"Честно и непристойно" - читать интересную книгу автора (Кляйн Стефани)

Глава 3 ПЕРЕБИРАЕМ КАНДИДАТОВ В ПОРЯДКЕ ОЧЕРЕДИ

— Я никуда не пойду! — без обиняков заявила я Максу, когда он позвонил на следующей неделе.

— Да что с тобой такое? Я ждал совместного обеда, а не капризов оперной примадонны!

— Знаю. Прости меня. Я безумно устала от свиданий. Я начинаю забывать, кому и что говорила о себе.

— Так, перестань. Можно подумать, если ты один вечер посидишь дома, то это будет непростительной тратой времени.

Так оно и было. Если б я нашла себе кого-то раньше, чем Гэйб, это значило бы, что я победила. Ну да, ненормальный способ состязаться. Макс был прав, и он всегда был рядом, всегда был готов сделать то, что я предложу.

Меня мучил страх, что я больше никого и никогда не встречу. А лучший способ заглушить отчаяние — это побаловать себя чем-нибудь вкусненьким. Мое отношение к окружающим стало носить ярко выраженный кулинарный характер: я уподобляла их разнообразию вкусовых ощущений и пряных ароматов. Мой сосед Джек обладал таким широким вкусовым диапазоном, что мог сравниться с целым кухонным буфетом: он успокаивал, как чай «Дарджилинг», но был крепче эспрессо. Соседями мы стали недавно, когда я переехала на запад Нью-Йорка, но подружились давно, еще до моего знакомства с Гэйбом. Нет, конечно, мне попадались новые аппетитные мужчины, но они набегали стаями и утекали волнами, а Макс всегда был рядом, привычный, как бутерброд, когда проголодаешься ночью. Так почему же мы не поженились? Очень просто: все дело в его стиле разговора.

Некоторые люди, когда разговаривают, наклоняются так близко, что вы начинаете бояться, что они упрутся в вас носом. Другие говорят слишком громко — даже в какой-нибудь приемной орут так, будто хотят перекричать рок-концерт. С Максом другая беда: он просто очень любит болтать о пустяках. Не о погоде, политике или кино, а по-младенчески лепетать и сюсюкать так слащаво, что все слипается. Я с ним и встречаться-то не смогла бы, а уж замуж…

— О, пока не забыл, я хочу, чтобы после смерти меня кремировали и поместили пепел в шутиху, — сказал Макс в трубку.

— Что?

— Ну да, в шутиху, которую ты взорвешь над океаном. Пуф!

Ну да, не «бух», а «пуф». Вот поэтому его невольно воспринимаешь как гея, хоть он и ортодоксальный гетеросексуал, и мы как-то раз с ним дотрахались до того, что сломали кровать. Никто не понимает, почему мы не вместе. Когда нам с ним не с кем встречаться, мы тоже этого не понимаем.

И при этом я не хотела знакомить его с подругами. Мне он был не нужен, но раз уж я одна, пусть и он никому не достанется. В череде моих увядших, пресных или кислых недолговечных дружков Гей Макс был самым аппетитным, его почти не надо было стыдиться.

Очень тяжело расставаться с прошлым и наблюдать, как другие люди встречаются с вашими экс-любимыми. Некоторым это безразлично: кажется, почти все их лучшие друзья — прежние любовники. Когда я в первый раз встретила мужчину, который сообщил мне, что его лучший друг — бывшая любовница, мне стало трудно дышать. Досчитав до десяти, я пришла в себя, выдохнула и изобразила улыбку. Они ведь не зря расстались, повторяла я себе, глотая кофе и мороженое. Остается только надеяться, что причина их расставания не в том, что момент был неподходящий. А вдруг сейчас подходящий? В итоге я отколупала свой новый маникюр и вернулась домой.

— Черт, в этом доме нечего есть!

Я уставилась в пустой буфет, надеясь хоть что-то там найти, а Линус скулил у моих ног. Держась за ручку деревянной дверцы, я оглядывала знакомые припасы и перебирала варианты. Вот пакет спагетти, но соус сделать не из чего. Я вспомнила, как готовила для Гэйба спагетти с фрикадельками. Мы пировали дома с бутылкой кьянти. Гэйб так меня развеселил, что у меня от хохота кусок спагетти через нос вылетел. Гэйб решил сохранить его на память.

— Давай-ка, Стеф, прикинем, куда его можно положить.

— Зачем?

— В следующий раз, когда ты скажешь: «Не смешно, Гэйб, не смешно», я тебе сразу покажу на спагетти. — Обычно мое «не смешно» относилось к его пародиям на Остина Пауэрса.

— Ты знаешь, что ты чокнутый?

— Ну да, но ты меня все равно любишь. — И правда, я его любила.

Кроме спагетти, в буфете оказались только крекеры. Когда тебе шесть лет, это самое то, но для взрослого голодного человека от них толку мало. Обычно я находила утешение за другой дверцей, в холодильнике. Приходилось пробираться сквозь специи и приправы к салатам; утешение обычно пряталось в отделении для молочных продуктов. Меня до сих пор удивляет, что в холодильниках специально предусмотрены такие отделения. В детстве я считала, что это неправильно. Разве туда можно залить молоко? Твердых молочных продуктов я себе представить не могла — это как с паром и льдом: вечно забываешь, что на самом деле это та же вода.

