"Самолёт на Кёльн. Рассказы" - читать интересную книгу автора (Попов Евгений)

КАК Я ОПУСТИЛСЯ

ЛАВ СТОРИ 1

«Согласно конечного итогу, нет на земле и быть не может человека, который женился бы удачно. Всякий брак неудачен, и глупо поступает тот, кто, подобно страусу, прячет голову в песок, не желая признавать этого вопиющего факта», – утешал я себя, потому что, сбежав 31 октября прошлого года от последней жены, оставил ей длинную записку следующего содержания (привожу по черновику):

«Дорогая ЖП2! Я долго думал и считаю, что наши отношения окончательно зашли в тупик, вследствие чего наша совместная жизнь становится невозможной. Жить в атмосфере ругани, скандала, взаимного непонимания унизительно и разрушительно и для тебя, и для меня, а переделать друг друга мы не можем и не сможем никогда.

Я ухожу. Пока месяц-другой мне будет где жить, а дальше видно будет. Может быть, уеду к БП-13. В общем, пока не знаю. В ближайшее время я позвоню БП-24, и мы с тобой встретимся, чтобы все подробно обсудить.

Я не хочу разбираться, кто из нас прав, кто виноват, – хватит трепать друг другу нервы, мы в этом деле и так значительно преуспели, а в результате бесконечных разбирательств только больше запутываемся.

Так что, пока не поздно, давай расстанемся, и расстанемся друзьями, а не врагами. Поверь, что это (мое) решение далось мне очень трудно (нелегко), но я не вижу другого выхода, и мне кажется, что если не сейчас, то когда-нибудь ты поймешь, что я поступил верно».

МИ5.

Впрочем, не бесчувственная же я скотина, согласно конечного итогу!.. Я очень сильно переживал (переживаю). В электропоезде, уносящем меня прочь от моей бывшей жены (и моей бывшей квартиры) в неизвестность, в квартиру ФИОГ6, где мне по сговору предстояло жить все то время, пока он будет служить нашей Родине на территории Западной Германии (Бундес Републик Дойчланд), в этой электричке я сидел близ окна, поставив на узкий подоконник свой узкий локоть. По стеклу стекала серая струйка. За окном дождь все облил. Около насыпи оказался подросток. Не успев промелькнуть за окном, он пустил в окно кирпичом. Успешно, кстати, – даже и не разрушив стекла, которое тут же пошло черными трещинами и вскоре частично вывалилось, отчего в пустую дыру засвистал холодный ветер и заходил грязный дождь.

ШЕЛ ДОЖДЬ И ДВА КИТАЙЦА 7

Я брезгливо хотел пересесть куда-нибудь подальше, но все желтые лавки уже были заняты возмущенными пассажирами, громко обсуждавшими варварский поступок пригородного недоумка. Я вышел в тамбур и там, находясь среди плевков и окурков, крепко задумался.

Я думал о том, что – истерики, конечно же, и скандалы… хотя, конечно же, и не в этом одном, конечно же, дело. А дело в том, потому что меня не переделаешь, и если ВЫ умеете и любите жить семейной жизнью, то вы ей и живите в тепле и радости, а Я буду жить один, пробавляясь случайными сексуальными знакомствами, но не превращая их – нет, о нет! – в устойчивую сексуальную дружбу (любовь). Решение мое было окончательным, бесповоротным. Ибо я выстрадал его, выстрадал в муках, поскольку бывшая жена моя подтибрила у меня из сумочки письмо от БЛ8, содержащее полную компрометацию моей личности и тела. И с тех пор каждодневно (ежевечерне, еженощно…) хныкала, выла, роняла мерзкие слезы. Кроме того, она попрекала меня, будто я зарабатываю мало денег, что является чистейшей правдой и на что мне тем не менее совершенно наплевать.

Как и на многое другое. Но НЕ НА ВСЕ! Для меня ведь тоже есть элементы СВЯТЫЕ, хотя по раскладке я непременно должен быть грешником. Элементы святые, СВЯТЫЕ-Е… сути которых я не могу четко сформулировать ввиду того, что слабо представляю, о чем идет речь.

