"Честно и непристойно" - читать интересную книгу автора (Кляйн Стефани)

Глава 4 СТАЙНЫЕ ЖИВОТНЫЕ

Пришло время выйти на улицу и осознать: жизнь за стенами моей крошечной квартирки (вот оно, одинокое житье) идет своим чередом. Линус улегся мне на грудь и потрогал лапкой мой лоб. Ну хорошо, я одинока, но не совсем уж одна. Дело даже хуже: я из тех женщин, которые считают, что не одни, если есть за кем подбирать дерьмо и кого кормить.

— Хочешь погулять?

Просить дважды не пришлось: мой малыш сразу заинтересовался.

Был четверг перед праздником Четвертого июля, а это значило, что Линуса надо выгулять. По понедельникам и средам он посещал «Собачий Лагерь» — дневной пансионат для собак, напоминающий подвал дома моего отца. С помощью этого заведения вина ньюйоркцев перед своими питомцами таяла, как сахар в их утреннем кофе. Впрочем, остальную часть недели Линус тосковал дома один, свернувшись клубочком, будто маленькая черноглазая горошина. Так что я отвела его на собачью площадку на 72-й улице, где он погонял мячик, обнюхал чей-то зад и, как мальчишка-подросток, пустил слюни при виде девчонок.

Но с Линусом иногда было сложнее, чем с подростком. Гуляя с ним по улицам Манхэттена, вполне можно было угодить в суд, даже если я крепко сжимала его поводок. Пока мы шли к собачьей площадке, прохожие наклонялись к нему и сюсюкали. Хвостик у него болтался между задними лапами, как запятая.

— Ах, какой симпатяга!

Да неужели? Посмотрим, что вы скажете, когда он попытается откусить вам палец.

— Какая мордочка!

Линус опустил голову и прижал уши.

— Какие умные у него глаза! Это не джек-рассел-терьер? У меня когда-то был такой.

Линуса пытаются погладить по голове.

— Они лучшие…

— ГР-Р-Р-Р-Р!

Тяжело дыша и бормоча извинения, я оттаскиваю собаку.

— Мне очень жаль! Я же предупреждала: он правда не любит людей. — И собак, и голубей, и вообще никого он не любит, кроме меня.

Так послушайте же меня и отстаньте от моего пса. Кто просил этих кошмарных типов лезть к моему той-фокстерьеру (именно так, запомните)? Как ни унизительно, придется скоро заказать ему маечку с надписью «Руками не трогать». Будет он у меня крут, как модный рэппер.

— Линус, малыш, я тебя не виню! Я бы тоже не позволила ей себя трогать, — прошептала я в розовые уши-лепестки. — Ну, пойдем, погоняемся за другими собаками.

Когда мы пришли на собачью площадку, я предоставила Линусу свободу. Нет, я бы не прочь усадить его на качели да качаться с ним, но это было бы также унизительно, как наряжать его в гламурный ошейник с драгоценными камнями и в собачью маечку в рэпперском стиле. Я такие штуки видела. В Нью-Йорке полно женщин, которые возятся с собаками, как с детьми, — подтирают, поят водой из бутылочки, а зимой обряжают в башмачки. Они приносят с собой детский голубой мячик и уговаривают своего пса поймать и принести его, да еще учат его ходить, словно ребенка. Беда только в том, что на собачьей площадке мячик — законная добыча всех собак. Любой пес может выхватить мяч из пасти Линуса, оставив его злобно топорщить шерсть и лезть в драку с собаками, которые считают его чем-то вроде бегающей закуски. Впрочем, иногда случаются чудеса. Чудеса вроде Бу-Бу.

Бу-Бу, бостонский терьер, внезапно спрыгнул с коленей хозяйки и по-садистски решил посоревноваться с Линусом в гонке за мячом.

— О Боже, Бу-Бу никогда раньше не гонялся за мячом! — воскликнула хозяйка, потрепанного вида дама с голосом как у Тевье-молочника из «Скрипача на крыше». Внезапно вскочив на ноги и захлопав в ладоши, она волновалась, как молодая мать. — Ну прямо настоящее чудо! — Судя по всему, она еще и курила сигареты без фильтра в промышленных масштабах. — Именно чудо! — Это она про Бу-Бу или про ботокс?

И вообще, таким тоном обычно кричат: «Бобби еще ни разу не спускался с горки самостоятельно!»

Я улыбнулась ей, изобразив улыбку типа «ах ты, бедолага», обычно адресуемую тем, кто в приличном обществе неправильно употребляет сложные слова. Вот это и есть счастливейший момент ее жизни. Смотрится печальнее, чем игра на воображаемой гитаре. Я вдруг испугалась: а что, если и меня ожидает то же самое? Что, если вся моя жизнь будет вертеться вокруг собачьих аксессуаров, а не детских садов и домашних заданий? Жизнь вокруг стильных переносок от «Берберри» и ошейников с блестками.

Вдруг вернулся Линус со стаей других собак и запыхтел у моих ног.

— Что? Что такое, малыш? Ты хочешь, чтобы я снова бросила мячик?

Услышав, как я к нему обращаюсь, Линус убежал. Он тут бегал с крутыми псами, так что мое сюсюканье его смущало. На эти сорок пять минут он словно забывает, что спит со мной под одеялом, а его любимая игрушка — матерчатая лягушка. В нем пробуждаются инстинкты: внезапно он ощущает единение со стаей, словно ребенок, который ни за что не хочет, чтобы родители подвозили его до самого кинотеатра — последний квартал он пройдет сам! В такие моменты я понимаю, почему родители рыдают на свадьбах.

Тут загудел мой мобильник — пришло сообщение от Александры Геддес, моей послеразводной подружки. Я с ней познакомилась через Далей, доразводную подружку. Просто удивительно, как значимые, события четко делят жизнь на «до» и «после»! Не зря хирургов ругают за то, что у них комплекс Всевышнего. Гэйб больше смахивал на Христа — мою жизнь он поделил на д. э. Г. — до эры Гэйба и п. э. Г. — после эры Гэйба.

— Сегодня идем гулять, Печенюшка! В «Маркт» ровно в девять. Никаких модных опозданий на пятнадцать минут.

