"Величие и проклятие Петербурга" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)

Глава 3 ГОРОД КАК УРОЧИЩЕ

На картах, особенно с мелким масштабом, горо­да изображаются точками. Петербург тоже можно пред­ставить себе такой точкой на границах разных природ­ных сред. Но ведь «точка» тянется на 60 километров с востока на запад и на 40 — с севера на юг!

Город — это территория. Город — это некая цело­стность, и через эту целостность проходят разного ро­да границы. Приходится одновременно иметь в виду, что город Петербург — это целостность. И одновремен­но — что необходимо уметь как-то разделять эту цело­стность, вычленять в ней разнообразные пространства. В ландшафтоведении хорошо известны такие «нецель­ные целостности» — урочища[76]. Термин этот применяет­ся вообще-то в двух значениях:

1.  Как всякий участок земной поверхности, чем-то отличный и выделенный среди остальных. В этом смыс­ле и сосновый бор среди полей, и расчищенное среди леса поле — это урочище. Разумеется, в этом смысле и город — вообще всякий город — может рассматривать­ся как урочище.

2.   Как сопряженная система элементарных ячеек ландшафта — фаций. В ландшафтоведении фация — это участок поверхности Земли, характеризующийся полным единством всех компонентов ландшафта: мате­ринской породы, микроклимата, водного режима, поч­вы, биогеохимических циклов, фауны и флоры. Урочи­ще — это сопряженная система таких фаций.

В этом смысле далеко не всякий сосновый лес может рассматриваться как урочище. Скажем, сосно­вый лес с одним типом травяной растительности, на одном типе почв, одинаково увлажненный на всем про­тяжении и с одним составом видов животных — это не урочище, а фация. Вот если в одном месте (допус­тим, на склоне холма) соединяются сосновые леса с разным подлеском (брусничные и травяные), состав подпочвы различен, встречаются поляны, а склон хол­ма спускается к речке (то есть форма рельефа, склон холма, соединяет много различных фаций) — тогда это урочище.

Но город при любых обстоятельствах — это никак не фация. В городе всегда есть районы с застройкой различного типа. Всегда есть улицы и площади; обяза­тельно должны быть здания разного назначения — т.е. с разным режимом использования; непременно есть выходы к воде или колодцы, акведуки и т.д.; очень час­то в городской черте есть хотя бы небольшие сельско­хозяйственные угодья. Городская территория всегда организована сложно и включает много фаций.

Но тогда, при таком понимании урочища, можно уже и сопоставить городские урочища. Можно выяс­нить, в какое из них входит большее число фаций и на­сколько эти фации отличаются друг от друга. Появляет­ся возможность выявить степень внутренней контраст­ности городского урочища.

Эту внутреннюю контрастность уже неправильно будет называть контрастностью. Гораздо точнее и пра­вильнее будет говорить о «мозаичности»: ведь урочи­ще — единое явление, состоящее из компонентов мо­заики. Каждая фация — это кусочек мозаики, сопряга­ясь, все эти кусочки творят урочище.

Наверное, не все читатели внутренне готовы к применению подобных терминов. Слишком глубоко вне­дрилось в сознание людей: есть разные отрасли знания, и смешивать их нельзя. В каждой науке и отрасли зна­ния — свои термины, свой понятийный аппарат. Приме­нять их можно только в этой отрасли знания, и ни­где больше. Нельзя говорить о человеке как природном объекте — это «ненаучно». Нельзя говорить о лесах и полях, как о текстах, которые надо прочитать. Тем более глубоко «ненаучно» говорить о «разуме приро­ды» или о «выборе путей развития», который совершает река.

К счастью для всех и для науки, в конце XX века сложилась совсем другая наука. Как и полагается в жизни специалистов, одни поносят ее на чем свет сто­ит, другие отрицают, что такая наука существует... но есть и третьи, которые данными этой науки пользуют­ся. Называют это направление не очень простым сло­вом «постнеклассическая наука»... На самом деле это не очень важно, но посудите сами, — не мог же я не ска­зать, как она называется и какие страсти кипят вокруг постнеклассической науки.

А в данный момент для нас главное — ни в XIX, ни в первой половине XX века наука не могла объяснить, чем удивителен Петербург. Теперь такая наука есть. Уже знаменитый физик Нильс Бор в 20-е годы XX века ввел понятие «принцип дополнительности».

Чтобы полнее понять любой объект, говорил Нильс Бор, нужно одновременно рассматривать его средства­ми разных научных дисциплин. Нужно увидеть объект изучения с разных сторон и позиций. И чем больше по­зиций, тем полнее полученное знание.