Ах, как бранилась она со мной!.. Как произносила слова!.. Когда она произносила слова, мне хотелось обнять и расцеловать ее (ее изработавшиеся морщинистые руки – ха-ха-ха! Шутка! Какие там, к черту, «изработавшиеся»…), обнять ее и расцеловать ее либо хватить по голове кирпичом.

Да, истерики, конечно же, и скандалы. Но ведь не в этом же дело-то в конце концов!.. Хотя – побелевшее (побагровевшее), застывшее (кривляющееся, кусающее губы), надменно молчащее (орущее) лицо это, дразнящее… Лицо… Тело… Ну, я, в общем, не знаю…

Но твердо уверен – это неуловимо, как дождь и два китайца. Это есть сон и соответствующие сну превращения. Ирреальность их сугубо подчеркивается тем, что ирреальность эта ощущается лишь тогда, когда ничего уже нет. Так народы Африки с недоумением глядят нынче в прошлое – зачем-де мы столько лет мирно терпели вонючее колониальное господство, с ума мы, что ли, посходили? Ведь всего и делов-то было: подойти к англичанину, французу, испанцу, португальцу, взять их крепко за руки и ударить по голове кирпичом. И тогда все бы навсегда стало тихо, и никто бы больше никогда не обижал бушменов… Да… Вот так-то… Лицо… лицо… лицо… И тело… и электропоезд, электричка, кар… карета, уносящая(ся)…

Мне кажется, что все происходящее связано со среднестатическим падением потенции, обусловленной старением и распадом.

Но, однако, что же это такое?.. Сколько? Сколько секунд и сантиметров может продолжаться моя лав стори в условиях отсутствия событийного развития? Без заполнения пустот и каверн тугой кровью Факта, Поступка, Диалога, всего того, что зовется Жизнью и, по-видимому, заполняет Жизнь. (Слово «жизнь» должно быть мужского рода. Мне всегда так казалось…) Сколько может и сколько можно? Трепаться нынче все умеют, и все делают это в 10 000 (десять тысяч) раз ловчее тебя. Ты сюжет гони, ты событий, событий давай, «писатель»! Но только – чур! Чур меня, чур! Чур-чура!.. Не деревянно-фольклорных и не усредненно ЛИТУРОВНЫХ9, и не… еще что-нибудь, а чтобы – пропитано было, все было пропитано этим … нервным соусом современности (совремённости)…

/Мне часто кажется, что никакой современности нет, мне иногда кажется, что вообще ничего нет. Мир этот ирреален, и тот, кто мне не верит, пускай выйдет на улицу и лично в этом убедится (тот вскорости лично сам в этом убедится, да только поздно будет…)./

Потому что и на самом деле – да вы посмотрите внимательно хоть раз, хотя бы раз вглядитесь в толпу, бредущую вечером, допустим, или гуляющую, допустим, по проспекту Центральный нашего города К. – в неоновом и др. посильном освещении ночной рекламы, призывающей идти в магазин «Океан». Или в массу вглядитесь, заполняющую утром пустоты и каверны: строгие лица и жуткие улыбки, и кашель, и бессмысленный ожог радости от случайной встречи на общественном транспорте знакомых и товарищей по работе, которых так давно хочешь убить кирпичом. От всего этого меня вдруг внезапно озаряет, и я тихо плыву, влекомый толпой, пока наконец не вшвыривает она (толпа) меня (представителя толпы) в вагон (автобус, троллейбус, трамвай), влекомый, влекомый, влекомый . И в тесном единении смятых людей я еще и еще раз – в 10-й, 100-й, 1000-й раз все это понимаю. Я понимаю ВСЕ ЭТО и понимаю все это так, что если – РАЦИО, то – Смерть, и я давно уже лежу на кладбище Бадалык с душой, отделенной от тела, а если – Ир-РАЦИО, то и – порядок, все в порядке, дорогие товарищи, и жизнь продолжается, дорогие товарищи, и жизнь идет вперед семимильными шагами, дорогие, ДОРРРРОГИЕ товарищи!..