Мы собирались в «Маркт» — новый ресторан в квартале Митпэкинг. Я встала со скамейки и станцевала джигу:

Ну, хоть большую часть вечера я проведу в стае. Повседневная жизнь нью-йоркских одиночек не так уж отличается от будней на собачьей площадки в Верхнем Уэст-Сайде. Подобно диким собакам, неустанно бегущим сквозь сумерки, неизменно опасающимся засад, вынужденным постоянно охранять свою добычу, наша девичья стая тоже возвещала о себе и помечала свою территорию, но не воем, а молча — запахом. Аромат духов «Роза Болгарии» от «Крид» был почти осязаем; он словно бы оставлял следы, указывающие, где мы прошли, кого завоевали, кого оставили за собой. Когда собака отбивается от стаи, у нее меньше шансов прокормиться, и поэтому, чтобы выжить, нужно оставаться в стае. Когда женщина покидает компанию, решив отказаться от вечера в обществе друзей, у нее меньше шансов с кем-либо познакомиться и больше шансов весь вечер просидеть на своей жирной заднице перед телевизором, смотря дурацкие сериалы, с перспективой делать то же самое всю свою последующую печальную жизнь. Вот потому-то женщины и ходят каждый вечер группами, даже в туалет не идут в одиночку. Меня ожидал великолепный вечер; я это уже чувствовала.

Как ни странно, я пришла на обед за пятнадцать минут до назначенного срока. Впрочем, в «Маркт» не было шансов, что нас усадят раньше, чем через полчаса после времени, на которое был заказан столик. Обед затевался в честь двадцатипятилетия Далей. Девицы вроде Далей вечно устраивают гулянки, но я всего второй раз была на ее дне рождения с тех пор, как два года назад мы с Гэйбом с ней познакомились.

Красота Далей сразу повергла меня в смятение.

Я, почтенная замужняя дама, пришла в брючках-капри, кашемировом свитере с ниткой жемчуга, волосы убраны лентой назад — типичный признак замужней женщины, все как на картинке, чтобы соответствовать стилю мужа. И тут появляется красотка на каблуках, в сексуальном наряде, с ухоженными бровями и ярким блеском на губах. На ней была джинсовая мини-юбка и короткая облегающая розовая футболка размером, пожалуй, больше подходящая для собачонки. Далей выглядела так, будто сошла с обложки эротического фильма про развратных студенток на каникулах. Я, помнится, потрогала Гэйба за руку, проверяя, на месте ли он.

Я думала, что Далей будет холодна, наверняка она оживлялась, только когда речь заходила о ее детстве за границей. Там она, небось, каталась на загорелых мужских плечах, из одежды — одна цепочка на поясе. Гэйб что-то говорил про Чили, но я представляла себе Бразилию. Более неправдоподобную историю он вряд ли умудрился бы выдумать, даже если бы постарался. На самом деле Далей звали Эллисон Риз, и родилась она в Остине, штат Техас. Далей — искаженным вариантом испанского «пульсе», сладкая — ее прозвали подруги по общежитию, когда она вернулась после семестра в Чили, так и не научившись говорить по-испански, но заменив свой прежний южный акцент на испанский. Если б Далей была ароматной наклейкой из тех, что любят дети, от нее пахло бы именинным пирогом.

Парень, с которым она была на том двойном свидании, порвал с ней через две недели, заявив:

— Мне нужно сосредоточиться на работе, а ты меня отвлекаешь.

Я не могла поверить, что девушек вроде Далей бросают. Она была неотразима в броском наряде в южном стиле: большие ювелирные украшения, большие груди, большое сердце. Она как раз переехала в Манхэттен из Балтимора, где училась в колледже, чтобы поселиться вместе со своим парнем, так что она осталась не только без парня, но и без дома. Гэйб мне рассказал, что на самом деле его друг просто считал ее слишком инфантильной.

— И в чем выражалась ее инфантильность? — поинтересовалась я. Гэйб пожал плечами. Как бесит иногда равнодушие мужчины! — Вот и весь твой интерес к деталям. — Я скрестила руки, ожидая его реакции. — Ты ведь его даже не расспросил, да? — Гэйб снова пожал плечами и уткнулся в медицинские карты. — А где она будет жить? — Он вновь пожал плечами.

Да, мой домашний мим бросил уроки по пожиманию плечами раньше времени и сосредоточился вместо этого на перепрыгивании через невидимые стены и сборе незримых цветов.

— Слушай, а ничего, если она немного у нас поживет?

Я сама удивилась тому, что сказала. С чего это я вдруг так за нее распереживалась? Я ее и видела-то совсем недолго. По идее мне следовало быть на стороне друга Гэйба, ведь он и мой друг в некотором роде, ну по крайней мере друг семьи. Когда распадаются романы, все окружающие занимают боевые позиции, делятся на черных и белых. Я играла роль здравомыслящей жены в удобных туфлях, но во мне проснулись материнские инстинкты, и мне захотелось взять эту юную переселенку в Манхэттен под свое крыло.

— Ладно, пусть поживет у нас.

Так что Далей некоторое время жила у нас, находясь в поисках работы, квартиры и новой жизни. Ну да, наверняка многие считали, что я рехнулась, пригласив к себе в дом длинноногую, жизнерадостную девицу из Техаса в легкомысленных спортивных шортиках из розовой махры, чтобы она прохлаждалась на нашем диване, скрестив ноги и демонстрируя безупречные бедра. Не слишком ли опасно, что в ночной тьме эта соблазнительная грудь вздымается всего через одну комнату от нас? Честно говоря, я даже не думала о том, что Гэйб может мне изменить. Зато я задумывалась над тем, способна ли эта женщина замутить чистые воды семейной жизни. И неизменно отвечала себе: нет. Не потому, что испугается быть застигнутой на месте преступления; просто с ее кодексом поведения это не совместимо. И почему я вышла за Гэйба, а не за кого-нибудь вроде Далей? Именно об этом стоило подумать.

Да, на вид Далей — всего лишь взбитые как сахарная вата светлые волосы, пышная грудь и нежнейшая, сладчайшая кожа, но она настоящая, истинная, словно Библия. К сожалению, я вполне оценила ее только после измены Гэйба. Друзья познаются в беде. Когда вокруг меня начало скапливаться все это дерьмо, Далей оказалась тут как тут, помогая мне его разгребать, и каждое утро звонила проверить, вылезла ли я из постели. Она не вешала трубку до тех пор, пока не убеждалась, что слышит шум душа. И поздней ночью, когда мне хотелось выговориться, но время казалось неподходящим, она всегда откликалась на мои звонки словами: «Рада тебя слышать!» Далей стала мне как родная; она хотя бы никогда не приукрашивала факты. «Он лжец. Он специализируется на лжи. Не позволяй ему калечить твою жизнь!» Она самый надежный мой друг.

