакова дважды за короткий срок посетил Лондон: сначала привез «письмо от молодого человека» (и, очевидно, письмо от самого И. С. Аксакова), затем уехал, обещав вернуться за письмами в Россию, но вернулся даже раньше, чем Герцен ожидал («взял врасплох»).

2. Инициалы общего знакомого — «П. И.».

3. И. С. Аксаков и «П. И.» связаны с каким-то «молодым человеком» или кружком молодежи, сочувствовавшим деятельности Герцена.

«Общий знакомый», «П. И.» — это, очевидно, Петр Иванович Бартенев. Именно Бартенев летом и осенью 1858 г. дважды посетил Лондон. (Кстати, среди окружения И. С. Аксакова не было других людей с такими инициалами.)

После путешествия по Германии в июне — июле 1858 г. Бартенев отправился в Лондон, видимо, в начале августа 1858 г. «Поездка в Лондон, — писал он Е. А. Черкасской 26 августа 1858 г., - разом перенесла меня в новый мир. Я пробыл там всего пятеро суток, но увидал больше и провел эти дни лучше, чем во все прежнее время путешествия»²⁷.

Тогда же он передал мемуары Екатерины II и письма. «Когда записки императрицы были напечатаны, — вспоминает Н. А. Тучкова-Огарева²⁸, - NN lt;Бартеневgt; был уже в Германии, и никто не узнал о его поездке в Лондон. Из Германии он писал Герцену, что желал бы перевести записки эти на русский язык. Герцен с радостью выслал ему один экземпляр, а через месяц перевод был напечатан Чернецким». Судя по переписке П. И. Бартенева, сентябрь и октябрь 1858 г. он провел в Германии, Бельгии, в начале ноября был в Париже, затем отправился на родину, куда прибыл в декабре 1858 г.²⁹. Почти не вызывает сомнений, что он из Парижа в начале ноября снова заехал в Лондон, чтобы взять письма Герцена. Остается невыясненным, однако, кто был тот «молодой человек» или «молодые люди», письму которых (переданному П. И. Бартеневым по поручению И. С. Аксакова) так радовался Герцен.

Находясь в Европе, П. И. Бартенев выполнил также ряд поручений Аксакова и по распространению славянофильских изданий. В частности, Бартенев договаривался с берлинской фирмой Шнейдера и лейпцигской фирмой Вагнера о возможности пересылать русские издания за границу и получать оттуда книги, интересующие Аксакова и его друзей. Шнейдер, Трюбнер, Франк и другие крупные книгоиздательские фирмы продолжали играть первостепенную роль при установлении связей Вольной печати с Россией.

Конспиративные отношения Аксаковым, Бартеневым и другими славянофилами лишь эпизод, однако типичный эпизод из истории тайных корреспондентов «Полярной звезды» и «Колокола». К этому времени сложилась уже целая система конспиративных взаимоотношений лондонской типографии с Москвой, Петербургом и другими российскими центрами.

Корреспондент, живущий в России, имел следующие возможности послать необходимый материал Герцену.

Оказия. Очевидно, наиболее надежная форма. Большинство известных нам писем и посылок из России были вручены какому-либо лицу, отправлявшемуся за границу. За границей это письмо либо прямо доставлялось в Лондон, либо из «безопасного пункта» отправлялось в Англию по почте.

Прямое отправление корреспонденции из России. Случалось, что друзья не имели времени ждать оказии для передачи чрезвычайно важного сообщения. Например, предупреждения о готовящемся нападении на Герцена в октябре 1857 г. и осенью 1861 г. были посланы из Петербурга прямо в Лондон по надежному адресу Ротшильда. Писали из России и на другие герценовские адреса, хотя это было более рискованно.

Отправление посылки или письма какому-либо лицу, постоянно или долго живущему за границей, с тем, чтобы оно в свою очередь переслало корреспонденцию Герцену. Так, многие писали в Лондон через Н. А. Мельгунова, И. С. Тургенева, М. К. Рейхель.

