"Бойцовые псы" - читать интересную книгу автора (Волошин Сергей Александрович)

Глава 3

Седов ждал в своём «форде», пока зажжётся зелёный, искоса поглядывал через зеркало заднего обзора на свою спутницу, обиженно смотрящую куда-то в сторону.

Он откровенно любовался ее строгим профилем, наполовину утонувшим в пушистом воротнике норковой шубы. Просто во рту становилось сухо, как она ему нравилась, когда вот так обиженно смолкала и смотрела в сторону и снова, как год назад, казалась недоступной и потому особенно привлекательной. Он чуть не проворонил момент, когда включили зеленый и сзади требовательно загудели клаксоны. Он рванул с места, так что ее голова грациозно дернулась — все, что она делала, даже не по своей воле, любое ее движение отличалось змеиной грацией; она недовольно поморщилась.

— Можешь поаккуратнее? Зачем ты отпустил сегодня Толю? Ты давно не был за рулем. А он замечательно водит.

— Он заедет за нами около часу ночи, мы так договорились…

— Да? — Она повернулась к нему. — А ты уверен, что я высижу до часу? С этими твоими слюнявыми занудами?

— Зато твоя коллекция обожателей снова пополнится… — Его раздражение нарастало. Надо что-то делать. Во всем нужна система противовесов. То есть нужна вторая женщина. Чтобы чувствовать себя независимым от первой. — Это кто такие? — Он внимательно следил за дорогой. Краем глаз заметил, как из обогнавшей их «тоёты» на них оглянулись. В том числе водитель, которого сосед подтолкнул локтем. — Ты их знаешь?

— Как мне все надоели. — Ирина демонстративно отвернулась. — Теперь не отвяжутся… Как увидят, что еду с пожилым…

Она искоса посмотрела на него: не обиделся ли? Краем глаза он увидел их — по моде чернобородых, коротко остриженных, молодых, наглых… Стиснув зубы, Альча — а именно так, по-лагерному, ощущал он себя сейчас — бросил свою машину вправо, «подрезав» «тоёту», отчего у заглядевшегося на Ирину водилы не выдержали нервы, и он, боясь столкновения, вильнул левее и уже там врезался-таки в стоявший у обочины «жигуль».

— Круто! — Она оглянулась. — Просто класс! Вот за что я тебя до сих пор терплю… — И засмеялась, обвив руками его шею.

Он прибавил газу, чтобы поскорее убраться с места аварии. Несколько раз беспокойно оглядывался. Потом, вместо того чтобы свернуть на Садовое, повернул в ближайший переулок и там остановил машину.

— Ты чего? — спросила она, сомкнув тонкие брови. — Мы и так опаздываем.

Не говоря ни слова, он ударил её по лицу. Она охнула, схватилась за щёку, потом рванула от себя дверцу машины.

— Ещё добавить? — спросил он, грубо оторвав её руку от рукоятки двери.

— За что? — всхлипнула Ирина.

— Знал бы за что — за ноги бы подвесил и два часа раскачивал, — сказал он, скаля зубы. — А села к старикашке в машину — нечего глазки строить разным соплякам!

Она смолкла, снова зарылась своим нежным лицом в мех шубы, потом обняла его.

— Ну прости… Сама не пойму, как это получается. Не хочу, а смотрю на мужиков так, что они чёрт знает что могут подумать. Проклятая привычка! Вот сейчас ты ударил меня, можно сказать, ни за что… И это не в первый раз. Ладно, я виновата… Но всё равно. В следующий раз я уже не прощу. Ты это тоже запомни. Пока я с тобой живу, и ты сам знаешь, от каких предложений отказалась…

— Ты про Пантюхова, что ли? — насмешливо спросил он. — Да он же голубой!

— Он — бисексуал, если тебе это о чем-то говорит. Но дело не в этом: просто он не мог мне дать того, что можешь дать ты.

— Опять ты про это… — вздохнул он. — Ну сделаю я тебе это, сделаю, будешь у меня петь по всем каналам радио и телевидения!

— Ну вот, это опять ты смеёшься… — снова обиделась Ирина.

