"Гвиневера. Дитя северной весны" - читать интересную книгу автора (Вулли Персия)

19 КОРОЛЬ БАН

Весть о победе Артура над северными королями была воспринята с криками радости и большим облегчением. С помощью короля Бретани Бана он одержал победу в великой битве, в которой множество людей, включая самого короля Лота, были убиты. Уриен сдался и предложил присягнуть на верность Артуру, и тот согласился. Люди разойдутся по домам, и, если повезет, внутренние раздоры отойдут в прошлое. Отец намеревался вернуться в Регед, как только Уриен распустит армию, поэтому мы могли ждать его через две недели. За это время Нидану предстояло перевезти двор в Карлайль и ждать короля там.

Хлебные злаки были по колено, и стебли от тяжести зерен гнулись под ветром. Если не случится ничего плохого, можно ждать обильного урожая, а если мужчины, возвращающиеся домой, поспеют к жатве, то будет два повода для праздника. К городу в самом центре Регеда отовсюду стекались толпы людей, чтобы встретить победоносное войско.

Карлайль лежит на пересечении торговых путей со времен империи, потому что этот город не только контролирует западную оконечность Стены, но и стоит на главной дороге, которая ведет и на юг, и на север. Во времена легионов город, видимо, был оживленным местом, гостеприимно встречая постоянный поток воинов, караваны с припасами, военачальников и наезжающих время от времени чиновников.

В наши дни страной правит король, и центр государства находится там, где случается быть королю. Поскольку ни в государственных учреждениях, ни в чиновниках больше нет нужды, имперские здания стоят пустыми и разрушаются, если только население не приспособило их для собственных целей.

В Карлайле мне всегда неуютно, потому что, хотя обычаи римлян постепенно сходят на нет, их дома по-прежнему стоят, как старые скелеты, и режут глаз. Стены, окружающие город, так же неприступны и стройны, какими были тогда, когда их возводили первые строители, и в их тени таятся призраки легионеров. Люди сделали город добрее, оживили его, как мох сглаживает острую грань скалы у ручья. Сейчас и бродячий торговец, и местный крестьянин, устроившиеся со своим товаром среди полуразрушенной колоннады, и люди, собирающиеся на большую ярмарку, смеются, поют и танцуют на улицах и считают себя кумбрийцами, а не римлянами. Но, несмотря на это, меня никогда не тянуло в большой дом на берегу реки Иден, и я старалась проводить как можно больше времени в крепости Стенвикс, расположенной на холме за рекой, где разводили лошадей.

Местоположение Стенвикса позволяет хорошо видеть окрестности, и, когда дозорный на башне крикнул, что показалось войско, мы с Кевином вскарабкались на зубчатую стену, чтобы убедиться в этом.

К римской дороге уже сбегались люди, делясь новостью и с соседом, и с незнакомцем. Все они собрались у восточных ворот, радостно скандируя:

— Да здравствуют воины!

С юга приближались знаменосцы, восседавшие на конях с самоуверенностью, всегда сопровождающей победителей. Над всеми знаменами гордо и высоко развевался флаг Регеда, а под ним ехал арфист, без сомнения, один из учеников Эдвена, и в превосходной кельтской манере пел славицу возвращающимся воинам. Королевский бард, Эдвен, должно быть, ехал вместе с моим отцом.

Войско короля было еще довольно далеко, поэтому мы с Кевином спустились с крепостного вала и побежали, чтобы участвовать в восторженной встрече.

Меня распирало от гордости, когда вслед за своим почетным сопровождением в ворота въехал отец. Как всегда, бодрый и подтянутый, он излучал если не радость, то по крайней мере полное удовлетворение. Я продралась сквозь толпу, и, когда отец увидел, что я бегу рядом с его жеребцом, он наклонился и помог мне вскарабкаться в седло перед ним. Я почти ощутила себя воином, возвращающимся с победой.

Вечером у нас был устроен скромный семейный обед, потому что общее празднество должно было состояться через два дня. Весело рассевшись за столами, мы слушали подробности о случившемся, которые вскоре будут увековечены в балладах Эдвена: как Бан привел свое войско из-за канала, чтобы помочь сыну друга своего детства Утера; как Мерлин учил Артура, что тактика важнее нарочитой храбрости, и, наконец, как восставшие короли запросили мира и, собрав свои побежденные армии, последовали за Артуром в Йорк, где была проведена церемония сдачи на милость победителю.

Именно там, в столице Уриена, Мерлин объявил, что жрецы выбрали новую Владычицу: фея Моргана, жена короля Уриена, будет верховной жрицей святилища.