События не заставили себя ждать, но они были тривиальнее, чем само это слово «тривиальный». Естественные в создавшихся условиях взрывные реакции типа «ах, я больше не могу (не смогу) жить», истерики – теперь уже в кольце жадных благодарных зрителей, телефонные звонки, недельная бессонница – ох, обидели зверушку, отобрали сладкую игрушку: перец с фиником, заправленный медом и уксусом плюс трансцендентное («мое», «мой»… «ты – мой? мой, да?» – «твой, твой. …твою мать, спи теперь спокойно, сука!..»), слежка, внезапные визиты в посторонние квартиры с маниакальным оглядыванием углов и поддиванно-кроватных пространств – нет ли, увы, случайно беглеца? – телефонные вызванивания10 и… (и – не судите, да не судимы будете. Не злитесь. То есть – злитесь, но не принимайте активных ответных мер. Мир загубили активные ответные меры и активно проводящие их в жизнь дураки, состоящие из собственно дураков и периодически трансформирующихся умников11…)

Но – чудные превращения и пошлый лик тополька с возрожденной сломанной веточкой, распустившимися зелененькими листиками… (гляжу в окно и скучаю: да настанет ли когда-нибудь весна12) … этот скромный образчик плосконького символизма плюс реально существующие чудные жизненные превращения сделали свое конкретное дело. Ровно через неделю после разрыва Мой Ангел (ЖП) утешился (лась) и презрительно объявила (л) Миру (друзьям и знакомым), что плевать он (она) на меня хотел (ла)13 что Я – 1) негодяй; 2) жулик; 3) слабак14; 4) дурак; 5) хам; 6) садист; 7) мазохист и др. Числом до 100-а. И что «плевать хотела и давно уже САМА мечтала, не в силах вынести…». И что – «раскается он, раскается – приползет на коленях через 1,5 года, приползет, да поздно будет…».

Так что – сами видите – ввиду называния точной даты приползания на коленях, т.е. определенной надежды на никуда окончательный мой уход, осада пустоты затягивалась, и я был вынужден продолжать проживание в квартире уже знакомого нам ФИОГа, служаки нашей Родины в Бундес Републик Дойчланд.

За свою короткую жизнь я прочитал довольно много художественных произведений, и меня всегда приводил в недоумение тот факт, что персонажи говорят, думают и делают лишь то, что автор велит им на данный текущий читаемый период. И если, например, персонажу чего-нибудь хочется покушать или возникла у него другая какая нужда, то он все равно крепко сидит на своем стуле и, тупо напрягаясь, ждет конца концепции, навязанной ему автором. Это я к тому, что в выстроенности заключено, на мой взгляд, страшное… нет, не вранье, а страшное скорей соответствие иррациональной и (одновременно) механической жизни, той, что творится на публике за окошком. И это я к тому, что параллельно (перпендикулярно) с историей моей последней жены развертывается (уже развернулась, следовала по пятам, взаимопроникала, свертывалась), развертывается в «рассказе» сюжет моей Бывшей Любви (см. примечание 1 на стр. 133).

БЫВШАЯ ЛЮБОВЬ (СЮЖЕТ)

В пессимистический и отчаянный период окончательного распада нашего с ЖП брака я приехал по делам службы в СРГ15 и там встретил свою Бывшую (к моменту написания этих строк) Любовь, с которой я практически не был до этого знаком.

Знаком, не осознанным мною, но абсолютно точно понятым ею, моей Бывшей Любовью, начавшей существовать параллельно и взаимопроникающе с моей бывшей (последней) женой, я дал ей понять, что меня

уже можно

БРАТЬ,

что я уже

СОЗРЕЛ,

что я – истрепан, измучен физически и духовно, что я вполне заслужил

СЧАСТЬЕ УСПОКОИТЬСЯ В ОБЪЯТИЯХ ЕЯ

(и сладкий евпаторийский пляж, и качающийся горизонт – судно держит курс на Одессу), что я – добрый, но усталый, хороший, надежный, мохнатый, искренний. Толстячок. С отсутствием, конечно же, царя в голове, но это вполне поправимо и вполне окупается счастьем Стабильности, Верности, радостью Лежания В Одной Постели в совокупности с бесконечными беседами на темы, одинаково близкие двум Духовно Близким Людям, моей Бывшей Любви и мне.

