"Бойцовые псы" - читать интересную книгу автора (Волошин Сергей Александрович)

Глава 12

Лёха мучительно кривился, мотал головой, выслушивая Седова по телефону.

— Альча… ну бывает… сам знаешь… Ну хочешь, я тебе с процентами верну? Плохо он пошил тебе костюм, не спорю, я с него вычту. За моральный ущерб в том числе… Но только не забирай у меня заказ! У меня ведь, как ты говоришь, реноме, в смысле репутация. Заказчики сразу отвернутся. Моя фирма веников не вяжет, сам знаешь, а это лучший мой закройщик… Ну, в последний раз!

Наконец Лёха крякнул и положил трубку. Посмотрел на сидевшего напротив Андрея. Потом на остальных братков.

— Ну вот что я вам скажу, друга мои… Чтоб такого унижения, даже в иносказательном виде, больше я не терпел, вы поняли меня?

Андрей молчал, не поднимая глаз. Леха сел за стол напротив него.

— Слушай, может, ты из-за марухи своей, а? Мстишь ему, что ли? — кивнул он в сторону телефона. — Только ему от этого ни холодно ни жарко, усёк? За свои бабки он себе хоть Сильвестра Сталлоне из Америки выпишет. И тот все в лучшем виде сделает…

Братки заулыбались, ожили… Андрей продолжал каменно молчать, глядя в пол.

— Ну всё. — Лёха посмотрел на часы. — Это для разрядки… У меня сейчас прием посетителей начнётся. Потом в префектуру ехать, вызывали зачем-то… Значит, так. — Его палец уперся в Волоху. — Сейчас всем в спортзал. И по полной программе. А я потом сам у вас зачёты приму. И бег на короткие, и подъём переворотом. А с тобой, — он погрозил Андрею пальцем, — ещё будет разговор!

— Не, в натуре, — осмелел Волоха, переглянувшись с братвой. — Пришел, понимаешь, твой корешок, забрал у него девку, и будто так и надо! И еще заказ ему исполни.

— Ну… — согласно замычали братки, они же «торпеды».

— Разговоры! — Лёха постучал костяшками пальцев по столу. — Я что сказал? Только то, что клиентуру теряем из-за половой ориентации отдельных наших членов.

Андрей приподнял голову, удивленно посмотрев на Лёху:

— Я что, голубой?

— Нет пока, — сказал Леха. — Но ориентирован на одну маруху, что вредит общему делу. Пора её забыть и вычеркнуть из собственного сердца, пока я добрый. Понял теперь? Всё, свободны, у меня там народ, слышите, толпится…

«Толпилась» на самом деле одна молодая женщина с заплаканными глазами, державшая за руку дочку лет шести, которая громко успокаивала мать:

— Мама, ну не плачь, тебе ведь сказала тетя Сима: дядя Лёша обязательно поможет.

— Заходи, — сказал Лёха. — Опять, Надежда, случилось чего-то? Муж вернулся?

Она робко вошла, села на стул, не поднимая глаз, помотала головой.

— Что, больше не приходил?

— Нет… Спасибо вам, Алексей Дмитриевич. По телефону только грозился. Как выпьет, сразу начинает звонить. А так не приходил пока.

— И не придёт. — Леха пренебрежительно махнул рукой, сунул девочке шоколадку в яркой обертке. — Проведём ещё разок профилактику, и папка тебя больше не побеспокоит. Тебя как звать, забыл уже?

— Маша… Вы только его сильно не бейте, — сказала она. — Он мне звонил, жаловался на вас.

— А он тебя бил? — спросил Лёха.

— Меня? Бил. Но вы все равно, сильно не надо, ладно?

— Вишь, жалеет папку своего… — вздохнул Лёха, многозначительно глядя на посетительницу. — А тут стараешься, стараешься, хоть бы кто пожалел… Ну что у тебя опять приключилось, Надежда? Горе ты мое…

— Сами знаете, Алексей Дмитриевич, занялась я уличной торговлей.

— Та-ак… — кивнул Леха. — Тряпки и обувь. Помню. Что, опять мои ребята лишнее с вас берут?

— Да ваши ребята что, мы уж привыкли… они хоть нас охраняют, работать дают. Милиция замучила — вот кто действительно совсем обнаглел… Всякие справки им, разрешения, то с зеленой полосой, то ещё с какой…

— Ты покороче можешь? У меня вас знаешь сколько? И всем помочь надо!