— Никто не смеется, — сказал он, нетерпеливо гладя рукой головку рычага передачи. — Но только я в этом ни черта не понимаю! А все, кто тебя слушал, говорят, что голоса у тебя никакого, хотя слух, в общем-то, есть…

— Это они торгуются, — сказала она. — Прямо так никто правды не скажет, неужели непонятно? А вот добавишь, ещё лучше — удвоишь… Неужели у меня данные хуже, чем у Нонки?

Он закрутил головой. Отпустил сцепление и нажал на газ.

— Мы опаздываем, — сказал он. — Сама же говорила. Вот там я сведу тебя кое с кем. С ними и договаривайся. А меня уволь…

— Смотри, как бы вправду не уволила, — негромко произнесла она, глядя перед собой.

— Что? — не понял он. — Я не расслышал.

— Ничего, проехали, — сказала Ирина. — Давай побыстрей, а то действительно опоздаем.

Он пожал плечами, коротко взглянув на часы. Приезжать позже других было нежелательно. Могут не так понять. Мол, не тот пока статус и так далее… Особенно это нежелательно, если нужные люди уже будут на месте. Еще рано заставлять их ждать. Еще не известно, как они посмотрят на Ирину. Захотят ли помочь или заполучить ее себе в койку. С этим в последнее время — стихийное бедствие. Чем больше у человека денег, тем сильнее желание перетрахать всю Москву, включая область. В бане на иного посмотришь — у него там, между ног, на раз посс… осталось, брюхо на нос лезет, а туда же! И бабы у него — лучшие из лучших. И все ему мало. Все время в поиске. Даже не сексуальная революция, а сексуальная, блин, лихорадка…

Он искоса посмотрел на Ирину. Черт ее знает, чего ей на самом деле надо! Прежде об эстраде даже не заикалась. Пока ее подружка, эта чертова Нонка, которая их и познакомила, вдруг не запела по третьему, московскому каналу! Первый вопрос, который Ирина задала после того, как вышла из шока, был неожиданным: «Ты с ней спал? Только не отпирайся. Всё равно узнаю».

Ну было дело. Только это ничего не значит. Он тут ни при чём. Мало ли с кем он спал… Все они по телевизору запели, что ли? Тут ещё голос надо иметь и кое-какие данные… Чтобы хотелось её слушать, а не тащить в койку. Ибо мужиков это отвлекает. Мешает объективно воспринимать.

А редакторы музыкальных редакций — сплошь женщины. И девиц, от вида которых у начальства начинается обильное слюноотделение, как у собаки Павлова, а «молнии» на брюках при этом расстегиваются сами, они ненавидят всеми фибрами души. И красоткам остается в лучшем случае идти работать в ночной клуб. Чаще всего стриптизёрками. Ирина туда не пойдёт, это как пить дать. Она предпочтёт богатенького старичка. Во всяком случае, куда богаче, чем он, Седов, лагерная кликуха Альча, который там, на нарах, не ведал, не гадал, что когда-нибудь будет сидеть за рулем такой машины в компании такой вот… при взгляде на которую до сих пор сохнет во рту, как у десятиклассника.

Такую попробуй удержи… Но он сможет. Он ведь не только шоу-продюсер. Он умеет кое-что ещё, чего не умеют эти мокрогубые мальчики, бывшие комсомольские чинуши, для которых он чужак. У них все схвачено и расставлено, они держат Бога за бороду. Он для них не конкурент, видали и не таких. Только вот им бы задуматься над загадкой, почему к нему так липнут бабы. Им бы насторожиться, им бы понять, что это неспроста. Что бабы нюхом чуют его внутреннюю силу, которую им, шибздикам, не постичь.

Почему он, некогда администратор Москонцерта, погоревший на левых деньгах с левых гастролей, уцелел-таки в борьбе за место под солнцем в нынешнем шоу-бизнесе, причем уцелел, действуя фактически в одиночку — без протекций и связей, давно оборванных, ибо, когда он оттуда вернулся, прежних, кого он знал и кто знал его, уже не было. Пришли эти мальчики в модных пиджачках, со следами от отвинченных комсомольских значков на лацканах, со своими одноклассницами, которые потом все, как одна, перебывали в его постели, — так он им мстил за их насмешки и самонадеянность…

И вот теперь он, Александр Седов, сорока трёх лет от роду, начинает новый этап своего возвышения. Он до сих пор не может, как бы ни старался, наверстать упущенное за те лучшие годы, проведенные в лагере. Женщины, даже лучшие из лучших, не сумели избавить его от этого ощущения безвозвратности упущенного.