Для конца 50-х годов мы находим девять основных адресов, на которые поступала почта Герцена и Огарева.

1. Лондонская квартира Герцена: 1853–1856 гг. в Лондоне и Ричмонде, с 1856 по 1858 г. — по адресу Putпеу, Laurel house. Прямо из России по такому адресу писать было, конечно, безумием. Из-за границы после начала преследований «Колокола» — несколько рискованно. Однако главные заграничные корреспонденты — М. К. Рейхель, И. С. Тургенев, Н. А. Мельгунов — писали именно по этому адресу. Последний, впрочем, испуганный запретами печати Герцена в Германии и Франции, писал летом 1857 г. несколько раз на имя Н. П. Огарева, не потерявшего еще к тому времени русского подданства. Чтобы не привлекать внимания полиции, М. К. Рейхель иногда пересылала пакеты для Герцена на имя Н. А. Тучковой-Огаревой или М. Мейзенбуг.

2. Адрес лондонского отделения банка Ротшильда, где хранились капиталы Герцена (London, care of Rotshild, st. Swithin's lane, city). Понятно, письма и посылки на адрес Ротшильда пользовались большей неприкосновенностью и не вскрывались ни русской, ни какой-либо другой полицией. При этом ряд известных нам писем и пакетов шел к Ротшильду на имя немецкого революционера Шурца, учителя детей Герцена Доманже, на адрес «m-lle Olga» (дочь Герцена) и других. Это был адрес, известный особенно близким, своим. Герцен считал его самым надежным и безопасным и рекомендовал неоднократно московским друзьям в период их сомнений и страхов.

3. Адрес Вольной русской типографии (с 1857 до 1860 г. — 2, Judd street, Brunswick square). Письма, приходившие сюда, попадали к верному помощнику Герцена и Огарева Людвигу Чернецкому. Этот адрес печатался под заголовком каждого «Колокола» и других изданий Герцена и был как бы официальным, всенародно объявленным адресом Герцена (вместе с адресами Трюбнера и Тхоржевского). Именно Чернецкий получил и принес Герцену накануне нового 1856 г. письмо «молодых людей», одну из первых корреспонденций с родины. Герцен зачастую пользовался адресом Чернецкого как «домашним», так как его собственный адрес (в Путнее) был загородным и корреспонденция доставлялась туда с некоторой задержкой. II декабря 1856 г. он писал М. Мейзенбуг: «Вы можете по-прежнему писать Чернецкому: 82, Judd street, Brunswick square (т. e. на типографию)» (XXVI, 53).

4. Адрес книготорговца и издателя герценовской литературы Николая Трюбнера (60, Paternoster row), также помещавшийся на каждом экземпляре «Колокола» и «Полярной звезды» и объявленный впервые в листовке 1854 г. «Русская типография в Лондоне» (XII, 238). По этому адресу часто шла корреспонденция не только из-за границы, но и из России. 19 марта 1857 г. Герцен писал М. К. Рейхель: «Для нашей русской пропаганды здесь lt;в Лондонеgt;теперь потому уже лучше, что все адресуются к Трюбнеру» (XXVI, 82). Летом 1858 г. Трюбнер получил для Герцена «кучку славянофильских посылок из Москвы» (XXVI, 198). В книжную лавку Трюбнера (и Тхоржевского) заходили посетители из России, просили сообщить о своем прибытии Герцену и получали приглашение на определенный день. На адрес Трюбнера в конце концов приходили материалы для Герцена, поступавшие на имя других книготорговцев (Франка, Шнейдера и др.). Вообще Герцен ценил адрес фирмы Трюбнера как исключительно удобный для получения и отправления значительных материалов по проторенным деловым каналам. Одному из москвичей, Е. Коршу, Герцен сообщал через Рейхель: «Ревю свое lt;журнал Корша „Атеней“gt; они очень могут посылать в Лондон на имя Trubner and С, Paternoster row, City, 12, London — а я уж получу от него. Это совершенно безопасно» (XXV, 327). Однако, когда осенью 1857 г. один из сотрудников Трюбнера, Генрих Михаловский, был разоблачен как агент III отделения, Герцен писал М. К. Рейхель: «Говорите всем русским, чтоб адресовались в типографию к Чернецкому — это гораздо вернее, и рукописи посылали бы так же. Адрес на всякой книжке найдут…» (XXVI, 133). Тем не менее адрес Трюбнера оставался одним из самых важных адресов для русских корреспондентов в течение всей истории Вольной типографии.