— А короче, я товар свой домой не вожу, сумки тяжелые, я их там оставляла у Гайдуллиных. Они рядом живут, я им по десять тысяч за хранение платила…

— У Гайдуллиных? Да они же пьяницы! Родную мать пропьют! Ну и что?

Надежда вздохнула, потом ее глаза наполнились слезами, она достала носовой платок из кармана, громко всхлипнула.

— Мам, не надо, — попросила Маша и повторила чьи-то слова: — Утерянного не вернёшь.

— Спёрли? — спросил Лёха, присвистнув.

— Ну! — сказала Маша. — Я ей говорила, говорила! Мамка, не оставляй у них! Говорила я тебе?

— У них там проходной двор, — сказала мать, не много успокоившись. — Кто только не приходит.

— Ну знаю, бомжи всякие, черножопые разные… — кивнул Лёха. — Я ихнему участковому сколько раз говорил. Прими меры, не доводи до греха… И что?

— У меня товару там было на пять миллионов, да больше не моего, а на реализацию, Наташка Ломакина из Турции привезла… Она скоро опять оттуда приедет, что я ей скажу?

— А милиция? — спросил Лёха, распаляясь. — Что вы все ко мне жаловаться заладили? А менты эти позорные на что? Им за это деньги платят! А нас по телевизору только в чёрном свете показывают! Я правильно говорю?

Она закивала, соглашаясь.

— Як дежурному обратилась в отделение, он ко мне участкового прислал. Сколько, спрашивает, там было товару? Говорю ему: на пять миллионов. Он только рукой махнул. За такую сумму никто, мол, мараться не станет. К бандитам, говорит, обращайся. Может, возьмутся за половину… Это он про вас, Алексей Дмитриевич.

— Ну, это он глубоко прав, — кивнул Лёха. — Такса у нас такая, это верно. — Значит, товар находим, и бабки пополам. Иначе, Надежда, при всем моем к тебе уважении и симпатии мои ребята меня не поймут. Это ты себе сразу отметь. А менты, вишь, не хочу при твоей дочке распространяться, даже за половину не хотят.

— Ой, да хоть половину бы вернуть, Алексей Дмитриевич! Вовек была бы благодарна…

— Ну, насчёт благодарности после поговорим. Не при ребёнке. Ещё найти надо. Но это мои ребята разберутся. Все у тебя?

— Она пожала плечами, потом встала со стула.

— Эх, Надежда! — сказал Лёха, провожая её с дочкой до двери. — Вот смотрю на тебя, думаю: правильно делают наши бабы, которые такие же привлекательные, что за иностранцев замуж выходят! И от наших мужиков загранпаспортом спасаются… Чего они тут хорошего видят? А ничего! Ну, все, договорились уже, меня супрефект дожидается…

Но, проводив её до двери, Лёха присвистнул, обнаружив очередь, в основном из старух.

— Да вы что, бабули, вам тут собес, что ли? Мне в префектуру вот так надо…

И провёл ребром ладони по горлу, чуть выше кадыка.

— А, молоденьких принимаешь, а нас, старух, видеть не желаешь…

Не отвечая, Лёха запер за собой дверь.

— Скоро бюрократом стану, — проворчал он, спускаясь по лестнице вслед за Надеждой. — В секретарши ко мне пойдёшь?

И сам же рассмеялся.

В префектуре очередь на приём была невелика. Впереди Лёхи был только седой старик с палкой, увешанный орденами.

— Вас Генрих Николаевич уже несколько раз спрашивал, — сказала секретарша. — Так что проходите сразу.

Лёха замотал головой.

— Подожду. Уважаемый ветеран впереди, а я за ним. Не могу, не имею такого морального права обходить заслуженного человека…

— Вот, поучитесь у культурного человека, как надо разговаривать с ветеранами войны и труда! — строго сказал старик секретарше. — Сейчас уже все забыли свой долг перед нами, кто спас передовое человечество от угрозы фашизма и мирового империализма. А у нас в префектуре стол обслуживания ветеранов войны закрыли и никаких пайков к праздникам или ко Дню Победы, представляете? — обратился он уже к Лехе за сочувствием. Тот понимающе кивнул.

— Проходите, проходите, там всё скажете… — секретарша страдальчески закатила глаза. — Он бедного Генриха Николаевича до инфаркта доведет, — сказала она, когда за стариком закрылась дверь. — Который раз уже приходит…

Лёха продолжал сочувственно кивать, теперь уже в ответ на её сетования.

