ГЛАВКОМ РУССКОЙ АРМИИ Генерал-лейтенант Генштаба, флигель-адъютант, барон П. Н. Врангель

Утром 6 августа 1914 года, спустя несколько дней после начала Первой мировой войны, лейб-гвардии Его Императорского Величества Конный полк, стремительно наступающий от восточно-прусской границы Российской империи, взял деревню Краупишкен.

Противник закрепился дальше в деревне Каушен, немецкая пехота и артиллерия обрушили оттуда бешеный огонь на конногвардейцев и их соседей-кавалергардов. Гвардейцы бросались в новые атаки, но каждый раз под шквалом свинца и картечи отходили с большими потерями.

Военные теоретики единодушно считали, что при пулеметно-ружейной огневой мощи того времени уже невозможна конная атака на пехотные позиции. А из Каушена по русским гвоздила и пристрелявшаяся батарея. Но положение сложилось безвыходное: 1-я бригада лейб-гвардии кавалерийской дивизии, куда входили конногвардейцы, споткнулась о германский оплот, обливаясь кровью ее ударных частей. Командир дивизии генерал Казнаков был вынужден бросить в этот Каушенский бой, который войдет в анналы, 3-й резервный эскадрон Конного полка под командой 36-летнего ротмистра барона П. Н. Врангеля.

Из служебной характеристики: «Ротмистр барон Врангель отличный эскадронный командир. Блестяще военно подготовлен. Энергичный. Лихой. Требовательный и очень добросовестный. Входит в мелочи жизни эскадрона. Хороший товарищ. Хороший ездок. Немного излишне горяч. Обладает очень хорошими денежными средствами. Прекрасной нравственности. В полном смысле слова выдающийся эскадронный командир».

Барон прошел русско-японскую войну, на которой заработал Святую Анну с надписью «За храбрость» и Святого Станислава с мечами и бантом, потом окончил Академию Генштаба, но «по собственному желанию» остался в родном Конном полку, где начинал добровольцем-рядовым. Полк вел свою историю с заложенного Петром Великим Кроншлотского драгунского полка, потом звавшегося Лейб-Регимент, потом — Конная гвардия и Конный.

Лейб-гвардии Конный полк подбирался из высоких брюнетов, и двухметровый красавец Петр Врангель, со щеточкой усов под породистым носом, ступенькой раздвоенного подбородка, высокомерным светлооким взглядом на удлиненном лице старинного рыцаря, был и по рождению плоть от плоти этого полка, военной элиты империи. Известные с начала XII века в Дании, с XIII века в Ливонии (ныне — земли Латвии, Эстонии) дворяне Врангели, получившие в 1653 году баронский титул, за преданность и доблесть всегда отличались датскими и шведскими, немецкими и голландскими, а также испанскими королями и магистрами Ливонского ордена.

79 баронов Врангелей служили только Карлу XII, 13 из них полегли в Полтавском сражении, семеро попали в русский плен. Воевали Врангели и за интересы Фридриха II, командовали прусской конницей в войнах с Наполеоном. С превращением Ливонии (Лифляндии) и Эстляндии, где у Врангелей были земли, в губернии Российской империи эти бароны беззаветно дрались во славу русской короны, дав ей семь фельдмаршалов, более тридцати генералов и семерых адмиралов.

Его высокоблагородие ротмистр его сиятельство барон Врангель, получивший приказ атаковать своим эскадроном Каушен, прекрасно знал академические утверждения о невозможности конной победы над палящими напрямую пехотинцами и артиллеристами. Но за ним реяли регалии врангелевского рода. Ко всему прочему, барон, как и поэт Пушкин, был потомком знаменитого военачальника Ганнибала — «арапа Петра Великого». И в таком же чине ротмистра, только лейб-кирасирского полка, прославился барон И. Врангель в 1759 году в битве при Кунерсдорфе. Воевавший на Кавказе генерал-адъютант барон А. Е. Врангель взял в плен Шамиля…

Ротмистр Петр Врангель, сияя серовато-зеленым пламенем выпуклых глаз на узком лице, закричал атаку! Его эскадрон, офицеры которого, будто на параде, гвардейски выпрямились в седлах, пошел в дымы и разрывы на Каушен.

Доскакать можно было, только примеряясь к местности. Врангель превосходно использовал ее: перелесок, пригорки, впереди слева ветряная мельница, — чтобы сблизиться с косящей картечью батареей. Эскадрон вылетел на нее, изумленные внезапностью немцы ударили наудачу. Они не успели изменить прицел…

Эскадрон Конной гвардии барона Врангеля шел в лоб, уже не сворачивая. С неточного прицела артиллеристы попадали по его коням. В грохоте пушек и визге пуль, предсмертном лошадином ржанье, свисте осколков на полном скаку редел эскадрон. Всех его офицеров выбило в этом последнем броске, кроме командира.

Обливающегося кровью от девяти картечных ран коня Врангеля убили под ним уже около вражеских траншей. Барон вскочил на ноги и кинулся с саблей к батарее.

Остатки врангелевского эскадрона дрались на немецких позициях врукопашную. Они выбили германцев из всего Каушена.

Командир Конногвардейского полка полковник Б. Г. Гартман, раненный в сражении при Каушене, потом писал, что блестящие конные атаки белых целой дивизией и Даже корпусом во время Гражданской войны явились последствием той веры, которую утвердил во Врангеле Каушенский бой. Еще бы, он в первом же бою той войны атаковал боеспособную пехоту, поддержанную артиллерией, и имел полный успех. В представлении ротмистра к награждению орденом Св. Георгия было указано: «Стремительно произвел конную атаку и, несмотря на значительные потери, захватил два орудия, причем последним выстрелом одного из орудий под ним была убита лошадь».

Так ротмистр барон П. Н. Врангель, представитель цвета русской гвардии, стал первым из офицеров на Первой мировой войне Георгиевским кавалером, о чем гласит запись в дневнике государя императора Николая Второго от 1914 года:

«10-го октября. Пятница.

…После доклада Барка принял Костю, вернувшегося из Осташева, и ротм. Л.-Гв. Конного полка бар. Врангеля, первого Георгиевского кавалера в эту кампанию…»

С этого времени взлетает фронтовая «карьера» П. Н. Врангеля, с сентября назначенного начальником штаба Сводно-кавалерийской дивизии, потом помощником командира Конного полка по строевой части. В декабре 1914 года «за боевые отличия» его производят в полковники и жалуют во флигель-адъютанты свиты Его Императорского Величества, награждают Георгиевским оружием. В течение ближайшего года барон также заслужит ордена Св. Владимира с мечами IV и III степеней.

С октября 1915 года Врангель командует 1-м Нерчинским казачьим полком Уссурийской дивизии. Еще в японскую войну воевал он в частях Забайкальского казачьего войска сотником, потом разведчиком, подъесаулом. Теперь среди подчиненных ему нерчинцев оказываются двое колоритнейших офицеров, два подъесаула: Г. М. Семенов, совершивший один из своих фронтовых подвигов — спас полковое знамя, — и барон Р. Ф. Унгерн фон Штернберг — «тип партизана-любителя, охотника-следопыта из романов Майн Рида», как его описал потом Врангель в своих «Записках». Более подробно о них, ставших белыми дальневосточными атаманами, можно прочитать в последней главе этой книги.

Врангелевские казаки покрывают себя славой 22 августа 1916 года в Лесистых Карпатах. 1-й Нерчинский полк после превосходной атаки захватывает 118 пленных, массу оружия, боеприпасов. В этом бою Врангель и многие его офицеры, несмотря на раны, остаются в строю.

Полк удостаивается особого отличия — шефства цесаревича Алексея. Командир нерчинцев полковник Врангель должен был во главе полковой депутации прибыть в Петроград для представления «молодому шефу», как вспоминал Петр Николаевич в «Записках», далее рассказывая:

«Я выехал в Петербург в середине ноября; несколькими днями позже должны были выехать офицеры, входившие в состав депутации.

Последний раз я был в Петербурге около двух месяцев назад, когда приезжал лечиться после раны, полученной при атаке 22 августа…

Через несколько дней после моего приезда я назначен был дежурным флигель-адъютантом к Его Императорскому Величеству. Мне много раз доводилось близко видеть Государя и говорить с Ним. На всех видевших Его вблизи Государь производил впечатление чрезвычайной простоты и неизменного доброжелательства. Это впечатление являлось следствием отличительных черт характера Государя — прекрасного воспитания и чрезвычайного умения владеть собой.

Ум Государя был быстрый, Он схватывал мысль собеседника с полуслова, а память Его была совершенно исключительная. Он не только отлично запоминал события, но и лица, и карту; как-то, говоря о Карпатских боях, где я участвовал со своим полком, Государь вспомнил совершенно точно, в каких пунктах находилась моя дивизия в тот или иной день. При этом бои эти происходили месяца за полтора до разговора моего с Государем, и участок, занятый дивизией, на общем фронте армии имел совершенно второстепенное значение.

Я вступил в дежурство в Царском Селе в субботу, сменив флигель-адъютанта герцога Николая Лейхтенбергского…

Обедали на половине Императрицы. Кроме меня, посторонних никого не было, и я обедал и провел вечер один в Семье Государя. Государь был весел и оживлен, подробно расспрашивал меня о полку, о последней блестящей атаке полка в Карпатах… Императрица, главным образом, интересовалась организацией медицинской помощи в частях, подробно расспрашивала о новом типе только что введенных противогазов. Великие Княжны и Наследник были веселы, шутили и смеялись. Наследник, недавно назначенный шефом полка, несколько раз задавал мне вопросы — какие в полку лошади, какая форма… После обеда перешли в гостиную Императрицы, где пили кофе и просидели еще часа полтора.

На другой день, в воскресенье, я сопровождал Государя, Императрицу и Великих Княжон в церковь, где Они присутствовали на обедне… Видя, как молится Царская Семья, я невольно сравнивал спокойное, полное религиозного настроения лицо Государя с напряженным, болезненно экзальтированным выражением Императрицы…

26 ноября, в день праздника кавалеров ордена Св. Георгия, все кавалеры Георгиевского креста и Георгиевского оружия были приглашены в Народный дом, где должен был быть отслужен в присутствии Государя торжественный молебен и предложен обед всем Георгиевским кавалерам. Имея орден Св. Георгия и Георгиевское оружие, я был среди присутствующих.

Громадное число Георгиевских кавалеров, офицеров и солдат, находившихся в это время в Петрограде, заполнили театральный зал дома. Среди них было много раненых. Доставленные из лазаретов тяжелораненые располагались на сцене на носилках… По отслужении молебна, генерал-адъютант Принц Александр Петрович Ольденбургский взошел на сцену, поднял чарку и провозгласил здравицу Государю Императору и Августейшей Семье. Государь Император выпил чарку и провозгласил «ура» в честь Георгиевских кавалеров, после чего Он и Императрица обходили раненых, беседуя с ними…

Наконец, прибыли в Петербург офицеры депутации. Представление было назначено в Царском днем 4 декабря перед самым, назначенным в этот день, отъездом Государя в Ставку.

Отправив утром предназначенную быть подведенной Наследнику лошадь, поседланную маленьким казачьим седлом, я выехал с депутацией по железной дороге, везя заказанную для Наследника форму полка…

Встреченные дежурным флигель-адъютантом, мы только что вошли в зал, как Государь в сопровождении Наследника вышел к нам. Я представил Государю офицеров, и сверх моего ожидания Государь совершенно свободно, точно давно их знал, каждому задал несколько вопросов; полковника Маковкина Он спросил, в котором году он взял Императорский приз; есаулу Кудрявцеву сказал, что знает, как он во главе сотни 22-го августа первым ворвался в окопы противника… Я лишний раз убедился, какой острой памятью обладал Государь — во время моего последнего дежурства я вскользь упомянул об этих офицерах, и этого было достаточно, чтобы Государь запомнил эти подробности.

После представления Государь с Наследником вышли на крыльцо, где осматривали подведенного депутацией коня. Тут же на крыльце Царскосельского дворца Государь с Наследником снялся в группе с депутацией.

Это, вероятно, одно из последних изображений Государя во время Его царствования, и это последний раз, что я видел Русского Царя».

В декабре 1916 года Уссурийская конная дивизия была переброшена на Румынский фронт. Перед новым 1917 годом полковник Врангель назначается командиром 2-й бригады Уссурийской дивизии, в которую входили Приморский драгунский и Нерчинский казачий полки. В январе П. Н. Врангель «за боевые отличия» произведен в генерал-майоры.

Об отречении государя императора Николая Второго и вслед — его брата Михаила Александровича от престола генерал Врангель узнал в окрестностях Кишинева, где был штаб Уссурийской дивизии.

— Это конец, это анархия, — совершенно точно резюмировал Петр Николаевич.

Потом неколебимый монархист барон Врангель в «Записках» пояснит: «Опасность была в уничтожении самой идеи монархии, исчезновении самого Монарха».

Командир Уссурийской дивизии генерал А. М. Крымов вначале приветствовал Февральскую революцию, считая, что это жизнеутверждающий переворот власти, а не начало Русской Смуты. В Кишиневе, полыхавшем митингами под красными знаменами, он «горячо доказывал» Врангелю:

— Армия, скованная на фронте, не будет увлечена в политическую борьбу. Было бы гораздо хуже, ежели бы все произошло после войны, а особенно во время демобилизации… Тогда армия бы разбежалась домой с оружием в руках и стала бы сама наводить порядки.

Вскоре Крымов направляет Врангеля в Петроград с письмом военному министру Временного правительства Гучкову. В нем он взволнованно пишет, что «армия должна быть вне политики, те, кто трогают эту армию, творят перед родиной преступление», как вспоминал Петр Николаевич. «Среди чтения письма он вдруг, схватив голову обеими руками, разрыдался…»

В мгновенно покрасневшей России, подъезжая к Петрограду, барон Врангель не изменяет ни своей породе, ни своему нраву:

«В Царском дебаркадер был запружен толпой солдат гвардейских и армейских частей, большинство из них были разукрашены красными бантами. Было много пьяных. Толкаясь, смеясь и громко разговаривая, они, несмотря на протесты поездной прислуги, лезли в вагоны, забив все коридоры и вагон-ресторан, где я в это время пил кофе. Маленький рыжеватый финляндский драгун с наглым лицом, папироской в зубах и красным бантом на шинели бесцеремонно сел за соседний столик, занятый сестрой милосердия, и пытался вступить с ней в разговор. Возмущенная его поведением сестра стала ему выговаривать. В ответ раздалась площадная брань. Я вскочил, схватил негодяя за шиворот и, протащив к выходу, ударом колена выбросил его в коридор. В толпе солдат загудели, однако никто не решился заступиться за нахала.

