"В горах Таврии" - читать интересную книгу автора (Вергасов Илья Захарович)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Плохие новости, начштаба, — встретил меня озабоченный Бортников. — Пока вы ходили к ялтинцам, пришли связные от Ак-Мечетского отряда. Да пусть старший сам расскажет. Эй, ак-мечетцы, давай сюда! — позвал Иван Максимович, усаживаясь на сваленное дерево.

К нам подошел крепко сложенный человек с широким рябоватым лицом. Он показался мне знакомым. Где же я его видел?

— Я ехал на «зисе», а вы возле Судака на дороге сидели на каких-то тяжелых болванках и "голосовали", — напомнил мне партизан.

— Шофер Малий? — вспомнил я. Да, он тогда не пожалел времени и сил, подобрал меня со стальными болванками. В дороге мы с ним разговорились, сблизились.

— Расскажи моему штабисту о положении в отряде, — перебил наши воспоминания Бортников.

Малий рассказал, что несколько дней назад в Ак-Мечетский отряд прибыли три партизана Куйбышевского отряда с агрономом Бекировым во главе и доложили, что фашисты разгромили отряд.

— Значит, отряда нет? — с волнением спросил я.

— Выходит, что нет. Меня командир в разведку посылал, в те места, где жили куйбышевцы. Нашел я там разгромленную базу да горелые землянки. И больше ничего…

Какая тяжелая весть! Она, словно февральская стужа, сковала наши сердца, мы долго сидели молча.

Немного погодя, явился Семенов, бывший шофер истребительного батальона, а теперь начальник связи нашего партизанского района. Доложил:

— Еще одна группа связных от ак-мечетцев.

— Наши, — заволновался Малин. — Вон и дед Кравец.

Среди прибывших партизан я увидел связного пятого района Айропетяна.

— Иду и жалею, что на пятке спидометра нет, — пошутил, здороваясь со мной, Айропетян, — Третий раз за месяц. Туда — сто, обратно столько же. Шестьсот километров, считай, отмахал. В наших краях жарко. Сейчас иду к Мокроусову с докладом. Напоите меня чайком, да я полечу. — Разговаривая, неутомимый винодел ловко снял постолы и перемотал портянки.

К моему удивлению, в группе партизан я легко узнал деда Кравца. Он о чем-то толковал с Иваном Максимовичем. Я подошел к ним.

— Вот, знакомься с моим приятелем, дедом Кравцом, — с улыбкой представил мне партизана Бортников.

Я посмотрел на командира.

— Немало мне пришлось с ним повозиться, когда я в Бахчисарае начальником милиции был, — проворчал Иван Максимович.

— Мы уже знакомы, — протянул я Кравцу руку, недоуменно поглядывая на него. "Каким образом попал он в отряд?" — А что он такое наделал?

— Ничего особенного, товарищ начальник, — бодро ответил дед. — Ото, колы я був лисныком в Бахчисарайском лисхози, у мэнэ чогось дрова держалысь, — скромно пояснил он.

Старик резко отличался от того человека, который кричал: "Я нитралитет!"

— Как попал в партизаны? — спросил я его.

— Куды ж мэни деваться? С цым проклятым нитралитетом було без башкы остався… Як тильки вы переночувалы, так и пишло… Прыйшов гэрманэць и давай з мэнэ душу трясты… Гиком, як цуценята, на мэнэ бросылысь… "Дэ ялтинськый отряд? Дэ Бортников, дэ Красников?" Пытають, за бороду хватають… Кажуть: дэнь, нич и щоб отряд я найшов, а то пук-пук, а хауз, мий дом, значыть, — бах — и гранату показують… Занялы мий дом, а одын гадюко — в чоботях на кровати Любаньки розвалывся. Мэнэ из хаты выгналы, кажуть: "Давай партизан". Помэрз я до вэчэра на камнях, та всэ дывывся на свою хату. С трубы дым иде, а я, як бездомна собака, на холоди зубами клацаю… К утру взяв фатаген[3] да и облыв хату. Пожалкував трохы, та и пидпалыв. Пропадать — так пропадать… Загорилась хата, а я до Ивана Максымовыча. Вин мэнэ и послав в Ак-Мечетский отряд.