Когда становилось трудно выжить, мы сбивались в стаю. И теперь, как две маленькие сучки, мы трусили бок о бок навстречу заходящему солнцу, оставляя кучки собачьего дерьма где положено, у поребриков.

Далей следовало прибыть на празднование собственного дня рождения еще полчаса назад. Ожидая именинницу, я развлекалась как умела: выпивала и прислушивалась к болтовне окружающих. Какой-то тип, изображавший из себя крутого с Пятой авеню, даже не спросив имени своей соседки, начал ей рассказывать, как выбрался за пределы Нью-Йорка.

— Понимаешь, я люблю тепло, но Саут-Бич теперь такой унылый! Толпа невыносимо пошлая.

Голос у него был как у чернокожего, выдающего себя за белого диктора телевидения.

Он вел себя как человек, которому хорошо за сорок, но на самом деле ему было всего тридцать три; он называл своим домом летний дом родителей на острове Мартас Вайнъярд. Он учился в самых благопристойных университетах с гербами и пышными названиями, а степень у него была разве что в выпендрежных науках. Самомнение пряталось под золотой пуговицей его синего блейзера, и по тому, как он оглядывает ободок своего бокала, можно было предположить, что он из тех типов, которые спокойно возвращают заказанное в ресторане блюдо, потому что не так приготовлено. А вот романы он наверняка заканчивает, переставая отвечать на телефонные звонки.

— В это время года я предпочитаю Невис, — продолжает он.

Что общего у Невиса с Саут-Бич, и кто употребляет словечки вроде «унылый»? Этот тип и разговаривать-то толком не умеет.

Я смотрю по сторонам, наблюдая, как парочки делятся друг с другом глобальными идеями, записывая их на крошечных салфеточках для коктейлей и обмениваясь этими квадратиками. У той сердце нараспашку, а у того шикарный пиджак. Трудно найти второе такое место, где бокал вина стоит шестнадцать долларов, освещение неярко, а у мужчин галстуки сплошь от «Феррогамо»… Ну, и иногда — от «Зенья». Но только если они в костюмах, ибо галстуки «Зенья» — для костюмов. Впрочем, вы это и так знали, я-то ведь знала об этом. Ну хорошо, не знали.

Тут подходит приятель девушки, на которую мистер Выпендрежник пытается произвести впечатление, дотрагивается до ее спины и обменивается поцелуем. Выпендрежник не теряется.

— Могу я предложить выпить вам обоим?

Он заглядывает в глаза бойфренда так восторженно, словно тот в пятый раз подряд завоевал в регате золотой приз.

— Нет, спасибо, — отзывается бойфренд тоном, в котором слышится: «На яхте, а не на лодке, ты, ничтожество!»

Итак, у нее есть бойфренд. Да ладно, каждая привлекательная женщина в этом городе с кем-нибудь встречается. Бойфренды — не средство отпугивания чужаков, а аксессуар. Интересно, не завалялся ли где-нибудь бойфренд и моего размера?

— Ой, с ума сойти! — Это ко мне сзади подошли Далей и Александра. Далей взяла за плечи меня и мистера Выпендрежника. — Сразу двое моих замечательных друзей! — Из ее розовых губок вырывается настоящий визг восторга, а потом она всех знакомит и награждает поцелуями.

Мистер Выпендрежник — это, оказывается, Пол Уильямс, брокер из «Меррилл Линч», у которого вообще-то была невеста, просто он о ней забывал упоминать, когда выпьет.

Когда он поругался со своей «очень серьезной любовью», Далей познакомила его с Александрой. Они слегка встречались, не всерьез, зато трахались всерьез, даже когда он признался, что помирился с бывшей.

— Знаешь, одно дело спать с ним, пока у них был просто роман, но теперь они обручены. У меня тоже есть свои границы дозволенного.

Очевидно, эти самые «границы» Александра рисовала карандашом.

После того как Александра обменялась с Выпендрежником похотливыми ухмылочками и взглядами, полными легкомысленных планов, она прошептала мне:

— Поверить не могу, что он здесь! Вот смех! Он классно выглядит. Прости, что мы опоздали; я пыталась отговорить ее от этого.

Под «этим» подразумевался кошмарный наряд Далей — черные кожаные штаны в обтяжку были такие короткие, что смахивали на спортивные шортики. Черные сапоги до колен придавали этому ужасу особый смак. Очевидно, розовый свитер с высоким воротом и длинными рукавами Далей надела, чтобы отдать хоть какую-то дань консерватизму.

— Ты что, не могла ее уговорить избавиться хотя бы от этих кожаных… стрингов?

— Знаешь, Стефани, даже то, что получилось — результат долгих уговоров. — Александра взмахнула рукой, словно ассистент фокусника, демонстрирующий самый обычный предмет. — Ты бы посмотрела, какие кружевные чулки были на ней поначалу!

— А где все остальные? — спросила я Александру как специалиста по планированию.

Она занималась организацией мероприятий в журнале «Нью-Йоркер», нумеровала аргументы в споре, всегда думала, прежде чем говорить, и не мыслила жизни без электронной записной книжки и списков дел на завтра.

— Сегодня нас только трое. Настоящее празднество в суб.

Экономя время, Александра изъяснялась аббревиатурами.

— Что? Что в субботу?

— Ангел, мы же тебе говорили. — Александра погладила мне руку наманикюренными пальчиками, словно это было манто из собольего меха. — Место назначения — Хэмпс, отправляемся в восемь утра… Цель поездки: Предаваться. Пороку. Весь. Уик-энд. Напролет.

Мы нередко шутливо обзывали друг друга шлюшками, хотя единственным живым существом, делившим со мной постель в последнее время, была моя собака.

— Я думала, мы уедем в субботу, чтобы не вляпаться в праздничные пробки.

Далей и Александра уставились друг на друга, потом — снова на меня, и разразились дружным смехом.

— Дорогуша, брось — это же лучший уик за все лето! Встанешь пораньше, сядешь в машину, а в дороге поспишь.