И я, я, недостойный, да разве мог я мечтать о подобном счастье? Об ошеломляющем взаимосочетании блаженной близости совокупления с совокупностью взаимосочетания духовных порывов: общностью оценок, радостью взаимного теплого взгляда на этот холодный и жестокий мир, в котором ЛИШЬ МЫ ОДНИ выживем, который мы непременно, да, непременно покорим своей Любовью, который мы приручим, да, мы приручим его, и ласковый полосатый кот будет тереться о ступни наших босых ног, опущенных с кровати. «Под музыку Вивальди!»16 и с загорающимися рассветными черепицами островерхих домов. (Пейзаж немного получился говенный, ну да ничего – когда дело идет, то и всякое лыко в строку, как говорится…)

А только вышла ошибка, и внезапно вспыхнувшая любовь стала через определенное количество времени бывшей, как и всегда бывает с любовью, если только человек имеет мужество не врать.

Меня всегда удивляло, как это бабам не брезгливо красить харю, ведь красильные их снадобья варятся из какого-то грязного сала, цветного песка, глины; ведь это просто дикарство, граждане, все эти их серьги в ушах, затененные зеленые веки, щипаные брови. Да разве мужику, если он, конечно, не педераст, придет когда-нибудь в голову безумная идея выщипать себе брови, намазать красным губы и вставить себе в нос кольцо?

Но однажды я вдруг понял – это Он, Символ, крашеное это бабье рыло неземной красоты. Я теряю дорогих мне женщин, я теряю дорогих читательниц, ну и плевать я на них хотел!.. Я плюю на них во имя Правды!..17 Ведь должен же хотя бы один человек честно высказаться по этому вопросу, если жить честно и в соответствии решению этого вопроса не осмеливается ни один человек.

И я вам честно скажу, что мерзее баб ничего на свете нет, мерзее этих сук, красящих свои хари и пляшущих свои половецкие пляски вокруг высокого сексуального костра18.

Но это же – БАБЫ!.. ЖЕНЩИНЫ, видите ли, это совсем, видите ли, другое дело. Женщины с Большой, естественно, буквы, добрые советские советчицы19, Матери Наших Детей… Также существуют на свете: 1) Любовь 2) Дружба 3) Скрипачи 4), 5), 6), 7) и т.д. числом (я подсчитал на бумажке) примерно до 100-а. Ветка сирени, например, тычущаяся в окно майским рассветным утром, фигурирует в моем перечне гуманистических ценностей под номером 22… Так что – до 100-а, до 100-а. Кто больше?..

«БЫЛ ЗВЕРСКИ ПОГИБ ОТ БАБ», – прочитал я краткую эпитафию на каменной плите одной восточной могилы. И я был поражен ее сочностью, афористичностью и емкостью, и я впервые подумал о местопребывании Истины на стыке двух языково-материальных культур.

Ну а короче, вскоре после того, как я получил официальный развод, я все чаще, как мне казалось, стал ловить в глазах своей новой подруги (Бывшей Любви) тоскливо-тревожный отблеск того, обозначенного чуть выше, метафорического костра, гложущие жадные языки, огонь, так сказать, Желания. Вечного Желания, чтоб разбежался и с разбегу нырнул и навсегда канул в ее влажной жаркой мякоти, «Нет» (одновременно), «Нет» (постоянно), – говорила она. – Мы станем работать и мы НЕ СМОЖЕМ мешать друг другу. Мы будем смотреть на звезды, и мы преодолеем, мы преодолеем… Мы – не другие, мы – не «которые»… Мы сможем…

11) Разум 12) Чистота 13) Доброта…»

Но однажды ее наконец прорвало, и она заорала, и лицо ее, наверное20, стало совсем некрасивым, приблизившись к идеалу Красоты (19) с противоположного конца. Она орала и со свистом сморкалась в платок, и тушь текла с ее мохнатых ресниц, как река Е. в Ледовитый Океан.

– Ты что думаешь?! – орала она. – Ты что, интересно, думаешь? Ты думаешь, что это будет продолжаться вечно? А ты обо мне подумал? Ты понимаешь, что ВСЕ теперь смеются надо мной и показывают на меня пальцем? Ты мне что говорил? Ты говорил, что если у нас случайно будет ребенок, ты мне позволишь его оставить?

– Я и сейчас так говорю, – ошеломился я, но она, не слушая, вновь набрала в рот воздуху.