Холодильник зиял пустотой, исключение составляли лишь сода да кетчуп. Мне пришло в голову, что даже мой холодильник свидетельствует: «Она холостячка». Это хуже морщинок у глаз:

— Стеф, пойдем чего-нибудь купим, и ты мне приготовишь поесть, — предложил Макс. — Это же не настоящий «выход из дома», это не считается.

— Ну ладно. — Эта идея меня даже чуть взбодрила.

Вот такие у нас отношения — по одному разговору все ясно. «Ты мне приготовишь поесть» — «Ну ладно». Макс тонко ловит такие вещи, хотя обычно для этого требуется общее прошлое. Поэтому когда он просит что-нибудь себе приготовить, я никогда не бросаюсь в бой, несмотря на весь мой феминизм. Ничего нет хуже, чем готовить для человека, который ест только для поддержания жизни. С Максом все наоборот — он обожает поесть, поэтому и взаимоотношения у нас расслабленные и аппетитные, как отдых на пляже — шлепанцы, защитный крем и тому подобное.

— Ну так мы идем или нет?

— Ладно, встретимся в «Ситарелла».

— Ну ты и пижонка, Стефани, — деликатесы тебе подавай?

Я не собиралась спорить. Мне сгодятся продукты и из «Гристедес».

Макс вечно опаздывал, так что, чтобы не терять зря времени, я отыскала тележку. В конце концов, я собиралась готовить на двоих. Вообще-то в последнее время я делала покупки с ручной корзинкой, как все одинокие, и порой начинала казаться себе крючконосой жестковолосой старой ведьмой из детского стишка, которая живет в башмаке и плетет золотую нить. Непривычно было делать покупки лишь для самой себя. Когда я только-только ушла от Гэйба, то оглядывалась через плечо, перед тем как взять корзинку. Я тогда еще жила в Верхнем Ист-Сайде в нашей оплаченной больницей квартире с двумя спальнями. Одна. Бог знает, где жил Гэйб, но я ужасно боялась наткнуться на него или его коллег-врачей. Покупки с корзинкой превратили развод из туманной идеи в реальность моей жизни. А уж в продуктовом магазине он окончательно воплотился в жизнь — стоило взглянуть на полупустую корзинку. Нежирное молоко, два яблока и зерновые крекеры. Такая корзинка свидетельствует о двух вещах: вы одиноки и несчастны. Может, стоит добавить это в мой профиль на сайте знакомств?

В «Гристедес» я постепенно расставалась с тоской и шла к свободе. Понятие «мое» в продуктовом магазине обретает особый смысл. Вот этот товар мне по душе. Это делает меня счастливой, и значит, я могу прямо сейчас его купить. Мне незачем учитывать еще чьи-то вкусы. Я ощущала себя счастливой эгоисткой. Наконец-то можно было пройти мимо банок с тунцом, которые приходилось покупать для Гэйба. Я не знаю ничего отвратительнее консервированного тунца, разве что потроха. Зачем его вообще делают? И кто только придумал консервы? Консервированная рыба, цыплята, устрицы — неужели хоть кто-нибудь просыпается утром и думает: «Хочу консервированной курятинки»? Это просто ужасно неправильно. Даже если придет Макс, к полкам с консервами я не подойду! И уж точно никогда больше не приготовлю ничего из консервов. Вот свобода, которая приходит с разводом — можно говорить: «Никогда больше». На тот момент эти слова относились к тунцу, но потом дойдет очередь и до мужчин, которые боятся встретить проблему лицом к лицу и раболепствуют у напедикюренных ножек своих мам.

Молодых матерей в магазине узнать легко. У них полные тележки куриного филе в виде звездочек, коробок с соком и сырных палочек, а еще пластырь и салфетки. Замужних я тоже узнаю. Женщина рядом со мной явно только что вышла из спортзала, даже не сняла леггинсы; ее встрепанные волосы стянуты в узел на затылке, а кольца нет, но она наверняка замужем. Достаточно посмотреть на пироги с мясом и готовые обеды в ее тележке. Да и вон тот тип с консервами, может, и увлекается исподтишка садомазохизмом или чем-нибудь еще в этом духе, но покупки он делает явно не для себя, разве что его тайный порок — прокладки и крем для бритья для деликатной кожи. Явный порок у него тоже присутствует: оранжевый цвет в одежде и совершенно бандитские усики. Но даже у него холодильник был не холостяцкий: и неудачников кто-то любит.

Прошло десять минут, Макс не появлялся, и я замерзла. В гастрономах почему-то всегда холодно. На мне были майка и тренировочные штаны — наряд в стиле «я оделась во что попало, но все равно классно выгляжу». Ладно, к черту, возьму корзинку — тележка мне ни к чему, зачем ею громыхать попусту, а ждать я больше не хочу… Ха, а вот и Макс! Он очутился возле меня в одно мгновение, сверкая тележкой. Прямо супермен какой-то.

— Классные титьки!

— Ну тебя. — Я посмотрела вниз и скрестила руки на груди.