И вот совсем недавно он понял, чего ему не хватает: чтобы эти мальчики боялись его. Смотрели ему в рот. Ему нужна власть над ними. Власть вообще. Не власть денег, а скорее власть булата. «„Все куплю“, — сказало злато. „Все возьму“, — сказал булат». Пушкин был прав. За булатом — последнее слово.

Вот только от Ирины он не может отказаться во имя этой цели. Хотя и понимает, что она может только помешать. И от этого никуда он не денется. Так и будет тащить на себе груз своей привязанности к этой девице, от которой не сможет уже избавиться, равно как и от своих лагерных комплексов.

— Ты о чём молчишь? — спросила она.

— Не отвлекай.

— Обо мне? — Она положила голову на его плечо.

— О ком ещё…

— Ну, может, о Нонке…

Его теперь заботило другое. Почему он ничего не слышал о Хлестове? Он запретил Лехе звонить, полагая, что узнает и так… А как он узнает, с другой стороны? Звонить по знакомым и расспрашивать: не слыхали, Хлестова Игорька ещё не замочили?

Многие были бы рады, если бы так и случилось, потому как Игорёк всех уже достал. И в многоходовой комбинации, которую он, Альча, задумал, его убийство был лишь первым ходом… Неужели Лёха подвел?

Они свернули на бульварное кольцо. До Дома журналистов оставалось совсем немного. Рукой подать. А вот времени не оставалось совсем.

— Почему ты мне не позволяешь называть тебя Альчей? — спросила она. — Мне это так нравится. Так необычно… Другим можно, а мне нельзя?

Ну вот, замурлыкала. Так у нее всегда бывает в предвкушении праздника, который всегда с ней и который она ни с кем не разделяет. Он существует только для нее одной. Этот праздник — отвисшие челюсти мужчин и завистливые взгляды женщин… «Чего больше, не понимаю? — подумал он с раздражением. — Чего еще надо?»

Он не золотая рыбка, в конце концов, чтобы непрерывно ублажать, исполнять все ее желания, растущие в геометрической прогрессии. Ну ладно — Париж! Поблистала, и надоело. Так же, как Гавайи… Вот уж где она его вытрясла! Вернулись в Москву без копейки в кармане.

Зато будет что вспомнить, сказала она. Да уж, как такое забыть… Он там был не в своей тарелке, играя роль «паника» при девице, годящейся ему даже не в секретарши — в дочки «папика». Чья роль прислуживать, подтаскивать и расплачиваться наличными за все, на что она покажет пальчиком. Он там обливался потом, его лагерные замашки и наколки на теле выглядели смешными. А она постоянно его одергивала и покрикивала на него. И кое-кто из молодых парней ей при этом сочувствовал. И старался помочь и словом, и делом. Но она блюла себя, понимая, что скоро это закончится и придется возвращаться в Москву, где «папик» будет снова на коне…

Но однажды эти парни что-то не так поняли после их очередного скандала, когда он не позволил ей пойти на дискотеку, и на свою голову попытались вмешаться…

Вот тут он всласть отыгрался на них всеми приёмами, которыми одарил его лагерь. Нет, не карате или джиу-джитсу — звериная хватка, полное пренебрежение к боли плюс остервенелый напор… Но самое удивительное было другое: она вдруг вцепилась ногтями в рожу их «центрового», настоящего красавчика, которому только что, во всяком случае, ему так казалось, строила глазки… Пришлось давать объяснения в полиции, где она яростно обвиняла этих парней в том, будто они хотели ее изнасиловать чуть ли не на глазах любимого человека, что и придало ему, любимому человеку, силы. И когда среди ночи они вернулись в отель, выяснилось, что их уже было совсем собрались выселять.