— Как выглядит эта знатная госпожа, которая займет место нашей Вивиан? — спросил кто-то, и отец задумчиво прикусил губу, прежде чем ответить.

— Она очень необычна, — сказал он наконец, осторожно подбирая слова, — очень непонятна и энергична. И, по-моему, будет гораздо живее своей предшественницы. Мы разговаривали во время пира, и я пообещал ей, что мы будем защищать святилище так же, как и раньше. Несомненно, она обладает твердыми убеждениями и определенной напористостью. Вероятно, она надеется играть главную роль при своем правящем брате, и похоже, что в Йорке серьезно занялась им. Она может оказаться очень полезной, и Катбад говорит, что жрецы высокого мнения о ней, — добавил отец.

Что-то в его голосе дало мне ясно понять, что со жрицей будет не просто иметь дело.

Позже, когда за столом остались только Кевин, Бригит и я, Кевин рассказал отцу о смерти Балина. До возвращения короля это хранилось в тайне, но сейчас, когда я заметила, как на лице отца тревога сменяется восхищением, мне захотелось, чтобы и весь двор восхищался мужеством Кевина.

— Какой трагический конец у этой нелепой истории, — задумчиво заметил отец, выслушав рассказ. — Возможно, — предложил он тихо, оглядывая нас, — будет лучше, если мы никому не расскажем об этом. Борьба, которую он так неразумно начал, закончилась; новая и энергичная верховная жрица сменила прежнюю, и не имеет смысла продолжать пятнать их обоих.

Я неохотно кивнула в знак согласия, мечтая, чтобы каким-то образом сохранить это в тайне и все-таки заслуженно оценить храбрость Кевина.

Победные пиршества устроили на городской площади, на каждом ее углу разложили костры для варки пищи, а около фонтана были расставлены бочки с вином и элем. Эдвен пел балладу о победе Артура, своим искусством заставляя замолчать даже крикливых детей свинопаса, и потом последовали бесчисленные тосты за удачное возвращение, много песен и танцев.

По общему мнению, Артур выиграл не только сражение, но и завоевал восхищение своих подданных. Говорили, что, признав Уриена своим союзником, он продемонстрировал не только свое милосердие, но и ум, способный оценивать реальное положение дел.

Было рассказано, что Моргауза, вдова Лота, королева Оркнейских островов Моргауза, привезла своих детей к молодому верховному королю в Йорк, где собрались все, когда закончилась Великая битва, сдалась на милость Артуру и попросила принять старших мальчиков ко двору. Она напомнила Артуру, что ее сыновья приходятся ему племянниками и по кельтскому закону являются его наследниками. Артур принял мальчиков, обещав воспитать их воинами и рыцарями. Я гадала, что испытывал Гавейн, поступая на службу к человеку, в сражении с которым погиб его отец.

Строилось много предположений относительно феи Морганы.

То, что она получила такую власть, хотя ей не исполнилось еще и тридцати, производило впечатление, и тем, кто насмехался над последней верховной жрицей, называя ее немощной старухой, пришлось быстренько замолчать. Катбад был очень доволен ее назначением, потому что она была прекрасной врачевательницей и обещала стать сильным духовным вождем.

Поев и потанцевав, жрец объявил, что собирается в святилище, чтобы пожелать добра новой Владычице.

Было летнее время, и для детей работы было в избытке, поэтому отец решил, что до осени мы обойдемся без жреца, но выразил надежду, что он вернется к нам, когда на холмах пожелтеет папоротник. Мы пожелали ему доброго пути и больше не вспоминали о нем. Мне и в голову не приходило, что он никогда больше не будет учить меня.

В течение следующей недели страна начала возвращаться к мирному укладу жизни, и мы стали думать, куда переезжать осенью. Уже долгое время мы не проводили зиму на севере, поэтому было решено снова пожить в крепости Мот, а потом отправиться на запад, к поселениям за заливом Уигтаун.

За день до отъезда я вместе с отцом поехала в Стенвикс. потому что жеребенок Быстроногой должен был остаться здесь на выпасах и я хотела с ним попрощаться.

После ночного дождя утро было свежим и чистым, и в городе царила летняя суета, когда мы вышли из большого дома на берегу реки. Крестьянки расставляли свои навесы на площади, куда приносили яйца и овощи, свежие сыры и мотки невыделанной овечьей шерсти для горожан, вынужденных, живя за высокими стенами, рассчитывать на людей, занятых сельским трудом. Мы оказались среди шума и многоцветия рынка.