Где бы взять учебник по тому, как быть классной? Я бы изучила его вдоль и поперек, заучивала бы куски наизусть. Я не хочу быть матроной, разведенкой с пристойной ниткой жемчуга. Я хочу быть частью потрясного мира Алекс. Она — мой пропуск в веселую одинокую жизнь.

Я даже не очень поняла, зачем мы в таком случае собрались. Ни одна из нас не решилась плотно поесть, зная, что на завтра нам предстоит щеголять в купальных костюмах. Это был обед без обеда, в стиле «а чем ты собираешься заняться в свой взаправдашний день рождения?» Втроем мы выпили две бутылки шестидесятипроцентного марочного рислинга, закусывая сыром «Реблошон» и позволяя пожилым джентльменам угощать нас розовым шампанским в бокалах с засахаренными краями.

И тут я заметила, что прямо к нашему столу идет мой бывший одноклассник Брэд, и в животе у меня заныло. Он остановился и улыбнулся, зависнув над нами; казалось, что его лицо подсвечено фонариком. Странное зрелище, прямо как когда внезапно видишь собственного швейцара в незнакомом районе города. Ах, черт. Я затаила дыхание.

Ладно, скажу прямо. Мы с Гэйбом ходили в одну и ту же до омерзения маленькую школу. Вот так. Но не делайте поспешных умозаключений в стиле «ах, не удивительно, что школьный роман закончился неудачей в браке». Тогда мы с Гэйбом даже не дружили. И конечно, не встречались. Он был мистер Всезнайка и Лучший спортсмен года, а меня звали Лосихой. Мы не сталкивались даже в раздевалке. Мы не назначали друг другу свиданий вплоть до того времени, пока я не оказалась на старшем курсе колледжа, и мы не возобновили знакомство благодаря своим младшим сестрам. А Брэд в средней школе был лучшим другом Гэйба.

— О, привет, Стефани! Как я рад тебя видеть!

Врешь, наплевать тебе. Я улыбнулась и, проморгавшись, обменялась с ним вялым рукопожатием. Поцелуи, приветственные реплики, натянутые улыбки, а затем неожиданное:

— А что поделывает Гэйб? Я слышал о вашем разводе. Очень жаль! Он ведь хирург теперь, верно?

Я знала: на такой вопрос нужно отвечать осмотрительно, изящно и церемонно. Деликатно. Будто ты надел белые перчатки.

— Да, он — хирург и поганец, только не в таком порядке: хирургом он стал позже. Спасибо, что поинтересовался. — Я уперлась локтями в стол и посмотрела ему в глаза.

Брэд откашлялся, поморщился и уполз как побитая собака.

— Стефа-а-ани! — ахнула Александра. — Про себя ты можешь думать что угодно, но, произнося такое вслух, ты ставишь людей в неловкое положение!

Вот в этом и разница между нами. Алекс выросла на Юге, в традиционном доме, где понятие «леди так не поступают» подсыпалось в огромные кувшины сладкого чая и принималось внутрь в лечебных целях после утренней молитвы. Когда Александра напивалась, она превращалась в главную волчицу стаи и агрессивно рвалась к тому, что ей требовалось, не думая о других и не строя планов. Когда она напивалась, то становилась мной.

— В неловкое положение, говоришь? Это я попадаю в неловкое положение, если при мне упоминают о Гэйбе! Если ты не готов услышать ответ, не задавай, черт побери, вопросов!

— Мне не нравится, когда ты огрызаешься, вот и все. — Тон Алекс смягчился.

Далей намазывала остатки сыра на кусочек подсушенного хлеба.

— Ну да, я огрызаюсь! Я намерена защищать свою жизнь! Пропади пропадом Брэдфорд и его дурацкие ботинки!

Далей тронула меня за руку.

— Стефани, ты молодец. Это нужно было додуматься подойти сюда и спросить тебя о Гэйбе, в особенности зная о вашем разводе. Ты высказалась от души, и это прекрасно. Я предлагаю произнести тост, пока шампанское не кончилось.

Я хотела завершить ужин в молчании, дабы почтить погибшую любовь. Не отвратительно ли, что мое прошлое вот так легко вошло сюда, воспользовавшись чужим телом, словно мы его вызвали на спиритическом сеансе? Не отвратительно ли, что рассудительность и осознание того, что это все в прошлом, ничего не дают, и незначительный гость из общего прошлого вызывает у меня чувство стыда?

Фраза: «Да, мы теперь разведены» — звучит так постыдно, будто тебя только что выпустили из клиники по лечению алкоголизма. Ты признаешься, что у тебя есть проблемы, что твоя жизнь не была безупречной. Но чья жизнь безупречна? Ладно, хватит молчать. Я подняла бокал.

— За шампанское в задницах!

Мы улыбнулись, сдвинули бокалы и чокнулись.

Когда в конце концов мы помахали официанту веером почти исчерпанных кредитных карточек, он сообщил нам, что ужин уже оплачен. Неужели это дело рук Брэда, охваченного раскаянием? Возможно, ли? Я огляделась, разыскивая в запрудившей ресторан толпе его бурундучью физиономию. Официант остановил меня и, коснувшись моего плеча, кивнул в сторону мистера Выпендрежника, который ухмылялся с довольным видом школьника, только что услышавшего пошлый анекдот. Александра просияла, выпрямилась и прижала руку к животу, словно сдерживая охватившее ее возбуждение. Ей явно не терпелось утащить его с собой для тет-а-тета. В пьяном виде она считала, что «помолвлен» переводится как «пока не женат». Мы с Далей переглянулись, не сговариваясь, подхватили Александру под руки и вывели ее из ресторана. Так мы спасли нашу товарку по стае от очередной засады. Александра временами сама себе худший враг. Мы поехали по домам в одном такси. Следующая остановка — Сагапонак.

Ненавижу нервничать, готовясь уехать отдохнуть на выходные. Другое дело разбирать вещи после выходных в Хэмптонах. Я надевала всего треть из того, что брала с собой, но все равно вывернула сумку в бельевую корзину, высыпав все: туфли, косметику и банные принадлежности тоже. Раньше чем через несколько дней я все равно про зубную пасту не вспомню. Ну хорошо, это постыдный факт. Правдивый, но постыдный. А вот собираться в Хэмптоны сложно. Требуется благоразумие, терпение и «Пуччи». Нужно учесть погоду, правильно выбрать прогулочные туфли, чтобы они не натирали ноги. Что наденем к обеду: сандалеты для сада или туфли на каблуках из «Сансет Бич»? И что бы там мама ни говорила о горизонтальных полосках, это платье мне пока идет, так ведь? А теперь осталось найти место для халата, постельного белья, теннисной ракетки, и не напоминайте мне про шампунь и кондиционер.

