Warda Проклятие Марены

Часть 1

Вот муха была совершенно некстати. Только мухи и не хватало. И так лежу чуть ли не в луже, полуголая, ещё и муха эта. Присела на нос, скотина, и ни с места. Потирает лапами довольно, в глаза заглядывает. А карета уже совсем рядом, земля чуть подрагивает от стука колёс и копыт. Да уйди ты, леший тебя дери, весь образ испортишь!

— Тпру… Стоять! — голос у возницы чуть хриплый, скрипящий. — Эй! Кто тама? Выходи!

"Пустоголовый идиот!" — муха, напуганная моими злыми помыслами, сорвалась с места. Чтоб привлечь внимание кучера, я глухо застонала, стараясь, чтобы голос звучал низко, хрипловато и волнующе.

"Да иди же ты сюда уже, кретин!" Возница словно почувствовал мой приказ — зашуршала листва, хлюпнула лужица под сапогом. Какого дьявола охрана не высовывается? Неужели им совсем неинтересно? Надо добавить чуть-чуть. Я застонала, на этот раз громче, приподнялась и театрально схватилась за голову.

— С… с вами всё в порядке? — прошептал окончательно сбитый с толку возница. Краем глаза я заметила, как высунулся первый охранник. Тут уже стонами не обойтись. Присела, так, чтобы обрывки лифа остались на земле. Театрально зашаталась и потёрла лоб, чтобы всем стало понятно, что я не в себе и полуголая.

Возница, видно, разглядел моё платье, причёску или заметил стоящие поодаль развороченные сундуки.

— Миледи, вы в порядке, что случилось?

— Я… я не знаю… Мы ехали, потом… Ох! — я встала на ноги, покачнулась и прислонилась к стволу берёзы, по-прежнему не замечая, что оголена до пояса. "Да выползайте вы, сукины дети!" — вертелось в голове. Идиот-возница тупо пялился на мои прелести, но ближе не походил.

— Дурак! Уйди с дороги! Не видишь, на миледи напали разбойники?! — охранник выскочил из дилижанса и кинулся ко мне. Естественно, ему просто хотелось полапать то, что я так щедро продемонстрировала. Благородная дама — это не поломойка из купеческого дома, которую можно потискать по-быстрому в коровнике. Такой шанс раз в жизни выпадает. Страж подлетел ко мне и чуть наклонился, чтобы помочь леди подняться. Ещё двое вылезли из кареты, несмотря на ругань пассажиров. Я потянулась к голенищу и нащупала оружие. Молниеносно выбросила вперёд правую руку — нож вошел в тело охранника, как в расплавленное масло. Несчастный даже не успел понять, в чём дело.

Зато ребята в лесу быстро сориентировались. Несколько арбалетных стрел уложили оставшихся стражей. Следующий клинок я метнула в возницу. Он вошел прямо промеж глаз. Так, удивившись до смерти, кучер и отошел в мир иной. Шторм кинулся к лошадям, схватил их под уздцы и начал что-то успокаивающе шептать. Ройко и Фидл уже сражались с особенно смелым пассажиром. Благородные дамы визжали, как свиноматки, но нападение закончилось очень быстро. Ещё двух джентльменов вытащили из повозки и отправили к праотцам. С девиц уже снимали драгоценности и не только. Одну быстро разложили под деревом, она даже сопротивляться не могла, только по-собачьи поскуливала.

— Животные, — выругалась я, сбивая замок с большого сундука. Подошел Шторм и встал рядом.

— Разбойничье дело нынче не так уж популярно. Прибивается всякий сброд, но что поделаешь. Наш век короткий, пусть побалуют ребята.

— Ты называешь это "побаловать"? — замок, наконец, поддался, и в свете тусклого осеннего солнца заблестели ожерелья, роскошные платья, серьги и подвески с драгоценными камнями.

— Неплохо, — прицокнул Шторм. — Осведомители не соврали, и впрямь неплохой улов.

— В основном тряпки, — констатировала я. — Когда эти уроды уже уймутся?

Последнюю, ошалевшую от ужаса леди вытащили из дилижанса. Она вдруг вырвалась, кинулась к лежащему на земле мужчине с перерезанным горлом и закричала так громко, что зазвенело в ушах. Кажется, леди выкрикивала чьё-то имя. Пара новеньких оттащила её от трупа то ли мужа, то ли любовника, на ходу задирая пышную золотисто-зелёную юбку.

— Уходим! — коротко скомандовал Шторм.

Нагруженные добром разбойники двинулись на юг. Там были припрятаны лошади. Женщин добили прямо у дилижанса.

— Ты что, не слышал приказа? — я пнула новенького прямо по оголённому заду. Он не отреагировал. После второго пинка бандит всё же сполз с несчастной блондинки, буравя меня ненавидящим взглядом. Девица лежала без движения — из разбитого рта сочилась струйка крови, светлые волосы испачкались в грязи. Только по судорожному движению груди можно было догадаться, что жертва ещё жива. Я добила её одним ударом в сердце. Мне было даже жаль эту несчастную. Ещё десять минут назад она была прекрасной благородной дамой, которая вместе с мужем, или кем он там ей был, отправилась в Тирит, самый большой город на севере королевства. Она кружилась на балах, спала в роскошных постелях, ела великолепно приготовленную пищу… А теперь лежала посреди Волчьего леса, полуголая, изнасилованная и мёртвая.

Разбойники уходили на юг, я двинулась следом. Лицо убитой женщины растаяло в памяти, чтобы никогда больше в ней не возникнуть. Слишком многих лишили жизни мои ножи — всех и не упомнишь.

Начался дождь. Выученные лошади стояли молча, чуть подрагивая ушами, перебирая длинными ногами. Я вскочила в седло и, не дожидаясь остальных, направилась к пещерам. Рубашка промокла почти насквозь. Зря оставила убитому стражнику его плащ. Ему всё равно не пригодится, а мне сейчас защита от дождя нужнее.

Шторм словно прочитал мои мысли — бросил мне чью-то накидку и унёсся в конец отряда — заметать следы. Никто не должен знать, где мы прячемся, слишком велика награда за головы членов банды Кулака. Ройко недавно был в городе. Говорит, человек шесть уже повесили, вроде как за то, что они из нашей банды. Никто из Кулака этих крестьян и в глаза не видел.

Страшно хотелось помыть руки. Золотисто-зелёное платье, испачканное кровью, всё ещё стояло перед глазами.

Дождь разбушевался не на шутку. Я подставила лицо холодным каплям. Они били по коже и терялись в волосах. Сзади чуть слышно переругивались разбойники. Кто-то кому то не уступал дорогу. Сто раз говорили остолопам, что болота нужно проходить цепочкой. Оступишься, чуть сильнее натянешь узду — лошадь шагнёт в сторону и уйдёт прямо на дно. Утянет болотница в своё зелёное царство, никогда не выберешься.

Чуть слышно постанывал Зон — один из пассажиров успел ткнуть его клинком. Рана была не серьёзной, но удовольствия не доставляла. Монах сегодня в налёте не участвовал, так что раненому приходилось терпеть. Доберёмся до пещер, там Зона подлатают.

Когда болота были позади, я позволила себе расслабиться. Поискала взглядом Шторма — он проводил через болота лошадей из дилижанса. Сложная работа — перевести по тоненькой тропинке тройку испуганных лошадей, но Шторму вполне под силу. Он из Ганарии — края, где водятся самые лучшие кони на свете. Жители этой страны словно рождаются в седле, по крайней мере, по его рассказам. Лошади слушаются ганарцев беспрекословно, как будто эти люди и животные говорят на одном языке.

Уж не знаю, что заставило Шторма бросить родные края и прибиться к Кулаку, у нас не принято рассказывать о себе слишком много.

До пещер добрались к вечеру, изрядно промокшие и голодные. Сразу набросились на еду, заботливо приготовленную «грелками». Так разбойники зовут женщин, что живут в пещерах, вместе с бандой — стирают одежду, готовят и греют мужчин по ночам. От того и название.

Когда вошли первые звёзды, бандиты принялись делить награбленное. Мне никогда не нравилось наблюдать за делёжкой, поэтому я поднялась по вырубленной в камне лестнице на небольшую площадку. До земли было далеко, шум снизу сюда почти не доходил. Я и так знала, что при дележе меня не забудут, ещё бы — за мной стоит сам Патрон. Все, даже самые зелёные новички, знали, что со мной лучше не связываться. Только надолго ли это?

За шесть лет, что я скрываюсь здесь с Кулаком, многое изменилось. Я выросла, Патрон постарел. Придёт время, он даст слабину — и стая взбунтуется. Кто тогда станет у руля? Шторм? Хорошо бы, но сомнительно. Ему всё это не нужно. Соловей? Этот может. Он пользуется кое-каким авторитетом, но достаточно ли этого? Есть ещё Зубр — та ещё скотина. Старый костяк его не очень-то уважает, зато новенькие боготворят. За звериную жестокость, что ли? Раньше такого не было. И женщин почти не насиловали, и убивали быстро, без жестокости. Только сволочи, подобные Зубру, могут медленно отрубать жертве пальцы и наслаждаться её криком. Кулак изменился, и изменился не в лучшую сторону. По-хорошему, надо бы уходить, но деньги… Их всё ещё недостаточно. Чёрт!

Я прислушалась. Кто-то поднимался по лестнице. Судя по тому, как он подволакивал ногу — это Патрон.

За последнее время он сильно сдал. Всё чаще давали о себе знать старые раны, сырой воздух и холодный камень — не лекарство.

Патрон молча присел рядом. Я, как в детстве, придвинулась к его мускулистому плечу.

Некоторое время мы сидели и просто смотрели на зажигавшиеся в чёрном небе звёзды.

— Уходить тебе надо.

Я сначала даже не поняла, что именно он сказал.

— А?

— Уходить, говорю, тебе надо.

— Не могу. Рано ещё.

— За восемь лет не сколотила состояния? — Патрон усмехнулся. Его лицо, изрезанное шрамами, чуть скривилось. Я не видела этого в темноте, но когда столько лет проводишь бок о бок с человеком, уже не нужно его видеть, чтобы знать, как он улыбается, или каким становится его лицо, когда он злится.

— Сколотила. Но этого недостаточно.

— Бросила бы ты это дело, Сирин. Денег твоих хватит, чтобы уехать подальше от этих земель. Туда, где ни одна живая душа тебя не знает.

— А как же ты?

— Я? — Патрон задумался, загляделся куда-то вдаль. — Тут моё место. Я Кулак собирал, мне за него и отвечать, — я молчала, ожидая продолжения. — Люди сильно изменились. Появилось много пришлых. Война закончилась, людей покалечило если не телом, так духом. Они уже забыли мирную жизнь, разучились поля возделывать, урожай собирать. Вот и ищут себе дела по сердцу, идут в Кулак. Конца и края этому потоку не видно, такого притока людей в Кулаке давно не было. Только в Волчьем???лесу вожак без зубов — уже не вожак.

— Да ты ещё всем молодым фору дашь! — воскликнула я.

— Надолго ли? Год-два — и всё.

Мы замолчали. Было больно осознавать, что этот несгибаемый великан, прошедший сквозь каторгу и войну, всё же покорился старости.

Патрон нашел меня на улице. Полудохлую, замёрзшую, измождённую постоянным голодом и холодом. Зимы на севере суровы к беспризорникам. Никто не знает, почему он не прошел мимо, как сотни людей до него, а спустился в овраг, где я валялась, отряхнул меня от снега и увёз с собой. В то время Кулак был крошечной бандой, ютившейся в канализации Тирита — самого большого города на севере страны. Тогдашняя подружка Патрона — Келия, выходила меня. Почти вытащила с того света. Келия немного владела лечебной магией, да только ей самой эта магия не помогла. Через зиму, уже в пещерах, подруга патрона умерла от лихорадки. Он тогда ходил мрачнее тучи.

Меня выходили. Первое время я просто помогала Келии возиться с женскими делами. Вот только таланта к ним у меня не обнаружилось, да и душа не лежала. Подруга Патрона первой заметила, что у меня острый глаз. Как-то для развлечения я сбила ножом голубя в небе. Тогда Патрон начал ко мне присматриваться, а спустя некоторое время первый раз взял на дело. С луками и арбалетами у меня не очень дело пошло, а вот ножи…

Тогда же я первый раз убила человека. Не совсем убила — молодая была, в живот попала. Он полз по земле и кричал. Патрон добил его одним взмахом кинжала, а потом впервые меня ударил. Наотмашь, прямо по лицу. Синяк месяц не сходил. Больше он меня никогда не бил, но мне хватило.

Мы перебрались в пещеры, появился Шторм. Сколько ему тогда было? По нему не поймёшь. До сих пор не знаю, сколько же ему лет. Он влился в банду как-то сразу, без обычных для новичков разборок и проверок на прочность. Впрочем, никто не рисковал его проверять. Шторм ловкий, как кот — кажется, вот уже держишь его за грудки, а он раз, извернётся и как вмажет… Летишь себе к стене и думаешь: "Ну как же такое вышло-то?" Помнится, по молодости, я с ним пару раз дралась. Но он меня в полную силу никогда не колотил, хоть Патрон и запрещал обращаться со мной как-то по-особенному. Тогда никому и в голову не приходило меня обидеть, не то, что сейчас.

Два дня назад очередной новенький подваливал. Ткнула ножиком в самое дорогое — заплакал как ребёнок. Но будет наука.

— Значит, остаёшься, пока деньжат не поднаберёшь?

— Ага.

Патрон покачал головой и поднялся.

— К рассвету собери у меня Шторма, Ройко, Монаха, Одноглазого и Вердо. Разговор есть. И сама приходи, понятное дело.

Я кивнула и потащилась вниз. Бандиты отмечали очередную удачную вылазку. У костра плясали полуголые грелки. По пещере плыл запах жареного мяса, вина и потных тел.

На большом камне, недалеко от входа, сидел Вердо. Он цедил вино из краденого золотого кубка. Вердо — маг. Большая редкость в наших землях, после резни под Панарией.

— Вердо, — позвала я.

Темноволосый маг обернулся и кивнул в качестве приветствия.

— Патрон на рассвете собирает стариков. То ли мелкую вылазку планирует, то ли ещё что то. Не упивайся до смерти уж, а то всё пропустишь.

Вердо меланхолично кивнул.

— Ройко, Монаха или Шторма не видел?

— Шторм снаружи. Монах у себя, молитвы читает. Ройко где-то здесь.

Маг вернулся к своему вину. Разговорчивым Вердо не назовёшь. Всё время сидит с отсутствующим видом, думает о своём. Говорят, он участвовал в войне между севером и югом, только никто не знает, на какой стороне.

Я вышла из пещеры, поднялась наверх по узкому лазу и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Зима подходила всё ближе. Листва с деревьев почти облетела, лягушки впали в спячку до весны и без разномастного кваканья болота казались мёртвыми. Полуголые остовы древ упирались в тёмное небо, чуть поблескивая под холодными звёздами.

Шторм стоял неподалёку, у старого, давно засохшего дерева. В свете луны вьющиеся каштановые волосы ганарца казались чёрными. Ветер раздувал их в стороны, создавая вокруг головы разбойника тёмный ареол.

— Насмотрелась? — усмехнулся он. Я уже привыкла к его вечным насмешкам, даже злилась через раз, а то и через два.

— Ага. Глаза сломала от красоты неземной. Патрон по утру собирает народ. Приходи, как рассветёт.

— Чего это пню старому в голову взбрело? Завещание решил оставить?

— Дурак ты, — констатировала я.

— Штормиии, — раздалось откуда-то сбоку. Полупьяная грелка, имени которой я не знала, шатаясь, вывалилась из прохода. Бутылка в её руке тихонько звякнула, но не разбилась.

— Шторми, ты здесь?

— У тебя свидание никак? — спросила я.

— Свидание? Где ты таких слов нахваталась, девочка? — Шторм, не двинувшись с места, наблюдал, как шатающаяся девица скорее ползёт, чем поднимается на холм.

— Шторми, ты тут? Ой! — грелка громко икнула и уставилась на меня. — А ты чего тут делаешь?

— Не твоё дело, — нелюбезно отозвалась я. Разговоры с подстилками не входили в список моих любимых занятий. Я испытывала к этим женщинам странные чувства — смесь жалости и брезгливости. Ничего похожего на моё отношение к Келии, хотя её грелкой никто не смел назвать. Тогда ещё и понятия такого не было — прежние разбойники не тащили в дом что ни попадя.

— Что, думаешь, раз ты подстилка Патрона, так тебе всё можно?

— Заткнись, — нелюбезно посоветовал грелке Шторм.

— А чего? Раз она свои сиськи "на деле" всем показывает, так её теперь за это и уважать? Шторм подался вперёд, но я его остановила.

— Сколько приносят твои? — поинтересовалась я. Девица ошалело уставилась на меня пьяным взглядом. — С моих сегодня навар — куча драгоценностей и ларец с золотом. Благодаря моим грудям ты, подстилка, пьёшь это вино и носишь шмотки. Так что вали отсюда, пока я тебе ножик в горло не воткнула. Хочешь узнать, за что меня зовут Лезвием? — я достала из-за пояса клинок и чуть повернула. Так, чтобы луна заблестела на острие.

Девица ещё раз икнула и уползла вниз. Я присела на камень. Не знаю уж, умышленно или нет, но грелка ударила по самому больному. Раньше не было нужды так изгаляться, чтобы остановить карету, но времена менялись. Дилижансы без охраны стали большой редкостью, и мы сами в этом виноваты. Слишком уж рьяно взялись за дело. С каждой каретой теперь каталась охрана. Однажды мы взялись за один такой экипаж, а внутри была толпа стражей. Много стариков тогда погибло — не могли подойти к крытому экипажу, нас так и поливали стрелами.

Тогда я и придумала этот план. Патрон был против, но что ещё мы могли сделать? Пустить на это дело подстилку? Чего взять со шлюхи. Ни один возница с расстояния в пятьдесят шагов не примет такую за леди. Не то, чтобы я была красавицей, но хоть не пью без просыху, талию легко обхватить и грудь не висит, как собачьи уши.

Только вот радости от того, что приходится оголяться перед всеми, я не испытываю. Стоит представить, как вечером после дела эти ублюдки, вроде того, что я стащила с убитой блондинки, обсуждают мою грудь и кожу — становится так тошно… Но мне нужны деньги. Мне так нужны деньги!

— Не слушай всякую чушь, — тихо сказал Шторм и положил мне руку на плечо.

— Ты, никак, решил меня утешить? — вскинулась я. В его голосе мне померещилась жалость.

— Тебя? Утешить? Побойся гнева Богов! Ты же как дикая кошка, попробуй погладить — откусит руку по локоть. Я что, враг здоровью своему?

— А кто тебя знает, что у тебя там на уме, — я пожала плечами. — На рассвете, не забудь.

— Так точно! — отозвался Шторм и снова прислонился к дереву. О чем же он всё-таки думает?

— Эй! — окликнула я его уже с холма, — а как тебя зовут-то на самом деле?

— За один поцелуй я выдам тебе эту страшную тайну!

— Ты столько не стоишь, — выкрикнула я в ответ и отправилась на поиски остальных.

Монах сидел в своей пещерке. Убежище Кулака состоит из сотен гротов, связанных длинными переходами. Чем ниже опускаешься по узким лазам, тем теплее становится. Почти в самом низу есть небольшое подземное озеро с парной водой, которая даже зимой не остывает. Там можно купаться и мыться вдоволь. Об этом озере мало кто знает — большинство разбойников довольствуется водоёмом, что повыше.

Пещера Монаха, как и та, в которой живу я, находятся очень глубоко. Сюда почти не суются новички — в лазах легко заплутать. Никто потом не найдёт. Я сама с этими лазами долго разбиралась, даже карту рисовала, а потом привыкла ориентироваться в полутьме и стала находить нужное место даже без факела, наощупь.

Монах действительно сидел в своей пещере, очень похожей на крохотную келью. Что могло привести служителя культа Белобога, пресветлого всадника, в банду вроде нашей?

— Патрон с утреца вызывает к себе, — вместо приветствия произнесла я. Седовласый мужчина кивнул и продолжил бормотать чуть слышную молитву, перебирая янтарные чётки.

Когда Патрон меня подобрал, Монах уже был в Кулаке. Помогал Келии выхаживать раненых. Он хоть и не владеет лечебной магией, но знает сотни трав и отваров от всяких хворей. Странно. Вроде как подвижников, что в храме посвящают, не учат знахарству.

Осталось найти Ройко и Одноглазого. Второй, наверняка, режется в карты где-нибудь в большом зале. К середине ночи удвоит, а то и утроит свою часть награбленного. До сих пор не знаю — то ли он такой ловкий шулер, то ли удача ему так покровительствует. Никто из стариков не сядет с ним в карты играть — жизнь научила, а вот новички постоянно проигрывают всё, вплоть до штанов.

И точно — Одноглазый сидел за деревянным, покрытым царапинами столом с неизменной трубкой во рту и картами в руках. Сам он похож на великана или на медведя — бугристые, широкие плечи, поросшие чёрной шерстью — такие огромные, что рубахи впору не найти. Приходится грелкам шить для него одежду отдельно. Чёрные волосы, торчащие в разные стороны, переходят в широкую полосу бровей. Из-под правой поблёскивает чёрный глаз, а на левом повязка. Как-то этот старый мошенник рассказывал, что левый глаз ему выбили, когда отказался платить карточный долг — противник жульничал. Тогда-то Одноглазый и решил научиться играть в карты так, чтобы сама Кривда, покровительница лжецов и обманщиков, не смогла его обыграть. Зарок свой он исполнил, всем на зависть. Уже с полбанды желает вырвать ему пару клоков шерсти. Щёки Одноглазого тоже покрыты курчавыми волосами. Да что говорить — всё лицо у него, как у медведя, шерстью заросло. Кажется, вот брови-усы-борода и есть его физиономия. Только глаз из зарослей поглядывает.

— Красавица, посиди-ка со стариком. Говорят, когда рядом красна девица, Сряшта посылает картёжникам удачу.

— Тебе и без того неплохо, — процедил сквозь зубы второй игрок и сплюнул на пол.

— Ну-ка не плюйся при дивчине. Нехорошо, — укоризненно заметил Одноглазый. Я присела на широкое колено и прошептала ему на ухо распоряжение Патрона. Великан кивнул.

— А где Ройко? — поинтересовалась я уже вслух.

— К себе вроде шел. — Одноглазый запнулся и тихо добавил — Токмо ты ему не мешай пока. Наши решили ему подарок сделать, парнишка молодой, тихий, ну и…

— И чего?

— Как маленькая, честно слово. Привезли ему девицу из города — пусть побалует паренёк, не всё ж ему тебя дожидаться.

До меня дошло, о чём речь. Ройко — молодой парень, мой ровесник. Ещё когда Кулак обитал в городе, Ройко, совсем сопливый, умудрился стащить на рынке кошелёк у самого Патрона. Сначала тот разозлился, но потом, когда вора нашли, так поразился тому, что зелёный малец смог обобрать бывалого татя вроде него, что приютил Ройко, взял в Кулак. С той поры вёрткий, ловкий, ушлый мальчишка не раз доказал, что свой хлеб ест не зря. В качестве лазутчика он просто незаменим. Всё вызнает, разнюхает, выведает — только прикажи. Старики давно уже пророчат нам роман, но это всё шутки, понятное дело.

Значит, решили позаботиться о парне, девку ему подыскали? Не иначе как из борделя, в Тирите публичных домов как собак нерезаных. Ну да ладненько, не буду мешать. Глядишь, ближе к рассвету закончат возню — тогда и поговорим.

Нужно было хоть немного поспать. Я понятия не имела, о чём собирается говорить с нами Патрон, но в любом случае, слушать его было лучше на свежую голову.

Пещера, в которой я живу, не отличается особым удобством. Правда, у меня, в отличие от многих, стоит нормальная кровать — Патрон решил, что девушке негоже спать на полу, на соломенном тюфяке. Простыни у меня поистине королевские, из награбленного добра. Но моя пещерка ценна не кроватью, не бельём, не кучей роскошных платьев, которые мы используем для одурачивания возниц, и даже не тем, что находится прямо над горячим источником и в ней тепло зимой. В моей пещере есть крохотная лазейка, выходящая наружу. Самая большая проблема здесь, на глубине — это чистый воздух. Вот и сейчас я вошла в комнату и сразу почувствовала, насколько здесь свежее. От посторонних глаз моя пещера закрыта деревянными дверьми. Я сама их собирала из досок давным-давно, когда Кулак был небольшой бандой отчаянных головорезов, которые грабили не только и не столько для пропитания, сколько для души. Теперь эти времена прошли, а как приспособиться под новые — я пока не знала. Так, за размышлениями и уснула, наказав себе проснуться за час до рассвета. Снилось мне желто-зелёное платье.

Я пришла первой. Успела освежиться в озере и даже перекусить. Через пару минут в пещеру Патрона вошел Шторм. За ним, отчаянно зевая, подтянулись остальные. Ройко, заметив меня, чуть покраснел — я вытащила его, полуголого, из объятий посапывающей во сне шлюхи. Неправильно это — ей же за работу заплатили, а уж никак не за то, чтобы она мирно дрыхла на тюфяках. Когда я поделилась своими соображениями с Ройко, он стал краснее помидора. Странный какой-то.

— Рассусоливать долго не буду, — начал Патрон. — Времена сейчас не самые лучшие, и надеяться особенно не на что. Мы с вами вместе начинали, так что вам понятно, о чём разговор. Вижу я, что многих не устраивает то, что с Кулаком происходит. Некоторые уже готовы уйти, некоторые об этом думают, другие же хотят остаться до конца. Но здесь я вас собрал не для того, чтобы награды раздавать. Есть человек, которому в новом Кулаке оставаться никак нельзя. Все вы знаете, о ком я говорю. Мужики, может, и найдут себе место, но Сирену, как только меня не станет, на части порвут…

— Ты что, всех собрал, чтобы меня передать им "на руки"? — взвилась я.

— Помолчи. Дам тебе слово — выскажешься, — оборвал меня Патрон. Протестовать я не решилась. Когда он начинает говорить таким тоном, лучше не спорить. — Так вот. Каждому из вас я доверяю как себе, иначе и не позвал бы. Считайте, что хочу вам на старости лет доброе дело сделать. Есть у меня одна карта — карта ледяного замка Марены.

По пещере словно пробежал холодок. Ледяной замок Марены. Легенды гласят, что в замке северной колдуньи скрыты такие богатства, какие не снились смертным, но никто не знает, в какой части океана Льда скрыта древняя крепость, как найти её и как обойти сотни ловушек, что скрываются за ледяными стенами.

— Он существует? — подал голос Шторм.

— Вот и проверите. Я собрал здесь людей, которым доверяю, не потому, что боюсь обмана или того, что кто-то меня опередит. Всё, чего я хочу — обеспечить Сирин безбедную жизнь подальше от клоаки, которой стал Кулак. Не так уж много добрых дел я совершил в жизни, пусть хоть что-то мне на том свете зачтётся. Одной ей не дойти, так вы подсобите. Но карту получите с условием: каждому — десятая часть. Остальное — Сирин.

Я снова подалась вперёд, чтобы возмутиться, но Шторм дёрнул меня за руку и остановил на полуслове.

— Ты никак наследство нам решил оставить, старик?

— Считай, что так, — ответил Патрон и опёрся на каменную стену. Стоять ему было уже тяжело, изуродованные кандалами ноги плохо держали мощное тело человека, который был основой, началом и душой Кулака.

— Если кто не согласен, пусть уходит сейчас. Из Кулака не прогоняю, но на глаза мне чтоб не попадался.

Никто не двинулся с места. Патрон удовлетворённо кивнул и достал из кармана смятый лист пергамента.

— Шторм, будешь за старшего. Лошади у входа, провизии на несколько дней, как раз чтобы до порта добраться. Дальше — сами. Никто не должен знать о том, куда вы направились, или о том, что вы уехали вместе. Всё.

Мужчины поднялись, но никто не двинулся с места. Стало тихо-тихо. Растерялись мужики. Да и я тоже. Хотелось кинуться к Патрону, обнять, но не привыкли мы к таким нежностям. Первым очнулся Шторм. Подошел к Патрону, взял карту и крепко пожал мозолистую руку.

— Ты, старый хрыч, избавиться от нас решил, никак? Будешь помоложе, да половчее народ собирать? Отправил нас на пенсию, душа не дрогнула. Ну да ладно, и тебе тогда удачи.

Все как-то сразу заулыбались, пожали руку Патрону на прощание и, переговариваясь, вышли из пещеры. Пусть сказанное Штормом было сущей глупостью — каждый понимал, что Патрон отпускает нас потому, что чувствует — ускользает из рук власть, кончилось время старого Кулака. И мы, шестеро, те, кто был бы верен ему до самого конца, уходя, оставим его безо всякой защиты — но шутка Шторма позволила всем сохранить лицо. Решения Патрона не обсуждались, нечего было рассусоливать и сейчас. Мы разбрелись собирать вещи, условившись встретиться через 15 минут.

Собирать-то особенно было нечего. Я достала из тайника мешочек с драгоценными камнями. За восемь лет их скопилось много, но всё же не достаточно, чтобы осуществить задуманное. Патрон говорил мне, что лучше всего вкладывать деньги в драгоценные камни, и даже учил отличать хорошие камни от плохих, настоящие изумруды и рубины от жалких подделок. Откуда у него такие знания — я не выясняла, а теперь уже и не выясню. В брезентовый вещмешок закинула запасные ботинки, чистое бельё, ещё одну пару брюк и рубаху. Накинула куртку, переплела косу потуже и рассовала ножи в потайные карманы. Теперь к оружию стоило относиться бережнее — растрачу все, где новое возьму?

Как только группа вышла из пещеры, народ сразу поскучнел. Над болотами стоял густой туман; холодный, влажный воздух пробирал до костей. Через несколько шагов из серой каши вынырнули лошади. Сонный парень, которому Патрон приказал привести лошадей, глядел на нас, выходящих из водной пелены, заспанным взглядом. Я подошла поближе, наклонилась к парню и привычным движением вогнала нож в сердце. Малый не успел проснулся до конца, и никогда уже не проснётся. Он только покачнулся, я легонько подтолкнула труп — и болото с чавканьем приняло новую жертву.

Ройко восхищёно присвистнул.

— Лезвие, ты прямо бесшумный убийца из старых сказаний.