Когда мы проезжали мимо фонтана, в ворота въехал гонец с нагрудным знаком красного дракона и резко осадил лошадь, увидев отца.

— У меня сообщение для твоей светлости, — сказал он, торопливо отдавая честь. — Верховный король желает встретиться с тобой, чтобы обсудить очень важное дело. Он прибудет послезавтра вместе с королем Баном из Бенвика.

— Черт возьми! — проворчал отец.

Никогда не любивший светской стороны придворной жизни, он был явно раздосадован хлопотами, которые повлечет неожиданный приезд, и я видела, как он мысленно просчитывает возможные изменения в планах нашей поездки на север в связи с новыми событиями.

— Он не говорил, что за дело ведет его сюда? И скольких слуг нам предстоит принять? И когда он намерен уехать?

— Я не знаю подробностей, господин, но они путешествуют налегке, их не больше десятка, и я думаю, что они не задержатся надолго, потому что король Артур намерен отсюда двинуться в Стрэтклайд.

Отец вздохнул и повернулся ко мне.

— Скажи Бригит, что мы ожидаем гостей, и напомни, что надо позаботиться о вине, — объявил он, потом вполголоса добавил: — И передай ей, чтобы все не доставала.

К тому времени Бригит наловчилась вести домашнее хозяйство так же ловко, как когда-то моя мать, и отец во всем доверялся ее умелым рукам.

Подготовка к приему верховного короля была непростым делом. Казалось, что успеть все за такой короткий срок невозможно, поэтому Нонни ругалась из-за того, что ее не предупредили заранее, а Бригит, Кети, Гледис и я суматошно пытались решить, что кому может понадобиться.

Кевин отправился топить старые бани и проверить, достаточны ли запасы древесного угля для подогрева поды и нет ли больших протечек в трубах из акведука. Гледис и Бригит взяли на себя заботу о пище, а мы с Кети рыскали по кладовым, пытаясь отыскать достаточное количество стульев и столов, хороших матрацев и подушек, чтобы нашим гостям было удобно. Мы сумели подготовить для них спальни и даже достали полотенца для бани, но у нас никогда не бывало столько стульев, чтобы рассадить всех сановных гостей.

— А что это за кушетки, там, в паутине? — спросила Кети, пытаясь в сумрачном свете рассмотреть гору старой брошенной мебели.

Я пробралась через кучу хлама, оставшегося бог знает с какого времени, и с трудом извлекла несколько кушеток и низких столиков. Вещи были покрыты пылью и свидетельствовали о многолетнем пренебрежении ими, но, тем не менее, оказались крепкими. После быстрого совещания с моим отцом было решено, что если приезжие короли имеют римское воспитание, как утверждали все, то будут чувствовать себя как дома, если подать им еду по римским обычаям.

Я с сомнением рассматривала кушетки, когда их внесли в главный зал. Кети смеялась и говорила, что это только лишний раз доказывает, что я дочь кумбрийца; если бы я была истинной римлянкой, то по достоинству оценила бы умение есть лежа, опираясь на один локоть. Нонни объявила, что вообще не собирается прислуживать на приеме гостей, поскольку предпочитает уйти с тарелкой к себе в комнату, чем есть с людьми, слишком ленивыми, чтобы сидеть за столом. Мой отец несколько раз попытался сесть и встать с одной из кушеток, после чего со стоном решил, что, возможно, сумеет сидеть на ее краю.

— Почему бы тебе не сидеть на своем резном стуле? — спросила я, считая, что удобство хозяина значительно важнее моды.

— И смотреть сверху вниз на верховного короля? Нет, нет, моя дорогая, так не пойдет. Возможно, если подложить побольше подушек, мои кости не будут слишком протестовать, — вздохнул он.

На следующий день я возвращалась от фонтана, куда меня послала за водой Гледис, когда раздался звук, которого я никогда раньше не слышала. В ворота въехала пара всадников, дуя в помятые металлические трубы, которые наверняка остались от какого-то командира легиона.

Звук был таким необычным, что я только через минуту сообразила — короли приехали раньше, чем мы ожидали.

Люди выскочили из-под навесов и из лавок и столпились на площади — это, конечно, мало напоминало торжественный прием. Меня подхватила и понесла вперед толпа продавцов репы и подручных мясника, желающих посмотреть на нового верховного короля. Когда я попыталась повернуть обратно, мое ведро так сильно толкнули, что из него выплеснулась половина содержимого, поэтому я так и стояла, босиком в луже воды, похожая на судомойку, когда королевский кортеж приблизился к нам.