5. Адрес книжной лавки Станислава Тхоржевского, неизменного помощника Герцена, — 39, Rupert street, Haymarket — также был обозначен на каждом экземпляре «Колокола». Его лавка была явочным адресом для желавших посетить Герцена.

6. В Париже Герцен располагал, как известно, адресом книготорговца и издателя Франка. Судя по переписке Герцена, многие русские, попадавшие в Париж, пользовались услугами конторы Франка на Rue Richelieu, № 67. Каналом Франк — Трюбнер — Герцен как наиболее надежным и дешёвым пользовались Н. А. Мельгунов, И. С. Тургенев и другие.

7. Берлинскому книготорговцу и издателю Фердинанду (Фреду) Шнейдеру, как можно судить, Герцен оказывал большое доверие. Его адрес — Берлин, Unter den Linden, 19 — использовался, по-видимому, очень широко. В апреле 1856 г. по пути в Лондон Н. П. Огарев встретился со Шнейдером, с которым был знаком и прежде. 2 апреля он сообщал А. А. Тучкову и Н. М. Сатину: «Из знакомых нашел только Шнейдера, бывшего commis в шредеровской книжной лавке, а теперь самого имеющего книжную лавку и издающего „Le messager de Berlin“ с вчерашнего дня»³⁰. Герцен получал многие русские журналы через Шнейдера и огорчался, что последнему приходится долго дожидаться оказии для пересылки этих журналов в Лондон (см. XXVI, 96). Не случайно, конечно, П. В. Долгоруков в 1858 г. говорил об «изданиях Герцена и Шнейдера»³¹. Через Шнейдера, как отмечалось, Герцен послал в конце 1857 г. посылку И. С. Аксакову и вел другие операции с Россией. 7 июля 1857 г. Герцен просил М. К. Рейхель переслать ему русские издания «Капризов и раздумий» и «Кто виноват?» через Шнейдера (XXVI, 104). «Что касается до книг, — писал Герцен М. К. Рейхель еще в августе 1856 г., - самое легкое средство — отдать в книжную лавку Шнейдера в Берлине для пересылки Трюбнеру в Лондон и для передачи А. Герцену» (XXVI, 18).

8. Адресом гамбургской фирмы «Гофман и Кампе» мы ограничим список Дружественных книготорговцев, хотя не исключены эпизодические передачи русских материалов Герцену через Герарда Брокгауза и Вагнера в Саксонии, Висконти в Ницце и другие фирмы, торговавшие русскими книгами. Вообще следует отметить, что Герцен великолепно использовал для нужд революционной пропаганды систему частнокапиталистических торговых связей, неприкосновенность «священной» буржуазной собственности.

9. Мария Каспаровна Рейхель — постоянная и верная помощница и хозяйка «штаб-квартиры» в Париже и Дрездене.

Герцен вначале был огорчен переездом Рейхелей в Дрезден. Однако в дальнейшем оказалось, что для дела Вольной печати этот переезд оказался очень полезным. Дрезден находился вблизи русской границы, на пути из России в Европу, и типография имела, таким образом, надежный форпост на важном для нее пути: Лондон — Париж — Берлин — Дрезден — Россия…

Кроме этих девяти основных постоянных адресов имелись еще временные и второстепенные. Некоторые корреспонденции шли на временные заграничные адреса И. С. Тургенева, Н. А. Мельгунова,П. В. Анненкова. Все это были не раз проверенные и испытанные каналы. Русские власти, понятно, знали об адресах Трюбнера, Чернецкого, Тхоржевского, Франка, Шнейдера. Однако все главные адреса Герцена были вне опасности. Вся корреспонденция (за редкими исключениями) достигала Лондона без помех.