"Бесшумный убийца" — персонаж из детских страшилок, что рассказывают друг-другу шепотом, ночью и желательно в грозу. Поверье гласит, что если ровно в полночь встать под осиной, призвать бесшумного убийцу и указать ему жертву — человек, которому ты желаешь смерти, обязательно умрёт. Бесшумного убийцу нельзя увидеть или услышать. Только в короткий миг, прямо перед тем, как клинок пронзит сердце жертвы, её глаза увидят белую маску, за которой скрывается лицо призванного палача.

— Восторги и серенады потом, когда отъедем. Или молодёжь желает вырезать всех обитателей пещер на прощанье? — поинтересовался Шторм, отъезжая. Я последовала за ним. Наездники двинулись тонкой цепочкой, стараясь не отставать друг от друга. В тумане очень легко потеряться, особенно на болотах.

Часть 2

Хейг на реке Сез. Город портовых шлюх, крыс и контрабандистов. Крохотный перевалочный пункт на великом торговом пути. Когда-то Хейг был процветающим городом, в котором кипела жизнь, но после войны между Ромнией и Коннориром границы изменились. Ромния заполучила выход к великому морю, большая часть кораблей перестала пользоваться старым маршрутом. Единственной причиной, по которой Хейг ещё жил, были пираты и контрабандисты. Корсары пугали мелких торгашей, у которых не было денег на хорошую охрану. Желая сэкономить на защите, капитаны использовали старый путь по реке, хотя он занимал гораздо больше времени. Контрабандисты провозили запрещённые товары с востока этим путём, потому как за морем сейчас пристально наблюдали и проводили тщательный досмотр, а на речном пути вся работа делалась спустя рукава. Может быть со временем до власть имущих и дойдёт, что, пока они перерывают вдоль и поперёк несчастных купцов, путешествующих морем, контрабандисты облюбовали Сез и города, что расположены по его берегам.

По дороге в порт нас не остановил ни один караульный, никого не интересовали шесть путников, возникшие среди ночи у западных ворот. Охраны на входе не было, хотя мне так и не удалось выяснить, есть ли вообще в городе стража. Ночные улицы были совершенно пусты, только иногда стучали двери — из таверны выбрасывали очередного матроса, дверь захлопывалась, и снова воцарялась тишина. Шторм отправил нас на постоялый двор — снять комнаты и отдохнуть, а сам отправился в порт.

Если бы не указания ганарца, мы бы никогда не нашли эту гостиницу. Здание, напоминающее сарай, ничуть не походило на каменные постоялые дворы в Тирите. Видно, когда-то это был обычный каменный городской дом, но затем его стали достраивать и перестраивать, добавляя к каменным стенам хлипкие строения из досок. Удивительно, как эта постройка до сих пор стояла.

Внутри оказалось жутко накурено. В досках было так много щелей, что дым должен был выветриваться моментально. Что же за гадость они курят, да ещё и в таких количествах — даже глаза защипало. К запаху жженых листьев табачного дерева примешивалась вонь дешевого вина и плохо прожаренного мяса. Я порадовалась, что на последнем привале мы хорошенько перекусили.

За стойкой, переваливаясь из стороны в сторону, похаживала солидных размеров баба. Важная походка, повиливающая необъятная задница, обтянутая не очень чистым платьем, маленькие глазки и большой, приплюснутый нос делали тётку похожей на утку.

— Эй, хозяйка, комнаты есть? — поинтересовался Одноглазый, снимая плащ. Не то, чтобы ему было жарко, просто без плаща постояльцам было проще разглядеть огромные мускулы, из которых состоял бандит. Демонстрация его мускулов была лучшим способом показать пьяным матросам и шлюхам, что связываться с нами — себе дороже.

Бабища обернулась и смерила нашу компанию цепким взглядом, оценивая кредитоспособность. Патрон говорил, что официанты, шлюхи и хозяева гостиниц — самые наблюдательные в мире люди. Если бы королевские стражники обладали хотя бы десятой долей наблюдательности людей этих профессий, с преступностью во всём мире давно бы было покончено. С такими ребятами нужно держать ухо в остро.

— Есть, отчего же не быть. Три золотых за ночь.

— Три золотых? Не гневи богов, красавица. Всей этой халупе красная цена — десять золотых, а ты столько за ночь просишь.

— Не нравится — ищи другую. Я силой никого не держу, — ухмыльнулась баба, показывая гнилые зубы.

— Идёмте отсюда. Нехорошее место здесь. Я в таком на на ночь не останусь! — прошелестел Монах. Его шепот почему-то было слышно даже лучше громового голоса Одноглазого.

— Чавой-то тут место не хорошее? — подалась назад хозяйка.

— У тебя в погребе никто банки с соленьями не бьёт? И посуда из рук не вылетает? И в печной трубе по ночам не завывает?

Бабёнка чуть побледнела.

— Откуда ты знаешь, скитник?

— Я, матушка, не ведун, но в храме вещего Белобога многому научился. Злыдни тебя одолевают, хозяйка. Проказят, черти, постояльцам мешают. Приедет добрый человек, отдохнуть, ляжет почивать, а злыдни ему то в ухо подуют, то за бороду подёргают. Разве ж тут отдохнёшь. И бросит путник в сердцах: "Чтоб тебе пусто было!" Вроде слова и не злые, однако в ночное время, когда силы нечистые только и ждут возможности из нор своих вылезти да напроказить, слова такие им как приглашение. А ты маешься потом — и дела не идут, и сама хвораешь. Злыдни у тебя поселились, матушка, я в таком месте ночь проводить не хочу.

Баба застыла, приоткрыв рот, а Монах повернул к выходу.

— Погоди, провидец, неужто так и уйдёшь? Скажи хоть, как от нечисти избавиться?

— Ритуал нужно провести, матушка. Очищающий ритуал во имя четырёхликого Свентовита, которого вы знаете под именем Белобога, — поучительно произнёс Монах, отряхивая с чёрно-белой рясы невидимую пылинку.

— Да кто ж здесь обряды-то может знать! — всплеснула руками баба. — А ты, скитник, можешь подсобить? Уж я не обижу, расплачусь с лихвой.

— Что ты, матушка, Белобог не велит за добрые дела плату взымать. Помог бы тебе, да только не один я. Эти путники добрые взялись доставить меня до места, куда мне надобно, негоже мне их на улице оставлять.

— Эти? Подсобить? С такими-то бандитскими рожами? Это ж лиходеи, подлинные душегубы, разве ж можно провидцу с такими…

— Не злословь, матушка, нехорошо это, — прервал Монах. — Коли хочешь, чтобы мир в дом твой вернулся, оставь нас на ночь, я за то тебе всех злыдней повыведу. Сойдёмся на том?

Баба ещё раз оглядела нас и задумалась. Чувствовала подвох, но почтение перед скитником в облачении служителя Белобога не позволяло усомниться в словах Монаха.

— Будь по твоему, скитник. Наверху две комнаты свободны, только они не запираются.

Мы двинулись наверх.

— А ты погоди!

Я оглянулась, но не сразу поняла, что хозяйка обращается ко мне.

— Да, ты, чернокосая, подойди-ка сюды.

Как только я приблизилась к женщине, она прошипела.

— Тут в таверне мои девки трудятся, так что задницей не виляй особо. Ежели твоим хахалям одной тебя не хватит, я своих девах пошлю. Они-то хоть не совсем срам потеряли, мужской одежды не носят.

Несколько секунд до меня доходил смысл её слов, а потом тело среагировало само — я потянулась к карману с ножами, и жизнь несчастной бабы спасло только вмешательство Одноглазого.

— Шшш, не надо, красавица. Нам сейчас осложнения ни к чему.

Я нехотя подчинилась, но на тот момент больше всего на свете мне хотелось воткнуть парочку ножей в жирное тело хозяйки постоялого двора и медленно проворачивать лезвия, слушая, как баба заливается криком.

Мы расположились в комнатах. Ройко, Вердо и Одноглазый заняли комнату побольше, но продуваемую ветром вдоль и поперёк. Дыра в крыше, кое-как прикрытая соломой, пропускала капли начавшегося дождя. Здесь было чуть суше, чем на улице. Нам с Монахом досталась каморка, в которой две из четырёх стен были каменными, поэтому тут было теплее, а кровля оказалась целой. Служанка выдала нам набитые соломой тюфяки. Они воняли прелой травой и давно не стираной тканью. Ройко притащил спальные мешки и сообщил, что конюшня оказалась не лучше самой гостиницы, но там хотя бы было сухо.

Ближе к полуночи появился Шторм. Ему удалось договориться с капитаном одного из кораблей контрабандистов. За кругленькую сумму тот взялся доставить нас до Асами — самого северного города Ромнии, дальше мы должны были перейти через границу в Филоркет — соседнее королевство, выходящее к северному морю. При мысли о таком путешествии начинала болеть голова. Я никогда не покидала пределов Ромнии, и все остальные королевства, материки и океаны казались мне чем-то далёким и даже вряд ли существующим.

Промаявшись пол ночи без сна, я обнаружила, что Монаха нет на месте, а Шторм стоит у открытого окна, вслушиваясь в стук капель. В тучах появилась брешь, через который проникал свет луны, но судя по тому, как ныли мои не раз ломаные кости, ясная погода установилась ненадолго. Несколько секунд я разглядывала широкую спину Шторма, обтянутую камзолом из грубой ткани.

— Чего не спишь? — поинтересовалась я, садясь на тюфяке.

— На том свете отосплюсь.

— Не шути так. Дурная примета

— А кто шутит? — натурально удивился Шторм, поворачиваясь. Луна осветила его вытянутое лицо, высокие скулы, ямочку на подбородке, узкие губы, длинный нос с горбинкой от перелома, раскосые глаза с морщинками, чуть нахмуренные брови и морщины на лбу от этой постоянной хмурости. Даже когда Шторм улыбается, морщины не исчезают, просто становятся чуть менее заметными.

— А что, если там нет никаких сокровищ? — задала я вопрос, который всё время крутился в голове.

— Они там. За этой картой многие охотились. Кто знал, что она осядет у старого мошенника? — Шторм усмехнулся и присел на подоконник. — Неплохое наследство тебе досталось, девочка.

— Не называй меня девочкой. Это меня бесит!

— Потому и называю.

Я не нашлась, что ответить и в комнате снова стало тихо, только капли за окном отстукивали странную, лишь им ведомую мелодию.

— Как вам удалось снять комнату бесплатно?

— Это Монах постарался. Навешал хозяйке лапши о злыднях и проклятиях. Тоже мне, пресветлый схимник Белобога. Кстати, где он сам?

— Отправился лошадей проверить. Вердо наложил на конюшню пару охранных заклятий, но Монах считает, что глаз надёжней.

— А ты-то как сюда пробился? Неужто три золотых заплатил?

— У меня неотразимая улыбка, девочка. Вот если бы тут мужик заправлял, было бы сложнее.

Я неодобрительно хмыкнула. Да уж, популярность Шторма у слабого пола стала в Кулаке притчей во языцех.

Чуть слышно скрипнула половица. Мы переглянулись, я двинулась к двери, Шторм отодвинулся от окна и стал неразличим в ночной тьме.

Дверь отворилась с лёгким скрипом. Я нащупала на поясе нож и вжалась в стену. Звякнул арбалет. Болт вошел в тюфяк Монаха, скрипнула солома. Тёмная фигура метнулась к моему тюфяку, в руке нападавшего блеснул кинжал. У нас было преимущество — мы сидели в темноте очень долго, а головорезы только что вышли из коридора, куда проникал свет снизу. "Хотя, кто тут ещё головорезы?" — подумала я, наблюдая, как одним молниеносным движением Шторм перерезал горло несчастному бандиту. Я отпрыгнула от двери, входящий в комнату человек заметил меня слишком поздно — один нож вошел ему в горло, а второй в грудь. Третий головорез даже не успел пикнуть — Шторм хорошенько приложил его головой о стену и втащил в комнату.

— Чёрт, похоже, я перестарался. — Шепотом выругался Шторм и встряхнул потерявшего сознание грабителя. Это был совсем ещё юный парнишка, даже борода расти не начала. Чёрная кровь медленно заливала коротко остриженные волосы.

— Посмотрю, как там остальные, — отрапортовала я, вынимая из мужского тела драгоценные ножи. Ганарец согласно кивнул, вытирая окровавленный кинжал о куртку первого головореза. Тёмное пятно расплывалось по тюфяку.

В коридоре оказалось светлее — свет из нижнего зала рассеивал темноту. Было очень тихо. Гораздо тише, чем когда мы сюда пришли. То ли пьянствующие внизу матросы разбрелись по комнатам со шлюхами, то ли их всех там перебили.

Прежде чем войти, я постучала трижды. Так было условлено ещё в старые времена. Как раз на случай, если придётся заходить в комнату, где тебя не ждут. Нежданных гостей в Кулаке не любили — можно было получить сапогом в лицо, прежде чем народ разберётся, что к чему.

Внутри пахло палёным мясом. Ройко сидел на окне, зажимая плечо. Вердо с отсутствующим видом сидел на тюфяке. Одноглазый сосредоточенно обыскивал труп, лежащий посреди комнаты. Ещё трое валялись в углу, верхний мертвец тихо тлел; ткань куртки медленно скукоживалась, изредка вспыхивая красными огоньками.

— Вы как тут?

— Жить будем, — отозвался Одноглазый. — Пацана слегка задело, в остальном всё путём. Где Шторм и Монах?

— Монах где-то внизу, Шторм, скорее всего, за ним пошел. Дай я посмотрю — я подошла к Ройко, и он покорно убрал руку. Я раздвинула разрезанную рубашку и осмотрела рану. Порез был неглубоким, хотя сильно кровоточил. Парень дышал чаще, чем обычно, на коже выступили капли пота.

— Заговорённый клинок. Нужно найти Монаха, он тебя быстро на ноги поставит.

— Да я и так не падаю, — огрызнулся Ройко и резко встал. Естественно, тут же пошатнулся, от чего разозлился ещё больше.

— Куда собрался-то? Сиди, не дёргайся. Как в первый раз прям, — возмутилась я, и толкнула его в грудь. Парниша тут же снова опустился на окно. Заговорённые клинки ранят очень больно. Меня как-то пырнули таким, во время разборки. Хорошо, Келия помогла, а то бы я дух испустила прямо на той улочке, где случилась потасовка.

Ройко закусил полную губу. Кровь от раны пропитала рубашку и попала на его светлые, собранные в хвост волосы. В дверь снова постучали, и в проёме возникли Шторм и Монах. Второй тут же подошел к Ройко, и я отодвинулась, чтобы не мешать.

— Внизу только немая служанка — столы оттирает. Остальные спят. Откуда взялись эти ребята — непонятно. Кто-нибудь видел их внизу?

Никто не отозвался.

— В Хейге, конечно, немного стражей, и в район порта они почти не суются, но рисковать не стоит. До рассвета ещё два часа, корабль уходит в семь. Ты как?

В ответ на слова Шторма, Ройко чуть скривился.

— Всё нормально.

— Жить будет. Потерпи, сынок, зашить надо, — Монах достал из складок рясы мешочек с медикаментами. — Дай мне пятнадцать минут, — бросил он Шторму и занялся раненым.

Ройко чуть слышно застонал, когда игла вошла в тело. Монах зашивал меня пару раз, я знаю, насколько это больно, даже если использовать зачарованные иглы. Вердо вообще не реагировал на происходящее. Вот же выдержка у человека.

— Пойду, проверю лошадей, — подал голос Одноглазый и уже в дверях спросил, глядя на Шторма. — Думаешь, они за картой?

— Не знаю. Но хотел бы выяснить. Ничего в карманах не нашли?

— Пара золотых да медяки. Никаких бумаг, ключей и прочего добра.

— Нападения на путешественников не редкость — может, просто совпадение? — спросила я, стараясь не смотреть на Ройко и Монаха. Я легко убиваю людей, не боюсь вида крови и ран, но когда ранят твоего товарища — это совсем другое.

— Да уж. Монах, вот хозяйка будет счастлива, когда обнаружит наверху кучу трупов злыдней. Вот повывел так повывел, — покачал головой Одноглазый. Я, против воли, улыбнулась.

— Всё, готово.

Монах перетянул плечо Ройко чистой тряпицей.

— Тогда пошли.

Подчиняясь приказу Шторма, мы покинули комнату, спустились по лестнице и подошли к конюшням. Лошади приветственно заржали, когда почувствовали присутствие ганарца. Сгущался предрассветный туман. Меня тревожили дурные предчувствия.

Золотые монеты, позвякивающие теперь в кармане капитана корабля, решили многие проблемы, в том числе проблему присутствия на борту женщины вроде меня. Шкипер честно предупредил нас, что мой внешний вид создаст проблемы экипажу. Пусть сейчас матросы поразвлеклись с шлюхами в порту, но плавание будет долгим, и неизвестно, что стукнет в их дурные головы. Это судно и раньше перевозило женщин на борту, но то были леди, а не безродные разбойницы вроде меня. Конечно, я не сомневалась, что смогу постоять за себя, вот только если я перебью всех мужчин на корабле, каким образом мы доберёмся до Асами?

Когда я поднималась по трапу на борт, кто-то из моряков восторженно засвистел мне в след. Шторм схватил меня за руку, остановив ставшее привычным движение.

— Дай нам хоть отчалить спокойно, — вздохнул он. — Нельзя же так бурно реагировать на безобидные вещи, девочка.

— Отвали, — вяло ругнулась я, но всё же последовала совету Шторма. В конце-концов, я ещё успею отплатить этому несчастному. Не развернёт же капитан судно, если я прикончу парочку матросов? И другим наука будет.

— Не появляйся пока на палубе. Посиди у себя.

На шестерых нам отвели три каюты. Я заняла самую маленькую, в которой кроме узкой кровати, прибитой к стене, и большого сундука, заменяющего стол, не было ничего. Правда, каким-то чудом в отдельной комнате находился туалет и — о чудо! — настоящий душ. В Тирите я видела такие приспособления. Всего-то большой бак, в который собиралась дождевая вода и шланг с разбрызгивателем, но сколько удовольствия. Неудивительно, что Шторм заплатил капитану кругленькую сумму — похоже, путешествовать я буду с комфортом.

Подчиняясь приказу, я просидела в каюте до вечера. Ройко принёс мне обед, мы мило поболтали, хотя плечо явно причиняло ему неудобства. Самым сложным для него теперь оказалось бритьё — пришлось помочь человеку. Правда, на бритву в моих руках он поглядывал с опаской. Да и для меня самой было странно орудовать острым предметом и при этом стараться не порезать светлую кожу. Ройко вообще очень светлый, у него тонкая кожа, волосы цвета соломы; неровно остриженная чёлка вечно падает ему на глаза, но сколько я его помню — он наотрез отказывается подровнять её или отрастить. Ресницы и брови у Ройко тёмно-каштановые, а глаза зелёные — такие же, как мои. Иногда нас даже принимали за брата и сестру, несмотря на то, что он блондин, а у меня волосы чёрные, как уголь. В детстве мы часто проказничали вместе. Ройко учил меня тырить кошельки на базаре, а я пыталась показать ему, как правильно метать ножи. В результате, правда, выяснилось, что наши таланты не пересекаются и каждому лучше заниматься своим делом. А потом как-то всё это закончилось. Ройко отдалился от меня, стал больше времени проводить со Штормом. Да и у меня совсем не стало времени на него. Патрон постоянно доставал меня упражнениями и тренировками, я ни минуты без дела не сидела — училась бросать кинжалы в прыжке, лёжа, сидя, вниз головой… Вечерами только доползала до койки и отрубалась до следующего утра.

Патрон. Думать о нём было тяжело. Мы действительно бросили его на произвол судьбы, но он сам выбрал такой путь. Не мне отговаривать его, или, уж тем более, оспаривать его решение.

На следующий день, когда солнце клонилось к закату, а я стояла у борта, наблюдая, как красные блики играют на воде, случился первый и последний инцидент за всё путешествие. Проходящий мимо здоровый матрос попытался прижать меня к перилам и потискать. Я не стала убивать его сразу. Лишь приставила нож к смуглому горлу и вывела матросика в центр палубы. Остальные тут же побросали работу.

— Капитан! — крикнула я. — Ваш человек позволяет себе неуважительно обращаться с дамами. Вы не против, если я научу его хорошим манерам?

Капитан сдержанно кивнул, оглядываясь на массивную фигуру Шторма. Видно, разговор на эту тему у них уже состоялся.

— Значит так, матросик. У нас будет пари. Сможешь хоть раз дотронуться до моей груди — я проведу с тобой ночь. Не сможешь — я тебя убью. Договорились?

Я легонько нажала на лезвие. Тоненькая струйка крови побежала по шее и затерялась в потных волосах на груди матроса. Он дёрнулся, но выворачиваться не рискнул. Я оттолкнула его от себя и вытянула из рукава второй нож.

— Сука! — протянул мужик, вытирая кровь. Он начинал злиться. Я унизила его перед товарищами. Такие вещи не прощают, особенно женщинам вроде меня. Для него это всё равно, что быть оскорблённым шлюхой. Матрос бросился вперёд. Его движения были неповоротливыми, словно замедленными. Он был слишком большим, чтобы двигаться быстро. Если такой медведь сможет ударить меня хоть раз — я могу уже и не очнуться. Но преимущество было на моей стороне. Матрос, скорее всего, никогда не сражался с гибкой женщиной, вооруженной ножом, в то время как я часто практиковалась с Одноглазым.

Я ушла вправо, прошмыгнула под мужской рукой и легонько полоснула смуглый бок острым лезвием. Матрос зарычал, развернулся и кинулся на меня снова. Я опять ушла от его объятий и ещё раз позволила ножу войти в тело врага на половину ширины лезвия. Этого как раз достаточно, чтобы нанести кровоточащую, но не очень опасную для здоровья рану.

Всё происходящее, по сути, было экзекуцией. Наглядной демонстрацией остальным, что со мной лучше было не связываться. Честно признаться, происходящее не доставляло мне удовольствия. Одно дело сражаться на равных, и совсем другое — просто медленно убивать человека, который не может тебе ответить. Сначала противник пытался оттеснить меня к борту, чтобы я не могла так легко уходить от его ударов, но всё это было слишком предсказуемо. Каждый раз я старалась оказаться у него за спиной или сбоку, вынуждая матроса следовать за мной, как привязанного. Мы кружили по палубе. Порез. Ещё порез. Задеть лезвием и увильнуть от ответного удара. Снова и снова.

Я старалась аккуратно переступать через размазанную по деревянному настилу кровь. Матрос уже не контролировал себя. В его газах горела ярость, смешанная с ненавистью. Он был похож на раненого зверя. Патрон говорил, что таких противников нужно добивать. Если зверь выживет, он до конца дней своих будет искать охотника, унизившего его. И до тех пор, пока не убьёт врага — не успокоится. Много лет назад один человек оставил меня, избитую и израненную, в живых. Скорее всего, он просто не знал, что я смогу оклематься после того, что со мной и моими близкими сделали его люди. Он ещё поплатится за это.

Матрос постепенно слабел от потери крови. Его движения потеряли даже намёк на точность. Кровь из порезов на лбу застилала ему глаза, матрос вытирал её порезанными же руками, отчего кровавых разводов становилось ещё больше. Тело мужчины превратилось в одну сплошную рану, обветренная кожа побледнела. От очередного неловкого движения матрос потерял равновесие и боком налетел на мачту. "Пора заканчивать", — решила я и плавным движением соскользнула в сторону, чтобы освободить пространство для броска. В рукаве я нащупала самое тонкое лезвие, больше похожее на иглу. Неожиданно выглянувший из серых облаков луч солнца соскользнул по глади летящего клинка. Почти беззвучно острие вошло в правую глазницу матроса. "В яблочко", — мысленно похвалила я себя, глядя, как мощное тело заваливается на залитые кровью доски. Нужно было убрать здесь всё как можно скорее — дерево быстро впитывает кровь; впрочем, всё это уже не моя забота.

— Ещё желающие есть? — поинтересовалась я, вытирая ножи. Собравшиеся матросы оглядели меня с головы до ног, но никто не двинулся. Их товарищ выступил против меня и проиграл. Всё по-честному.

Окруженная всеобщим молчанием, как непробиваемой стеной, я ушла в каюту. Несмотря на мои старания, кровь всё же попала на одежду. Пришлось выстирать тряпки и вымыться с головы до ног.

— Почему они все так бурно реагируют на мою грудь? — подумала я вслух.

— Потому что это весьма… хм… выдающаяся часть твоего тела, — Шторм возник на пороге каюты без малейшего шума.

— Не зли меня, — посоветовала я, вытирая волосы.

— Кто злит? Я? Что ты, девочка, я только констатировал факты. Грудь у тебя и впрямь сильно… выдаётся.

Я бросила в него полотенцем, хотя подумывала заменить тряпицу ножом. Увы, всё моё оружие — очищенное и наточенное, лежало на кровати.

— Где ты их все прячешь?

Шторм с любопытством уставился на мои ножики, считал, наверное.

— Где надо, там и прячу.

— Какая же ты нелюбезная — вздохнул разбойник и подал мне брошенное полотенце. Как только я протянула руку, чтобы взять кусок ткани, Шторм схватил меня за руку и притянул к себе. Он наклонился к моему уху и проникновенно прошептал:

— Такую злюку никто и замуж не возьмёт.

Я задохнулась от возмущения, но в этот момент дверь открылась, и на пороге появился Ройко. Его добродушная физиономия скривилась, как от лимона, он моментально выскочил из каюты. Я сначала не сообразила, что ему не понравилось, но через пару мгновений до меня дошло — на мне только брюки и влажная рубашка, мокрые волосы в полном беспорядке, а Шторм приобнимает меня за плечи.

— Парнишка, никак, ревнует, — заметил Шторм, но мои руки отпустил.

— Только этого ещё не хватало.

В самом деле — сейчас, когда впереди маячил большой куш и возможность, наконец, осуществить свои планы, мне совсем не нужны были все эти романтические бредни.

Я натянула сапоги и отправилась на поиски Ройко, полная решимости устроить ему головомойку. Парень стоял у борта, вглядываясь в тёмное небо.

— Эй, ты чего? — спросила я, вместо приветствия. — Что-то не так?

— Всё нормально.

— Плечо болит? — я протянула руку, чтобы прикоснуться к бинтам, но Ройко отодвинулся.

Великие боги, как всё запущено…

— Слушай, ну что ты как маленький? Что за истерики на ровном месте?

— Что у тебя со Штормом?

— У меня? — я искренне удивилась.

— Ну не у меня же. Я же вижу, как он на тебя смотрит, и как ты на него смотришь!

— Ты о чём вообще? Слушай, Ройко, неужели непонятно, что мне не до романов сейчас? Мы можем получить кучу денег, разбогатеть, круто изменить свои жизни! Неужели ты думаешь, что Шторм, или Монах, или Вердо отправились бы со мной в это путешествие, если бы не огромные прибыли, которые маячат на горизонте?

— Значит, всех нас вместе удерживают только деньги?

Морской бриз бросил мне в лицо горсть солёных брызг. Светлые волосы Ройко развивались на ветру, придавая своему обладателю романтический вид.

— Я не знаю, Ройко, правда, не знаю. Но я рада, что мы сейчас здесь. Что вы со мной.

Казалось, мои слова успокоили парня. Мы долго стояли рядом, глядя на зажигающиеся в небе звёзды. Сама не знаю, как это получилось, но я опустила голову на здоровое плечо Ройко, чувствуя, как мягкие светлые волосы щекочут мне лицо. Интересно, как это «так» смотрит на меня Шторм?

Мы прибыли в Асами поздно ночью. В отличие от Волчьего леса, в город уже пришла зима. По ночам шел снег. К утру он таял, превращаясь в грязь, прилипающую к сапогам.

Шторм решил сменить лошадей — в Асами мы продали своих, доплатили немного и получили шесть северных вороных — мускулистых, мощных, приземистых, с толстой шеей и коротким, свислым крупом. Там же, в Асами, Шторм нашел человека, согласившегося перевести нас через границу.

Между Ромнией и Филоркетом идёт постоянная торговля. Мы поставляем филоркийцам вино, зерновые, кое-какие овощи, а они нам — пушнину и китовое мясо. Контрабандисты здесь тоже не спят. Моржовые клыки дорого ценятся на чёрном рынке — официальный отлов моржей запрещён. Королевства пытаются бороться с контрабандой, постоянно ужесточая контроль на границе. В таких условиях попасть в Филоркет без разрешения на въезд довольно сложно. На главных дорогах заставы, а для того, чтобы пройти окольными путями, нужен проводник, хорошо знающий местность. Нам повезло. Шторм разговорил официантку в таверне, и та свела его с отошедшим от дел охотником, который раньше торговал с контрабандистами.

Охотник согласился помочь, естественно не за даром. Но свои деньги он отработал честно, даже составил нам список необходимых для путешествия вещей — ведь никто из нас раньше не был на севере.

Когда Шторм закончил с покупками, я долго не могла разобраться, что на что надевать. Выяснилось, что пушистая шкурка зверя с завязками, обшитая изнутри мягкой тканью, одевается на голову, и верёвки завязываются под подбородком, как детский чепчик. Выглядела я в этом головном уборе очень смешно, а уж как в нём выглядел Одноглазый! Огромные, обстроченные мехом сапоги оказались очень тяжелыми — я не могла представить, как в такой обуви сражаться. Было ощущение, что к ногам привязали пудовые гири. Шубы и телогрейки тоже не добавляли скорости, но в них нашлось очень много укромных местечек для ножей. А это уже большой плюс.

Спустя несколько дней все приготовления были закончены, и мы отправились дальше на север. Потянулись дни, наполненные постоянным движением вперёд и редкими остановками. С каждым днём становилось холоднее. Ночные костры почти не согревали, приходилось садиться чуть ли не вплотную к огню. Поводырь объяснил, что нам край как нужно успеть добраться до моря прежде, чем начнётся сезон ветров. И всё же мы немного опоздали. Буквально на день, но этого вполне хватило, чтобы понять, что такое сезон ветров, и почему здесь, на севере, о нём говорят с опаской.

Поднявшийся за ночь ветер был таким сильным, что приходилось изо всех сил цепляться за лошадь, чтобы остаться на ногах. Мы обвязались верёвками и медленно двигались за проводником. Единственное, о чём я молилась — это о том, чтобы он не потерял дорогу. Всё вокруг стало белым. Если я протягивала руку вперёд, то перчатки уже не видела. С окружающим миром меня соединяла пеньковая верёвка, уходящая в стену из снега и льда. Иногда начинало казаться, что я совершенно одна в этой белой пустыне. Появлялись опасения за собственный рассудок. Так я и брела в снежной вате, пока не уткнулась носом в спину Ройко. Выяснилось, что мы дошли до Отто — маленького приморского городка у северного моря.