Первое, что поразило меня в Петрограде, — это огромное количество красных бантов, украшавших почти всех… Я все эти дни постоянно ходил по городу пешком в генеральской форме с вензелями Наследника Цесаревича на погонах (и, конечно, без красного банта) и за это время не имел ни одного столкновения».

Письмо генерала Крымова Гучкову Врангель передавал министру иностранных дел «временных» П. Н. Милюкову и сказал ему:

— Новые права солдата, требование обращения к солдатам на «вы», право посещать общественные места, свободно курить и так далее хорошему солдату сейчас не нужны. Русский простолюдин сызмальства привык к обращению на «ты» и в таком обращении не видит для себя обиды; в окопах и на привале русские офицеры и солдаты живут вместе, едят из одного котла и закуривают от одной папироски. Свободным посещением публичных мест, курением и прочими свободами воспользуются лишь такие солдаты, как те, что шатаются ныне по улицам столицы… Те, что заседают в совете рабочих и солдатских депутатов, неизвестно кем выбранные и кем назначенные… Поверьте мне, что из хороших офицеров и солдат в Петербурге сейчас находятся лишь те, что лежат в лазаретах.

На полковом празднике Амурского казачьего полка, входящего в Уссурийскую дивизию, генерал Врангель выехал перед парадно замершим строем амурцев. Над большинством сотен вместо их значков реяли красные флаги, и генерал пригляделся к одной из развевающихся кумачовых тряпок. Тут на флаг «пошла юбка из красного ситца с какими-то крапинками»…

Барон рявкнул:

— Я ожидал встретить ваш славный полк под старым своим знаменем, а сотни — с их боевыми значками, вокруг которых погибло геройской смертью столько славных амурских казаков. Под этими значками хотел я собрать сегодня вас и выпить за славу Амурского войска и Амурского полка круговую чарку, но под красной юбкой я сидеть не буду и сегодняшний день с вами провести не могу!

Еще штаб-ротмистром барон Врангель был прикомандирован с января по август 1906 года к Северному отряду генерала Орлова и участвовал в карательных» экспедициях по губерниям, охваченным красными выступлениями. С тех пор он хорошо знал, что такое потерявший свой традиционный уклад народ.

В эти мартовские дни П. Н. Врангель был восхищен поступком командира 3-го конного корпуса генерала графа Ф. А. Келлера, единственного из высшего генералитета собиравшегося «не дать в обиду» государя, отказавшегося присягать Временному правительству. Увы, такие чувства испытывали их сиятельства граф и барон во многом потому, что носили немецкие фамилии своих рыцарских, предков. И надо же, что обезглавленный после монархического бунта графа Келлера 3-й конный корпус отдали под команду командиру Врангеля генералу Крымову, назначенному вместо Келлера 30 марта 1917 года.

Генерал Крымов носился уже с идеей, что основной поддержкой Временного правительства должны стать казаки:

— Надо делать ставку на казаков.

Петр Николаевич, проведший детство и юность на Дону, окончивший в Ростове-на-Дону реальное училище, воевавший среди казаков с японцами, отлично знал «свойственное казакам испокон веков стремление обособиться» и заявил Крымову:

— Я не разделяю, Александр Михайлович, возлагаемой вами надежды на казаков… Едва ли при этих условиях я буду полезен делу как ваш ближайший помощник.

Получив 3-й корпус, Крымов выхлопотал, чтобы в него включили Уссурийскую конную дивизию, командиром которой назначили Врангеля. Вот от этой должности, да еще в бывшем келлеровском корпусе, Петр Николаевич и отказался. Он направился в Петроград за; новым назначением.

Живя весной 1917 года в столице в ожидании новой должности, барон Врангель «видел, что лишь твердой и непреклонной решимостью можно было положить предел дальнейшему развалу страны». Как и многие офицеры, исповедующие подобную точку зрения, Петр Николаевич считал таким решительным вождем генерала Л. Г. Корнилова, командовавшего тогда Петроградским военным округом.

Недовольные офицеры укрепляли между собой контакты, к Врангелю обращались многие единомышленники из дислоцирующихся в городе частей. Складывалась подпольная организация, во главе которой Петр Николаевич пригласил встать своего старого однополчанина графа А. П. Палена, потому что самого должны были вот-вот отправить на фронт. Врангель позже рассказывал:

«В помощь нам мы привлекли несколько молодых офицеров. Нам удалось раздобыть кое-какие средства. Мы организовали небольшой штаб, прочно наладили связь со всеми военными училищами и некоторыми воинскими частями, расположенными в столице и пригородах, организовали ряд боевых офицерских дружин. Разведку удалось поставить отлично. Был разработан подробный план занятия главнейших центров города и захвата всех тех лиц, которые могли бы оказаться опасными».

В апреле генерал Корнилов, поссорившийся с петроградскими политиканами, принял под свою команду 8-ю армию Юго-Западного фронта, стоящую на границе с Галицией. А в июне генерал Врангель получил назначение на этот же фронт командующим 7-й кавалерийской дивизией.

В последнее наступление бывшей императорской армии в июле 1917 года генерал Врангель, как он описал, вступил таким образом:

«6 июля я прибыл в Каменец-Подольск. Здесь узнал я последние новости. «Прорыв революционной армии» закончился изменой гвардейских гренадер, предательски уведенных с фронта капитаном Дзевалтовским. За ними, бросая позиции, стихийно побежала в тыл вся 11-я армия. Противник занял Тарнополь, угрожая флангу и тылу соседней 8-й армии генерала Корнилова.

Геройская гибель ударных батальонов, составленных большей частью из офицеров, оказалась напрасной. «Демократическая армия», не желая проливать кровь свою для «спасения завоеваний революции», бежала как ста- до баранов».

10 июля Врангель был назначен командующим Сводным конным корпусом. Его части дрались, прикрывая отход русской пехоты к линии реки Збручь.

Пехотинцы каждодневно отходили по всему фронту на 20–30 верст, не оказывая противнику никакого сопротивления. Дисциплина у них была окончательно утеряна, бросали ослабевших и беспощадно грабили по дороге. Кавалеристы врангелевского корпуса, маневрируя на стыке флангов российских 7-й и 8-й армий, беспрерывно вели арьергардный бой.

12 июля немцы вытеснили врангелевцев из очередной деревни, угрожая разрезать фронт Сводного корпуса. Врангель приказал кинбурнским драгунам в конном строю остановить противника. Кинбурнцы ринулись в атаку ничуть не хуже, чем когда-то за своим первым Георгием ротмистр Врангель. Выбили врага и захватили пулемет и несколько десятков пленных.

По расположению 7-й дивизии корпуса, при которой находился командующий Врангель, немцы ударили тяжелой артиллерией. Петр Николаевич поскакал к дивизионному командиру по лесу, где спешились полки. Он выскочил на полянку к избе лесника, около которой за вынесенным столом пили чай офицеры.

Барон спрыгнул с коня, направляясь к столу, как прямо над головами прогудел снаряд — взрыв за избой! Там закричали раненые, на поляну выскочила со сбитым сед- лом и окровавленным крупом лошадь. Кавалеристов с открытого места будто ветром сдуло. За деревьями конники занервничали, хватая под уздцы лошадей. Еще минута, понял Врангель, и начнется беспорядочный отход!

Генерал зычно закричал:

— Смирно!

Как ни в чем не бывало Врангель прошел к столу с самоваром, сел и попросил налить себе чаю. Барон услышал, как новый снаряд в вышине снова идет на эту лужайку. Раскатистым шмелем гудел он: бах! — взрыв совсем рядом. Осколок оттуда, громко жужжа, упал у ног Врангеля рядом со столом.

Барон подхватил его с земли. Взглянул на конников, жмущихся к стволам неподалеку, кинул осколок ближайшему кавалеристу:

— Бери, ребята, горяченький, к чаю на закуску! Солдаты рассмеялись, вмиг смыло тревогу с их лиц.

По поводу этого случая Врангель сделал потом в «Записках» важное замечание:

«С этого дня невидимое духовное единение установилось между мной и моими людьми. С этого дня я почувствовал, что полки у меня в руках, что та психологическая связь между начальником и подчиненными, которая составляет мощь каждой армии, установилась.

Это явление мне за мою службу приходилось испытывать не раз. Так однажды, во время усиленной рекогносцировки в Крейцбургских болотах я непреложно и ясно ощутил неожиданно мгновенно родившуюся эту духовную связь с моим полком. Так впоследствии создавалась эта связь начальника с частями на Кубани и в степях Маныча в Гражданскую войну».

С 7 июля назначенный главнокомандующим войсками Юго-Западного фронта генерал Корнилов прислал Врангелю телеграмму:

«Прошу принять лично и передать всем офицерам, казакам и солдатам Сводного конного корпуса, особенно же кинбурнским драгунам и донцам, мою сердечную благодарность за лихие действия корпуса 12 июля, обеспечившие спокойный отход частей на стыке армий. Корнилов».

За это генерала Врангеля постановлением Дум частей Сводного корпуса наградили солдатским Георгиевским крестом IV степени — вторым к его первому офицерскому! Удивительно, что солдаты уже «новой» России так отметили аристократа-монархиста.

25 августа 1917 года Корнилов, ставший Верховным Главнокомандующим Русской армии, по договоренности с главой Временного правительства Керенским, направил 3-й конный корпус, которым продолжал командовать генерал Крымов, в Петроград на случай подавления возможного восстания большевиков. 27 августа Керенский под давлением Петроградского Совета изменил свою позицию, объявил генерала Корнилова мятежником, сместив его с поста Верховного главкома, а себя провозгласил Главковерхом.

Врангель с воодушевлением прислушался к тому, как генерал Корнилов в этот момент заявил, что берет на себя всю полноту власти в стране! Барон пытался выполнить приказ Корнилова о высылке 3-му корпусу Осетинского и Дагестанского полков из 3-й Кавказской дивизии. Однако 2 сентября генерала Корнилова Временное правительство арестовало, а окончательно запутавшийся в этой переделке, не очень ладящий со своей нервной системой командующий 3-м корпусом генерал Крымов застрелился.

В 3-й корпус, злосчастный с тех пор, как его покинул доблестный граф Келлер, Керенский командующим теперь назначил генерала Врангеля. Тот отправился в Петроград, в окрестностях которого корпус остановился в корниловском рывке к столице. Но там выяснилось, что сам-то генерал Корнилов на пике атаки после крымовского самоубийства назначил начальником 3-го корпуса генерала П. Н. Краснова, который до сих пор выполнял эти обязанности.

Генерал Врангель оказался в неловком положении. Ко всему прочему, он заметил, что Керенский, узнав о его взглядах побольше, засомневался в верности своего выбора. А либеральный военный министр Верховский посчитал невозможным назначать монархиста Врангеля командиром частей около столицы, с чем и Керенский, наконец, согласился. Ими решено было подыскать Врангелю другое назначение. Возмущенный барон стал ходатайствовать о своем увольнении в отставку и послал об этом заявление в Ставку.

Руководящий в это время Ставкой Верховного главкома ее начштаба генерал Духонин вызвал Петра Николаевича к себе в Могилев, собираясь уговорить его остаться в армии. В Ставке Духонин пытался настоять, чтобы Врангель не бросал стремительно разлагающуюся армию. Но разгорячившегося барона было не убедить, он подал рапорт об отставке. В нем Врангель, объясняя интриги по поводу его назначения на 3-й корпус, указал, что причина их — его политические убеждения, «не всем угодные», но он «убеждений своих никогда не менял и в угоду кому бы то ни было менять не будет».

Верховный главком Керенский не отпускал его, Петру Николаевичу предложили пост командующего Минским военным округом, от которого он отказался…

В это время в Петрограде произошел Октябрьский большевистский переворот.

В Ставку из красного Петрограда собирался прибыть во главе матросского эшелона большевистский главковерх бывший прапорщик Крыленко. П. Н. Врангель попрощался с офицерами и уехал из Могилева в Крым, где жила его семья.

Женат был Петр Николаевич на дочери камергера Высочайшего Двора, фрейлине Их Императорских Величеств, потомственной дворянке Ольге Михайловне, в девичестве Иваненко. Тогда баронесса О. М. Врангель имела дочерей Елену и Наталью, сына Петра, а всего у них с мужем после рождения Алексея будет четверо детей. С начала Первой мировой войны баронесса всегда работала в санитарных учреждениях тех частей и соединений, которыми командовал П. Н. Врангель.

Располагались Врангели в Ялте на своей даче, стоящей на Нижне-Массандровской улице. В ялтинские окрестности после переворота перебрались многие их петербургские знакомые, а также тут находилась вдовствующая императрица Мария Федоровна с дочерьми и великими князьями. Но вскоре здесь появились красные.

Советское руководство предложило генералу Врангелю должность командующего их крымскими войсками. Петр Николаевич, приглашенный на переговоры об этом в Симферополь, от такого почета отказался. У него на даче начались обыски и провокации, а в начале января 1918 года генерала арестовали.

«Контрреволюционером», «врагом народа» заклеймил Врангеля его помощник садовника и донес в ревтрибунал, что тот на стороне татар, с которыми красные воевали. Засадить своего хозяина доноситель решил, потому что за грубость его супруге барон вломил ему тростью и выгнал с работы. Не менее решительная баронесса отправилась с Петром Николаевичем под арест вместе.

Их увезли к портовому молу, на котором толпилась возбужденная городская рвань и в луже крови валялись два растерзанных трупа. Два дня Врангели сидели с другой «белой костью» Ялты на борту пришвартованного миноносца, потом в помещении таможни. Днем генерала допрашивали разные начальники, а ночами они с Ольгой Михайловной слышали треск расстрелов неподалеку. За три дня большевики здесь убили более ста арестованных.

Генерала Врангеля вместе с женой в конце концов отпустили чудом; вернее — причудой председателя трибунала с гоголевской фамилией Вакула, который спросил барона:

— За что арестованы?

Вероятно, за то, что я русский генерал, другой вины за собой не знаю, — отвечал несгибаемый Врангель.

— Отчего же вы не в форме? Небось, раньше гордились погонами. — Товарищ Вакула перевел взгляд на баронессу Врангель. — А вы за что?

Ольга Михайловна ответила:

не арестована, я добровольно пришла сюда с мужем. Вакула усмехнулся.

— Вот как? Зачем же?

— Я счастливо прожила с ним всю жизнь и хочу разделить его участь до конца.

Председатель ревтрибунала поучительно обвел всех взглядом и произнес:

— Не у всех такие жены! — Он упер стволы зрачков во Врангеля. — Вы вашей жене обязаны жизнью, ступайте.