— Как же, поставишь тут машину… — пробормотал он, оглядывая ряд автомобилей, сделавших бы честь какому-нибудь престижному автосалону, если бы не покрывающие их грязь и солевые разводы, заметные даже при вечернем освещении.

Он медленно ехал вдоль рядов машин, внимательно вглядываясь. Машины Хлестова не было видно — его старый «кадиллак» трудно было бы не заметить.

Все знали, как Хлестов обожает роскошные старые машины. Во всяком случае, общественным транспортом он, судя по всему, не пользуется. Хотя кто исключит вероятность, что именно сегодня это и произошло. И тогда зря он плохо подумал о Лёхе.

— Я опять забыла, по какому случаю нынче тусуемся, — сказала Ирина.

— А думаешь, я помню? — отмахнулся он небрежно. И это его равнодушие к тому, что для других составляло смысл жизни, ей особенно в нем нравилось.

Помнить он, конечно, помнил. Только не считал мероприятие важным для себя. Просто важно было кое с кем встретиться и кое-кому продемонстрировать свое новое приобретение — «форд-эскорт» и Ирину. Никогда не помешает засветиться в подобном междусобойчике… Желательно при этом каждый раз давать новый повод для разговоров. Пусть бабы обсуждают цвет машины и цвет волос Ирины, а мужики — объём цилиндров «форда» и её пышной груди.

Какая-то презентация какой-то книги. Кто-то кого-то опять разоблачает. Он уже не помнит, кто кого. Очередной скандал с шампанским. Опять скулы будет воротить от тоски и желания набить кому-нибудь морду. Но — нельзя-с. Неправильно поймут. Это опять всем напомнит о его лагерном прошлом. И тогда больше не позовут. А такую роскошь он не может себе позволить. Приходится общаться с разными гнидами, от которых зависишь и которых иной раз так хочется давить!

Одну такую гниду должен был раздавить к сегодняшнему дню Леха. Мудрый мужик, вообще говоря. И тоже отравленный своими отсидками.

— Иного дешевле замочить, чем купить, — сказал он как-то, когда они впервые обговаривали задуманное. — У тебя их денег нет и никогда не будет, — продолжал Леха. — И связей на первых порах тоже. Но у тебя есть я. А они об этом не знают. И потому станут понемногу попрекать тебя преступным прошлым. Так и будешь — для кого Седов, для кого Альча. И вот тут-то я и пройдусь по их связям…

— Верно, эти их связи надо рвать, — согласился Альча. — Чтобы раз и навсегда. И, конечно, хорошо было бы, если бы ты это взял на себя. Потому как лучше тебя это никто не сделает.

— Только надо это делать с умом, — продолжал Лёха. — Не абы кого, кто сильнее тебя обидел. А чтоб на его место не пришел еще кто хуже… И потом, учти: если человека я знаю и он мне очень нравится — поищи кого другого. А так — сам знаешь. Для тебя, дг. за хорошие деньги…

В общем, он выразил то, к чему Седов сам давне склонялся. Они шли к этому согласию и пониманик давно, осторожничая и прощупывая друг друга.

И вот — первый блин. Не получился бы комом. В гардеробе, когда Ирина сняла наконец шубу, он привычно ощутил некий жар от энергетического поля всеобщего внимания и восхищения. Большое дело привести в такое сообщество красивую женщину, которую здесь ещё ни разу не видели! Сразу и зримо растет твой рейтинг плюс доверие к твоей персоне. Все понимают: лишь бы с кем такая красавица не придет. Даже могу: дать кредит под символические проценты, глядя на неё.

Дураки те, кто полагает, согласно анекдоту, будто женщина может сделать мужчину миллионером, только если до этого он был миллиардером. У кого как. Он, Седов, давно понял, насколько выгодно вкладывать капитал в тряпки и капризы женщины, привлекающей всеобщее внимание.

Вот и теперь к нему кинулись здороваться все те, кто, приди он один, всего лишь небрежно кивнули бы издали… Очень уж им хочется быть ей представленными.