Это объясняется не только выбором адресов, но и разными практическими мерами, к которым прибегали редакторы и корреспонденты Вольной печати.

Суммируем имеющиеся у нас сведения о конспиративных приемах помощников и корреспондентов Герцена. Письма приходили в Лондон часто без всякого упоминания на конверте и в тексте имени Герцена, дабы не привлекать внимания российских и западноевропейских «цензоров». Так, москвичи часто называли Герцена «Эмилией».

А. И. Герцен, М. К. Рейхель, Н. А. Мельгунов, И. С. Тургенев даже в своей заграничной переписке, как правило, воздерживались от полного написания имени — О. (вместо Н. Орлова), Ч. (вместо Черкасского), «Венский» или «mixt — pickle» (вместо Пикулина). Характерно, что М. К. Рейхель в своей обширной и весьма доверительной переписке с Е. С. Некрасовой и М. Е. Корш в начале XX в. и в своих воспоминаниях, также появившихся через полвека после «Колокола», хотя и пишет о Герцене очень много и тепло, но ни словом не упоминает о своей роли в передаче огромного числа корреспонденций и не называет почти никаких имен.

Герцен, Огарев и их корреспонденты не называют лишних дат. Получив еще в мае 1858 г. сообщение о том, что на обеде в русском посольстве в Париже присутствовал убийца Пушкина Дантес, Герцен был чрезвычайно возмущен, но лишь через четыре месяца обнародовал этот факт в «Колоколе». Опубликовав такую новость слишком скоро, он обнаружил бы, что получил ее от одного из участников обеда (И. С. Тургенева).

О получении мемуаров Екатерины II было нарочито сообщено только в середине сентября 1858 г., хотя они были получены еще в начале августа. Этот маневр имел целью замаскировать роль П. И. Бартенева.

На страницах «Полярной звезды» и «Колокола» Герцен и Огарев вели конспиративный разговор со своими корреспондентами, до смысла которого III отделение никогда не могло добраться. Характерными для Вольной печати были такие извещения: «Письма получены», «Путь, избранный автором, совершенно верен» и т. п. Герцен часто называл своих корреспондентов «неизвестными», «анонимными» — даже и тогда, когда хорошо знал, кто автор послания. В иных же случаях Герцен намекал на то, что догадывается — кто автор.

Практика показала, что наиболее верной и безопасной формой почтовых отправлений являлась посылка нефранкированных писем (т. е. писем с доплатой на месте), в доставке которых была особенно заинтересована сама почта.

«А Вы так „Колокол“-то и не получили — вот вам и Германия, — писал Герцен М. К. Рейхель 17 июля 1857 г., - хотите, я пришлю, нарочно не франкируя?» (XXVI, 105). Однако в тех случаях, когда Герцен не видел угрозы почтовых изъятий, он напоминал своим постоянным корреспондентам, чтобы они не забывали франкировать. 4 января 1855 г. он писал М. К. Рейхель: «Благоволите франкировать письмо, ибо с 1 января новый закон, за франкированное платится 4 пенса, за нефранкированное — 1 шиллинг», т. е. втрое больше (XXV, 224).

Создатели Вольной печати принимали меры против возможных провокаций со стороны русского и европейских правительств — использования фальшивой корреспонденции во вред настоящим корреспондентам.

Поэтому Герцен так тщательно подчеркивал, что нисколько не отвечает «за вещи русские без моей подписи» (XXV, 323). Позже он поместил в «Колоколе» призыв к корреспондентам — предупреждать издателей «Колокола» письмами о предстоящей присылке материалов. Издатели «Колокола» просили также не передавать рукописей «с гарсонами или дворниками, а приносить самим» (см. XIV, 366).