— От меня-то нечего прятаться. Ты классно смотришься в майке. И оставь эту дурацкую корзинку — мы же готовить будем. — Макс раскинул руки в стороны, словно ребенок, говорящий отцу, что любит его во-от так сильно. — Настоящий обед!

— А опоздавшие лишаются права выбора, между прочим!

— Ну хорошо, только давай купим что-нибудь такое, что я смогу выговорить. — Я направилась к овощам, а Макс шлепнул меня по попе рекламной листовкой «Гристедес».

— Что-нибудь с артишоками. — Я обернулась к нему, теребя пальцем подбородок. — Люблю поедать сердца.

— Ты, небось, всем парням так говоришь.

Ну, сегодня он у меня потрудится; пусть готовит равиоли из теста, которое я сделала пару дней назад.

— Сердца артишоков и равиоли «Брин д'амур» с грибным соусом, друг мой.

— Я же просил что-нибудь такое, что я смогу произнести!

Он сморщил нос так, будто я попросила его понюхать мою подмышку.

— Ну-ка повтори за мной, малыш: «А-мур!» — Я тронула пальцем ямочку у него на щеке.

— Я разве что так могу: «Мисс Пижонка Футы-Нуты».

— Да что вы все повадились меня пижонкой звать? На этой неделе мне уже Грег то же самое заявил!

— Грег — это кто?

— Ну здорово, моя жизнь тебя не волнует.

— Ну здорово, у тебя столько поклонников, что их не запомнить, — парировал Макс тем же саркастическим тоном, что и я.

— Грег — это низкий тип из Нижнего Ист-Сайда, ну, я тебе рассказывала.

— Ах да, точно! Тот еще парень, помню — ничего себе ты ему кличку придумала. Мне нравится, когда ты злобствуешь, только бы не со мной.

Я не злобствовала, я расстраивалась.

Во вторник у нас с Грегом было второе свидание. На мне были джинсы, черные туфли на каблуке и белая майка с внутренними чашечками для грудей. Если похолодает, соски будут торчать — пусть любуется и думает о сексе. А что на нем было надето, не помню — главное, оно в глаза не бросалось, не то что какая-нибудь гавайская рубашка, как у Ларри из сериала «Втроем веселее».

Мы обсудили наши планы еще в понедельник утром, поэтому у него было время заказать столик где-нибудь в ресторане с льняными скатертями, где подают не только закуски к выпивке. Дело тут не в еде, — в конце концов, большинство женщин ест только бифштекс по-татарски, крабов и салаты. Ко мне это, положим, не относится, но обычно женщины именно так и поступают. Тут дело во внимании. Если мне назначают свидание в дешевой забегаловке в Ист-Виллидже, я невольно думаю одно из двух: либо он скуп, либо он беден. В любом случае он мне не подходит. Поддержкой бедных я уже занималась — одного такого протащила через медицинскую школу. И любители дешевых обедов мне тоже не нужны.

Первые признаки проблемы появились, когда я предложила на первом свидании встретиться и выпить чего-нибудь в «Бальтазаре».

— Ух ты, какое пижонство, — сказал он мне по телефону.

Черт, похоже, мне попался дружок Макса — кто еще так любит это словечко? Но я все равно пошла с ним встречаться. Грег был симпатичный и остроумный, и у нас было много общего, хоть он и был готов отмечать дни солнцестояния вместо религиозных праздников. Вот-вот, не хватало только праздновать наступление зимы. Фу. И все же мы достаточно понравились друг другу, чтобы перекусить вместе. Еще один стаканчик, а вслед за стаканчиком пробудился голод. Не успела я опомниться, как между мной и Грегом вырос целый утес из морепродуктов. Мы еще выпили и заказали картошку фри и козий сыр. Еще вина! Затем мы разделались с утесом и вот мы уже целуемся на тротуаре, и Грег пытается поймать для меня такси.

— Давай зайдем к моим друзьям, — предложил он.

Я еще не созрела для прощания. С этим новым кандидатом с сайта знакомств было весело. Мы отправились на такси в «МакГи», бар возле нашей с Гэйбом прежней квартиры. Я бы, конечно, предпочла бар, где выбор вина больше, чем «белое» и «красное», неплохо бы с отдельной картой, или чтобы были коктейли с сакэ. Да, я предпочитаю такие местечки. А «МакГи» — это пиво в розлив, хоккей по телевизору, а снаружи — доска, на которой мелом написано «У нас закуски по два доллара». Завсегдатаи ирландских баров отращивают бородки и даже не стесняются носить на людях свитера с эмблемами спортивных команд. После еды они ковыряют в зубах палочками. Ну хорошо, возможно, я преувеличиваю, но вы-то понимаете, о чем я. Когда-то им всем приходилось играть в футбол или хоккей, а теперь разве что в софтбол. Но я не стала спорить и заказала красное вино — наверняка под белым они понимают шардонне. Я познакомилась с друзьями Грега, и они оказались вполне милыми.

Полстакана паршивого мерло, и Грег начал гладить под столом мою ногу, мол, я ему так нравлюсь, что он хочет это продемонстрировать. Пошлый приемчик, но все равно приятно.