После этого Врангели устремились подальше от Ялты. Отпустив почти всю свою прислугу, обосновались в Мисхоре в маленькой дачке. Здесь они и дождались прихода немецких войск, оккупировавших Украину по Брест-Литовскому договору с большевиками. Петр Николаевич потом вспоминал:

«Я испытывал странное, какое-то смешанное чувство. Радость освобождения от унизительной власти хама и больное чувство обиды национальной гордости».

Крым оживился, в Мисхоре у своей старой подруги княгини Долгорукой ежедневно бывала императрица Мария Федоровна, подолгу сиживавшая на берегу моря. Но бывший Верховный главком императорской армии великий князь Николай Николаевич не выходил из дворца имения «Дюльбер», где находились все члены царского семейства. Он с самого начала отбрил сделавших ему визит представителей немецкого командования, настоял иметь для себя русскую дворцовую охрану.

29 апреля 1918 года (отсюда все даты — по новому стилю) германское оккупационное командование на Украине провело «съезд хлеборобов» в Киеве, на котором главу военных формирований Украинской народной республики генерал-лейтенанта П. П. Скоропадского «избрали» гетманом Украины. П. Н. Врангель, хорошо знавший новоиспеченного гетмана по совместной боевой службе на русско-японской и Первой мировой войнах, решил заехать в Киев к нему в гости по дороге в Минскую губернию в свое имение, оккупированное теперь польскими войсками.

«Среднего роста, пропорционально сложенный, блондин, с правильными чертами лица, всегда тщательно, точно соблюдая форму, одетый, Скоропадский внешним своим видом совершенно не выделялся из общей среды гвардейского кавалерийского офицерства», как отмечал Врангель. В Киеве, неоднократно обедая у этого старого однополчанина, он убедился, что тот нарочито играет в «щирую Украину» вплоть до разговора на «украинской мове».

В ответ на предложение Скоропадского о сотрудничестве, Петр Николаевич сказал:

— Я думаю, что мог бы быть наиболее полезным в качестве военачальника, хотя бы при создании крупной конницы. К сожалению, поскольку я успел ознакомиться с делом, я сильно сомневаюсь, чтобы немцы дали тебе эту возможность… Многое из того, что делается здесь, для меня непонятно и меня смущает. Веришь ли ты сам в возможность создать самостоятельную Украину?..

О Добровольческой армии, основанной генералами Алексеевым и Корниловым, проделавшей минувшей весной свой Первый Кубанский поход, прозванный «Ледяным», в котором был убит Корнилов, до Киева доходили разноречивые слухи. Однажды Врангеля пригласил на чашку чая бывший командир 2-го конного корпуса князь Туманов. Там о добровольцах, которыми теперь командовал генерал Деникин, рассказывал только что прибывший с Дона генерал М. А. Свечин.

По словам Свечина, Добровольческая армия после гибели ее командующего Корнилова была обречена на поражение. Он сообщил, что остатки белых, не сумевших взять Екатеринодар, в несколько тысяч отошли в Донскую область; ни средств, ни оружия Белая гвардия не имеет, среди ее начальников разногласия…

Это очень расстроило генерала Врангеля, любившего Корнилова, поклонявшегося гвардейскому духу. Рассказы генерала Свечина отсрочили вступление барона Врангеля в Белую борьбу на Юге России.

Почему М. А. Свечин был столь пораженчески пристрастен насчет Добровольческой армии? Возможно, потому что этот Михаил Свечин являлся странной личностью, имея еще более «странного» родного брата Александра Свечина, тоже генерала. Судьбы этих братьев-генералов, почти ровесников, лишь с марта 1918 года разошлись.

Генерал А. Свечин, в сентябре 1917 года начальник штаба Северного фронта, в марте 1918 года добровольно вступил в Красную армию, став помощником начальника Петроградского укрепрайона. Потом он будет начальником красного Всероссийского Главного штаба и профессором Академии Генштаба РККА. В 1938 году этого Свечина его большевистские покровители расстреляют.

Генерал же М. Свечин, в августе 1917 года командир 1-го кавалерийского корпуса, станет белым генералом, послужит Донским атаманам Краснову, Богаевскому.

В эмиграции будет начальником подотдела РОВСа, благопристойно скончается в 1969 году в Ницце. Печально, что вполне приличный на вид генерал М. А. Свечин, невольно, что ли, все искажающий вслед за своим красным братцем, тогда в Киеве ввел барона Врангеля в заблуждение.

Проехав в Белоруссию, Петр Николаевич расположился в его имении в Минской губернии неподалеку от Бобруйска, где уже властвовали германские войска, разоружившие польские части.

В конце июля 1918 года из писем Врангель узнает, «несмотря на пессимистические сведения Свечина», что «Добровольческая армия, передохнувши на Дону, казалось, готовится поднять весь Кавказ». В начале августа барон снова устремляется в Киев.

В Киеве русские потрясены большевистским убийством царской семьи. После отслуженной здесь панихиды монархические манифестанты столкнулись на улицах с малороссийскими самостийниками. В городе с немецкой помощью формируются Астраханская и Южная монархические армии под лозунгом «За Веру, Царя и Отечество», цвета их знамен и знаков отличия: белый, желтый, черный, — как императорского штандарта.

Врангель, считающий, что это войско «лишь отвлечение потока русских офицеров, стремившихся под знамена Добровольческой армии, продолжавшей геройскую борьбу против насильников родины и поставившей в основу этой борьбы верность старым союзникам», ищет контактов с представителями генералов Алексеева и Деникина. Он встречается с помощником Верховного руководителя Добровольческой армии генерала М. В. Алексеева генералом А. М. Драгомировым, следующим в захваченный добровольцами Екатеринодар, куда переместилась их Ставка, и договаривается приехать туда, чтобы влиться в борьбу.

В начале сентября генерал Врангель прибыл в Екатеринодар. В белой армии Петр Николаевич увидел немало знакомых, заслуженных офицеров, которые прославятся потом и рыцарями тернового венца, как называли воинов Белой гвардии.

Например, Врангель близко знал генерала от кавалерии И. Г. Эрдели, бывшего командующего Особой армией на Юго-Западном фронте, в которую входили войска гвардии. Здесь был также полковник М. Г. Дроздовский, бывший командир 14-й пехотной дивизии, однокурсник Петра Николаевича по Академии Генштаба. Недавно произведенного в генералы Кубанским правительством В. Л. Покровского барон знал штабс-капитаном авиационных войск, состоявшим в Петрограде в созданной Врангелем и графом Паленом офицерской организации. Полковник А. Г. Шкуро помнился барону с Лесистых Карпат есаулом, командиром партизан — «Кубанского конного отряда особого назначения для действий в тылу на Германском фронте».

О командующем Добровольческой армией генерале Деникине Врангель тогда высказывал только положительное мнение:

«Он имел репутацию честного солдата, храброго, способного и обладавшего большой военной эрудицией начальника. Его имя стало особенно популярным со времени нашей смуты, когда сперва в должности начальника штаба Верховного главнокомандующего, а затем главнокомандующего Юго-Западного фронта, он независимо, смело и твердо подымал голос свой на защиту чести и достоинства родной армии и русского офицерства».

Деникин не раз слышал о Врангеле от генерала Корнилова, поэтому при их встрече разговор командующего с Петром Николаевичем сложился своеобразно. Деникин как бы начал размышлять вслух:

— Ну, как же мы вас используем? Не знаю, что вам и предложить, войск ведь у нас немного…

Действительно, белые тогда насчитывали около 35 тысяч штыков и шашек при восьмидесяти орудиях, а противостоящая им Красная Армия Северного Кавказа под командой Сорокина имела 80 тысяч штыков и шашек при ста орудиях.

Сорокалетний барон Врангель ответил:

Как вам известно, ваше превосходительство, я в 1917 году командовал кавалерийским корпусом, но еще в 1914 году был эскадронным командиром и с той поры не настолько устарел, чтобы вновь не встать во главе эскадрона.

— Ну, уж и эскадрона… Бригадиром согласны?

— Слушаю, ваше превосходительство.

Так Генерального штаба генерал-майор П. Н. Врангель стал командиром бригады в 1-й конной дивизии, а через несколько дней его перевели командующим 1-й конной дивизии Добровольческой армии. Окончательно утвердят барона на этой должности в ноябре.

Дивизию «отдали» Врангелю в виде исключения из правил: на командные должности у добровольцев всегда выдвигали «первопоходников» — участников Ледяного похода. Но на Петра Николаевича у генерала Деникина были особые виды, как пишет в своей книге «Белые против красных. Судьба генерала Антона Деникина» бывший воин Добровольческой армии, в эмиграции близкий друг семьи А. И. Деникина Д. В. Лехович:

«Деникин видел, что в условиях гражданской войны подвижность и маневр кавалерии имели первостепенное значение. Поставив целью создать мощную конницу, он искал человека, которому можно было доверить дело. Среди тех, кто служил в его армии, такого человека не имелось, а потому Антон Иванович решил испробовать вновь прибывшего генерала с репутацией талантливого и решительного кавалерийского начальника…

Услуги, которые Врангель оказал армии, оправдали ожидания. С самого начала он показал себя выдающимся кавалерийским начальником, отлично разбиравшимся в боевой обстановке, умеющим брать на себя ответственность, принимать решения на месте. Оценив в нем качества полководца — искусство маневра, порыв и энергию, генерал Деникин, всецело доверяя Врангелю, с искренней радостью продвигал его по службе. Повышения одно за другим следовали с невероятной быстротой.

Высокого роста, на голову выше толпы, худой, поджарый, с зычным голосом, Врангель импонировал войскам своей «декоративной» наружностью и манерой держаться. Он сумел подчинить себе своевольных и трудных людей вроде Покровского и Шкуро.

С ростом роли Добровольческой армии быстро росла в ней и роль барона Врангеля».

1-я конная дивизия, которую возглавил генерал Врангель, дралась на Майкопском направлении. В ней почти отсутствовали средства связи, медикаменты и перевязочные материалы, а патроны и снаряды в основном отбивали у красных. От случая к случаю Донской атаман генерал Краснов делился с деникинцами боеприпасами, разживаясь ими у немцев с захваченных теми складов еще русской императорской армии.

Против белых конников этой дивизии сражалось около 15 тысяч красных, по большей части пехотинцев, с тремя десятками орудий. У них боеприпасов имелось вдоволь, располагали даже броневиками.

Осмотревшись на месте, в районе станицы Темиргоевской, где был штаб его дивизии, Врангель отметил как боевое упорство противника, так и его бездарное общее управление войсками. Учтя все это, Петр Николаевич в течение трех недель пытался подавить красных по-разному: и угрозой обхода, и фронтальным внезапным ударом конного строя. Все же упорность в обороне, которая во многом зависела от численного перевеса красных, всегда их выручала, обрекая на бесплодность врангелевское хитроумие.

В конце сентября на помощь врангелевцам подошли дроздовцы, чтобы двинуться на Армавир. Они обрушились на красных с фронта, а Врангель обошел большевиков со своими конниками с востока.

Тем не менее, в этот день к часу дня положение остановившейся у реки Чамлык дивизии Врангеля стало критическим. Барон приказал ей отходить к переправе, артиллерии сниматься. Чтобы прикрыть отступление, он скомандовал четырем сотням корниловцев атаковать конницу красных. Сотни развернулись лавой, бросились вперед, но смешались под фланговым пулеметным огнем большевиков, покатились назад.

Генерал Врангель вскочил на коня, кинулся наперерез отходящим корниловцам, увлекая их в атаку. Часть их устремилась за бароном, он кричал и несся впереди с обнаженной саблей. Шквал винтовочного огня хлестал навстречу, но генерал в своей белой черкеске, припав к конской гриве, летел, молясь, чтобы сотни устремились вслед. Оглянулся: основная казачья лава не шла, крутилась под бешеной пальбой на месте…

За всю свою долгую фронтовую службу редко Врангель попадал под такой обстрел. Упал рядом с ним его значковый казак. Бац! — убили лошадь под офицером-ординарцем барона. Небольшая часть скакавших сзади стала отставать, но вдали, увидел Петр Николаевич, дивизионная батарея, слава Богу, уже отходила к переправе. Врангель поскакал назад к полкам, перебирающимся на другой берег.

Не повезло и воевавшей с фронта 3-й пехотной дивизии Дроздовского, она понесла тяжелые потери. Врангель потом так случившееся оценивал:

«На душе у меня было мерзко… Части за мной не пошли. Значит, они не были еще в руках, отсутствовала еще та необходимая духовная спайка между начальником и подчиненными, без которой не может быть успеха».

Барон имел в виду ту, так сказать, психологию боевого родства, которую он ощутил у другой реки — Збручь, когда пил чай «вприкуску» с «горяченьким» осколком.

Героем этих боев, где не повезло Врангелю и Дроздовскому, стал фронтовой сосед Петра Николаевича генерал Покровский: благодаря напору его дивизии красные все же откатились, в том числе и перед частями врангелевской дивизии. Все это было преддверием целой полосы удач белых в октябре-ноябре 1918 года, что также отметил в мемуарах Врангель:

«Начинается победоносное наступление наше, закончившееся полным поражением противника и очищением всего Северного Кавказа».

Город Армавир был взят конниками Врангеля и частями генерала Б. И. Казановича 26 октября. Они захватили три тысячи пленных и массу пулеметов. Петр Николаевич торжествовал:

«Чувство победы, упоение успехом мгновенно родило доверие к начальнику, создало ту духовную связь, которая составляет мощь армии. С этого дня я овладел моими частями, и отныне дивизия не знала поражений».

Армавирских пленных Врангель решил влить в свою дивизию, веря: русский солдат, хотя и повоевавший за красных, основой своей «белее» — потому что Святая Русь, а не «классовая борьба» лежит в истоках нашего национального характера. Чтобы и духа не осталось смутьянского, барон приказал расстрелять всех комиссаров и командиров захваченных красноармейцев. Солдатам же было выдано оружие, они встали в ряды пластунского батальона. Потом он развернется в стрелковый полк и прославится вместе с генералом Врангелем.

К середине ноября Ставрополь был окружен врангелевцами. Красные попытались прорваться на север. Врангель мгновенно воспользовался тем, что их ударные части оторвались от основной массы. Атаковал с тыла, потом развернул свои полки и ринулся на город! Большевистские части бежали в северо-восточные степи, белая конница сидела у них на плечах, захватывая пленных и огромные обозы. Ставрополь был взят 15 ноября.

П. Н. Врангель получил под свою команду 1-й конный корпус, куда вошла 1 — я конная дивизия и 2-я Кубанская генерала С. Г. Улагая. Врангелевскому корпусу приказали преследовать Таманскую красную армию.

