"Величие и проклятие Петербурга" - читать интересную книгу автора (Буровский Андрей Михайлович)

Глава 1 ГОРОД НА СТЫКАХ

Восточноевропейская, или русская, платформа относится к числу древнейших платформ. Геологиче­ский возраст пород, сложивших эту платформу в неза­памятные времена, колеблется от двух с половиной миллиардов лет до миллиарда шестисот миллионов.

Петербург лежит на этой спокойной равнине, где практически не бывает землетрясений, где вода и ветер за пронесшиеся миллионы и миллиарды лет сгладили горные хребты. Но Петербург ухитрились построить на стыке двух участков огромной равнины — двух участ­ков с совершенно разной историей.

Здесь кончается та часть Восточноевропейской платформы, где древние кристаллические породы по­крыты чехлом отложений. Мягкие отложения рек очень массивны на Русской равнине — от 800 метров до 4 ки­лометров.

Под Петербургом эта часть древней кристалличе­ской платформы поднимается, почти не прикрытая мяг­кими осадочными отложениями. Это геологическое об­разование называют Балтийским щитом. Здесь на по­верхность выступают породы, возраст которых превышает два миллиарда семьсот тысяч лет и даже три миллиарда лет.

Некоторые геологи считают — это ледник содрал чехол осадочных пород, пропахал глубокие борозды в гранитах. Трудно объяснить, почему именно здесь лед­ник снял с гранитов и унес осадочные породы, а вот южнее почему-то не унес. Ведь ледник и под Москвой достигал толщины в несколько сотен метров, доходя почти до Воронежа. Может быть, и до оледенения Бал­тийский щит чем-то отличался от остальных районов Восточноевропейской платформы?

Но уж, во всяком случае, это ледник обтесал мно­жество гладких, красивых валунов. Эти валуны, разме­ром то с голову человека, то с одноэтажный дом, укра­шают берега бесчисленных озер на Балтийском щите. Быстрые мелкие реки соединяют здесь пропаханные ледником ложа озер; озера мелкие, реки порожистые и бурные; они не успели глубоко врезаться в граниты. Ведь только 10 или даже 9 тысяч лет тому назад осво­бодился Балтийский щит от чудовищной тяжести лед­ников. Пропаханные ледником углубления наполнились водой, потекли реки и ручьи. Балтийский щит, освобо­дившись 10 тысячелетий назад от тяжести ледников, продолжает подниматься.

Колоссальный контраст с Русской равниной — с ее мягким рельефом, медленно текущими, глубоко врезанными в землю реками. На Русской равнине и озера глу­бокие, и реки.

Петербург расположен на границах двух геологиче­ских систем. Эта граница видна даже зрительно: в Ка­лининском районе есть место, где земля вдруг резко поднимается на несколько метров, — начинается ка­рельский щит.

Петербург лежит в пределах Лапландско-Нильского линеамента — то есть колоссального геологического разлома между Восточноевропейской и Западносибир­ской платформами. Места таких стыков-линеаментов богаты полезными ископаемыми, но неспокойны — вул­канизм, перемещения больших геологических блоков, разломы, расхождения плит. Нестабильные места — эти вытянутые стыки между платформами.

Современный Петербург вместе с пригородами занимает порядка 1400 квадратных километров. В ис­торическом прошлом сам город был гораздо меньше — 12 квадратных километров в 1717 году, 54 квадратных километра — в 1828-м, 105 квадратных километров — в 1917-м. Но город рос внутри географического конту­ра, очерченного городами-спутниками еще в начале XVIII века.

На территории этих 1400 квадратных километров встречаются две географические страны: Скандинавия и Восточная Европа. Каждая географическая страна — это свои особенности геологической истории, особен­ности рельефа. Земноводный Карельский перешеек с его множеством мелких озер так отличается от мягких очертаний Пулковской возвышенности, что удивления достойно — как близко друг от друга расположены та­кие непохожие местности.

Это касается даже берегов Финского залива. К вос­току и северу от Петербурга, удаляясь от устья Невы, мы встретим что-то типично скандинавское: многочис­ленные каменистые островки-шхеры, извилистые узкие заливы, ведущие глубоко внутрь суши, каменные гряды, уходящие от берега в море. Под Териоками, переиме­нованными в Зеленогорск, берег почти такой же, как под Стокгольмом.

А к западу от устья Невы скоро пойдут песчаные откосы, дюны с растущими на них соснами, — такие же, как под Пярну и под Юрмалой. Это обрывается в Балтийское море Восточноевропейская равнина.