Хэмптоны похожи на летний лагерь, только с вечерними нарядами. Возьмешь с собой все вышеперечисленное, а потом понимаешь, что забыла подушку и полотенца. Берешь бутылку с водой и женские журналы, и вскоре привычная повседневная жизнь уходит в прошлое. Она остается позади вместе со швейцаром и возможностью уединиться. Работа, заботы и вечное «позвонит ли он?» оставляют вас, едва вы включаете в машине радио, опускаете оконные стекла и вдыхаете запах лета. Мы знали, что нас ждет потрясающий уик-энд. Мы были уверены в этом, ибо наступило время кукурузных початков с фермерских лотков, розового вина «Вольфер» и шлепанцев. Мы включили радио, огласив окрестности песней нашего прибытия: «Пошепчи в мою подушку… Пусть зима укроет землю…»

Дом выглядел так, будто его изобразила рука ребенка: соединенные треугольники, гараж на две машины, окна, похожие на подарки в цветной обертке. Он расположился на зеленой лужайке площадью четыре акра; были тут и пруд, и качели из шины, свисающей на веревке с древнего дуба. Дом был вполне современным, но не в дурном холостяцком стиле, без зеркальных стен и кровати на приподнятой платформе. Комнаты были отделаны природными материалами — камень, дерево, сизаль. Все, вплоть до украшенных ракушками стеклянных фонарей на полукруглом затененном крыльце, намекало на близость к природе. Оформление камина было просто до аскетизма; выделялся только американский флаг, укрепленный на деревянной потолочной балке. Отмытые добела деревянные полы и обитые белой джинсовой тканью стулья заставляли меня ощущать себя особенно чистой, словно после ванны и французского маникюра. В спальнях и ванных комнатах современные мотивы сочетались со старинными: стеклянные лампы, ножки, изогнутые будто стебли орхидей, простые деревянные полки, несложные модели парусников. Ну да, дизайнер слегка переборщил с маяками и якорями; прямо-таки вот-вот национальный гимн заиграет.

В этом доме я чувствовала себя взрослой, пусть даже мне приходилось делить его с незнакомцами, которые соревновались, кто больше выпьет, здоровались, хлопая друг друга по плечу, и употребляли дурацкие словечки. Когда мы приезжали, казалось, что здесь кровати всегда идеально заправлены, а ванные комнаты благоухают лимоном. А когда мы уезжали, дом напоминал площадку для пикника и вонял кофейными фильтрами, дождем и рвотой. И я делила все это с подругами в одной на всех подвальной комнате, которую мы скоро прозвали Темницей отважных дев. Да и что в том, чтобы делить комнату с двумя другими женщинами, а ванну — с девятью посторонними людьми. Непритязательный уик-энд в Хэмптонах — это отсутствие педикюра.

В первый вечер, сидя на заднем сиденье взятой напрокат машины, пока Александра колесила по Восточному Хэмптону в поисках места, где можно было бы развлечься, я позвонила отцу.

— Как там мое маленькое чудовище?

— Разве можно так называть собственного отца, Стефани!

— Очень смешно, папа.

Я выросла на его банальных шуточках и быстро научилась его не поощрять.

— Пока мы его сюда везли, Линус вел себя прекрасно, однако здесь он не перестает таскать туалетную бумагу и грязные вещи из корзины в ванной комнате.

«Здесь» — это в его доме, в Манхассете, где он жил со своей новой женой Кэрол.

— Грязные вещи, папа?

— Предметы интимной гигиены Кэрол.

Боже, и зачем я только спросила? Теперь у меня перед глазами стоял Линус с использованной прокладкой в зубах.

— А когда мы пытаемся их у него отнять, он рычит.

Отец рассмеялся, рассказывая эту историю, да и я с трудом удержалась.

— Ну, тогда он молодец. Приятно слышать!

— А ты, дорогая? Хорошо проводишь время с подружками?

— Да. Но по-настоящему весело будет завтра; я собираюсь в «Калипсо» купить себе что-нибудь соблазнительное, а то все тут на таком уровне…

— Линус Паддингтон Кляйн, иди на место! Стефани, это как-то странно. Разве ты не в Хэмптонах?

Он произнес это название так, словно говорил об Огненной Земле. Папа явно не понимал, что в Хэмптонах весь смак не в покое и самодостаточности, а в достаточном количестве выпивки.

— Это же глупо, дорогая. Такая красивая женщина, как ты, может разгуливать в мешке из-под картошки и все равно быть неотразимой. Мужчины, знаешь ли, не на туфли твои смотрят.

— Да, папа-который-всегда-прав, я знаю! Передай собачке мой поцелуй! Я уже ухожу.

Щелк. Никуда я не ухожу, поняла я вдруг. Я ведь веду машину. И чувствую себя школьницей. Неужели я регрессирую? Рассталась с мужем и мотаюсь по улицам в поисках крутых местечек. Я вдруг испугалась, что никогда не найду то, чего ищу. С таким же успехом мы могли ехать в обратную сторону.

— Я устала вести машину. «Зал дракона» — самая настоящая дыра. Я уже согласна на «Миндаль», хоть там и народ сплошь за сорок. — Александра предпочитала молодых людей, которыми можно было помыкать.

— А мне нравятся мужчины, которым за сорок, — откликнулась я, поразмыслив. — Они знают, чего хотят, сделали карьеру. И не имеют права утверждать, что еще не нагулялись. — Последняя фраза прозвучала ужасно заезженно и занудно. — Правда, бывают и сорокалетние холостяки, на которых следовало бы повесить табличку: «Осторожно! Слишком самовлюбленный экземпляр!»

— Да, но у мужчин в годах часто проблемы, — вставила Далей, приглушив радио. — Вялый пенис, виагра и прочее.

— Это да, ужасно утомительно, — согласилась я. — Стараешься изо всех сил исправить положение, а потом делаешь вид, будто ничего не случилось. Любой, кто пользовался стимуляторами, знает, что они не работают. Ненавижу изображать сострадание.

— Да, — продолжила Далей. — Но вот возьми Жан-Клода. Он молодой, а у него никогда полностью не стоит.