Уже через минуту из кабинета донесся крик.

— Да что вам нужно, вы можете толком объяснить?! — кричал хозяин кабинета. — Какой ещё вам стол обслуживания, когда магазин у вас под боком, а там все есть! И без очереди! Ведь мы потому и закрыли этот ваш стол, что, кроме вас, туда никто не ходит! Не можем мы ради вас одного держать продавцов и заведующую, вы можете это понять?

Голос старика был неразборчив в отличие от голоса хозяина кабинета.

— Всё! — сказал Генрих Николаевич. — Сергей Иванович, дорогой, я не могу вам в сотый раз объяснять одно и то же! Жалуйтесь на меня кому хотите! Идите к мэру, к чёрту, к дьяволу, но с меня хватит! Меня там ещё люди ждут! Я и так к вам со всем вниманием, но больше, извините, ничего для вас сделать не могу. Всё, до свидания… Я взяточник, я агент мирового империализма, это все я уже слышал!

Дверь открылась, и на пороге возник старик, у которого все тряслось от возмущения: голова, руки, ноги, палка.

— Вот, сядьте здесь и успокойтесь… Тамарочка, налей товарищу воды. Прошу, Алексей Дмитриевич…

В кабинете супрефект еще долго приходил в себя от возмущения.

— Нет, вы представляете… он меня ещё пугает! Он не пойдёт голосовать! А то без него выборы сорвутся… Так вот, Алексей Дмитриевич, я вот по какому вопросу. Сейчас накатывается новая волна реформ — территориальное самоуправление. Вот я хотел бы как-то использовать, обобщить ваш опыт по этой части. Всё-таки первые ростки этого нового для нас явления. Хотя вы, скажем прямо, представляете собой нетрадиционную составляющую общественного спектра.

— Мафиозную, — кивнул Леха. — Или криминальную, кому как нравится.

— Дело не в терминах, — поморщился хозяин кабинета. — Вы — есть, вы — реальность нашего времени, и если с вами невозможно бороться, то с вами лучше соединиться, как сказал один умный человек по схожему поводу.

— Григорий Теймуразович, благодетель наш общий, — кивнул Леха. — Сам от него слышал. А до него еще кто-то сказал. Не дурак, видно, был, понимал: когда с нами по-хорошему, мы ведь тоже умеем быть отзывчивыми.

— Поэтому скажу вам прямо… — замотал головой Генрих Николаевич, посмотрев на часы. — Эх, жаль, не получится сегодня поговорить… Вы извините, но меня уже ждут сегодня в мэрии.

— Вот так же и я бабкам сегодня говорил, — крякнул Лёха. — Слово в слово. Пора, мол, в вышестоящую инстанцию… Совсем бюрократом заделался… Но дело-то стоит.

— Какое дело? — вполголоса спросил Генрих Николаевич, посмотрев в сторону двери.

— А по которому вы меня вызывали, — так же снизил тон Лёха. — Заторопились вы некстати. Что, нет согласия в рядах?

— Ах, это… — Хозяин кабинета замялся. — Вот потому я и стараюсь, всеми силами пытаюсь обобщить ваш опыт. Так сказать, легализовать вашу деятельность.

— Нам это пока ни к чему. Чем милиция будет заниматься? Вы о ней подумали? Чем семьи кормить, если перейдём на легальное положение… Тут другое дело. Возвращается мой лучший кореш, сами понимаете откуда…

— Ну да, ну да… — морщился хозяин кабинета. — Слышал уже. Ермак, кажется.

— Ага, после освоения Сибири, — усмехнулся Лёха. — Вот его бы легализовать. В качестве директора рынка. Порядок там будет, ментам делать нечего. За Ермака я отвечаю. Опять же народ нервничает по поводу тотального заполнения торгового бизнеса в родной столице пресловутыми лицами кавказской национальности. И тот же Мамед целит туда же. А социальную напряженность надо вовремя снимать. Верно я говорю?

— Это мне ещё одна головная боль… — вздохнул Генрих Николаевич.

— Он просил всего-то Минаевский рынок, — сказал Лёха, будто не замечая состояния супрефекта, уже открыто не сводящего взгляда с часов. — Слишком долго среди нас отсутствовал. А издали за нашими разительными переменами не уследишь.

Генрих Николаевич что-то записывал себе в блокнот, постоянно кивая.