Когда стемнело, проводник окольными путями, через дыру в окружной стене, провёл нас в город, стараясь не попадаться на глаза стражам.

Серьёзным портовым городом Отто назвать нельзя — так, махонький городок, в котором, кроме рыбаков и охотников, почти никого нет. Крошечные неухоженные домики, которые зимой заметает почти до крыши, ряд лодок на причале и две гостиницы. Одна подешевле, для путешественников вроде нас, а вторая, подороже, осталась с тех времён, когда лосиная охота в ближайшем лесу была популярным развлечением у знати Филоркета. Со временем интерес к охоте на краю мира пропал — аристократы решили, что незачем тащиться в такую даль, чтобы забивать лосей, которых во всех лесах королевства полно, а гостиница осталась.

Следующей сложностью стал поиск капитана, согласного нарушить закон и взять на борт путешественников безо всяких бумаг. Нас снова выручил провожатый. Он подсказал, к кому обратиться в порту, чтобы нанять небольшую мобильную бригантину за разумные деньги. Разумные — это, конечно, относительное понятие. Нас ведь не интересовали обычные торговые и охотничьи маршруты. Наш путь лежал на сам северный полюс, а туда никто не плавал. Нечего было делать людям в ледяных заснеженных пустошах. Даже пираты не забирались так далеко на север, поэтому было сложно убедить капитана доставить нас до места. Всё решили, как всегда, деньги.

Бригантина оказалась маленькой деревянной посудиной с тремя мачтами. Нас разместили в носовом отсеке, вместе с матросами, но деревянные стены и кирпичная печь, на которой готовили еду, совершенно не спасали от холода. Шторм быстро перебрался в трюм, где перевозили лошадей. Среди них было теплее. Я последовала его примеру, а в скором времени к нам присоединились остальные.

Плыли полторы недели. Несмотря на то, что до Асами мы добирались почти месяц, эта часть путешествия далась мне очень тяжело. Волчий лес нельзя было назвать солнечным местом, но всё же я ощущала, дикий, почти физический голод от недостатка света. Солнце пряталось где-то за белой стеной снега. Весь корабль был покрыт льдом, его постоянно скалывали, но ледяной покров намерзал снова и снова. С каждым днём путешествия становилось всё темнее, до тех пор пока дневной свет не исчез совсем. Шторм объяснил, что это полярная ночь, и солнца мы не увидим, пока не вернёмся. Это не особенно радовало, но, по крайней мере, закончились снежные бури. В бескрайнем тёмно фиолетовом небе горели холодные звёзды и равнодушный глаз луны. К середине второй недели на горизонте появилась заснеженная земля.

Команда корабля помогла нам сгрузиться на берег. Капитан должен был вернуться сюда через шесть недель — именно столько времени отвёл нам Шторм на покорение ледяного замка. За время путешествия они с капитаном успели сдружиться, поэтому я рассчитывала, что бригантина в самом деле вернётся — тем более, что обещанная сумма была весьма внушительной.

Когда шлюпка с матросами отплывала, я едва поборола в себе желание кинуться за ними слишком уж неуютным оказался север. Мы двинулись вглубь острова, и как только море исчезло с горизонта, я совершенно потеряла ориентацию. Казалось, бесконечное пространство, залитое холодным блеском света ночных светил — это и есть весь мир. И в нём нет никого, кроме нас — только пустота и звёзды. Похоже, эта мысль пришла в голову не только мне. Чувствовалась всеобщая нервозность, да и сложно было сохранить присутствие духа в этом засыпанном снегом пространстве.

Было непонятно, каким образом Шторм ориентируется здесь, но он уверенно двигался вперёд — и мы шли за ним, потому что оставаться на месте было страшнее. Останавливались, только когда начинали падать от усталости; быстро разводили костёр, перекусывали, проваливались в сон, как в пропасть, поднимались и шли дальше. Все мы попадали в переделки, из которых почти не было шансов выбраться живыми. Мы не раз оказывались на волосок от смерти, но страх получить кинжал в живот или верёвку на шею не имел ничего общего с этим гнетущим чувством собственной беспомощности перед этой бесконечной пустотой.

Шторм строго дозировал продукты, поэтому к боли в ногах добавлялось чувство голода. Оно прекрасно вписывалось в гнетущую атмосферу похода.

Не знаю, сколько времени мы шли — бесконечная ночь не позволяла ориентироваться. Дни и ночи слились в одно постоянное движение вперёд. В какой-то момент синева на горизонте стала плотнее и превратилась в горы. Они увеличивались с каждым шагом — огромные ледяные валы, покрытые поблёскивающим в свете луны снегом.

Мы остановились у подножья, перекусили и немного отдохнули. Шторм начал исследовать снежный покров, я упала на спальник, и едва коснулась головой грубой ткани — тут же задремала. Сны мои, так же как и часы бодрствования, были наполнены тянущим чувством беспомощности и тоски.

Разбудили меня голоса Шторма и Одноглазого, сосредоточенно разгребавших снег у основания горы, как раз там, где тень от луны образовывала чёрный провал. Неожиданно раздался странный, постепенно нарастающий звук — он напоминал скрип, с которым раскалывается орех. Треск становился всё громче, казалось, от него шатается земля. Я зажала голову руками, пытаясь защитить барабанные перепонки в ушах, лошади заржали и сорвались с места — даже Шторму не под силу было бы их остановить.

Треск подходил всё ближе и, в конце концов, вырвался из горы, подняв в воздух снежную порошу, белый покров треснул и разошелся в стороны. Под ним оказался проход поднятые льдины, словно острые зубы, окружали чёрную пасть. Она скалилась тёмным провалом, и эта улыбка не предвещала ничего хорошего.

— А лошади вдаль унеслись… — Одноглазый довольно фальшиво пропел строчки из известной воровской баллады и присел на кусок льда.

— Вернутся через пару часов, — пообещал Шторм, доставая из сумок факелы.

— Это он и есть? Ледяной замок северной колдуньи? — Ройко сунулся в проход, но тут же вынырнул обратно. — Темновато там.

— Хочешь остаться здесь?

Вместо ответа Ройко стал натягивать на спину дорожный рюкзак.

— Внутри должны быть ловушки, — предупредил Шторм. — На карте их, скорее всего, нет, так что пойдём на свой страх и риск. Ступайте осторожно, глядите в оба.

Мы взяли снаряжение и начали спуск. Сначала приходилось протискиваться по одному, вжимаясь в ледяные камни, но потом проход стал шире. Несколько часов спустя ледяные стены сменил камень. Наверное, он и раньше скрывался где-то подо льдом, а сейчас, постепенно, освобождался от прозрачных оков. Тени от факелов танцевали на камнях, покрытых изморозью, причудливые тёмные рисунки скользили по застывшим стенам. Эти пещеры были совсем не похожи на те, в которых обитал Кулак. Пористый желтый камень пещер Кулака казался уютным и даже милым в сравнении с тёмными, почти чёрными каменными глыбами. Постепенно белых разводов на стенах становилось всё меньше — мы погружались вглубь. Спуск становился всё более крутым, приходилось упираться в стены, чтобы не соскользнуть и не сломать себе шею. Звук шагов убегал вперёд, разгоняя холодный, затхлый воздух.

В месте, где проход расширялся настолько, что получилась большая комната, мы решили сделать привал. После огромных, засыпанных снегом просторов северного острова, маленькая пещера казалась безопасной, тёплой и уютной. Впервые с тех пор, как мы сошли с корабля, захотелось потрепаться обо всём подряд, услышать знакомые голоса. Уже две недели всё общение свозилось к фразам «привал», "подъём" и "не забудь рюкзак". Одноглазый вытащил из заплечной сумки сушняк и занялся костром, рассказывая очередную байку. Откуда он столько их знает? Придумывает, что ли… Однако, попробуй только намекни ему, что всё рассказанное — брехня. Обидится надолго и всерьёз.

Ройко достал котелок и подвесил его над огнём. Монах с Вердо по очереди прикладывались к фляжке с самогоном, чтобы согреться. Здесь, в пещере было гораздо теплее, чем наверху, но для любителей сивухи любой повод подойдёт. Шторм развалился на пуховом спальнике и думал о чём-то своём, наблюдая за танцем искр.

Через несколько минут Ройко заварил ароматный чай. По пещере поплыл чудный запах трав и специй. В этом деле с вором не мог сравниться даже Монах, знатный травник.

— Парниша, вот всё хотел спросить — кто тебя научил такие чудные отвары делать? Я такие пивал в доме знахарки одной, что в Чернолесье, недалече от Тирита жила. Но та бабка такая ветхая была, гнутая как подкова, что нос до земли доставал. Видать, так она травы и разглядывала, а у тебя-то откуда такое уменье?

Одноглазый зачерпнул железной кружкой ароматное варево и тут же получил по рукам.

— Раньше пивал и вопросов не спрашивал, чего это ты вдруг?

— Да вот, думаю, получу своё золотишко — да открою харчевню. Коли выдашь секрет — на поваре выгадаю, а если нет — придётся тебя с собой брать!

— Вот дела у меня другого нет, кроме как на Одноглазого батрачить! — рассмеялся Ройко. — Я, может, игорный дом открою, да тебя в распорядители возьму. Будешь на благо заведения вкалывать. Как тебе такой план?

— Думается мне, тяжко нам будет к мирной жизни привыкнуть, а? Законы там разные соблюдать… Или кто из вас собрался дальше грабежами промышлять? Вот ты, Шторм, чего делать будешь?

Шторм открыл глаза, и перекатился на бок.

— Вернусь в Ганарию. Ферму куплю, буду лошадей разводить…

— Не, а я здесь, в Ромнии останусь, — мечтательно протянул Ройко. — Куплю домишко в городе, в богатом квартале, может, дело себе найду не совсем незаконное.

— Не совсем незаконное? Привычка — вторая натура, — усмехнулся Одноглазый, извлекая из сумки хлеб и солонину.

Ройко разлил чай по кружкам, мы перекусили и отдохнули. Идти дальше не хотелось даже мне. Здесь было тепло, уютно и безопасно, а впереди нас ждали ловушки, засады и, может быть, смерть. С такими прогнозами на будущее торопиться совсем не хотелось. Но Шторм скомандовал подъём, лагерь собрали и снова отправились в путь.

Туннель то расширялся, то сужался, иногда приходилось ползти на четвереньках. Казалось, стоит чуть пошевелиться, толкнуть камень — и гора обрушится, подмяв наши тела под себя. Холодные камни больно впивались в ладони, несмотря на перчатки.

Неожиданно в конце хода появился свет. Тусклое голубоватое свечение было едва заметным в пламени факелов, но чем ближе мы подходили к его источнику, тем ярче оно становилось. Луна на поверхности не могла светить так ярко, значит, мы вышли не на поверхность. Шторм затушил свой факел — больше в пламеннике не было нужды. Остальные последовали его примеру.

Ход закончился. Мы вышли к обрыву — а внизу раскинулся старинный замок, словно сотворённый стеклодувом-великаном. Стены сооружения чуть подсвечивали, разгоняя темноту. Тёмные каменные своды пещеры терялись где-то вдалеке.

Шторм закрепил верёвку, и отряд начал аккуратно спускаться вниз. Отсюда замок выглядел ещё внушительнее. Крепостная стена высотой аршинов в десять нависала над головой, вглядываясь пустыми бойницами в темноту пещеры. Полукруглые башни у ворот, сделанных из тонкого льда, блестели ледяными крышами. Я подошла ближе, чтобы рассмотреть блоки, из которых всё это было построено. В каждом кирпиче, казалось, был замурован светлячок, потому что свечение шло откуда-то изнутри, но источник разглядеть не удавалось. Я даже протянула руку, чтобы прикоснуться к ледяному брикету, но Ройко схватил меня за плечо.

— Лезвие, ты что, про ловушки не слышала?

— Какие тут могут быть ловушки, с ума сошел? — усмехнулась я, и отвернулась. От резкого движения камень под моей ногой шевельнулся, и я начала падать прямо под стену. Ройко кинулся вперёд, в попытке подхватить меня. Из под земли, с протяжным скрипом, вырвались острые ледяные шипы.

Если бы я стояла на полшага дальше от стены, мы бы уцелели оба, но расстояние в один локоть решило всё. Несколько кольев проткнули парня насквозь. Кровь брызнула в стороны, испачкала красными разводами ледяную стену и мою кожанку. Ройко дёрнулся, словно не понимая, что с ним произошло, и замер — уже навсегда. Кровь из раны на голове заливала светлые кудри и соболий мех на куртке.

Я, словно в полусне, освободилась от его рук, всё ещё сжимающих мою талию. Колья исчезли так же мгновенно, как и появились. Тело, будто большая кукла, осело на камни, всё ещё разбрызгивая кровь.

Первым очнулся Шторм. Он осторожно, стараясь не наступить в лужицы или на ловушку, подошел к распростертому Ройко. Остальные молчали, да и что тут можно было сказать?

Я присела на холодный камень и обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Казалось, что в помещении резко похолодало — или на меня так подействовало холодное дыхание смерти? Нас с ней разделял один шаг. Один шаг, который не сделала я, но сделал Ройко.

Моя жизнь никогда не было особенно спокойной. Я много лет жила на острие ножа, видела как погибают люди, к которым я привязывалась, и даже иногда думала о собственной смерти. Но я не могу позволить себе умереть! Только не сейчас, когда я так близка к цели. Макошь великая, Старшая пряха, огради и защити!

Шторм оттащил то, что осталось от Ройко, в сторону и принялся изучать механизм ловушки. Камешки, брошенные им к стене, оживляли скрытые где-то в земле ледяные стержни. Колья выскакивали вверх, поблёскивая в голубом свечении. Часть шипов была вымазана кровью. Багровые капли скользили по гладкой ледяной поверхности.

Монах отёр лицо Ройко, достал из складок рясы крохотную фляжку, окунул в неё палец и нарисовал на бледных щеках умершего погребальные узоры. В Кулаке возможность проводить соратников в последний путь по всем правилам выдавалась не часто, но сейчас всё было иначе.

Подчиняясь невысказанной просьбе, мы подошли ближе и встали кругом. Монах, чуть слышно, начал читать молитву. Постукивали янтарные чётки. В голове крутились какие то странные обрывки мыслей и ощущений.

Ройко, спрашивающий меня о Шторме.

Ройко, поющий старинные баллады у костра.

Ройко, объясняющий мне, как аккуратно срезать кошелёк с пояса зазевавшегося горожанина.

Тело, лежащее сейчас у моих ног — это не Ройко. Непохожа эта бледная маска с обескровленными губами и синими разводами у бровей на парня, которого я знала и помнила.

Вердо и Монах переглянулись. Погребальный костёр собрать было не из чего, поэтому маг прочёл заклинание, священнослужитель полил пропитанную кровью куртку тёмно коричневой жидкостью, и тело Ройко вспыхнуло сотнями огней, мгновенно превращаясь в пепел.

Нас стало меньше. Теперь всех охотников за сокровищами можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Первым заговорил Шторм.

— Вердо, чувствуешь магию?

Маг помолчал, закрыл глаза, словно просматривая окружающее пространство внутренним зрением, и ответил:

— Очень много магии. Старой. Забытой. Она спит, но проснётся.

Шторм кивнул и снова углубился в изучение ловушки. Через некоторое время к нему присоединился Вердо. Я ничем не могла помочь, поэтому сочла за лучшее просто не вмешиваться. В повседневной жизни мне не часто приходилось сталкиваться с магией. Раньше, говорят, заклинания использовали чуть ли не на каждом шагу, но постепенно колдовство уходило из нашего мира. Почему это случилось, до сих пор никто точно не знает — может быть, виноваты маги, которые так рьяно оберегали секреты друг от друга, что уносили их с собой в могилу; или правители, остерегавшиеся сильных волшебников и поэтому уничтожавшие тех, до кого могли добраться.

Тихий стук привлёк моё внимание. Вердо прочёл какое-то заклинание, и на земле, у стены, на уровне колена возникли светящиеся красноватые нити. Шторм бросал камешки, и если камень не касался линий, ловушка не срабатывала.

— А чего с воротами делать будем? — поинтересовался Одноглазый.

— Это просто лёд. Не такой, как в стенах. Растопим.

Вердо выставил вперёд руки и прошептал что-то. Столп огня вырвался из его ладоней и коснулся ледяных врат. Языки пламени начали свой танец на плачущем льду. Прозрачные капли катились вниз и падали на каменную землю. Но там, где огонь касался ледяной, светящейся арки, он не оставлял ни малейшего следа. Похоже, лёд, заморозивший проход был обычным, чего нельзя сказать о блоках, из которых построена вся крепость.

Поток огня иссяк, а в воротах появилась круглая дыра, за которой просматривался четырёхугольный донжон. Замок действительно был очень старым, так крепостей давно не строили.

Первым пошел Шторм. Он аккуратно перешагивал через красные линии, и я старалась запомнить каждое движение, чтобы потом повторить. За Штормом последовал Вердо, затем я, Монах и Одноглазый. Мы аккуратно пролезли в дыру и оказались в большом дворе, но, помня о том, что случилось с Ройко, никто не бросился исследовать пространство. Маг снова сосредоточился, изучая новую территорию. Я с нетерпением ждала его слов, чувствуя, как кровь начинает бежать по венам всё быстрее. Сокровища были совсем рядом.

Весь двор был залит светящимся льдом. Огромные стены изнутри оказались резными. В полукруглых нишах стояли прозрачные статуи воинов в дивных одеждах, с короткими мечами или луками в руках. До входа в донжон было саженей тридцать, но прямо перед дверями сидели два ледяных волка, и сдавалось мне, что сидели они там не просто так.

— Я не знаю такой магии, — проговорил Вердо и замолчал. Лицо его снова приняло привычное беспристрастное выражение.

Шторм достал из кармана камешек и кинул его на середину двора. Голыш со стуком упал на лёд. Все замерли. Ничего не случилось. Из ледяного пола не выскочили острые шипы, над головами не засвистели стрелы, никто не кинулся на нас с мечами. Шторм кинул ещё один камень — совсем рядом с волками. Никакой реакции не последовало. Следующий камешек ударился о ледяную щёку застывшего воина в звериной шкуре. Было очень тихо, словно все, как по команде, задержали дыхание.

Прошло несколько секунд. Никто не издал ни звука, в крепости было всё также тихо.

— Идём! — шепотом скомандовал Шторм, и мы двинулись вперёд, постоянно оглядываясь. Я старалась удержать в поле зрения как можно больше. Вдруг сейчас сверху свалится огромный камень, или пол провалится под ногами?

Мы пересекли открытое пространство и подошли к дверям почти вплотную. Маг и ганарец рассматривали двери. Я позволила себе чуть расслабиться, когда моё внимание привлёк странный звук, похожий на дыхание. Я повернулась, уже заранее зная, что увижу — светящиеся белые глаза, уставившиеся прямо на меня. Волк ощерился, я нащупала на поясе рукоятку ножа. Резко похолодало, с моих губ сорвалось облако пара. Боковым зрением я видела, как оживают ледяные воины; холодный воздух постепенно наполнялся звуками — топотом ног и звоном ледяных доспехов. Кровь бежала по жилам всё быстрее, предчувствуя настоящую схватку.

Первый волк прыгнул — и в воздухе напоролся на арбалетную стрелу Шторма. Зверь зарычал и снова кинулся в атаку. Одноглазый схлестнулся с ледяным варваром, Вердо читал заклинания. Монах отмахивался огромной дубиной от наступающих воинов. Ледяные осколки разлетались в разные стороны. Я почувствовала боль в щеке — отколовшийся кусочек ледяного шлема воткнулся мне в скулу. Стараясь не сводить взгляда с волка, я чуть повернулась, выбирая позицию поудобнее. Скорость реакции зверя быстрее человеческой, но я должна была опередить его любой ценой. На выдохе выбросила руку с ножом вперёд и тут же перекатилась вправо, вытаскивая следующее лезвие. Шторм и другой зверь кружили по двору. Вот уж у кого нечеловеческая реакция! Куда уж волкам…

Посох Монаха со свистом опустился на голову ледяной статуи, и та разлетелась на мелкие кусочки. Вердо поливал ожившие изваяния пламенем. Огромные кулаки Одноглазого стали кроваво-красными и оставляли на противниках алые разводы — его дубину кто-то выбил из рук, она валялась в нескольких шагах от меня. Осколков на ледяном настиле становилось всё больше, но количество противников не уменьшалось.

— Попробуйте открыть ворота! — крикнул Шторм, не сводя глаз с покрытого ледяной шерстью противника.

Я метнула ещё один нож, и ещё один. Волк зарычал от боли и снова кинулся ко мне. Я оттолкнулась от земли и перекувырнулась через голову, в полёте посылая во врага ещё несколько ножей. Один из них угодил зверю в лоб, лёд затрещал, и прозрачная голова разлетелась на куски. Перекатившись по земле, я подобрала лезвия и бросилась к дверям.

— Где-то там должен быть рычаг! — снова прокричал Шторм, продолжая бой. Осколки ледяного волка лежали у его ног, но ганарец уже схватился с ледяной женщиной в блестящей кирасе. Я шарила по стене в поисках чего-нибудь, похожего на рычаг. Рядом с моей головой звякнула и разбилась на осколки ледяная стрела, но я только вжала голову в плечи. Стена была совершенно пустой. Выругавшись, я переключилась на постаменты волков, стараясь уворачиваться от стрел и ледяных обломков. На правой подставке, в самом низу, нащупала выступающий кирпич и, мысленно обратившись к Макоши с просьбой оставить меня в живых, нажала на выдающийся блок. Двери распахнулись. Я юркнула внутрь, размышляя, стоит ли тратить ножи сейчас или оставить их до лучших времён. Остальные тоже начали отступать внутрь донжона. Шторм и Одноглазый сомкнули двери, которые тут же намертво захлопнулись — к добру или к худу, мы оказались отрезанными от ледяной армии Марены.

Стараясь не совершать лишних движений, мы остановились у дверей, чтобы отдышаться. Монах перевязал разбитые руки Одноглазого, я отёрла кровь с лица и осмотрелась. Наш отряд оказался в небольшом ледяном коридоре с потолком в полторы сажени. Стены были собраны из все тех же ледяных блоков, а из пола на меня смотрело моё собственное лицо — ровная, гладкая поверхность отражала нас, словно зеркало.

— Все готовы? — спросил Шторм, засунул кинжал за голенище сапога и вопросительно уставился на Вердо.

— Магии здесь нет. Пока.

— Ясно. Смотрите под ноги и на стены.

Голоса звучали приглушенно — или это все старались говорить потише, чтобы никого не разбудить?

Дошли до середины зала и остановились. Здесь зеркальный пол пересекали две длинные узкие царапины, идущие от стены.

— Щуровы межи, — чуть слышно шепнул Монах, но его, как обычно, услышали все.

— Щурова — одна, а тут две, совсем ослеп на старости лет? — Одноглазый попытался разрядить обстановку, но не очень-то ему удалось. При имени Щура, бога межи, разделяющей жизнь и смерть, по коже побежали мурашки.

— Что-то не нравятся мне эти царапины, — заметил Шторм и подал нам знак отойти.

Я пригляделась — впадины начинались по бокам большого каменного блока в стене. Он чуть выдавался вперёд, и вряд ли это можно было назвать строительным браком.

— Думаешь, ловушка? — спросила я у Шторма.

— Уверен. Знать бы, как она срабатывает…

— Кинь камешек.

— Девочка, вот ты иногда умная, а иногда — дура-дурой. Если ловушка сработает так, как я предполагаю, она перекроет проход к коридору. Я не уверен, что нам потом удастся отодвинуть эту штуковину, или что сама она вернётся на место не через пару сотен лет. Перспектива сдохнуть от голода в двух шагах от сокровищ меня не прельщает. Как насчёт тебя?

Захотелось ударить ему по лицу чем-нибудь очень тяжелым, но я сдержалась.

— Ладно, рискнём.

Шторм отошел назад и бросил поклажу. Шумно выдохнул, сосредоточился и побежал вперёд, быстро разгоняясь. У самой ловушки он, не снижая скорости, перескочил на стену, пробежал по ней, оттолкнулся от блоков, прямо напортив ловушки и приземлился на той стороне. Я со свистом втянула воздух в лёгкие, пытаясь побороть чувство зависти — так пробежать по ледяной стене дано не каждому. Шторму удалось перебраться на ту сторону, но вот как быть с остальными?

— Ловок, как Прове, — вздохнул Одноглазый. — А нам-то чего делать?

— Для начала вещи мне перебрось.

Одноглазый кинул Шторму баулы. Я решила попробовать пройти ловушку по-своему. Пять ножей воткнулись в стену напротив блока, по самую рукоятку. До пола оставалась сажень, может, чуть побольше.

— Меня точно выдержат, а насчёт остальных не уверена, — предупредила я честно. Ножей было жалко, но если верить карте — все драгоценные вещи должны находиться где-то в этом донжоне. Большая часть пути была пройдена, оставалось надеяться, что большая часть недругов — тоже.

Я быстро перебралась на ту сторону и стала дожидаться остальных. Потом Вердо поднялся в воздух и спокойно, как будто всю жизнь этим и занимался, перелетел через ловушку.

— Эй, а нас так же? — спросил Одноглазый. Вердо развёл руками:

— Слишком много едите. Тяжелые.

— О-хо-хо. Ну, авось, Сряшта поможет! Только, чур, ты вперёд, — великан хлопнул Монаха по плечу, отчего тот сразу скривился. Рассчитывать силу этот исполин не умел.

Монах, кряхтя, перебрался на нашу сторону. Остался Одноглазый. Ножи под его весом стонали, как живые. Из под лезвий посыпалась ледяная крошка, но они всё же выдержали богатыря. Как только Одноглазый спрыгнул со стены, второе лезвие с тихим звоном выскочило из гнезда и упало на зеркальный пол. Ловушка среагировала мгновенно. Огромный ледяной блок сорвался с места и рванул вперёд с такой скоростью, что я даже моргнуть не успела. Пути назад не было. Оставалось двигаться вперёд и надеяться, что Стряшта идёт с нами.

— Шторм, а другой выход из крепости есть?

— Доберёмся до сокровищ — там и узнаем.

Внимательно вглядываясь в потолок, стены и пол мы двинулись дальше. Прошли лестницу и вышли в новый коридор, где Шторм остановил отряд. Ничего подозрительного я не заметила, но все в Кулаке знали, что безошибочное чутьё ганарца никогда не подводит. Он бросил вперёд несколько камней — с громким треском зеркальный пол лопнул, и блестящие осколки посыпались вниз. Мы оказались на краю большой ямы, и тревожно замерли. Я досчитала до десяти, когда до ушей долетел звук разбившихся ледяных обломков. Не хотелось даже и думать о том, что произошло с нашими телами, если бы Шторм не остановил нас. На ту сторону обрыва перебрались легко, опять при помощи ганарца. Патрон точно не ошибся, когда попросил его присоединиться к нам в этом путешествии.

Такая же ловушка обнаружилась в конце коридора. Прямо перед высокими ледяными дверями. Распахнув их, мы оказались в большом зале, похожем на погребальные палаты северных народов. Проводник рассказывал, что здесь люди поклоняются не только богам, но и душам умерших героев. Их тела после смерти бальзамируют и закрывают в роскошно украшенные саркофаги, вместе с доспехами и оружием. Северяне верят, что их любимцы отправляются на пир к богам, но героям будет стыдно предстать перед создателями в неподобающем виде. Меня, конечно, внешний вид северных героев на пиру у богов интересовал мало — но вот о драгоценностях, роскошных доспехах, великолепных клинках и посохах, украшенных драгоценными камнями, не думать я не могла. Удивительно, как все северные святилища ещё не разграбили. Неужели местные разбойники настолько набожны?

— Интересно, что в этих саркофагах? — вслух подумала я и эта мысль отразилась на лицах остальных так же, как в зеркальном полу.

Шесть огромных усыпальниц окружали большую центральную колонну, украшенную резьбой. В нишах по бокам зала стояли ледяные статуи, как во дворе, и я прикинула, сколько ножей придётся потратить, чтобы всех уложить.

— Это гробницы шести великих, — подал голос Монах. — В библиотеке Аркона есть несколько свитков, рассказывающих историю замка Марены. Видно, это и есть палаты, где спят вечным сном пять верных воевод северной колдуньи. Когда Марена пала, сраженная своим учеником, её замок ушел под землю, войска разбежались, и только преданные колдунье стражи остались хранить покой своей хозяйки, чтобы никто не потревожил её вечного сна.

"Библиотека Аркона", — повторила я про себя. Монах был в главном святилище Свентовида, пресветлого Белобога. Рядовых священнослужителей там не бывает. Как же высокопоставленный подвижник оказался в Волчьем лесу, среди головорезов и убийц?

— Странно. Воевод, вроде, пять, а гробов шесть? Отчего ж так? — поинтересовался Одноглазый.

— Последняя гробница была предназначена для ученика Марены. Того самого, который убил свою наставницу.

— Значится, как только мы попробуем прошмыгнуть мимо этих гробов, воеводы тут же глазоньки и пооткрывают?

Слово «прошмыгнуть» не вязалось с Одноглазым, поэтому я против воли улыбнулась, представив великана, на цыпочках крадущегося мимо спящих воинов.

Монах не ответил.

— Ещё что-нибудь об этой пятёрке ты знаешь? — спросил Шторм. — Если эти ребята вдруг оживут, лучше заранее представлять, с чем мы столкнёмся.

— Первого, ложе которого украшает голова волка, молва нарекла "Фенрир — повелитель волков". Лесные твари подчинялись ему, как своему богу. Он мог не только сзывать волков из окрестных земель, но даже являть глазам врагов зверей, что давно покинули этот мир. Призывать их из небытия. Второй, Волот — воин, равных которому земля севера не знала. Одним ударом серебряного топора, подаренного самой Мареной, он укладывал по десять человек. Мог на скаку разрубить коня вместе со всадником. Вон его символ — украшенный рунами топор. В следующей гробнице заключён лучник Эйгль, лук его никогда не знал промаха. Некромант Самеди, поднимающий орды нежити одним взмахом руки, способный оживлять камень и воду, чтобы даже стихия сражалась с теми, кто пошел против воли ледяной колдуньи. И последний — Ятаг Тарку. О нём мало что известно. В свитках было сказано, что в каждой руке он носил по длинному, изогнутому клинку, и в бою те мечи сверкали, как молния, двигаясь быстрее ветра.