— Правда?

— Да, даже когда я наряжаюсь, как та кошечка, за которой в мультике гонялся французский скунс, помнишь?

— Далей, я же объясняла тебе: это оттого, что у него слишком большой член.

Александра говорила так, словно предъявляла вещественное доказательство номер один на суде против вялых пенисов.

— Что? — воскликнула я.

— Да, Стефани, это оттого, что он слишком большой.

Некоторые пенисы никогда как следует не твердеют. Ну, как в порнофильмах, такое иногда заметно. Они такие большие и тяжелые, что им не хватает крови что ли.

— Поверь мне, размеры члена не имеют никакого отношения к тому, торчит он или падает. Он обрезан?

Далей помедлила, уставившись в потолок с таким видом, будто пыталась вспомнить, где забыла в последний раз свои серьги.

— Нет.

— Так что ты делаешь с лишней кожей, когда дудишь в него? — Наверняка она все делала не так.

— Дудишь? — переспросила Александра.

— Ну, сосешь. — Я знала, что выражаюсь, как мужик.

Однажды я подслушала это словечко в баре, и с тех самых пор мне все хотелось его употребить.

— Я… — Далей поставила руки в исходное положение, словно самой ей было не вспомнить и она рассчитывала на мышечную память. — Я ее подбираю.

— Подружка, это же не машина, тут пассажиров не подбирают. Вот в этом все и дело. — Я многозначительно покачала головой, словно врач, уверенный в своем новом диагнозе. — Прежде чем ты его засосешь, надо всю эту кожу оттянуть и прижать. Понимаешь, с необрезанным членом свои хитрости.

— Фу! Хватит, девочки, — строго произнесла Алекс. — Вам не кажется, что все это смахивает на школу?

Александра погрузилась в управление радиоволнами; она отвергла любимое авторадио Далей, постепенно двигаясь к каналу, где бы можно было без помех расслышать альтернативные песни из тех, к которым она знала все слова.

— Как это? — повернулась ко мне Далей.

— Ну, вот мы тут сидим на заднем сиденье машины. Я со школы не ездила ни на каких машинах, кроме такси. Тогда у нас из открытых окон играли «Лед Зеппелин». Помню, Хилари Коэн тогда сделала потише и сказала мне: «Стеф, одно дело слушать на полной громкости какую-нибудь попсу, но «Лед Зеппелин» или «Грейт-фул Дэд» так включать — это дурной тон. Так нельзя». Я тогда совсем ничего в жизни не понимала. И как вы двое меня терпите?

— А что нам остается? Ты сама вечно повсюду с нами таскаешься, стервочка ты эдакая, — кокетливо отозвалась Алекс, поглядывая в зеркало заднего вида, как я на это отреагирую.

— Ой, оставь это! — Мы попали на Келли Кларксон, и она как раз пела «Мисс Независимость».

Ну да, разумеется. Подходящая песня для Четвертого июля.

— Мы таскаемся кругами, боясь что-то пропустить. Здесь остановись! Это место не годится! Здесь одни старики, там сплошные шлюхи, и мы движемся дальше, надеясь на что-то получше. Ищем крутую тусовку, как типичные подростки. — Я знала, что это рассмешит Александру, и обрадовалась, когда она засмеялась.

Мне нравилось доставлять ей удовольствие.

— Леди, мы прибыли, — воскликнула Александра, загоняя машину на парковку. — И мы будем веселиться, ибо это безумное лето принадлежит нам! А теперь заботы долой, и давайте наслаждаться!

Я отдала ей честь, как полагалось, а потом послала воздушный поцелуй.

Куда деваются некрасивые подружки, когда они становятся нам нужны? Моя шикарная компания выглядела как подросшие первые красавицы школы. Воздушные белые летние наряды подчеркивали их смуглые плечи, а загорелые икры отлично смотрелись благодаря туфлям на шпильках. Вот оно, время солнцезащитных очков, обедов на свежем воздухе и устриц; время ожерелий из ракушек, белеющих на загорелой коже, салатов на обед, пляжных накидок и стаканчиков крем-брюле — под зеленым навесом, на белоснежном полотне скатерти, подле полупустой бутылки «Пеллегрино». В начале сезона все выглядит прекрасно, но мои подруги не привязаны к времени года. Они хороши круглый год, и от их красоты дух захватывает. Я это говорю всерьез, а не в духе какого-нибудь футбольного тренера, который твердит: «Вы молодцы и герои», когда его команду разбили в пух и прах. И я не о «внутренней красоте» и прочей ерунде, которую вечно поминают любители восточных ароматов и медитаций с кристаллами.

Лицо Александры привлечет ваше внимание даже на расстоянии: ямочки на щеках, дразнящий взгляд, водопад прямых волос, сияющих черным ониксом. Если сравнивать ее с какой-нибудь супер-героиней, то она была бы Чудо-женщиной. Для любителей чего пованильнее есть Далей, с ее модельной фигурой и разящей наповал техасской красотой. Александра — лучший образец шоколада. Неужели кто-то заинтересуется мной, скромной земляничкой? Никто не выберет землянику, если есть классический вкус ванили или шоколада. Пока я гуляю с красотками, одинокие ночи мне гарантированы. Но разве тот факт, что я предпочитаю гулять именно с ними, не доказывает, что я вполне уверена в себе?

Нет, серьезно, до меня только сейчас дошло: у меня нет некрасивых подруг! Ну ладно, есть одна, но она живет в Коннектикуте, это не считается. Неужели мы воспринимаем друзей как собственное отражение, как аксессуары, выбираем их, словно собаку определенной породы?

Если я появлюсь в светском обществе со стайкой красоток одна шикарнее другой, буду ли я нравиться мужчинам больше, чем в компании неуклюжих и непритязательных девиц? Прежде чем ответить, вспомните, как вы делаете покупки на распродаже.

Когда на распродаже вы обнаруживаете истинную жемчужину, вас охватывает возбуждение.

Вам приходится сдерживаться, осторожно оглядываясь: не заметил ли кто-то вашей находки? Но делать покупки на распродаже — это тяжелый труд; приходится перекапывать груды тряпок, пересматривать ряды вешалок с развешанными по размерам нарядами. И даже наткнувшись на вещь, которая вам нравится, вы сомневаетесь, а так ли она хороша? Это же всего лишь распродажа у «Даффи»! И вы, возможно, унесете домой этот сиреневый свитер, но будете радоваться ему куда меньше, чем дорогой покупке в «Нейман». Вы не станете прятать его в комод, любовно заворачивая в душистую бумагу, а просто сунете на верхнюю полку кладовки, чтобы натянуть его потом наспех, если попадется под руку.