Лошади были от меня на расстоянии вытянутой руки — лоснящиеся, как атлас, сильные и хорошо откормленные. Однако ни одна из них не была такой большой, как жеребец моего отца. Когда трубачи проехали мимо, я уставилась прямо в румяное лицо какого-то молодого человека, и на мгновение подумала, не это ли верховный король Британии. Но на нем было шерстяное платье простолюдина, и, поскольку я никогда раньше не видела верховного короля, мне казалось невероятным, чтобы он разъезжал в столь простых одеждах.

Рядом с юношей ехал кельтский военачальник, украшенный наручными браслетами и витыми ожерельями. Надменный, как Лот, но гораздо более худой, он был необычайно высоким человеком со светлыми волосами и темно-синими глазами, вокруг которых появились морщинки, когда он улыбнулся мне. Его лицо было чисто выбрито, огромные, изгибающиеся дугой усы свисали до подбородка, а осанка и драгоценные украшения явно указывали на его королевское положение. Следом ехал человек, так плотно укутанный в плащ, что разглядеть можно было только его глаза, и я непроизвольно опустила взгляд, когда он холодно посмотрел в мою сторону.

В арьергарде ехала небольшая группа стражников, и вскоре вся процессия исчезла во внутреннем дворе большого дома, предоставив остальным гадать и строить предположения, кто есть кто. Либо верховный король был вовсе не таким молодым, как утверждали, либо решил вовсе не приезжать.

Наши гости немедленно засвидетельствовали свое почтение моему отцу, потом отправились мыться в баню. С момента приезда их сопровождал Кевин, позднее встретившийся со мной на кухне.

— Чародей с ними, — доложил он, помогая наполнять кувшины с вином. — Он не сказал ни слова, но следит за всем, как ястреб.

— Я знаю; я видела его на площади, когда они приехали. Не удивительно, что его зовут Мерлин, — ответила я, вспоминая о прекрасной, но беспощадной птице, которая гнездится в наших горах. Интересно, имеет ли самый главный жрец обыкновение бросаться сверху вниз на свою добычу, как кречет.

— Его, скорее, следовало бы назвать совой, — ответил Кевин, — мудрой, молчаливой и окутанной ночной мглой.

У меня едва хватило времени вприпрыжку подняться наверх по лестнице, переодеться перед обедом и терпеливо вынести попытки Нонни придать моим волосам более или менее приличный вид. Она хотела, чтобы я надела браслет моей матери, но Кети заявила, что это не совсем уместно, потому что я еще недостаточно взрослая, чтобы быть представленной, и сегодня вечером буду только прислуживать. Я бегом вернулась на кухню, как раз вовремя, чтобы успеть схватить блюдо с оленьей печенью для отцовского стола.

Это был королевский прием, а не сбор совета, поэтому в зале собралось меньше народу, чем можно было ожидать. Приближенные моего отца и знать Карлайля, не забывавшие о своем римском происхождении, с удовольствием расположились на кушетках, остальные наши люди сидели в беспорядке на циновках между столами, и их одежды из шерсти и оленьих шкур по сравнению с пышным полотняным убранством гостей выглядели странно. Картина в самом деле получилась необычная.

Балансируя с блюдом, по возможности, осторожно, я опустилась на колени и поставила его на стол, вокруг которого расположились гости моего отца. Неожиданно вспыхнувшая застенчивость не позволила мне взглянуть на них — не хотелось, чтобы они узнали во мне девчонку с площади.

— О, — сказал отец, — вот и моя дочь Гвиневера.

«Пропади ты пропадом!» — подумала я, прикусив нижнюю губу и понимая, что мне придется посмотреть на них.

Веселые синие глаза встреченного утром военачальника озорно сверкнули и заискрились, когда он серьезно кивнул мне. Он, без сомнения, узнал меня, и я, судорожно вздохнув, мысленно взмолилась, чтобы он не упомянул об этом.

— Разреши мне представить тебе Артура, верховного короля Британии, — сказал кельтский король, глубокий голос которого придал его словам величественность. Он повернулся, улыбаясь юноше, сидящему рядом с ним, и я оцепенело заморгала. Это был тот самый румяный мальчишка, уже не в грубом шерстяном платье, но по-прежнему походил на любого другого молодого жителя страны.

— О… — заикаясь, начала я, не зная, как себя вести.

