"Контора слепого" - читать интересную книгу автора (Гор Геннадий Самойлович)

1

Навстречу нам шла молодая, нарядно одетая женщина.

Я тихо предупредил слепого. Лицо слепого вдруг стало надменным. Остановившись, он сказал мне:

— Мальчик, у меня нет времени. Видишь, я спешу. Забеги после двух ко мне в контору.

А между тем у слепого не было никакой конторы. Иждивенец всех своих родственников по очереди, он недавно приехал к нам жить в Читу.

Слепой подружился со мной. Мне, гимназистику, льстила дружба с солидным тридцатилетним человеком, носившим пенсне с дымчатыми стеклами и знакомым с той стороной жизни, куда не было доступа мне и моим сверстникам.

Забывая о моем возрасте, он слишком подробно рассказывал мне о легкомысленных женщинах, с которыми встречался в кафешантанах и кабаре, и о богатых деловых людях. За одного из них он всякий раз пытался себя выдать, громко, чтобы слышали прохожие, напоминая о своей конторе, которая располагалась в кирпичном доме, во втором этаже над складом, где хранились тюки с чаем.

Тюки с чаем действительно хранились в полуподвальном этаже кирпичного дома. Что же касается конторы… В нее надо было подняться по лестнице прямо в ночные сны, в сны без начала и конца, где мой дальний родственник (я называл его дядей) превращался из слепого иждивенца в богатого, самоуверенного дельца, снабжающего чаем, доставленным из Кяхты, все частные лавки и бакалейные магазины Читы.

Миф о конторе постепенно становился реальностью, той особой заманчивой реальностью, в которую хочется уйти, как в мягкий, обволакивающий утреннее сознание, ласковый сон.

Я мысленно видел эту контору и слепого, вдруг ставшего зрячим и важно восседавшего за конторским столом. Он бросал в телефонную трубку отрывистые слова или протирал суконкой дымчатые стекла своих пенсне, прежде чем развернуть вдруг волшебно заговорившую газету, торопящуюся сообщить новости о будущих торгах, лотереях и мелких кражах, напечатанные петитом, сообщить о всех новостях всем, но не ему.

А потом слепой громко корил меня на улице за то, что я его задержал и теперь он из-за меня опаздывает на деловое свидание с человеком, вчера приехавшим из Благовещенска.

Моего слепого родственника интересовало все — дома с легкими открытыми окнами, за которыми дразнили его воображение чужие, незнакомые квартиры, уличные лотки (с них китайцы продавали дальневосточные сласти), но больше всего то, что мысленно угадывалось: лица и фигуры женщин, проходящих мимо.

В таинственном, всегда покрытом для него сумраком. мире жили незнакомки, то приближающиеся, то удаляющиеся, напоминавшие о себе возгласом, легким, мелоднчным смехом или тонким, дразнящим воображение запахом дамских духов.

— Те! Это не она? — спрашивает слепой, ловя своими возбужденными чувствами улицу с ее шумами и запахами.

И тогда мои глаза, наивные глаза лишенного юмора робкого подростка, смотрели на все, словно сквозь дымчатые стекла пенсне, украшавшие покрасневшее, возбужденное лицо слепого.

— Ну, какова?

— Пожалуй, слишком широковаты скулы.

— Что ты понимаешь в женщинах, мальчик? — говорит громко слепой, чтобы его услышала и оглянулась незнакомка.

Незнакомка оглядывается и, видя величественного слепого, одной рукой опирающегося на ореховую трость с костяным набалдашником, а другой достающего из кармана брюк шелковый платок, недоуменно и растерянно усмехается. Кто он, этот франт? И почему он скрывает свои глаза и свою душу за этими дымчатыми стеклами пенсне?

Незнакомка всматривается.

Уж не воображает ли она, что он вышел из полузабытого, снившегося ей еще вчера сна или сошел с экрана иллюзиона (так называли тогда кинотеатр), возле дверей которого разыгралась эта полунемая сценка.

Слепой идет на ту улицу, где стоит сложенный из кирпича дом.

Этот дом-часть действительности и обрывок бреда, являющегося ко мне вместе с высокой температурой ангины или гриппа, часто навещавших меня, — этот дом возникает внезапно вместе с толстыми, высокими тополями.

Пахнет тюками с чаем из подвала и конской мочой от дороги. Дом, как во сне, ведет с нами странную игру, словно стоит уже не там, где стоял всегда, а поменялся местом с соседними домами.

Внизу-склад, а выше-та самая контора, куда мы идем.

Слепой останавливается, долго ищет что-то в кармане, потом раздраженно говорит:

— Что ты не напомнил мне, мальчик? Ведь я забыл дома ключ от своей конторы.

Мы возвращаемся. Сейчас мы идем озабоченные, и слепой не вслушивается в голоса и смех прохожих, не просит меня описать видимое мною и слышимое им. Он спешит за оставленным дома ключом от конторы.

Дойдя до поворота, я оглядываюсь и смотрю: стоит ли кирпичный дом на месте или он исчез, как в снившемся перед утром сне?

По темным читинским ночам мне снилась контора слепого. Она снилась мне так часто и так постоянно, словно я уже поступил на службу в эту контору, учился печатать на машинке, подметал пол и отвечал по телефону на вопросы деловых людей, когда хозяин конторы отлучался.

И когда я просыпался, мне казалось, что в комнате пахнет тюками с чаем. Я научился от слепого жить в двух мирах.

Давным-давно кончилось детство, прошла юность, наступила зрелость и тоже прошла, уступив место старости, но я не могу забыть слепого, идущего вместе со мной в контору, которая казалась нам более реальной, чем все, что нас окружало.

Слепого давно нет в живых. В 1941 году он задохся от выхлопных газов в нацистской душегубке, недалеко от занятого немцами Днепропетровска, вместе со слепыми, хромыми и немыми, жившими в интернате для инвалидов, в кирпичном двойнике дома, оставшегося в Чите и в читинских снах.

Никто не знает своего будущего. Не знал его и мой дядя. Ему легко дышалось и думалось, несмотря на слепоту. Казалось, он верил, что в его конторе уже звенит нетерпеливый телефон, пока он дома пьет кофе со свежими сливками.