"Ультиматум" - читать интересную книгу автора (Штайн Гюнтер)

2

Раиса Тихонова быстро шла по улице, стараясь держаться как можно ближе к забору. Притворившись испуганной, она в самом начале происшествия в кинозале извинилась перед своими сопровождающими и быстро покинула казарму. Дойдя до угла, девушка остановилась и осмотрелась по сторонам.

Давящая тишина нависла над крышами маленьких, преимущественно одноэтажных домов. Городок Корсунь-Шевченковский, до войны центр района, сейчас казался вымершим. Словно замерли и электростанция на берегу реки Рось, и колхоз «Пятилетка», и завод. Дома с темными окнами, казалось, прижались к земле. Старый замок, в котором немцы развернули полевой лазарет, угрожающе устремил свои четыре тупые башни в молочно-белое небо. Казалось, и вокзал уснул.

Раиса Тихонова прислушалась. Со стороны казармы доносился беспорядочный шум, совсем не такой праздничный, как раньше, когда здесь размещался клуб. Раиса заторопилась дальше. Но шум преследовал ее, предостерегая об опасности, грозившей ее друзьям и даже воспоминаниям.

С этим клубом связано все самое хорошее, что было в жизни двадцатилетней Раисы. В Корсунь-Шевченковский она приехала одиннадцатилетней девочкой из деревни под Черкассами, потому что ее отец, кузнец, начал работать на заводе. Маленькой, но крепкой девчушке с темными косичками было нелегко расстаться с родной деревней. Гора за лесом, пруд, где они купались летом, выгон, на котором они часто сидели с ребятами, присматривая за скотом, — со всем этим она прощалась с тяжелым сердцем, словно уезжала в чужой, неприветливый край. И если в Корсунь-Шевченковском она очень скоро почувствовала себя как дома, то дело было не только в том, что здесь тоже был колхоз, более крупный, чем в ее родной деревне, и не в том, что и здесь она нашла себе новых подруг. Все заключалось в школьном учителе немецкого языка Андрее Гордеевиче, раскрывшем ее способности к языку и принявшем ее в кружок немецкого языка. Андрей Гордеевич не жалел ни труда, ни сил, чтобы привить своим ученикам любовь к изучению языка. Сначала они читали басни и короткие рассказики на языке, потом упражнялись в декламации стихов и пении немецких народных песен, а затем разучили несколько сцен из различных пьес.

Раиса увлеклась немецким языком. У нее появился интерес не только к немецкой литературе, особенно к творчеству Шиллера, но и к театру. В клубе она принимала участие в любительских спектаклях. Ей не исполнилось еще и шестнадцати лет, когда ее признали одной из лучших артисток самодеятельности. Она не понимала, в чем причина ее успеха, и не раз спрашивала старого артиста Петренко, руководившего их кружком, разве можно хорошо сыграть на сцене роль, если ее никогда не приходилось играть в жизни? Петренко ответил ей на это вполне серьезно:

— Ты, конечно, права, но жизнь просто еще не требовала от тебя подвига. Однако то, что ты сможешь совершить его, если потребуется, чувствую не только я один. Это чувствуют и наши зрители, когда видят тебя на сцене. Они верят, что ты и в жизни сможешь совершить подвиг!

Вскоре Рая познакомилась со смелым, напористым пареньком Толей Асавлюком, секретарем горкома комсомола. Произошло это на молодежном вечере в клубе, через несколько дней после успешного выступления самодеятельного коллектива. В клубе он сидел в первом ряду и горячо аплодировал Раисе. На вечере он не пропустил ни одного танца и ревниво следил за тем, чтобы никто другой не пригласил Раю танцевать.