В этой погоне белые части слишком вырвались вперед, их могли отрезать: разведка перехватила красного вестового с приказом об общем контрнаступлении. Врангель быстро сориентировался, 1-й конный корпус, получив все запасы патронов, встал на своей позиции насмерть. А барон вместе с Кубанской дивизией за несколько часов до намеченной красными фронтальной атаки ринулся на большевиков!

Советское войско бежало, Врангель же беспокоился и о других красных, наседающих по соседству на части генерала Казановича. Барон бросает свою конницу туда в южном направлении, молниеносный маневр и атака — новая победа! Взяли две тысячи пленных, сорок пулеметов, семь орудий, добротные обозы. За все эти бои П. Н. Врангель 5 декабря был произведен в генерал-лейтенанты.

К концу 1918 года красные попытались развить контрнаступление на ставропольском направлении. Как раз в это время в корпус Врангеля прибыла союзническая миссия вместе с генералом А. И. Деникиным, который стал главнокомандующим Добровольческой армией после кончины в октябре ее Верховного руководителя генерала М. В. Алексеева.

Петр Николаевич продемонстрировал высоким гостям набег. Обходная колонна его корпуса двинулась по зимней распутице быстрым маршем и подсекла с фланга и тыла большевиков, снова навалившихся к югу на части генерала Казановича. Итог: тысяча пленных, 65 захваченных пулеметов и 12 орудий. Врангель не спал из-за этого два дня, проскакав более ста верст.

1-й конный корпус Врангеля и отряд генерала Станкевича объединили в войсковую группу под командованием генерала Врангеля. Ей поставили задачу: овладеть главным оплотом Таманской армии красных — селением Святой Крест. Отбить у безбожников место с таким названием было чем-то вроде подарка к близкому Рождеству Христову. Группа Врангеля при помощи 1-го армейского корпуса Казановича слаженно обрушилась на красных и разгромила их как раз в Новый год — 31 декабря по старому стилю. Таким образом, белые освободили почти весь Северный Кавказ.

Начавшийся 1919 год Генерального штаба генерал-лейтенант П. Н. Врангель встретил в новом качестве — командующим Добровольческой армией, в связи с тем, что под руку главкома Деникина теперь встали старые и новые войска, объединенные под названием Вооруженные Силы на Юге России (ВСЮР). Это произошло после того, как Донской атаман генерал Краснов согласился подчинить свою Донскую армию генералу Деникину.

К 23 января была новая реорганизация: Добровольческую армию разделили на Крымско-Азовскую генерала А. А. Боровского и Кавказскую Добровольческую, командующим которой стал генерал Врангель.

В феврале-марте 1919 года Петр Николаевич заболел сыпным тифом в тяжелой форме. Выздоравливая, невольно имея много времени для размышлений, а значит и для анализа дальнейших действий белых, барон выработал определенные планы по дальнейшему развитию Белой борьбы. К этому настроению прибавилось и то, что когда он вернулся в строй, оказалось пока Петр Николаевич болел, его зам. начштаба генерал Я. Д. Юзефович, по приказу Деникина перебросил основные части Кавказской Добровольческой армии в Донбасс. Теперь ее полки были сведены в корпус генерала Май-Маевского и вели тяжелые бои в Донецком каменноугольном бассейне.

Порывистый Врангель немедленно написал секретный рапорт главкому Деникину, в котором противоречил ему в стратегии. Барон предложил считать «главнейшим и единственным нашим операционными направлением — направление на Царицын, дающее возможность установить непосредственную связь с армией Колчака». Речь шла о соединении с наступающими тогда из Сибири войсками Верховного правите- ля России адмирала А. В. Колчака. На белом же Дону Врангель предлагал ограничиться лишь обороной.

В это время красные упорно шли к Новочеркасску, для реализации врангелевского плана нужно было оставить на произвол удачи Дон, отдать, возможно, большевикам Донбасс. Деникин, ознакомившись с проектом Врангеля, не поддержал его. Он решил не оставлять донцов, этим главком спасет от гибели 30 тысяч воевавших казаков в Верхне-Доиском округе.

Врангель, постоянно твердивший с тех пор о необходимости соединения с Колчаком, наивно не подозревал, что адмирал сам к тому не стремится, единолично целится на Москву. А. И. Деникин, не уступая по воинской амбиции А. В. Колчаку, главным направлением для свое- го штурма столицы продолжал рассматривать кратчайшую линию на Москву через Харьков—Орел-Тулу.

С этого момента начинается противостояние Врангеля и Деникина, что в конечном счете и определит смену главкомов ВСЮР. Перелом зафиксировал сам барон Врангель:

«По мере того, как я присматривался к генералу Деникину, облик его все более для меня выяснялся…

Сын армейского офицера, сам большую часть своей службы проведший в армии, он, оказавшись на ее верхах, сохранил многие характерные черты своей среды — провинциальной, мелкобуржуазной, с либеральным оттенком. От этой среды оставалось у него бессознательное предубежденное отношение к «аристократии», «двору», «гвардии», болезненно развитая щепетильность, невольное стремление оградить свое достоинство от призрачных посягательств. Судьба неожиданно свалила на плечи его огромную, чуждую ему государственную работу, бросила его в самый водоворот политических страстей и интриг. В этой чуждой ему работе он, видимо, терялся».

В начале мая генералу Врангелю было предложено принять командование новой Кубанской армией, а Кавказскую Добровольческую армию переименовать, как было по-старому, в Добровольческую и ее командующим назначить генерала Май-Маевского. Сначала Врангель отказался от этого предложения Деникина и его начальника штаба генерала И. П. Романовского, но началось наступление 10-й красной армии под командованием способного большевистского командира, бывшего полковника Егорова от станицы Великокняжеской на Торговую, угрожавшее белому тылу.

Петр Николаевич согласился принять командование группой войск: 1-й Кубанский корпус, 1-я конная дивизия, Горская дивизия, Астраханская отдельная бригада. Группе Врангеля ставилась задача форсировать реку Маныч и овладеть станицей Великокняжеской.

Операция шла с 15 по 21 мая, и, как сказано в послужном списке Петра Николаевича: «Началось ожесточенное сражение под Великокняжеской, во время которого генерал Врангель лично повел в атаку свои войска, нанес решительное поражение 10-й Красной армии и вынудил ее поспешно отходить к Царицыну».

Общая атака на Великокняжескую была картинно великолепна, ее Врангель помнил всю жизнь. С началом артподготовки барон в неизменной при торжествах бело-«белогвардейской» черкеске, издалека видный своей высоченной фигурой в седле, объехал фронт стоящих полков. Он говорил бойцам красивые, вдохновенные слова, на какие тоже был мастер. Словно бы теплый майский воздух, как весенней грозой, электризовался той самой «духовной спайкой», во имя которой беззаветно кладет голову воин в бою, не разбирая заслуг «други своя».

Генерал Врангель приказал снять чехлы и распустить знамена. Начали выстраиваться в боевой порядок — все полковые оркестры взмыли маршами своих частей. Как на параде строились полки в линии колонн. Пронзительно трубили трубачи, реяли стяги! Блеснули шашки. Рев «ура» покрыл степь под Великокняжеской. Лава конницы ринулась в атаку, чтобы победить или умереть…

Сметенные из станицы красные бежали к северу вдоль железной дороги. За пехотой улепетывала вскачь столь знаменитая позже в советской историографии конница Думенко, которого через несколько дней, добивая на реке Сал, тяжело ранят и эвакуируют в Саратов. Но отступающие норовили взорвать рельсы и мосты, поэтому давили их по пятам части генерал-майора П. Н. Шатилова, который получит за это сражение генерал-лейтенанта, станет начальником штаба Кавказской армии и близким помощником генерала Врангеля на всю его оставшуюся жизнь. На перехват большевистского отхода пошел и 1-й конный корпус генерала Покровского. Путь к Царицыну и Волге был открыт.

На следующий день утром Врангель на автомобиле приехал в Великокняжескую, где стоял штаб генерала Шатилова. Сюда только что привели пятерых конников Горской дивизии: грабили население. Петр Николаевич тут же назначил над ними военно-полевой суд… Через два часа грабителей вывели на площадь станицы и повесили. Врангель приказал не убирать трупов в течение суток, чтобы убедить войска и население — такие будут беспощадно караться, несмотря на их воинскую доблесть.

Побывал в Великокняжеской Деникин, обнял Петра Николаевича, расцеловал. Он наблюдал его вчерашнюю блестящую атаку с НП соседней 6-й пехотной дивизии, сказал по этому поводу:

— За всю Гражданскую войну я не видел такого сильного огня большевистской артиллерии.

Кавказскую Добровольческую армию теперь разбили на две: Добровольческую под командованием генерала Май-Маевского и Кавказскую, куда вошли в основном кубанские части, ее вверили под командование Врангеля. Барон красиво говорил и в своих приказах:

Уезжая из Великокняжеской в Ростов-на-Дону, Деникин спросил Петра Николаевича:

— Ну как, через сколько времени поднесете нам Царицын?

— Рассчитываю вести настойчивое преследование, дабы не дать возможности противнику оправиться и задержаться на одном из многочисленных естественных рубежей — притоков Дона. Надеюсь подойти к Царицыну своей конницей недели через три.

На вокзале, стоя у окна своего вагона, Деникин дружески кивал барону, улыбался и показывал три пальца — три недели, обещанные Врангелем.

Кровавы и страшно изнурительны были для врангелевцев эти недели. Царицын был во всех войнах важным стратегическим пунктом, что покажет и Великая Отечественная, когда город будет называться Сталинградом. К 10 июня Кавказская армия нагнала противника, укрепившегося на реке Царице. Здесь белые в очередной раз прорвали большевистский фронт и заняли станицу Тингуту.

Впереди лежал Царицын. В него лихорадочно стягивались красные части, поддерживая разбитую 10-ю армию. Почти вся 11-я армия с астраханского направления прибыла сюда. С колчаковского фронта бросили на усиление дивизию коммунистов. Из шестнадцати городов Центральной России подвезли еще 8 тысяч бойцов пополнения. Помимо 4-й кавалерийской дивизии Буденного и 6-й кавалерийской дивизии Апанасенко принеслась Отдельная пехотно-кавалерийская бригада Жлобы. Из Астрахани приплыли два миноносца; суда и баржи красной Волжской флотилии были вооружены не только легкой, но и тяжелой артиллерией. Ко всему этому царицынский красный фронт располагал несколькими бронепоездами.

Его превосходительство генерал Врангель выполнил свое обещание, данное в Великокняжеской генералу Деникину. Врангелевская конница гнала красных, пересекая безлюдную и безводную Калмыцкую степь, дралась с отчаянно сопротивляющимся противником на всевозможных укреплениях, чтобы, отмахав 300 верст, встать под Царицыным точно в назначенный его сиятельством бароном трехнедельный срок.

Большевики гордо именовали свой царицынский оплот «Красным Верденом». В Первую мировую войну французский укрепрайон города Вердена был опорой всего французского фронта и его обороняли восемь дивизий. «Царицынский Верден» не уступал французскому: его оборона несколькими линиями опоясывала город, окопы были усилены проволочными заграждениями в 4–5 колов. Сильная, пристрелявшаяся артиллерия надежнейше прикрывала все подступы.

На военном совете Кавказской армии было решено сходу штурмовать Царицын, не дожидаясь подхода подкреплений и артиллерии, чтобы не дать красным возможности подтянуть сюда еще силы, которые и так, как всегда, численно перевешивали белых. Но два следующих дня боев показали, что без подкреплений город не взять.

Подкрепления же зависели только от Деникина, который, показывая в Великокняжеской три пальчика, заверял, что и он не подведет. Врангель тогда, словно чувствуя такой вот расклад под Царицыном, Антону Ивановичу указал:

Взятие города зависит от своевременности присылки мне туда обещанных Кубанской пластунской бригады и артиллерии. Как показывает опыт Донской армии, зимой пытавшейся овладеть Царицыном, это невозможно без достаточно сильной пехоты и могучей артиллерии.

Деникин тогда ответил:

— Конечно, конечно, все, что возможно, вам пришлем.

Врангель был вновь безмерно раздражен действиями главнокомандующего. Деникин увлекся наступлением на Харьков, от взятия которого зависела его главная греза — путь на Москву, — и считал царицынское направление второстепенным!.. Разгорячившись, барон пишет Деникину письмо, в котором обвиняет, что тот не держит слова по оказанию помощи. Петр Николаевич здесь даже просил освободить его от командования Кавказской армией после царицынской операции… Помощники Врангеля едва сумели разошедшегося конногвардейца уговорить, чтобы генерал не отправлял это послание.

Наконец, появились долгожданные пехотная дивизия, бронепоезда, даже высшее достижение тогдашней военной техники — танки. В самом конце июня 1919 года белые полки вдохновенно ринулись на прорыв мощнейшей обороны «Красного Вердена».

Помогли танки — раздавили проволочные заграждения! Не виданные многими железные чудища разошлись вправо и влево, давая живой силе ход за собой, расстреливая в панике бросившуюся врассыпную красную пехоту. Белые ратники хлынули в прорыв, за ними — со свистом кубанские казачьи полки!

На рассвете следующего дня — 30 июня — все еще пытавшихся удержать Царицын красных додавили при помощи бронепоездов. Ворвались в город, разбив большевистские части на всех участках. За сорок дней боев от Маныча до Царицына Кавказская армия генерала Врангеля взяла сорок тысяч пленных (как бы по тысяче в день!), 70 орудий, 300 пулеметов, захватила и два «звучных» бронепоезда: «Ленин» и «Троцкий».

Как выглядел в эти дни барон Врангель? Об этом читаем в книге «В Белой армии генерала Деникина» генерала П. С. Махрова, бывшего начальником военных сообщений Кавказской армии в описываемый им период:

«Поезд, в котором я следовал, подходил к южной окраине Царицына…

Поезд командующего Кавказской армией стоял у вокзала на запасном пути. У поезда играл духовой оркестр. Платформа была переполнена фланирующей публикой, с любопытством заглядывающей в окно вагона командующего армией. Лица у всех были веселые. Гулявшие принарядились, у детей в руках были цветы. Я подошел к вагону, у входа в который стояли часовые с саблями наголо…

Генерал Врангель сидел за письменным столом в роскошном салоне со своим начальником штаба… Генерал Врангель выглядел очень эффектно: высокий, стройный, затянутый в черную черкеску с белыми газырями и небольшим изящным кинжалом у пояса. У него было красивое, гладко выбритое лицо, коротко подстриженные усы, в больших глазах отражались ум, воля, энергия. Манеры Врангеля были элегантны в своей простоте и непринужденности. Голос звучал приятно, а говорил он кратко и ясно».