– Да, да! Я ХОЧУ замуж, и если ты этого не понимаешь, если ты делаешь вид, что этого не понимаешь, то я, я тебе, ятебеятебе скажу, что хватит тебе делать вид, будто ты ничего не понимаешь. Ты прекрасно понимаешь, в какое ты меня ставишь положение. А я не хочу быть посмешищем и я не хочу превращаться в стареющую суку, ловящую мальчиков… Это – унизительно! Это – унизительно! Унизительно! Я сама тебе сделала предложение, тогда на Новый год. Ты думал, что я не помню, что я была пьяная? А я все помню и я совсем не была пьяная. Мне все, все сказали, что это – унизительно, когда женщина осмеливается, когда она уже не в силах терпеть, а ей в ответ плюют в рожу… И мама, и П21 мне так говорят, они говорят, что у меня совсем нет гордости и что они меня предупреждали, что тем все и кончится, потому что я многое проиграла с самого начала! Все! Между нами ВСЕ кончено. Между нами давно все кончено… Ты такой же, как и все! И я тебе не пес Каштанка! Ты – такой же, как и все. А я – тоже человек, и я не позволю, чтобы надо мной измывались, и я…

– Да пошла ты!.. – завопил я и, пыхтя от злобы, тяжело, бессмысленно улыбаясь, повесил (бросил) наконец-таки трубку, мгновенно вспотев, нервно шевеля пальцами. И хотя в паузах, заполняя пустоты и каверны, я ей тоже что-то говорил, бросал реплики22, это не имело (и не имеет) никакого значения.

Как впоследствии выяснилось, примерно через час после нашей «беседы» она съела 50 штук снотворных таблеток, о каковом факте тут же информировала свою подругу. Подруга была в момент сообщения изрядно пьяна, а также малоподвижна по причине криминального самовмешательства в естество своего организма. Поэтому она вызвонила на БЛ «скорую помощь», и эта помощь, приехав, пресекла суицидальную попытку путем взаимного промывания тела больной сверху и сзади. Дверь врачам открыла сама моя Бывшая Любовь, а мне обо всем этом с укоризной рассказывал приехавший из СРГ среднерусский парень-паренек. Это был очень хороший, талантливый молодой человек: в разговоре он свободно употреблял англоязычные и нецензурные слова. И он не бить меня приехал, а приехал по поручению подруги моей подруги, с которой он состоял в каких-то там отношениях, передать, что «мы все немножко погорячились» и что «кое-кто сожалеет о случившемся и даже просит прощения»23.

Ничего не ответил я гонцу: выпил с ним вина, а когда он еще о чем-то меня спросил, о каких-то там деталях, сказал ему, что «это – детский вопрос» и что «не пошел бы он…». Деликатный юноша понял меня и умолк. Он хвалил белый сухой вермут, которым я его угощал. Он утверждал, что вкус этого вермута напоминает ему вкус клубники с ананасами.

На этом, собственно, смело можно было и совсем закончить мою лав стори, кабы не остался я должен читателю. Долг мой состоит из описания динамики процесса.

ОПИСАНИЕ ДИНАМИКИ ПРОЦЕССА

Я был волен. Я был счастлив. Я был в кино. Я лежал в постели. Я читал книгу. Я улыбался. Я думал о том, как волен я и как счастлив.

И тут со мной случилась одна мелкая неприятность. Я потянулся к пепельнице и опрокинул ее, эту деревянную пепельницу, выполненную в форме сувенирного ковшика-уточки, прямо в постель, прямо на льняную белоснежную простынку ее.

Отвратительно ругаясь, я сгреб пепел и тем самым еще больше его размазал – по белоснежию, серым грязным пятном. Я снял простыню, вытряхнул с балкона, но вдруг обнаружил, что и наволочка на моей подушке уже далеко отнюдь не свежа. Я огляделся по сторонам и вдруг увидел ВСЕ. Как будто сняли с моих глаз пленку (пелену) катаракты или вставили мне в зрачок какой-нибудь проницательный аппарат, из тех, о которых любили мечтать фантасты на излете 19 века, ощущая приближение нашего, грозового.