Каждая из географических стран — это свой набор животных и растений. Петербург оказывается на стыке множества ареалов распространения растений и жи­вотных.

Различия между этими странами видны чуть ли не зрительно — потому что через Петербург проходит гра­ница ландшафтов.

К северу от Петербурга не растут смешанные леса. Только сосняки разных типов шумят на карель­ских гранитах — то чистые, моховые на песчаных грив­ках, то травянистые в местах более низких и лучше ув­лажненных. Благородный олень и соня в исторические времена не водились севернее Петербурга, а глухарь не водился к югу от города. Вообще-то географы не считают сосновые леса «тайгой». Но очень многие пе­тербуржцы безразличны к этим тонкостям. И говорят, что ходят за белыми и красными грибами в «лес», а за рыжиками — в тайгу.

Север Русской равнины осваивался так же, как и вся остальная территория русского этноса. Но не слу­чайно же именно на Карельском перешейке русские жили мало и неохотно. Там преобладало финское насе­ление, а когда оно... ну, скажем обтекаемо, когда оно исчезло, все равно водно-таежный карельский переше­ек осваивали так, как исторически заведено. И сегодня тут маленькие селения, отдельные росчисти, бедные поля, а больше — луга и покосы, окруженные сосновы­ми лесами.

Петербург — это географический пункт, из которо­го доступна и Русская равнина с ее плавно текущими, сильно петляющими реками, «округленными» формами рельефа, уютными березовыми колками, полями и ско­том, пасущимся на тучных лугах; и строгий каменисто-земноводный мир Скандинавии, молчаливого хвойного леса, бурных мелких речек; мир, освоенный человеком лишь частично. Мир семги, лося и сосны.

Петербург возведен в пойме огромной реки. Большая часть Петербурга и его окрестностей находят­ся в долине Невы. Напомню, что долиной реки называ­ют всю местность, которую сформировали ее воды — неважно, в какие времена. Поймой называют ту часть долины, которую каждый год заливают талые воды. Это не русло, река тут постоянно не течет, но несколько недель в году стоят талые воды.

Нева — короткая река, всего 74 километра, но она — одна из самых полноводных рек Европы. Через Неву уходит в море большая часть воды, вылившейся на весь Русский Север с дождем и снегом.

Это молодая река. Всего 4 тысячи лет назад не бы­ло на свете никакой Невы. Тогда на месте Балтики пле­скалось Литориновое море; воды этого моря стояли выше вод современной Балтики на 7—9 метров. Уче­ные до сих пор спорят о причинах этого явления. Од­ни считают — когда отступил ледник, земля стала под­ниматься. Ведь ледник над современным Петербургом был высотой порядка 1000 метров. Чудовищная тя­жесть исчезла, и земля стала подниматься. Это не воды Литоринового моря стояли высоко, это суша тогда была ниже.

Другие ученые считают, что четыре тысячи лет на­зад на всей Земле было теплее. Льды Гренландии и Ан­тарктиды таяли сильнее, чем сегодня, и уровень воды в Мировом океане был выше.

Кто прав — сказать очень непросто.

Что известно точно — так это что Ладожское озеро долгое время было заливом Литоринового моря. То ли местность поднялась, то ли море опустилось — но Ла­дожское озеро оказалось отделено от моря. Воды с ог­ромной территории стекали в Ладогу, накапливались, и наконец прорвались новой рекой — Невой. Устье Невы всего на 4 метра ниже истока, но долина Невы широ­ка — порядка 20 километров. Река много раз меняла свое русло, прорывала новую дорогу к морю.

Вдоль Невы на многие километры тянулся поймен­ный ландшафт — заливные луга, заросли кустарника, редкие огромные деревья, сумевшие противостоять на­пору воды во время разливов и в наводнения.

Таковы были все острова в устье Невы, все зем­ли вдоль воды — до того, как русские переселенцы превратили пойменный ландшафт в сельскохозяйствен­ные угодья. Ведь большая часть территории Петербур­га была распахана уже во времена Великого Новго­рода.

Еще один ландшафт, созданный застойными водами Невы, не находящими пути в море, — болота. Число их и площадь сильно преувеличены молвой (послушать, так вообще Петербург полностью стоит на болотах), но все же под болотами и сегодня находится 2% террито­рии Ленинградской области.