Шторм задумался.

— Первыми из боя нужно вывести магов. Лезвие, Вердо, справитесь?

Я кивнула, отметив про себя, что Шторм назвал меня прозвищем, данным Патроном. А значит, схватка будет серьёзной, иначе ганарец не упустил бы возможности поиздеваться надо мной, обозвав «девочкой».

— Дальше сами глядите. Идём?

Мы обошли гробницы и двинулись к дверям, стараясь не поворачиваться спиной к огромным гробам. Я нащупала очередной нож и сразу почувствовала себя увереннее. Раздался тихий скрежет. Верхняя плита одной из гробниц отъехала в сторону. Оттуда высунулась голова с кипенными волосами. Юноша был очень красивым. Светлые, пушистые кудри струились по белоснежной коже. Он поднял на меня синие, как море глаза, и я даже на мгновение растерялась — но инстинкты сработали без задержки. Заострённое лезвие воткнулось в синий глаз, и лучник — а, судя по плите с колчаном и стрелами, это был именно он — закричал, но этот крик не был похож на человеческий. Он скорее напоминал вой ветра в горах холодной зимней ночью. "Посмотрим, каким метким ты будешь теперь", — подумала я, делая несколько шагов назад, к стене. Все расходились по местам, а я чуть припозднилась. С жутким грохотом второй саркофаг, стоящий в двух локтях от меня раскололся, осколки полетели во все стороны. Я прикрыла лицо руками. Именно это помешало мне увидеть встающего с пола великана, превосходившего размерами даже Одноглазого.

— Осторожнее! — крикнул кто-то со стороны двери, и я, ещё не сообразив, что произошло, пригнулась. Серебряный топор пролетел над моей головой и пробороздил ледяную стену, оставив на ней глубокую царапину. Я метнулась в сторону. Шторм прокатился по зеркальному полу, меж огромных, как столбы, ног великана взмахнув кинжалом. Волот упал на одно колено — кинжалы ганарца перерезали исполину сухожилия. Справа от меня зашевелилась ледяная статуя. Брошенное лезвие вмиг раскроило прозрачную голову. Девушка в звериной шкуре рассыпалась ледяными брызгами по полу. В раскрытые двери из коридора ломились мертвяки. Их сдерживал Одноглазый, круша своими здоровенными кулаками черепа и кости. Мимо меня пролетел огненный шар — видимо, Вердо нашел свою цель. Я огляделась в поисках повелителя волков. Его гробница была открыта, но больше я ничего не видела из-за спины война с топором. Шторм продолжал наносить великану удары, уворачиваясь от огромного тесака. Я перекатилась в сторону, чтобы осмотреться. На меня тут же кинулись ещё две статуи, но подоспевший Монах снёс им головы посохом. Зеркального пола почти не было видно из-за ледяной крошки. Второй раз за день я наткнулась на волка, но на этот раз звери были из плоти и крови — повелитель волков тоже очнулся. Я бросила несколько лезвий, но один раз всё же промахнулась — нож лишь задел серый бок, и хищник кинулся на меня. Машинально я вспомнила движения Шорма, откинулась на пол, волк пролетел надо мной, и напоролся на выставленное вверх лезвие. Брызги крови из распоротого живота волка попали мне на лицо, а острые осколки льда основательно располосовали спину, даже через куртку. Я встала, оглялывась — высокий, мускулистый воин в шлеме из головы белого волка стоял в окружении своих слуг, и пробиться к нему было не так уж просто. Первый клинок уже летел к нему в голову, когда один из хищников подскочил вверх, прикрывая господина своим телом. Волки кинулись на меня, но огненный поток из рук Вердо, сжег их на бегу. Завоняло пелёной шерстью и плотью. Под прикрытием дымовой завесы от огня, я сменила позицию и метнула ещё один клинок в белую волчью голову, которую было легко различить в дыму. Фенрир закрылся шитом. Повелитель волков обернулся ко мне, и выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Я дёрнулась в сторону, но выросшие изо льда зелёные побеги плотно обвили сапог. Ко мне кинулись ещё несколько волков. Я отбивалась ножами, стараясь защитить горло и не терять из виду приближающегося Фенрира. "Я не умру здесь!" — пообещала я себе, пытаясь выдернуть ноги из ловушки. Одному из волков я перерезала горло. Ещё одному сильно повредила лапы — он отполз в сторону. Это позволило мне ненадолго освободить правую руку и перерезать деревянные лианы. Посох Фенрира обрушился на то место, где недавно была моя голова. В воздух поднялись ледяные осколки. Я откатилась в сторону и метнула нож. В этот момент Фенрир повернулся ко мне и, не иначе как под покровительством Сряшты, нож вошел ему прямо в лоб. Повелитель волков дернулся и упал на пол. Раздался страшный вой, все волки в комнате одновременно завыли, и от этого звука по коже побежали мурашки. Но времени на страх не было. Одноглазый добивал нежить — похоже, некромант был повержен. Стоя на саркофаге, Шторм отбивался от атак невысокого, худощавого мужчины. Судя по оружию в руках пришельца, это был последний из пяти воинов. В углу, где несколько минут назад была зажата я, валялось обезглавленное тело великана Волота. Я напомнила себе захватить серебряный топор и двинулась на помощь к Одноглазому.

Рядом с гробницей некроманта сидел обессиленный Вердо — он был цел, но, видимо, схватка потребовала слишком много энергии. На мага, рыча, надвигались волки. Я держала несколько клинков в ладони — испачканные в волчьей крови лезвия прилипали к рукам, но привести оружие в порядок не было времени. Клинки звучно рассекли воздух, и три волка упали на пол; ещё двух, уже в прыжке, посохом остановил Монах. Зубы зверей сжались вокруг священного предмета — и волки тут же отлетели в сторону, чуть поскуливая. Не знаю, из чего сделано оружие Монаха, но к этому посоху лучше не притрагиваться никому, кроме его обладателя. Мечи Тарку со звоном упали на пол — Шторм победил.

Я перевела дух, как вдруг стоящий рядом Монах как-то странно дёрнулся. Из его рта выбежала тоненькая струйка крови, а в глазах появилось удивлённое выражение, как у того возницы, что я убила, казалось, целую вечность назад. Старец осел на пол — за его спиной стоял лучник. На залитом кровью лице Эйгля сияла улыбка. Одноглазый с криком бросился на юношу, тот поднял лук — но мое лезвие тут же пробило бледную ладонь. Руки Одноглазого сомкнулись на шее последнего воеводы. Эйгль захрипел, и уже на последнем издыхании прошептал: "Вы все прокляты. Сокровища Марены не принесут вам счастья". Но к проклятиям нам было не привыкать.

Стрела вошла Монаху в спину и пробила грудь. Он хрипел, и с каждым выдохом у губ его пузырилась кровь. Было понятно, что схимник уже не жилец.

— Не успел… — выдохнул раненый. Мы молчали. — Хотел доказать им, что я прав. Что зря они меня вышвырнули. Гордыня обуяла… А теперь — поздно… Шторм! — ганарец присел рядом с Монахом. Старец отогнул ворот рясы и достал амулет четырёхликого Белобога на цепочке. — Кто жив останется — пусть отнесёт это в Аркон, его святительству Властимиру Арконскому, верховному волхву Свентовита. Передаст ему пусть со словами "Газерим Ларион гордыню отверг и смиренно молил о прощении. Пусть краду пустой оставят по Лариону — не как по отступнику от веры, но как по простому схимнику. И на первый сухень, в навий день тризну отпоют"…

Шторм кивнул. Монах задержался на этом свете ещё лишь несколько мгновений.

— Щурова межа… — прошептал он прежде, чем дух его отлетел к праотцам.

Сил на погребальный костёр не осталось. Да и не из чего было его разводить, в банках склянках, единственном наследии Монаха, не разобрался бы никто, кроме него самого.

Я отправилась собирать оружие и доспехи. Странно, но тела слуг Марены исчезли, словно их никогда и не было. Разбитый саркофаг снова был цел, будто никто его и не трогал. На полу остались только топор, два меча странной формы, посох, увенчанный черепом, золотистый лук и шлем из головы белого волка. Все эти предметы отправились в мешок.

— Всё собрала?

Я кивнула Шторму. Двери в конце зала распахнулись, словно приветствуя нас.

Мы вошли в большой зал с колоннами. Стены были украшены ледяной резьбой, колонны служили источниками холодного, голубоватого света. В нишах по правую руку стояли три статуи, и столько же — по левую.

Эти статуи сложно было не узнать. Мы только что сражались с их оригиналами. Ледяной повелитель волков стоял в первой нише, закинув на плечо деревянную дубину. У ног его сидел огромный волк. Вторую нишу занимал погибший последним лучник. Он словно готовился к выстрелу. Подчиняясь руке скульптора, белые волосы Эйгля развевались от ветра.

В последней нише стоял маг, уничтоженный Вердо. Мантия с вышитым черепом — гербом некромантов, не оставляла в этом сомнений. Огромные глаза Самеди казались темнее, чем всё лицо, словно лёд там был окрашен кровью.

На другой стороне первым замер великан с топором. Все узоры на серебряном тесаке были воспроизведены в точности. Рядом с ним застыл ледяной Тарку с двумя мечами наизготовку. Казалось, ещё секунда — и он ринется в бой. Но больше всего меня заинтересовала последняя статуя. В крайней левой нише стоял тот самый, последний воевода Марены. Даже не знаю, чего я ожидала увидеть, но точно не симпатичного парня с растрёпанными волосами, собранными в хвост. Он был чем-то похож на Ройко, только черты лица были чуть более тонкими и одухотворенными. Парнишка в обычной рубашке, брюках и высоких сапогах, стоял, опираясь на шест. На протянутой руке его лежала горсть снежинок. Каким же чудовищем должна была быть Марена, чтобы вынудить такого милого парня убить себя? Впрочем, что это я… "милый парень". Вряд ли такие слова могут быть применимы хоть к кому-то из слуг ледяной колдуньи.

Сама Марена сидела в конце зала. Я даже испугалась на секунду, такой живой она выглядела. Живой и удивительно красивой. Чёрные волосы ровной волной лежали на плечах, огибая высокую грудь. Точеную фигуру подчёркивало белоснежное платье, украшенное льдинками. Глаза Марены, обрамлённые агатовыми ресницами, были закрыты. Как только мы подошли ближе, по залу полетел то ли шепот, то ли ветер, то ли чьё-то дыхание. Ресницы вздрогнули — колдунья открыла глаза. Я тут же схватилась за нож и спряталась за колонной. Шторм отпрыгнул куда-то в сторону, Одноглазый принял боевую стойку. Только Вердо никак не отреагировал на проснувшуюся колдунью.

— Сотни лет прошли, а людишки всё не могут оставить меня в покое, — проворила Марена, но губы её не шевелились — и от этого становилось только жутче. — Сокровищ жаждете? Хотите купить себе счастье?

По залу полетел ледяной смех.

— То, чего вы жаждете — за дверьми, что по бокам от трона. Верните мне карту, а моим людям — оружие, и идите, берите то, чего алчут ваши жалкие душонки. Никому из вас мои сокровища удачи не принесут. Так будет.

Воцарилось молчание.

— Она живая или мёртвая, я чего-то понять не могу? — поинтересовался Одноглазый, подходя к трону.

— В замке нет ничего живого, — заметил Вердо и подошел к первой двери, справа от трона. Дверь была заперта, и как мы ни пытались открыть её, как Одноглазый не старался расшибить ледяные ставни богатырским плечом, как ни жег лёд огненными вихрями Вердо — дверь не открывалась.

Шторм подумал пару минут, достал из кармана карту, свернул трубкой и вложил в белую руку северной колдуньи. Запертые двери тот же час распахнулись.

Все приблизились к проёму, чтобы заглянуть внутрь и увидеть то, ради чего мы сюда пришли. А посмотреть было на что. Всё пространство внутри было завалено украшениями, предметами быта и оружием. В свете, исходящем от стен, драгоценные камни на ожерельях, диадемах, кольцах, вазах, подносах и прочем вспыхивали миллиардами огоньков. Шторм осмотрел проход, но никаких ловушек не нашел.

— Гляньте-ка сюда! — крикнул Одноглазый от второй двери. Его голос доходил до меня словно сквозь вату. В Кулаке мы часто похищали драгоценности и золото, но столько добра, собранного в одном месте, я не видела никогда.

Боясь, что стоит отвернуться, и все мои сокровища исчезнут, я ответила:

— Что там у тебя?

— Золото! Кучи золота! Меха всякого зверья. Я таких никогда не видел. А ткани!

— Собирайте здесь всё, что можете унести. Я с Одноглазым займусь второй комнатой — распорядился Шторм и вышел.

Всё ещё не до конца веря своим глазам, я достала мешки и начала собирать драгоценности. Сначала хватала полными горстями и просто ссыпала в мешок, но спустя несколько минут стало понятно, что увезти с собой всё мы не сможем. Даже если бросить всю поклажу, оставить в снегах еду и одежду, всё равно ни мы, ни лошади не справятся с этим грузом. Я стала выбирать ценности подороже. Те, где камни были покрупнее, да работа искуснее.

— Не набирай больше, чем сможешь унести — посоветовал вернувшийся Шторм.

— Но мы же не сможем сюда вернуться!

Я тяжело вздохнула. Всё моё существо противилось мысли о том, что придётся оставить здесь столько золота.

— А может, нам, как соберёмся уходить, карту у неё назад забрать? — предложила я.

— Какая хорошая мысль, девочка. Конечно, Марена её тебе сразу отдаст, она же эту карту только подержать хотела, — съязвил Шторм, но сейчас его насмешки меня не злили. Что они в сравнении с богатствами, которые останутся здесь, рядом с трупом ведьмы, которой эти сокровища уже никогда не понадобятся?

— Но как мы вообще отсюда выйдем? — неожиданно сообразила я.

— В крепости был второй, секретный ход. Если верить карте, он ведёт из последнего, шестого саркофага к пещере, что недалеко от трещины, через которую мы сюда попали.

— Чего ж мы тогда этим ходом сюда не вошли?

— Изнутри саркофаг может открыть только тот, для кого он был построен. Ты видишь среди нас последнего воеводу Марены?

Я промолчала.

Мешки были доверху нагружены ценностями. Пора было возвращаться.

Следы боя в комнате с саркофагами исчезли, будто его здесь и не было. Только труп Монаха остался у стены. Одноглазый поочерёдно сдвигал крышки саркофагов, и я складывала назад украденное оружие. Воеводы Марены лежали каждый на своём месте, словно мы и не сражались с ними никогда. После этого нам удалось сдвинуть крышку шестого саркофага. Под ней оказался лаз с ледяными ступеньками. Через несколько минут пути коридор превратился в каменный ход, похожий на тот, по которому мы сюда вошли. Вот только стало нас меньше.

Шли долго и медленно — тяжеленные мешки не позволяли передвигаться быстрее. Обратный пусть занял втрое или даже вчетверо больше времени. Слава Макоши, на этот раз ход был широким.

Мы вышли из пещеры верстах в двух от прохода к замку. Кони, как и говорил Шторм, ждали нас у трещины. Большую часть добра погрузили на свободных лошадей и двинулись верхом. До конца срока, отведённого нам капитаном, оставалось не так много времени. Снова потянулись дни, наполненные холодным светом луны и блеском снега.

Каким образом Шторм привёл нас назад, я так и не поняла. Мы прибыли на место встречи как раз в тот момент, когда посланная за нами шлюпка причалила к берегу. Моряки не стали задавать лишних вопросов, никто не говорил о двух путниках, что отправлялись в дорогу вместе с нами, и не спрашивал о том, что в тюках.

Дорогу до Отто я почти не запомнила. Холодный ветер и воздух сказались на моём здоровье — большую часть пути я чувствовала себя так плохо, что сил хватало лишь на то, чтобы доползти до рукомойника да до помойного ведра. Когда на горизонте появился приморский город, мне чуть полегчало.

В Отто мы остановись в лучшей гостинице. Пришел момент расставания, и все это понимали. Меня впервые за время путешествия охватили сомнения — удастся ли мне осуществить задуманное? Смогу ли я пройти свой путь до конца, и не лучше ли будет просто забрать свою часть наследства Патрона и начать новую жизнь где-нибудь подальше от мест былой славы?

На следующий вечер, тщательно заперев двери в комнаты, мы встретись за столом в таверне. Золото Марены уже разделили, каждый получил свою долю и решал, что делать дальше.

— Ну, и кто теперь куда?

Одноглазый был мастером задавать актуальные вопросы. Никто делиться планами не спешил.

— Я вот всё думал… Сначала на родину хотел вернуться. Я из Черкассы, что на юге, в горах. В деревне, где родился, уже, чай, тридцать лет не был. Думал, вот вернусь, обзаведусь хозяйством и всё такое. А как долю свою получил, так прикинул — уже никто и не помнит меня в тех краях. К кому мне возвращаться? Вот ты, Шторм, в Ганарию, на родину собирался, а чего делать там будешь?

— Не знаю пока, — честно признался Шторм. — А ты, Сирин, чем заняться планируешь? Ты теперь невеста завидная — хоть за князя, хоть за графа… С такими-то деньжищами, они и тебя в добавку к приданому возьмут.

— Я… — я замолчала. Говорить колкости не хотелось, ведь это был наш последний вечер вместе. Мы столько пережили, сражались спиной к спине, этим людям я доверяла свою жизнь. Может быть, свои тайны им тоже можно было доверить? — Я назад. В Тирит.

— К Патрону? — переспросил Однолазый. — Вряд ли батьку обрадует твоё…

— Нет, не к Патрону, — оборвала я рассуждения великана. И начала рассказ.

— Родилась я на хуторе, в пригороде Тирита. В семье нас было двое — я и сестра моя старшая, Эления. Она была очень красивой — даже тиритские знатные дамы не могли в этом с ней сравниться. Ухаживал за ней тиритский бард — Орин. Светловолосый, голубоглазый, ладный, с голосом, от которого даже соловьи замолкали — заслушивались…

Я откашлялась, сообразив, что слишком увлеклась описанием Орина. Да и было отчего увлечься.

— Он однажды на нашем хуторе непогоду пережидал — так они и встретились. Говорили о свадьбе. Уже и с родителями сговор был, и сватов засылали — всё, как полагается. Но тут в наши края нелёгкая принесла Холла Рейлея. Думаю, вы о нём слышали. Он уже тогда был богатым воином, а сейчас, наверное, богаче самой Марены. Между собой его все, кто знал, звали «Холл-зверь». Люди боялись его сильнее молнии и пожаров. Рассказы о его жестокости по всему королевству ходили. Однажды, в базарный день он увидел мою сестру. А дальше… Дальше он явился прямо на свадьбу, за "правом первой ночи". Был в древние времена такой обычай — землевладелец, или градоначальник, могли в день свадьбы придти за невестой, чтобы провести с ней первую ночь. Уж не знаю, кого там Холл подкупил, но по всем бумагам земля наша ему на тот момент принадлежала. Обычай этот все давно забыли, да и кто в своём уме уступит молодую жену невесть кому? Естественно, такому повороту никто не обрадовался. Мужчины схватились за оружие, стало понятно, что за свадьбой в деревне будут похороны. Но все остались живы. Моя сестра сама с Холлом ушла, чтобы кровопролития не допустить. То, что мы были сёстрами, не значит, что мы были похожи. Я бы первая всех воинов Холла вырезала, но…

В общем, утром её назад в карете привезли. Все остались живы, но настроение было хуже похоронного. Отец переживал, Орин злился на сестру, даже не смотрел на неё. Ушел на реку, и я с ним. Вернулись только к вечеру, а во дворе полно холловых людей. Рейлей вернулся за моей сестрой. Отец сам Элению ему вывел, что с него взять — простой хуторянин. Не знаю, на что он надеялся, на следующий день после свадьбы отдавая дочь лендлорду… Орин не выдержал, кинулся на Холла, но где уж барду с отрядом воинов совладать. Орина убили. Холл, в гневе за то, что кто-то посмел ему перечить, приказал сжечь хутор дотла вместе со всеми обладателями. Элению увезли, больше я её не видела. Сама я в поля убежала, в суете про меня все забыли. Когда вернулась — хутор ещё горел, а… Хотя, это не так важно всё.

Я помолчала, размышляя, стоит ли продолжать рассказ. Вспоминать обо всём этом до сих пор было тяжело, и я сомневалась, что когда-нибудь смогу говорить о Холле спокойно.

— Говорили, что Холл её в Тирит увёз, я отправилась за ними. Нашла его дом — хотя какой там дом, крепость целая. Мне повезло — из-за дурного характера хозяина там постоянно требовалась новая прислуга. Меня взяли поломойкой, и я стала искать возможность встретиться с сестрой. Холл её в башне держал, никому не дозволялось туда входить, кроме одной старой служанки, что самого Холла вынянчила. Долго я там работала. Слуги поговаривали, что пленницу в башне хозяин избивает до полусмерти, да ещё и на слугах отыгрывается. Было время, когда Элению там, наверху, неделями не корми — Холл запрещал. А потом начали шептаться, что пленница понесла. У Холла уже был один сын, в законном браке рождённый, а уж бастардов и не сосчитать. Как только она сделалась беременной, Холл стал к ней иначе относиться. Перевели её в другую башню, с большими окнами, коврами, тёплым камином. На следующее же утро она из окна выбросилась. И себя убила, и ребёнка своего. Я когда тело сестры увидела, чуть с ума не сошла. Бросилась на Холла… Не убила, понятное дело. Тогда бы мне мои ножи… Но мне было двенадцать, и навыки обращения с оружием сводились к чистке рыбы на кухне. Его прислужники меня схватили, страже отдавать не стали, решили сами разобраться. Избили, чтобы "охоту отбить на хозяев кидаться", и бросили в канаву. Доползла я до чьей-то двери, хозяин того дома меня нашел, подумал, что я отправилась к праотцам, и снова в канаву унёс. Оттуда меня Патрон уже вытащил.

Все молчали. Я продолжила.

— Я не к тому это рассказала, чтобы вы все меня пожалели. Шторм спросил, что я делать буду, так вот — я буду мстить. Теперь у меня достаточно денег, чтобы добраться до Холла, подкупить всех его охранников и убить эту скотину. Но это слишком просто. Вот и раздумываю я над тем, как бы ублюдка изводить долго и тщательно. Только убийство именитого воеводы и богатого купца — это не ограбление дилижанса на дороге…

— Короче, одна ты не справишься, красавица, — подытожил Одноглазый. — Тебе помощь, случаем, не нужна? Коли всю жизнь грабил, поздно, у межи щуровой стоя, исправляться.

Я почувствовала странное тепло внутри и кивнула. Значит, я всё же оставалась не одна!

— А ты, Вердо, что делать будешь?

Маг помолчал, затянулся едким дымом из узорной трубки, выпустил в полоток облачко серого дыма и ответил.

— Домой поеду. На юг.

— Значит, ты всё же воевал на стороне южан, — констатировал Шторм. Похоже, прошлое мага занимало не только меня.

— Да. Мы проиграли. Все мои друзья погибли. Войска Огненной Девы стёрли с лица земли целый город. Там было столько колдовства, что все в пустыне обходят развалины Панарии стороной. Гиблое место. Мне повезло — посчитали мёртвым и схоронили в общей могиле, в песках. Я выжил только чудом. Идти мне некуда было — да и незачем. Пересёкся с Кулаком, стал налётчиком. Смерти искал. Но время проходит, немолод я уже. А чем дольше живёшь — тем сильнее хочется. Так что хватит с меня. Много лет не видел я великой пустыни, соскучился… Поеду домой теперь. Нам, южанам, вся пустыня — дом.

Вердо замолчал, словно исчерпав лимит слов за день. Потрескивали дрова в камине. Официантка нарочито усердно протирала столы рядом с нашим. Сначала она кое-как смахнула пыль с остальных, а потом занялась столом за спиной Шторма. При этом подавальщица тёрлась задом о куртку ганарца. Тот несколько раз отодвинулся. Девица заметила, что тактика не приносит желаемого результата, и перешла к противоположному столу. Теперь она протирала деревянную поверхность, усиленно работая руками, так, чтобы груди в не очень свежей рубахе мотались в разные стороны. За стойкой усатый мужик в зелёном жилете неодобрительно косился на официантку.

— И когда отправишься? — спросил Одноглазый.

— Сегодня же.

— Ну и мы тогда, наверное, тоже? Да, красавица?

Я задумалась. Похоже, теперь я стала сама себе хозяйкой.

— Шторм, а может, с нами?

"Только не это!" — мысленно взмолилась я. Постоянные насмешки Шторма и так надоели хуже пареной репы, я так надеялась избавиться от них и их автора навсегда!

— Похоже, у меня нет особенного выбора. Я обещал Патрону присматривать за Сирин до тех пор, пока у неё мозги на место не станут. Судя по всему, правда, я до этого момента не доживу, но… — правая рука сама по себе скользнула к поясу, но Шторм, не прерывая рассказа, схватил меня за кисть и легонько сжал. Так, что кости хрустнули. — Но слово есть слово.

— Когда выезжаем? — Одноглазый не скрывал собственной радости по поводу того, что Шторм отправляется с нами. Более того, теперь он спрашивал о наших, нет, о моих планах у Шторма. Какая наглость!

— Помнится, я никого не просила со мной ехать. Особенно тебя! — я попыталась выдернуть руку, но это всё равно, что пытаться оторвать крышу от дома. Ганарец даже не шевельнулся.

— Считай, что я проявил инициативу. Сделал тебе одолжение, — Шторм улыбнулся, чуть сверкнув зубами. Но улыбка эта была не более чем предупреждением. — Ты, девочка, конечно, выросла в некоторых местах, — он окинул мою фигуру оценивающим взглядом. — Но, увы, твоего разума этот процесс почти не коснулся.

Взгляд ганарца задержался на моей груди, я снова попыталась вырвать руку, но он не собирался меня отпускать. Ещё бы, жить-то всем хочется! Тогда я схватила кружку с пивом и уже была готова вылить её содержимое на голову Шторма, но Одноглазый выдернул кружку из моей руки со словами: "А вот моё пиво тут совсем не при чём!". Официантка фыркнула, хлопнула тряпкой по столу, и удалилась, всем видом своим демонстрируя обиду.

"Однажды я убью его, честное слово!" — пообещала я себе и расслабила члены. Шторм тут же разжал ладонь, словно почувствовал мою капитуляцию.

— Надо выпить, чтобы Сряшта нам покровительствовала, я так думаю. Эй, хозяйка, давай ещё! — распорядился Одноглазый.

Вердо уехал ночью. Мы сдержанно распрощались, прекрасно понимая, что не встретимся больше никогда. Каким образом маг собирался добираться до юга, и что планировал там делать — нас больше не касалось. Утром Шторм отправился на поиски корабля, капитан которого согласился бы нелегально вывезти нас за пределы Филокрета. Теперь наш путь лежал на юго-запад, Шторм хотел выполнить последнюю просьбу Монаха, прежде чем начнёт осуществлять мои замыслы. Задержка меня не радовала, но я всё же смирилась — время для бунта против опеки ганарца ещё не настало.

Часть 3

Мне снова снился тот же кошмар. Он приходил ко мне каждую ночь, как только голова касалась подушки. Я переносилась назад, в ту самую залу, где встретила Холла спустя столько лет. На мне снова было это зелёное платье с серебристой вышивкой, и в комнате было полно людей. Музыканты играли менуэт. Пары скользили в танце, то сходясь, то отталкиваясь друг от друга, но я почти не видела их. Я даже не чувствовала привычной ненависти, и мои руки не покрывались мурашками отвращения от прикосновений Холла.

Я считала шаги. Пыталась вспомнить все движения, которым меня учили столько месяцев. Ноги казались деревянными, каблуки туфель постоянно норовили соскользнуть в сторону и лишить тело необходимой опоры.

— Вы прекрасно танцуете, леди Гиана.

Звук его голоса, хриплого от болезни, превратившей за восемь лет огромного воина в подобие высохшего скелета, пробился через бесконечный счёт шагов в моей голове. Ярость поднималась изнутри, словно волна. Её нельзя было остановить или задержать, эта сила неподвластна человеку. Словно кто-то задул свечу, свет которой сдерживал меня всё это время. Я поняла, что убью его прямо сейчас. Голыми руками. Просто сдавлю дряблую желтую шею, и буду сжимать руки до тех пор, пока эта скотина не перестанет дёргаться. Я сбилась с шага, но не заметила этого. Медленно подняла голову и наткнулась на взгляд зелёных, словно листва в лесу, глаз. Моих же глаз. Холлом — человеком, которого я ненавидела, человеком, которого я поклялась убивать долго и мучительно, оказалась я сама. А руки уже сдавливали мою же шею.

От недостатка воздуха я проснулась. Тонкая ткань ночной сорочки в очередной раз перетянула грудь — я никак не могла привыкнуть ко всем этим изящным штучкам, они мешали, раздражали тело, сковывали движения. Если бы не необходимость, я бы ни за какие коврижки не позволила обрядить себя во все эти шмотки, но…

Но Шторм придумал план, и я следовала этому плану. Мне просто нечего было предложить взамен. Вскоре после того, как мы побывали в святилище Свентовита и отдали последний долг Монаху, Шторм спросил меня о том, каким образом я планирую мстить. Увы, мне нечего было сказать ему. Долгое время месть была для меня чем-то вроде света в конце тоннеля, но я никогда не обдумывала всё тщательно. Все мои планы упирались в "вот будут деньги, и тогда…". Теперь деньги появились, но определённости не прибавилось. В конце-концов, Шторм вытянул из меня фразу о том, что я собираюсь лишить Холла того, что он ценит больше всего в жизни — заставить его мучиться так, как когда-то мучилась я, и наблюдать за его мучениями. Только вот что эта скотина считает ценным — я понятия не имела.

Чтобы выяснить это, Шторм решил сделать из меня одну из знатных горожанок. Он полагал, что так я смогу получить информацию из первых рук, но попасть в высший свет оказалось не так просто. Несколько месяцев Одноглазый и нанятые им ребята распространяли на рынке слухи о том, что в город инкогнито прибывает молодая наследница с востока. Девица настолько же богатая, насколько вздорная. Будто бы её отец — богатый помещик, хотел бы прикупить себе поместье где-нибудь в этом районе — в Тирите, Белворе или Лайхании.