А еще есть и такой «принцип относительности», вве­денный в науку А. Эйнштейном. Согласно этому прин­ципу объект — это то, чем мы его считаем. В начале XX века для многих ученых было шоком — элементар­ную частицу света допустимо считать и волной, и частицей. Ничто не будет ошибкой: можно считать и час­тицей, и волной, все в полном порядке.

Но тогда и город можно считать центром науки, экономическим центром и ландшафтом одновременно. В любом случае — никакой ошибки.

Согласно принципу относительности город — это и точка на карте, и пространство, и общность людей, и экономический центр, и центр культуры и науки.

С точки зрения принципа дополнительности чем больше таких взглядов с позиций разных наук, тем точ­нее наше знание о городе.

Такой подход и называется межпредметным меж­дисциплинарным — то есть лежащим вне одной науч­ной дисциплины. Такой подход и основан на соедине­нии, синтезе данных разных научных дисциплин.

Петербург — это часть экономической инфраструк­туры России, и изучать его должна экономика? Да... Но это часть истины.

Петербург — это центр науки, и его изучением должна заниматься культурология? Да, это еще одна часть истины.

Петербург — важнейший город русской истории, им должна заниматься история? И это тоже истинная правда.

Петербург — географический объект, изучать его должна география? Конечно, и это тоже правда.

Изучение города как ландшафта, в котором обитает человек; как антропогенного урочища действительно не принадлежит к числу «общепринятых, стандартных и даже распространенных». Но такая возможность уже появилась; отказаться от такого взгляда на город — по­лучить о нем неполную информацию.

Ложь начинается не там, где появляется еще один ракурс, а там, где он объявляется единственно возмож­ным, единственным правильным и так далее. Истина же тем полнее, чем больше взглядов с позиции разных наук бросим мы на Петербург. Чем больше наук для изучения города используем, тем получим не только больше знаний, но и точнее поймем, что же такое Пе­тербург.

И еще скромно замечу, что без географии все равно мы не поймем, что же происходит с людьми в Петер­бурге. Потому что обитают люди не в экономических инфраструктурах, не в культурах и социумах, а в до­мах, на улицах и площадях. То есть в географическом пространстве, в урочище. Формирование их отношения к миру происходит именно здесь, на улицах, площадях и внутри зданий.

Без изучения Санкт-Петербурга как антропогенного ландшафта многие стороны его формирования, исто­рии, современной жизни, перспективы развития просто невозможно понять.

Вплотную подошел к тому, чтобы использовать географические понятия в своем анализе, В.Н. Топоров. Для него Аптекарский остров — это урочище; В.Н. То­поров понимает этот термин исключительно как «осо­бенное» или «отличное» место и описывает происходя­щее на Аптекарском острове исключительно в традициях гуманитарных наук[77]. Владимир Николаевич применил новый метод — и потому смог многое, чего не могли его предшественники. Владимир Николаевич применил ме­тод непоследовательно, не пошел до конца, и потому многое упустил.

В.Н. Топоров хорошо показал, кто собирался на Аптекарский остров, в это особенное место, почему там собирались именно такие люди и что из этого полу­чалось. Но он не показал, что именно происходило с этими людьми на Аптекарском острове. Менялись ли они оттого, что здесь живут? Вопросы даже не постав­лены.

Тем более Владимир Николаевич никак не описыва­ет Аптекарский остров как пространство, в котором обитает человек.

А ведь давно уже существует такой раздел геогра­фии, как антропогенное ландшафтоведение. Населенные пункты в этой дисциплине рассматриваются как особый тип ландшафтов — селитебные ландшафты. Стоит при­менить аппарат ландшафтоведения к исследованию го­родов — и многое, непостижимое до сих пор, становит­ся понятным, вполне доступным для анализа.

Итак, Санкт-Петербургское городское урочище...

Урочище состоит из множества связанных между собой антропогенных фаций. Как антропогенное уро­чище — явление и природное, и человеческое одновре­менно, так и каждая антропогенная фация — порождение и природы, и человека. Поэтому антропогенная фация — явление более частное, более локальное, чем фация природная.

Если даже одинаковый тип застройки распростра­няется в разных географических ландшафтах — уже возникают разные антропогенные фации. «Шлакоблоч­ные пятиэтажные дома, связанные заасфальтированны­ми дорожками и с пустырями между ними» могут нахо­диться и в Петербурге, и в Крыму. А в Петербурге они могут находиться на субстрате Карельского перешейка, поймы Невы, Васильевского острова... И каждый раз образуются новые фации.