Получается, что смешанный лес, тайга, заливные лу­га, пойма, болота — это ландшафты, представленные на очень небольшой территории. Все эти места совершен­но доступны; они находятся в пределах досягаемости и конного, и пешего.

Как ни важны природные, геологические и гео­графические границы, но ведь границы расселения на­родов, границы распространения культур, даже государ­ственные границы — это ведь тоже границы по-разному организованных территорий. Петербург удивительно всажен в «контрастные» природные ландшафты. Но точно так же он, с великим искусством, словно бы «всажен» в давно освоенную финно-угорскими народами терри­торию, лежит «между финнами и эстонцами». Сотни ты­сяч петербуржцев в начале XX века были, как тогда го­ворилось, «чухонцами».

Территория, где возник Петербург, — крайний вос­ток немецкой Ойкумены. В отличие от поздних пересе­ленцев времен Екатерины II — «вольгадейчей», «остзее-дойчи» вовсе не считали себя жителями «чужбины». Со времен Орденов селились тут мирные крестьяне, тор­говцы и ремесленники. Прибалтика — территория спор­ная; в ней вечно соревновались две европейского мас­штаба этнокультурные системы: русская и немецкая. И представители обоих суперэтносов имели все основания считать территорию своей. Есть много примеров того, как народы проникали на территории друг друга. В таком древнем русском городе, как Псков, до трети населения составляли немцы. Основанный Ярославом Мудрым Юрьев снова стал русским университетским городом под немецким названием Дерпт. В Петербурге много мест, связанных с немцами, с их домами, их рес­торанчиками, с местами их компактного расселения, с их легендами. Первое название Миллионной улицы бы­ло — Немецкая.

И германский, и финно-угорский мир были пред­ставлены в Петербурге немалым числом жителей, мно­гими проявлениями своей культуры.

Была в городе большая голландская колония[70], была и шведская[71].

Всякий крупный город — а тем более город тор­говый, портовый, привлекает гастарбайтеров, купцов, а то и просто проходимцев из весьма далеких террито­рий. В Петербурге очень рано поселились французы, итальянцы и англичане, персы, турки и арабы. И как специалисты, и как «деловые люди».

Подобно всякой столице империи Петербург при­влекал людей всех объединенных империей народов, всех «окраин». Грузинская, армянская, греческая ко­лонии, мусульмане разных национальностей, даже буд­дисты свободно жили в городе, имели свои храмы, уча­ствовали в жизни Петербурга. Огромная мечеть в Пе­тербурге сравнима с мечетью Омара в Иерусалиме по размерам.

Как и всякая столица, тем более столица могучего государства, Петербург становился местом жительства весьма различных иноземцев — хотя бы получивших политическое убежище французских эмигрантов, бе­жавших от якобинцев. Вокруг всех посольств и пред­ставительств складывались национальные колонии.

Число национальных и культурных границ росло стремительно, увеличивало контрастность. Сейчас да­же трудно представить себе, каким Вавилоном был Пе­тербург в начале XX столетия. Житель Петербурга не­избежно оказывался не только между Скандинавией и Восточноевропейской равниной, не только между бо­лотами поймы Невы и шхерами карельского побережья. Он оказывался между персов и немцев, евреев и лез­гин, французов и китайцев. Бурлил северный европей­ский Вавилон, идеи, смесь народных философий и воз­зрений, сказок и песен выплескивалась в туманное пи­терское небо, как петергофский фонтан.

Но как непрочны «границы» такого рода! Империи имеют такую не всегда приятную, но свойственную им способность разваливаться. Столицы совершенно не­обязательно остаются столицами. Направление торго­вых путей рано или поздно изменяется. Кстати, все три изменения и произошли на наших глазах: Петербург больше не столица, не торговый город, не центр импе­рии мирового значения.

Смесь народов и культур изрядно поубавил «отец всех народов» — по крайней мере, народы Европы — немцы, эстонцы, французы оказались при нем как бы виновными в том, что имеют какое-то отношение к «ми­ровому империализму». Город от них старательно очи­щали и в конце концов почти полностью вычистили.

Но не только в деяниях усатого «Дядюшки Джо» тут дело. И без его преступлений стоило Петербургу изме­нить свой статус — и национальных, культурных кон­трастов стало все меньше и меньше.

А вот природная контрастность геологических струк­тур и географических ландшафтов — это никуда не ис­чезло.

Так же и контрастность, вызванная столкновением тут миров финской, скандинавской, русской культуры, неизменно присутствует в городе.

Вопрос — каковы могут быть последствия этого для населения города?