Между разговорами, когда мы сидели рядом напротив толпы его друзей, он наклонился ко мне и прошептал:

— Как я хочу с тобой потискаться!

Этим мы и занимались во время периодических отлучек его друзей, отправлявшихся то покурить, то в туалет. Потом мы покинули бар и пошли куда-то еще — все сказали, что нам надо идти туда, потому что они тоже идут. Мы проторчали там час, так и не добились столика, ушли и отправились пить разбавленное вино где-то неподалеку. Но целовался он хорошо, и обнимался тоже, так что я нарушила собственные правила и согласилась на второе свидание, не успев завершить первое.

И вот вечер вторника. Он послал мне сообщение, мол, планов у него особых нет. Я его чуть не убила: он же мужчина, это его обязанность. С меня хватит обязанности демонстрировать шик и красоту. Он знал, что я живу в Верхнем Вест-Сайде, и все равно позвал в Нижний Ист-Сайд. Это же не многим ближе Джерси! Когда он помянул Бауэри-стрит, я чуть не отменила свидание…

— Слушай, извини за резкость, но в Нижний Ист-Сайд я не потащусь.

Я бы, может, и промолчала, но он явно не подумал обо мне. Мог бы выбрать такое место, куда мне удобно будет добираться.

Идеальное свидание — это когда парень говорит: «Я знаю, ты работаешь в центре города. Как тебе нравится такое-то место?» А мне досталось: «Не хочешь ли отправиться в сомнительную забегаловку совсем тебе не по дороге? Опилки на полу очень полезны, они приближают к природе».

Я все ему честно написала в е-мейле. Прячась за тщательно выстроенными предложениями, нетрудно демонстрировать храбрость.

Дело вот в чем. Я твердо уверена, что мужчина должен обращаться с женщиной как с хрупким фарфором. Держать обеими руками. Я верю в рыцарство, когда тебя провожают до дома, а не тащат через весь город в «Бауэри». Я люблю, когда со мной обращаются как с принцессой — в таком случае и я на многое готова. А вот в противном случае я не стану ждать и стараться. Мне сразу захочется убежать.

Резко, но честно.

Полезный лозунг, надо запомнить.

Эту проблему мы обошли; Грег ответил:

— Буду рад заехать за тобой и отвезти куда-нибудь в выходные. Сегодня у меня неудачный день.

Услышав про неудачный день, я вспомнила, как отец сто раз мне говорил:

— Эй, Стеф, перестань быть такой придирчивой! У людей бывают трудные дни. Не сходи с ума.

Грег нашел у меня уязвимое место. Хорошо, я расслаблюсь.

Когда я приехала в «Сибар», который Грег потом назвал «слишком понтовым», он уже выпил. Ничего там понтового не было, разве что считать понтами мартини, поданный в бокалах для мартини. Обычный, нормальный бар, как раз подходит для первых свиданий, но и для нашего второго сгодится. Правда, здесь не кормили… Это для второго свидания уже хуже. Грег выглядел все так же — в джинсах и расстегнутом черном джемпере на молнии. Очень мил. Я проигнорировала его фразочку про понтовость, мы немножко выпили, а потом пошло веселье.

— Стефани, я никогда не мог полюбить женщину по-настоящему, не потеряв ее. Знаешь, я из тех мужчин, которые не ценят того, что имеют, пока это не теряют.

Да, благодаря выпивке все тайное становится явным.

Ну и поганец. Это он мне типа сообщил, что еще не разлюбил какую-то прежнюю подружку. А заодно и продемонстрировал, что он сопляк. Ответила я на это так (честно-честно):

— Тогда пусть принесут счет.

— Ты что, серьезно?

— Вполне. Я, знаешь ли, верю людям, когда они мне рассказывают, какие они на самом деле. Ясно, что ты знаешь себя куда лучше, чем я, поэтому я тебе верю. Мне не годится мальчишка, который не способен ценить то, что имеет. Не люблю фразу: «Мне нужен не мальчик, но муж», но тут она подходит лучше всего.

— Да ладно тебе, давай еще хоть разок куда-нибудь сходим.

— Слушай, у нас всего лишь второе свидание, а мы уже ссоримся. Тебе не кажется, что это о чем-то говорит?

— Это говорит о том, что ты умная. Мы не ссоримся, мы спорим, а большинство девушек, с которыми я встречаюсь, этого не умеют. — О Господи.

Я, знаю, что он сейчас скажет: «Потому что я часто встречаюсь с тупыми красотками». Допустим даже, я сказала, что он милый, но рассказывать, с кем он там встречается, было совершенно не к месту, особенно когда он завел речь о красотках.

— Да? Надеюсь, тебе это нравится.

И я вправду попросила счет. Он попытался исправить свой ляп, но истина всплыла почти незаметно, пока он болтал соломинкой в бокале, где остался один только лед.

— Слушай, ну давай еще куда-нибудь сходим!

— Сходим мы с тобой разве что на улицу — поймать такси, чтобы мне доехать до дома. Одной.

И в будущем меня наверняка ожидало лишь нечто подобное. Просто потрясающе, знай себе веселись.