В это время я сидела в загородном доме, который снял Шторм, и занималась с учителями. Меня обучали танцам, придворному этикету, учили правильно держать столовые приборы и поддерживать увлекательнейшие беседы о том, какие ткани нынче в моде и сколько лет очередной любовнице первого капельмейстера.

Затем я переехала в городской особняк и начала новую жизнь в качестве Леди Гианы. Шторм тратил мои деньги очень легко — слуги, мебель, драгоценности, экипажи, лошади, а уж сколько денег ушло на учителей и портных… При одной мысли об этом становилось нехорошо.

Медленно, но верно я двигалась к своей цели. Всё оказалось даже проще, чем я думала. Холл почему-то сразу обратил на меня внимание, приглашал на танцы и постоянно набивался в гости. За эти восемь лет он успел купить себе пост бургомистра, но я не отказалась бы от своих планов, даже если бы Холл Рейлей стал королём.

Часы на башне за окном пробили пять утра. Я поняла, что заснуть больше не смогу. Из-за этого глупого кошмара я не могла выспаться которую неделю. Под глазами появились круги, глаза потускнели, что дало Шторму очередной повод поиздеваться надо мной. Как же он мне надоел! Мне вообще вся эта «богатая» жизнь осточертела. Единственной отдушиной оставались походы "на дело". Мы по-прежнему грабили торговые караваны, но теперь это были поставки товаров только одного человека — Холла Рейлея. Хорошо, что с тех пор как Холл стал бургомистром, он не забросил торговлю — ведь его резиденцию можно ограбить только один раз, и этот серьёзный удар по душевному здоровью Хола я решила отложить напоследок. Люди тяжело переживают вторжение в свои апартаменты. Особенно такие люди, как он — уверенные в собственной непогрешимости и недосягаемости. Осознание того, что кто-то шатался по твоему дому, пока ты спал, прикасался к твоим вещам и мог в любой момент перерезать тебе горло, хорошо подрывает веру в то, что ты под надёжной защитой.

С той первой встречи, на приёме у губернатора, я видела Холла несколько раз. Теперь сдерживаться в его присутствии было гораздо легче, но Шторм по-прежнему запрещал мне оставаться с бургомистром наедине. Боялся, что или я накинусь на старикашку, или он на меня. В результате меня отправят на виселицу, а Холл окажется на кладбище. Впрочем, смерть и так ходила за ним по пятам. Вскоре после получения места бургомистра, Холл заболел. На самом деле факт его болезни держался в строжайшей тайне, и, наверное, именно поэтому был известен каждой тиритской собаке. Для того, чтобы понять, что этот человек тяжело болен, было достаточно просто посмотреть на него. У меня появились опасения, что он умрёт прежде, чем я приведу свой план в исполнение и лишит меня возможности сполна оплатить ему за всё «добро», которое он сделал.

Рейлей, несомненно, заинтересовался мной. После нашей первой встречи его посыльный принёс букет багровых роз, которые распространяли по гостиной удушливый, тяжелый аромат. Выбросить их Шторм не позволял, теперь я не могла делать то, что хотела — вокруг постоянно сновали лакеи, служанки, ключницы и ещё неизвестно кто. Любой мой неосторожный поступок тут же становился темой обсуждения у прислуги сначала этого дома, потом всех богатых домов в округе, а потом у торговцев на рынке, шляпниц и даже послушниц главного храма Макоши. Начинало казаться, что меня окружают вражеские лазутчики — приходилось контролировать каждое слово, каждое движение. В самом начале моего обучения Шторм нанял мне служанку, которая должна была помогать мне переодеваться. Идиот! Стоило девице увидеть моё тело, совершенно не похожее на дряблые, рыхлые телеса знатных девиц, да ещё и покрытое шрамами — служанка удивлённо приоткрыла рот. Если бы не работа, она бы тут же понеслась в комнату прислуги, чтобы рассказать о «странностях» госпожи. Пришлось перерезать ей горло прямо в комнате. Прятать труп было сложно, но, по крайней мере, Шторм на этот раз не ныл — в том, что мне пришлось убить эту болтливую курицу, был виноват только он.

Конечно, то, что леди Гиана одевается сама и даже ванну принимает без помощи служанок, тоже не осталось незамеченным, но из двух зол пришлось выбирать меньшее.

В ближайшее время я планировала попасть в дом Холла. Пока в качестве гостьи, а не в качестве вора. Не то, чтобы мне было интересно, что там изменилось за эти восемь лет. Просто я надеялась, что его дом или его прислуга расскажут мне о Холле больше, чем кумушки из высшего света. Эти только и могли говорить о том, как тяжело он болен, и о том, каким бабником он был, когда был здоров. Иногда казалось, что больше всего их волнуют его "мужские функции", и не только его! Я думала, что, расставшись с Патроном, навсегда распрощалась с «грелками», но нет — они окружали меня и здесь, в высшем обществе. Те же самые «грелки», готовые прыгнуть в любую постель. Теперь я пересмотрела свои взгляды на «кулаковских» потаскух. Они, по крайней мере, ложились под бандитов ради куска хлеба, бокала вина или драгоценностей, ведь у них ничего этого не было. Знатным дамам же не приходилось заботиться о пропитании — у них было всё, но они прыгали из одной постели в другую просто ради развлечения.

Я зевнула и подошла к зеркалу. Мои волосы остригли в соответствии с модой. Говорят, у Огненной девы была короткая стрижка — и вот уже третий год большинство женщин в Ромнии стриглись коротко и носили платья золотисто-красных оттенков. Что, интересно, стало с самой законодательницей этой моды? Некоторые говорили, что она погибла в последней битве, другие, что она вернулась к изначальному пламени, из которого вышла; менестрели складывали баллады о любви Огненной девы и какого-то там военоначальника, вместе с которым она покинула столицу, чтобы жить где-нибудь в глуши, плодить детей и так далее. Но мне мало верилось в это всё. Чтобы девица, которая тогда была года на три младше меня, получила в свои руки такую власть и добровольно рассталась с нею? Какая ерунда! На такое способна только полная идиотка.

Я зевнула и потянулась. Выспаться опять не удалось — а ведь сегодня мне нужно было быть в форме. После обеда намечалось ещё одно нападение на дилижанс Холла. Ему везли выручку с продажи тканей и некоторые экзотические товары с востока. Самым удачным местом для налёта было Чернолесье. Мы нашли там небольшую подземную пещеру у озера, где можно было прятать лошадей и, при необходимости, прятаться самим. Товары Холла проходили через Хейг. Естественно, часть везлась контрабандно.

Мы ограбили уже шесть повозок. После третьей Хол почуял неладное и удвоил охрану. Сменить маршрут и провозить добро не через Чернолесье он не мог — на основной дороге иногда проводили досмотры. В городе уже ходили служи о том, что кто-то грабит исключительно повозки, принадлежащие бургомистру — продолжать грабежи становилось опасно, но я не собиралась останавливаться. Одна из служанок в доме Холла, не устоявшая перед обаянием Шторма, рассказывала, что в последнее время хозяин постоянно раздражен и нервничает, а это плохо сказывается на его, и так не богатырском, здоровье. Мои ножи летели в цель, как всегда!

Мы встретились в пещере около часа пополудню. Небо затянули серые тучи, похожие на грязный пух. Нас ждал противный моросящий дождь, который обычно затягивается на несколько часов. Я надеялась, что заварушка начнётся раньше, чем дождь — сидеть в засаде до вечера, ожидая, пока повозка доползёт до чернолесья по раскисшим до состояния простокваши дорогам, в мои планы не входило. Но природа, как и Шторм, моими планами интересовалась мало. Прошел короткий дождик, который не облегчил висящих над головой туч, но основательно попортил дорогу. Повозка показалась на горизонте около пяти часов. Я смогла разглядеть трех конных наёмников в боевом облачении, кучера и стражника на козлах. Повозка была крытой — значит, внутри могло быть от двух до шести человек. Я надеялась на двух, конных рыцарей и без того сложно одолеть. Нас же было всего трое. Найти людей, заслуживающих доверия, в Тирите оказалось сложно. Вскоре после нашего отъезда на юг кто-то из новеньких выдал убежище Кулака городской полиции. Они тут же напали на пещеры — разбойники не были готовы к такому повороту. Многих перебили, кое-кого повесили на главной площади через несколько дней. Остатки банды ушли на юг, так что в городе знакомых у нас не осталось. Брать непроверенного человека в группу было слишком рискованно. Конечно, в леди Гиане, одетой в жутко неудобное платье, с припудренными волосами и раскрашенным лицом, сложно было узнать Лезвие, но мало ли что. Неофициально Холл уже объявил награду за наши головы.

Экипаж приближался. К моему счастью, забрала рыцарей были подняты — значит, двоих, при доле удачи, мы сможем вырубить сразу — Шторм при помощи арбалета, а я ножом. Атаковать решили с двух позиций — я засела в кустах у дороги, а Шторм на противоположной стороне — на дереве. Одновременный удар с разных сторон не позволит третьему коннику быстро сориентироваться и, может быть, нам удастся быстро его вырубить.

Мы со Штормом переглянулись и приготовились. Одноглазый залёг недалеко от дерева со Штормом. Его задачей было вырубить возницу и стражника на козлах, чтобы карета остановилась. Я глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Патрон всегда говорил, что разбойничать нужно на холодную голову.

Шторм привлёк моё внимание и указал на карету. Я пригляделась — над задней частью приподнимались длинные перья. Такие, какими украшают свои береты "вольные стрелки" — наёмники, продающие свои услуги тем, кто больше предложит. Это было совсем плохо. Число возможных противников увеличилось до десяти. Мы приготовились. Звякнул арбалет, моё лезвие рассекло воздух. Два рыцаря свалились с коней прямо в грязь. Возница слетел с козел под колёса, Одноглазый — неважный стрелок, но в этот раз он не промахнулся. Лошади громко заржали и понеслись вперёд. Всё происходило молниеносно — как только экипаж поравнялся с деревом, Шторм спрыгнул прямо на облучок, одним движением прикончил стражника и начал успокаивать лошадей. К этому моменту карета промчалась мимо меня — и ножи полетели в сидящих позади экипажа охранников. Один из стражей застонал и упал на дорогу — карету подбрасывало на ушибах, поэтому я не могла точно сказать, ранила я его или убила. Конник определил, где я нахожусь, и бросился вперёд, но Одноглазый кинулся ему наперерез и отвлёк внимание рыцаря. Справа раздался дикий шум. Судя по всему, карета перевернулась. Я помчалась на помощь Шторму, ломая ветки. Посреди дороги валялось колесо, отвалившееся, видно, от удара. Лошади протащили карету ещё несколько саженей — повсюду валялись обломки. Шторм, похоже, в конце-концов перерезал подпруги и кони унеслись в лес. Сейчас ганарец отбивался от четырёх стражников с алебардами и мечника. Единственное преимущество ганарца заключалось в его ловкости и скорости. Будь с нами хотя бы Вердо, пять противников были бы мелочью, но магов среди нас не было. Я напала на одного из стражей сзади, стараясь отвлечь его от Шторма. В этот момент ганарцу не повезло — он среагировал на моё появление недостаточно быстро — пик алебарды проткнул ему плечо. Стражник, с которым я сражалась, оказался слишком молодым и неопытным — похоже, он просто растерялся, увидев перед собой нового противника. Я быстро расправилась в ним и оттолкнула тело в сторону. Один из нападавших, отвлёкшись от Шторма, кинулся к трупу — вот идиот!

Рука ганарца, державшая щит, плохо подчинялась хозяину. Я оглянулась — под натиском рыцаря Одноглазый медленно отступал, приближаясь к нам. Видно, он смог стащить рыцаря с лошади, но тот очень хорошо работал мечом. Одноглазый был ранен, но я не знала, насколько серьёзно.

Стражник, минуту назад стоявший у трупа то ли друга, то ли брата, домчался до кареты и достал арбалет. Я чуть развернулась, стараясь отступать к лесу и одновременно отражать удары короткого меча, которым был вооружен вольный стрелок, не добитый мной недавно.

Дела обстояли хуже некуда. Одноглазый и Шторм были ранены. Ганарец почти не владел повреждённой рукой, Одноглазый был недостаточно быстрым, чтобы уклоняться от меча рыцаря. Арбалетный болт пролетел в четверти пяди от моей головы. Этот сукин сын решил сделать своей целью меня. Теперь приходилось следить, чтобы между арбалетчиком и мной оставалась спина вольного стрелка.

Шторм отступал в том же направлении, но Одноглазый в пылу схватки не заметил наших манёвров. Один из стражников отвлёкся от Шторма и подался назад. Похоже, он перекинулся на другую цель — и великан его не видел. Я закричала, пытаясь предупредить товарища, но тот меня не услышал. Топор алебарды свистнул в воздухе — и голова Одноглазого покатилась по траве. В последней судороге его руки дёрнулись, булава повернулась в воздухе и опустилась на замершего от удивления противника. Сила удара была так велика, что шлем смялся, и мозги его обладателя брызнули во все стороны. Я чуть повернулась, чтобы осводобить себе пространство для манёвра и сделала единственное, что мне оставалось — кинула нож в довольного своей победой стражника. Судя по раздавшемуся в ответ ору, нож достиг цели, но я даже не могла посмотреть на творение своих рук — вольный стрелок отлично владел клинком. Мои движения постепенно замедлялись. Меня нельзя назвать выносливым воином, моя прерогатива — скорость и изворотливость, а никак не стойкость. В долгом бою я быстро выдыхаюсь, и именно это со мной сейчас происходило. Меч противника соскользнул по предплечью — я слишком поздно дёрнулась в сторону. "Я не могу проиграть, великая Макошь! Я не могу проиграть!" — не знаю, кричала я эти слова вслух или про себя, но они словно придали мне сил. Стрелок на одно мгновение открылся — и я не без наслаждения воткнула свой кинжал ему в бок. Шторм прижался спиной к дереву — правая рука его безжизненно висела вдоль тела. Левая брючина насквозь пропиталась кровью, сапог был разрублен, и ганарец едва держался на ногах. Рядом, на земле, валялся труп стражника с окровавленной алебардой, двое оставшихся, тяжело дыша, переглядывались, решая, как добить раненого. Где-то был ещё арбалетчик, возможно, он как раз прицеливался в меня из-за кустов! Будто в ответ моим мыслям раскидистый куст по правую руку зашелестел. Я кинулась в сторону, на ходу посылая в невидимого противника два ножа. Шум стих, но я не услышала стонов или криков, и так и не поняла — попала я в цель или напрасно потратила лезвия. Нужно было как-то вытаскивать Шторма. Короткий перерыв закончился, стражники подняли алебарды. Я попыталась отвлечь одного при помощи брошенного ножа, но стражник во время заметил меня и прикрылся щитом, подходя ближе. Не выпуская противника из поля зрения, я двинулась к Шторму, сама не понимая зачем. Ещё одной долгой схватки мне не выдержать, но сдаваться живой я не собиралась. Неожиданно Шторм бросился в сторону прямо на меня.

— Закрой глаза! — заорал он, и я послушалась его прежде, чем подумала о том, зачем это нужно. Ганарец повалил меня на траву, увлекая вниз по холму. Громыхнул взрыв — словно Перун и Летуница встретились в одном месте, в двух шагах от нас.

— Дыши как можно реже! — прошептал Шторм мне в ухо и откатился в сторону. Я открыла глаза — вся поляна была затянута густым, разъедающим глаза и ноздри дымом.

— Что это? — я едва сдерживала кашель.

— Уходи! — вместо ответа распорядился он.

— А ты? — я вскочила на ноги.

— Уходи, сейчас же! Их могло не задеть взрывом.

— Ты что, глухой? Вставай давай! — Я потянула Шторма за плечо, но он оттолкнул меня.

— Я же сказал, уходи! — он закашлялся и чуть приподнялся. Похоже, встать самостоятельно он не мог.

Я никак не могла сообразить, чего он от меня хочет. Решил сдохнуть здесь геройской смертью, чтобы я до конца дней своих думала, что жизнью обязана этой кареглазой обезьяне?

— Без тебя не пойду!

— Кретинка! Я не смогу идти! — он показал на свою ногу, но мне почему-то не очень хотелось на неё смотреть. — Уходи! Дым скоро развеется!

Вместо ответа я присела рядом с ним и потянула за руку.

— Если ты когда-нибудь сдохнешь, то только от моей руки! — пообещала я, помогая ему подняться

— Дура! — выругался Шторм, но я поняла, что дальнейшего спора не будет.

Идти, поддерживая рослое тело ганарца, оказалось не так-то просто. Я не знала, сколько стражников осталось в живых, и как быстро они сориентируются в дыму.

— Если нам повезло — остался только арбалетчик, — подумала я вслух.

Шторм промычал что-то в ответ. Его смуглая кожа побледнела и покрылась бисеринками пота от усилий. Мы всё дальше углублялись в лес. Ветки били по щекам; я, как могла, отодвигала зелёные побеги, но одновременно расчищать дорогу и тащить тяжеленного Шторма удавалось с трудом. Иногда ганарец спотыкался, и я чувствовала, как напрягалось его тело от резкой боли. Я ничем не могла помочь ему, да и времени на помощь не было.

Начался дождь. Первые капли застучали по листьям, смывая следы. Дождь, с одной стороны помог нам, смывая следы, а с другой — наверняка сбил дымовую завесу. Времени у нас совсем не осталось, преследователи рванут за нами сию секунду.

К той поре, когда Шторм свалился с моего плеча, мы продвигались по лесу уже несколько часов. Начинало темнеть. До запрятанных в чаще лошадей оставалось совсем чуть-чуть, но сил уже не было. Я надеялась, что мы ушли достаточно далеко, чтобы немного передохнуть. Тащить на себе тяжеленного мужика, при этом стараться не шуметь и не останавливаться — не так-то легко.

Мы оказались на небольшой полянке, расположенной в низине и укрытой со всех сторон кустарником. Здесь, внизу, можно было передохнуть пару минут. Огромная крона векового дуба закрывала почти всё небо над поляной и неплохо защищала от дождя. Усевшись на землю рядом со Штормом, я начала осматривать его раны. Алебарда стражника основательно перепахала Шторму ногу. До кости. Вторая рана была ничуть не лучше. Ему проткнули плечо, и моих медицинских навыков не хватало, чтобы определить, насколько сильны внутренние повреждения. Единственное, что я могла сделать — это разорвать свою рубашку на полосы и перетянуть раны Шторма. В результате на мне осталась одна сорочка, которая промокнет насквозь за пол минуты.

— Дура! Промокнешь! Тебе что, жить надоело? — снова расшипелся ганарец, приходя в себя.

Я промолчала.

— Уходи, идиотка!

— Заткнись. Иначе потащу за ноги!

Откуда-то справа раздался треск. Я едва успела отскочить за дерево, когда из кустов вывалился стражник. Он едва не наступил на Шторма.

— Бросила напарника, значит. Вот сука! — ругнулся длинный, нескладный мужик, похожий на оглоблю. Он тоже был ранен, и судя по всему — одним из моих ножей. Стражник присел рядом со Штормом и уставился на ганарца. Я не могла видеть лица мужика, но вряд ли стражник планировал оказать бандиту первую медицинскую помощь.

— Где эта сучка? — кулак впечатался в живот Шторма. Тот резко выдохнул и дёрнулся. Он попытался откатиться в сторону, но, почти не владея рукой и ногой сделать это было затруднительно. Всё, что удалось ганарцу, это немного продвинуться назад и опереться спиной на валун. Я выбирала удачный угол для нападения. Чуть продвинулась вправо, и слишком быстро перенесла вес на ногу. Крошечная ветка под сапогом не выдержала, и хруст её прозвучал для нас всех, как разряд грома. Я метнулась в сторону, но стражник оказался довольно быстрым для своей комплекции. Бросить нож я не рискнула — могла бы попасть в Шторма, поэтому сиганула в сторону, стараясь не терять из вида цель. Сама цель не собиралась сидеть на месте и ждать, пока я выберу удачное положение. Стражник кинулся следом, я отвлеклась на наблюдение за противником и не заметила небольшой ямки, присыпанной листвой. Наверное, Стряшта от меня отвернулась, потому что нога провалилась в яму, я потеряла равновесие и полетела носом вперёд, на радость преследователю. Он в считанные секунды настиг меня и прижал к земле, усевшись сверху. Мои руки он заломил за спину, и через секунду я почувствовала, как его свободная рука обыскивает мои брюки и сапоги. Сопротивляться я не могла — стоило мне шевельнуться, стражник командовал: "Лежать, сука!" — и еще сильнее сжимал мои руки — так, что казалось, ещё немного — кости треснут.

Он никого не позвал на помощь — значит, остальные стражники были мертвы. Зачем он тогда стал нас преследовать? Прельстился наградой за головы?

Холодный воздух коснулся пяток. Стражнику удалось стянуть с меня сапоги, и блестящие ножи рассыпались по ржавым листьям. Я даже не успела расстроиться — мужик сполз с моего тела, схватил меня за волосы и рванул вверх. Видимо, он хотел, чтобы я встала. Будь у меня хотя бы секунда, чтобы отдышаться, я бы, наверное, смогла вырваться, но после того, как я работала лошадью для раненого Шторма, сил сопротивляться не было.

Стражник подтащил меня к дереву и хорошо приложил головой к стволу. В глазах помутнело. Что-то побежало по лицу и, судя по всему, это был не дождь. Я никак не могла понять, что этот мужик собирается делать. Он должен был связать меня и доставить в Тирит, в тюрьму, а вместо этого, пока я приходила в себя, он прислонил меня к стволу дуба и связал руки сзади.

— Ты убила моего брата, тварь! Тебе не жить! — прошипел он. Глаза стража выглядели совершенно безумными. Похоже, я напоролась на натурального маньяка. Твёрдый кулак влетел мне в бок. Сначала с одной стороны, потом с другой. Было больно. За спиной стражника Шторм мучительно пытался найти на земле хоть какое-нибудь оружие. Подобранный камень выскользнул из его руки и покатился по листве. Нам снова не повезло — звук оказался слишком громким. Мой мучитель ещё не настолько вошел в раж, чтобы перестать воспринимать окружающее.

— Извини, приятель, верёвка у меня была только одна, — усмехнулся он и пружинистой походкой подошел к Шторму. Для начала ублюдок пнул ганарца в проткнутое плечо. Свежая повязка тут же пропиталась кровью. Шторм выругался и попытался ударить в ответ — но он был слаб, как новорожденный котёнок. Стражник легко перехватил его здоровую руку, и по лесу разнёсся хруст ломаемой кости. Я почувствовала, как мои собственные кости созвучно заныли. Верёвка впивалась в кисти рук так сильно, что началось онемение. Минут через десять я вообще не смогу шевелить пальцами.

— Лежи, наслаждайся. Я пока позабавлюсь с твоей сучкой!

Стражник направился ко мне, на ходу стягивая плащ. Его руки чуть подрагивали в предвкушении, но у меня не было времени на страх. Я пыталась нащупать плотно приклеенные к коже ножи, спрятанные под тонкой тканью сорочки.

В руке мужика появился изогнутый кинжал. Он был заточен из рук вон плохо — значит, будет не только резать, но и рвать. Стараясь не думать о том, что мне предстоит, я удвоила усилия.

Кинжал медленно заскользил по ткани, задевая кожу. Сорочка тут же пропиталась кровью.

— Нравится? — он выдохнул эту фразу прямо мне в лицо. Изо рта у него воняло хуже, чем от помойки. Прерывисто дыша, стражник наклонился и прижался ртом к моей шее. Его зубы вонзились в плоть, и я закусила губу, чтобы не закричать — то ли от боли, то ли от омерзения.

— Я выбью тебе зубы. Все, до единого, — пообещала я. — Но ты этого не почувствуешь, потому что умрёшь!

— Захлопни пасть, тварь. Твой хахаль ещё жив? Наверное, ему интересно будет понаблюдать за нами!

Маньяк схватил Шторма за ногу и подтащил поближе.

— Ей понравится! Хоть узнает, что такое настоящий мужик!

Я, наконец, достала лезвие, но пальцы меня уже едва слушались. Мысленно я молилась великой Макоши в надежде, что она поможет мне не выронить нож.

Когда одна из верёвок поддалась, маньяк уже разрезал на мне всю одежду. Слава богам, он не стал стягивать обрезки сорочки к рукам — просто стянул её с плеч. Теперь сосредоточенно размазывал кровь из разрезов по моему телу, иногда спрашивая у Шторма, как тому нравится рисунок. Когда мерзкие холодные руки скользнули к самому низу моего живота, я непроизвольно дёрнула ногой, и тут же получила пинок в голень. От боли я едва не разжала руки, но вовремя опомнилась и перехватила лезвие поудобнее. Пару раз я промахивалась мимо верёвки — руки были липкими от крови. Боль в ноге чуть утихла и я пошевелила пальцами, проверяя — цела ли кость. С третьей попытки пальцы откликнулись — ногой я всё ещё владела.

Стражник окончательно перестал себя контролировать. Его зрачки расширились, грудь вздымалась, как после долгого бега. Он чуть отстранился от меня, чтобы расстегнуть ширинку — и в этот момент мои руки освободились. Лезвие вошло ему в основание шеи, кровь хлынула на камзол, заливая тёмно-зелёную ткань. Мужик упал на колени. Я шагнула вперёд, но ушибленная нога подвернулась и я рухнула рядом с этим ублюдком.

— Всё-таки ты это почувствуешь, — выкрикнула я и ударила кулаком прямо в приоткрытый рот. После первого удара маньяк упал на листву, вбок, но я не собиралась останавливаться. Я била, била и снова била, пока его лицо не превратилось в кровавую массу из раздробленных костей и мышц. Очнулась, только когда холодные капли застучали по голым плечам. Ярость схлынула, вместо неё пришла боль. Разрезы по всему телу заныли так, что я застонала, но всё же подставила руки под потоки воды, чтобы смыть смесь из своей и чужой крови.

— Ты бы хоть оделась, — заметил Шторм, неподвижно сидящий у валуна.

— Заткнись, — беззлобно отозвалась я, подставляя тело очищающим каплям.

Обрывки сорочки удалось кое-как собрать, но брюки и нижнее бельё оказались испорчены окончательно. Я стянула с трупа стражника сапоги, и принялась было за брюки.

— Этот ублюдок намочил штаны! — я выругалась.

— Причём не раз. Ещё бы, такие виды, — Шторм усмехнулся, глядя на сорочку, обрезки которой снова расползлись в стороны.

— Надо было оставить тебя подыхать!

— Я предлагал.

Плащ стражника основательно промок, но прикрыться им было можно.

— Я дойду до пещеры и приведу лошадей. Заодно переоденусь — там есть кое-какие шмотки. Если сможешь взобраться на лошадь — отвезу тебя к пещере и вернусь к карете, а ты постараешься не сдохнуть! — распорядилась я.

— Зачем тебе туда возвращаться?

— Там столько добра, — я пожала плечами — Оно нам таким трудом досталось, не оставлять же его.

— Одноглазый… — разговаривать Шторму становилось всё труднее. Казалось, ещё пара секунд — и он снова потеряет сознание.

— Одноглазый мёртв, я видела, как стражники с ним разделались. У нас нет времени возиться с ним, при такой погоде костёр не разведёшь. Я только заберу всё самое ценное и вернусь в пещеру. Это всё!

Я двинулась в сторону убежища. До моих ушей долетел тяжелый вздох Шторма. Похоже, ему не очень нравился мой план, но я не собиралась советоваться с ганарцем.

После дождя резко похолодало. Я добралась до пещеры буквально за пять минут, но успела продрогнуть до костей. Поднялся ветер. Нужно было торопиться, Шторм мог в добавок к своим ранам застудить лёгкие, а я не могла сейчас лишиться последнего помощника. Даже если потом планировала придушить его своими же руками.

Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу. Я быстро разделась, кое-как вытерлась нашедшимся среди вещей одеялом и натянула чистую одежду. Быстро отвязала двух лошадей и отправилась к поляне, на которой оставила Шторма. Он лежал не шевелясь, и только по крохотным облачкам пара, срывающимся с губ, можно было догадаться, что ганарец жив.

— Транспорт прибыл.

Услышав мой голос, Шторм приподнял голову и уставился на меня мутными глазами. Было ясно, что в сознании он пробудет очень недолго. Будь на его месте уроженец Ромнии, погрузить его на лошадь было бы невозможно, но Шторм был прирождённым наездником. Мне казалось, что даже если отрубить ему руки-ноги — он всё равно будет держаться в седле. Единственной покупкой, которую он сделал на деньги Марены, был потрясающе красивый жеребец по кличке Палач. Имя коня прекрасно отражало его характер — на ярмарке эта животина едва не затоптала нескольких человек, и поговаривали, что никто из тех, кто пытался объездить скакуна, не выжил. Но Шторм снова продемонстрировал свои чудесные способности. Уже через неделю после покупки Палач принял еду из рук ганарца, и спустя ещё несколько дней Шторм уже разъезжал на крупном, длинноногом чёрно-гнедом жеребце. Более того, ганарец легко обходился без седла — казалось, он и конь сливаются в одно целое. Естественно, "на дело" Палача не брали — слишком уж заметным был этот жеребец, такого, если увидишь один раз — не забудешь.

Я кое-как помогла Шторму подняться в седло. Как только он очутился на лошади — тут же потерял сознание, но даже в забытьи крепко держался в седле. Правда, при каждом шаге коня я видела, как вздрагивает раненый — ему явно приходилось нелегко.

Становилось всё холоднее. Можно было развести в пещере огонь, но я боялась, что кто нибудь нарвётся на оставленные товары Холла, пока я буду здесь возиться.

В конце-концов, я просто завела лошадь в пещеру, и оставила Шторма в седле, надеясь, что тепло от жеребца не позволит ему замёрзнуть. К тому же, стаскивать его с лошади было тяжело для меня и весьма болезненно для него. Я даже подумала привязать его к седлу, но снова стало жаль времени. Злорадствуя, я представила себе картинку — вернусь в пещеру и увижу, что ганарец свалился с коня и сломал себе шею. Какая постыдная смерть для того, кто чуть ли не родился в седле. Но спустя мгновение одёрнула себя — зачем тогда было столько времени тащить его чуть ли не на себе?