Дед хотел еще что-то сказать.

— Довольно, — остановил его Бортников. — Пойдем в землянку и докладывай, с чем пришел.

— Слухаю.

В землянке Бортников усадил Кравца ближе к себе и приготовился слушать. Дед вытащил из-за пазухи измызганную тетрадку, протянул ее командиру:

— Цэ рапорт нашего командира товарыша Калашникова.

Я взял тетрадку. Это был дневник боевых действий отряда, подробное донесение о последних событиях, происходивших почти на линии Севастопольского фронта, где действовал наш Ак-Мечетский отряд, имевший своим непосредственным соседом пятый Севастопольский партизанский район.

Характерны были эти записи:

"Одиннадцатое ноября 1941 года… Наша разведка встретилась у деревни Уркуста[4] с противником. Завязалась перестрелка, истребили четырех солдат. В это время минеры занимались более важным делом: взорвали мост на Ялтинском шоссе и в десяти местах заминировали дорогу. Этим по-настоящему поможем родному Севастополю.

Тринадцатое ноября… В деревне Уркуста сорок партизан натолкнулись на отряд карателей. Началась стрельба. Тридцать убитых и раненых гитлеровцев осталось на поле боя. Есть трофеи. Пленных передали в Севастополь.

Шестнадцатое ноября… Под Алсу[5] (три километра от переднего края немцев) поймали корректировщика минометных батарей с портативной рацией. Сегодня же обнаружили, что в табачный сарай противник подвез шесть машин боеприпасов. Через несколько минут радист Иванов сообщил об этом по радио нашим артиллеристам в Севастополь. Потребовалось восемнадцать выстрелов. Все немецкие снаряды взорвались.

Восемнадцатое ноября… Засекли крупный штаб. Дали своим сигнал. Буквально через несколько минут два наших бомбардировщика с пикирования накрыли штаб. Пленных переправили через линию фронта".

Мы читали эти записи и радовались, что наши партизаны так активно помогают Севастополю.

— Цэ шэ нэ всэ, — заторопился дед Кравец. — Ось послухайте.

И он нам рассказал, что двадцать пятого ноября, когда два Севастопольских партизанских отряда и наш Ак-Мечетский сосредоточились в районе Чайного домика, на них напали два вражеских батальона. Они думали взять партизан в плен. Был сильный бой. Один Якунин, секретарь Корабельного райкома партии, на поляне из ручного пулемета до пятидесяти фашистов уложил.

Озлобленное гитлеровское командование подтянуло для расправы с партизанами до двух полков пехоты. Начальник пятого района Красников и командир Ак-Мечетского отряда Калашников, понимая всю серьезность предстоящих боев, направились с партизанами ближе… к немецким гарнизонам, чтобы переждать опасность под самым носом у гитлеровцев — им такое решение вопроса, разумеется, не могло придти в голову. Для видимости у Чайного домика остался Якунин с семнадцатью хорошо вооруженными партизанами.

Утром двадцать восьмого ноября, окружив весь участок леса в районе Чайного домика, гитлеровцы начали наступление. Якунинцы встретили карателей пулеметным огнем. До полудня шел бой, потом разведчики доложили: "На Адымтюре горит". Это враги подожгли дом деда Матвея.

…В нашем районе неспокойно. Со всех концов летят в штаб тревожные вести. Бортников ходит по лагерю темнее тучи. Его настроение передается и мне. Хочется что-то делать, кого-то тормошить, как-то найти себя в этой сложной обстановке.

Пришли связные из Бахчисарайского отряда, и снова в штаб пришла тревога. Они сообщили, что отряд принял тяжелый бой с карателями, обстановка усложнилась.

— Может, мне пойти к бахчисарайцам? — осторожно предложил я Бортникову.

— Да, да, иди, — поспешно согласился он.

…Быстрая речка Кача, пробиваясь между двумя грядами высот, и огибая с северо-востока гору Басман, стремительно падает вниз и, прорезая заросли орешника, чистой серебряной лентой расстилается в расширяющейся Качинской долине, уже спокойно неся усталые воды.