— У тебя прекрасные волосы, дитя, — продолжил синеглазый король, и в его сердечном голосе сквозило явное удивление. — Напоминают золотистый боярышник осенью, и еще больше — корону принцессы Регеда.

Я вспыхнула и подумала, как же я смогу встать, если мои колени, похоже, превратились в мед.

Каким-то образом мне удалось подняться, и я бегом вернулась на кухню, чтобы помочь Гледис и, по возможности, больше в зал не возвращаться. Я и понятия не имела, что мне отвечать любому из них, и больше всего мне хотелось не отрывать восхищенных глаз от лица бретонского короля.

Когда трапеза подходила к концу, Бригит сунула мне в руки кувшин вина, решительно сказав, что короли ждут, чтобы я разлила им это вино после обеда.

Король Бан — обыкновенный воин, сказала я себе, исподтишка наблюдая за тремя главами государств прежде, чем зайти в зал. Тем не менее, несмотря на это утверждение, я оцепенела, когда он улыбнулся мне, и, забыв о вине, которое разливала, поняла, что не в состоянии оторваться от этих смеющихся глаз.

— Какой красивый кувшин, — голос Артура ворвался в это очарование, и, резко подняв свой кубок, он задел им о горлышко кувшина. Кувшин дрогнул в моей руке. Оторвавшись от глаз Бана, я увидела, что чуть-чуть не наделала беды, потому что кубок был почти полон. Я посмотрела на верховного короля и благодарно улыбнулась.

— Мать говорила, что его привезли из Египта, — ответила я, каким-то образом ухитрившись обрести голос. — Синий цвет на нем — это эмаль.

Он протянул руку, взял кувшин и, наклонившись вперед, стал рассматривать отделку на его крышке. По сравнению с королем Бретани, Артур был всего лишь мальчишкой; достаточно приятным, но не очень запоминающимся. Только золотое с гранатом кольцо с вырезанным на нем драконом свидетельствовало о том, что передо мной могущественный верховный король. Вероятно, повзрослев, он будет производить более внушительное впечатление, и я неожиданно подумала, станет ли он гладко бриться по римскому обычаю или попытается отпустить длинные усы, когда на его лице начнет пробиваться растительность.

Мною овладело странное ощущение, словно что-то холодное коснулось шеи, и, повернувшись, я увидела, что на меня пристально смотрит Мерлин.

Откинувшись на спинку стула на противоположном от Артура конце стола, королевский чародей, казалось, замечал все вокруг, хотя не двигался и не разговаривал. Сила его непримиримого взгляда заставила меня вздрогнуть, и я, поспешно забрав у Артура кувшин, продолжила наполнять кубки.

Эдвен вынул арфу и запел. Сначала он наигрывал простые мелодии, которые нравятся простолюдинам, потом, желая почтить верховного короля, пересказал балладу «Триумф Артура».

Я увидела сидящего в уголке Кевина и устроилась рядом с ним, радуясь возможности наблюдать за великолепным военачальником, не подвергаясь опасности быть замеченной.

Король Бан развалился на кушетке с какой-то кошачьей грацией, и меня поразило, что этот мужчина, кельт по крови и по происхождению, спокойно следует обычаям римлян. Наверное, его семья была родом из Британии и переехала на континент вместе с другими семьями, уехавшими из вилл и городов, когда саксы впервые устроили резню и опустошили юг.

Позже тем же вечером я нашла среди других вещей, расставленных на туалетном столике, зеркало матери. Много лет Нонни держала там аккуратно расставленные краски для лица и духи, будто ждала, что мать может вернуться в любую минуту. Мне никогда не приходило в голову, что на самом деле она ожидала того времени, когда этими вещами заинтересуюсь я.

В моих руках зеркало ожило, но я не увидела в нем ничего: просто лицо тринадцатилетней девочки с веснушками, серыми глазами и ребяческой ухмылкой. В нем не было ничего от красоты моей матери — ни вьющихся медных волос, ничего, напоминавшего царственное спокойствие, и даже когда я состроила серьезную мину, на моем лице не отразилось ни твердой решительности, ни спокойной уравновешенности, которыми должна обладать королева.

«Когда-нибудь, — думала я, — когда-нибудь я посмотрю в зеркало, увижу там лицо женщины и захочу взять на себя обязанности, которые будут возложены на меня… но пока это время еще не пришло. Еще столько предстоит сделать и увидеть, прежде чем я расстанусь со своей свободой!»

С этими мыслями я отложила зеркало в сторону и тут же забыла о комплименте короля Бана.