В начале июля 1919 года в Царицын прибыл генерал Деникин, который в это время отдал приказ со своей «Московской директивой». По ней Кавказской армии генерала Врангеля надо было выйти на фронт Саратов-Балашов и далее наступать на Москву через Нижний Новгород и Владимир. Генералу Май-Маевскому с его Добровольческой армией было приказано наступать на Москву в направлении Курск—Орел— Тула.

Врангель посчитал «Московскую директиву» «смертным приговором армиям Юга России», потому что в ней, на его взгляд, отсутствовал маневр и допускалась разброска сил. В это время армии Колчака начали отступать в Сибирь под встречным красным натиском и былая врангелевская идея о соединении с ними отпала. Теперь Петр Николаевич предложил Деникину «сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу в 3–4 корпуса» и действовать ею на кратчайшем направлении к Москве совместно с Добровольческим корпусом генерала А. П. Кутепова.

Все эти предложения Врангеля Деникиным были отклонены. Измотанная царицынским сражением Кавказская армия начала выполнять «Московскую директиву» главкома, но из всего запланированного смогла лишь взять Камышин 28 июля.

Конфликт между Врангелем и Деникиным стал неуклонно углубляться. 11 августа барон отправил главкому письмо, в котором утверждал, что тот — возможно, из-за личной неприязни к нему — держит Кавказскую армию в «черном теле». Это было время пика белого наступления на Москву, которое грандиозно развивалось больше по линии Добровольческой армии Май-Маевского, и ревнивые упреки Петра Николаевича были небезосновательны.

Зеницей же деникинского штурма Советской России стали сентябрь и начало октября 1919 года. 20 сентября части ВСЮР взяли Курск, 30 сентября — Воронеж. 14 октября ударные полки Белой гвардии победоносно вошли в Орел, а 17 октября ими был занят пункт наибольшего продвижения белых к Москве — Новосилье Тульской губернии…

Большевики, чтобы спасти положение, к началу октября 1919 года разделили свой Южный фронт на два. Южным стал командовать Егоров, Юго-Восточным — Шорин, тоже бывший полковник. Стратегически обеспечил готовящийся отпор белым выпускник Александровского военного училища и Академии Генштаба, начальник Оперативного управления 1-й армии на Первой мировой войне, потом командир пехотного полка, бывший полковник С. С. Каменев, ставший с июля 1919 года главнокомандующим Вооруженными силами Советской Республики.

План красных имел целью прорвать деникинский фронт на стыке Добровольческой и Донской армий. Разъединив их, добровольцев отрезали от донского казачества — терялась спайка двух главных сил войск Деникина.

Реализуя задачу, красные фронты, получив мощное подкрепление, перешли в контрнаступление. 19 октября конница Буденного, значительно превосходящая числом белых кавалеристов, под Воронежем сломила эскадроны донцов генерала К. К. Мамонтова и кубанцев генерала А. К. Шкуро. 20 октября красноармейцы отбили Орел, 24-го — Воронеж; взяли Курск 18 ноября. Белая армия покатилась назад. Из Царицына Кавказская Добровольческая армия уйдет 17 января 1920 года.

В ноябре 1919 года план красных стратегов блестяще развивался. Тогда Деникин сменил командующего генерала Май-Маевского в Добровольческой армии на генерала Врангеля, включив туда конную группу генерала Мамонтова. Антон Иванович хотел выправить положение выдающимися способностями конника Врангеля. Однако все лучшие кавалерийские генералы белых перессорились, отчего Буденный, хотя и Георгиевский кавалер, но лишь бывший унтер-офицер, далеко погонит их части. А. И. Деникин в своих «Очерках Русской Смуты» так это описывает:

«Перед отъездом в армию в Таганроге генерал Врангель заявил мне, что он не потерпит присутствия в ней генералов Шкуро и Мамонтова как главных виновников расстройства конных корпусов. Генерал Шкуро находился тогда на Кубани в отпуске по болезни. Что касается Мамонтова, я предостерегал от резких мер по отношению к лицу, как бы то ни было пользующемуся на Дону большой популярностью.

По прибытии в армию генерал Врангель назначил начальником конной группы достойнейшего и доблестного кубанского генерала Улагая. И хотя отряд этот был временный и назначение его, всецело зависящее от командующего армией, не могло считаться местничеством, оно вызвало крупный инцидент. Мамонтов обиделся… Самовольно покидая корпус, не без злорадства сообщал, как полки под давлением противника панически бежали…

А между тем конница Буденного все глубже и глубже вклинивалась между добровольцами и донцами. Неудачи вызывали недовольство. Сперва робко, а вскоре и открыто некоторые стали высказывать мнение о необходимости замены старого командования новым. Кандидатом на пост Главнокомандующего был генерал барон Петр Николаевич Врангель».

Почему в белых главкомах генералу Деникину предпочтут генерала Врангеля? Это справедливо объясняет бывший деникинский, потом врангелевский боец Д. В. Лехович в своей книге:

«Врангель обладал красивой наружностью и светским блеском офицера одного из лучших полков старой императорской гвардии. Был порывист, нервен, нетерпелив, властен, резок и вместе с тем имел свойства реалиста-практика, чрезвычайно эластичного в вопросах политики. Деникин же, человек негибкий, никогда не искавший власти, к тому времени разочарованный в своих помощниках, сдержанный, скупой на слова, сохранил в себе, несмотря на все превратности судьбы, некоторые черты идеалиста-романтика, сосредоточенного на внутреннем мире своих принципов и взглядов на жизнь, увы, так резко расходившихся с действительностью.

Врангель по натуре своей был врожденным вождем и диктатором; Деникин видел в диктатуре лишь переходную фазу, неизбежную в условиях гражданской смуты. И не удивительно, что при таком взгляде на свои функции так называемая «диктатура» его имела весьма призрачный характер. В подборе подчиненных генерал Врангель, не считаясь со старшинством и с прошлой службой офицеров, отметал в сторону тех, кто ему не подходил.

Иное отношение к этому вопросу было у генерала Деникина. Он связывал себе руки лояльностью к прошлым заслугам своих соратников».

В рапорте Деникину от 22 декабря 1919 года Врангель раскритиковал политический курс и стратегию главного командования ВСЮР. Барон посчитал причинами случившихся неудач «систематическое пренебрежение… основными принципами военного искусства», «полное неустройство нашего тыла». По его мнению, вместо борьбы и уничтожения противника Деникин стремился отвоевать пространство, распыляя силы и давая красным возможность бить белые войска поодиночке.

Аристократу барону Врангелю не к лицу были в это время и потом его антиденикинские «письма-памфлеты», в копиях разошедшиеся среди офицерства, недовольного главкомом и его начштаба «социалистом» генералом Романовским. В разговорах же Врангель бросал фразы типа:

— Колчак, нами предательски оставленный, разбит.

Показательно, что в Сибири обвиняли наоборот — Колчака в предательстве Деникина. Но как бы все это ни выглядело, Врангель оказался совершенно прав, в свое время назвав «Московскую директиву» Деникина, по которой сокрушительно проиграли, «смертным приговором» белым.

Врангелевская закулиса, превращавшая офицерскую фронду в оппозицию, пахла элементарным «дворцовым заговором», и Деникин принял меры. Он освободил Врангеля от командования Добровольческой армией и поручил ему формирование новых казачьих корпусов на Кубани и Тереке.

В начале нового, 1920 года генерал Врангель отдал прощальный приказ по Добровольческой армии и уехал в Екатеринодар мобилизовывать казаков. Но там обнаружил, что такую же задачу решает по приказу Деникина и генерал Шкуро. В некотором недоумении опальный Врангель поехал в Батайск, где находился тогда штаб главкома, и получил там предписание отправиться в Новороссийск, чтобы организовать оборону города. Но вскоре генерал-губернатором Новороссийской области назначили генерала А. С. Лукомского. Генерал Врангель окончательно оказался не у дел.

Петру Николаевичу ничего не оставалось делать, как отправиться в Крым на свою дачу, как и когда-то, пережидать безвременье своей воинской судьбы, всю его жизнь то лихорадочно взмывающей, то летящей вниз с разгону. В крымском «отпуске» он оказался вместе с бесконечно преданным ему генералом Шатиловым, служившим и в последнее время начштаба Петра Николаевича.

В конце января 1920 года Врангель получил от неудачно оставившего Одессу и прибывшего в Севастополь командующего войсками Новороссийской области генерала Н. Н. Шиллинга предложение принять должность его помощника по военной части.

По этому вопросу начались тягучие переговоры со Ставкой Деникина. Сам Шиллинг, встретившись с Врангелем в Севастополе, предложил Петру Николаевичу пересдать ему командование в Крыму. Назначить генерала Врангеля на место скомпрометированного одесской эвакуацией генерала Шиллинга предлагали главкому ВСЮР многие общественные деятели, а также генерал Лукомский, тогдашний командующий Черноморским флотом вице-адмирал Д. В. Ненюков, его начштаба контр-адмирал А. Д. Бубнов, но тщетно.

Тогда генерал барон П. Н. Врангель подал в отставку. В конце февраля 1920 года генерал Деникин отдал приказ «об увольнении от службы» как Врангеля с «его» Шатиловым, так и всех, выступивших в поддержку барона-«заговорщика»: генерала Лукомского, адмиралов Ненюкова и Бубнова. Генерал Врангель оставил Крым и уплыл в Константинополь.

Отступавшие белые неудержимо катились к Новороссийску, где в марте 1920 года началась эвакуация ВСЮР в Крым. Последними из Новороссийской бухты 27 марта на миноносце «Капитан Сакен» уходили Деникин и его начштаба Романовский.

В Крыму Ставка главкома расположилась в Феодосии. Здесь 2 апреля Антон Иванович распорядился разослать приказ о выборе нового главнокомандующего, заявив:

— Мое решение бесповоротно… Я болен физически и разбит морально: армия потеряла веру в вождя, я — в армию.

Генерал Врангель в Константинополе получил от А. И. Деникина телеграмму, приглашающую его на Военный совет в Севастополе для избрания преемника главкома ВСЮР.

Петр Николаевич прибыл в Севастополь, где 3 апреля 1920 года на Военном совете был единогласно выбран новым главнокомандующим Вооруженными Силами Юга России.

4 апреля назначение генерала П. Н. Врангеля было утверждено приказом генерала А. И. Деникина, который в этот же день отплыл в Константинополь, откуда 5 апреля выедет в Англию, начиная свой эмигрантский период жизни.

Летом 1998 года я, работая над книгой «Генерал Деникин», был во Франции, где в Версале встречался с дочерью этого главнокомандующего белых Мариной Антоновной Деникиной. А в Париже я близко сошелся с настоятелем тамошнего храма Русской Православной Церкви Заграницей отцом Вениамином Жуковым, потому что являюсь прихожанином РПЦЗ в Москве и мой дядя был белым офицером.

Отец протоиерея Вениамина Жукова Николай Михайлович Жуков был поручиком Алексеевского полка и воевал в белой армии под командой генерала Деникина, потом — генерала Врангеля, с которым эвакуировался из Крыма в Галлиполи. Глубоко православный Жуков-старший умер под Парижем в возрасте 99 лет в 1997 году, и о его удивительной судьбе отец Вениамин составил записки, совершенно точно в них отметив: «Мой отец был рядовой русский человек Святой Руси».

Духовная стойкость поручика Жукова наглядна хотя бы по такому эпизоду:

«Он дважды был в плену у красных… Второй раз — приговорен к расстрелу. Смертников выводили каждый день на копание себе могилы, и отец по пути собирал какие-то зернышки, падающие с деревьев, в надежде, что вырастет что-то на его могиле».

В чем было значение барона Врангеля, принявшего в апреле 1920 года в Севастополе бремя командования от А. И. Деникина, так же видно из этих записок о поручике Н. М. Жукове:

«С отступающей Добровольческой армией мой отец очутился в Севастополе. Сколько раз он мне говорил, что не закончилось бы так печально Белое движение, если бы вовремя пришел к власти генерал Врангель; при нем была восстановлена дисциплина и справедливость».

Новый главнокомандующий генерал-лейтенант П. Н. Врангель, расположивший свой штаб в Севастополе, начал с того, чтобы укрепить моральное состояние, подтянуть войска. Отмежевываясь от «деникинщины», он приказом от 12 мая 1920 года объявил все находившиеся в Крыму войска Русской армией.

В составе Русской армии было образовано три армейских корпуса: 1-й (бывший Добровольческий) под командованием генерала А. П. Кутепова, 2-й (бывший Крымский) — генерала Я. А. Слащова, 3-й — генерала П. К. Писарева. Кавалерия распределилась в корпус генерала И. Г. Барбовича (бывшего ротмистра, эскадронного командира, получившего Георгия за то, что 20 апреля 1915 года «атаковал и изрубил две роты австрийцев, занимавших очень выгодные позиции»), в Донской казачий корпус и Кубанскую казачью дивизию.

В своем воззвании Петр Николаевич писал:

«Офицеры Красной Армии!

Я, генерал Врангель, стал во главе остатков Русской армии — не красной, а русской, еще недавно могучей и страшной врагам, в рядах которой служили когда-то и многие из вас.

Русское офицерство искони верой и правдой служило Родине и беззаветно умирало за ее счастье. Оно жило одной дружной семьей. Три года тому назад, забыв долг, Русская армия открыла фронт врагу, и обезумевший народ стал жечь и грабить Родную землю.

Ныне разоренная, опозоренная и окровавленная братской кровью лежит перед нами Мать — Россия…

Три ужасных года оставшиеся верными старым заветам офицеры шли тяжелым крестным путем, спасая честь и счастье Родины, оскверненной собственными сынами. Этих сынов, темных и безответных, вели вы, бывшие офицеры непобедимой Русской армии…

Что привело вас на этот позорный путь? Что заставило вас поднять руку на старых соратников и однополчан?

Я говорил со многими из вас, добровольно оставившими ряды Красной Армии. Все они говорили, что смертельный ужас, голод и страх за близких толкнули их на службу красной нечисти. Мало сильных людей, способных на величие духа и на самоотречение… Многие говорили мне, что в глубине души сознавали ужас своего падения, но тот же страх перед наказанием удерживал их от возвращения к нам.

Я хочу верить, что среди вас, красные офицеры, есть еще честные люди, что любовь к Родине еще не угасла в ваших сердцах.

Я зову вас идти к нам, чтобы вы смыли с себя пятно позора, чтобы вы стали вновь в ряды Русской, настоящей армии.