А теперь представьте себе бутик на одной из старинных улиц Саутхэмптона, с вышколенным персоналом и светлыми залами. Вокруг вас — идеальный порядок. Вы вдыхаете еле уловимый аромат вербенового мыла. Вам хочется купить все сразу в надежде на то, что ваша жизнь станет похожей на этот бутик — просторный, блистающий чистотой и свежестью. Сделать выбор очень трудно, но когда решение принято, вы идете домой, помахивая фирменным пакетом, в котором покоится аккуратный сверток с вашим сиреневым сокровищем. Вы наводите порядок на полках, подыскивая свитеру достойное место; вы влюблены.

Так оно и бывает: товар… э-э, женщина та же самая, но окружающая обстановка вдохновляет или, наоборот, обескураживает. Женщину, встреченную в дешевом полуподвальном баре, ценят меньше, чем ту, которая находится в более благоприятном окружении. И все же неприятно вечно играть роль гадкого утенка, которого развлекает некий страдалец, пришедший сюда с другом, который решил приударить за моей красивой подругой. Но таков уж Нью-Йорк. Если бы я сумела убедить себя, что красотки с обложки скучны, бездушны, бесчувственны и глупы, мне стало бы легче. Неужели Бог сотворил столь совершенных женщин мне назло? Я сталкивалась с этим повсюду, от Манхэттена до Монтаука. Куда бы я ни попадала, везде обнаруживались женщины богаче, умнее и куда красивее меня. Оставалось одно из двух: или их ненавидеть, или к ним присоединиться. Жаль только, что этим вечером присоединяться к ним предстояло в ресторане «Джет Ист».

Все приличные парни в «Джет Ист» были маловаты ростом и оказались настолько консервативны, что до сих пор носили мокасины от «Прада». А вообще тут был полон зал малорослых ребят с «колючими» прическами, колючими характерами и огромным самомнением; они были так круты, что звали ресторан просто «Джет» — на «Ист» у них сил уже никак не хватало. Двадцать минут я ждала, пока мне принесут немыслимо дорогой мартини с оливками, а в итоге официант заявил, что я сказала «мартини со сливками». Просто зло берет. Томясь в ожидании выпивки, я подслушивала ведущиеся по соседству претенциозные разговоры и демонстрацию раздутых самомнений. Вон тот тип заливал Далей про вечеринку «Сони» и новый лейбл «Хилтон». А этот положил руку Александре на колено, делясь с ней тем, что «реалити-шоу Лиззи Грабман, ну знаешь, про юных пиарщиц, завтра будут снимать у Сирила — не хочешь со мной сходить?» Я почувствовала, что меня вот-вот вырвет, но рвота в такой ситуации — это слишком банально. Со мной никто разговаривать не хотел.

А потом я услышала, как Принц поет: «Не нужно быть богатой, чтобы стать моей девушкой. Не нужно быть крутой, чтобы править моим миром». И внезапно я вдохновилась. Я принялась подпевать ему и послала воздушный поцелуй в никуда, прямо как Красотка из того фильма. Ноги у меня гладкие и вот-вот покроются загаром, а волосы падали на плечи упругими локонами. Я была в компании красивых подруг, в красивом доме, полном красивых вещей. Тут следовало улыбаться, но, зная, что мне полагается быть счастливой, я, естественно, расстроилась.

Я обратила внимание на то, что именно пою. Песенка, честно говоря, паршивая; ее следовало бы запретить к югу от Северной развилки Лонг-Айленда, где даже улицы названы в честь денег. Деньги имеют значение, деньги и внешний лоск, начиная от посыпанных серым гравием подъездных дорожек с кустами гортензий по краям и кончая французскими тюльпанами для украшения обеденного стола и оранжевой сумочкой «Джейн Биркин». Саутхэмптон — это старые деньги, Истхэпмптон — новые, а Уэстхэмптон деньги игнорирует и занимается вместо этого серфингом. И не говорите мне, что мужчины не обращают внимания на маникюр, часы и стильные сумки. Уверяю вас: мужчинам, которые готовы щедро платить за коктейли со льдом, которые болтаются в Хэмптонах, одетые во все черное, есть дело до того, простая у вас тряпичная сумка или сумочка от Гуччи. Я, собственно, как раз за таким типом замужем и была. Нет, определенно и в таком местечке лето у меня будет паршивое. Надо было сидеть на западе, с непритязательными англосаксонскими парнями-серфингистами, гулять в обрезанных джинсах и слушать, как металлисты-любители перепевают известные баллады.

Домой я не могла попроситься — мои подруги с головой ушли в легкомысленный треп с новыми знакомцами. Придется сходить в одиночку в туалет. Обычно женщины ходят в туалет компанией, даже если им туда не очень-то нужно. В основном они там обменивают жалобы на комплименты. Они стоят у зеркала и критикуют себя:

— Боже, я так устала. Какие мешки у меня под глазами! — И она натягивает кожу вокруг глаз.

— Это ерунда! У меня вот мешки не там, а здесь! — Невероятно худая женщина тычет пальцем и то, что, по-видимому, считает отвислыми бедрами. — Пора кончать просто дарить спортзалу деньги и начать туда ходить.

— Да помолчите вы обе. У меня вон прыщи пошли и от месячных живот выпятило так, что я кажусь беременной.

— Я знаю на этот случай отличный крем.

Одного этого было достаточно, чтобы пойти пописать на улице или вломиться в мужской туалет: мол, мне приспичило, и вообще яичники болят. Туалеты вредны для мозга. Пока я красила губы, мне вдруг пришло в голову, что сливки Хэмптонов так же проходили фейс-контроль у входа, а теперь они тут стоят рядом со мной перед зеркалом и ищут у себя недостатки. Не так уж сильно я отличаюсь от этих тощих самокритичных моделек. И если парню нравится женщина не моего типа, он так или иначе ее выберет. Зачем сравнивать себя с окружающими, если я не могу стать не такой, какая я есть? Да и зачем, Господи Боже ты мой, мне это нужно? Зачем мне стильная сумка; которую хотят все? Она банальна и предсказуема, как тусовка в Хэмптонах. К черту всю эту фигню! Я и так хороша, несмотря на целлюлит и дерганую нервную собаку.