И именно благодаря Толе Рая окончательно укрепилась в своем решении стать актрисой. Такая перспектива нравилась не только им обоим, но и отцу Раисы, Терентию. И исполнение их мечты было уже близко, но вдруг началась война, фашисты заняли Корсунь, превратили клуб в солдатское общежитие…

Раиса тяжело переводила дыхание. Идти по снегу было трудно. Добравшись до окраины города, она остановилась у небольшого домика. Ничто не вызывало у нее опасения. Она проскользнула в садовую калитку, обошла дом кругом и осторожно стукнула в окошко.

— Мария! — тихо позвала она.

Ответа не последовало.

Рая постучала еще и еще, пока наконец скрипучая дверь не открылась и девушка с растрепанными волосами не втянула ее в дом.

— Чего тебе? — прошептала Мария сонно.

— Мы немедленно должны всех предупредить! — Раиса, подавшись вперед, схватила Марию за руку. Она торопливо пересказала подруге, что произошло в зале во время киносеанса. — Сегодня ночью гитлеровцы будут обшаривать каждый дом, каждый сарай, каждый подвал. Они теперь везде видят опасность, будут искать подозрительных, понимаешь?

— Вася! — вздрогнув, прошептала Мария. — Мы должны обязательно предупредить Васю. Всем нашим надо как можно скорее покинуть город…

— Теперь уже поздно. Сейчас даже собака не сможет выбежать из города незамеченной, — возразила Раиса. — Вася пусть переберется ко мне. Я работаю в комендатуре, в доме у вас квартирует гитлеровский обер-лейтенант, так что у меня искать никто не станет. Иди разбуди Васю! — добавила она почти резко, заметив, что Мария колеблется.

— Не нужно, я уже не сплю, — отозвался из темноты, со стороны чердака, низкий мужской голос.

— Погоди, я зажгу свечу! — сказала Мария.

— Лучше помоги мне поставить лестницу!

Однако скрип деревянных перекладин раздался раньше, чем Мария успела добежать до конца коридора.

— Ты слышал, что я говорила? — спросила Раиса.

— Слышал, — приглушенно ответил Вася. Приоткрыв дверь, он выглянул в сумеречную темноту.

— Ну идем же! — тревожно сказала она.

— Нет! — Он прикрыл дверь.

— Что это значит?

— Только то, что к тебе я не пойду. Это не приказ штаба, и я не обязан его выполнять.

Раиса была озадачена. Разве для того она освободила Василия от отправки на принудительные работы, чтобы он сам себя погубил? Ах, если бы она могла видеть его лицо в эту минуту! Вася надежный товарищ, но иногда упрям невероятно. Она попыталась воздействовать на него по-иному.

— Ты хочешь провалить весь наш комитет?

— Тихо!

Издалека донесся неясный шум. Вася снова приоткрыл дверь, и они втроем прислушались.

— Что там? — спросила Мария. Она совсем замерзла в своей тонкой рубашке.

— Разве вы не слышите? В городе стреляют!

До них доносились лишь отдельные выстрелы, потом раздалась автоматная и пулеметная стрельба, Разгорался настоящий бой.

Вася покачал головой и проговорил:

— Серьезная пальба.

— Будь же благоразумным, Вася! — предостерегла его Раиса. — Здесь тебе нельзя оставаться.

— Да я и не собираюсь. В такую-то ночь! — Он усмехнулся.

— Теперь слушай меня внимательно, — настойчиво продолжала Раиса. — Ты должен…

— Нет, теперь ты меня послушай! — твердо возразил он. — В такую ночь в укрытии пусть сидит кто угодно, только не я! Ты это понимаешь? Эту ночь нужно использовать для дела.

— Я вообще больше ничего не понимаю, — вставила Мария, успевшая тем временем одеться.

— Короче говоря, вы не хуже меня знаете, что в подвалах на вокзале фашисты держат пятьсот наших парней, в том числе много солдат. Всех их должны отправить в Германию на принудительные работы. Когда еще ребятам из партизанского отряда предоставится возможность спасти их, если не теперь, когда фашисты, как перепуганные курицы, носятся вокруг клуба?

— Ты хочешь уйти к партизанам? — спросила Раиса.

