"Нефритовые глаза" - читать интересную книгу автора (Гилл Уильям)

Глава Девятая


Одетые в черное, с покрытыми черными кружевными вуалями склоненными головами, Мелани и Мария стояли около двери при входе в фамильный склеп Сантосов, стены которого были невидимы за огромными венками, сложенными рядом высокой горой. Амилькар стоял возле Марии, его глаза были скрыты темными очками. А позади толпилось множество людей, растянувшихся узкой линией вдоль склепа: друзья и служащие, честолюбцы и бессребреники, политические деятели и завсегдатаи их гостиной, люди слишком молодые, не понимавшие смысла смерти, и старики, для которых эта церемония была болезненным напоминанием, что и их смерть не за горами. Все они стояли и смотрели, как в свете яркого утреннего солнца гроб Диего опускали в семейный склеп. На лицах присутствующих отражались неподдельное отчаяние и печаль. На похороны богатых людей всегда приходит много народу, но Диего был ведь еще совсем молодым, веселым, любящим жизнь человеком, у которого было много друзей. Даже для тех, кто не особенно хорошо знал его, тот факт, что он умер таким молодым, был при жизни так удачлив во всех отношениях, счастлив в браке, являлся достаточной причиной чувствовать огромное потрясение от происшедшего. Особенно трудно было пережить случившееся его семье. Всегда казалось, что нет ничего на свете, способного уничтожить совершенную красоту его жены, но ее с трудом можно было узнать в печальной фигуре, стоявшей около склепа. Ее плечи согнулись под тяжестью обрушившегося горя, прекрасные глаза опухли и покраснели, а искусанные от безграничных мучений губы покрылись волдырями. Сердце разрывалось на части от одного взгляда на Мелани Сантос.

Только те, кто хорошо знал Марию Сантос, могли обнаружить в ней сходные признаки горя. Она стояла неестественно прямо, ее волосы и одежда были, как всегда, безукоризненны, и неизменный жемчуг слегка проблескивал сквозь черную вуаль, скрывавшую ее лицо. Женщина, стоявшая у склепа, в который только что положили ее сына, казалась все той же Марией, полностью контролирующей свои чувства и поддерживающей идеальный внешний вид. Только редкое нервное подергивание мышцы в углу рта и неморгающий, застывший взгляд говорили о ее напряженном состоянии.

Она первой вошла в склеп, за ней последовали Амилькар и Мелани. Вскоре после того, как семья Сантосов скрылась за стенами склепа, чтобы еще раз попрощаться с умершим, толпа, оставшаяся снаружи, разделилась на несколько небольших групп. Одни обсуждали различные версии того, как все произошло, другие умышленно уходили от данной темы и старались говорить совсем о других вещах, и все эти разговоры немного рассеяли гнетущую атмосферу смерти. Но появление семьи Сантосов, как веяние безграничной скорби, заставило всех замолчать.

Амилькар с женой и невесткой направились к воротам кладбища, за ними медленно пошли остальные. И только сейчас, идя по кипарисовой аллее, заметив причудливо разукрашенную церковь в конце нее, Мелани впервые за все это время почувствовала всю полноту своего одиночества. Предыдущие дни были наполнены присутствием внезапно обрушившегося горя, надеждами на сообщения, что все это ошибка и никакой аварии не было, бесконечными соболезнованиями, выражаемыми либо лично, либо по телефону. Выдвижные полки и стенные шкафы были пусты, все личные бумаги Диего Мелани выложила в огромный ящик и попросила шофера отвезти их в офис, чтобы секретарша мужа могла их разобрать, — сама заниматься этим она была не в силах. Мелани оставила у себя лишь несколько писем, написанных ей Диего, альбом с их совместными фотографиями, который за эти дни она изучила до мельчайших подробностей.

Атмосфера равнодушия и установленный ритуал каждого дня, привычные в их доме, отвлекали Мелани от полного погружения в свое горе, а единственной опорой, давшей ей возможность продержаться все это время, были всевозможные таблетки: голубые — от бессонницы, белые — для снятия напряжения, оранжевые — для восстановления сил.

Но вот привезли Диего. Мелани хотела спуститься во двор, когда прибыл гроб, но, мельком увидев из окна своей спальни выгружаемый огромный ящик и услышав злые реплики человека, руководившего рабочими, несшими этот тяжелый груз, решила подождать в своей комнате, пока они уйдут. Наконец Мелани услышала звук отъезжавшего грузовика.

Проходя через первый этаж галереи, она увидела поднимающуюся по ступенькам Марию, выглядевшую довольно сердитой. Мелани отпрыгнула от балюстрады и прижалась к длинному ряду книжных шкафов, ожидая, когда Мария уйдет к себе в комнаты.

Мелани была удивлена, что ее свекровь не осталась у гроба своего сына в библиотеке, из которой имелся вход в часовню, где будет проходить церемония отпевания перед погребением. Хотя ничего не было сказано, Мелани чувствовала, что Мария в смерти сына видела полное восстановление своих прав над ним. Ее свекровь объяснила ей весь обряд прощания сегодня утром, перед тем как гроб был внесен в дом. С раннего вечера начали приходить люди, это был нескончаемый поток визитеров, закончившийся лишь к середине ночи, когда остались только родственники и очень близкие друзья, чтобы провести вместе с покойником последние минуты его пребывания в доме, поддержать и утешить его семью. В девять часов утра в дом опять стали стекаться друзья, чуть позже они все отправятся в церковь Пилар на последнюю мессу перед похоронами. После бессонной ночи Мария посоветовала Мелани немного отдохнуть. Для Мелани все происходившее было довольно странным. Она действительно устала от ночи, проведенной в вежливых осторожных беседах, но решила не спать. Ей хотелось хоть немного посидеть одной возле гроба мужа.

Мелани открыла дверь в библиотеку; в воздухе стоял запах горячего металла. Утром группа рабочих под руководством Марии привела комнату в надлежащий вид. Черный бархат покрывал стены и окна, на одной из стен висело большое серебряное распятие. Возле него стояло шесть тонких серебряных подсвечников, а чуть поодаль находился гроб Диего. Здесь стояли Амилькар и мужчина в спецодежде, державший в рунах электропилу.

Только теперь Мелани заметила крышку гроба из темного дерева, отполированную, как черный металл, лежавшую на полу. Около нее были разбросаны рабочие инструменты. Первой ее мыслью было, что мужчина закрывает гроб, и она рассердилась на Амилькара и Марию за то, что они не дали ей возможность в последний раз увидеть Диего. Но потом она вспомнила, что говорил один из служащих, присутствовавший на опознании останков Диего. Рассказывая обо всем Амилькару, он понизил голос и опустил глаза: „Гроб будет закрыт, конечно, я уверен… вы понимаете… в таких обстоятельствах… лучше… легче для семьи… такая ужасная катастрофа… ну, вы понимаете, дамы…" Амилькар кивнул головой и остался безмолвным. И сейчас он пристально смотрел на свою невестку, в его взгляде читалось неодобрение.

— Я думал, что ты отдыхаешь, Мелани. — Ему пришлось кричать, чтобы его голос слышался сквозь визг электрической пилы, но мужчина сразу остановил свою работу, как только увидел вошедшую в комнату Мелани.