Несмотря на то, что убитый стражник не позвал на помощь, кто-то из охранников мог уцелеть при взрыве, поэтому я оставила лошадей чуть подальше и прокралась к месту нападения. Мне повезло — если, конечно, всё произошедшее сегодня можно было назвать везением. Золото, вырученное от продажи тканей, и контрабандой ввезённый молотый корень медуницы, щепотка которого на чёрном рынке стоила горсть серебра — всё было здесь. Кроме этого в повозке оказалось несколько баклаг с вытяжкой из рога тапира. Одна, правда, прорвалась, когда повозка завалилась на бок. На землю Чернолесья вылилось целое состояние — на деньги, вырученные от продажи одной бутыли вытяжки, можно было купить ферму где-нибудь на границе Ромнии. Я вернулась за лошадьми, погрузила даже не украденное, а в честном бою отбитое у стражей добро и двинулась к пещерам. Меня смущали две вещи. Раньше краденое продавал по своим каналам Одноглазый — и теперь, без него, я не могла и представить, что делать со всем этим. Второй проблемой был Шторм. Я же не могла приехать в свой городской дом в мужской одежде, с раненым «опекуном» и кучей ворованых товаров. После недолгого размышления решено было оставить награбленное здесь, в одном из переходов пещеры, а со Штормом придумать что-нибудь позже, когда доберёмся до Тирита.

Патрон говорил мне, что не бывает постоянного везения или постоянного невезения. Одно всё время сменяет другое, и в твоих силах только чуть продлить момент, когда за твоей спиной стоит Сряшта, или стараться сократить моменты, когда Злосчастье обнимает медвежьей хваткой. Видно, после этого набега я сделала всё правильно. Правда, едва не сломала Шторму челюсть, когда приводила в себя. Мне нужно было узнать адрес надёжного лекаря, который даже если поймёт, что пациента отходили алебардой стражника — распространяться об этом не будет.

Доктор был слегка недоволен, что его разбудили среди ночи, но кошелёк с золотыми монетами и блеск ножа быстро расположили его ко мне настолько, насколько это было возможно в таких обстоятельствах.

Сама я перевязала свои раны, переоделась в платье и вернулась к себе. Когда Шторм не ночевал дома, это считалось нормальным, но если на ночь домой не явилась бы молодая леди — об этом шептались бы все слуги богатого квартала.

Шторма я навестила на следующий же день. Отправилась на конную прогулку, переоделась прямо в городском парке и отправилась в нижний Тирит. Я опасалась, что меня узнают, поэтому натянула бесформенный балахон и огромную шляпу. На дворе стоял жаркий майский день, такое одеяние выглядело весьма странным, но я предпочитала выглядеть странным мужчиной, а не благородной леди. Найти дом лекаря оказалось делом сложным. Как я смогла вчера сориентироваться в путанице тёмных, узких улиц ночью, в свете фонарей, следуя отрывистым, неразборчивым указаниям Шторма? На миг мне даже показалось, что я не найду ганарца никогда. Я возвращалась к западным городским воротам, прошла через все улочки мастеровых, истратила пять серебряных монет на то, чтобы выспросить дорогу у уличных мальчишек — дом лекаря как сквозь землю провалился. Только через три часа я наткнулась на неказистую, узенькую улочку, утопающую в грязи после вчерашнего дождя, и вспомнила, что была здесь вчера. Ещё полчаса я напрягала память, вспоминая, куда же нас потом понесла нелёгкая и, наконец, нашла каменный дом с выщербленной лесенкой на входе. Вчера я споткнулась о выбоину на второй ступени и едва не сломала себе ногу.

Я постучала. Дверь чуть приоткрылась. В проём выглянула сморщенная старуха в грязном переднике и застиранном чепце, из-под которого выбивались всклоченные седые волосы.

— Чаго надобно? — прошамкала она.

— Я к лекарю. Вчера ночью гостя к вам привёз!

Старуха задумалась. Переодеваясь в пещере, я натянула рубаху и безрукавку Одноглазого, голос у меня от природы низкий, поэтому я надеялась, что доктор и его ассистентка, если эту древнюю развалину можно было так назвать, приняли меня за мужчину. Когда я уже потеряла надежду попасть внутрь, дверь распахнулась. В ноздри ударил запах пота, грязного белья и ещё чего-то, о чём и думать не хотелось. Я прошла по узкому коридору, поднялась по лестнице и оказалась в каморке, которую лекарь гордо называл лазаретом. Здесь стояли три кровати и стойка с инструментами. Крохотное окно под потолком не мыли лет двадцать, постельное бельё выглядело несвежим, медицинские инструменты были покрыты слоем ржавчины. Кровать, на которую положили раненного, оказалась слишком маленькой, и его длинные ноги свисали с края. Вчера я ничего этого не заметила, но теперь оставить здесь Шторма я просто не могла. Даже если бы здесь было чище, а доктор оказался кудесником, ганарца необходимо было вернуть домой. Неженатый мужчина может не ночевать дома одну ночь, или даже две, но затем его отсутствие будет выглядеть подозрительно, начнутся сплетни. Но самое главное — как я буду посещать приёмы и обхаживать Холла, если у меня не будет опекуна?

Я объяснила лекарю, что хочу увезти Шторма. Тот, чувствуя, что теряет богатого клиента, начал рассказывать о том, как вредно сейчас перемещать раненого, и какие ужасные последствия могут быть у моего "столь необдуманного" решения. Но меня его кудахтанье не волновало. Единственное, о чём я сейчас думала — это что бы соврать слугам, когда привезу Шторма домой.

Первым делом я вернулась к базару и наняла повозку. Затем мы перетащили раненого в бричку, и я приказала вознице отвезти его по указанному адресу. Возница долго упирался, но в дело снова пошли деньги. Я пообещала ему, что как только он привезёт раненного к нужному дому и расскажет придуманную мной историю — получит ещё столько же из рук хозяйки. После этого всё, что мне оставалось — это мигом вернуться назад, переодеться и оказаться дома раньше телеги со Штормом. Правда, в плане было целых три недочёта, на которые ганарец бы мне указал первым делом. Возница мог узнать заказчика в леди Гиане. Шанс был один к тысяче, но всё же он был. Впрочем, если бы возница просто решил скрыться с моими деньгами, выбросив Шторма в какую-нибудь канаву, до моего узнавания дело бы просто не дошло. И, наконец, Шторм мог просто не дожить до того момента, как повозка прибудет на место. Выглядел он из рук вон плохо — кожа бледная, под глазами ужасные тени, да ещё и пылал как печка. Я вознесла короткую молитву Макоши и понеслась в парк.

Через час я сидела у окна в кабинете и пыталась читать. Я научилась этому не так давно, и находила это занятие, по большей части, совершенно бесполезным. К тому же переворачивать страницы руками в перчатках было не так-то просто; но мои пальцы сильно пострадали вчера ночью, поэтому приходилось прятать раненые руки в перчатки. Я как раз воевала с очередной страницей, когда в комнату вбежала запыхавшаяся служанка, имени которой я, естественно, не помнила.

— Госпожа… Госпожа, там… Там господина Хельди привезли…

— Что значит привезли? — на последнем слове голос сорвался.

— Привезли. В телеге. Он не дышит совсем!

Я подхватила юбки и понеслась к выходу.

Телега стояла у подъездной аллеи. Вокруг толпились слуги, но стражи не было. Я подбежала к Шторму, на ходу вытаскивая из крохотной сумки-мешочка, пристроченной к поясу, зеркало.

Ганарец ещё дышал.

— Что стоишь? — набросилась я на первую попавшуюся прислужницу. — За доктором, быстро!

Девица вздрогнула и унеслась.

— Несите его в дом! Аккуратно! Положите на кровать и не трогайте, ради всех богов! — очень хотелось разбавить речь крепким словцом, но я держала себя в руках.

— Кто его привёз?

От толпы отделился возница и, чуть робея, подошел ко мне.

— Где вы нашли его? — я осеклась, чувствуя, что это не самый уместный вопрос в данной ситуации. — Что случилось? — исправилась я, приложив руку к груди. Полагаю, придворные дамы волнуются именно так.

— Да я случайно не него наткнулся. А чего? Ехал себе с базара, смотрю, чё-то в канаве виднеется. Белое такое. Ну, я думал, может кто из баб простыню упустил, или рубашку там. Бывает…

— Да не тяните вы! — я притопнула ногой, изображая нетерпение. — Хотя нет. Идёмте со мной. В доме побеседуем.

— Госпожа, разумно ли… — кто-то из слуг шепотом начал возмущаться.

— Как только появится доктор, тут же сообщите мне, ясно? А теперь все работать. Живо!

Я провела возницу в кабинет, ни на секунду не сомневаясь, что у дверей уже собралась толпа подслушивающих.

Там он, как и планировалось, рассказал о том, как нашел раненного Шторма в канаве, отвёз к знакомому лекарю, но раненый, прежде чем окончательно потерять сознание, назвал этот адрес. Возница быстро понял, что господин не из трущоб, а из богатого квартала и, скорее всего, стал жертвой ограбления. Как только лекарь перевязал раны несчастного, возница решил вернуть пострадавшего родным, потому что в трущобах на хорошее лечение рассчитывать не приходится.

Я распорядилась выдать горожанину пятьдесят золотых и отправить восвояси. Кто-то из слуг, особенно умный, тут же предложил позвать стражу, потому что "больно у этого мужика вид бандитский" — но вот чего-чего, а стражи в моём плане точно не было.

Почти сразу после ухода возницы появился доктор. Полный крепыш на коротких ножках быстро поздоровался, отвесил мне несколько положенных по этикету комплиментов и попросил сопроводить его к больному. Мы поднялись наверх, в комнату Шторма. Доктор предложил мне выйти, но я твёрдо решила остаться и присела на стул рядом с кроватью. Кто-то из служанок принёс таз с горячей водой, крепыш разложил инструменты и начал снимать наложенные в трущобах бинты.

— Знаете, Хельди не было дома почти два дня, я с ума сходила от беспокойства! Скажите, на него действительно напали? Великие Боги, что творится в городе…

По мере того, как оголялось тело Шторма, глаза доктора увеличивались в диаметре. Увы, скрыть все Шрамы, полученные ганарцем за время разбойничьей жизни, мне было не под силу.

— О, доктор, не удивляйтесь — у нас, на востоке, Хельди увлекался рыцарскими турнирами, но там они проходят иначе. Противники дерутся почти без доспехов, поэтому часто получают ранения.

Мысленно я молилась, чтобы на теле Шторма не было ни одного клейма. Я не знала, сидел ли он когда-нибудь в арестантской, был ли на каторге. Если доктор сейчас увидит отметину Санте или Красной доли, то мне придётся убить его, а это значит, что умрёт и Шторм. Великая Макошь, помоги мне ещё раз!

Я с такой силой сжала кулаки, что на ладонях остались красные отметины. Мне снова повезло — ни одного клейма на теле Шторма не было. Доктор снова предложил мне выйти, и я ещё раз отклонила его предложение, продолжая изображать наивную дурочку.

— Понимаете, доктор, Хельди — он, ну, он такой… Он немного несдержанный, вспыльчивый, да ещё и ужасный волокита. Он мне вроде дядюшки, но это же не значит, что я не могу знать о его недостатках! Так вот, знаете, когда он не пришел ночевать, я подумала, что он наверняка у… ну, у женщины. В этом нет ничего удивительного, я так думаю, он холост и вообще…

Доктор уже перевязал сломанную руку, снял бинты и осматривал рану на ноге. "Догадается или нет?" — раздумывала я, не прекращая болтовни. Конечно, я не думала, что богатый, известный доктор с солидной клиентурой, в своей жизни часто видел раны от боевого топора или алебарды, но в любом случае, я очень сильно рисковала.

— Сначала, когда этот бродяга привёз Хельди, я тоже подумала, что это ограбление, но потом… Нет, ну зачем грабителям так издеваться над жертвой? Ведь это же нелогично! И поэтому… Даже не знаю, как вам сказать…

Я замялась и уставилась в пол. Рука моя, против воли, вцепилась в руку Шторма.

— Продолжайте, продолжайте, — ободрил меня доктор. — Я вас внимательнейше слушаю.

— Я думаю, что муж какой-то дамы просто нанял головорезов, чтобы они проучили Хельди!

Эту фразу я почти выдохнула, но тут же, заикаясь, продолжила.

— Вот почему, доктор, я бы не хотела, чтобы кто-то узнал о произошедшем, понимаете? Для нас будет гораздо лучше, если все будут думать, что это было ограбление.

В комнате стало тихо-тихо. Доктор достал из чемодана кожаные ремни, и я едва сдерживала себя, чтобы не зажмуриться.

— Знаете, леди Гиана, вы на удивление здравомыслящая девушка. Действительно, пусть будет ограбление. Сейчас я буду зашивать раны, может быть, вам будет лучше уйти? Просто пошлите мне человека, который будет ухаживать за вашим опекуном — и я дам ему некоторые наставления.

— Я останусь.

Толстячок пожал плечами и начал привязывать Шторма к кровати.

— Ой, а зачем вы это делаете? — естественно, я прекрасно знала, зачем тяжелораненого привязывают к кровати перед тем, как приступить к операции, но доктор о моих обширных познаниях догадаться был не должен.

— Господин Хельди — довольно крупный мужчина. В момент операции он может очнуться и от боли, не контролируя себя, причинить вред не только себе, но даже нам с вами.

Теперь я молилась, чтобы Шторм не очнулся. Однажды мне зашивали раненное бедро, и я была в сознании с того момента, как игла первый раз вошла в моё тело, до того, как монах завязал последний узел. Этого не пожелаешь и врагу, разве только Холлу — но он не в счёт.

— А в городе совсем нет магов, способных исцелять?

— Увы, нет. После битвы под Панарией маги стали большой редкостью. Лечебная магия и раньше-то встречалась не часто, а во время войны король объявил мобилизацию, почти все маги отправились на юг. Те, кто не погиб, в большинстве своём остались в столице, так что мы тут стараемся обходиться своими силами.

Я вздохнула. Процесс выздоровления Шторма затягивался на неопределённое время.

— Ну вот, я почти закончил. Кто будет ухаживать за раненым?

— Я.

— Вы? — глаза у доктора снова округлились.

— Мы с Хельди очень близки, и я не могу доверить это кому-нибудь другому. У нас, на востоке, за мужчинами всегда ухаживают женщины из семьи!

Последний аргумент, казалось, удовлетворил толстячка, и тот достал из необъемного портфеля несколько банок.

— Хорошо, тогда запоминайте. Вот эта синяя жидкость, настойка… — он осёкся. — Впрочем, зачем вам это знать. Значит так, вот этой синей жидкостью нужно поить больного. Одна столовая ложка утром, одна вечером.

— Но он же без сознания?!

— Заливайте в рот, что я тут могу сказать. Вот этой жирной мазью нужно смазывать швы. Вы уверены, что справитесь?

Я начинала злиться, но заставила себя улыбнуться и, хлопая глазами, убедить доктора в твёрдости своих намерений.

— Перевязку нужно делать каждый день. Лучше утром. Сняли бинты, смазали швы, наложили бинты. Возможно, господину Хельди будет несколько неприятно, когда бинты будут снимать, но пусть потерпит.

"Несколько неприятно!" — повторила я про себя. У доктора, оказывается, есть чувство юмора. Да даже Шторм будет орать, как резанный.

— Если начнётся горячка, обтирайте… — доктор снова осёкся, оглядел меня с головы до ног, неодобрительно покачал головой, но продолжил. — Обтирайте его водой с добавлением вот этого порошка. Нужна всего одна щепотка на ведро, это очень сильное средство.

— А горячка может и не начаться?

Доктор вздохнул.

— В вашем случае я бы на это не рассчитывал. Если на третий день не спадёт — снова вызывайте меня. Я в любом случае навещу вас чрез неделю, посмотрю, как идёт процесс выздоровления, но если что — я всегда к вашим услугам. И ещё — если он начнёт метаться в горячке, вам придётся его снова связать. То есть не вам лично, конечно, но связать всё равно нужно.

Мы с доктором мило распрощались, и я вернулась к Шторму. Метаться по постели он начал через два часа.

Это были тяжелые три дня, но я не могла сказать, почему. Мне и раньше приходилось не спать сутками, но я никогда не уставала настолько сильно. Шторм не приходил в сознание. Он метался по постели и стонал — не кричал, а именно стонал. Иногда он затихал ненадолго, но воцарявшаяся в комнате тишина была гораздо хуже его стонов. Я постоянно проверяла, дышит он или нет. На третий день пришел доктор и сказал, что рана на ноге воспалилась. Нужно было вскрывать. Инструменты поблескивали в свете солнца, было в этом что-то ненатуральное — яркий, солнечный день, блестящие инструменты, привязанный к кровати Шторм и воспалённая рана, прикрытая коркой запёкшейся крови. Заставить себя смотреть на это я не смогла. Смотрела куда угодно — в окно, на пустой камин, на заросшее жесткой щетиной лицо Шторма, только не на руки доктора, только не на его блестящие инструменты.

Доктор прочистил рану, смазал чем-то и снова зашил. Сказать мне что-то утешительное он не мог — похоже, он и сам уже не надеялся на счастливый исход.

Всё происходило будто во сне, я передвигалась как сомнамбула, делала что-то и, наверное, даже что-то говорила, когда-то ела.

Через день после того, как рану вскрыли, очистили и снова зашили, Шторм разорвал ремни. Я проснулась от звука лопающейся кожи и вцепилась ему в руки, не позволяя двигаться. Кажется, я кричала что-то вроде: "Если ты не придёшь в себя, я тебя убью!".

На пятый день меня разбудили слова: "Похоже, мне надо побриться!" Наверное, это был первый раз в моей жизни, когда я была рада слышать голос Шторма.

Несмотря на запреты доктора, Шторм встал на ноги через две недели после операции. В этом была и моя вина — мне не нравилось, что мы тратим столько времени впустую. Ганарец отказался от моих услуг в качестве сиделки и попытался делать всё сам. Но если с ногой он ещё справлялся, то на перевязку плеча всё же приходилось звать меня. Будь мы в Кулаке, он бы обязательно поиздевался и над тем, как я тащила его через лес, и над тем, как, словно квочка, возилась с ним, когда он был без сознания. Но сейчас Шторм большую часть времени меня просто игнорировал.

Через две недели после нападения пришло письмо от Холла. Он интересовался, смогу ли я составить ему компанию на выездных рыцарских игрищах, которые проводились в начале июня, раз в четыре года за городом, недалеко от Тирита. Я понятия не имела, что такое "выездные рыцарские игрища", и отправилась за советом к Шторму.

— Рыцарские игрища — это спортивные соревнования. Конные забеги, стрельба из лука, метание ножей, поединки. На неделю большая часть тиритской знати выезжает в палаточный лагерь. Получается что-то вроде становища. Строится несколько арен для разного вида соревнований. Участники обычно — рыцари, бароны, мелкие князьки и прочие подыхающие от скуки господа.

— Так он предлагает мне участвовать? — не совсем поняла я.

— С ума сошла, девочка? Он предлагает тебе наблюдать за всем этим со зрительского места и в ужасе прижиматься к нему в особенно волнующие моменты.

— Ясно. Одна я, поехать, конечно, не могу?

— Можешь, конечно. Если хочешь, чтобы тебя сочли подстилкой второго бургомистра, — Шторм равнодушно пожал плечами и отвернулся к окну. При ходьбе ему приходилось опираться на трость — наверное, это было причиной его постоянно плохого настроения. Днём он или читал в библиотеке, или садился на Палача и уносился за город. Вечером закрывался в своей комнате и не спускался даже к ужину. Мы почти не разговаривали. Я злилась на него за то, что он так глупо подставился и вообще затягивает дело; на что злился он — я не знала.

— Значит, поедем вместе. Я напишу Холлу, что буду на турнире с «опекуном».

— Кто сказал, что я туда поеду?

— А кто тебя спрашивает? — возмутилась я. — Куда ты денешься?

Шторм замолчал и несколько секунд смотрел в окно. Часы на каминной полке пробили пять раз.

— Интересно, тебе не приходило в голову просто кинуться ему в объятья, совратить и потом разбить его сердце?

— Если бы оно у него было, я непременно воспользовалась бы этим планом!

Ганарец развернулся и медленно вышел из комнаты, слегка хлопнув дверью. Я не сомневалась, что он поедет на игрища вместе со мной.

До отъезда оставалась неделя, когда ко мне с неожиданным визитом нагрянул Холл Рейлей. Когда мажордом сообщил, что внизу стоит бургомистр и интересуется, смогу ли я принять его — я не сразу сообразила, о ком речь. Рейлей выезжал из дома исключительно на приёмы. Поговаривали, что всё остальное время он лежал дома в постели, ожидая прихода очередного лекаря.

Я спустилась вниз и действительно увидела Холла. Роскошный наряд подчёркивал неестественную худобу и желтизну кожи бургомистра.

— Я рада, что вы почтили нас своим присутствием, господин второй бургомистр, хоть это и было несколько неожиданным.

Мы раскланялись.

— Прошу прощения, если доставил вам неудобство, леди Гиана, но мне было необходимо встреться с вами до моего отъезда в столицу…

— В столицу? — я возмутилась, причём гораздо более эмоционально, чем следовало. Судя по довольной улыбке на физиономии Холла, он решил, что я недовольна предстоящей разлукой. — Может быть, пройдём в сад, сегодня такая замечательная погода? — предложила я.

— Да, конечно, пойдёмте в сад.

Рейлей подал мне руку, и мы вышли во внутренний дворик. На улице было свежо — утренняя прохлада ещё не отступила под солнечными лучами, трава блестела от росы.

— Вы, как всегда, великолепно выглядите, леди Гиана. Я с удовольствием стал бы статуей в вашем саду, только бы иметь возможность лицезреть вас каждое утро!

Я сдержала смешок и подумала, что это обязательно надо процитировать Шторму. Он оценит.

— К сожалению, у меня неожиданно возникли кое-какие дела в столице, и я вынужден отправиться в Ардам. Увы, я не смогу составить вам компанию на рыцарских игрищах, — продолжил Рейлей, усаживаясь на деревянную скамью под цветущей яблоней.

— Как долго вы будете отсутствовать?

— Меня не будет около месяца.

Я разочаровано вздохнула, причём разочарование моё было натуральным. Мне придётся месяц сидеть без дела, а этот урод, может быть, сдохнет в столице.

— Не расстраивайтесь, леди Гиана. На игрищах будет присутствовать Новио.

— Новио?

— Да. Мой сын. Он учился в закрытой школе для мальчиков, но в этом году возвращается домой. Правда, ему всего четырнадцать, но я думаю, что ему пора входить в высший свет.

— Ваш сын, — протянула я. — Ваш наследник. Значит, вы женаты? — вопрос был очень глупым, но он сорвался с моих уст прежде, чем я поняла, что говорю вслух.

— Видите ли, это очень долгая история. Я думал рассказать её вам, когда вернусь…

— О, я буду ждать вас с нетерпением! — не кривя душой воскликнула я.

— Мне бы очень хотелось, чтобы вы познакомились с Новио. Ему пойдёт на пользу общение с такой прекрасной дамой, как вы. Я был бы рад, если вы сблизились.

— На что вы намекаете? — он что, собирается подложить меня под своего сына? В Кулаке иногда молодым пацанам покупали шлюху вскладчину.

— Видите ли, леди Гиана… Вы, наверняка заметили, что я к вам весьма неравнодушен, — Холл сцепил худые руки и я уставилась на его длинные, тощие пальцы, похожие на ножки паука. — Я женился очень молодым, и брак мой не был счастливым. Вскоре после рождения сына моя жена тяжело заболела, и мне пришлось отправить её в приют при ордене Коруны. Это единственное место, где несчастной хоть как-то могли помочь. И следующие четырнадцать лет я провёл не холостым и не женатым. Такое положение меня вполне устраивало до тех пор, пока не появились вы, леди Гиана. Когда я встретил вас, мне на секунду показалось, что… — он замолчал, поднял глаза к небу, не иначе как для большей театральности, и продолжил. — Я понял, что вы — та самая женщина, которая мне нужна. В этот свой визит в столицу я буду ходатайствовать королю о расторжении брака. Он не откажет, в нашей стране раздельное проживание супругов сроком более десяти лет считается основанием для развода, так что я вернусь из Ардама уже холостым и тогда… Тогда мы поговорим о нашем с вами будущем. А пока я прошу вас пообщаться с моим мальчиком и позаботиться о нём.

"Моим мальчиком", — отметила я про себя. Почему мне в голову ни разу не приходила мысль о сыне Рейлея? Ведь это было так просто.

— Хорошо, господин второй бургомистр, я…

— Просто Холл. Называйте меня по имени, леди Гиана.

— Хорошо, Холл, — выдавила я. — Я постараюсь сблизится с вашим сыном и буду ждать.

— Благодарю вас. Вы сделали меня счастливейшим человеком на земле!

Рейлей прощался, а перед моими глазами стояла наша прошлая встреча. Мы танцевали на каком-то приёме, потом Холл увлёк меня в сторону балкона и чуть ли не силой вытащил на свежий воздух. Он обнял меня, довольно слабенько — но чего ещё ожидать от больного? — и попытался поцеловать. Сначала я опешила. Потом попробовала нащупать в рукаве нож, но его там не оказалось. Впрочем, для того, чтобы освободиться от его объятий, достаточно было хорошенько дёрнуться в сторону — хотя Хол, похоже, был удивлён тем, как легко я вырвалась. Пришлось изображать смущение и лепетать что-то о том, что на востоке порядочные мужчины так не поступают, и подобные нежности допустимы только между женихом и невестой. Я сейчас даже не помнила, какую чушь несла, но похоже, этот идиот поверил, что единственный способ затащить меня в постель это одеть мне колечко на палец. Если бы я была не леди Гианой, а простой хуторянкой, он бы изнасиловал меня там, где ему этого захотелось — но с благородной дамой так поступать было нельзя. Особенно с иностранкой.

Мы попрощались, и я бросилась на поиски Шторма.

— Что ты знаешь о жене Холла? — заорала я с порога, но тут же сбавила обороты и прикрыла дверь. Чужие уши были повсюду.

Шторм отложил толстенную книгу и молниеносно убрал раненую ногу со столика. Если это движение и причинила ему боль, на его равнодушном выражении лица это не сказалось.

— Ты что, собралась за него замуж?

— Прекрати отвечать вопросом на вопрос! — прошипела я, садясь с ним рядом. — Он уехал в столицу, чтобы расторгнуть брак с женой. Пока его не будет, в город приедет его сын. Его единственный законный наследник, понимаешь?

— Нет, не понимаю. Тебя интересует его жена или его сын?

— И то, и другое. Рейлей только что рассказал мне грустную историю о своём несчастном браке, но это всё мелочи, конечно. Главное — его сын будет на игрищах, и мне нужен этот мальчик!

— Тебе что, мальчиков не хватает?

— Не притворяйся большим идиотом, чем ты есть! Мы должны похитить этого ребёнка!

— И что ты будешь с ним делать потом?

— Об этом я подумаю после того, как он окажется в моих руках. У тебя должны были остаться какие-нибудь связи. Нужно нанять кого-нибудь, вдвоём мы не справимся. Полагаю, эту часть тебе можно доверить?

Я не стала дожидаться ответа. Шторм, может быть и ублюдок, но организовать похищение так, чтобы мы оказались не при чём, он сможет.

Новио не появился на рыцарских игрищах. Сопровождающие его люди были убиты, а мальчик исчез. Только несколько человек в Тирите знали где он. Шесть нанятых Штормом разбойников, сам Шторм и я.

Стражники носились по городу как ошпаренные. Производились постоянные облавы на притоны и таверны. В тюрьме оказалась куча народа. Холл спешно вернулся из столицы, но за неделю, прошедшую с момента похищения мальчика, ничего не изменилось. Второй бургомистр рвал и метал. Похитители не выставляли никаких требований и вообще словно испарились с лица земли. Никто не знал, зачем похитили Новио и что с ним.

Я ликовала. Шторм нашел надёжных ребят, но я всё же немного беспокоилась. За любую информацию о Новио давали уже по сотне золотых. Вот только если сведения не подтверждались, несчастного, недавно одарённого такой кучей золота, вешали прямо на городской площади. Полиция зверствовала, но единственное, чего им удалось добиться — воришки, мошенники и даже нищие исчезли с улиц. Такое было сразу после облавы на Кулак и сейчас повторялось снова. Моему торжеству мешала только вечно недовольная физиономия Шторма. Я не знала, как это у него получается — вроде бы совершенно спокойное выражение лица, но от самой фигуры, от каждого члена, как круги по воде, расходится недовольство.

Каждый день он спрашивал меня о том, что я собираюсь сделать с этим чёртовым мальчишкой. Каждый день я отправляла его к лешему. Это начинало надоедать. На самом деле, теперь у меня не было особенной необходимости в Шторме. Пока он был нужен для того, чтобы общаться с бандитами в качестве связного, но как только с мальчишкой будет покончено — я смогу разделаться и с ганарцем.

В середине июня я решила, что пора начать действовать. Мальчика искали уже более двух недель. Многие склонялись к тому, что Рейлею не стоит рассчитывать её раз увидеть сына живым.

Для того, чтобы поговорить со Штормом, пришлось вытащить его на конную прогулку. Это было сущим мучением. Ужасно неудобное дамское седло, лишающее возможности хоть как-то контролировать животное, огромная широкополая шляпа, которая, казалось, должна защитить от солнца не только меня, но и лошадь; и в добавок ко всему этому — огромный балахон, в котором не было никакой возможности быстро достать оружие. Каждый раз на "официальный выезд" я собиралась как на казнь, но прогулка верхом всё равно оставалась лучшим способом поговорить со спутником без чужих ушей.

Мы со Штормом отправились в недавно отстроенный центральный парк. Здесь росли завезённые из дальних стран деревья, фонтаны вздымали к небу пенные струи, пели диковинные птицы. Мощеные дорожки для пеших и конных прогулок сетью опутывали специально выращенную и подстриженную траву. Такого парка не было даже в Ардаме.

— Ты сможешь сегодня связаться с "твоими ребятами"? — начала я, как только лошади отошли от въездных ворот.

— Девочка, посмотри — птички поют, солнышко светит. Ты можешь хоть пять минут просто наслаждаться прогулкой и не донимать меня своей местью?

— Я? Донимать тебя? Ты что, с дуба упал? Кто уже леший знает сколько времени ходит вокруг меня кругами и ноет: "Ты решила, что делать с мальчиком, ты решила, что делать с мальчиком, ты решила, что делать с мальчиком"?

— Поверь, дорогая, моё нытьё занимает гораздо меньше времени, чем твои планы по расчленению и медленному умерщвлению Холла. Последние полгода я только о них и слышу.