— Да, и не когда-нибудь, а сейчас. Пока мы не упустили возможность. Насколько я знаю Рыжего, то лучше всего в его отряд… — Он потер руки и прислушался к звукам, доносившимся снаружи. Стрельба все еще продолжалась. — Кстати, там я и выясню, почему прервалась связь с окружкомом. Счастливо! И спасибо вам за помощь!

Вася широкими шагами пересек заснеженный сад, перескочил через забор и исчез. Еще некоторое время девушки слышали, как скрипит снег под его сапогами, потом стало тихо.

Шум боя доносился уже приглушенно.

Раиса взглянула на часы.

— Не будем терять время попусту, идем. Ты пойдешь к Ольге Петровне и Максиму, Остальных оповещу я сама.

— А что мы можем им посоветовать? — нерешительно спросила Мария. — Ты действительно думаешь, что им лучше всего оставить укрытие?

Раиса задумалась.

— В городе оставаться уже небезопасно, и Вася прав: мы должны использовать эту суматоху. От того, насколько правильно мы оценим эту возможность, зависит многое. — Она положила руку на плечо подруги. — Поторопись, чтобы успеть вернуться до того, как начнут передавать последние известия.

Мария кивнула. Конечно, она успеет вовремя сесть к единственному радиоприемнику, который они спрятали, несмотря на строгий приказ сдать все радиоприемники в комендатуру, будет записывать сводку Совинформбюро, а потом, как всегда, размножит текст.

Усилившийся ветер гнал снег по пустынной улице, кидал его Раисе прямо в лицо. Она прищурила глаза. В палисадниках, казалось, прятались притаившиеся люди. Залаяла собака. Раиса огляделась и так быстро побежала по глубокому снегу, что не заметила, как платок сполз у нее с головы на плечи. Услышав голоса, она поспешно свернула в ближайший сад. По улице, беззаботно беседуя, шли два гитлеровца.

Дождавшись, пока они исчезнут из виду, Раиса пролезла сквозь дыру в невысокой ограде и побежала дальше. У нее перехватывало дыхание, но она не останавливалась. Вперед, только вперед! Самое позднее, через час город уже будет охвачен цепью патрульных. Надо во что бы то ни стало известить Рыжего. И почему нет больше связи с райкомом? Названными ей явками она пользовалась лишь в течение нескольких недель. Впрочем, они с самого начала были не слишком надежны: в доме, где жила первая семья, разместились на постой эсэсовцы, а Вера, дочь второго товарища, завела подозрительное знакомство с немецкими солдатами. Как она презирала эту Веру! До сих пор в ушах у Раи звучали ее циничные слова: «Не твое дело, чем я занимаюсь! Ты думаешь, если ты с офицерами водишься, так ты лучше меня?» Хуже всего было то, что не одна только Вера придерживалась такого мнения.

Раисин валенок застрял в снежном сугробе, и она чуть не упала. «С офицерами водишься!..» Она зло рассмеялась. Только очень немногие люди, мнением которых она дорожила, знали, какого труда стоило ей скрывать свою ненависть к гитлеровцам, часами скучать в обществе немецких офицеров, петь им или танцевать с ними. У нее перехватывало дыхание от негодования при одной мысли об этом. А с тех пор как обер-лейтенант Торстен Фехнер остановился на постой в их доме, ходить по городу стало для нее сущим наказанием. «Ну и обрадуется же твой Толя, когда вернется», — сказало ей позавчера Арина Маркова и посмотрела на нее такими глазами, что Раиса похолодела. Арина была права. Ведь знакомство Раисы с обер-лейтенантом — это было уже не поручение, а что-то другое. Толя, ее первая любовь, всегда будет значить для нее неизмеримо много. Но со встречи с Торстеном в ее жизни началось что-то новое, что целиком заполнило все мысли…

Раиса вдруг остановилась. Ей показалось, что она слышит стон. Свежие следы на снегу пересекали ее путь, тянулись через сад, в центре которого она стояла, в сторону забора. Стон послышался снова. Кто-то, видимо, нуждался в помощи! Не раздумывая, она побежала по следам и увидела за забором человека. Это был немецкий солдат, свернувшийся калачиком.

При тусклом свете луны, пробивавшемся через завесу облаков, Раиса разглядела исхудавшее лицо мужчины. На вид ему можно было дать лет тридцать. На его форме она заметила унтер-офицерские петлицы. Пересеченный морщинами лоб, соломенного цвета волосы, тонкий прямой нос, искривленные болью губы. Человек взглянул на нее, попытался было приподняться, но, вскрикнув от боли, схватился за плечо.

— Помогите мне! — тихо произнес он по-русски.

Раиса стояла словно парализованная, хотя двухлетний опыт работы в городской комендатуре подсказывал, что ей лучше всего убежать отсюда, не медля ни секунды. Человек был ранен или, быть может, избит. Если ее увидят возле него, гитлеровцы могут подумать, что и она причастна к происшедшему.

— Нет! — громко ответила она, невольно подаваясь назад.

— Помогите же мне! — повторил унтер-офицер. Он понимал рискованность своего поступка, но ему не оставалось ничего другого, как довериться этой женщине. Он мучительно пытался расстегнуть шинель, но безуспешно — замерзшие пальцы не слушались.

— Ну-у, посмотрите!.. Посмотрите! — жестом показал он себе на грудь.

Раиса заколебалась. «Что там у него? Что он хочет показать?» Инстинкт подсказывал ей, что тут что-то не так.

Она подошел к нему, нагнулась и расстегнула шинель. Нагрудные карманы раненого оттопыривались. В них оказались какие-то бумаги, увязанные в пачки. Листовки! Раненый не был фашистом, он был другом…

— Сожгите, — попросил он, — если у меня их найдут, я пропал.

Раиса заколебалась: «Сжечь листовки? Такую ценность!»

— Послушай, немец, листовки останутся здесь. — Она быстро подсунула пачку под забор и засыпала снегом. — Ты сможешь идти, если обопрешься на меня?

Он покачал головой. Нет, не стоит ей так утомлять себя, да и опасно это. Он как-нибудь сам постарается встать. Но нет, обессиленный потерей крови и болью, он тяжело опустился в снег. По всему его телу волной распространилась неимоверная усталость.

— Эй, вставай, а то замерзнешь!

Она помогла ему подняться. «Куда же его отвести?» — лихорадочно думала Раиса. Драгоценное время не гало, а бежало. Она должна была торопиться, чтобы успеть предупредить Лидию и обеих женщин. А теперь еще эта забота. До дома Лидии оставалось уже недалеко. Что ж, надо рискнуть.

Медленно, шаг за шагом они продвигались вперед. Редкие снежинки падали на разгоряченные лица. Когда до спасительного дома оставалось уже совсем немного, силы покинули раненого, и, прежде чем Раиса успела его подхватить, он тяжело опустился в снег.

Тем временем круглощекая Лидия, обеспокоенная стрельбой у немецких казарм, разбудила обеих молодых женщин, которые прятались у нее, чтобы избежать отправки на принудительные работы в Германию. Когда у вокзала завязался бой, она подумала, что настал долгожданный час освобождения. Наши! Но радость ее была преждевременной. Советских солдат не оказалось ни у казарм, ни у вокзала.

Подойдя к Лидии, Рая рукой показала на темную фигуру около дома и сказала:

— Мы должны его спрятать. Он не фашист.

Что могла ответить ей Лидия? У нее раненого нельзя оставить. Ее ненависть к гитлеровцам не знала границ, и она ни в коем случае не согласится на это.

— А может, лучше у тебя? — предложила она подруге.

Мозг Раи лихорадочно работал: «Васю можно было прятать в погребе. Но немец ранен: ему нужен уход. А как его внесешь в дом, да еще так, чтобы обер-лейтенант, живший в ее комнате, ничего не заметил?» Его комната отделена от ниши, в которой находится печь, только ситцевой занавеской, так что будет слышен каждый шорох. Сама Раиса перебралась спать в комнату матери. «Как поведет себя Фехнер, увидев у нас мужчину с перевязанным плечом? Дает ли мне право наше еще довольно недолгое знакомство рассчитывать на сочувствие со стороны Фехнера?» Эти вопросы мучили Раю.

Она вздохнула. Надо было наконец на что-то решиться. То, что Рая случайно узнала об обер-лейтенанте Фехнере, еще не будучи с ним знакомой, заинтересовало ее и расположило к нему: на участке 72-й пехотной дивизии во время отступления эсэсовцы расстреляли сорок из ста тридцати русских военнопленных; Фехнер обратился к командиру дивизии подполковнику Хону с просьбой передать в его распоряжение остальных пленных. Таким образом он спас им жизнь.

Снег пошел гуще.

— Попытаюсь, — твердо сказала Рая и тихо добавила: — Даже несмотря на опасность, что его обнаружат. Если возникнут непредвиденные трудности, у меня есть Васин пистолет.

Они с Лидией уложили раненого на сапки и так закутали одеялами, что стало видно только лицо.

«У меня есть пистолет», — подумала Рая еще раз, словно желая этим успокоить себя.

Тем временем унтер-офицер пришел в сознание. Он немного согрелся, закутанный одеялами. Усталость сковывала его тело.

Небо над вокзалом алело от пожара, и ночной ветер доносил с той стороны многоголосое русское «ура!».

— Слышишь! — радостно воскликнула Раиса. — Это Рыжий освобождает наших! — Не в силах сдержать себя, она обняла Лидию. — Они свободны, свободны… — В голосе ее были слышны слезы.

Раиса и Лидия потащили санки на твердую, укатанную дорогу, которая после небольшого подъема пошла под уклон. Валил густой снег, и в двадцати метрах ничего не было видно. Девушки шли, избегая больших улиц, надеясь, что все обойдется.

«Внимание! Говорит Москва. Говорит Москва!..»

Мария тем временем вернулась домой, предупредив, как было решено, Ольгу Петровну и Максима, и уселась возле приемника, который они тщательно прятали.

«Говорит Москва…»

Московское радио передавало обзор последних известий с фронта. Внимательно вслушиваясь в слова диктора, Мария быстро писала, стараясь ничего не пропустить. Она не имела права пропустить ни слова, потому что все жители города должны знать: зимнее наступление Советской Армии, частью которого являлись и бои за их город, успешно продолжается. Враг будет отброшен дальше на запад, и вся территория Советского Союза будет освобождена от гитлеровских захватчиков. От Ленинграда и до Крыма, то есть на всем участке фронта длиной почти две с половиной тысячи километров, Советская Армия успешно продолжала наступление. Группы гитлеровских армий «Север», «Центр», «Юг» и «А», которые с конца 1943 года вели ожесточенные оборонительные бои, несли от советских войск тяжелые потери и терпели одно поражение за другим. 14 января завершилось освобождение Ленинградской области от оккупантов.

На флангах группы армий «Центр» советские войска заняли выгодные позиции и постепенно отделяли ее от группы армий «Юг», над которой тоже нависла опасность близкого разгрома.

В то время как группа армий «А», правое крыло которой упиралось в побережье Черного моря у Херсона, отчаянно пыталась удержать свой последний плацдарм на левом берегу Днепра — город Никополь, чтобы иметь потом возможность восстановить сухопутные коммуникации с Крымом, северный фланг группы армий «Юг» был отброшен в направлении Ровно, Будно, Луцк. Но образовавшаяся из ее южного фланга путем соединения в районе Корсунь-Шевченковского двух корпусов часть вражеской армии прорвала фронт.

«Говорит Москва…»

Битва за Корсунь-Шевченковский неуклонно приближалась к своей кульминационной точке.