Я бродила по магазину, складывая в тележку то, что нужно, а не то, что хочется, пока Макс докупал ингредиенты для обеда. Подстилки «Уиди» для Линусовых делишек — это важно. Маленькие собачки хороши тем, что у них какашки не больше младенческих, и можно позволить им делать в квартире на пол. Делать. Мне нравится это слово.

— Не могли бы вы отойти? Мне нужно кое-что сделать.

— Что именно?

— Вы же слышали: сделать кое-что!

А еще мне нравится говорить:

— Детка, пойдем-ка кое-что сделаем!

Такое очаровательное ретро, как цветущие кустики.

Я уже купила резиновые косточки и большой пакет подгузников «Лавз» — собачьих подкладок в «Гристедес» не продают — и тут наткнулась на то, что хочется. Даже очень.

Так вот где происходят судьбоносные встречи: в универсаме! Ведь так все рассказывают, правда? Мужчину своей мечты встречаешь там, где меньше всего ожидаешь: возле полок с бобами «Гойя». Шикарный Мужчина Из Универсама встречается со мной взглядом, когда я подхожу к приправам «Адобо». Нам не оторвать друг от друга глаз, честное слово, — мы замираем на месте так надолго, что это не может быть случайным совпадением. Я быстро опускаю взгляд. Он — тоже. И вдруг я смущаюсь, как девочка-подросток с пачкой тампонов в руках (или хуже того — с большой пачкой ночных прокладок с крылышками, у которой на упаковке голубенькие голуби). Ах черт, он же решит, что у меня ребенок. Вот тебе и весь роман: Шикарный Мужчина Из Универсама видит подгузники и понимает, что не в силах с этим состязаться. Эх.

И как я дошла до жизни такой? Не подсластить ли мне горести лакомствами? «Бен и Джерри», «Ферма Пепперидж», коричные хрустики: весь мой бунт воплощен в полках отдела с хлопьями. Моя мама не терпела дома никаких сладких хлопьев, кроме пшеничных с сахарной пудрой, а они не кажутся сладкими, из-за того что называются пшеничными. Нет, мне хотелось с пастилой, разноцветных, от которых молоко меняет цвет.

Кроме бунта, на этих полках скрывалась тайна знакомств. Сладкие хлопья и смеси обычно ставят на нижние полки, рядом с упаковками большого размера. Эти пачки с танцующими кроликами и птичками привлекают ребятишек. Им не приходится напрягаться, чтобы схватить ту, что находится ближе. А вот благоразумные диетические продукты убирают подальше, их сложнее найти. Я как качественный диетический продукт, а большинство мужчин способны заметить только коробку с картинками.

До меня труднее дотянуться. Это требует усилий, а мужчины слишком часто предпочитают натуральным продуктам искусственные смеси. Стоит ли выбирать одни на всю жизнь хлопья, пусть даже из самого лучшего зерна, если под рукой такое разнообразие?

— Макс, смеси — это для малодушных людей, — сказала я ему, пока он рассматривал одну из таких пачек, держа ее обеими руками.

Он поднял голову и ухмыльнулся.

— А говорят, разнообразие придает вкус жизни.

— Нет, я серьезно. Вместо тигра Тони на этих упаковках следовало бы рисовать Трусливого льва из «Волшебника страны Оз». Говорю тебе: пачки со смесями — изобретение мужчин, боящихся ответственности. На что угодно готова спорить. Не дай Бог ему придется всю жизнь есть одни любимые хлопья! Вокруг непременно должна быть масса разноцветных пустышек.

— Слушай, не тебе говорить! Когда мы встречались, ты выбрала разнообразие, а не меня.

Он сделал печальное лицо — Макс всегда его делал, когда хотел получить заботу, еду или минет. Я изобразила яркую улыбку и. похлопав ресницами, сказала:

— Момент был неподходящий.

— Это верно, — согласился он, поморщившись, — и вообще ты не мой тип женщины. — Он положил пачку обратно на полку и двинулся дальше по проходу. Не оборачиваясь ко мне, он продолжил: — Сама посуди, тогда зачем у кока-колы десять разных вкусов? — Он сделал паузу, хотя вовсе не ждал ответа. — Людям нравится разнообразие, а вот выбирать им не всегда по душе.

— Подожди минутку! Я не твой тип? Так какой же тип, черт побери, ты предпочитаешь?

— Не важно.

— У тебя действительно есть свой тип? Неужели?

— Не в этом дело.

— Ну уж нет, продолжай! Раз уж начал, так говори, ты, нытик!

— Ну хорошо, я ее так себе представляю…

Он замер, подняв голову и уставившись на банки с растворимым кофе, словно женщина его типа машет из-за горы колумбийского кофе «Хуан Вальдес».

— У нее темные прямые волосы и темные глаза. — Точно не я! Мне захотелось его чем-нибудь стукнуть. — Она тверда в своих убеждениях, но готова нянчиться со мной. Она насмехается над всеми подряд, и ее считают стервой, но со мной она исключительно мила. — Как вообще может человек с мужскими половыми признаками употреблять выражения типа «исключительно мила»?

— Она обожает оральный секс и секс вообще.

— Ну-ну, — сказала я, обогнала его и пошла вперед.