— Попробую согласовать с Григорием Теймуразовичем. Думаю, не откажет. У тебя всё?

— Ну как так может быть — все? — поднял брови Лёха. — Прекрасно понимая ваши трудности в вопросе проталкивания через нерадивых и алчных чиновников… — Он говорил заученно, скороговоркой, стараясь при этом не смотреть в лицо хозяина кабинета и доставая из хозяйственной сумки толстый конверт.

— А ты как думал… — вздохнул еще тяжелее Генрих Николаевич, — попробуй не дай… Могут полгода рассматривать, а могут прямо при тебе все решить… Пока Григорий Теймуразович кулаком не стукнет… На потолок глазами тебе показывают: мол, и там делиться придётся… Сколько там всего? Пересчитывать надо?

— Как договаривались… — развел руками Лёха. — Дело хозяйское. Можешь пересчитать… Вот интересно, почему все наши разговоры начинаются на «вы», а стоит перейти на интимную тему, сразу становимся на «ты»… Хотя на брудершафт мы еще не пили. А стоило бы, а? В сауне, с пивком… Не все ж работать да работать. Когда-то и расслабиться не мешает.

— Ладно, я тебе верю, — махнул рукой Генрих Николаевич и бросил конверт в кожаный «дипломат» с никелированными замками. — А то вот так же улаживал одно дело… — он показал глазами на потолок. — Вот так же конверт раскрыл в одном кабинете, а там — кукла. Сверху сто долларов, а ниже резаная бумага.

— Ну да, — сочувственно кивнул Лёха. — Есть ещё такое позорное явление. С чем-чем, а с дураками на Руси всегда было хорошо. Потому со всем прочим плохо.

— Пришлось долго извиняться, — вздохнул Генрих Николаевич. — Оправдываться… Свои вносить. Думал, больше вообще со мной разговаривать не будут… Вот так поверишь человеку на слово. А он как свинья… До сих пор люди не могут понять, что честность и порядочность в бизнесе цены не имеют.

— Святые слова… — поддакнул Лёха. — Теперь вот насчёт банка вашего «Куранты», оказавшегося в двусмысленном положении… Значит, велено передать: мы покупаем пятнадцать процентов ваших акций, а вы за это нашего человека в правление…

Генрих Николаевич замер, молча глядя на Леху.

— Откуда вы знаете про положение банка?

— Эх, Генрих Николаевич, — покачал головой Лёха. — А еще про честность только что правильные слова произносили… Мы от себя, можно сказать, от общака большие деньги отрываем, чтобы способствовать всеобщему процветанию… А вы удивлённые глаза делаете по этому поводу.

— Двадцать пять процентов! — прервал его тираду хозяин кабинета. — И ни процента меньше.

— Это, прямо скажем, социальная дискриминация в условиях с таким трудом нарождающейся российской демократии… Почему-то другим достаточно пяти процентов.

— Потому что вы являетесь специфичным пайщиком, — жестко отрезал Генрих Николаевич. — И мне трудно будет объяснить другим вкладчикам, как трудно объяснить вам…

— Так эти ваши труды будут нами правильно поняты и справедливо оценены. Или мне опять через вашу голову к Григорию Теймуразовичу обратиться? Он человек занятой, к нему вся Москва в очередь выстроилась, а тут еще мы с вами, и с вопросами, которые вполне можно решить в рабочем порядке.

С этими словами Леха достал из той же хозяйственной сумки другой конверт.

Хозяин кабинета покачал головой. Потом кинул конверт, не глядя, в ящик стола.

— Но меньше, чем на двадцать процентов, даже не рассчитывайте…

— А чтой-то мы с вами опять на «вы» перешли… — сощурился Леха. — Хотя момент опять же интимный и сугубо ответственный… Я другого боюсь, если честно. Как бы братва не занервничала по поводу вышеназванной дискриминации.

— Это уже шантаж… — нервно улыбнулся Генрих Николаевич. — И потому я не могу… — Он достал из стола только что брошенный туда конверт. Потом вопросительно, сделав паузу, посмотрел на Леху. Тот тоже сделал паузу…

— Да будет тебе, Гена… Дачу небось достроить надо? Надо.

— Ты и про дачу знаешь? — вздохнул Генрих Николаевич.

— Семнадцать процентов, — сказал Леха. — И то, если братву уговорю. Если меня самого от общака за мягкотелость не отодвинут. Сам же говорил — специфические мы. И очень нервные.