Я, генерал Врангель, ныне стоящий во главе ее, как старый офицер, отдавший Родине лучшие годы жизни, обещаю вам забвение прошлого и предоставляю возможность искупить ваш грех.

Правитель и Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России, генерал Врангель».

Армия в руках Врангеля стала более управляемой. Антон Иванович Деникин очевидно тяготился властью, «свалившейся» на него. «Ох, Асенька, — писал он в главкомах ВСЮР своей жене, — когда же капусту садить?» Об этой грезе «царь Антон», как иронически назвали его некоторые приближенные, запросто сообщал и группе кадетов, посетивших Деникина в Екатеринодаре:

— Моя программа сводится к тому, чтобы восстановить Россию, а потом сажать капусту.

Такое отношение довольно сильно угнетало окружавших главкома. Родовитый же барон Врангель от природы был человеком власти, этому служили и его глубокие монархические убеждения, высокая православная вера. В якобы безысходных ситуациях Петр Николаевич словно бы электризовался мощным жизненным зарядом. Известный думский деятель В. В. Шульгин, встретившись с 42-летним генералом в Севастополе, не видевший до того барона в течение года, отметил:

«Меня поразила перемена в его лице. Он помолодел, расцвел. Казалось бы, что тяжесть, свалившаяся на него теперь, несравнима с той, которую он нес там, в Царицыне. Но нет, именно сейчас в нем чувствовалась не нервничающая энергия, а спокойное напряжение очень сильного, постоянного тока».

3 июня 1920 года последовала очередная нота правительства Великобритании главкому Русской армии генералу барону Врангелю с требованием прекращения военных действий против большевиков. Резко сменили ориентацию бывшие английские союзники еще 11 апреля, когда их министр Керзон предложил большевикам начать переговоры с белыми о сдаче врангелевцев на условиях амнистии.

Красные решили обойтись без дипломатии, попытавшись 13 апреля безуспешно прорваться в белый Крым. 29 апреля генерал Перси снова заявил Врангелю, что в случае продолжения им войны с советскими англичане его не поддержат. Тогда старейшие друзья русских французы вмешались, и 30 апреля их правительство сообщило из Парижа, что нельзя мириться с большевиками.

С этих пор у генерала Врангеля окончательно исчезли иллюзии насчет англичан, готовых на любые сделки с кем угодно во имя собственного благополучия и набивания своего кармана. Национальное британское двуличие кроваво продемонстрируется и после Второй мировой войны, когда англичане вместе с американцами выдадут на расправу Сталину десятки тысяч белоказаков и других русских беженцев.

Франция взяла на себя снабжение Русской армии, предоставив Врангелю заем в 150 миллионов франков, направила в Крым артиллерию. К ней присоединились Болгария, Румыния, Турция, Греция, отправившие рыцарям тернового венца вооружение и снаряжение.

Таким образом, британская нота от 3 июня лишь подтолкнула Врангеля к готовящемуся наступлению против красных. Но прежде грома пушек требовалось наладить жизненные устои «острова Крым». Петр Николаевич сумел понять, что военная победа требует политического обеспечения не словами, а делами. 7 июня 1920 года главком Врангель опубликовал свой приказ о земле.

Основой врангелевской программы были земельная реформа и реформа местного самоуправления (приказ о волостном земстве выйдет 28 июля 1920 года, приказ об уездном и губернском земстве — 3 октября). Предлагалось «поднять, поставить на ноги трудовое, крепкое на земле крестьянство, сорганизовать, сплотить и привлечь его к охране порядка и государственности» путем «укрепления права бессословной частно-земельной собственности». Лозунги правительства Врангеля гласили: «Кому земля, тому и распоряжение земским делом», «Народу — земля и воля в устроении государства!»

В основе земельной реформы было сохранение захваченных крестьянами земель в собственности новых владельцев, за исключением земель церковных, монастырских, казачьих хуторов, земельных участков промышленных предприятий, особо ценных хозяйств. Для введения новшеств население должно было избирать земельные советы в волостях и уездах. Крестьянам полагалось вносить плату за землю из полученного урожая с рассрочкой на 25 лет. Из этих средств государство обязано было производить расчет с бывшими владельцами.

Реформа самоуправления состояла во введении волостного земства. К концу правления Врангеля в семи из восьми бывших уездов Таврической губернии и в девяноста волостях из ста сорока будут действовать земельные советы. Главком распорядился привлекать войска на помощь крестьянам в уборке урожая, запретил реквизиции, ввел показательные суды над мародерами и грабителями в военной форме. Он будет пытаться обеспечить льготами и улучшить снабжение севастопольских рабочих.

Для осуществления реформ Врангель назначил своим помощником по гражданским делам, как бы премьер-министром А. В. Кривошеина — ближайшего сподвижника П. А. Столыпина в проведении аграрной реформы. Кривошеин считал: трагедия России в том, что к землеустройству не приступили сразу после освобождения крестьян. Врангель и Кривошеин затеяли вторую волну столыпинской реформы, которая, увы, как при государе, так и в белом Крыму не успела спасти Россию от коммунизма.

Подобно Деникину, главком Врангель осуществлял военную диктатуру, чтобы свергнуть большевизм и восстановить русскую государственность. Но барон-монархист не любил говорить о «непредрешенчестве», он указывал, что освобожденный от красной заразы народ изберет себе «Хозяина», имея в виду не монарха, а форму правления вообще. Петр Николаевич заявлял:

«Для меня нет ни монархистов, ни республиканцев, а есть лишь люди знания и труда. На той же точке зрения я стою в отношении к вопросу о так называемой «ориентации». «С кем хочешь — но за Россию», — вот мой лозунг».

По-новому генерал Врангель старался подойти к проблеме «неделимости» России. При Деникине, писал он, «дрались с большевиками, дрались и с украинцами, и с Грузией, и с Азербайджаном, и лишь немного не хватило, чтобы начать драться с казаками… В итоге, провозгласив единую, великую и неделимую Россию, пришли к тому, что разъединили все антибольшевистские русские силы и разделили всю Россию на ряд враждующих между собой образований».

Врангель поддерживал идею федерации. Приступив к власти, он сразу разделался с сепаратистски настроенными генералами Донской армии, но в сентябре 1920 года главком заключит с руководителями Донского, Кубанского, Астраханского и Терского казачьих войск договор о предоставлении им автономии.

В роли «хозяина» Крыма генерал Врангель мог бы отсиживаться там, выигрывая время для проведения своих знаменательных реформ. Но инициативнейшим, порывистым смельчаком Петром Николаевичем двигало стремление распространить свою жизнеутверждающую политику на просторах русской земли. Он верил, что недовольство казачества и крестьянства советской властью обострилось и поможет ему в новом белом броске на красное чудище. Благоприятная обстановка для его попытки свалить большевизм сложилась и в связи с идущей советско-польской войной.

Его превосходительство генерал-лейтенант барон П. Н. Врангель расценивал свои шансы на успех в борьбе с большевиками как один на сто. Премьер его правительства Кривошеий тоже хорошо знал: «Одна губерния не может воевать с сорока девятью». Но прекрасным летним утром 7 июня 1920 года, в многозначительный день выхода «Приказа о земле», главком Врангель внезапно бросил свою армию в наступление!

Протестовавшим сэрам из Лондона в их же хитро-мудром стиле отписали, что Русская армия просто опередила на два дня большевиков, снова готовившихся штурмовать Крым.

1-й армейский корпус генерала Кутепова и Сводный корпус генерала Писарева ударили красным в лоб от Перекопского перешейка. В тот же момент в большевистский тыл высадился десант 2-го армейского корпуса генерала Слащова.

Начались ожесточенные бои, в итоге которых к середине июня белые взяли всю Северную Таврию.

Красные бросили против врангелевцев ударную кавалерийскую группу под командой Жлобы. Она вдвое превосходила белые части и летела на Мелитополь, чтобы отрезать Русскую армию от перешейков. Белая гвардия стала отходить, одновременно совершая маневр, хорошо освоенный махновцами, — на тачанках перекинула пехоту на фланги.

3 июля эта идея талантливейшего конного командира Врангеля прекрасно увенчалась у Большого Токмака. Корниловцы генерала Кутепова и части генерала Слащова взяли красных в мешок! Это был полный разгром: около двух тысяч пленных, захват около пятидесяти орудий, до двухсот пулеметов.

Победив в Приднепровье, в августе белые высадились в низовьях Кубани. Их окрыляло то, что 10 августа 1920 года Франция признала врангелевское Правительство Юга России de facto. Такое произошло со стороны иностранного государства по поводу белой власти на территории бывшей Российской империи — в первый (и в последний…) раз. Врангелевцы рассчитывали, что недовольные Советами кубанцы поддержат десант. Надежды были и на повстанческие отряды генерала М. А. Фостикова, скрывавшиеся в горах и кубанских плавнях.

Не оправдалось… Прибыв в захваченную Тамань, Петр Николаевич грустно проехал по ее пустым улицам с прячущимися по хатам станичниками.

После трех недель тяжелейших боев белые части эвакуировались в Крым. Был разгромлен и десантный отряд полковника Ф. Д. Назарова, высаженный в районе Таганрога, чтобы поднять донских казаков. Тем не менее, белые продолжали прочно контролировать, помимо Крыма, Северную Таврию. А их конные разъезды доходили до Синельниково и Юзовки.

Учитывая признание его правительства Францией, генерал Врангель разделил свою Русскую армию на две армии и представители главкома приступили в Польше к организации 3-й Русской армии из остатков войск Юденича и русских добровольцев на освобожденных поляками от красных территориях. С польским правительством было согласовано: эта 3-я Врангелевская армия будет действовать на правом фланге польских войск, чтобы соединиться с крымскими армиями барона.

14 сентября Петр Николаевич начал отвлекающую операцию, которую планировал завершить ударом на северо-запад для соединения с поляками или 3-й Русской армией. Тогда бы белым удалось мощно вырваться из «крымской бутылки».

Стремясь закрепить занятые позиции, Врангель приказал 5 октября 1920 года форсировать Днепр, чтобы выйти в тыл Каховской группировки большевиков. Белые эскадроны переправились на правый днепровский берег и устремились под Никополь. Здесь они отбросили и рассеяли 2-ю красную Конную армию бывшего войскового старшины (подполковника) Миронова. Но бывший казачий офицер Миронов, которого позже не случайно убьют сами большевики, был талантлив и снова собрал свою 2-ю Конную (славу которой потом украдет 1-я Конная армия бывшего унтера Буденного). Он навязал конникам Врангеля затяжной бой, потому что ни его первосортные в Красной армии эскадроны, ни конники его конкурента Буденного никогда не выдерживали прямого сабельного удара белых.

В этом бою снарядом убило великолепного командира Кубанской казачьей дивизии генерал-лейтенанта Г. Ф. Бабиева, о котором Врангель писал:

«Бабиев был одним из наиболее блестящих кавалерийских генералов на юге России. Совершенно исключительного мужества и порыва, с редким кавалерийским чутьем, отличный джигит, обожаемый офицерами и казаками… За время Великой войны и междоусобной брани, находясь постоянно в самых опасных местах, генерал Бабиев получил девятнадцать ран. Правая рука его была сведена, однако, несмотря на все ранения, его не знающий удержу порыв остался прежним».

Командовавший этой операцией у белых генерал Д. П. Драценко, из-за больших потерь, самовольно отдал приказ об отходе. Красные немедленно прорвались в Северную Таврию, угрожая отрезать главные силы Врангеля от Крыма.

В то же время роково срикошетили по «острову Крым» последствия закончившейся советско-польской войны. Поляки заключили перемирие с большевистским руководством. О подписании же предварительных условий этого мира Врангель узнал, когда уже его войска втянулись в бои за Днепром для реализации согласованного «польского варианта». Барон мрачно бросил:

— Поляки в своем двуличии остались себе верны.

Сколь исторически преуспевают в лицемерии не только сэры, а и славянские паны, продолжившие «подставлять» Россию и в конце XX века, например, чеченцам, организовавшим при Д. Дудаеве на польской территории пропагандистское антирусское гнездо…

Впрочем, кто только русские белые армии и их вождей не предавал! Чехословаки — адмирала Колчака, кавказские горцы — генерала Деникина, эстонцы — генерала Юденича, британцы — последних белых главкомов генералов Миллера и Врангеля. И вот поляки напоследок пригвоздили барона в спину. Правда, диктатор Польши с 1918 года Пилсудский и раньше как мог, старался досадить подножками Деникину, хотя тот и был наполовину поляком по своей матери Е. Ф. Вржесинской.

Закончившаяся война с Польшей позволила большевикам издать кровожадный вопль для заклания последней белой армии, все еще жертвенно сражающейся в России: «Все на Врангеля!» Они сосредоточили против врангелевцев в полтора раза больше войск, чем когда-то собирали против Деникина или воюя с поляками на Варшавском направлении.

Красной армии понадобился четырехкратный перевес в силах, чтобы выбить части Русской армии из Таврии. К началу ноября 1920 года врангелевцы отошли в Крым на Перекопские позиции, потеряв в сражениях на «материке» убитыми и ранеными около половины своего состава.

Приказом от 7 ноября главком Врангель объявил Крым на военном положении и одновременно секретно распорядился готовить эвакуацию. Уход отсюда морем за границу предусматривался давно, в крымских портах на этот случай были сосредоточены все суда, способные держаться на плаву. Поэтому ни на какую героическую оборону Перекопа белые и не рассчитывали, хотя советские военные историки потом постараются расписать «штурм Перекопа» многократно превосходящей белых Красной армией едва ли не высшим ее подвигом в конце Гражданской войны.

На этот счет А. А. Валентинов в своей «Крымской эпопее» отмечал:

«Долговременных артиллерийских укреплений на перешейке не было вовсе. Существовавшие полевые были весьма примитивны. Установка большей части артиллерии была рассчитана на последнюю минуту, так как свободных тяжелых орудий в запасе в Крыму не было, заграница их не присылала… Электрический ток, фугасы, якобы заложенные между ними, и т. п. — все это было лишь плодом досужей фантазии».

Нужно добавить, что обычно ни зимой, ни тем более осенью не замерзающий болотистый соленый Сиваш в начале ноября 1920 года навалившийся вдруг жестокий мороз сковал льдом. Это значительно облегчило здесь красное наступление, а белые потеряли много бойцов обмороженными, потому что большой транспорт «Рион» с зимней одеждой для их войск опоздал.

11 ноября главком генерал барон П. Н. Врангель отдал приказ об эвакуации «всех, кто разделял с армией ее крестный путь, семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага».