В то же время Герцен просил М. К. Рейхель и других своих корреспондентов сколько-нибудь значительные (по размеру и весу) материалы посылать sous bande (бандеролью) или — еще лучше — не доверять почте ввиду ненадежности и дороговизны пересылки.

Когда Герцен переслал в Дрезден часть своих записок и другие материалы, с Рейхелей взяли очень большую сумму доплаты. 6 декабря 1857 г. Герцен им писал: «Досадно, что с вас слупили такую барку денег lt;…gt;, впредь этого не будет, а если они lt;почтаgt;опять потребуют, не берите. Я все могу пересылать через книгопродавца. Чтобы вас утешить, скажу вам, что Краевский из Петербурга прислал старые журналы и за провоз взяли до границы 40 руб. сер. да здесь 2 фунта10 shlt;шиллинговgt;,т. е. 200фр. Это очень забавно». Вообще сто лет назад единая почтовая система в Европе еще далеко не установилась. Кроме полицейских нарушений почтовой тайны существовали и разнообразные, чисто почтовые злоупотребления. 13 ноября 1856 г. Герцен писал И. С. Тургеневу: «Здесь в Англии на почте не читают, но беспорядки в ценах, знай вперед, что если попросят прибавки — это плутовство» (XXVI, 49). Герцен неоднократно — и в письмах, и публично — вел борьбу с этими злоупотреблениями. Это была борьба за обеспечение путей для корреспонденции. После пропажи нескольких писем и посылок, отосланных в Дрезден, Герцен пишет М. К. Рейхель 6 декабря 1857 г.: «Вы, однако, покажите зубы вашему почтамту — как они смеют ревизовать английскую почту…» (XXVI, 142).

При этом Герцен и его корреспонденты пробуют разные способы почтовых пересылок, выбирают лучшие, следят за почтовыми новшествами. Как только в употребление вошли посылки в виде ящиков, И. С. Тургенев, находившийся в Париже, воспользовался этим. 8 ноября 1856 г. Герцен отвечал: «Фета — в ящике — я получил. Этот новый образ посылки мне нравится, только ящик советую брать свинцовый» (XXVI, 47).

В целом корреспондентские связи Герцена были хорошо ограждены системой адресов и применяемой конспирацией. Герцен все время советовался о необходимых мерах «маскировки» с Огаревым, Тургеневым, Мельгуновым, призывал к умелой конспирации на страницах своих изданий.

Так выглядели подпольные пути и связи, соединявшие Вольную типографию с родиной.

Многие конспиративные приемы Вольной печати могут показаться наивными. Однако для своего времени они были весьма совершенны и вполне обеспечивали успех. Характерно, что власти так и не смогли догадаться о роли М. К. Рейхель и ее дрезденской «штаб-квартиры». Российская тайная полиция не знала о нелегальной деятельности Н. П. Огарева в течение двух лет (1856–1858), пока он сам не открыл ее в 9-м номере «Колокола». Лишь после этого ему было приказано вернуться в Россию, и только в 1860 г. он был объявлен вне закона. Ни одного дела правительство не смогло завести, анализируя материалы «Полярной звезды», «Колокола» и других изданий. Власти имели также крайне туманное представление о путях и связях Герцена, его корреспондентов. Феодальный государственный аппарат был еще не приспособлен к новому этапу революционной борьбы XIX в.

Слабость правительства усиливалась и наличием «кризиса верхов», робостью, шатаниями властей при осуществлении их политического курса. Известна полулегендарная версия о том, что Александр II бросил в огонь список корреспондентов Герцена, представленный ему шефом жандармов В. А. Долгоруковым. Независимо от того, имел или не имел место в действительности этот факт, можно констатировать определенную растерянность, неуверенность властей. До 1861–1862 гг. они боялись, например, предпринимать широкие преследования корреспондентов Вольной печати. Так, III отделение пользовалось услугами шпиона Михаловского и вместе с тем не начало следствия ни против одного из лиц, объявленных московским генерал-губернатором Закревским корреспондентами Герцена.

