"Две повести. Терунешь. Аска Мариам" - читать интересную книгу автора (Краснов Петр Николаевич)

VI

Я былъ влюбленъ въ свою малютку-жену; она тоже очень привязалась ко мн#1123;. Когда я по утрамъ сид#1123;лъ въ своемъ магазин#1123; и бес#1123;довалъ съ покупателями, она въ сос#1123;дней комнат#1123; отдавала распоряженiя слугамъ, и ее, казалось, т#1123;шила возможность заказывать об#1123;дъ, кормить куръ, барановъ и муловъ. Она сама #1123;здила на габайю, прикрывъ лицо до самыхъ глазъ шелковымъ платкомъ, и, когда она возвращалась, я вид#1123;лъ только ея весело см#1123;ющiеся карiе глазки. Она легко спрыгивала съ мула и, скинувъ платокъ, радостная бросалась мн#1123; на шею и покрывала меня поц#1123;луями. Потомъ, отойдя отъ меня на шагъ, она испытующе смотр#1123;ла на меня своими глазами и тихо говорила: «Гета — я тебя нич#1123;мъ не обид#1123;ла, нич#1123;мъ не разсердила?» — и покорно ц#1123;ловала мою руку.

Она училась говорить по-русски. А какъ забавно она картавила, — совс#1123;мъ, какъ француженка. Я любилъ слушать ее, какъ она твердила слова за ст#1123;нкой, заучивала ц#1123;лыя фразы, чтобы порадовать меня. Она жила только мною. Вн#1123; меня для нея не было никакихъ интересовъ. Если я скучалъ, и она скучала и робко смотр#1123;ла на меня, или брала инструменту напоминающiй бандуру, и, перебирая струны, п#1123;ла п#1123;сню безъ мотива, безъ словъ. Но стоило мн#1123; улыбнуться, и она кидалась ко мн#1123;, садилась у моихъ ногъ, опиралась на мои кол#1123;ни и, ласково глядя мн#1123; въ лицо и перебирая мои пальцы, п#1123;вучимъ голосомъ разсказывала мн#1123;, какъ она меня любить.

— Безъ тебя для меня н#1123;тъ ни св#1123;та, ни солнца. Ты пришелъ, ты увид#1123;лъ и ты взялъ маленькую Терунешь, чтобы ее не отдать. Да, никогда?.. Ты разлюбишь, ты бросишь свою д#1123;вочку, и солнце не станетъ св#1123;тить для нея, трава не будетъ зеленой, и цв#1123;ты не покроютъ кусты, растущiе по горамъ, и маленькая Терунешь умретъ!..

Ея карiе глаза становились совс#1123;мъ черными отъ печали, между бровей ложилась длинная складка, а маленькiя губы надувались, какъ у капризнаго ребенка.

— Умретъ, — тихо говорила она: — и ее положатъ на кипарисовыя носилки и завернутъ въ шаму съ красной полосой, чтобы вс#1123; знали, что она дворянка и дочь храбраго офицера… На паперти церкви святой Марiамъ будутъ выть и плясать галасски, старые нищiе и колодники будутъ жалобно ныть на каменныхъ ступеняхъ церкви, а добрые люди будутъ идти и креститься за маленькую Терунешь, которую бросилъ ея нехорошiй гета… Потомъ ее снесутъ за городъ и положатъ подъ землю, и м#1123;сто куда ляжетъ ея голова, обозначать высокимъ камнемъ, и кругомъ положатъ камни. И Терунешь будетъ лежать тамъ, одна въ пустын#1123;, и шакалы будутъ визжать надъ ея могилой, и гiена будетъ проходить надъ ея маленькимъ т#1123;ломъ, громко ухать и скрести песокъ своими могучими лапами… Гета, но ты не сердишься на меня? Ты любишь меня?..

Ко мн#1123; заглядывалъ иногда ея отецъ балам-барасъ Машиша, пилъ у меня чай съ ромомъ, спрашивалъ, доволенъ-ли я его дочерью, хорошо-ли она мн#1123; угождаетъ, выпрашивалъ какую-нибудь мелочь и уходилъ.

Я любилъ Терунешь, какъ любятъ преданную собаку… Любилъ за то, что она меня такъ любила. Съ нею весело коротались тропическiе вечера, когда при св#1123;т#1123; лампы я обучалъ ее писать и читать по-русски, или разсказывалъ, какiе дома въ Россiи, какiе дворцы и храмы, какiе темные л#1123;са, какой б#1123;лый сн#1123;гъ и морозы — и она то пугливо жалась ко мн#1123;, прислушиваясь къ жалобному визгу шакаловъ, то смотр#1123;ла на меня восхищенными глазами и спрашивала: «Гета, почему, почему ты не вернешься въ Россiю?!»

— Чтобы вернуться туда, нужно много, много денегъ.

— О, мы наберемъ много денегъ! Я хочу, чтобы ты былъ у себя. Я хочу, чтобы теб#1123; было такъ же хорошо, какъ мн#1123; теперь. Ты долженъ жить въ самомъ большомъ дом#1123; въ Петербург#1123;, и самъ московскiй негусъ будетъ жаловать тебя…

Потомъ она погружалась въ математическiя соображенiя, и маленькiй лобъ ея морщился отъ напряженiя.

— Зач#1123;мъ ты продаешь шамы по полтора талера? — вдругъ спрашивала она меня. — Абиссинцы охотно дадутъ два. У monsieur Савурэ он#1123; стоятъ два талера и соль. Не надо такъ уступать и быть такимъ податливымъ. Абиссинцы любятъ торговаться. А если ты хорошiй купецъ — ты долженъ дорожить товаромъ, мы разбогат#1123;емъ и по#1123;демъ къ теб#1123;. И ты тогда не будешь больше печальный и не будешь искать т#1123;хъ семи зв#1123;здъ, что горятъ надъ горами и про которыя ты говорилъ, что он#1123; покровительствуютъ земл#1123; москововъ… Тоже и за сахаръ надо брать одинъ талеръ, а не три соли. Всюду берутъ талеръ… А ножи… Да за ножи всегда дадутъ три талера, чтобы они ни говорили. Пусть бранятся. Ножи всякому нужны, и всякiй охотно заплатить за ножъ… Дай, я буду торговать… О, дай только! Я теб#1123; скоро соберу столько денегъ, столько, что ты вернешься къ себ#1123;. И теб#1123; будетъ хорошо, и мн#1123; будетъ не худо… Правда?.. Дома ты больше будешь любить меня?..

И она гладила своею маленькой ладонью мою руку и смотр#1123;ла на меня восхищенными глазами.

Б#1123;дняжка! Въ своихъ заботахъ о моемъ скор#1123;йшемъ возвращенiи, она и не подозр#1123;вала что д#1123;йствуетъ противъ самой себя. Она не знала что изъ-за семи зв#1123;здъ Большой Медв#1123;дицы, которая каждую ночь показывается надъ горами у Шола, на меня глядитъ родина…

— Гета — тихо и робко, такъ, что я едва могу разобрать ея слова, говорить мн#1123; Терунешь — Ты не сердишься?.. Ты ч#1123;мъ-то недоволенъ? Я по глазамъ твоимъ это вижу! Ты недоволенъ мною… Прости меня Гета!..

Но я ничего не отв#1123;тилъ маленькой Терунешь, только перекрестилъ ея хорошенькую голову, поц#1123;ловалъ въ лобъ и послалъ спать…