— У нее классная грудь, она умная и знает, что такое вазектомия. Ей не нужно употреблять слова, значения которых она не знает, чтобы казаться умнее, — она и так умная. У нее настоящая работа — она не актриса и не барменша. — Макс приподнял пластиковый пакет с артишоками и потряс его: — Она умеет готовить, потому что тут я полный профан.

— А кому неизвестно, что такое вазектомия?

— Тупице Элспет.

Девушки с именами вроде Элспет обычно работают в «Международной амнистии» и знают на память песни группы «Грейтфул Дэд». Вазектомия им ни к чему.

— Она должна быть любящей, по крайней мере когда мы одни. Ну, там, поплакать со мной, если мы соскучились друг по другу или вроде того. Тут жесткость не годится.

Жесткость — это он про меня, точно. Когда мы с Максом встречались, мягкость ему требовалась не реже, чем еда.

— Ты бываешь такой далекой, такой жесткой! Наверняка ведь в тебе есть нежность. Почему ты не даешь мне ее увидеть?

Я ненавидела такие разговоры, ненавидела изображать чувства, изобретать поводы для слез и близости. Хочешь мягкости — можешь полапать меня за задницу, ясно?

Я тогда только рассталась с Гэйбом и не желала демонстрировать свою уязвимость. Мне хотелось дружелюбия и хорошего секса, такого, чтобы запах еще долго оставался на пальцах, языке и во рту. К сожалению, у Макса не получались непристойности, пока я не продемонстрирую тонкие чувства, и распутать этот заколдованный клубок у нас не получалось.

— Ой, Стефани, — заявил он, когда я попросила его помастурбировать передо мной, говоря мне при этом что-нибудь непристойно-сексуальное. — Я не могу быть до такой степени открытым; сначала я должен ощутить душевную близость.

Для мужчины он выглядел пересмотревшим разных реалити-шоу. «Душевная близость» — это почти так же ужасно, как «между нами промелькнула искра». Такие штучки лучше оставлять электрикам.

А теперь, подумать только, у полок с хлопьями он мне рассказывает, что ему нужна женщина в очках, такая вся из себя библиотекарша, которая убирает волосы в пучок, а в постели распускает их, чтобы его возбудить.

— У нее темные прямые волосы, она носит висячие серьги и отлично все планирует, — добавил Макс. — Я люблю планы.

— Про прямые волосы ты уже говорил. — Болван.

Смешнее всего то, что он описывал мне меня — оставалось только выпрямить волосы и выкраситься в нудный цвет.

— В общем и целом, она вполне может быть из нас двоих главной, пусть только это не мешает сексу. Да, и пусть она любит поспать.

— А если она храпит?

— Не беда.

— Правда? Ты способен спать под чей-то храп? Я вот не могу встречаться с храпуном! Разве можно провести всю жизнь с человеком, который ни на минуту не дает тебе уснуть? И Линусу это тоже не понравится. Он бы залез такому типу на шею и постарался придушить его.

— А если этот бедолага попытается столкнуть Линуса, то его укусят за лицо. — «Укусят за лицо» он произнес так, будто эта фраза сплошь состояла из шипящих и свистящих звуков.

— Но тебя ведь Линус не кусает, если ты его перекладываешь, — напомнила я.

— Но если ткнуть его в мордочку, он кус-саетс-ся!

Когда Макс говорит про Линуса, я не могу удержаться от смеха, особенно если он поминает Линусову мордочку: он при этом изображает, будто зажимает Линусу пасть.

— Линуса нужно брать за живот. — Это все знают, кто со мной спал.

— Но это же опасно, если он целится пастью прямо тебе в глаз! — Прокричав слово «глаз», Макс указал на свой собственный.

— «Женщине моей мечты придется примириться с тем, что временами я изрядный хлюпик», — передразнила я Макса хнычущим голосом.

— Думай что хочешь, но я временами вовсе не изрядный хлюпик.

— Ага, ты все время такой.

— Нет!

— Да!

— Не важно, — сказал он так, будто это слово писалось раздельно, и улыбнулся, — когда я ее повстречаю, то стану звать Крольчонок.

— Прозвище заранее не придумывают. Оно должно само появиться.

— Ну, я постараюсь — уж очень это мило.

— Александра называет меня Печенюшкой, а иногда Печенькой. Сегодня она обозвала меня Печенищей, но обычно Печенюшки с нее вполне хватает.

Александра была моя новая лучшая подруга; она всех знакомых девушек звала Печенюшками. Наверное, услышала это у кого-то, решила, что ей нравится словечко и присвоила его.

— Мне нравится Крольчонок.

— Ну, Крольчонок для любовницы подходящее прозвище — вы ведь, небось, будете трахаться, как кролики. Но прозвище нельзя придумывать заранее. Оно придумывается само! Вон, я Линуса зову то Лапшой, то Медвежонком, то Бутербродной башкой — в зависимости от настроения. А меня зовут разве что милочкой. Ужасно скучно.

— Или Рыжей. — Он дернул меня за прядь волос.

— Не-а. Вот, казалось бы, меня все должны звать Рыжей, а не зовут. Мне всегда хотелось, чтобы Гэйб меня так звал, — из-за «Филадельфийской истории» с Кэри Грантом и Кэтрин Хепберн. Грант зовет ее Рыжей, и это звучит одновременно и властно, и покорно. Да. У меня никогда не было прозвища, никогда. Разве что Лосиха в старших классах, но не будем об этом, а то я заплачу.