По приказу Александра II в 1858 г. были арестованы и высланы корреспонденты Герцена Г. И. Миклашевский и Ю. Н. Голицын³². Но с другой стороны, многочисленные агентурные сведения, собранные в ту пору и хранящиеся доныне в архиве III отделения, явных практических последствий не имели. Характерный эпизод произошел в сентябре 1862 г.: казанский военный губернатор предложил министру внутренних дел Валуеву, чтобы почтовые конторы доставляли «сведения о лицах, ведущих заграничные корреспонденции, с обозначением времени получения писем и места, откуда посланы, а также о времени отправления писем за границу и куда именно». Из III отделения (куда был передан проект) ответили: «Было бы весьма полезно, но сомнительно, чтобы к тому не встретил препятствий почтовый департамент»³³.

В те годы в Лондон были посланы специалисты III отделения: сначала Гедерштерн, потом Хотинский, Перетц и другие. Русское правительство добивалось запрещения «Колокола» за границей.

Но в то же время и царь и некоторые сановники «кокетничали» с Вольной печатью. Ростовцев передал огаревский проект освобождения крестьян в редакционные комиссии, царь внимательно читал «Колокол». В поведении власти соединялись страх и ненависть к Герцену и его изданиям с неуверенностью, лавированием, мечтрй приручить Герцена, свести его издания на более безобидный уровень.

Борьба царизма с Вольной печатью Герцена прошла несколько стадий, в ходе которых власть неоднократно меняла приемы, пускала в ход и отставляла за негодностью различных «борцов».

В первые годы существования Вольной типографии, когда еще правил Николай I и герценовская печать в стране почти не распространялась, действия властей отличались простотой и николаевской характерностью: накладывался запрет, рассылались циркуляры, производились обыски и аресты. В условиях 1853–1855 гг. это еще давало нужный непосредственный результат.

После смерти Николая I и окончания Крымской войны обстановка изменилась. Верхи при всем желании уже не могли «по-старому».

Правительство искало средства, чтобы остановить всепроникающегоИскандера. Из двух «вечных» функций эксплуататорского государства — функции «палача» и функции «попа» — при Николае I явно доминировал палач. Церковь и официальная пресса (Булгарин, Греч и др.) играли роль эха, воспроизводя правительственные мнения и указания, но были лишены самостоятельности и инициативы даже во вверенной им области.

После 1855 г. соотношение палача и попа меняется. Палач до поры до времени отходит на второй план. Власти мечтали о действенных формах идеологической борьбы.

Поддержку против разрушительных идей, против влияния Герцена правительство, естественно, ищет у реакционной печати и церкви. Царизм надеялся, что Булгарин и Филарет отвоюют общественное мнение у Герцена и Чернышевского.

Общеизвестно, однако, что в первые годы правления Александра II было запрещено упоминать имя Герцена даже самым верноподданным авторам. Так, несколько лет не разрешалась перепечатка изданного в Берлине бездарного памфлета Н. В. Елагина «Искандер — Герцен». Правительство рассудило со своей точки зрения довольно здраво, что при огромной популярности Герцена антигерценовская литература, тем более бесталанная, только увеличит славу лондонских эмигрантов и, хотя и в негативной форме, будет способствовать распространению их идей.

В итоге петербургские верхи не могли выйти из заколдованного круга: церковь и реакционная пресса явно поощрялись к борьбе с Герценом и в то же время им не давали развернуться в их возможности не верили³⁴.

Вольные издания продолжали распространяться по стране. Корреспонденции из России продолжали поступать в Лондон.

«Полярная звезда» и «Колокол» продолжали выходить.