В три наиболее крупных порта, где начали грузиться имуществом и эвакуирующимися людьми корабли: Севастополь, Феодосия, Керчь, — для охраны порядка вызвали Алексеевское, Сергиевское артиллерийское, Донское атаманское, Корниловское, Константиновское военные училища из войск, прикрывающих отход. Юнкера оторвались от красных и в два-три дня достигли намеченных портов.

13 ноября в Севастополе начали грузиться прибывшие из Симферополя эшелоны. В это время по Крыму, согласно директиве Врангеля, белый фронт отходил почти без соприкосновения с противником и находился в тот день около Сарабуза.

Утром 14 ноября Врангель и командующий флотом вице-адмирал М. А. Кедров объехали на катере в Севастопольской бухте заканчивающие погрузку суда. Снялись последние заставы, юнкера выстроились на портовой площади.

Вышедший к ним барон Врангель поблагодарил белую молодежь за славную службу и сказал:

— Оставленная всем миром обескровленная армия, боровшаяся не только за наше русское дело, но и за дело всего мира, оставляет родную землю…

Перед тем, как в последний раз взойти на борт с русской земли, Петр Николаевич припал к ней и ее поцеловал.

Утром 15 ноября корабли из Севастополя прибыли в Ялту, где погрузка тоже закончилась, улицы были пустынны. Для обеспечения здесь спокойствия белая конница, прикрывая отход пехоты, сдерживала красных, а потом, быстро оторвавшись, усиленными переходами отошла к Ялте. Большевистские части значительно отстали, они могли появиться тут не ранее следующего утра.

Из Ялты днем флотилия во главе с крейсером «Генерал Корнилов», на борту которого был генерал Врангель, пошла на Феодосию. За русским флагманом следовал французский адмирал Дюмениль на своем крейсере в сопровождении миноносца.

16 ноября утром белая эскадра встала на якорь в Феодосийском заливе. Врангель принял радио, что в Керчи погрузка успешно заканчивается. После недавней жесточайшей стужи в Крыму вдруг потеплело, на солнце было жарко. Замершее море, словно б «на вечную память» зеркалом отражало голубизну неба.

В два часа дня крейсер адмирала Дюмениля «Waldeck-Rousseau» ударил орудийными залпами в 21 выстрел — последний салют в русских водах русскому Андреевскому флагу, реющему на крейсере под символичным именем «Генерал Корнилов»…

В Керчи казаки на берегу плакали, прощаясь со своими конями. Пряча глаза, снимал со своего боевого друга чубатый казачий офицер седло и уздечку. Конь поводил ушами, жалобно всхрапывал и уже сиротливо озирался. Казак кусал твердые губы под обвисшими усами и вдруг горячечно заговорил:

— Васенька, Васька! Вывозил ты меня из беды… Пятьдесят красных на тебе я срубил! И что ж? Оставляю тебя для этой сволочи… — Офицер зажал руками лицо и закачался, потом вздернул голову и прямо глянул в блестящие конские глаза. — Смотри, брат! Не вози красного! Сбей эту мразь с седла, как каждого ты сбивал, пока я не овладел тобой…

С 13 по 16 ноября из крымских портов Севастополь, Евпатория, Керчь, Феодосия, Ялта вышло 126 судов, на которых уплыло в Константинополь 145693 человека, не считая судовых команд, как указывал генерал Врангель. В их числе было около 10 тысяч офицеров, 2 тысяч солдат регулярных частей, 15 тысяч казаков, 10 тысяч юнкеров военных училищ, более 7 тысяч раненых офицеров, 35–40 тысяч офицеров и чиновников тыловых учреждений и 55–60 тысяч гражданских лиц, значительную часть из которых составляли семьи офицеров и чиновников.

Как это у Георгия Адамовича?

На ставшей советской земле Крыма началась большевистская расправа, хотя еще 11 ноября 1920 года командующий красным Южным фронтом Фрунзе с его подручными: бывшим военнопленным прапорщиком австро-венгерской армии Б. Куном и Смилгой, — распространил воззвание, что сдавшиеся белые получат амнистию и крымское население с приходом большевиков не пострадает. Поэтому после ухода кораблей Врангеля здесь осталось около ста тысяч белых, многие из которых поверили Фрунзе. Но истинной была секретная шифрованная телеграмма от 16 ноября, подписанная Дзержинским, адресованная начальнику Особого отдела Юго-Западного и Южного фронтов Манцеву:

«Примите все меры, чтобы из Крыма не прошел на материк ни один белогвардеец… Будет величайшим несчастьем республики, если им удастся просочиться».

Массово красные расстреливали в Симферополе и Керчи, по другим крымским местам. Как это происходило в Феодосии, где особенно любил рисовать море знаменитый Айвазовский?

Утром 16 ноября в Феодосию вошли части 9-й стрелковой дивизии во главе с популярным и впоследствии в СССР коммунистом Николаем Куйбышевым. Они тут же «взяли в плен» 12 тысяч человек «неблагонадежных» — все городское население. Сразу же сформировали Военно-революционный комитет (ВРК) Феодосийского уезда. Его председателем по личному приказу председателя Крымского ревкома Б. Куна назначили товарища Жеребина.

В ночь с 16 на 17 ноября наперсник Куйбышева, комиссар 9-й стрелковой дивизии Моисей Лисовский приказал расстрелять на городском железнодорожном вокзале сто белых солдат, офицеров базы формирования и команды выздоравливающих 13-й пехотной дивизии Русской армии. Их, безоружных, с еще не залеченными ранами, ожидающих «амнистию», убили за то, что 13-я дивизия Врангеля неоднократно геройски билась на полях Северной Таврии с 9-й стрелковой, чего не мог забыть злопамятный ублюдок комиссар.

17 ноября в Феодосии расклеили приказ Крымревкома, по которому надлежало «всем офицерам, чиновникам военного времени, солдатам, работникам в учреждениях Добровольческой армии… явиться для регистрации в 3-дневный срок». В городе нашлось четыре с половиной тысячи человек, которые зарегистрировались, все еще полагаясь на «слово» Фрунзе. Через двое суток их начали «перерегистрировать»: погнали под конвоем в Виленские и Крымские казармы.

Повально заработала красная мясорубка. В концлагере на Карантине было заключено четыреста железнодорожных рабочих с семьями, присоединившихся к белой армии еще в 1919 году в занятом ею Курске. В ночь с 19 на 20 ноября всех их с женами и детьми другие пролетарии со звездами на лбу вывели на мыс Святого Ильи и расстреляли.

Арестованных при «перерегистрации» в тюрьмах-казармах разбили на две основные группы: «чисто белые» и «бело-красные» — те, кто когда-либо успел послужить у большевиков. «Чисто белых» гнали по сто пятьдесят — триста смертников на мыс Святого Ильи или за городское кладбище, где расстреливали из пулеметов. Бывало, что обреченных связывали колючей проволокой и топили за Чумной горой в море. На Святом Илье убитых сваливали в три оврага.

«Красно-белым» предлагали вступить в Красную армию. Несогласных и отказавшихся по другим причинам уничтожали, а завербовавшихся отправляли в лагеря особых армейских отделов под Керчью, Бахчисараем, Симферополем, Джанкоем, где… все равно расстреляли, так как не хватало солдат для их охраны и кормежки.

В конце ноября в Феодосии смертников стали ставить прямо к стенкам Виленских казарм. Перестали церемониться, потому что для централизации «ликвидаторства» по неоднократным требованиям председателя Крымревкома Б. Куна и не меньшей изуверки — полит-отделыцицы Землячки-Самойловой (Розалии Залкинд) сформировалось Крымское ЧК во главе с председателем Реденсом, начальником оперотдела Я. Бизгалом, комендантом Папаниным.

В начале декабря 1920 года в Феодосию на смену 9-й стрелковой дивизии пришли новые каратели 46-й стрелковой дивизии, командовал которой уже известный феодосийцам палач бывший прапорщик И. Федько, устроивший здесь с другими большевиками зимой 1918 года кровавую баню. Особый отдел, батальон «Осназ» (особого назначения) и комендантские команды этой дивизии состояли на 70 процентов из эстонцев, набранных в нее из недавно распущенной красной Эстонской стрелковой дивизии.

Дивизионные особисты вместе с местным отделом ЧК разместились в доме-картинной галерее И. К. Айвазовского, при пьяном новоселье исколов штыками несколько полотен мастера. Масштабы феодосийских расстрелов резко увеличились и стали еженощны. В это время здесь за оградой городского кладбища расстреляли сына русского писателя И. С. Шмелева белого офицера Сергея Шмелева вместе с капитаном Иваном Шмаковым.

В конце декабря по инициативе председателя Феодосийского ревкома Турчинского и товарища Нужбина стали арестовывать и «буржуев», зарегистрировавшихся на бирже труда: тоже для «ликвидации». Немного отдыхали каратели в апреле 1921 года, но с мая продолжили казнить с новым подъемом вплоть до октября. Около восьми тысяч человек убили только в Феодосии, а по всему Крыму, как указывал исследователь Русского Зарубежья С. П. Мельгунов, — сто двадцать тысяч русских людей.

Рвы, овраги, низины с расстрелянными большевики для сокрытия засыпали сначала негашеной известью, а сверху — землей. Но и в конце 1990-х годов весенние крымские дожди вымывали из почвы их кости.

Так расправились с доверившимися белыми и с «не чисто белыми» русские выродки и большевистские интернационалисты. Но и французы, якобы столь благородно оттеснившие побратавшихся с красными англичан для защиты армии Врангеля и даже de facto признавшие его правительство, взяли свое, когда смогли хоть что-то с русских изгнанников взять.

В первые же дни по прибытии эскадры Врангеля из Крыма в Турцию на крейсере адмирала Дюмениля в константинопольском порту прошло совещание, где с французской стороны заседали Верховный комиссар Франции де Франс, граф де Мартель, командующий оккупационным корпусом адмирал де Бон, его начальник штаба, а с русской — генералы Врангель и Шатилов.

Французами было заявлено, что их страна берет под свое покровительство русских, эвакуировавшихся из Крыма, а в обеспечение своих расходов принимает в залог русский военный и торговый флот. Так дальнейшая судьба Черноморского императорского флота оказалась в руках французского правительства. Тут же на кораблях русской эскадры вместе с Андреевскими флагами были подняты и французские.

Франция выбрала для русских кораблей свою военно-морскую базу в Тунисе, в Бизерте — самой северной точке африканского континента. Первый русский корабль «Великий князь Константин» приплыл в Африку 22 декабря 1920 года, потом — остальные 32 судна, на борту которых было более 5 тысяч человек, куда вошло 700 офицеров, около 2 тысяч матросов, 250 членов их семей.

Бизерта на Средиземном море стала приютом для русских моряков на ближайшие четыре года. Центром же притяжения здесь будет Морской кадетский корпус, вывезенный из Севастополя, — самое крупное учебное заведение для русских в Африке. «Последние гардемарины» — 300 младших офицеров из его пяти выпусков будут служить во флотах Франции, Югославии, Австралии.

Русский плавсостав таял по мере продажи его кораблей французами. В ноябре 1921 года на бортах было уже 2 тысячи моряков, а еще через полгода — около 1200. «Трофейный» русский флот французы сокращали как могли. Под предлогом «более тщательной дезинфекции» увели в Тулон самый современный корабль эскадры транспорт «Кронштадт» с мастерскими, дававшими работу сотням матросов. Из Тулона он не вернулся, как и ледоколы «Илья Муромец», «Всадник», «Гайдамак», танкер «Баку», вошедшие в состав французского флота.

Широко распродавались «друзьями французами» боевой запас и другое имущество русской эскадры. Видеть все это российским морякам, свято помнившим, как топили они на своих кораблях под императорским флагом немцев и турок с геройским адмиралом Колчаком в Первую мировую войну на Черном море, как загнали тогда врага безвылазно в порты, было невмоготу.

Когда собрались французы продавать канонерскую лодку «Грозный», два ее мичмана Непокойчицкий и Рымша спустились к кингстонам — словно в далеком 1904 году при бое в Чемульпо на «Варяге», при Цусиме в 1905 году на «Адмирале Ушакове», расстрелявшим все снаряды по десяткам атакующих японских миноносцев… Мичманы открыли кингстоны «Грозного» — он ушел на дно Бизертской бухты. Такими были и остались в Бизерте на Средиземном море под Андреевским стягом русские моряки, не та красная матросня, что на море Черном связывала людей проволокой и топила за феодосийской Чумной горой.

В 1924 году Франция признала СССР, белая территория России на кораблях и в Морском Корпусе в Бизерте прекращала свое существование. Большинство оставшихся судов будет передано французами советским властям. 6 мая 1925 года в этой самой северной африканской точке на Средиземноморье затрубил русский флотский трубач и звук его трубы словно взмыл в смерть сигналом «Всем разойтись!»…

На французско-русском совещании в Константинополе, решившем судьбу русского Черноморского флота, французами также была признана необходимость сохранить организацию кадров Русской армии с их порядком подчиненности и военной дисциплины. На целостности своей армии генерал барон П. Н. Врангель настаивал категорически. Верховный комиссар Франции с удивительно соответствующей его должности фамилией де Франс согласился разместить русские войсковые части в турецких военных лагерях.

Сразу же наметили рассредоточение Русской армии. 1-й армейский корпус генерала Кутепова направлялся в Галлиполи, кубанские казаки с генералом Фостиковым — на остров Лемнос, а донские казаки генерала Абрамова в Чаталджу. До минимума был сокращен штаб оставшегося главнокомандующим Русской армией генерала Врангеля, но Правительство Юга России перестало существовать, Кривошеий уехал в Париж. Петр Николаевич уточнял:

«С оставлением Крыма я фактически перестал быть Правителем Юга России, и естественно, что этот термин сам собою отпал. Но из этого не следует делать ложных выводов: это не значит, что носитель законной власти перестал быть таковым, за ненадобностью название упразднено, но идея осталась полностью».

Более 130 тысяч русских находилось в это время в Константинополе, на проливе Босфор. Вопросы их питания, размещения разрешались благодаря усилиям русских организаций, прежде всего — Всероссийского Земского союза и Городского союза. Содействовали беженцам и Американский Красный Крест, французы, англичане. Постепенно русские расселятся в Югославии, Болгарии, Румынии, Греции, Франции.

Армия, в основном расположившаяся в галлиполийских лагерях, мужественно переносила тяготы. Галлиполи (Голое поле — в переводе на русский, Гелиболу — по-турецки) был разрушенным войной и землетрясением турецким городом на берегу Дарданелльского пролива. Князь Долгоруков писал:

«В городе-развалине ютится 11000 русских, в лагере, в семи верстах, 15000».