Макс поцеловал меня в лоб.

— Ладно, Рыжая, об этом не будем.

С этими словами Макс поскакал по проходу, набирая скорость, чтобы вскочить на заднюю перекладину тележки и прокатиться. Именно поскакал, Боже ты мой.

Завидев его на запятках тележки, я остановилась и встряхнула головой. Неужели это тот самый парень, которого я раздевала при свечах, который вызывал у меня в памяти песни Норы Джонс? Эх, хорошо бы он мне не Нору Джонс напоминал, а что-нибудь пожестче, панк-рок, например. Нора Джонс и детский лепет! Столько лет мы с Максом знакомы, а он не изменился — все тот же мальчишка. Только тогда он не на тележке катался, а на скейтборде по нашему офису. Он заканчивал изучать программирование в Принстоне и подрабатывал у нас летом. Я тогда встречалась с Гэйбом, но Макса тоже приметила — такие красавцы не могут не бросаться в глаза. Он был хоть сейчас на рекламу диетической кока-колы — ямочки, загар, упругая походка. А еще копна льняных волос, синие-синие глаза, орлиный нос и самая потрясающая улыбка, какую я только видела. Он носил на шее тонкий кожаный шнурок, и я иногда воображала, как притяну его к себе за этот шнурок. А вот чего я тогда не знала: он был в группе поддержки своей спортивной команды — в таких обычно участвовали одни девчонки, — подкрашивал волосы и указывал в числе своих хобби вязание и садоводство. «Ну и что? Там, где я вырос, принято было участвовать в группе поддержки», — говорил он.

Ага, как же. Он вырос в Пенсильвании, возле поселений секты амишей. Там принято ездить на телегах с лошадьми, носить подтяжки и чепчики. Свечи вместо электричества, полевые работы и шитье. Группа поддержки? Это вряд ли. «А с садоводством дело такое — у меня просто «зеленая рука», как говорится». А еще он до сих пор, заметив на лице прыщик, заклеивает его пластырем, отменяет все планы и сообщает друзьям, что упал с кровати и ушибся.

Но мой детектор геев сработал тогда неверно. Макс натуральный гетеросексуал. И он гетеросексуальничал себе круглые сутки со своей тогдашней девушкой Гэбби. Они встречались еще пять лет, а я тем временем успела сменить работу и тройным прыжком пролетела сквозь обручение, замужество и развод.

Начав работать в рекламном агентстве, я потеряла Макса из виду. Однако спустя два года, через два месяца после того, как я узнала о предательстве Гэйба, мне захотелось чего-нибудь привычного. Продуктов из собственной кладовки, так сказать. Мы с Максом договорились встретиться в «Океанском гриле» в Верхнем Уэст-Сайде. Хотя был декабрь, мне ужасно хотелось устриц.

Я ждала его, кутая голые плечи в платок от «Ватне» и плотно сжимая губы. Лето давно миновало, однако плечи все еще полагалось открывать. Я не могу спокойно ждать, если под рукой нет стакана или нельзя потеребить салфетку, так что я уставилась в окно и старалась углядеть Макса. На улицах было полно странных парочек, и я пыталась понять по внешнему виду, что их связывает. Я замечала иностранцев, узнавала их по зубам и подшитым джинсам. Дети в ярких колготках сгибались под грузом скрипичных футляров и ранцев. На той стороне улицы покупатель расплачивался мятой долларовой бумажкой за крендель и сомнительного качества хот-дог. Такси. Переливающиеся огоньки на ветвях деревьев. Город был занят делами, а я томилась в одиночестве.

В окно я увидела, как Макс подходит к ресторану. Он потрясающе смотрелся среди мягких хлопьев подсвеченного лампам и снегопада, а когда он вошел и, сказав «привет», обнял меня, наше объятие оказалось слишком долгим для «просто друзей». За бургундским и устрицами мы принялись делиться историями обманутой любви. Голубые глаза Макса не отрывались от моих, даже когда мы смеялись. Если бы я верила в любовь со второго взгляда, то это была именно она.

— Да, сейчас я один, но так даже лучше, — сказал он, морщась, будто от гадкого запаха. — Уж лучше быть одному, чем терпеть ее вечную ложь и наркотики.

Я ему не поверила.

— А самое худшее началось тогда, когда мой психотерапевт принялся за меня всерьез. Каждое второе слово у него было «трахаться».

Произнося слово «трахаться», Макс понизил голос, но на звук «ха» выдохнул с такой силой, словно хотел задуть керосиновую лампу как у амишей.

— Он все говорил: «Зачем она вам нужна? Она траХАлась с другими мужиками. Она все время с ними траХАется и врет вам в лицо». Я не хотел его слушать и не хотел ему верить. Но вот это слово «трахаться» в конце концов оказалось последней каплей. — Макс оторвал взгляд от поверхности стола и улыбнулся, словно извиняясь. — Прости, — произнес он смущенно.