Верховный король и его советники провели следующий день, уединившись с моим отцом, и отбыли во второй половине дня без суматохи и без особого шума. Когда они "покинули наш двор, я спросила отца, зачем они приезжали.

Слегка нахмурившись, он отодвинулся от своего большого рабочего стола и махнул рукой в сторону свернутого в трубку пергамента. Лента вокруг него была скреплена небольшим свинцовым приспособлением, которого я никогда не видела раньше, и я с любопытством его теперь рассматривала.

— У нашего неоперившегося короленка есть все качества выдающегося государственного деятеля, — сказал отец. — Кажется, что, защищая свой трон и ставя Уриена на место, он придумал еще и мирный договор и хочет, чтобы мы с Уриеном оба подписали его.

— Как он сможет добиться этого? — спросила я, возмущаясь дерзостью такого требования.

— О, он отлично понимает, что его должны одобрить советы. Но он говорит, что у него нет времени улаживать внутренние дрязги, когда саксы представляют гораздо большую угрозу для всех. Цель ясна, и я в принципе согласен с ним. Я не предвидел лишь того, что Артур, став верховным королем, начнет укреплять свою власть над всеми нами с нашего королевства.

— Что написано в договоре? — я подозрительно посмотрела на свиток.

— Обещание положить конец пограничным раздорам, признание суверенитета Регеда и право Артура силой устанавливать мир, если Уриен или я нарушим договор.

— А что это даст Уриену? — Я достаточно знала о договорах и понимала, что их содержание должно быть выгодно обеим сторонам, и мне стало интересно, от чего нас просят отказаться.

Отец взял свиток и осторожно снял свинцовый замок с ленточек, потом развернул овечью кожу.

— В этом-то и загвоздка, моя дорогая. Если мы с тобой умрем, не оставив наследника, Уриен вправе объявить Регед частью своего королевства и править им как таковым, конечно, с согласия народа.

— Народ никогда не примет его! — быстро сказала я, не раздумывая, потому что вспомнила ответ, который получил Лот, пытаясь убедить нас стать союзниками Уриена. Они и тогда не слишком высоко оценили это предложение и вряд ли сейчас примут его.

— Я не уверен, Гвен. Если Уриен выполнит соглашение, то к тому времени, когда встанет вопрос, кому быть следующим правителем Регеда, вольные люди могут склониться к тому, чтобы принять его; когда дело доходит до политики, людская память становится исключительно короткой. Уриен понимает, что это единственный путь утвердиться здесь без большого кровопролития, и он вполне может решить переждать, пока мы, так сказать, не выбудем из игры.

Мой отец пробежал пальцами по краю пергамента, рассеянно глядя на слова, написанные на нем. Я подошла и вгляделась. Письмена представлялись мне просто многочисленными каракулями, но большая печать Британии была видна отчетливо и весьма впечатляла. Дракон извивался, корчась в брызгах красного воска, как будто возникая из капли крови богини.

— Но что будет с моими детьми? Народ, конечно же, не отдаст предпочтение чужестранцу, если будет ребенок, рожденный в Регеде?

— Кажется, — ответил отец, — Артур предусмотрел и этот довод. Если ты останешься здесь и станешь королевой после того, как мое правление подойдет к концу, твой наследник может спокойно претендовать на королевский титул, не опасаясь претензий со стороны наших соседей. В договоре об этом говорится однозначно. — Он медленно постучал пальцем по документу. — Выглядит очень заманчиво, Гвен, и я согласился предложить это людям. Если они согласятся, можно ждать прекращения набегов с угоном скота и прочим. Думаю, это хорошо воспримут живущие в Пеннинах, которые больше всех страдают от амбиций нашего соседа.

Отец медленно скатал пергамент и подал мне, чтобы я снова скрепила его.

— Как ты относишься к этому? — спросила я, пытаясь продеть конец ленточки в свинцовую застежку.

Он поднял бровь и фыркнул:

— Я не перестаю гадать, какая часть договора принадлежит Артуру, а какая Мерлину. Я думаю, что это не так уж и важно, но сам молодой король произвел на меня сильное впечатление; у него острый ум. В любом случае я созову советы в течение лета и буду обсуждать предложенный договор с вольными людьми везде, где бы мы ни были. Я не вижу здесь вреда для нас; а положить конец пограничным раздорам было бы неплохо. Итак, послушаем, что скажут люди, а? Не забывай, — добавил он, медленно потягиваясь и улыбаясь одними глазами, — люди в конце концов добиваются своего, что бы там ни замышляли короли.