Первое село, которое Кача делит на две половины, — Коуш[6].

О коушанских полицаях шла недобрая слава.

Невдалеке от Коуша был лагерь Ак-Шеихского партизанского отряда, которым командовал Харченко. Коушанские полицаи выследили продовольственные базы партизан и указали их врагу. Через день эти же предатели повели карателей на Бахчисарайский отряд. Но бахчисарайские партизаны встретили их в штыки и навязали врагу трудный бой.

Бахчисарайский отряд как-то сразу выделился. Отряд состоял из жителей Бахчисарайского района. Партизаны хорошо знали друг друга, отряд был дружный, крепко спаян. Сказалось здесь, конечно, влияние командира отряда Константина Сизова, человека храброго, энергичного, а также комиссара Василия Черного, который родился, вырос, учился в Бахчисарае и, будучи секретарем райкома партии, знал каждого бойца.

Были в отряде и толковые командиры взводов. Среди них выделялся Михаил Андреевич Македонский. До войны он работал в Бахчисарае главным бухгалтером на строительстве узкоколейной железной дороги, но своей плотной, осанистой фигурой и могучими плечами никак не походил на конторского служащего. Еще в дни организации партизанского движения один из бахчисарайцев говорил о Македонском:

— Вот увидите, он фамилию Македонский оправдает! Покажет себя в бою.

В серое холодное утро разведчики доложили Сизову о приближающихся врагах.

— Много их? — спросил командир.

— Три колонны, идут с проводниками.

— Комиссар! — крикнул Сизов. — Отводи тыл, а я ударю по гитлеровцам.

— Может, без боя отойдем? — осторожно предложил Черный.

— Смеешься, комиссар, — присвистнул Сизов и повел партизан в атаку.

Начался бой. Три дня был в отряде боевой угар, но с каждым часом все больше и больше карателей появлялось в лесу. Они оттеснили партизан от продовольственных баз и стали их грабить. Сизов хотел отбить базы, но вражеские пулеметчики дали такой огонь, что пробиться сквозь свинцовую завесу не было никакой возможности.

После тяжелого боя Сизов собрал вокруг себя бывалых партизан: здесь были Черный, Македонский, отрядный разведчик Василий Васильевич, начальник разведки Михаил Самойленко, командир взвода Бережной и другие. Сизов, наконец, откровенно признался:

— Напрасно я не послушал комиссара. Людям требуется отдых.

— Предлагаю ударить на лесную сторожку Славич и вывести отряд из боя, — сказал Македонский.

— На Славич, говоришь, — ответил Сизов. — А ты хитер, брат. И верно, гитлеровцы этого не ждут. Я с твоим взводом пойду.

Когда в воздухе взвились зеленые ракеты, отвлекающая группа партизан открыла огонь и начала наступать в сторону, противоположную Славич. Так предложил Македонский.

Ответив сильным огнем, немцы перешли в контратаку. В это время Сизов со взводом Македонского пробирался через кусты на Славич. За взводом шел комиссар Черный, вел раненых и больных. Он зорко следил за обстановкой, чтобы не упустить удобного момента и вывести их в тыл, как только Македонский будет иметь успех. Комиссар верил, что спокойный, уравновешенный Македонский не подведет и поможет горячему Сизову выйти из тяжелого положения.

Скоро у Славич послышалось "ура!", частая трескотня автоматов, винтовочные выстрелы, крики, брань — все смешалось. Гитлеровцы, напуганные неожиданным броском партизан, поспешно выпустили ракету в сторону горы Мулга, оттуда ударили фашистские пулеметы.

Отряд поспешно выходил из окружения.

Командир Сизов, удачно отбросив карателей от сторожки Славич, засел в зарослях, поджидая комиссара Черного с ранеными. На узенькой лесной тропе он увидел бегущих гитлеровских солдат. Навстречу им на тропу неожиданно вылетела группа конных партизан. Впереди галопом неслась раскрасневшаяся разведчица Дуся.