Просто прелесть. Его уязвимость убедила меня, что ему-то я могу рассказать все. Он поймет мои страхи, потому что он на моей стороне, он знает, что такое предательство. Мы уже дружили, так что не приходилось переживать, позвонит он мне или нет. Все развивалось совершенно естественно. В течении следующих двух месяцев наша близкая дружба перешла к физическую близость. Именно это и описывают в газетных объявлениях о знакомстве как «Идеальные взаимоотношения». Оставалась одна проблема: я не имела права с ним встречаться.

Ну хорошо, имела, но нельзя было встречаться только с ним. Моя Психотерапевт-по-телефону все время напоминала об этом.

— Я знаю, вы хотите все сразу и на всю катушку, круглый год, сутки и недели напролет. — Я знала, что, говоря «сутки и недели напролет», она чувствует себя крутой. — Стефани, сейчас вы в любых взаимоотношениях захотите вернуться к тому, что у вас было с Гэйбом, потому что вы к этому привыкли. Вам нужно вырваться за пределы привычного, вырасти над собой. Сейчас слишком рано заводить романы. Вы сами не понимаете, во что ввязываетесь. Лучше не торопиться.

Не торопиться. Перспектива тошнотворнее консервированного тунца в масле.

Итак, я заставила себя встречаться не только с Максом; ему я, естественно, об этом не сказала. Ну да, ложь путем умолчания. Но если вы не договаривались заранее хранить друг другу верность, то, строго говоря, никаких правил вы и не нарушаете. Может, Макс и решил, что мы будем друг другу верны, но вслух это не обсуждалось. Может, в глубине души он догадывался об истинном положении вещей. Может, именно поэтому он вечно хотел обсуждать наши чувства.

Встречаясь с прочими мужчинами, я тем самым избегала ужасной опасности нырять в любовь сломя голову. Головой вниз на мелководье, не задумываясь. Я вечно от этого страдаю: мне только и хочется, что найти купальную шапочку и нырнуть с высокого берега в новый роман.

— Если вы нырнете в неподходящий роман, то снова будете корчиться от боли на полу ванной комнаты. — Ай. Это, кажется, ее версия словечка «траХАться». — Почему одиночество вас так пугает? Вам необходимо осознать, почему вы так отчаянно рветесь в новые отношения.

И за что я только плачу ей деньги? Разве это не ее обязанность? Мне лично хотелось только плакать и есть гамбургеры!

Не права я была насчет разнообразия. Истинные трусы — вовсе не те, кто выбирает смеси. Трусы скачут от одного романа к другому, потому что страшатся одиночества. Перебирают взаимоотношения, как крупу для каши на завтрак. Они ограничиваются «кладовкой» с привычными специями и блюдами, потому что боятся выйти за пределы знакомого и столкнуться с новыми «стилями».

«Стили» — это словечко моего Психотерапевта-по-телефону. Она утверждала, что кроме выхода за пределы моей зоны комфорта, «серьезного романа», встречи с несколькими разными мужчинами познакомят меня с разными образами мышления. С разными стилями, как она это называла — будто речь шла о пальто.

— В жизни существуют не только доктора-евреи, которые считают, что все в мире вращается вокруг них. Вам нужно осознать, что даже гольф не все мужчины любят. Так что встречайтесь на здоровье с Максом, но не останавливайтесь на этом!

Я и не останавливалась. Я встречалась с самыми разными мужчинами, надеясь отыскать среди них «внимательного», «заботливого» и «бескорыстного». По прошлому опыту я не очень-то верила, что эти качества бывают у мужчин, — ну, разве что за исключением моего отца.

В итоге все закончилось беседой в постели в один прекрасный день, когда Макс спросил:

— Ты ведь больше ни с кем не встречаешься, правда?

Мне даже не потребовалось отвечать. Мы перестали разговаривать. Через несколько дней я попыталась вернуться к прошлому.

— Я хочу только тебя, не важно, что говорит психотерапевт. — Мне не хватало привычного.

Я ничем не лучше Грега из Нижнего Ист-Сайда. Я тоже осознала, что у меня было, только когда потеряла это, только на стадии «лучше останемся друзьями».

— Нет, милая, — сказал Макс, — я ведь понимал: что-то не так. В любом случае, ты для меня слишком пижонка.

«Пижонка» — это значит, что у меня не висит доска для дартса в квартире и что я предпочитаю бары без опилок на полу.

— Не сможем ли мы все-таки… — Я не знала, как исправить ситуацию, чтобы совсем его не потерять, — остаться друзьями?

— Конечно, сможем. Но пусть пройдет какое-то время. Допустим, пара месяцев.

Итак, после моего развода прошло всего три месяца, я нервничала, словно муха, попавшая в кувшин, и теперь мне надо было оставить Макса позади и выловить как минимум еще пару свежих рыбок, чтобы исследовать их. Покинуть домашний уют и рассматривать их разноцветную чешую и скользкие жабры. Разобраться в том, какова рыба в этом бескрайнем море, о котором все рассказывают. Только вот глубоководный лов мне пока не разрешался. Ну что ж, хорошо хоть есть рыбацкие сапоги. Теперь бы еще найти компанию для рыбалки. «Что, мне еще и червяка его трогать? Бе!» О Господи.