Первое время большинство жило под открытым небом, а кому повезло — в палатках, но спать в них из-за тесноты можно было, лишь поворачиваясь с правого бока на левый одновременно, по команде.

Через два месяца на этом, и буквально голом месте, врангелевцами были созданы детский сад, школы, гимназии, курсы по подготовке в вузы, открыто несколько театров, стали выходить рукописные журналы. Взметнулась ввысь церковь, иконы и утварь которой делали своими руками, лампады, например, вырезали из консервных банок. В войсках шли боевые учения, смотры, дисциплина воинов здесь стала потом легендарной. Русская армия его превосходительства генерал-лейтенанта барона Врангеля не была побеждена. Армия без государства — это был своеобразный феномен в истории мировых цивилизаций.

Позже разовьется галлиполийское движение, возникнет «Галлиполийское общество», издающее газету «Галлиполи». В ней примут участие писатели Бунин, Куприн, Мережковский, молодой Набоков и другой общественный цвет белоэмиграции. Иван Бунин напишет в 1923 году:

«Галлиполи — часть того истинно великого и священного, что явила Россия за эти страшные и позорные годы».

Не случайно высшим отличием среди зарубежных русских стал нагрудный Галлиполийский знак — крест темно-свинцового оттенка с надписью в центре «Галлиполи» и датами: «1920» на верхнем конце и «1921» на нижнем. Сначала его делали из сплава, заменяющего железо, потом, в Югославии — из бронзы и покрывали черной эмалью; а во Франции изготовляли из серебра с узкой белой каймой на черной эмали по краям. Галлиполийский крест был символом русского терпения и православной веры. Удивительно, но его сень словно бы веяла в русском Париже еще и в 1998 году.

Мы стояли с седым отцом Вениамином Жуковым у неярко горящей лампочки за конторкой в пустом после окончания всенощной храме. Он, хорошей выправки, рассказывал, как выживали галлиполийцы и их дети. Вспоминал, что белые камни для Галлиполийского памятника павшим и умершим в изгнании белым бойцам живые издалека носили на руках.

Батюшка сказал, сверкнув глазами:

— Мой отец был галлиполийцем, и я как его сын имею право носить Галлиполийский крест.

Бывшие союзники белых вскоре примирились с существованием Советской России, врангелевская армия, кроме неудобства, ничего им не доставляла. Стали тяготиться этими проблемами и французы. Генерал Врангель, разуверившись в их поддержке, начал с конца 1921 года устраивать своих солдат, казаков, офицеров в более родственных славянских странах Сербии и Болгарии, где их приняли на жительство.

15 октября 1921 года на П. Н. Врангеля, проживавшего на борту стоявшей на рейде Босфора яхты «Лукулл», было совершено покушение. По счастью, в этот день в шестом часу вечера барон вместе с женой и его личным секретарем Н. М. Котляревским сошли на берег. В это время итальянский пароход «Адрия», пришедший из советского Батуми, вдруг резко изменил курс — протаранил врангелевскую яхту! Она в течение двух минут затонула со всем имуществом. Погиб мичман Сапунов, стоявший на вахте…

В 1922 году генерал Врангель со своим штабом переехал из Константинополя в Сербию, в город Сремски Карловцы, где с июля 1921 года Высшее Церковное Управление Юга России, образованное летом 1919 года в белом Ставрополе, закладывало основы Русской Православной Церкви Заграницей. В сентябре 1922 года при активном содействии врангелевских представителей здесь был создан Архиерейский Синод РПЦЗ.

Самой главной зарубежной акцией барона Врангеля стал созданный им в сентябре 1924 года Русский Обще-Воинский Союз (РОВС), явившийся стержнем русской политэмиграции, объединивший около 30 тысяч бывших белых воинов. Первоначально в РОВСе было четыре отдела. Первый — Франция и Бельгия, второй — Германия, Австрия, Венгрия, Латвия, Эстония, Литва; третий — Болгария и Турция; четвертый — Королевство сербов, хорватов и словенцев (с 1929 г. — Югославия), Греция и Румыния. Потом отделы РОВСа появятся в Северной и Южной Америке, в Египте, Австралии и других странах с русской диаспорой.

16 ноября 1924 года генерал Врангель, оставаясь главкомом Русской армии и Председателем РОВСа, передал бывшему Верховному главкому императорской армии в Первой мировой войне великому князю Николаю Николаевичу права Верховного Главнокомандующего Русской армии в Зарубежье, так как требовалось противодействовать великому князю Кириллу Владимировичу, объявившему себя в это время «Императором Всероссийским».

«Краснобантовый» в феврале 1917 года Кирилл Владимирович еще в 1905 году за женитьбу на разведенной, неправославной двоюродной сестре Виктории-Мелите, урожденной принцессе Саксен-Кобургской, был устранен от престолонаследия императором Николаем Вторым. Но потомки этого самозванца — «Кирилловичи» в лице княгини Леониды Георгиевны Романовой, урожденной княжны Багратион-Мухранской, ее дочери княгини Марии Владимировны, внука и сына князя Георгия Михайловича — вплоть до конца XX века так же безуспешно претендовали на русский престол.

В сентябре 1927 года генерал П. Н. Врангель переехал с семьей из Сербии в Бельгию, где, живя в Брюсселе, неожиданно тяжело заболел и 25 апреля 1928 года скоропостижно скончался.

Мать Петра Николаевича баронесса М. Д. Врангель писала:

«Тридцать восемь суток сплошного мученичества!.. Его силы пожирала 40-градусная температура… Он метался, отдавал приказания, порывался вставать. Призывал секретаря, делал распоряжения до мельчайших подробностей».

Весьма странна была такая смерть полного сил 49-летнего генерала. На следующий день после нее парижские газеты писали: «Циркулируют упорные слухи о том, что генерал Врангель был отравлен». Упоминали, якобы Петр Николаевич «еще недавно говорил одному из своих друзей, что ему следовало бы предпринять крайние меры предосторожности в отношении своего питания, так как он опасается отравления».

Диагноз же состояния умирающего Врангеля в устах его давнего соратника по антибольшевистской борьбе, профессора медицины И. П. Алексинского, трижды приезжавшего из Парижа, чтобы осмотреть больного, звучал так:

«Была какая-то тяжелая инфекция (грипп?), пробудившая скрытый туберкулез в верхушке левого легкого».

В то же время семья Врангелей всегда была убеждена, что «интенсивный туберкулез» у Петра Николаевича был искусственно вызван, явился результатом отравления чекистов. Об этом в 1991-92 годах рассказывали в российской прессе двое из четверых тогда живых детей барона — Елена Петровна фон Мейндорф и Петр Петрович Врангель. Что же, на их взгляд, произошло?

У Врангеля был денщик, вестовой Яков Юдихин, который никогда ни словом не упоминал о каком-либо своем брате. И вдруг в их брюссельском доме появляется этот «брат» и представляется матросом с советского торгового судна, прибывшего в Антверпен. Приехал, мол, оттуда на денек в Брюссель проведать брата Яшу, который это подтвердил. Прожил гость в доме генерала сутки, больше отсутствуя где-то без Яши Юдихина. Уехал, а на следующий день П. Н. Врангель смертельно заболел.

Сначала у барона была высокая температура, ее очень трудно было сбить, и думали, что это осложнение после недавнего гриппа. Лишь через полторы недели консилиум врачей вдруг обнаружил во врангелевском организме огромное количество туберкулезных палочек.

После убийств с применением яда по линии КГБ диссидентов за рубежом в период после Второй мировой войны; публикации журналистских материалов о спецлаборатории, разрабатывавшей «алхимию» таких расправ в недрах московской Лубянки; наконец, после откровений типа воспоминаний генерал-лейтенанта НКВД П. А. Судоплатова («Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы». М., «Олма-Пресс», 1998), трудившегося головорезом в среде антисоветской эмиграции, вполне очевиден возможный способ «ликвидации» белого главкома Русской армии.

«Брат» Якова Юдихина, скорее всего, подсыпал в еду генерала туберкулин, вызвавший у Врангеля бурное развитие туберкулезного процесса — той самой хорошо известной на Руси скоротечной чахотки, что сжигает больного за считанные дни. Зачем чекистам это могло понадобиться?

После провозглашения Верховным главкомом великого князя Николая Николаевича положение Врангеля стало неопределенным. Николай Николаевич и его окружение, подстрекаемое советской агентурой, не хотели, чтобы Врангель и его армия заняли достойное место в будущей России, старались прекратить финансировать войско, пытались политически изолировать барона, затрудняли его связи с воинскими организациями.

Не желая в открытую компрометировать великого князя Николая Николаевича: это императорское «знамя» русской эмиграции, своеобразный символ старой русской армии, пользующийся огромным авторитетом у кадровых военных, — Врангель вынужден был пойти на подготовку самостоятельного, крайне конспиративного дела, независимого от каких-либо ранее существовавших организаций.

С конца 1925 — начала 1926 годов в жизни главкома начинает играть особую роль круг глубоко доверенных ему людей: генерал от кавалерии П. Н. Шатилов, видный общественный деятель А. И. Гучков, генерал-майор А. А. фон Лампе, философ И. А. Ильин. Этой группой скрытно налаживаются контакты с политическими, финансовыми, государственными деятелями Германии, Англии, США.

Единомышленниками Врангеля предпринимаются меры для создания в Советской России организации, не имевшей никаких связей с предшествовавшими или существующими разведучреждениями. Редакцию альманаха «Белое Дело» во главе с начальником 2-го отдела РОВСа генералом фон Лампе предполагалось сделать легальным прикрытием этой секретнейшей организации.

Советские спецслужбы безуспешно пытались вовлечь генерала Врангеля в 1923—25 годах в свою провокационную деятельность. В частности, это пробовал организованный чекистами псевдомонархический «Трест» Федорова-Якушева, сумевший полностью дезинформировать разворачивающего работу боевиков в России генерала Кутепова. В конце концов чекисты оставили искусно изобразившего «нейтралитет» барона в покое ввиду его очевидной «изоляции», «отхода от дел».

Скандальное разоблачение чекистской игры с Кутеповым, которого несколько лет контролировало ОПТУ, критическое состояние здоровья Верховного главкома Николая Николаевича и другие обстоятельства со второй половины 1927 года вновь выдвинули Врангеля потенциальным лидером антибольшевистской борьбы. Видимо, чекисты что-то узнали и о секретной «личной» организации Петра Николаевича. В этом цейтноте, когда не было времени на внедрение в окружение генерала надежного «крота», проще всего было Врангеля физически убрать. Ведь белый барон не уставал повторять:

— Мы вынесли Россию на своих знаменах…

Об этом же говорит и определенный расклад сил и ситуаций в тогдашней сети советской агентуры во Франции.

Будущего агента ИНО ОПТУ командира Корниловского полка генерала Скоблина, женатого на певице Плевицкой, чекисты начали «пасти» задолго до 1930 года, когда их обоих завербовали. В 1920-х годах оплачивалась пока не сама их работа, а согласие на сотрудничество. Так, в начале 1923 года в период берлинских концертов Плевицкой у нее появился богатый попечитель, якобы психиатр из окружения самого 3. Фрейда Макс Эйтингон. Он оплачивает счета Плевицкой, издает ее книгу, щедро отваливает в долг супругу «курского соловья» Скоблину. Макс этот был родным братом известнейшего советского чекиста Леонида Эйтингона, работавшего под прикрытием сбытчика советской пушнины в Лондоне и Берлине.

Генерал Врангель, получая информацию через свои каналы, начал Скоблина подозревать и в 1923 году отрешил его от командования корниловцами. В 1926 году Скоблин ищет встречи с Врангелем, но тот его не принимает.

Возможная грандиозная агентурная карьера белого генерала, главы ударников-корниловцев Скоблина заканчивается, не успев толком начаться. Но на Лубянке известно о том, что генерал Кутепов, бывший в 1921 году посаженным отцом на свадьбе Скоблина и Плевицкой, продолжает благоволить Скоблину, несмотря на врангелевский остракизм. В ОПТУ рождается план, что-то вроде шахматной партии, позволяющей убрать так и так вновь становящегося опасным Врангеля и вернуть Скоблина в руководство белоэмигрантским движением.

Дальше следуют четкие «ходы»: Врангель при «помощи» «брата» Юдихина «неожиданно» умирает, на его место Председателя РОВСа, как и просчитано заранее, встает генерал Кутепов, очень удобный для дальнейшей игры ОПТУ. Потом — в полном смысле не только на скоблинской свадьбе «посаженный отец» — Кутепов немедленно ходатайствует перед единственным теперь главкомом Русской армии великим князем Николаем Николаевичем о восстановлении генерала Скоблина во главе объединения Корниловского ударного полка, что и происходит в 1929 году.

Партия сыграна. Суперагент Скоблин, получивший кличку «Фермер», потом талантливейше участвует в самых громких парижских похищениях: в 1930 году — генерала Кутепова, в 1937 году — его преемника на посту председателя РОВСа генерала Миллера.

Пока все изложенное мной на этот счет — лишь версии, которые могут «ожить» после публикации ряда документов из архива ФСБ России…

Господи, сколь просто было когда-то в 1914 году ротмистру лейб-гвардии Его Императорского Величества Конного полка Петру Врангелю вести свой эскадрон на германскую картечь в его «Георгиевской» атаке! Но и 20 апреля 1928 года, за пять дней до неминуемой теперь смерти, ей назло генерал Ее Величества Белой гвардии Петр Николаевич Врангель диктовал своему бессменному секретарю Н. М. Котляревскому, дочь которого графиня М. Н. Апраксина, живущая в Брюсселе, рассказывала мне об этом осенью 1999 года.

Барон диктовал свой последний приказ, который потом будет разослан на места в изложении и за подписью генерал-лейтенанта А. П. Архангельского. Посвятил его Петр Николаевич переписке между генералом А. И. Деникиным и «Красным Офицером», публиковавшейся в газете «Возрождение», где Деникин с некой «патриотической» позиции оправдывал службу военспецов в Красной Армии.

После последней исповеди и причастия Святых Тайн генерал Врангель сказал духовнику протоиерею отцу Василию Виноградову:

— Я готов служить в освобожденной России хотя бы простым солдатом.

Умирая 25 апреля 1928 года в девятом часу утра, главком произнес:

— Боже, спаси Армию…

6 октября 1929 года из временного захоронения останки генерал-лейтенанта барона П. Н. Врангеля, как он завещал, были перенесены под своды выстроенного бывшими бойцами Белой армии православного храма во имя Святой Троицы в Белграде, где хранились 156 знамен Русской армии главкома Врангеля.