— Я тебя с собой не звала! — заорала я, но тут же оборвала себя. Сейчас было не самое удачное время, чтобы ругаться со Штормом. — Сегодня встретишься со своими громилами. Мне нужен палец этого мальчонки.

— Что?

— Мне нужен палец Новио. Любой. Я хочу сделать подарок его папочке.

Палач внезапно остановился. Я придержала лошадь, не понимая, что произошло с конём и его всадником. Шторм как-то странно посмотрел на меня, а через секунду жеребец и наездник промчались мимо. Можно было попытаться их догнать, но моей изящной, смирной до тошноты кобылке тягаться с Палачом было не по силам. Я развернула лошадку, в очередной раз попыталась вспомнить её имя и, в конце концов, просто воспользовалась шпорами. Кобылка потрусила к дому.

Шторм вернулся только к вечеру.

— Мне кажется, кто-то крадёт вино из погреба. В бочках его стало гораздо меньше, или мне это только кажется? Идём, проверишь! — распорядился он, появившись в дверях кабинета. Я как раз занималась самым подходящим делом для девицы из высшего света — вышиванием крестиком. Этот вид досуга я ненавидела даже сильнее, чем Шторма, поэтому к тому моменту, когда на пороге комнаты появился ганарец, я как раз дошла до нужной кондиции бешенства.

Я молча проследовала за ним в подвал. Земляные стены и толстенная деревянная дверь хорошо изолировали звук, но так как в доме было полно прислужников, спускаться туда каждый раз, когда нужно было поговорить со Штормом, я не могла. Репутация алкоголички, которую мне бы тут же создали сплетники из прислуги, сейчас была совершенно ни к чему.

Как только мы оказались в подвале, ганарец захлопнул дверь и прислонился к ней спиной.

— Ты в своём уме, девочка?

— Ты выполнил моё поручение?

Мы заговорили одновременно и одновременно же замолчали, давая собеседнику высказаться.

— У тебя совсем съехала крыша? Ты действительно решила отрубить мальцу палец?

— В чём проблема? — вскинулась я. — Я же не заставляю тебя отрубить ему голову. В конце-концов, у этого ублюдка останется ещё девять. Или восемь. Или семь. Ему всё равно хватит.

— Значит, ты хочешь его покалечить, а потом отпустить?

— Я думаю над этим.

— Не держи меня за идиота! — коротко бросил Шторм и раздраженно повёл плечами. — Ты не собираешься его отпускать.

— Угадал. Не собираюсь. Я собираюсь вернуть его папаше по частям. Какое тебе до этого дело?

— Я не хочу в этом участвовать. Это сумасшествие!

— Не разыгрывай из себя святошу! Ты знал, на что шел, когда ещё в Отто соглашался помогать мне!

— Я собирался помогать дурной девочке, а не маньячке!

Я нащупала в рукаве лезвие. Шторм увидел, или даже почувствовал моё движение и предупредительно выставил вперёд руки.

— Спокойно, девочка, ты же не хочешь, чтобы я сломал тебе пару-тройку костей?

— Рискни!

Ганарец вздохнул и запустил пальцы в волосы. Пожалуй, я впервые в жизни видела его таким. Растерянным? Озадаченным? Сложно было сказать. Гадать по физиономиям я не умела.

— Как далеко ты собираешься зайти, Лезвие?

— До конца, — я присела на деревянную бочку и начала перебирать руками ажурный пояс. Мне нужно было успокоиться.

— И что, ты ни разу не подумывала о прощении? Знаешь, прощение — это главнейшая благодетель, и всё такое.

— Я не умею прощать. И не желаю учиться!

— Это твои проблемы. Но ты не собираешься прощать бургомистра. При чём здесь этот мальчик?

— Я не виновата, что он — единственная ценность своего папаши!

— Он тоже в этом не виноват.

— Перестань, а? — почти попросила я. — Зачем эти проповеди? Мы перебили огромное количество людей. Одним больше — одним меньше, никакой разницы.

— У каждого есть предел. Предел, когда ты перестаёшь убивать для пропитания или для защиты, и начинаешь убивать просто потому, что хочешь этого.

— Ты не можешь помешать мне! Я убью его. Я хочу этого. Это моя месть, понимаешь? Я столько лет жила этим!

Я вскочила с бочонка и принялась ходить из угла в угол, впечатывая каблуки в мягкую землю.

Шторм молчал, глядя на меня внимательным взглядом. Золотистые глаза следили за каждым моим движением.

— Ты же видела его, Сирена. Этого обрюзгшего старика, который и так одной ногой стоит в могиле. Неужели он достоин того, чтобы быть целью твоей жизни?

— Тебя это не касается! Я шла к этой цели восемь лет. Ради неё я готова поставить на карту всё! Ради этой цели я убью сотни людей, если это будет нужно. Это моя жизнь — и я сама решу, как её прожить!

— Прожить? Ты называешь это жизнью? — Шторм отодвинулся от стены и сделал несколько шагов по комнате. Он явно начинал злиться.

— Да, я называю это жизнью!

— Это не жизнь! Ненависть сжигает тебя изнутри. С тех пор, как мы вернулись из замка Марены, ты только и думаешь, что о мести. Ты засыпаешь с мыслями о ней и просыпаешься с ними же! Ты вообще подумала, как будешь жить после этого? Ты хоть раз думала о том, что будешь делить потом?

— Это не твоё дело! — я боролась с желанием швырнуть в него глиняным кувшином, который кто-то из слуг забыл на скамье.

— Это моё дело. Я не позволю тебе испортить себе же жизнь, поняла?

— Ты! Да ты кем себя возомнил, чёрт тебя подери?! Ты кем себя возомнил? С чего ты взял, что можешь решать что-то за меня? Почему ты всё время лезешь в мою жизнь? Почему ты всё время вмешиваешься?!

— Потому что я люблю тебя, дура! — заорал он и тут же осёкся.

Я думала, что злиться дальше некуда. Что злости в меня больше не войдёт, но после его слов что-то взорвалось внутри. Взорвалось и выплеснулось наружу.

— Он любит меня! Великие боги! Он любит меня и поэтому решил, что может за меня что то решать? Ты что, вообще идиот? Ты на что рассчитываешь? Что я после этого упаду к тебе в объятья, и ты увезёшь меня в голубую даль? Ты меня спросил?

Шторм стоял у дверей, неподвижный, как каменная глыба.

— Провались ты сквозь землю! Вместе со своими нравоучениями и любовью! Катись отсюда, ты мне не нужен. Мне никто не нужен! Я смогу сделать всё это сама, без тебя! Я уничтожу Холла! Я вырежу весь город, если будет нужно! Я получу то, чего так желаю, ясно тебе?

Я и моргнуть не успела, как Шторм оказался рядом. Только дёрнулась в сторону, он схватил меня за волосы и крепко прижал к себе. Я чувствовала, как бешено колотится его сердце. Моё колотилось так же. Шторм схватил меня так крепко, что перехватило дыхание, а потом впился губами в мои губы. Я даже понять ничего не успела. Одно мгновение. Удар сердца. Ещё один. И вот уже я отлетаю к стене и встречаю холодные камни спиной.

— Если передумаешь — ты знаешь, где меня искать, — бросил Шторм и вышел из подвала. Раздался щелчок поворачиваемого ключа.

Я закричала, точнее, заорала как раненый зверь, пытаясь в одном крике выплеснуть всю ярость, злость и ненависть, переполнявшие меня.

Этот сукин сын запер меня в комнате, а сам ушел. "Знаешь, где меня искать!" Мне совершенно нечего делать, только искать его! Я убью Холла. Я уничтожу его медленно, наслаждаясь каждым мгновением своей мести. Я убью его, чего бы мне это ни стоило! А потом примусь за Шторма.

Открыть дверь оказалось тяжело. У меня не было силы Одноглазого, чтобы вышибить её плечом. Я долго ковыряла дерево кинжалом и вышла из погреба затемно. Как только мне это удалось, я тут же кинулась к конюшне. В голове промелькнула шальная мысль о том, что ганарец мог уговорить лошадей вообще не слушаться меня. Конечно, это было смешно и глупо, но ясно мыслить всё ещё мешал гнев. Я вскочила на жеребца, едва не запуталась в юбках — но всё же уселась в мужское седло и понеслась к убежищу. Надеяться на то, что я смогу опередить Шторма, было глупо, но признать своё поражение так просто я не могла.

Пещера была пуста. Шторм забрал младшего Рейлея и исчез. Головорезы, которых он нанял, чтобы охранять пленника, тоже исчезли. Естественно, зачем им было меня дожидаться?

Я села на камень у входа и громко выругалась. Ганарец не посвятил меня в свои планы. Конечно, я не думала, что он отправится к страже и расскажет о том, что леди Гиана похитила сына бургомистра и собиралась вернуть его отцу по частям. Но Шторм мог просто отпустить мальчишку, а тот, как только доберётся до города, тут же сообщит о своих похитителях куда нужно. Он, конечно, не видел меня, но слышал мой голос и обрывки разговоров. Откуда мне знать, что известно этому мальчонке?

Всё рушилось. Все планы и замыслы рассыпались как карточный домик из-за вожжи, попавшей под хвост ганарцу.

Злость требовала выхода. Я изрезала ни в чём не повинный ясень, а он только шелестел листами. Ножи втыкались в гладкую, сероватую кору, обнажая в разрезах светлое дерево. В детстве, по весне, я часто пила ясеневый сок, но сейчас это воспоминание вызывало лишь раздражение.

Шторм, чтобы он провалился! Как он мог так меня подставить? Я не была уверена, что стоит возвращаться домой — может быть, там меня уже ждёт отряд до зубов вооруженной стражи. А ведь там остались новые, недавно выкованные кузнецом ножи, часть золота Марены и даже бельё. Хорошо, что я взяла нормального коня, а не эту апатичную кобылку, положенную мне по статусу.

Так или иначе, но попадаться страже в руки я не собиралась, ровно как и оставлять им таким трудом добытые сокровища.

Немного успокоившись, я вернулась в пещеру и переоделась. В брюках, рубашке и жилете было гораздо удобнее, чем в бесчисленных юбках. Ещё раз пересчитала ножи — всего шесть. Слишком мало даже для небольшой схватки — значит, их нужно было избегать.

Я направилась в город. Стараясь привлекать как можно меньше внимания пронеслась по нижнему Тириту и добралась до верхнего — обиталища знати и богатеев. Ничего подозрительного у дома не наблюдалось — я спешилась, привязала коня в небольшом переулке на задворках, и вернулась ко входу. Проскользнуть мимо слуг оказалось не так уж сложно — они все собрались на кухне и сосредоточенно что-то обсуждали. Уж не возвращение ли сынка Рейлея? Я быстро поднялась на второй этаж и начала собирать необходимые вещи. Часть драгоценностей была закопана в дальнем углу сада, но самым главным для меня было забрать ножи. Без них я чувствовала себя голой. Оружие было спрятано в длинной шкатулке с драгоценностями. Прислуге было запрещено прикасаться к этому ларцу, да и слуги не дураки — прекрасно понимали, что если, упаси Боги, что-то пропадёт — им не сносить головы.

Вооружившись, я побросала необходимые вещи в рюкзак, и уже потянула руку к дверям когда на лестнице раздались шаги. Времени на размышления было мало, всё, что пришло мне в голову — открыть окно и повиснуть на ветвях тополя, покрытых свежей зеленью. Привычка тщательно анализировать пространство, в котором оказываешься, сослужила мне добрую службу. Я точно знала, что если перемещусь чуть вправо и обопрусь на ствол, широкая ветка впереди скроет меня с головой. Раньше я не раз жалела, что попасть по этому тополю в спальню было невозможно — ствол был слишком гладким и ветви начинались слишком высоко, чтобы забраться на дерево незамеченной. Выходить из дома этим путём тоже было опасно — слишком высоко прыгать.

В спальню вошла худенькая девица, которая почти месяц назад неслась через весь дом, чтобы сообщить, что привезли Шторма. Мне всегда казалось, что она неравнодушна к ганарцу. При одном воспоминании о нём я так стиснула зубы, что едва не откусила себе язык. Прислужница взялась перестилать постель, на ночь глядя.

— Ты хозяйку не видела? — с этим вопросом в дверях возникла сгорбленная ключница, сама похожая на старый, проржавелый ключ.

— Она куда-то унеслась верхом. Одна! Конюх говорит, мол ещё и в мужицком седле! Совсем стыд потеряла!

— Суматошный день. Кто-то изрезал дверь к винному погребу. Нужно стражников вызвать!

— Ой, а может не надо полицаев? Пусть хоть госпожа сначала вернётся…

— Вернётся — и чего? Опекун её ещё днём куда-то укатил, сама она исчезла. Грицко говорит, что в погребе сегодня кто-то кричал. Не иначе как кикиморы беду накликивают!

— Грицко вечно напьётся дешевой браги, вот и слышится ему всякая ерунда. Он давеча рассказывал, что ему безымень являлся. А перед этим рассказывал, что мол Белую Бабу видел прямо у наших ворот. Как раз когда господин Хельди хворал. Грицко тогда ещё всё сетовал, что над воротами косу не повесили, чтобы от Белой Бабы защититься. Можжевельника тут же целую охапку притащил. Когда господин выздоровел, Грицко хвастал, что это его заслуга. Мол, это он можжевельником своим Белую Бабу в дом не пустил. Врёт всё!

— А если нет? — ключница сплела пальцы в охранный знак и прошептала какую-то молитву. — Чует моё сердце, не к добру это всё. Я однажды краем уха слышала, как Хельди леди Гиану меж собой назвал.

— И как?

— Сирин! Сирин — Вещица, душа неприкаянная, что с небес на землю явилась людей смущать! Ох, не хотела я в этот дом служить идти, ох, не хотела. Чувствую — не люди нас тут в услужение взяли. Сама подумай, разве это дело, чтобы благородная дама сама мылась и сама себе прислуживала? Перья у неё под платьем, перья! То-то и прячется она так от глаз людских!

— Неужто и правда! — служанка всплеснула руками и тоже зашептала молитву.

— Не к добру всё, ох не к добру. Сегодня бургомистрова сынка нашли. И знаешь что? Не помнит ничего! Как память отшибло начисто! Дознаватели с ним и так и так, лекари говорят испужали мальца сильно, может, вспомнит что через время. Но ты подумай, где же он был, раз не помнит ничего?

— Неужели там, у самого Кродо?

— То-то и оно. Тот, кто на зачарованный остров попадёт, память теряет от пения чудного. А кто поёт там? Алконост да Сирин. Полудевы-полуптицы. Сердцем чую, не к добру хозяйка исчезла, не к добру.

Я едва не свалилась с ветки. Северная старуха каким-то образом догадалась, что я замешана в похищении Новио. Пусть любой стражник или дознаватель её с такими аргументами на смех поднимет, но мало ли? На мысль она может натолкнуть, а там уж сколько верёвочке не виться.

"Уж не Лихо ли одноглазое ко мне привязалось?" — с тоской подумала я. Слишком сильно мне не везло в последнее время!

Можно было убрать старуху от греха подальше, но кто теперь мог знать, скольким она уже рассказала о своих догадках?

Уходить. Всё, что мне оставалась делать в такой ситуации — это быстро забрать остатки золота и исчезнуть на время. Но как раз времени у меня и не было. Последние переживания сильно подкосили Холла, он мог сдохнуть в любой момент и без моей помощи — а уже этого допустить я не могла.

Было что-то ещё в разговоре служанок, что привлекло моё внимание, но я моментально забыла, что именно. Сначала нужно было оказаться в безопасном месте, а потом уже строить планы и анализировать информацию.

Комнаты в дешевых гостиницах отличаются друг от друга больше, чем комнаты в дорогих. В дорогом номере всегда роскошная большая кровать, шкафы для одежды, иногда даже письменный стол или секретер. А в дешевых — самые разные дырки в крыше и стенах, тюфяки, набитые или соломой, или старым тряпьём, или ещё чем-то похуже. Столько вариантов.

Я выбрала ещё не самую плохую гостиницу и не самый плохой номер. Пусть он был крохотным, но с кроватью и даже постельным бельём. Месяцы шикарной жизни избаловали меня сверх меры, но теперь о комфорте нужно было забыть.

Как ещё задеть Холла? Как добраться до него? В моей голове были только вопросы — и ни одного ответа.

Уснуть мне не удавалось, да я и не рассчитывала на это. Снова погружаться в мир кошмарных ночных видений не очень-то и хотелось. До самого рассвета я ворочалась на жесткой постели, пытаясь найти выход из положения. Меня не очень волновали происки стражи; гораздо хуже было то, что теперь я не могла наблюдать за тем, как мои действия сказываются на Холе. Это всё равно, что бросать нож, и не знать — попал ли он в цель или ушел в «молоко».

Нужно было пробраться в дом бургомистра. Там я могла найти способ поиздеваться над ним всласть. Служанки подали мне хорошую идею — чем ближе к щуровой меже подходит человек, тем более суеверным он становится. Это можно было использовать. Но как попасть в дом? Старый вариант с устройством на работу какой-нибудь поломойкой не сработал бы. Теперь, после похищения Новио, любого желающего устроиться в дом бургомистра будут проверять всеми возможными способами, вплоть до гадания на решете.

Ближе к обеду у меня созрел приблизительный план действий, и я снова отправилась в верхний Тирит.

Имение Холла нисколько не изменилось за прошедшие годы. Разве только деревья в саду выросли, и вместо дубовых ворот теперь стояли кованые. Я обошла усадьбу по периметру. Над каменным забором возвышалась большая крыша особняка и крупного флигеля, пристроенного незадолго до появления в этом доме Элении. Перед домом раскинулся парк с подъездной аллеей. С другой стороны находились конюшни и хозяйственный двор. Владения Холла выглядели очень внушительно. Я притаилась за служебными воротами, рассчитывая, что какой-нибудь конюх, стремянной, или любой другой холоп ближе к вечеру направится в таверну, собираясь отметить окончание рабочего дня. Самый лучший способ узнать, что творится в нужном доме — подпоить слугу. У Шторма была девица-информатор в доме Холла, но ганарец, естественно, не оставил мне её координат. Ублюдок!

Усилием воли я погасила вспыхнувший было гнев, и как раз вовремя — из ворот вышел потрепанный работяга. Я мысленно обратилась к Сряште с мольбой. Многие работники, прислуживающие высокорожденным господам, задирают нос перед остальными. Они игнорируют нижний Тирит, считая, что им не пристало проводить время вместе с «голытьбой». Конечно, трактиры они тоже посещают, например «Розалинду» — самое популярное среди таких выскочек место. Только вот мои слуги тоже считали себя выше простых горожан и в «Розалинде» я легко могла нарваться на кого-нибудь из них. Хуже всего то, что я об этом и не догадалась бы — холопов в доме я не то, что по именам — в лицо-то не узнаю.

Но «мой» конюх был не из этих снобов. Он закрыл ворота, почесал объёмное пузо и направился к Тоницкому каналу — ближайшей улице, ведущей в нижний Тирит. Я последовала за ним. Мы вышли из богатого квартала и начали петлять по грязным улочкам нищих районов. Похоже, холоп искал место, где можно отдохнуть дёшево и сердито. Наконец, его выбор остановился на таверне, опознать которую можно было только по кружке пива над дверью. Ни названия, ни каких-либо других указаний на то, что перед нами таверна, не оказалось. Конюх вошел внутрь, я подождала с четверть часа и вошла следом. За это время он успел принять две кружки браги, и теперь мир ему казался ярким, таверна — светлой, а каждый посетитель — другом и братом. Этим-то я и воспользовалась. Присела рядом, заказала себе кружку такого же пойла и завела с мужиком беседу о жизни. Полчаса мне хватило на то, чтобы узнать о конюхе всё. Теперь я знала, где он родился, как и на ком женился, какая сука его тёща, какая корова жена, и какой ублюдок работодатель. Насчёт последнего я была с ним совершенно согласна. Из всего этого вороха полезной информации оказалось не так много. Нянька Хола по прежнему работала у него ключницей. Это старую суку я помнила очень хорошо. Больше никого из слуг, знавших меня, в доме не осталось. В главном доме жили сам Хол, Новио, очередной доктор и ключница. У спальни каждого Рейлея стояло по два стражника. В крыле прислуги проживали две горничные, лакей и мажордом. Остальные слуги приходили утром и уходили вечером. Бургомистр тяжело болел, он поднимался с кровати только для того, чтобы сходить в галерею. Правда, поговаривали, что на стенах там висят совсем не его великие предки, но никаких подробностей конюх не знал — экскурсию по дому ему не устраивали.

В конце-концов, с трудом выбравшись из объятий совершенно пьяного конюха, считающего меня самым близким человеком на свете, я отправилась назад в гостиницу. С утра мне предстояло посетить несколько магазинов.

Холодно и мрачно. Внутри дом Рейлея изменился. Нет, на первый взгляд всё осталось как раньше — узкие, полутёмные коридоры, огромные полупустые комнаты, минимум света и постоянный, неизвестно откуда берущийся в летний день, холод. Только сейчас дом выглядел заброшенным. Холл больше не мог тщательно следить за слугами, а ключница, наверное, совсем слаба глазами и ушами. Лестницы и полы безбожно скрипели, повсюду лежал толстенный слой пыли. Рыцарские доспехи и щиты на стенах потемнели, утратили блеск. Этот дом и раньше-то не казался гостеприимным, а теперь и подавно походил на склеп.

Половица под моей ногой скрипнула. Звук был едва слышным. Я снова нажала ногой на пол. Всё ещё недостаточно. Топнуть что-ли? Топнула. На этот раз получилось громко. За дверью кто-то завозился. Если конюх ничего не напутал — это была комната няньки Холла. Дверь скрипнула, открываясь — и через мгновение ночной дом разбудил крик. Не просто крик, а дикий вопль — старуха орала так громко, что у меня заболели уши. Светильник вывалился из её рук, и коридор погрузился во тьму. Я побежала к заранее открытому окну и прыгнула вниз. В флигеле, где жила прислуга, загорались свечи — нужно было действовать как можно быстрее. Я как раз добежала до сарая, когда раздался очередной крик. Орала горничная, которой не повезло проснуться раньше всех. Видно, ей было плохо, но я не сомневалась, что глаза бедной служки едва не вылезли из орбит, а дрожащий палец указывает на фигуру в белом, стоящую посреди двора.

Из флигеля выбежал заспанный дворецкий в ночной рубашке. Дедуля, похоже, был подслеповат, поэтому подошел к фигуре почти на сажень. И тут же отпрыгнул в сторону, заголосив тонко-тонко, будто мышь запищала. Я решила, что на первый раз достаточно и сильно дёрнула за верёвку. Белая фигура взмыла в небо и растворилась в темноте.

Рынок шумел, как штормовое море.

— Да, два раза явилась! Один раз на верху, в доме, значится, а второй раз внизу.

— Пророчествовала?

— Никто точно не знает. Перепугались все до смерти. Сама подумай — Белая Баба посреди дома, да ещё и два раза!

— Храмовников, говоришь, вызвали? Не будет от этого толку. Белая Баба, пока своего не возьмёт — не уйдёт.

— Да конечно, помрёт. Как пить дать — помрёт наш бургомистр. А я так думаю, что туда ему и дорога.

— Так и сказала: "Жизни вам — три дня"? Свентовит явий, да как же это так. Неужто и впрямь все помрут?

Я ходила меж рядов, прислушиваясь к разговорам. Вылазка, определённо, удалась. Правда, я чуть ногу не сломала, когда сиганула от окна, и верёвка с куклой едва не оборвалась, но всё это были сущие мелочи. Два белых наряда и один чёрный были запрятаны в надёжном месте. Чёрная ткань — лёгкая, как пух, и тонкая, как паутина — обошлась недёшево. Но придумано было славно — стоило легонько дёрнуть за верёвку, чёрное покрывало падало на белое одеяние, и казалось, что Белая Баба исчезает в ночной мгле. Конечно, в яркую луну этот фокус не пройдёт, но пока над городом висели тяжелые тучи. Днём стояла страшная духота, но даже ей не под силу было разогнать по домам охочих до сплетен горожан. О происшествии в доме бургомистра говорили абсолютно все. Эта известность могла повредить моему плану, но без неё обойтись было нельзя.

Вторую вылазку я осуществила через три дня. Подниматься к Холу пока было рано. Поговаривали, что он удвоил охрану для себя и сына. Снова не повезло старухе-няньке.

На этот раз она только сдавленно пискнула и начала оседать на пол. Её руки дёрнулись и скрюченные пальцы ухватили тряпицу, закрывавшую моё лицо. Этого не было в плане! Я опешила, замерла, соображая, что же делать, как вдруг произошло что-то совсем странное. Глаза старухи буквально вылезли из орбит, она рёзко дёрнулась и прошептала:

— Вернулась. Эления восстала из гроба!

Когда эти слова дошли до моего сознания, старуха уже была мертва. Я вытягивала белую тряпку из скрученных пальцев и пыталась осмыслить последние слова ключницы. Эления? Она что, приняла меня за сестру? Вместо того, чтобы спрыгнуть вниз и заняться второй частью драмы, я почему-то двинулась в направлении башни. Той самой, где моя сестра провела последние дни своей жизни. Дошла до конца коридора, затем по лестнице на третий этаж, повернула в узенький проход, скрытый за гардиной, и начала подниматься по холодной каменной лестнице. В руке чуть позвякивали по привычке украденные с пояса старухи ключи.

Серый камень. Повсюду был серый камень. Лестница покружила по спирали и вывела меня к обитой кованым железом двери. Замок открылся беззвучно, словно его регулярно смазывали.

Мои глаза привыкли к темноте, и начала различать скудное убранство башни — широкую деревянную кровать со смятыми простынями, ободранную шкуру дикой собаки на полу и грубо сколоченный стол. В комнате стало светлее — свет луны пробился через тучи и проник в узкое окно, больше похожее на бойницу. Что-то на стене справа привлекло моё внимание. Какой-то странный блеск. Я достала из кармана крохотную лучину, зажгла её и едва сдержала крик — на меня смотрела моя сестра!

Зелёные глаза. Длинные чёрные волосы, уложенные в высокую причёску, острый нос, изящные брови. "Эления…" — прошептала я так же сдавленно, как недавно старуха, и протянула руку. Пальцы ощутили шершавую ткань холста. Передо мной был портрет моей сестры. Моей сестры, удивительно похожей на меня, только гораздо красивее. Во мне не было такой мягкости черт, изящества, доброты и такого внутреннего света. Моё лицо казалось безжизненной маской рядом с сестрой. Сестрой, которая так никогда и не узнает, как мы похожи.

Что здесь делал этот портрет? Кто и когда нарисовал его? А главное — зачем?

Я закрыла дверь и спустилась вниз. Чучело, припрятанное на крыше, сегодня мне не пригодилось. Теперь я знала, что делать.

Сложно объяснить портнихе, какое ты хочешь платье, если единственное объяснение, которым тебе доводилось оперировать раньше — это "нужно много карманов для ножей". Ещё сложнее объяснить, что нужный тебе фасон действительно устарел, и что такое действительно уже не носят, но тебе всё равно такое нужно.

Сложно подобрать себе парик такого же цвета, как твои волосы, только в пять раз длиннее. Цирюльник будет рвать на себе рубашку, объясняя, что парик нужен, дабы изменить цвет волос, а не сохранить прежний. Сложно потом объяснить, ему в какую причёску уложить искусственные волосы — ведь эта причёска тоже устарела.

В кои-то веки у меня на душе было спокойно. Меня не раздражали тупые модистки и парикмахеры. Меня вообще больше ничего не раздражало. В кармане панталон был запрятан самый главный ключ — ключ от спальни бургомистра. Остальные я вернула мёртвой старухе, мне не нужно было, чтобы их хватились раньше времени.

Базар получил новую тему для сплетен. Ключница Рейлея увидела Белую Бабу и умерла — когда ещё такое будет?

Я с трудом дождалась ночи. Время тянулось отвратительно медленно.

Всё было готово. Платье и парик. Сонный порошок, раздобыть который удалось с большим трудом — а уж стоил он целое состояние. Были потрачены последние деньги, привезённые из замка Марены.

Путь внутрь дома стал для меня привычным. Перелезть через забор, добраться по крышам сараев до флигеля, быстро пересечь двор и пролезть сквозь крохотное окно для вентиляции на кухне. Сложнее было протащить в окно рюкзак, но с этим я тоже справилась. Там же, на кухне, переоделась. Точнее просто накинула две белых тряпки — на тело и на лицо. Меня не волновало, сколько будет стражников — сонный порошок подействует на всех. Главное — вовремя задержать дыхание.

Я двинулась вперёд по коридору. Спальня сынка бургомистра находилась в другом крыле. Конечно, если станет слишком шумно, стражники прибегут и сюда — на помощь товарищам, но шум в мои планы не входил.

В конце коридора я различила фигуры трёх стражников. Один из них дремал в кресле, второй клевал носом, но третий, как ни странно, действительно нёс вахту.

Белый шар покатился вперёд и я слегка топнула, чтобы привлечь внимание. Стражник уставился на меня и уже открыл рот, чтобы заорать, но тут же захлопнул его. Видно решил, что мужчине, а уж тем более стражнику, орать не положено. Его секундное размышление решила всё — коридор заполнился сизым дымом, стражник кашлянул, опёрся на стену и начал сползать вниз. Я кинулась вперёд, чтобы поймать его прежде, чем звякнут доспехи. В этот момент на пол едва не шмякнулся второй. Он лишь успел разлепить глаза — как снова погрузился в сон. Для того, чтобы поймать обоих, пришлось завалиться на пол, поймать на себя одного и придержать у стенки другого. И всё это без единого вдоха. Спящий в кресле парнишка так и не проснулся. Уложив стражников, я вернулась назад, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха и переодеться. Мешок с вещами вылетел в окно — его нужно было подобрать на обратном пути.

Я вошла в комнату Рейлея и повернула ключ в замке. Он чуть слышно скрипнул, но от этого звука спящий бургомистр заворочался.

— Ну, здравствуй! — проговорила я, устраиваясь в кресле. Холл подскочил на кровати как ужаленный.

Окончательно распогодилось. Луна светила прямо в окно, и я села в кресло так, чтобы серебристый свет освещал мою фигуру.

— К…Кто… — прошелестел бургомистр, зажигая свечу.

Выглядел он совсем плохо. Костлявые руки подрагивали. Казалось, даже свеча для них — непосильная ноша. Холл взглянул на дверь.