— Вы делаете что-то ужасное! — Мелани приблизилась к гробу и оттолкнула рабочего в сторону. Широкая цинковая крышка, запечатывающая гроб, была разрезана вдоль края верхней части и в середине. — Вы, должно быть, сумасшедший? — кричала она на Амилькара.

— Я хочу в последний раз посмотреть на своего сына, — пробормотал он. Потом кивнул головой мужчине, и тот достал из своей сумки небольшой лом. Подцепив один край, он отодвинул металлическую плиту в сторону.

Мелани мельком заметила белую атласную обивку и белый саван, покрывающий плечи и голову Диего. Но голова была закрыта не полностью, открытым оставалось небольшое пространство, на котором покоилось то, что когда-то было его красивым и мужественным лицом. Теперь это были раздавленные куски тела, либо покрытые мертвенной бледностью, либо распухшие от багровых кровоподтеков, но все вместе лишь отдаленно напоминало очертания человеческого лица. Ее свекор наклонился над гробом и пристально всмотрелся в останки Диего. Не выдержав, Мелани бросилась прочь из комнаты. Амилькар перекрестился и повернулся к мужчине.

— Запаивай, — бросил он рабочему, перед тем как выйти из библиотеки. Мужчина надел защитные очки и взял в руки паяльник.

Мелани наблюдала за Амилькаром, выходящим из комнаты, стараясь прочитать на его лице хоть какие-нибудь чувства, но тот был таким, как всегда; не обращая на нее внимания, он направился к лестнице. Мелани подождала, когда рабочий оставит библиотеку, и вошла туда снова. Много позже сюда пришла Мария с двумя горничными. Она обнаружила Мелани сидящей в полумраке комнаты в окружении зажженных свечей около гроба Диего.

Панихида прошла не так болезненно, как предполагала Мелани. В начале вечера нескончаемый поток друзей и знакомых отвлек ее от горестных мыслей. В середине ночи, слушая несколько часов подряд пустые разговоры и выпив бесчисленное количество чашек черного кофе, Мелани пошла на кухню за стаканом воды, не желая просить кого-нибудь из слуг и чтобы хоть немного развеяться. Когда она вошла в буфетную, ее почтительно приветствовали три женщины, сидевшие за столом и тихо разговаривавшие. Одна из них выглядела довольно пожилой; у всех троих была сухая морщинистая кожа людей, которые большую часть жизни провели под палящим солнцем и сильными ветрами. Женщины были одеты в дешевые старые черные платья, и Мелани предположила, что они, должно быть, когда-то работали в семье Сантосов. Они кивнули головами в ответ на приветствие Мелани, но, когда она вновь прошла мимо них, они даже не посмотрели на нее, словно оказывать знаки внимания Мелани Сантос дважды было ниже их достоинства.

Большинство гостей ушли около часа ночи, остались лишь самые близкие друзья Марии, сидевшие вокруг нее в гостиной.

Мелани вернулась в библиотеку. Она пробыла там не более десяти минут, как дверь открылась и она услышала голос Амилькара.

— Входи, мама, — произнес он. Старая женщина, которую Мелани видела сегодня на кухне, вошла в комнату в сопровождении двух других. Амилькар быстро закрыл за ними дверь. Он заметил Мелани только сейчас, но опять, казалось, не обратил на нее внимания. Встав около гроба, женщины сложили руки и склонили головы в молитве. Мелани подумала, что более молодые женщины могли быть сестрами Амилькара. Спустя несколько минут Амилькар осторожно покашлял и, взяв мать за руку, вывел свою семью из библиотеки.


Бабушки Диего и его тетушек не было на похоронах, или, возможно, они затерялись среди толпы, где ни Мелани, ни кто-то другой не могли увидеть их. Это обстоятельство вернуло Мелани к воспоминаниям о ее первых днях с Диего, когда она чувствовала себя чужой в его доме и вынуждена была терпеть холодные враждебные взгляды Марии и Амилькара ради спокойствия своего мужа. Мелани прекрасно понимала, что могло скоро случиться с уходом Диего, когда у его родителей больше не оставалось причин терпеть ее присутствие в их доме.

Семья Сантосов подошла к воротам кладбища и остановилась, чтобы принять последние соболезнования от близких им людей. Мелани увидела Эдуардо де Чакаса, он подошел и обнял ее.

— Я не знаю, что сказать, только то, что я люблю тебя и очень сожалею, — пробормотал он. — Я хочу побыть с тобой эту неделю. Я был в Чили и только вчера прилетел и увидел газеты.

Его слова, его простые, уютные объятия разрушили в Мелани стену самообладания и выдержки, которую она воздвигла с таким трудом. Она уже не обращала внимания на стоявших вокруг людей и не могла вежливо отвечать на их стереотипные фразы.

— Увези меня отсюда, пожалуйста, — разрыдалась она. — Я хочу уйти, я больше не вынесу этого.

Мария услышала надрывные рыдания своей невестки и послала ей гневный неодобрительный взгляд. Но Мелани не обратила на него внимания и взяла Эдуардо за руку. Он повел ее к выходу, кивая головой проходящим мимо знакомым или перебрасываясь с ними парой слов. Они перешли широкую дорогу и остановились на другой стороне, где длинные вереницы фешенебельных ресторанов почти вплотную примыкали к кладбищу.

— Куда ты хочешь пойти? — спросил Эдуардо.

— Куда угодно, только не домой. Я не хочу видеть никого из знакомых, — ответила Мелани.

— Тогда нам лучше побыстрей уйти отсюда, пока они все не вышли с кладбища. Моя машина припаркована на углу. Давай позавтракаем в Кастанере, — предложил он. — Там мы не встретим никого. — Минуту спустя, отъезжая от кладбища, они заметили Амилькара и Марию, стоящих недалеко от ворот.

— Я не понимаю, как они могут так вести себя, — начала Мелани. — Она ни разу не заплакала, даже вчера, когда привезли гроб домой.

— Мария — это жестокий бесчувственный дьявол. Что ты собираешься теперь делать?

— Я не знаю, — ответила Мелани. — Вернусь в Нью-Йорк и найду работу, наверное. Здесь меня больше ничто не держит.

— Не принимай опрометчивых решений. Обдумай все хорошенько, а пока ничего не делай.

Мелани выглянула в окно.

— Я и так только этим и занималась все время, с тех пор как стала женой Диего. Ничего не делала… Теперь я хочу почувствовать, что я снова сама ответственна за мою жизнь и за все изменения в ней, — ответила она.


Дворецкий закрыл чугунные тяжелые ворота за въехавшим внутрь „мерседесом". Шофер помог Амилькару и Марии выйти из машины, и они направились к дому. Наконец можно было расслабиться после долгого напряженного дня и скинуть маску хладнокровия и вежливости, и сейчас они выглядели по-настоящему постаревшими от своего непоправимого горя. Войдя в холл впереди жены, Амилькар направился к двери, ведущей в небольшой вестибюль, и вызвал лифт. Равномерное поскрипывание объявило о его приближении. Через минуту раздался щелчок, и двери лифта открылись. Мария и Амилькар хранили молчание до тех пор, пока не скрылись в своих комнатах. Мария подошла к зеркалу, сняла жемчуг и собрала волосы в пучок. Затем она подошла к мужу и поцеловала его в щеку.

— Я так устала. Я должна немного отдохнуть, — сказала она ему.

— Нам нужно поговорить, — перебил ее Амилькар.

— Я не хочу сейчас ни о чем говорить. Позже, хорошо? — Она отвернулась, но Амилькар схватил ее за запястье.

— Нет, нам нужно поговорить сейчас. — Он вынул из своего дипломата лист бумаги.

— Двадцать шесть миллионов, триста двадцать семь тысяч, пятьсот сорок восемь долларов, — прочитал Амилькар. — И это не считая заработной платы. Смотрим дальше. А дальше — в самолете не находят ни одного свидетельства, доказывающего присутствие в нем денег.

— Ты что, думаешь, кто-нибудь отправится в путь, имея при себе двадцать шесть миллионов долларов наличными? — усмехнулась Мария. — Ты отчаянно стараешься обвинить Диего во всех смертных грехах, вместо того чтобы здраво посмотреть на вещи.

— В отличие от тебя, я не хочу, чтобы меня водили вокруг пальца и выставляли полным идиотом. Но сейчас я говорю о другом. Я имею в виду деньги, которые он должен был привезти сюда. Это что-то около полутора миллионов долларов. Среди обломков обгоревшего самолета не нашли ничего, хотя бы отдаленно напоминающего эти деньги, в противном случае мексиканская полиция обязательно сообщила бы нам.

— Но, может быть, деньги все-таки были на борту; они просто могли оставить их себе, если, конечно, там было, что оставлять, или сообщить о них американской полиции, а не нам, — возразила Мария.

— Если бы хоть что-нибудь обнаружили, мы должны были бы знать, но я не знаю. Нет сомнений, что часть денег утрачена, и взять их мог только Диего.

— Он мог пустить эти деньги в дело еще до того, как отправился в эту поездку. Ты просто ничего не знал.

Амилькар не мог поверить своим ушам.

— Ты забываешь, что он не все время был в Рио, он успел еще слетать в Нью-Йорк и обчистить нас. — Амилькара начинала раздражать наивность жены.

— Если даже и так, у нас достаточно вложений в Панаме, а также много других счетов… Короче, меня не волнуют эти деньги, — уже менее уверенно возразила Мария.

— Зато меня волнуют. Я работал как вол не ради этого тунеядца. Я не позволю, чтобы меня дурачили.

Мария вскинула голову, вся ее усталость куда-то вмиг улетучилась.

— Что ты пытаешься мне доказать, Амилькар? Я не пойму, куда ты клонишь?

— Все предельно просто: он хотел сбежать с нашими денежками. А ты никак не хочешь посмотреть правде в глаза.

— Но это глупо. Не мог же он бросить Мелани.

— А может быть, он и не собирался ее бросать. Может быть, они придумали эту поездку в Рио специально, чтобы одурачить нас. Возможно, на самом деле он должен был вернуться из Нью-Йорка за ней в Рио, а затем они вместе отправились бы куда-нибудь еще… с нашими деньгами, конечно, — после недолгого молчания добавил Амилькар. — Она с ним заодно. Я знаю, она лгала мне в Рио. Она сказала, что Диего отправился в Нью-Йорк, потому что были какие-то неполадки с самолетом и он хотел починить его именно в Америке. Я проверил, самолет был абсолютно исправен до аварии. Она также сказала мне, что Диего просил покрывать его в случае наших телефонных звонков, якобы для того, чтобы не беспокоить нас. Ну, это уже полный бред! Она явно заметает следы.

— Это смешно, Амилькар. Чтобы такое хрупкое наивное создание могло так убедительно врать, глядя прямо в глаза умудренному годами, пятидесятилетнему мужчине… Она ничего не знает, уверяю тебя.

— Говорю тебе, они были в сговоре. Я уверен, она знает, где деньги. И очень скоро она объявит, что хочет вернуться в Америку. Мы будем следить за ней, — злобно прошипел Амилькар.

— Довольно! — Мария разрыдалась. — Я не могу больше оставаться здесь и слушать твои безумные предположения. Сначала Марина, теперь это… Четыре года я жила в неведении, где она, жива или мертва. А сейчас ты хочешь отравить еще и память о Диего. Он был нашим сыном… — Она выбежала из гостиной и бросилась в спальню, с силой хлопнув за собой дверью. Мария сняла серьги и аккуратно положила их вместе с жемчугом в шкатулку.

Зеркало могло отвлечь ее от ужасных мыслей, и она отрешенно уставилась на свое отражение. Она отметила про себя, что ее волосы уже слишком отросли и стали сильно заметны седые корни. Это напомнило ей о назначенной на завтрашнее утро встрече с парикмахером.

Внешне приближающаяся старость больше никак не проявляла себя. В отличие от многих подруг Марии, кожа на ее лице оставалась все такой же гладкой и упругой, как много лет назад. Она никогда не обращалась в косметический кабинет и не делала пластических операций, которые всегда считала чересчур дорогими и бесполезными. Но сейчас, увидев себя в зеркале, она поняла, что стареет. Одной рукой она попыталась разгладить ножу на щеках, а другой прикрыла седеющие корни волос у лба, но отражение не изменилось, на нее смотрело лицо уже немолодой женщины с уставшим печальным взглядом. Она опустила глаза и заметила на столике фотографию своих детей в серебряной рамке: Диего и Марина сидят на детских качелях, довольные, радостные и счастливо улыбающиеся в объектив камеры.

Стоя около двери, Амилькар мог видеть только спину своей жены, ее плечи сотрясались от безмолвных рыданий. Мария не слышала ни стука Амилькара, ни того, как он вошел. Она заметила его присутствие в комнате, лишь когда он нежно обнял ее сзади за плечи.

— Я не хотел сделать тебе больно, — прошептал он, — пожалуйста, прости меня; иногда я веду себя как осел. Ты знаешь, Мария, что ты единственный человек в мире, который по-настоящему много значит для меня.

— А ты много значишь для меня, — ответила она. И это была правда. Сейчас, когда Диего мертв, у нее остался только Амилькар. Признание мужа и его объятия немного сняли напряжение, в котором пребывала Мария, она почувствовала тепло дыхания у своей щеки, а затем нежность его губ на своей коже. Это было так не похоже на Амилькара. Очень медленно его руки скользили по ее телу.

— Амилькар! — удивленно воскликнула она. Многие годы их совместной жизни интимные отношения не имели для них большого значения. Секс стал сходить на нет практически сразу после рождения детей. Не было никакой договоренности, никаких ссор, они спокойно пришли к обоюдному соглашению, даже ни разу не подняв эту тему. Однажды она увидела Амилькара на улице с молоденькой дорогостоящей девушкой, каких можно нередко встретить в фешенебельных отелях. В первый момент это причинило Марии острую боль, но потом она решила, что муж, вероятно, нуждается в новых сильных ощущениях, которых она ему дать не может. И Мария заключила, что на все это она будет закрывать глаза, не желая терять взаимопонимания с мужем в остальном. Чтобы не лишиться уважения к самой себе, Мария осталась верной Амилькару — ведь он сделал ее счастливой в других отношениях супружеской жизни, что для нее было более важным. Она считала необходимым, чтобы они выглядели в глазах общества идеальной семьей.

Амилькар расстегивал ее платье. В другое время Марии показалось бы это неприятным и абсурдным. Они были слишком стары и не видели друг друга обнаженными уже больше десяти лет. Она могла бы беспокоиться о том, что свет, струящийся из окон, подчеркивает сеть морщинок вокруг ее сосков, их обвисшие животы. Она могла бы чувствовать неудобство от их неожиданно проснувшихся желаний и нежности, но это было бы в другое время, а сейчас…

— Ох, Амилькар… — вздохнула она. Он мягко повернул ее к себе и поцеловал нежным долгим поцелуем. И Мария ощутила свежесть его дыхания.


— Я говорил, что тебе не стоит уезжать так рано, не обдумав всего как следует, — многократно повторял Эдуардо де Чакас, энергично разрезая бифштекс.

— Я не хочу оставаться. Чем скорее я вернусь назад, тем лучше, — ответила Мелани. — Я не могу жить так, Эдуардо. Я плачу каждое утро, когда просыпаюсь: я надеюсь увидеть рядом Диего, но его нет. И так всегда, потому что все здесь напоминает мне о нем. Воспоминания — это ужасно, если больше у тебя ничего нет.

— Диего оставил тебе какие-нибудь деньги? — спросил Эдуардо.

Мелани гневно посмотрела на него.

— Это не имеет значения, — резко ответила она. — Я проклинаю эти деньги. Ты думаешь, как и Мария. Я вышла замуж за Диего не из-за его денег.

— Извини. Я не это имел в виду, но рано или поздно тебе придется реально посмотреть на вещи. Ты не сможешь зависеть от милосердия Амилькара и Марии. Было бы намного лучше, если бы у тебя были свои собственные деньги.

— Да, это так, я знаю. Но у Диего не было своих счетов в банках, все принадлежит его родителям.

— Я не удивляюсь, зная Амилькара и Марию, — едко заметил Эдуардо. — Все богатые родители таковы, они дают своим детям ровно столько, чтобы, с одной стороны, особенно не ограничивать их, а с другой — держать на привязи. Но ты не можешь остаться ни с чем, подумай. Должно ведь что-то быть, нужно найти то немногое, на что ты имеешь законное право.

— Мне все равно, — нервно ответила Мелани. Она ценила его заботу, но находила слишком жестоким говорить о подобных вещах через час после похорон Диего.

Они сидели на террасе одного из многочисленных открытых ресторанов, расположенных на улице вдоль побережья реки Плато. С одной стороны на десятки миль растянулся великолепный цветущий парк, с другой бесконечная, подобно морской, гладь реки, так что создавалась иллюзия открытого первозданного пространства, которую разрушали лишь движение автомашин на дороге да шум самолетов, взлетающих или садящихся в аэропорту неподалеку. Несмотря на то что ресторан находился на открытом воздухе, а с реки дул прохладный ветерок, аромат жареной говядины, а точнее, жареной на костре целой туши, долетал до посетителей ресторана.

Этот запах вызвал у Мелани приступ тошноты, который напомнил ей, что возвращаться назад домой, в Нью-Йорк, будет нелегко. Ее ребенок родится меньше чем через семь месяцев. Никто не даст ей работу, зная, что она беременна, и намного труднее будет работать с новорожденным ребенком на рунах. Амилькар и Мария могут дать ей материальное содержание, но, как только они узнают о ребенке Диего, которого она носит, они поставят одно условие: Мелани должна будет привезти его в Буэнос-Айрес. Возможно, у нее есть законное право жить там, где она хочет, и получать некоторую поддержку от родителей мужа. Она могла бы отстоять свое положение в аргентинском суде. Мелани достаточно много общалась с представителями закона, адмиралами и генералами, нередко обедавшими в их доме, чтобы быть прекрасно осведомленной о своих возможностях и правах.

Перстень, подаренный ей Диего в день помолвки, сверкнул в лучах яркого солнца. „Я глупая", — подумала Мелани. Она знала, что Диего заплатил за него двести тысяч долларов. Даже если она получит лишь половину этой суммы, то сможет жить несколько лет в Нью-Йорке без проблем. Конечно, не так шикарно, как здесь, но все-таки достаточно обеспеченно. Эти годы ей нужно будет растить ребенка и искать надежную работу, но все же будет намного легче, если она хоть на какое-то время не станет думать о деньгах.

— Я не собираюсь обсуждать с Марией и Амилькаром, что я могу и чего не могу, на что я имею право, а на что нет, — продолжала Мелани, но уже более спокойно, когда она осознала, что, возможно, сумеет справиться со своими грядущими финансовыми проблемами.

— Только люди, не имеющие ни гроша, беспокоятся о своем величии, — вздохнул Эдуардо, закатив глаза. — Не хочешь же ты сказать, дорогая, что собираешься сама готовить себе еду.

— Мне все равно, ты знаешь. Мне даже нравится твоя идея, — сказала Мелани.

— Ты сумасшедшая!

Она вспомнила свою жизнь в доме Диего: удушливое безмолвие, вечный запах натертых до блеска полов, цветов и старого шелка, высокопарные беседы за столом с Марией, холодная суровость Амилькара.

— Нет. Нет, — ответила она. — Решено, я буду жить так, как я захочу. Я буду свободной.

— Мы все свободны спать под мостами, — резко бросил Эдуардо.

— Это не в моих планах, не беспокойся.

— Однако ты вышла замуж за богатого мужчину, и у тебя есть право на какое-то состояние, — настаивал он.

— Я никогда не считала деньги Диего своими. Кстати, они и ему не принадлежат, так что все бессмысленно. Все это не имеет значения.

— Конечно, имеет. И ты должна извлечь из всего этого пользу. Надеюсь, тебя не привлекает положение вдовы вождя индейского племени, которая гордится своей бедностью. Я знаю, ты безумно любила своего мужа, но его деньги должны много значить для тебя. Ты не святая, и благодари Бога за это.

— Деньги имеют значение для меня, но не такое, как думаешь ты. Конечно, мне нравится быть богатой, но я знаю, что могу вернуться в старую жизнь. И также знаю, что ни за что не допущу, чтобы мои дети испытали когда-нибудь то, что испытала я. Расти с постоянным ощущением неизвестности и неуверенности. Ты каждый день можешь быть выброшен на улицу из собственного дома, потому что нет денег, чтобы внести в срок плату за квартиру, видишь родителей, ссорящихся из-за каждого цента. Это и разрушило их брак. После ухода отца стало еще хуже. Мой брат за короткий срок превратился в воришку и наркомана, и я почувствовала, что моя жизнь только начинается, лишь когда выбралась оттуда. И единственная причина, почему деньги Диего были важны для меня, — это то, что я знала: мой ребенок будет в безопасности. Забавно, не правда ли? — сказала она с горькой усмешкой. — Ты думаешь, что зарабатываешь деньги, а потом…

— Ты беременна?

Вопрос Эдуардо взволновал ее. Она не была уверена, что может поставить его в известность о своей беременности. Для Мелани иметь ребенка в Буэнос-Айресе, наследника состояния Сантосов, не было, с его точки зрения, лишением. Он мог не устоять против искушения передать эту новость Патрисии, или Тересите, или какой-нибудь еще из своих очаровательных подружен, которые получают от сплетен такое удовольствие, какое получает цирковой укротитель, кормя своих львов кусочками сырого мяса и заставляя их урчать. Беседа за вечерним коктейлем может стать неплохим началом. И новость за день или два дойдет до Марии. Мелани без труда могла представить, что случится потом: Антоны будут преследовать ее и донимать своей заботой, как только узнают, что она носит ребенка Диего. И тогда ей будет намного сложнее уехать и лишить их возможности самим решать будущее внука. Нет, она совсем не хотела оставлять их в полном неведении. Она все расскажет им о ребенке, но потом, когда переедет в Нью-Йорк. Мелани хотела, чтобы ее малыш родился в Америке, там, где она не будет ни от кого зависеть, где будет жить в собственном доме и на свои собственные деньги. Ведь Мелани уже знала, что для Марии и Амилькара очень просто преступить все права и законы.

— Не будь смешным. Конечно же, нет. — Она слышала, что ее голос дрожал и звучал не так уверенно, как ей хотелось бы. Эдуардо наклонился вперед, его взгляд был красноречивее слов: он ждал от Мелани откровенного признания.

— Я не верю тебе, — спокойно произнес он. — И догадываюсь, что это и есть та причина, по которой ты стремишься так поспешно уехать. Ты не хочешь, чтобы Амилькар и Мария узнали, ведь так?!

— Не глупи. Все совсем не так.

— А как? Что ты опять скрываешь от меня? — Это был вызов, и Мелани знала, что теперь Эдуардо не успокоится, пока не узнает правду или нечто, похожее на правду. Если она сейчас не сможет убедить Эдуардо в ошибочности его предположения, то уже к вечеру новость о ее беременности облетит весь Буэнос-Айрес. А чтобы Эдуардо поверил ей, Мелани должна поведать ему о чем-то действительно очень важном и более значительном, чем появление на свет еще одного члена семьи Сантосов.

— Я не беременна, — твердо сказала она. — Но ты прав, есть причина, по которой я хочу уехать отсюда как можно скорее. Ты должен обещать мне, что никогда никому ничего не скажешь. Хорошо?

— Хорошо, — кивнул он в ответ.

— Ты обещаешь?! — для большей убедительности настаивала Мелани.

— Обещаю, обещаю… Ну же? — Эдуардо не терпелось узнать еще одну тайну могущественной семьи.

— Незадолго до смерти Диего узнал, что Марина жива, но находится в заключении, ее держат пленницей в Сальте. Вероятно, это было секретным соглашением Амилькара и Марии с правительством. Диего хотел спасти сестру и решил тайно вывезти ее оттуда на самолете… — Как только Мелани начала свой рассказ, она осознала, что не должна давать Эдуардо повода думать, что она что-нибудь знает о местонахождении Марины. В противном случае, как только слух об этой истории дойдет до Марии, у нее появится веская причина последовать за невесткой в Нью-Йорк.

— …Но я не знаю, удалось ли ему сделать это. Ради моего же спокойствия Диего не хотел, чтобы я знала слишком много, — закончила Мелани.

— Ты хочешь сказать, что Диего погиб из-за Марины? И именно поэтому ты не можешь оставаться теперь с Амилькаром и Марией? — не унимался Эдуардо. Он хотел выпытать у Мелани как можно больше.

— Нет. Конечно же, нет. Я даже не уверена, был ли Диего в Сальте. Но если все-таки он помог сестре бежать, Амилькар и Мария рано или поздно узнают об этом. Они никогда не поверят в то, что я даже не имею представления, где находится их дочь. В такой ситуации я просто не могу жить с ними под одной крышей. Теперь ты понимаешь, почему я хочу уехать сейчас, пока еще не стало слишком поздно.

— Невероятно… Эта история — самая фантастическая из тех, что я слышал за последнее время, — задумчиво пробормотал Эдуардо, качая головой. — Теперь я действительно понимаю, почему ты так хочешь уехать. — Мелани чувствовала себя виноватой за свою ложь, но не менее сильно она ощущала вину за свое предательство: ведь она выдала тайну, доверенную ей Диего. Но ложь была необходима, а Диего уже не было в этом мире.

— Кажется, я теряю тебя, Эд, — улыбнулась Мелани.

— Теряешь меня? Нет, дорогая. За тобой хоть на край света. Я собираюсь видеться с тобой в Нью-Йорке даже чаще, чем теперь. Я люблю путешествовать по свету, — улыбнулся в ответ Эдуардо.

— Бенито, сеньора Мария дома? — спросила Мелани дворецкого.

— Да, сеньора, она вместе с доном Амилькаром в парадной комнате. — Столь величественное название комнаты абсолютно ей не соответствовало. Это было самое обыкновенное помещение для приемов, где Мария и Амилькар обычно смотрели телевизор. Мелани пересекла холл и, перед тем как войти в комнату, постучала в резные дубовые двери. Мистер и миссис Сантос сидели рядышком на маленькой софе, держась за руки. В комнате было темно, и лишь тусклый свет от экрана телевизора озарял их сияющие лица. Мария поднялась и включила настольную лампу.

— Мы ждали тебя еще днем, Мелани, — сказала она.

— Я завтракала с Эдуардо Чакасом, а потом мы пошли в кино. Показывали фильм „Крамер против Крамера", — объяснила Мелани. И тут же поймала себя на мысли, что добровольно рассказала Марии больше, чем это требовалось по ситуации. Так случалось всякий раз, когда Мелани нужно было дать свекрови отчет о своем времяпровождении. Мелани удивилась, увидев, как Амилькар ушел в другой конец комнаты и стал увлеченно, как будто это действительно было ему интересно, переключать одну за другой программы телевидения. Она была уверена, что его больше интересует разговор жены с невесткой, но он все-таки сделал над собой невероятное усилие и решил оставить дам одних. „Иногда что-то меняется к лучшему, но бывает уже слишком поздно", — подумала Мелани.

— Я слышала, это хороший фильм, — отметила Мария. — Я так рада, что ты с нами. Садись, пожалуйста, Мелани, нам нужно поговорить о наших семейных проблемах, так сказать, в узком кругу. — Мария замолчала, давая невестке возможность поудобней устроиться в кресле.

— Что-нибудь выпьете? — спросил Амилькар.

— Ради такого случая я отступлюсь от своих правил, — улыбнулась Мария. Эти ее слова казались столь же неожиданными, как и попытка Амилькара быть приветливым. — Мне шерри, дорогой.

— Мне то же самое, пожалуйста, — откликнулась Мелани. Она согласилась выпить с Амилькаром и Марией потому, что ей не хотелось разрушать ту атмосферу взаимопонимания, которая стала складываться сейчас, здесь, в этой комнате, благодаря их усилиям. Минуту спустя они втроем удобно расположились в креслах и, держа в руках по бокалу, начали мило беседовать.

— Сейчас очень трудное время для всех нас, Мелани, — говорила Мария. — Смерть Диего — это такая же ужасная потеря для тебя, как и для нас с Амилькаром. Мы теперь остались одни. Боюсь, ты не всегда чувствовала себя здесь полноправным членом нашей семьи. Наверное, это моя ошибка, и я прошу меня простить. Я только хочу, чтобы ты знала, что ты нам как дочь. Пожалуйста, не забывай об этом.

Мелани никогда не любила ни Марию, ни Амилькара и знала, что уже никогда не полюбит. Но смерть Диего сблизила их, и ей все труднее было решиться объявить о своем отъезде. На мгновение она даже усомнилась в правильности своего решения. Но лишь на мгновение. Стоило ей только представить, как много проблем возникнет, узнай родители Диего о ее беременности, и уверенность вновь вернулась к ней.

— Очень любезно с вашей стороны сказать мне об этом, Мария, — начала она. — Я ценю все, что вы сделали для меня. — По дороге Мелани репетировала свою речь и наконец пришла к выводу, что должна будет выразить им искреннюю благодарность. — И я всегда думала о вас, как о своей семье, — закончила она.

— Это очень трогательно, моя дорогая, — произнесла Мария. — Члены семьи должны оставаться вместе, обретая покой и уют друг возле друга… Мы с Амилькаром хотели бы узнать твои планы.

Мелани была приятно удивлена столь неожиданным поворотом их беседы: самой ей было бы трудно завести разговор на эту тему.

— У меня нет никаких особенных планов. Я только думала съездить на недельку или на две к маме в Америку. Я бы хотела уехать в ближайшее время, если вы, конечно, не против, — ответила Мелани.

Амилькар и Мария обменялись взглядами, и было в них что-то, что заставило Мелани опять почувствовать себя бесконечно далекой от них.

Мария улыбнулась.

— Конечно, — сладко проговорила она. — Это самое правильное решение. Ты можешь попросить свою секретаршу заняться оформлением документов, дорогой, — подсказала она мужу, а затем опять обратилась к Мелани. — Тебе только нужно будет завтра утром за завтраком дать Амилькару свой паспорт, и больше ни о чем не надо беспокоиться. Все будет сделано.


Мелани стояла у окна спальни, отсутствующим взглядом наблюдая за струйками дождя, тоненькими ручейками сбегавшими с бронзовых статуй, одиноко стоявших на площади. Яркими, разноцветными бликами был освещен лишь Жокей-клуб, да еще несколько окон в домах, примыкавших к площади. Изредка проезжали случайные машины. И хотя было лишь немногим больше полуночи, город, казалось, уже спал. Медленно проследовал мимо бдительный страж порядка — „форд" с нарисованным на дверцах гербом Федеральной полиции. Эта машина напомнила Мелани другую, которая ждала ее в аэропорту в первый день приезда в Буэнос-Айрес. И опять мощным потоком в ее сознание ворвались воспоминания о Диего. Мелани решительно отошла от окна.

Она была обеспокоена предложением Марии отдать Амилькару паспорт для оформления выезда за границу. Мелани заметила, что ей не нужна виза в Америку, на что Мария ответила длинной и сложной речью по поводу „изменений в системе контроля налоговых служб аэропорта" и в конце концов сделала вывод, что Мелани просто необходимо отдать свой паспорт для оформления Амилькару. Это объяснение прозвучало слишком странно, но не более странно, чем многие другие бюрократические процедуры, с которыми Мелани уже пришлось столкнуться в этой стране. В принципе, у нее не было других причин, кроме собственных подозрений, отклонить предложение свекрови. „Мне не надо будет ни о чем беспокоиться самой, — подумала она, — нет никаких серьезных оснований не отдавать паспорт завтра утром Амилькару".

Если возникнет необходимость, она всегда сможет пойти в американское посольство и заказать дубликат. Мария и Амилькар не смогут заставить ее остаться здесь против воли, к тому же у них нет повода поступать так. Хотя Мария и сделала сегодня вечером столь неожиданное и теплое признание, Мелани с трудом верила в то, что свекровь с мужем действительно хотят видеть ее членом своей семьи.

Зазвонил телефон. Это была личная связь Мелани, номер, который знали немногие. И немногие могли звонить ей после полуночи. Она подняла трубку, и на секунду ей показалось, что она слышит голос Диего. Но это был Эдуардо.

— Я надеюсь, ты не спишь, — не тратя слов и времени на приветствия, начал он. — Я не один, но мой новый восхитительный друг сейчас в ванной. Я беспокоился, как у тебя дела?

Мелани улыбнулась.

— Все в порядке, — ответила она.

— Ты уже сообщила им, что уезжаешь?

— Да. Я сказала, что собираюсь проведать свою маму, и думаю, они поверили мне.

— Не очень-то рассчитывай на это. Сказать о Марии, что она полная дура… — Эдуардо неожиданно замолчал, — …было бы самой глупой ошибкой, — продолжал он уже на английском. — Не думаю, чтобы этот парень понимал иностранные языки, но лучше на всякий случай соблюдать меры предосторожности, — объяснил Эдуардо свой столь резкий переход к английской речи. — Ты знаешь, я думал о том, что ты рассказала мне сегодня утром. Если это все правда, в скором времени они могут что-нибудь заподозрить. И чем скорее ты уедешь отсюда, тем лучше… О, дорогая, мой прекрасный-распрекрасный что-то загрустил. Не будь столь нетерпеливым, Рауль! — услышала Мелани шепот Эдуардо, вновь перешедшего на испанский.

— Спасибо тебе за звонок и за совет, но, кажется, тебе следует вернуться к гостю, — сказала она. — Да и мне пора спать. Я хотела завтра встать пораньше, чтобы сходить в американское посольство. Еще раз спасибо за заботу. Спокойной ночи.


Амилькар встал, как обычно, в полседьмого утра. И семи он уже успел принять душ и надеть один из своих многочисленных, похожих друг на друга как две капли воды, нарядов: светло-голубая рубашка, серый костюм и темные туфли. Он лишь на минуту задумался, выбирая себе галстук из тех, что приготовила ему Мария еще вчера вечером, перед тем как лечь спать. Наконец, полностью одевшись, Амилькар спустился к завтраку. Он едва успел просмотреть третью страницу утренней газеты, как в столовую ворвалась Мария.

— Ты должен пойти со мной прямо сейчас, — задыхаясь, проговорила она.

Амилькар последовал за Марией в ее комнату. Там она включила ему пленку с записью разговора Эдуардо и Мелани. Молча дослушав кассету до конца, Амилькар вынул ее из магнитофона и, подойдя к телефону, набрал номер Ремиго.


Мелани удивилась, увидев дворецкого в холле первого этажа. Было только начало девятого, а в эти утренние часы он обычно сновал возле кухни, советами и замечаниями помогая готовить завтрак.

— Бенито! — спускаясь по лестнице, позвала его Мелани.

Дворецкий вскинул голову и, приблизившись к нижним ступенькам, застыл в ожидании приказаний.

— Доброе утро, сеньора Мелани! — почтительно приветствовал он.

— Доброе утро. Сеньор Амилькар просил передать ему вот это, — сказала Мелани, протягивая дворецкому свой паспорт.

— Я знаю, сеньора. Дон Амилькар предупредил меня перед своим уходом. Оскар остался ждать нас, он и отвезет все, что нужно, в офис.

Вежливым взглядом поблагодарив дворецкого, Мелани направилась к выходу.

— Сеньора Мария хотела увидеть вас, перед тем как вы уйдете, сеньора. Она в гостиной.

Мелани это показалось странным. Она знала, что Мария обычно вставала рано, завтракала вместе с Амилькаром, но потом сразу же поднималась в свою комнату и находилась там все то время, пока горничные убирали первый этаж дома. Но в это утро прислуги почему-то не было, и Мария сидела в гостиной одна среди роскошной французской мебели и перебирала цветы.

— Я же предупреждала, что не хочу видеть это в своем букете. Это так вульгарно! Садись, пожалуйста, Мелани, я сейчас. У тебя какие-нибудь планы на сегодняшнее утро? — спросила Мария, покончив со своим занятием.

— Я… Я хотела пройтись по городу… есть кое-какие дела, — неуверенно произнесла Мелани, застигнутая врасплох.

— Надеюсь, ты можешь их отложить. Я хотела предложить тебе пойти со мной, если ты, конечно, хочешь. Мы с Амилькаром думали вчера о твоих словах. Ты права, рано или поздно тебе все равно придется вернуться в Америку, и было бы эгоистично с нашей стороны надеяться, что ты поживешь в Буэнос-Айресе еще ради нас с Амилькаром.

Мелани была рада, что Мария согласилась с неизбежным и одобрила ее решение, но тем не менее чувствовала, что должна возразить ей и объяснить, что уезжает насовсем.

— Я не хотела причинить вам боль… — начала она, но Мария подняла руку, заставляя Мелани замолчать.

— Иногда бывает лучше не тешить себя пустыми иллюзиями, а прямо посмотреть правде в глаза, — продолжала она. — Тебе нет смысла оставаться здесь только ради нас. И ты можешь уехать, когда захочешь. Секретарша Амилькара оформит твои документы уже к понедельнику. Я думаю, нам следует организовать тихий прощальный вечер до того, как все разъедутся на уик-энд. Это не совсем по правилам, но, думаю, вряд ли кто-нибудь в наши дни строго соблюдает траур, и, мне кажется, Диего одобрил бы твое желание попрощаться с друзьями. Для тебя будет лишняя трата времени — задерживаться из-за упаковки своих вещей. Возьми с собой лишь самое необходимое, а остальное я пришлю тебе потом.

Мелани усомнилась в искренности слов Марии. Эдуардо оказался прав, свекровь догадалась о ее лжи, но решила быть благосклонной.

— Но я не планировала уезжать отсюда насовсем. Я лишь хотела некоторое время погостить у мамы, — неуверенно пробормотала она.

— Но почему, Мелани? У тебя нет никаких обязательств перед нами, и мы должны быть откровенны друг с другом: Диего — вот что удерживало тебя здесь. Амилькар и я будем рады заботиться о тебе, но мы не надеемся, что ты останешься дольше, чем это будет необходимо тебе. А мы уже слишком стары для твоего общества, — грустно улыбнулась Мария.

Впервые за два года их знакомства Мелани почувствовала нежность к своей свекрови. Она потеряла обоих детей, и, хотя Диего похоронили только вчера, Мария уже была готова излить все свое тепло на невестку, прекрасно зная, что та не любит ее.

Мелани в смущении опустила глаза.

— Я плохо думала о вас, простите, — начала она. — Считаю, что я смогу остаться с вами. Может быть, потом, в будущем…

— Нет, нет, нет, — не давая Мелани возможности договорить, сказала Мария. — Наше будущее неизвестно, дорогая, и давай не будем обещать друг другу того, что не сможем исполнить. Договорились?

Мелани улыбнулась и кивнула.

— Есть еще кое-что, о чем я хотела бы поговорить с тобой, перед тем как ты уйдешь, — продолжала Мария. — Я хочу поставить памятник Диего в Лас-Акесиасе и уже договорилась на сегодняшнее утро о встрече с Лиром Тонконоги, это мой архитектор. Я была бы очень рада, если бы ты отложила свои дела и поехала вместе со мной к нему в офис. Завтра мы хотели съездить за город — выбрать место. Мы не потратим на это много времени. А когда вернемся, я помогу тебе с приглашениями на вечер. Думаю, будет лучше просто позвонить по телефону.

У Мелани не было острой необходимости отправляться в американское посольство, кроме того, ей очень хотелось принять участие в решениях относительно памятника Диего, и поэтому она не задумываясь приняла приглашение Марии.

— Я очень хочу поехать с вами, — оживилась Мелани. — А вещи, в конце концов, она может попросить Фелису упаковать завтра, когда сама уедет в Лас-Акесиас.

— Я так рада, — ответила Мария, поднимаясь с кресла. — С минуты на минуту Оскар будет ждать нас внизу в машине. Я пока пойду приведу себя в порядок.

Мелани вышла из комнаты вместе с Марией и, взглядом проводив ее до лестницы, направилась в библиотеку. Плотно закрыв за собой дверь, она подбежала к телефону, набрала номер Эдуардо и стала ждать ответа. Мелани уже была готова повесить трубку, как вдруг услышала его мрачный сонный голос.

— Алло! Вас слушают.

— Только что говорила с Марией: я уезжаю в понедельник утром, а на уик-энд мы собираемся в Лас-Акесиас, так что жду тебя сегодня вечером здесь.

— Извини, не смогу. Я уже приглашен к Лобосам на обед, — ответил он.

— Можешь не беспокоиться об этом. Я приглашу их тоже, и вы сможете все вместе прийти после обеда.

С минуту Эдуардо хранил тяжелое молчание.

— Значит, ты все-таки уезжаешь, — наконец сказал он. — Мне грустно слышать это, но зато так лучше для тебя, Мелани.

— Что-то ты не очень радуешься за меня.

— Прости, я устал. У меня была бурная ночка, — усмехнулся он. — Но она стоила того.

— Надеюсь. — Мелани услышала шум позади себя и, повернувшись, увидела стоящую в дверях Марию. — Мне надо идти. Увидимся вечером, — торопливо попрощалась Мелани.

Эдуардо де Чакас бросил телефонную трубку и откинулся на подушки. В памяти всплыло смутное воспоминание о том, что Рауль ушел от него среди ночи, но это ощущение было настолько неясным, неопределенным, что он не взялся бы утверждать, что случившееся было на самом деле. В надежде, что он не забыл взять телефон у нового знакомого, Эдуардо бросил взгляд на туалетный столик. Но единственным, что он там увидел, было зеркало и несколько пустых бутылок. Может, и не следует звонить Раулю, может, ему сейчас полезнее просто чашка крепкого черного кофе.

Эдуардо встал, направился на кухню и поставил чайник подогреться. Вода уже закипала, когда раздался звонок в дверь.

— Мистер Чакас? — спросил мужской голос.

— Да.

— У меня для вас пакет от миссис Мелани Сантос.

Услышав эти слова, Эдуардо улыбнулся: это было так похоже на Мелани — прислать ему прощальный подарок и ни словом не обмолвиться об этом во время их телефонного разговора, желая до конца сохранить все в тайне и преподнести ему настоящий сюрприз.

Эдуардо хотел впустить посыльного, но вдруг сообразил, что даже не одет. „Какая разница", — подумал он и распахнул дверь. Поскольку Эдуардо никогда не встречался с Ремиго, то не придал особого значения странному наряду посыльного: плотно обтягивающие черные брюки, кожаная куртка и мягкие черные кожаные перчатки…


Вечером в дом Сантосов нескончаемым потоком стекались гости. Все они были приглашены на прощальный вечер, который давала Мария в честь отъезда своей невестки. В гостиной царила атмосфера грусти и уныния — ведь всего несколько дней назад все присутствующие оплакивали смерть Диего. Никто не верил, что поездка Мелани в Нью-Йорк продлится недолго, не верили также и в искренность слов Марии, которая утверждала, что полностью согласна с решением своей невестки, что той действительно нужно немного развеяться и съездить повидать свою мать. Трудно было поверить в то, что Мария вот так вдруг, стоило лишь Мелани пожелать покинуть ее дом, оказалась готовой безоговорочно понять невестку и признать свое с ней родство. Во всем этом была какая-то фальшь, и каждый из присутствующих ощущал ее.

Что касается Мелани, то ее печаль была искренней. Утренний разговор с архитектором и предстоящая поездка в Лас-Акесиас снова вернули ее к жестокой действительности: Диего больше нет. И этот вечер без него причинял ей боль. Все вокруг были вежливы с ней, даже чересчур, отчего Мелани острее ощущала их отдаленность и свое одиночество. Конечно, они понимали и жалели ее как вдову Диего, но на самом деле все были здесь не из-за Мелани, а из-за Марии Сантос.

— Это так мило с вашей стороны — прийти к нам, несмотря на то что мы так поздно сообщили о вечере, — непринужденно и уверенно вела светскую беседу Мария. — Сейчас поистине трудное время для нас, и мы так нуждаемся в друзьях. Я только надеюсь, что Мелани сдержит свое обещание и когда-нибудь вспомнит, что в Аргентине у нее остались семья и друзья.

— Я не забываю людей, которых люблю, Мария, — вмешалась в разговор Мелани, ища глазами в огромном зале Эдуардо. Его нигде не было, не было также и супругов Лобос, и она решила, что их обед несколько затянулся и что они с минуты на минуту подойдут все вместе. И как раз в этот момент, словно в ответ на ее размышления, под руну с мужем и в сопровождении своих гостей в дверях появилась Зу-Зу Лобос.

— Мелани, дорогая, мы с мужем так хотели в последний раз увидеть вас и попрощаться, что бросили свой обед и пришли сюда, — нежно проговорила Зу-Зу.

Пока они обменивались приветственными поцелуями, Мелани успела окинуть быстрым взглядом всех вновь прибывших.

— А разве Эдуардо не был сегодня у вас? — спросила она, убедившись, что тот, кого она ждала, так и не пришел.

— О, не напоминайте мне о нем, — вздохнула Зу-Зу. — Его не было, но это меня нисколько не удивляет. В самый последний момент он всегда находит какое-нибудь более интересное занятие.

Как только вновь прибывшие смешались с остальными гостями и разговор, опять зажурчавший, потек своим чередом, Мелани поспешно вышла из комнаты. Через несколько мгновений, очутившись в библиотеке, она плотно закрыла за собой дверь, прошла к телефону и набрала номер Эдуардо.

Но ответа не было.


Шофер, как обычно, хранил полное молчание. Мария тоже на этот раз молчала, что совсем было на нее не похоже, и Мелани не оставалось ничего другого, как смотреть в окно черного „мерседеса" на проносившиеся мимо окраины Буэнос-Айреса. Когда они выехали из центра города, Мелани поняла, что уже не ориентируется в этой новой для нее местности, которая представляла собой жалкое зрелище: заброшенные поля и покосившиеся, полуразвалившиеся хижины. Это напомнило ей ее поездку с Диего в Пунта дель Эсте, когда она была просто очарована сказочной красотой живописных пейзажей.

Мелани была удивлена, услышав сегодня утром, что они полетят за город с маленького личного аэродрома семьи Сантос, но Мария объяснила, что так намного удобнее и быстрее, чем добираться до Лас-Акесиаса на машине. После получасовой езды Мелани уже была рада такому решению: на машине им понадобилось бы четыре или пять часов, чтобы добраться до места, а самолетом они доберутся за час.

Они свернули с главной магистрали, и вскоре Мелани заметила высокую изгородь аэродрома. Уже через минуту машина плавно затормозила и остановилась у входа в ангар, где их ждал небольшой самолет. Мелани обратила внимание на то, что Ремиго уже был здесь и о чем-то оживленно разговаривал с пилотом. Заметив подъехавшую машину, он подбежал к ней, помог дамам выйти и, подхватив их багаж, направился к самолету, указывая путь. Как только все уютно разместились в креслах и пристегнулись ремнями безопасности, самолет плавно выехал из ангара и направился к взлетной полосе. Они не успели еще взлететь, как Мария обратилась к Ремиго с вопросом:

— У тебя нет случайно газеты?

Ремиго молча протянул ей газету.

Их полет длился уже несколько минут. Мелани, почувствовав усталость, откинулась на спинку сиденья и смежила ресницы, решив немного расслабиться. Время от времени она открывала глаза и смотрела в окно иллюминатора на расстилавшиеся внизу густые леса.

— О Боже! — неожиданно воскликнула Мария. — Это ужасно, просто ужасно…

— Что случилось? — поинтересовалась Мелани.

— Ничего, ничего… Я не могу ничего сказать… О, Мелани… — Она отложила газету в сторону, и Мелани, взяв ее, с любопытством побежала глазами по строчкам. Газета была открыта на странице, посвященной хронике местных происшествий. Один из заголовков, бросившийся Мелани в глаза прямо-таки ослепивший ее, гласил: „Убийство дизайнера". Только успев прочитать эти два слова, она уже поняла, что речь идет об Эдуардо. Буквы плыли у нее перед глазами: „…де Чакас найден мертвым в своей квартире… задушен… смерть наступила несколько часов назад… очевидность употребления наркотиков… подозревается в гомосексуальных связях…".

Пронзительный крик Мелани наполнил самолет. Она даже не старалась контролировать себя.

— Мы должны вернуться! — рыдала она, нащупывая пряжку пояса безопасности и пытаясь подняться с кресла, но Ремиго схватил ее за руки и удержал на месте.

Мария потянулась за своей сумочкой. Вынула оттуда маленькую коробочку и, открыв бутылку минеральной воды, налила немного в стакан.

— Выпей, это поможет тебе, — спокойно сказала Мария, заставляя Мелани взять лекарство. Когда наконец маленькая желтая таблетка оказалась между дрожащими губами Мелани, Мария протянула ей стакан воды, а затем, вздохнув, глубоко уселась в кресле, продолжая успокаивать невестку, нежно поглаживая ее по голове.

— Все хорошо… все хорошо… — как будто утешая малого ребенка, повторяла Мария снова и снова, пока Мелани наконец не успокоилась и не закрыла глаза.

— Быстро получилось, — услышала она далекий голос Ремиго.

— Она пробудет в таком состоянии до завтрашнего утра. — Мелани еще могла слышать голос Марии, но не могла разобрать, что та говорит, все слова в ее сознании слились в один непонятный протяжный звук.

Минуту спустя Мелани уже спала глубоким сном.