— Хозяин, еще мартини! На этот раз с оливками, а не со сливками!

— Что я вижу — женщина, которая знает себе цену!

Черт, обычно такие фразочки говорят лонг-айлендские копы в отставке, на которых навешано золота больше, чем в ломбарде, но этот парень был симпатичный. Очень симпатичный, и он только что назвал меня женщиной.

— А я вижу мужчину, который знает неплохие слова для начала знакомства!

Мы уже вовсю флиртовали. У него были теплые глаза и безупречная рубашка. Обожаю сдержанно-стильных парней. Если бы я могла, я бы за такого вышла и нарожала бы ему гладеньких сладеньких малышей.

— Эй, это не фраза для знакомств, а чистая правда.

Он упер руки в бока, изображая возмущение; эта поза ему очень шла. По его мальчишескому виду я предположила, что он из тех парней, которые обожают фильм «Принцесса-невеста», но ни за что не признаются в этом первыми.

— Держи, Кении! — Бармен протянул красавчику что-то коричневое в бокале.

— Чистая правда? Ага, как же. Вы способны узнать мой характер по тому, что я пью? — Я склонила голову и вопросительно уставилась на него.

— Нет. — Он подошел поближе и легонько толкнул меня плечом. — Любой, кто называет бармена «хозяин», плюет на то, что думают окружающие. — Теперь мы сидели рядом, упираясь локтями в стойку бара; я кивнула и толкнула его в ответ. — И улыбка у тебя потрясная!

— Ну все, ты привлек мое внимание! И как ты его собираешься удерживать? — Не осуждайте меня.

Я была пьяна.

— Я могу научить тебя военному алфавиту, ну, знаешь, которым радиопозывные произносят, — ответил он, не задумываясь ни на секунду.

— Откуда ты знаешь, что я не проходила военную подготовку в колледже?

— Ого, ты и в колледж ходила? — Он вдруг заговорил по-простому, как какой-нибудь шоферюга с зубочисткой во рту. — Ух ты, девочка, твои старики, небось, тобой гордятся!

Я уже была от него без ума. Кусая оливку, я улыбнулась. Он слова переключился на интонации лагерного вожатого:

— Разве я был не прав, когда сказал, что ты женщина, которая знает, чего хочет?

— Ты этого не говорил. Ты сказал, что я женщина, которая знает себе цену.

— Но ведь это одно и то же, не правда ли?

Не успела я решить, хочу ли с ним спорить, как он гаркнул:

— Г!

— Г?

— Да, как по-военному произносится «г»?

Я понятия не имела, но решила рискнуть:

— Гольф!

Он резко опустил бокал на стойку бара, не пролив при этом ни капли.

— Черт, я готов был поставить на то, что ты не знаешь.

— А что, я права?

Если бы не высокие каблуки, я бы запрыгала.

— Так ты просто угадала? — Он хлопнул меня по руке, и мы расхохотались так, словно сидели в детстве на соседних горшках. — Ладно, теперь твоя очередь. Спроси меня о чем-нибудь.

— Хорошо, откуда ты родом? — Я перестала улыбаться и уставилась на него так, будто решала, не лизнуть ли его куда-нибудь.

— Да ладно, на это я знаю ответ! Слишком просто! Задай вопрос посложнее, я обещаю не плакать, если не угадаю.

— Ваниль, шоколад или земляника?

Он всмотрелся в мои глаза.

— Земляничка. Светленькая такая, рыжеватая почти. — Он поддел пальцем завиток моих волос и улыбнулся обветренными губами. — Земляника. Привычная и всегда сладкая. Так интереснее.

Я улыбнулась ему в ответ и подняла бокал со словами:

— Ты ведь Кении, правильно?

Как выяснилось в тот же вечер, но несколько позже, он снимал половину того же дома в Хэмптонах, где остановились мы. Обычно я не связываюсь с соседями, но съемные летние дома — это ж только на выходные. Это тебе не здания с лифтом и швейцаром, где в случае чего вам все равно придется сталкиваться, забирая почту, и неловко ждать, кто первый заговорит. Тут можно сделать исключение из правил. И потом, ему нравится земляника!!!

— Да, Кении, но ты можешь звать меня как захочешь.

Мне, если честно, не просто разговаривать с ним хотелось.

— А вот это, друг мой, точно попытка меня подцепить.

— Вот скажи, чего ты ищешь в мужчинах? — Я озадаченно уставилась на него. Когда мужчина задает тебе подобный вопрос, он надеется, что ты опишешь его, и во всех деталях, вплоть до того, каким спортом он любит заниматься, а не смотреть с трибун. — Видишь, а это уже и правда попытка тебя подцепить. — Он произнес эту фразу так, словно это был самый смешной момент в анекдоте. — Но теперь тебе придется ответить.

— Придется? Так же, как приходится платить налоги и возвращаться домой до полуночи?

— Сразу тебя предупреждаю, девочка. До полуночи ты домой не вернешься. — От него пахло фланелью. — Ну давай, скажи мне.

Я помешала две оставшиеся в моем бокале оливки, сделала глоток больше, чем собиралась, и откровенно ответила:

— Я ищу настоящего мужчину, Кен. Не тряпку. Такого, который способен сказать мне правду, даже зная, что она мне не понравится.

— Тогда ты не ошиблась адресом. Тряпки у меня только снаружи — остальное все твое.

Я поставила почти пустой бокал на салфетку, посмотрела в глаза своего нового соседа и решительно положила руку ему на промежность.

— Кении, малыш, ты уверен, что тряпки тебе уже больше не нужны? — Я не спеша убрала руку и снова взялась за ножку бокала.

— Черт, детка, ты меня за член подержала. Круто! Давай-ка еще раз.

Мне понравилось, что он сказал «член», а не «пенис». Значит, он будет хорош в постели.

— Знаешь, этим летом я изо всех сил стараюсь не повторять прежних ошибок.

Подмигнув и улыбнувшись, я вернулась к подругам. Я знала: пусть у меня недостаточно накачанные руки и далеко не идеальный нос, я с ними. Я в стае. В конце концов, у меня есть способности — я только что разыграла Красотку. Пусть парень немного понервничает; сейчас лето, у нас все еще впереди. М-да.