— Все спят. Как думаешь, какие сны им снятся?

— Ты… Эления? Эления, это действительно ты? — в его голосе не было ужаса, на который я рассчитывала.

— А ты надеялся, что я оставлю тебя в покое? — фраза получилась угрожающей. Это были не слова Элении, так говорить могла только Сирин.

— Как ты можешь говорить такое? Зачем ты ушла, Эления? Как ты могла оставить меня? — я уже совершенно ничего не понимала. Рейлей сошел с ума гораздо раньше, чем я планировала!

— Я ненавижу тебя, Рейлей!

— Не говори так. Не говори этого снова! Ты не можешь меня ненавидеть.

— Кто запретит мне? Ты?

— Ты такая красивая, — проблеял Хол, словно не слыша меня. — Такая же юная и здоровая. Почему? Почему всё так несправедливо?

— Несправедливо? — я встала и приблизилась к кровати. — Ты убил меня, Рейлей!

— Ты сама выпрыгнула из окна! Ты сама убила себя и моего ребёнка. Я тебя любил. Я так тебя любил, Эления! Ты такая красивая, светлая… Ты как Лада. Я всегда желал тебя, я боготворил тебя!

— Когда насиловал меня там, в башне? Это твоё боготворение? — я не собиралась обвинять его. Мне нужно было напугать его до умопомрачения. Я хотела, чтобы он плакал и валялся у меня в ногах. Я хотела приходить сюда каждую ночь и видеть его страх. Видеть его ужас и чувствовать, что его жизнь в моих руках.

— Мне нужен был твой свет! — закричал Рейлей, привставая на кровати. — Он и сейчас мне нужен! Ты не видишь, кем я стал? Посмотри — я старый и дряхлый, а ты всё такая же молодая и красивая!

— Я мертва!

— А я, по-твоему, жив? Нет, не надо. Давай не будем снова ругаться. Ты только не уходи. Останься со мной.

Меня начинало трясти. Я понимала, о чём он говорит. Эления и впрямь, казалось, излучала свет. Рядом с ней даже злые собаки становились игривыми щенками. Никто и никогда не держал на неё зла. Она могла помирить даже самых заклятых врагов. Её тихий, нежный голос всегда достигал того, к кому она обращалась. Достигал не ушей, а сердца.

— Почему ты не захотела остаться со мной? Я бы дал тебе всё! Я бы положил к твоим ногам все сокровища этого мира. Почему ты не хочешь остаться со мной? Свет. У тебя был свет я видел его.

— Ради моего света ты запер меня в башне. Убил тех, кого я любила?

— Эления, любимая… Твой свет должен был принадлежать только мне. Ты должна была быть моей. До конца! Я не умею делиться и не хочу учиться! Ради тебя я был готов рискнуть всем. Да я для тебя… Я убил бы сотни людей, если бы это было нужно. Понимаешь? Это всё было только для тебя!

— Для меня? — он действительно верил, что уничтожил всю мою семью ради любви к Элении.

— Я для тебя на всё готов. Я бы вырезал весь город, если было бы нужно! Я всегда получаю то, чего желаю!

Эта пламенная речь потребовала от бургомистра слишком много усилий. Он упал на подушки, тяжело дыша.

Моё сердце ухало где-то в ушах. Я слышала его слова. И это были мои слова. Я видела перед собой себя же. Словно смотрела в кривое зеркало.

— Ты убил меня… Ты убил всех, кто был мне дорог. Ты лишил меня жизни.

— Ты сама лишила себя жизни!

И он был прав. Мир разбился на сотни осколков. Вместе со мной.

— Ты слепец. Глупый, старый, беспомощный слепец.

Не глядя на Рейлея, я вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Коридор расплывался перед глазами. Нет, весь мир расплывался перед глазами. Воздуха не хватало.

Я шла вперёд, не видя ничего перед собой. Открыла парадную дверь и вышла на улицу. Июньская ночь пахла травой. Чуть слышно пели сверчки. Мир был полон жизни, но не капли её не было во мне. "Я убила бы сотни людей, если было бы нужно!" "Я всегда получаю то, чего желаю!"

Не до конца осознавая что делаю, я сняла платье. Осталась в рубашке, брюках и сапогах. Платье и парик бросила в мешок, перелезла через стену и пошла вперёд. Остановилась, только услышав тихое ржание. Я понятия не имела, где нахожусь. Похоже, я зашла в торговый квартал и оказалась у таверны. Пить не хотелось. Мне не хотелось вообще ничего. Тёплые лошадиные губы ткнулись мне в плечо. Я бросила мешок, отвязала жеребца и помчалась вперёд, не разбирая дороги.

Часть 4

Мелочи. Глупые, ничего не значащие мелочи, из которых, оказывается, и состоит жизнь. Одноглазый с колодой в руке, сидящий на деревянном бочонке. Давным-давно кто-то из проигравших, не решившись выместить зло на великане, отыгрался на бочонке. Пнул так сильно, что сломались доски. С тех пор бочонок чуть покачивался, и только Одноглазому удавалось сидеть на нём и не заваливаться на бок.

Орин, перебирающий струны мандолины летним вечером, когда воздух наполнен стрекотанием кузнечиков и вокруг лампады кружатся мотыльки. Светлые волосы, скорее белые, чем золотистые, собраны в низкую косу. Непослушные прядки выбиваются из плетения и цепляются за блестящую серьгу в левом ухе. Чистый голос, такой же серебристый, как волосы, и глубокий, как глаза, поднимается куда-то ввысь, в бездонное майское небо.

Патрон. Его мощная, словно стальная фигура на искалеченных ногах. Вот он составляет очередной план нападения вместе со Штормом и Соловьём. Стоит прямо, двигаются только руки и губы. И все знают, как тяжело ему стоять всё это время, но молчат. Молчат, отказываясь замечать малейшую слабость за «батькой». И он говорит-убеждает-обсуждает, а я сижу в своём углу и боюсь услышать, что мощный бас дрогнет от напряжения. Но нет, я так и засыпаю под размеренный полушепот с мыслью: "Он снова выдержал. Прошел ещё один день".

Высокий, худой парень с чёрными, как смоль волосами. Как же его звали… Алиан, Ален? Да, Ален. Он прибился к Кулаку чуть раньше Шторма. Кажется, он был учеником ювелира. Его убили при очередном налёте. Я запомнила этого парня только потому, что он сделал мне первый в жизни подарок. Подарок не краденый, не снятый с остывающего трупа. Ален перековал для меня одно из украденных ожерелий. Сделал тоненькую цепочку и медальон. Подарок потерялся вскоре после его гибели.

Ройко. Друг, почти брат. Неужели он действительно любил меня? Я не видела этого. Я ничего не видела, только золото. Только месть.

Я сама себя ослепила. Как дерево, не проснувшееся по весне. Оно просто не замечает, что зима кончилась, что мир ожил. Оно всё ещё в трескучем морозе и снежных сугробах, хотя зима давно отступила. Холл не уничтожил меня. Да, он лишил меня того, что было мне дорого, уничтожил людей, которых я любила, но потом я, как верная его ученица, начала отравлять свою же жизнь. Не он — я сама пустила по своим венам желчь вместо крови. Отвергала тех, кто мог согреть меня, отвергала тех, кто мог изменить мою жизнь и изменить меня саму. Он не разрушал меня — я сама с этим прекрасно справилась. Восемь лет. Восемь лет, наполненных только жаждой мести. Всё, что от них осталось — крохотные бусинки обрывочных воспоминаний. Сколько их? Пять? Десять? За это время можно было собрать роскошное ожерелье, но я, как глупый ювелир, отбрасывала всё. И то, что было действительно дорого, и то, что не имело ни малейшего значения. За восемь лет у меня не накопилось бусин даже на крохотное ожерелье памяти. Только обрывки и мелочь. Будто и не жила эти восемь лет.

Я так много потеряла. Людей, которые так и не стали мне друзьями. Страны, которые так и не стали мне домом. И Шторма.

Шторм. Великие Боги, я даже имени его не знаю! Знаю, что пальцы у него длинные и ловкие, что волосы непослушные и чуть вьются. Что глаза удивительного медового цвета, чуть темнее у края радужки и светлее к зрачку. Знаю, что даже когда губы его улыбаются, глаза остаются равнодушными и настороженными. Знаю, что он никогда не бывает до конца расслабленным, и только если спит совсем уж глубоко, морщинки у глаз и упрямые складки на лбу исчезают. Знаю, что в седле он выглядит так, будто там и родился. Что он сливается с конём, словно они говорят на одном языке и состоят из одной плоти. Знаю, что Шторм не любит украшений и иногда, когда чистит лошадей, поёт. Чуть слышно, под нос мурлычет какую-то мелодию, когда его никто не видит. Мало ли этого? Много ли?

Макошь всемогущая, я ведь ничего не знаю о любви. О том, как люди встречаются, что говорят друг-другу. Я так мало знаю о жизни, в которой нет ненависти. Я просто так мало знаю…

Шторм. Нужно было найти его. Я не знала, зачем мне это нужно, но чувствовала, что этот человек был для меня кем-то важным. Кем-то, кто мог бы научить меня жить иначе.

"Я научусь жить иначе", — с этой мыслью я и заснула. Прямо в седле.

Когда я проснулась, вокруг был туман. Ворованый жеребец, оказавшийся статным, суховатым, резвым и явно не дешевым, стоял рядом со свалившейся хозяйкой и нетерпеливо бил копытом по мокрой траве. Я села и нащупала в кармане шар из сонного порошка. Захватила с собой, на всякий случай. Ещё с десяток таких были спрятаны в Тиритском парке. Интересно, кому повезёт наткнуться на этот клад? Денег от продажи шара вполне хватало на путешествие в Ганарию, если особенно не шиковать.

Я надеялась, что эту находку можно было счесть хорошим предзнаменованием.

Было прохладно. Белая пелена застилала всё вокруг. Я видела только себя и жеребца.

"Назову тебя Туманом", — решила я. — "Тем более, что цвет у тебя подходящий, серый".

Мы медленно двинулись вперёд, сами не зная куда.

Следующие дни я снова и снова прокручивала в голове наш последний разговор со Штормом. Его слова звучали у меня в ушах, пока я пересекала Ромнию, направляясь на запад. "Знаешь, где меня искать!" Единственное, что я знала — он вернётся в Ганарию и купит себе ранчо, чтобы разводить лошадей. Это всё. Не так уж много информации. Приходилось расспрашивать путешественников в гостиницах и харчевнях. Шторм рассказывал мне о своей родине, но тогда мои мысли были заняты совсем другим.

Нельзя сказать, что рассказы пилигримов особенно вдохновляли. Ганария, судя по их словам, была не так уж велика, но там не было крупных городов. Вся страна, за исключением Латьёлы — административного центра — цепочка не связанных друг с другом ферм. Конечно, называть Ганарию отдельной страной не совсем верно. Это вроде как округ Ромнии на особых правах. Там не действовали ромнийские законы, а времени на изучение законов Ганарии у меня не было. Единственное, что я хорошо запомнила — одним из самых страшных преступлений там считается конокрадство. Учитывая, что я путешествовала на краденом жеребце, это была очень ценная информация.

Кроме этого, в Ганарии своё правительство, свои правила и уложения. Всё, что делают жители округа — поставляют Ромнии своих великолепных лошадей и платят какие-то деньги за землю. Это другой народ и другие обычаи. Я слышала, что у них и короля-то нет. Есть какой-то совет, в котором собираются представители разных районов округа, он то и принимает решения. Но представителя жители сами себе выбирают, и если тот их не устраивает — избирают нового.

Зачем я ехала туда? Что мне было нужно от Шторма? Сказать ему, что я всё же остановилась? Или что я не так плоха, как он обо мне думал? Или всё же признаться, что он мне нужен, что бы я там ни говорила? Всё это было слишком сложно и запутано. Найду я его — и что? Скажу: "Привет, Шторм, давно не виделись! Кстати, я не убила Холла, и ещё я вроде как тебя люблю. То есть я не уверена, любовь это, или как это называется, но надеюсь, что ты мне всё объяснишь!" Он умрёт со смеху, а я от стыда. Что я могу ему сказать? "Вот она я, приехала!" Ладно, сначала нужно его найти. Буду надеяться, что слова сами найдутся.

Если бы Ганарию можно было описать одним словом — то это было бы слово «свобода». Яркое южное солнце выжгло траву, и золотые остовы покачивались от лёгкого ветра. Всюду, сколько хватала взгляда, плескалось огромное море золотой травы. Волны ходили по нему, сгибая побеги, и слышался тихий шепот. Разговор земли и ветра. Он звучал всюду — днём на пыльных дорогах, и ночью, во время привалов, когда к шепоту травы добавлялся стрекот цикад, а в небе летали мотыльки. Звёзды здесь казались близкими. Протяни руку — и обожжешь ладонь о нежное серебристое сияние. Золотые дни и серебряные ночи.

Серая кобылка, лёгкая, гибкая, тонконогая несла меня вперёд. В неизвестность.

Поиски затягивались. В Ганарии не было ни придорожных гостиниц, ни крупных селений, где можно было бы переночевать и послушать сплетни. Я знала, что у Шторма достаточно средств, чтобы купить хорошее ранчо и приобрести очень хороших лошадей. Именно так я его и искала — спрашивала у каждого встречного, не слышал ли он о богатом купце, что недавно вернулся из Ромнии и теперь закупает превосходных племенных. Вот только встречных было не так уж много. В Латьёле мне ничего узнать не удалось, и я почти месяц носилась по пыльным дорогам, ночевала на фермах, общалась с хозяевами и работниками. Самым сложным было не отчаиваться. Убеждать себя, что я найду Шторма было гораздо сложнее, чем верить в то, что я когда-нибудь отомщу Холлу. Чем больше времени проходило, тем сильнее становились мои сомнения. Нужна ли я Шторму, захочет ли он меня видеть после того, что случилось?

Повезло мне на какой-то ферме, названия которой я не запомнила. Ковбой — конный пастух, недавно нанятый на работу, рассказал мне, что его бывший хозяин недавно продал большую часть своих племенных какому-то господину с ромнийским выговором. Сам он ничего об этом господине не знал, но рассказал мне, как найти своего бывшего хозяина. Я снова вернулась в Латьёлу, разыскала таки на конной ярмарке нужного мне человека и, собрав всю волю в кулак, отправилась на юг Ганарии.

С каждой верстой, пролетающей под ногами Тумана, росло моё волнение.

Сначала ранчо казалось просто тёмным пятном на золотистом море. "La expectativa" — так называлось ранчо Шторма. Наверное, это слово что-то обозначало на древнем языке ганарии, но я говорила только на ромнийском, да и на родине Шторма древний язык был почти забыт.

Постепенно ферма обретала очертания. Можно было различить большой хозяйский дом в три этажа, дворовые простойки — загоны, сараи, дома ковбоев, ещё какие-то строения и даже небольшой сад с прудом. Последнее было настоящей роскошью для Ганарии — степного края.

Когда я, наконец, добралась до цели, солнце клонилось к закату. Мне не хотелось привлекать внимания, поэтому я спешилась заранее и отправила лошадь погулять. В глубине души мне было очень страшно. Патрон говорил, что не боятся только идиоты и мертвецы. Я больше не была ни тем, ни другим.

Двор оказался пустым. Несколько минут я стояла недалеко от дома и пыталась придумать, что же делать дальше. Просто зайти и поздороваться? Неожиданно до меня донеслись чьи-то голоса. Тело среагировало раньше, чем голова. Я кинулась к сараю, юркнула внутрь и замерла, вглядываясь в открывающиеся двери.

На пороге появились две фигуры — высокий, жилистый мужчина с длинными волосами, при виде которого сердце почему-то забилось быстрее, и миниатюрная блондинка в длинном шелковом платье. Сердце стукнуло ещё раз, ещё… и рухнуло куда-то в желудок. "Спорю на сотню золотых — это не его сестра", — пронеслось в голове, а не губах появился странный привкус, словно я пообедала полынью. Шторм аккуратно поддерживал девицу под руку, она чинно вышагивала по посыпанной гравием дорожке, плавно покачивая бёдрами. Порыв ветра растрепал золотистые волосы, и дамочка изящным движением поправила причёску. У неё каждое движение было таким — изящным, грациозным и в то же время чуть небрежным. Я хорошо видела тонкую фигуру, точеное личико, огромные, широко распахнутые глаза, как у фарфоровой куклы, тонкую ладошку с длинными пальчиками. Куда уж мне. Когда мы только вернулись в Тирит, одна из модисток, снимавшая с меня мерки, громко причитала: "О великие Боги, милая моя, откуда у вас такие мускулы — посмотрите, вы же как из камня сделаны! Женское тело должно быть мягким, приятным на ощупь! Как я могу оголить ваши плечи, это же отвратительно! А кожа? Дорогая моя, неужели вам никто не говорил, что кожа у женщины должна быть светлой и гладкой, как шелк? Сколько времени вы провели на солнце без шляпки? О, нет, не говорите мне этого, я вовсе не хочу знать таких ужасных подробностей! Вот, что я вам скажу, дорогая. Ваше главное, и единственное, надо сказать, достоинство — грудь. Увы, я не могу замотать вас в ткань с головы до ног и обнажить исключительно груди, хотя мне начинает казаться, что это единственный ваш шанс хоть как-то привлечь внимание. Понимаете? Я не могу даже сшить для вас платье с глубоким декольте — все увидят ваши ужасные плечи и все эти мускулы…" — все эти стоны тут же ожили в моей голове, так что я против воли стукнула кулаком по стене сарая. Шум долетел до Шторма и его девицы. Она тут же, словно от испуга, прижалась к груди ганарца. Вроде как ненароком. И Шторм, естественно, её не отодвинул.

— Не беспокойтесь, Джульетта, это просто ветер!

— О, вы думаете? Знаете, я так боюсь резких звуков…

Шторм мило улыбнулся. Макошь великая, он может мило улыбаться! Мне он не улыбался так никогда. Три месяца назад этот самый мужчина говорил мне, что он меня любит, а теперь мило любезничает с этой безмозглой блондинкой!

"Я убью его! Я убью его сегодня же!" — пообещала я себе и чуть успокоилась.

Ганарец довёл девицу до экипажа. Они трогательно прощались — блондинка положила руку на грудь мужчине и приподняла кудрявую головку, чуть выставив губы вперёд. Всё это было настолько мило и очаровательно, что хотелось плеваться. Ну а Шторм, конечно, не преминул воспользоваться случаем облобызать дамочку. Если бы моя позиция была удобнее, я бы давно воспользовалась одним из своих ножей. Один бы прекрасно вошел блондинке прямо в лоб, а второй куда-нибудь в район сердца ганарцу. Это было бы замечательно, но они стояли чуть в стороне, солнце святило прямо в сарай, и если бы я чуть двинулась — Шторм бы тут же это заметил.

— О, Себастьян, я буду с нетерпением ждать нашей следующей встречи! — прошептала дамочка, естественно, краснея.

"Себастьян, значит! Эта безмозглая курица знает его имя? Интересно, что он попросил у неё взамен? — Ах, вы не скажете мне своё имя, мой герой? — Ах, прелестная леди, только если вы назовёте своё и позволите мне прижаться некоторыми частями моего тела к ложбинке меж ваших грудей!" — хотя последнее вряд ли возможно, груди у дамочки были более чем скромные. Прежде чем к ним прижаться, их бы пришлось долго искать!

Пока я кипела от злости, экипаж уехал. Шторм постоял на дорожке, сложив руки на груди. По крайней мере, он не махал ей в след белым платочком — и то радость. Минуту спустя он вернулся в дом, а я сползла по стене сарайчика прямо в стог сена. Дико хотелось что нибудь ударить и кого-нибудь убить. Последнее я откладывать не собиралась.

Несколько часов я наблюдала за домом. Проникнуть внутрь было не так уж сложно, самым сложным было застать Шторма врасплох. Мне не по силам одолеть его в честном бою — это я усвоила ещё в детстве, поэтому единственной возможностью убить его оставалось нападение сзади. Подкрасться как можно незаметнее — и полоснуть ножом по горлу. Но в таком случае я не увижу его глаз, а он так и не узнает, от чьей руки подох! "Ладно, будь что будет", — решила я, пробралась к стене и заглянула в окно. Судя по мебели, это оказалось окно столовой. Стол из тёмного дерева, картины на стенах, несколько букетов свежих цветов — идеальная обстановка комнаты в доме помещика средней руки. В столовую вошла женщина. Судя по одежде — служанка. Я прижалась к стене, стараясь не дышать. Всё же нужно было подождать до вечера!

Служанка подошла к окну, под которым я пряталась, и — о чудо! — настежь его распахнула. В такое везение было сложно поверить. Как только девица исчезла в дверях, я проскользнула в комнату. Лучше всего было устроить засаду в спальне, оставалось только её найти.

Усадьба была трёхэтажной. Скорее всего, спальня располагалась на последнем этаже — по крайней мере, так было в богатых домах Тирита. Стараясь не шуметь, я прокралась к двери, выскользнула в коридор и молниеносно промчалась по лестнице. Она вывела меня в небольшой холл с диваном, несколькими креслами и цветами в кадках. Сзади раздались шаги. Я юркнула за кресло, стараясь не дышать.

— Ты сменила постельное бельё в спальне сеньора? — раздался хриплый, старческий голос. Наверное, это был дворецкий. Из своего убежища я видела только кожаные туфли с пряжками.

— Как раз туда направляюсь, — нелюбезно ответила обладательница грубых башмаков с оторванной подмёткой.

— Иди-иди! И побыстрее!

Башмаки развернулись и пошли по коридору. Туфли начали спуск по лестнице. Я выглянула из-за кресла. Жирная девица дошла до первой двери, тяжело вздохнула и вошла внутрь. Нужно было дождаться, пока она вернётся. Я надеялась, что смена белья не займёт у неё много времени — ноги от неудобной позы начинали затекать.

Минут через пятнадцать служанка вернулась и спустилась вниз. Я выползла из укрытия и направилась в спальню Шторма. Раз дамочка меняла бельё — значит, хозяина тем не было. Очередная удача.

Спальня Шторма совсем не походила на комнату, которую он занимал в тиритском доме. Здесь не было изящных безделушек или глупых ангелочков на потолке. Золотисто розовый свет клонящегося к закату солнца проникал в комнату сквозь большое, широко распахнутое окно. Большую часть спальни занимала широкая кровать, застеленная бежевым покрывалом. Вся мебель в комнате была из тёмного дерева, но не красноватого, как заведено на севере, а тёпло-коричневого. Ещу здесь стояло уютное кресло, небольшой секретер, шкаф с книгами и одеждой; вторая дверь вела, судя по всему, в ванную. Я вошла в эту комнатку и прикрыла дверь — заметить меня от входа было невозможно. Кресло стояло спинкой ко мне. Я надеялась, что Шторм решит почитать перед сном и окажется в максимально незащищённой позиции, но на часах была лишь половина шестого. Пришлось настроиться на долгое ожидание.

Шторм вошел в комнату почти без шума. Я не прождала и получаса. Похоже, пока я кружила вокруг дома, он успел переодеться — теперь на нём была светлая рубаха и кожаный жилет. Отросшие каштановые волосы были собраны в хвост, и кончики чуть развевались от свежего ветерка, доносившегося из окна. Шторм сел в кресло и взял со стола книгу. Я решила подождать, пока он углубится в чтение.

— И долго ты планируешь там стоять? — его голос вырвал меня из мира грёз, в котором я держала в руках его отрезанную голову.

Я бросилась на ганарца, но он молниеносно вскочил и отпрыгнул в сторону.

Мы прошлись по кругу, ожидая, кто же двинется первым. Я сделала выпад. Он снова ушел в сторону — я даже не задела его! Нужно было успокоиться. Чем сильнее я буду психовать — тем проще меня будет одолеть. А сегодня я рассчитывала записать на свой счёт ещё один труп.

— Значит, так это ты меня ждёшь? — прошипела я.

— Я разве обещал тебя ждать? — он удивлённо уставился на меня, и я против воли начала прокручивать в голове наш последний разговор. Лихо! Он действительно ничего мне не обещал. Великая Макошь, с чего я вообще решила, что он будет меня ждать? Припёрлась сюда, на край земли… Зачем?

— Действительно, не обещал. Но я всё равно убью тебя!

Злость придала мне силы. Я выбросила вперёд кулак и ударила Шторма в живот так быстро, что он не успел закрыться. Ганарец отлетел к стене, я бросилась за ним, крепко прижала его левую руку к деревянной панели и приставила нож к горлу. Доктор говорил, что "господин Хельди" после ранения не сможет владеть правой рукой так же хорошо, как раньше. Оставалось надеться, что доктор был прав.

— Что с Холлом?

— Тебя это не касается. Лучше бы помолился.

— Я? Помолился? Видишь ли, девочка, я собираюсь пожить ещё некоторое время, — возразил Шторм. Я чуть двинула лезвием. Красная струйка побежала по смуглой коже. Правой рукой мне приходилось удерживать нож и контролировать его больную руку. Нужно было побыстрее заканчивать с этим.

— Так зачем ты сюда явилась? Соскучилась?

Это ублюдок, казалось, не замечал, что остро наточенное лезвие упирается ему прямо в шею. Или его просто не волновало то, что я в любую секунду могу отправить его к праотцам?

— Дура была. Но теперь поумнела. "Я тебя люблю, бла-бла-бла!" — ты это всем говоришь, Себастьян — или как тебя там?

— А почему тебя это волнует? Ревнуешь, девочка?

— Ублюдок! — я двинула лезвие вперёд, намереваясь перерезать ему горло, но Шторм резко дёрнулся в сторону — и через секунду к стене была прижата я. Он с силой сжал мою руку с оружием — пальцы разжались, и нож упал на пол.

— Девочка, ты испортила мне любимую рубашку. У тебя что, совсем нет совести?

— Сукин сын! Кто бы говорил про совесть!

Я попыталась пнуть его, но ганарец лишь навалился на меня всем телом так, что я едва могла дышать.

— Что с Холлом? — повторил он.

— Он тебе что, брат названый? Я не знаю, что с ним! Когда уезжала из Тирита — он был жив, но потом я как-то не интересовалась его здоровьем!

— А чем же ты занималась?

— Тебя, ублюдка, искала! — заорала я, пытаясь скрыть подступающие к глазам слёзы, но они всё же выкатились из глаз. Теперь я уже ненавидела себя.

Неожиданно ганарец чуть ослабил схватку. Я тут же ударила его по повреждённой ноге и кинулась к ножу. Не тут-то было. Падая, Шторм схватил меня за куртку — и мы полетели на пол. Сначала мне удалось подмять его под себя, но через секунду я оказалась снизу, и он крепко прижал меня к полу.

— Это было больно, знаешь ли, — тяжело дыша, заметил он.

— Когда я перережу тебе глотку, будет больнее, — пообещала я, чувствуя, как срывается голос. Это было так унизительно!

— Ты всё такая же бешеная, — он вздохнул. — Почему ты не убила Хола?

— Дура была потому что. Да отпусти ты меня!

— Если я тебя отпущу — ты меня убьёшь. Я же не враг своему здоровью.

— Я тебя убью, даже если ты меня не отпустишь, понял?

— Чего ты так долго ходила вокруг дома?

До меня не сразу дошел смысл его слов.

— Ты меня видел? Ты знал, что я там, а сам целовался с этой… этой… этой фифой?

— Это она со мной целовалась. Ну ладно-ладно, не дёргайся! А то сломаю тебе что-нибудь ненароком.

Я попыталась его укусить, но он лишь чуть отодвинулся в сторону.

— Джульетта, знаешь ли, дочь богатого землевладельца. Я тут изо всех сил пытаюсь стать респектабельным членом общества. Женитьба на такой девице благотворно бы сказалась на моём статусе…

Я ругала себя последними словами. Как я могла быть такой глупой и слепой? Я ведь почти убедила себя, что люблю этого ублюдка. Но это ещё ничего! Я почти убедила себя, что он меня любит!

— Себастьян — это твоё настоящее имя?

Шторм, казалось, удивился смене темы разговора, но меня не отпустил.

— Да. Себастьян ла Лерта. Я, знаешь ли, родился в этих краях. Мой отец слишком любил скачки — он проиграл имение и всё имущество, когда мне было десять. Затем папаша окончательно спился, а я сбежал из дома и отправился в Ромнию. Дальше много всего неинтересного. Но я всегда хотел вернуться сюда. Степи, лошади, запах цветущей травы… Всё это нравится мне гораздо больше, чем вонь тиритских сточных канав.

— Отпусти меня.

На этот раз я почему-то просила. Злость ушла, осталось одно разочарование.

— Думаешь, стоит? Что ты будешь делать, если я тебя отпущу?

— Уйду.

— Разве ты не собиралась меня убить?

— Разве ты не говорил, что любишь меня? — невесело усмехнулась я.

— Ты пожелала мне провалиться сквозь землю вместе со всей мой любовью. Или я что-то путаю?

Что я могла сказать на это?

Шторм поднялся сам и подал мне руку. Я проигнорировала этот мирный жест и встала на ноги… Мы стояли друг против друга, не шелохнувшись. Нужно было уходить. Развернуться и выйти в дверь — но я не могла заставить себя двинуться с места.

— Три месяца

Я не поняла о чём он.

— Три месяца! Какого лешего ты так долго там возилась!

Шторм шагнул ко мне, или я шагнула к нему — не важно. Важно лишь то, что я ощутила запах нагретой солнцем кожи, травы и ветра. Это был запах его объятий. Запах этого мужчины. Запах этой страны. Запах жизни.

— Тебя было сложно найти, — пролепетала я, жмурясь от солнечного света.

— Меня? Сложно? Да я чуть ли не каждой собаке в Ганарии рассказал о том, где я и как меня найти!

— Я не разговаривала с собаками.

— Значит, тебе всё-таки нужны мои нравоучения и всё остальное?

— Нравоучения, пожалуй — нет.

Мне хотелось, чтобы он снова поцеловал меня. Не так, как в прошлый раз, а по-другому, хотя как это «по-другому» — я и сама не знала.

— А как же твоя Джульетта?

— Какая Джульетта? Ах, эта Джульетта? Девочка, я же с ней умру со скуки!

— Значит, ты не собирался на ней жениться? — очарование момента куда-то унеслось. — Зачем тогда ты мне тут вешал лапшу на уши? Поиздеваться захотелось? Ты ублюдок, Шторм, ты знаешь об этом? Как ты мог вообще… Он закрыл мне рот поцелуем. И это было правильно.