"Он призвал меня" - читать интересную книгу автора (Мюллер Йорг)

ЧЕРНАЯ ПЯТНИЦА

Бывают мгновения, когда моя вера начинает колебаться. Нетрудно в набожную минуту вверять свою жизнь Богу, пожелать быть героем и святым. Но когда речь заходит о смысле веры, и жизнь начинает кровоточить, тут подступает слабость: «Боже, я верую, помоги моему неверию!» И я вновь познаю Божественную непостижимость.

Та пятница 21 декабря 1990 г. была для меня исключительно невезучей. Все события этого дня словно сговорились против меня. В то, что есть невезучие дни недели, я верю так же мало, как в приносящие счастье талисманы или в небесные созвездия. Я не суеверен. Когда день проходит так неудачно бесспорно возникает вопрос – почему? «Ты встал с левой ноги» – отвечают одни. «Твой биоритм не в порядке» – говорят другие. «Случайность, просто случайность!» – уверяют третьи. «Это божественная педагогика: Бог хочет уберечь тебя от заносчивости» – твердят четвертые. Может быть, может быть. Но все же: что случилось?

По просьбе директора одной из гимназий, я отправился в Мюнхен, чтобы провести с учениками старших классов беседу о Божественном опыте в повседневной жизни. Больше ста гимназистов и гимназисток собрались в не слишком натопленном спортивном зале; был канун рождественских каникул. Я и так считал не слишком счастливой идею провести беседу на эту религиозную тематику обязательной для всех. И тем не менее, они сидели тут и, кутаясь в свои куртки, пытались более или менее заинтересованно слушать меня.

Беседа протекала неспокойно; ученики приходили и уходили; отдельные мои высказывания вызывали тихие, но ехидные замечания; некоторые из них ставили под сомнение или отрицали мой Божий образ.

– Доказано ли вообще существование Бога?

– Почему вы так односторонне рассматриваете события вашей жизни?

– Если Бог существует, почему он не изменит мир?

– Какая польза человеку от Бога?

Меня засыпали множеством вопросов, которые, несомненно, имели бы смысл, если бы не этот их подспудный язвительный тон. Тем не менее, я оставался спокойным, не терял самообладания и не отклонился от темы. Преподаватели, сидевшие по бокам, нередко призывали к порядку, предупреждали уходящих остаться, выжидали. Я чувствовал за этими вопросами бедственное состояние молодежи, боязнь выразить себя, незнание Библии, искаженные образы Бога, религиозное безразличие, враждебность по отношению к церкви. Одна ученица приписала мне слова, которых я не мог произнести… По прошествии 90 минут, «кризис веры» был окончен.

Два преподавателя религии очень переживали и стыдились того, что здесь произошло. Я им сочувствовал: ведь не позавидуешь – работать с такими учениками! Ни один учитель не в состоянии компенсировать все домашние упущения и ошибки родительского воспитания. Остается лишь надеяться на их позднейшее прозрение и обращение.

Расстроенный, я покидаю гимназию и иду обедать с Георгом фон Дегенфельдом – верующим студентом-медиком. После пережитого обстрела, я воспринимаю его как особенно приятного собеседника. В 15 часов я направляюсь в дирекцию одной орденской общины, чтобы поддержать, в качестве эксперта и советника одного священника при разрешении спорного вопроса. Но и тут – поражение: эксперты противоположной стороны разносят мои доводы в пух и прах; они намекают даже на то, что это была приятельская услуга… И тем не менее в конце заседания обнаруживается выход из кризисного состояния. Правда, временный.

Я тороплюсь на остановку метро Одеонплац, забегаю в туалет и так же быстро покидаю его, замечая там две подозрительные фигуры. На улице стоит «свидетель Иеговы», держа в руках брошюру «Сторожевая башня» (Wachtturm). Мне его жалко. Я хорошо знаю бесчеловечность организационных структур этой секты и лжесвидетельства ее учения. Большинство ее членов даже не подозревают, на что они поддались.

Возвращаясь на стоянку, нахожу у себя на машине штраф в 30 марок за то, что поставил ее в неположенном месте. Ну что ж, думаю я, в следующий раз поедешь на электричке! Из-за объезда и зимних сумерек, я сбиваюсь с пути; и так как я забыл дома очки для чтения, имеющийся у меня план города мне ни к чему. Я пускаюсь наобум, и тут же выезжаю на среднее кольцо, опоясывающее город. И так как свои молитвы я сделал уже в шесть часов утра, мне не остается ничего другого, как обратиться к Розенкранцу (цикл католических молитв, посвященный главным образом Богородице - перев.) и читаю его до самого Фрайзинга. Что за день! Я думаю о людях, намного сильнее меня подверженным фрустрациям и не имеющим никого кому бы можно было выплакаться, выругаться, успокоиться.

На моем письменном столе лежат стопки писем – главным образом, это рождественские поздравления, и кое-что обернутое в подарочную бумагу. На одном из них – анонимная приписка: «Просьба распаковать в сочельник!". Я узнаю почерк Гуйдо и расплываюсь в улыбке. Ну наконец-то! – мелькает у меня в голове. – Вознаграждение за этот денек!

Черная пятница? Нет, ни в коем случае! Никакие разочарования и неудачи не могут обесценить какой-то день. Если бы я решился оценить все эти опыты в свете христианской веры и юмора, или просто принял их без всяких умозаключений, – каждое происшествие оказалось бы не без значения. Ведь человек растет только в страдании. Конечный смысл открывается ему лишь в конце: когда наши глаза закроются, тогда они откроются.

Вечером я задерживаюсь на какое-то время в нашей комнате для медитаций. Я преклоняю колена перед большим распятием. Мы отмалчиваемся друг перед другом. У меня на душе так, словно я слышу какой-то внутренний голос: «Я знаю твои заботы, ведь Мне ведомы нужды всех людей. Я люблю тебя таким, какой ты есть. Люби и ты себя таким, какой ты есть. Мне не нужны твои успехи; Мне не нужны твои труды и твой авторитет. Мне нужно только твое доверие. Не думай о том, что многое происходит не так, как ты хотел, что у тебя нет добродетелей. Я даю тебе свои. Иди спать. Я буду с тобой».

Вскоре после этого раздается телефонный звонок. Мать сообщает мне, что отца кладут в больницу и будут оперировать его еще в Сочельник. Отец умер через два года. С неимоверным терпением и верой вынес он свои страдания.

Перед тем, как лечь в кровать, я открываю книгу Мартина Гутла, которую он мне подарил «И я начал искать». Открываю страницу 51. И читаю: