"Путь Никколо" - читать интересную книгу автора (Даннет Дороти)

Глава 15

Папские легаты, разъезжающиеся из Рима, принесли последние вести через Альпы в Брюгге задолго до того, как туда добрались Томас с Клаасом. Сплетники утверждали, будто капитан Асторре заключил выгодный контракт для компании Шаретти и посылал своих наемников на юг. Куда труднее было поверить во вторую часть истории, утверждавшую, будто другой контракт Шаретти получили на посыльную службу между Фландрией и Италией, которой управляет… ну, нет! Владыки мира сего, негоцианты Северной Италии никак не могли поручить доставку своих депеш Клаасу, этому тупоумному деревенскому подмастерью, который уехал из Брюгге всего три месяца назад. Кто в это поверит?

Феликс де Шаретти, застрявший в Брюгге с сестрами, пока его мать наводила порядок в Лувене, услышал эти известия одним из первых. И поверил им сразу и безоговорочно. Уж положитесь на Клааса Все лучшие шутки, все лучшие проделки, которые они проворачивали вместе, начинались с очередной клаасовой задумки. Феликс завидовал курьерам: их ждет веселая жизнь… Пока все это не обрушится, и их не погребет под обломками, как после той шутки с водонапорной башней. Он попытался вообразить, какую трепку Клаас заработает на сей раз.

И наконец, когда в один прекрасный день селяне, первыми прошедшие через Ворота святой Катерины, передали, что по пути в Брюгге обогнали торжественную кавалькаду папского нунция (этот коротышка епископ Коппини) и, — вообразите себе! — вместе с ними были всадники под вымпелом Шаретти, то Феликс громким воплем созвал сестер, а сам поспешил нацепить новую бобровую шапку с высокой тульей.

Тильда, суетившаяся в точности как его матушка в былые времена, когда отец собирался на выход, бросилась к брату с плащом в руках, а затем долго стояла в дверях, провожая его завистливым взглядом. Будь ей сейчас столько же лет, сколько Катерине, она бы криком и слезами заставила Феликса взять ее с собой. Но в тринадцать лет девушке уже положено вести себя с достоинством. Сама же Катерина прыгала, дергала сестру за длинный рукав и приплясывала, напевая. С тех пор, как Клаас уехал, Катерина очень повзрослела, стала настоящей женщиной. Она даже думала о том, что было бы неплохо ей выйти замуж за Клааса, особенно если он частенько будет в отъезде и станет привозить подарки из Италии.

Разумеется, въезд папского нунция в город был обставлен со всей торжественностью, и к тому времени, как Феликс с друзьями очутились у Ворот святой Катерины, там собрались уже представители герцога, главы гильдий, бургомистр и канцлер Фландрии, настоятель церкви святого Донатьена, а также провост собора Богоматери, клирики аббатства Иисуса Спасителя и монахи-минориты, августинцы, якобинцы и кармелиты, — все они мерзли на февральском морозе, вслушиваясь в рев труб и бой барабанов, приветствуя епископа, въезжающего в Брюгге со своим эскортом.

Чуть позади, с меньшей пышностью появился и помощник Асторре Томас. С ним ехали полдюжины наемников и еще один человек в островерхом шлеме, огромных наплечниках и сверкающих поножах, на крепкой лошади, почти такой же справной, как у самого Томаса. Этим человеком был Клаас. Его новые доспехи заляпали голуби, потревоженные трубачами. Загоревшее до смуглоты лицо в круглом ободе шлема сияло довольной улыбкой, и взгляд тоже остался прежним, совершенно спокойным и счастливым. Что еще более удивительно, Томас тоже ухмылялся. Томас!

Проталкиваясь через толпу, почтительно встречающую епископа, наследник Шаретти пробился к концу процессии вместе со своими приятелями и, сорвав с головы бобровую шапку, замахал ею, чтобы привлечь внимание Клааса.

— Ты что здесь делаешь?! А ну, давай назад, в красильню! — завопил Феликс, давясь от хохота. Джон Бонкль, улыбаясь, стоял рядом с ним, а также Ансельм Серсандерс и Лоренцо Строцци, и оба брата Карты.

Бывший подмастерье Клаас поднял руку в латной перчатке и сделал весьма выразительный жест, не переставая широко улыбаться. А затем произнес голосом бургомистра:

— Мальчики! Мальчики! Вспомните, что вы являетесь представителями великого города!

Отсюда было заметно, что помимо заводных лошадей, наемники вели с собой вьючных мулов, груженых раздутыми тюками. Первым обратил на это внимание Лоренцо Строцци.

— Я думал, посыльные не имеют права останавливаться для торговли?

— Я ему так и сказал, — отозвался на это Томас.

— Какая торговля? — изумился Клаас. — Это не торговля, это просто подарок, и ты первый с этим согласишься. Там была шайка ловцов удачи…

— Разбойников.

— Грабителей.

— И вы их уничтожили? — воскликнул Феликс.

— Нет! Нет, — пояснил Клаас. — Это кто-то сделал еще до нас. Но их старые доспехи и оружие продавались за бесценок в Дижоне. Вполцены, или даже меньше. Удачная сделка.

— И как ты за них заплатил? — нахмурился Феликс. Его узкое лицо вытянулось еще сильнее.

— Из своего жалованья, — отозвался Клаас. — И Томаса. Если твоя мать скажет, что они ей не нужны, мы их продадим и возьмем выручку себе, но, конечно…

— Что ты несешь? Ты у нее на службе, это все принадлежит ей. Поехали лучше домой, — улыбка вновь вернулась на лицо Феликса. — И вытри грязь со всех этих железяк. Больше никакой вареной кожи, да? А в постели — принцессы, которые говорят по-итальянски?

— Говорят? — поднял брови Клаас. — Да они только стонут и вздыхают, вот спроси хоть у Томаса. А если прервешься на миг, чтобы отдохнуть, так они тут же зовут отца. Не успеешь оглянуться, как ты уже герцог.

Томас по-прежнему ухмылялся.

— Все вранье, — заявил он. — Но есть славные девчонки, Клаас прав.

— И мы кое-что для тебя привезли, — сказал Клаас Феликсу.

— Девчонку? — Феликс произнес это столь выразительным тоном, с красноречивой паузой, что Клаас сразу все понял и был впечатлен.

— Нет, — отозвался он. — Теперь я вижу, что он тебе ни к чему. Я его заберу обратно. Это дикобраз в клетке.

— Девчонка, — заявил Лоренцо Строцци, вновь помрачнел. — А как там мейстер Юлиус и все остальные?

Кортеж церковников наконец двинулся вперед и позволил им также войти в город, шумно двигаясь по узким улочкам, где почти каждый спешил обратиться к вновь прибывшим с приветствиями, — и среди них было немало девушек.

— Мейстер Юлиус в полном порядке, — ответил Клаас, — насколько может судить деревенщина вроде меня… Все дни напролет то в одном дворце, то в другом, подписывает контракты, спорит об оплате, снаряжении и провианте. И танцует на цыпочках вокруг вельможных дам.

— Асторре тоже? — поинтересовался Ансельм.

— Лучший придворный танцор во всей Италии, — подтвердил Клаас. — Видел бы ты Асторре, рука об руку с герцогиней… Вся шляпа в цветах, и эти фестоны, и ленты, такие длинные, что нужен паж с каждой стороны, чтобы их нести… Ты бы разрыдался от восхищения. Что же касается лекаря, то вашему шурину лучше поостеречься, мессер Лоренцо. Ваша сестрица — самая хорошенькая дама во всем Милане, и мейстер Тобиас был не последним, кто это заметил.

— Ты видел Катерину! — просиял Лоренцо. — А мою матушку? У них есть новости о Фелиппо?

— А Лоппе? А брат Жиль?..

— Лошади? Ты видел Лионетто?

— А девушки? Ну же, расскажи, какие там девушки? Это было чудесное возвращение.

Поздно вечером, когда все уже разошлись, а обеих раскрасневшихся сестричек наконец удалось затолкать в спальню, Феликс уселся перед камином в маленьком кабинете своей матери, продолжая болтать без умолку, пока Клаас очень внимательно его слушал. Человек более проницательный, взглянув на Клааса и припомнив, какой дальний путь он проделал, мог бы удивиться, с какой стати он до сих пор остается на ногах.

За сегодня он очень многое успел. Поскольку вдова была в отъезде, ему не перед кем было держать отчет. После разгрузки, наемников отправили отдыхать, и Томас пошел с ними вместе. После этого Клаас побывал на красильном дворе, чтобы приятели могли вволю похлопать его по плечам, а управляющий Хеннинк задал свои вопросы. Затем Клаас, как и положено посыльному, обошел весь город, чтобы раздать письма. Некоторые двери оказались закрыты, а иные торговцы отсутствовали в городе. Неотосланные депеши он принес с собой: придется решить, как их лучше передать. Кроме того, ему оставалось сделать несколько устных докладов. Пара клиентов из любопытства пригласили его вернуться для разговора. На завтра у него намечалась встреча с Анджело Тани. Точнее, сегодня. Было уже очень поздно.

— …Это было после взрыва, — говорил тем временем Феликс.

— После взрыва? — переспросил Клаас. Разумеется, прежде всего ему пришлось выслушать все об этой девушке. Девушке, которая — наконец — лишила Феликса невинности. Не Мабели, как он ожидал, но какая-то новенькая, из Версинара, кухарка в одной таверне, и даже моряки еще не успели до нее добраться.

О, да, фландрские галеры по-прежнему были здесь. Разумеется, добрая половина моряков трудились в доках, приводя в порядок снасти и занимаясь другой мелкой починкой, а для остальных город также постарался подыскать какое-нибудь занятие, но все равно, что ни вечер, эти чужеземные свиньи устраивали кутежи, и, кстати, это напомнило Феликсу…

— Уже осталось не так долго до Карнавала…

— Да, знаю. Я там буду. Что еще? — поспешил заметить Клаас. И узнал обо всем в подробностях.

Насколько он смог понять, отцы города после его отъезда окончательно утратили все чувство юмора и из-за любой ерунды устраивали ужасный шум, что, в свою очередь, выводило из себя матушку Феликса, как любую женщину. Все то, о чем говорил Юлиус? Да, кое-что он сделал. Нашел человека, который изготовляет пряжки, еще они купили листовую медь из Англии, с судна, которое не хотело заходить в Кале. Одна женщина согласилась сшить подшлемники. Но затем началась вся эта ястребиная история, а когда она закончилась, то матушка сразу уехала.

Подробный отчет о «ястребиной истории». Особенно подробный рассказ об этой восхитительной красотке по имени Грилкине. Кстати, Мабели, к сведению Клааса, теперь подружка Джона Бонкля. И, кстати, Феликс вспомнил, Бонкли ведь наполовину шотландцы, но это не имеет значения. Мерзавец Саймон все равно уже вернулся в Шотландию, а также епископ Кеннеди, а также и пушка. Кателина ван Борселен по-прежнему здесь, и по-прежнему не замужем Грек с деревянной ногой уехал и больше ни у кого не просил денег. Феликс не помнил, как его звали… Клаас не стал напоминать ему.

Лувен? А, ну да. Что интересует Клааса? Ах, да. Его матушка сейчас там. Она половину времени проводит в Лувене. Боже правый, тамошний новый управляющий — это нечто. Они с матерью все равно как Давид и Голиаф перед дракой. Гав-гав, тяф-тяф, нет, не так. Голиаф и второй чертов Голиаф. Феликс не умеет подражать им так здорово, как Клаас. Джон с Ансельмом просто подавились бы пивом. Они теперь ходят в новую таверну: поссорились с этим старым болваном, владельцем прежней. Это уже после взрыва.

— Какого взрыва? — ласково переспросил Клаас.

Но Феликс вновь уклонился от темы. Феликс всегда противился, когда его пытались направить в какую-то определенную сторону. Тем не менее, сегодня он немало выпил, и поэтому вскоре, хоть и не без труда, но его удалось вернуть на прежний путь. Взрыв. А что такого? Идиотская глупость, как обычно. Один из красильных чанов взорвался, как пушечное ядро, разломав на части насос, трубу и испортив уйму ткани, а также запас красной краски. Понадобилась неделя, чтобы все заменить, а матушка еще две недели не могла прийти в себя. Ничтожные бездельники! Они это заслужили.

— Что заслужили?

— Красные физиономии, — Феликс расхохотался. — Хуже всего был Эрнут… Помнишь этого болвана? Кое-кто получил пару ссадин, но ничего серьезного.

— Мне показалось, что я видел новые лица, — заметил Клаас.

— Лично мне, — воскликнул Феликс, — сдается, что это все племянники Хеннинка, но когда я ему об этом говорю, он только злится. Я нашел человека, который умеет кроить тафту на французский манер. Ну, ты знаешь. Только дорого. Сколько ты заплатил за оружие и доспехи, которые купил вполцены?

Но Клаас поразительным образом ухитрился заснуть и его уже не слышал. Когда Феликс пару раз пнул его, он лишь заворчал и перевернулся на деревянной скамье с высокой резной спинкой, слишком роскошной для какого-то подмастерья. Не без труда Феликсу удалось перевернуть скамью и сбросить Клааса на пол, но тот все равно продолжал спать. По опыту, Феликс знал, что теперь разбудить его не удастся. Он поднял кувшин с водой и, сосредоточившись, опрокинул его на огонь.

Затем не без труда направился к дверям, но лестнице, и в постель.

Он все еще валялся в постели наутро, когда Клаас неслышно выскользнул из дома, дабы ответить на приглашение из банка Медичи. Чисто внешне это выглядело как совершенно незначительное событие. Тобиас Бевентини мог бы предупредить их, что они глубоко заблуждаются.

Анджело Тани, управляющий, организуя эту встречу, выказал все те качества, которые так высоко оценили его хозяева Медичи, когда назначили его главой своего отделения в Брюгге, с пятью сотнями долей капитала и правом на пятую часть дохода. Его заместителем был Томмазо Портинари, два старших брата которого управляли банком Медичи в Милане. Именно Пигелло Портинари в каком-то неожиданном приступе безумия доверил посыльную службу этому юнцу. Вот почему на встрече с Клаасом должен был присутствовать и Томмазо.

Анджело прекрасно знал, что Томмазо Портинари — завистливый молодой человек; он завидовал даже собственным братьям. Анджело не испытывал особого удовольствия от того, что время от времени загадочные доносы на него самого попадали во Флоренцию, однако он с этим мирился. Честолюбие — это точильный камень совершенства, — а за ним, в любом случае, не числилось никаких особых грехов.

Томмазо был не лишен способностей. Когда он оставался во главе банка, то вполне мог выиграть дело в суде или утихомирить возмущенного клиента. Но также он легко покупался на лесть. Когда Тани возвращался из деловых поездок, то нередко обнаруживал, что в его отсутствие были совершены сделки или выданы кредиты, условий которых он совсем не одобрял. Но если ему высказывали какие-то замечания, то Томмазо принимался дуться, запирался у себя и подолгу о чем-то шушукался с этим недоумком Лоренцо Строцци. Если такое случалось, то Анджело, почесав свою круглую курчавую голову, брал в руки перо и устраивал Томмазо поездку в Брюссель или в Ниепп, чтобы там, своим красивым аскетичным лицом и великолепным воспитанием, он мог произвести впечатление на герцога Филиппа и его супругу, а также на их разряженных придворных.

Это было полезно для дела, а успехи в обществе доставляли Томмазо удовлетворение. Жаль, конечно, что Томмазо никак не хочет жениться, вместо того чтобы связываться с глупыми продажными женщинами. Однако, вероятно, как все порядочные флорентийские матери, Катерина ди Томмазо Пьячити, запретила сыну брать в жены кого бы то ни было, кроме другой уроженки Флоренции. Пигелло был уже женат и произвел на свет двоих сыновей, — весьма многообещающих мальчиков. Кто знает, возможно, когда одна из его уродливых любовниц родит ему уродливого отпрыска, то семья пришлет для Томмазо невесту из Италии. Хотя, может, тот и сам не желал стать основателем новой ветви династии Портинари, которая насчитывала уже больше двух сотен лет. Анджело нередко гадал, как по-настоящему относятся Портинари к Медичи, которым вынуждены служить. Но с другой стороны Портинари никогда не завоевывали для себя славу, больших денег или городов, в то время как Козимо все это блестяще удавалось.

И вот перед приходом нового курьера Анджело Тани пригласил помощника управляющего в свою комнату и заявил ему:

— Думаю, Томмазо, нам стоит забыть, что этот мальчишка Клаас раньше был подмастерьем. Кое-кто в Милане, похоже, считает его весьма полезным. Мы должны принять его как подобает.

Томмазо недавно приобрел очередной перстень, с камнем в восточном стиле. Должно быть, он достался ему со скидкой во время закупок товара с фландрских галер. Томмазо поднял брови, так что они исчезли под тщательно подстриженной челкой:

— Он будет весьма удивлен. В последний раз, когда я видел его внизу, у него подмышкой была пара портняжных ножниц, и фартук, от которого воняло так, что потом пришлось проветривать весь дом.

Тани пожал плечами.

— Разумеется, я не предлагаю, чтобы ты нес его на руках по лестнице, а затем омыл ему ноги. Однако любезное признание того факта, что он получил заслуженное повышение… Это было бы вполне уместно. Или же ты предпочитаешь не видеться с ним?

Тщетная надежда. Нацепив все свои кольца и принарядившись, Томмазо восседал рядом с Анджело Тани, когда в дверях показался Клаас. Сегодня на слуге Шаретти не было фартука, а на ногах, вместо деревянных башмаков, оказались короткие сапожки.

В остальном, наряд его, разумеется, не стоил больших денег. Вдова заказала для них всех наряды из синего полотна перед отъездом в Милан, и именно он сейчас был на Клаасе: дублет с жестким стоячим воротником, поверх которого он надел короткий простой жилет, а также шляпа с двойными загнутыми полями. Брил его явно цирюльник; старый потрепанный кошель сменил новый, с хорошей защелкой; но в остальном во внешности его не произошло никаких изменений, которые бросались бы в глаза. На щеках, как всегда, виднелись привычные ямочки.

Он воскликнул, завидев Томмазо:

— У тебя новый перстень! Такой же был у герцога Франческо. И брошь с ним в пару. Работа его ювелиров. Сколько ты заплатил?

Томмазо ненадолго задумался, затем назвал цифру. Клаас, рассеянно присвистнув, опустился на предложенную ему скамью.

— Нет, я бы не смог подобрать тебе ничего лучшего. Отличная сделка. Держись этого поставщика. Мессер Анджело, благодарю вас. Так вы прочли письма? Там все в порядке?

— В прекрасном состоянии, друг мой, — сердечно отозвался Анджело. Он разлил вино в три хороших бокала, раздал их и сам сел рядом с Клаасом, — учитывая дорогу и погоду. — Несомненно, ты вез и другие депеши.

— Да, такое впечатление, что весь мир пишет своему хозяину, — радостным тоном ответил курьер. — Одних только писем мессеру Нори в Женеву!.. Даже больше, осмелюсь сказать, чем написал вам мессер Пьерфранческо. И, разумеется, депеши для передачи в Лион. Похоже, в наши дни все покупают шлемы в Лионе. Не такой тонкой работы, как миланские, говорят, но зато куда дешевле.

— Дешевле, чем в Брюгге? — удивился Томмазо. Клаас опустил свой бокал.

— Об этом спроси Юстиниани, венецианцев. Как мне сказали, они делали там закупки. Или, возможно, расскажет мессер Корнер: я привез ему письмо. Говорят, венецианцы платят наличными. Разумеется, они могут себе это позволить. Любой платил бы наличными и давал бы деньги в рост, будь он так богат, как они или лукканцы.

— Лукканцы? — переспросил Анджело Тани. — Мы знаем, что здесь, в Брюгге, негоцианты из Лукки — люди вполне достойные, но их город отнюдь не так богат, как Венеция.

Вид у Клааса был слегка удивленный.

— Разумеется, вы правы. Но они дают такие кредиты на свой шелк… Вы не поверите! По крайней мере, это вполне устраивает нашего герцога и его супругу. Не удивлюсь, если весь двор нарядится в их бархат на крестный ход в этом году. Еще я отвез толстый пакет мессеру Арнольфини, и у него был очень довольный вид, когда он вскрыл письмо.

— Еще вина? — предложил Анджело Тани щедро, не глядя на своего помощника. Никто иной, как тесть Анджело Тани управлял во Флоренции шелкопрядильным предприятием Медичи. Лишь два года назад он писал во Флоренцию, умоляя дозволить ему продавать в кредит шелк в Бургундии. Умолял. Обещал за это огромные прибыли. Но когда ему наконец прислали соглашение, то там было столько ограничений, что не стоило даже с этим связываться. Разумеется, обычно он поддерживал кредитную политику банка. Это ясно было прописано в его контракте. Он мог ссужать деньгами лишь торговцев или ремесленников, но любые продажи или обмен товарами в кредит вельможам и церковным прелатам строжайше запрещались, кроме как по письменному согласию двоих сыновей Козимо или его племянника Пьерфранческо. Анджело соблюдал эти правила. Он следил за тем, чтобы их соблюдал и Томмазо, но в любом деле есть свои исключения.

Он был рад, что догадался пригласить сюда этого мальчика Он восхищался остротой ума Пигелло. Он приветствовал новую посыльную службу и намеревался сообщить Пигелло об этой поддержке. Анджело Тани небрежно продолжил болтать о нынешнем состоянии дел на шелковом рынке, а затем гладко перевел разговор на прочие депеши, которые привез с собой юный курьер. Были упомянуты семейства Спинола, а также Дориа. Савойя, Кипр и сахар. Торговля мехами и последствия мирного договора между Англией и Шотландией.

Молодой человек спрашивал об этом. Но прежде чем Анджело успел ответить, его помощник лукаво улыбнулся и, забывшись, блеснул перстнями.

— Не надейся, что это удержит вдалеке нашего друга Саймона. Шотландия никак не может решить, поддержать ей английского короля Генриха, или йоркистских повстанцев. По-моему, в Вейр почти через день прибывают от них гонцы, чтобы посовещаться с ван Борселенами. Остальное время они торчат в Кале. Тебя еще никто не просил отвезти письма в Лондон? Ты мог бы заполучить нескольких врагов.

Анджело поднялся на ноги. Он отнюдь не желал, чтобы мальчишка перепугался и поспешил убраться из Брюгге. Пусть вельможный Саймон и вернулся на родину, но его весьма своеобразный батюшка, толстый французский торговец де Рибейрак, нередко наезжал в город, — по слухам, закупая порох и оружие. Тани точно не знал, у кого и по какой цене. Говорят, что дядя Саймона в Шотландии испытывал страсть к огнестрельному оружию.

Анджело пристально вгляделся в лицо гостя, но не обнаружил на нем ни следа испуга.

— А ван Борселены хотят, чтобы король Генрих остался королем Англии, верно? Также, как и епископ Кеннеди? — поинтересовался он.

— Вероятно, будет правильнее считать, что они в этом вопросе нейтральны, — отозвался Анджело Тани. — Равно как и ваш знаменитый герцог.

— Герцог Филипп? — переспросил новоиспеченный курьер, сохранивший, к несчастью, наивность прежнего Клааса. — Но ведь, по слухам, он предпочитает йоркистов. Иначе он не пригрел бы у себя дофина Да, и кстати, в Милане великолепный зверинец. Я привез дикобраза для мейстера Феликса, но он его не захотел, и теперь придется разыграть зверюшку в лотерею. Если только вы не пожелаете забрать его, мессер Анджело?

— Боже правый, — произнес Анджело Тани.

Томмазо улыбнулся, но тут же посерьезнел, осознав, что управляющий банка пытался выразить не свое отвращение, но скорее глубочайшую задумчивость.

— Боже правый, — повторил Тани. — Страус.

— Страус? — переспросил Клаас.

Управляющий взмахнул рукой.

— Неважно. Просьба в одной из миланских депеш. Мы поступили не слишком мудро, отослав мессеру Пьерфранческо четырех отличных жеребцов, но не подумав о подарке для герцога.

Томмазо изумился.

— Но ведь мессер Пьерфранческо купил этих лошадей, а герцог выращивает своих собственных.

— Разумеется. Но мессер Пигелло, твой брат, вполне резонно указал, что не годится семейству Медичи в Милане выглядеть лучше, чем сам герцог. Мы должны были одновременно отослать подношение и ему. Какой-нибудь весьма заметный дар. Мессер Пигелло предложил, чтобы это был страус из зверинца герцога Бургундского. Неожиданный подарок от одного герцогства другому, который Милан оценил бы по достоинству, но в то же время он почти ничего не стоил бы самой Бургундии. Это животное…

— Птицу, — поправил Томмазо.

— Существо, — объявил Анджело Тани. — Нужно будет отослать за наш счет. Томмазо должен завтра обратиться с этим вопросом к мессеру Пьетро Бладелену.

Он с удовольствием заметил, как резко выпрямился на стуле Томмазо.

Курьер поднялся с места.

— Я вижу, что вам о многом надо поговорить, и не хотел бы зря тратить ваше время. Благодарю вас за вино, мессер Анджело. Мне пора. Было очень приятно послушать вас, ведь именно так люди и учатся, не правда ли? Внимая речам великих людей и вершителей судеб мира.

Он почтительно поклонился и старательно сдерживал смех до тех пор, пока не оказался на улице и не свернул за угол. Оттуда он со всех ног поспешил на другую встречу, в неприглядную таверну, которую, насколько он мог понять, недавно избрали для своих встреч все молодые повесы Брюгге.

Они обрушились на него за то, что он опоздал, и еще за то, что он слишком аккуратно одет. И добродушно награждали тумаками, пока не сломали спинку стула, за то, что он через каждое слово поминает герцогов. Когда же он все-таки смог вставить хоть слово в общий гомон, то наконец поведал им историю про страуса.

Ансельм Серсандерс, который знал обо всем на свете, заявил:

— У герцога в Брюгге нет страуса.

Бонкль-младший, терзаемый чувством вины, возразил:

— Откуда тебе знать? Должен быть, если уж Сфорца положил на него глаз.

— Нет, был раньше, но сдох в прошлом году, — засмеялся Серсандерс.

— Бедный Анджело, придется ему посылать что-то другое.

— Может, Мабели? — предложил Клаас Джон Бонкль побагровел.

Клаас широко ухмыльнулся.

— Она не согласится, верно? Ничего страшного, я ведь снял с нее клеймо владельца перед отъездом. Ну ладно, что же тогда? Дикобраза Феликса? Нет, у герцога один уже есть.

— Стойте! — завопил Лоренцо Строцци.

Поскольку эта тема не имела никакого отношения к деньгам, то они изумленно воззрились на него.

— Стойте! Помните, что я вам говорил? У нас есть страус в Испании. Если только не издох. В Барселоне.

— Это был Лоппе, — возразил Клаас.

— Нет, страус. Мессер Анджело может сказать Пьеру Бладелену, и пусть герцог купит его и отправит кораблем в Милан как подарок. Конечно, он будет не из его зверинца, но какая разница.

Они переглянулись. Именно Клаас первым толкнул в плечо Лоренцо со словами:

— Ты здорово придумал! Ну, конечно, и как я сразу не сообразил! Расскажу об этом мессеру Анджело, как только допью вино.

— Ну, нет, — внезапно остановил Феликс. — Нет. Скажешь ему завтра. Я забыл, матушка вернулась из Лувена Мне было велено сказать тебе, чтобы ты немедленно шел домой.

Служанка, не убиравшая руку с плеча Клааса, уже спросила, что он будет пить, и он, скорее всего, ответил ей. Она и Клаас улыбались друг другу.

Не оборачиваясь, Клаас произнес:

— Ты забыл мне сказать.

— Не забыл, — возразил Феликс. — Я только что сказал тебе. И лучше поторопись, она в скверном расположении духа.

— А можно сперва выпить первую кружку пива? — просительно протянул Клаас. — Или хоть пол-первой кружки.

— Немедленно! — рявкнул Феликс. — Она платит тебе.

Хор голосов раздался в защиту Клааса Феликс остался непреклонен. Нахмурившись, он огляделся по сторонам.

— Он мой слуга.

На это никто возразить не мог. Клаас поднялся и двинулся прочь, столь похоже изображая кислую физиономию Хеннинка после большого проигрыша в кости, что они все заулюлюкали ему вслед.

Снаружи он выпрямился. Улыбка еще недолго держалась на губах, затем постепенно растаяла. Ровным шагом он направился по улицам, которые вели назад, к красильне, где его ожидала вдова.