Ирина, стоя перед зеркалом, с нескрываемым любопытством разглядывала эту суету. И кажется, кое-что поняла. Улыбнулась ему в то же зеркало — совсем своя…

Ещё немного, и разрешу ей называть себя Альчей, подумал он. Из ее уст будет звучать вполне интимно. Почти как «котик» или «киска».

А там, на нарах, это звучало совсем по-другому. Полупренебрежительная кликуха, о которой все те, кто сейчас его окружил, пока не знают. И слава Богу. Когда узнают — пиши пропало. Прилипнет надолго, аж до гробовой доски. Хорошо, если не напишут на памятнике: здесь, мол, похоронен Седов, имя-отчество, больше известный как Альча.

— Может, познакомишь? — послышалось вдруг над самым ухом, и он даже вздрогнул, услыхав голос Хлестова и почти одновременно ощутив это знакомое смрадное дыхание человека, больше смерти боящегося зубных кабинетов.

Седов медленно повернул голову в сторону Хлестова, как бы не веря себе. Жив, курилка! И только что из курилки, кстати говоря, если принюхаться: к гнилостному запаху изо рта примешивался кажущийся благоуханным запах сигаретного дыма. Хлестов верен себе — те же крашенные в черный цвет длинные сальные волосы, та же перхоть на плечах малинового пиджака, от которой, как известно, лучшим средством является гильотина, иначе говоря, пуля или нож какого-нибудь братка из бригады Лехи… Те же шестьдесят с хвостиком, которые будто бы ему не дашь.

Дал, дал бы, и ещё как!

— Что ты так смотришь? — выразил Хлестов своё удивление.

Ну да. Ещё вчера он, Седов, посмотрел бы на него иначе. С отвращением… Возможно, потому и выбрал его первым. Чтобы отплатить сполна за тот давний донос в партком и райком, завершившийся отсидкой. Чтобы избавиться от вони из его рта, живо напоминающего запахи лагерного барака. Покойники пахнут по-другому.

— Не ожидал меня здесь увидеть? — не отставал Хлестов, продолжая смотреть на Ирину, прихорашивающуюся возле зеркала. Уверен в себе, уверен в том, что он, Седов ничего не знает о его доносе…

— Не знал, что ты ходишь на такие… тусовки, — пробормотал Седов, чтобы только не молчать.

— Приходится… — Хлестов продолжал смотреть на Ирину, по-прежнему не отходившую от зеркала.

Седов встретился с ней взглядом — опять же через зеркало; она как бы вопрошала: это нужный человек? С ним следует знакомиться? Я должна подойти? Седов чуть заметно пожал плечами. Он все еще не мог преодолеть растерянности. Нет, в призраки он не верил. К тому же Хлестов реальный произвел на него большее впечатление, чем произвёл бы Хлестов потусторонний.

— Везёт тебе… — вздохнул Хлестов, по-прежнему не отходя от них. — Такие всегда у тебя женщины. Так познакомишь или нет? Не бойся, не отобью. Сегодня, во всяком случае. Хоть бы поделился, чем ты их берёшь…

— Руками, — сказал Седов. — Они это любят. Сна чала языком, потом руками. Главное, не пропустить момент, когда от одного следует перейти к другому. Я правильно говорю? — он обнял за плечи повернувшуюся к ним Ирину.

— Ты о чём? — спросила она.

— Мужские секреты, — сказал Седов. — Вы, кстати, не знакомы? Хлестов Игорь Андреевич, большой знаток и тонкий ценитель женских талантов. А также уголовного кодекса.

— И женской красоты, — сказал Хлестов, взяв руку Ирины, и Седов увидел, как гадливо сморщилось её лицо, когда тот склонил голову над ее рукой.

— Тот самый Хлестов? — спросила она с любезной улыбкой, когда он распрямился. — Продюсер Лики и Анжелы?

— И Стефании, — маслено, чуть прикрыв глаза, как бы вспомнив о приятном, улыбнулся Игорь Андреевич.

— Опасный человек! — сказал Седов Ирине, но она никак не отреагировала на его реплику, продолжая во все глаза разглядывать этого поставщика безголосых певиц на всероссийский экран.

Тем более следует замочить, ревниво подумал Седов. Ещё уведёт девушку. И мы с ней окажемся по разные стороны экрана.