Несколько фашистов, стреляя, бросились в кизильник, Сизов дал по ним очередь из автомата. Один из немцев ответил выстрелом, и его пуля попала в сердце командира отряда.

Черный рассказал подробности гибели Константина Сизова.

— Веду раненых и слышу страшный крик Дуси. Не пойму, что же случилось. Вижу, бегут партизаны, кричат: "Командира убили!" Неужели Костя убит?.. Побежал в кизильник… Сизов лежал на руках Македонского… Открыл глаза, сказал:

— С умом воюйте, товарищи. А ты, Миша, командуй, — и умер.

К вечеру отряд далеко ушел от места боя. Гибель командира тяжело переживалась в отряде. Дуся, высокая, полногрудая, краснощекая партизанка, навзрыд плакала. Трудно перечесть все проклятия, которые она сыпала на головы предателей и фашистов.

На поляне вырыли могилу. Кроме охраны, все бойцы собрались у тела командира. Молча хоронили. На могиле появились венки из дубовых ветвей.

Уже стемнело, далекие зарницы стояли над Севастополем, над горами лениво мерцали звезды, ветер гулял над лесом, шумел. Комиссар Черный подошел к Македонскому, молча положил руку на его плечо.

— Принимаю отряд, — сказал Македонский и негромко скомандовал: — Товарищи, приготовиться к движению.

Так Македонский начал командовать отрядом. Первым делом он хорошо организовал разведку, установил строгий порядок в отряде, требовал дисциплину. Все у него получалось не навязчиво, просто, на подчиненных он не кричал, с чутким вниманием относился к запросам людей, но настойчиво вел свою командирскую линию.

Пришла первая разведка. Македонский подробно выслушал доклад старшего.

Вот стоит перед ним Василий Васильевич, захлебываясь, докладывает о виденном. Речь у него несвязная, он сильно приукрашивает события.

— Не ври, говори толком: где был, что видел? — требует командир. И разведчик уже более обдуманно начинает докладывать о своем походе.

Данные Василия Васильевича интересны. Оказывается, в деревню Шуры[7], Бахчисарайского района, наехало много гитлеровцев. Они заняли школьное помещение, скотный колхозный двор и табачные сараи. Учительница школы сообщила точные данные Василию.

Македонский отослал разведчика, задумался… Он более часа просидел над картой, что-то писал в блокноте.

— А что если мы ударим по гитлеровцам? — спросил он меня.

— А не рискованно? — сказал комиссар.

— В данном случае нет, — Македонский изложил план операции.

Он учел все обстоятельства: и то, что немцы за два дня не успели еще освоиться с местностью, а многие партизаны знают каждый кустик вокруг деревни Шуры; и то, что река Кача, протекающая параллельно с немецкими стоянками, после дождей и снегопадов в горах оглушительно шумит; и то, что враг не ждет никакого нападения.

Я слушал Македонского и чувствовал к нему большое уважение. Именно о таком командире я мечтал, все, что он говорит, хотя и смутно, но зрело и в моей душе.

— Операция получится! — горячо поддержал я командира отряда и стал помогать в разработке деталей предстоящей операции.

Черный еще подумал и тоже согласился.

Стремительно вел Македонский отряд. Без шума, с хорошей разведкой, партизаны благополучно добрались до условного места и после короткой передышки бросились на ничего не подозревавших гитлеровцев. Полчаса шел ночной бой. Фашисты ошалело метались по улицам, так и не сумев ответить партизанам дружным огнем. Потом над лесом взвилась ракета — сигнал отхода. Потеряв двух человек убитыми и унося двух раненых, никем не преследуемый отряд утром был на своих базах.

Результат боя — двенадцать уничтоженных машин, двадцать восемь убитых фашистов.

— Ну, и бьет Михаил Андреевич фашистов! — хвастался разведчик отряда Василий Васильевич, который в мирное время работал в одном хозяйстве с Македонским.

Я уходил из отряда и уносил первые радости удачного партизанского боя.

— А продукты у коушанцев надо отобрать, — провожая меня, сказал Македонский.

— Правильно, надо отобрать, — согласился я.