— Вы тоже поете? — спросил ее между тем Хлестов, как бы выводя Седова за скобки.

— И еще как! — сказал Седов, властно взяв Ирину под руку и как бы напомнив, кто ее хозяин.

— Ревнует, да? — самодовольно улыбнулся Хлестов.

Убил бы, кажется, чуть не заскрипел зубами Седов, когда Ирина тоже взяла этого гнуса под руку, присоединив его тем самым к компании. Хотя только что при взгляде на него морщилась и не могла не чувствовать издаваемых им запахов… Похоже, ее это забавляло. С улыбкой взглянув на Седова, она чуть прижалась к нему плечом.

— А я гожусь на эстраду? — спросила она Хлестова, придав лицу выражение наивной надежды.

Тот чуть отстранился и оглядел ее, не таясь, с головы до ног.

— Так разглядываете, как будто собрались меня покупать, — сказала она с деланной обидой.

— А вы как думали? — возликовал Хлестов. — Именно покупать! Неужели вы не видите, как здесь все на вас смотрят? И как нам с Сашей завидуют!

Ты — покойник! — сказал про себя Седов, вспомнив недавний американский боевик по телевизору, где это выражение повторялось чаще, чем реклама подгузников и прокладок. Ну, Лёха, я тебе это припомню… Уже глазами Ирины Седов видел, как подобострастно раскланивались с Хлестовым разного рода полузнакомые певички, как он благосклонно им кивал, искоса поглядывая при этом на Ирину и как бы проверяя произведенное впечатление.

— А это кто? — спрашивала между тем она. — Неужели Ксения? Та самая?

Ирина разыгрывала очаровательную провинциалку, впервые допущенную на пир богов, которых до сих пор могла видеть только в телерепортажах с Олимпа.

— Ну а кто ж ещё! — Хлестов небрежно кивал очередной певичке. — Кстати, я вам еще не рассказал? — На этот раз его вопрос был обращен и к Седову, о котором он как бы только что вспомнил. — Меня ведь свободно могли вчера убить!

Ну наконец-то, подумал Седов. Сейчас узнаем подробности его героического спасения. Потом сопоставим с тем, что расскажет Лёха.

— Это каким же образом? — насмешливо спросил Седов, что прозвучало: кому ты нужен?

Но Ирина взглянула на Хлестова с неподдельным ужасом. Наверно, уже видела в нём своего будущего продюсера. Который её раскрутит. И закинет высоковысоко. До самого неба. И которого она вчера чуть не лишилась.

Хлестов зябко повел плечами — вислыми и бабьими, несмотря на подложенные плечики. И коротко взглянул на Седова.

— Да вот… Сосед по лестничной площадке вышел к лифту, а его там и пристрелили.

Надо бы присвистнуть, подумал Седов. И присвистнул.

— Так, может, соседа и собирались убить? — спросила Ирина, остановившись на самом пороге ресторана, хотя следовало бы идти в зал, где должна была состояться встреча с авторами книги. — Кто он, ваш сосед? Может, он сам из мафии? Может, это мафиозная разборка?

Игорь Андреевич даже обиделся. Как она могла подумать, что он, известный продюсер, не представляет интереса для криминальных структур?

— Я считаю, его приняли за меня: мы с ним совсем недавно поменялись квартирами. Ты, кстати, ещё не был там у меня? — обернулся он к Седову. — Только недавно сделал евроремонт… Приглашаю вас… — Он интимно понизил голос, обращаясь к Ирине. Она неопределённо кивнула, чуть пожав плечами. — Кстати, не слышали анекдот про евроремонт? — не унимался Хлестов. — Один мужик всех опрашивает: не знаете, где найти евреев, делающих ремонт? Все отвечают, что никогда про таких не слышали. Ну как же, говорит, во всех газетах объявления: евроремонт, евроремонт…

Ирина поморщилась.

— Не вижу тут ничего смешного. Моя мама еврейка и сама всегда делает ремонт, — сказала она. И гордо повернулась к Седову, тут же забыв про оторопевшего Хлестова. — Кажется, надо идти в зал?

Ну наконец-то, подумал он с облегчением.