Я вдруг почувствовал, что воротник моей рубашки грязен и липок, хотя я стирал ее не далее как вчера вечером, я вдруг понял, что не исключено, если от меня наносит потом, табаком и мочой, хоть я и принял сегодня утром ванну (правда, мыло у меня кончилось, я три дня не мог собраться купить кусочек мыла, вследствие чего мылся стиральным порошком), вонял забытый под кроватью носок, автоматически не было трех пуговиц на одной рубашке, двух на другой, одной не третьей, и я не знаю точно, из чего делают колбасу, я знаю, что ее делают из чего-то, но я точно знаю, что это была совсем плохая колбаса, следствием такой колбасы является язва, а у меня совсем больше сил не было, чтобы снова пойти в «Гастроном» и, снова отстояв очередь, купить на свои деньги чего-нибудь более съедобного. И нельзя сказать, с одной стороны, чтобы уж совсем «мерзость запустения», но с другой стороны – в раковине пять глубоких тарелок лежат немытые четыре дня, ложки, вилки – в сале, чашки – с чайным налетом, вещи – веером по комнате, дорогие и мятые. И – определенно, определенно наносило от меня потом, табаком и мочой, определенно наносило!..

Да в конце-то концов и не в моче вовсе дело, пускай бы даже и мочой, дело в том, что мир вдруг потускнел и съежился, серым и пресным стал мой мир, и я вдруг подумал с неудовольствием, что жизнь моя проходит и я непременно когда-нибудь умру.

Один24! Без любимой! Без любимых! Без страстей! Деточек, лазящих по коленям и ножкам стола! Без всего того, что окружает человека, кружит ему голову, пьянит счастьем. И я вдруг понял, что если человеку 35 лет и у него до сих пор снова нет жены, то это – грязный и непристойный человек. Это – как старение или зарастание плоти в результате телесной грязи. Это – пыль в углу: незаметны секунды, минуты, часы, но нечем уже больше дышать. Душит! Хрипишь! Хр-р-р! Волосы впадают в Каспийское море, жизнь кругом едет на «Жигулях», распускаются, как цветы, овеществленные лаковые открытки с видами субтропического побережья, полного двухэтажных и трехэтажных дач, принадлежащих советским гражданам, и – о! – эта земная неземная джинсовая музыка звучит, мотая распущенными до пояса волосами. С ярко окрашенным ртом, теплой чистой кожей и объемно-компактной задницей!..

Короче говоря, на именинах сослуживца мы и познакомились, ибо она была подругой его жены, и они вместе служили в профессиональном вокально-инструментальном ансамбле.

Там, на этих именинах, поедая салат с крабами, индейку, красную икру, грибы чернушки, торт «Птичье молоко», я и встретил ее, свободную, веселую, нарядную радость мою, 29-ти лет мадонну с распущенными до пояса волосами, в джинсах «Рэнглер» (новых), с ярко окрашенным чувственным ртом, теплой чистой кожей, объемно-компактной задницей и – с чем там еще, с чем? С тонкой синей жилкой, пульсирующей (трассирующей) на ее лебединой загорелой шее. Расцеловать бы ее, расцеловать, граждане, за один только ее этот «пульсик».

Я так и сделал. Когда все присутствующие порядком опьянели, мы с ней заперлись в ванной комнате, разделись догола и встали под падающие на нас сверху струи и потоки горячей воды (исцеляющей влаги).

Вот и весь мой «рассказ». Она служит пианисткой в скромном вокально-инструментальном ансамбле, скромном не от скудости талантов и известности, а от чистоты соблюдаемых музыкальных традиций, нежелания впадать в дешевый, так называемый «современный» стиль. Они исполняют музыку Баха, Генделя, Бетховена и революционные песни.

А как-то раз, до нашей женитьбы, я провожал ее на гастроли в областной сибирский город Г.25. Мы стояли на перроне вокзала и беседовали о любви. Из окошек вагона жадно глядели на сцену нашего прощания лбы-музыканты и, скучая, развязно переговаривались друг с другом. Скрывая, по-видимому, за напускным цинизмом нежные и ранимые души.

– Ты будешь меня ждать? – вдруг спросил я.

Она в ответ тихо засмеялась, высвобождаясь из моих чересчур откровенных объятий. А тихий, колдовской, переливчатый женский смех – это мерзость, мерзость, мерзость, говорю я вам.

– Ведь это я уезжаю, а ты остаешься, – мягко поправила она меня.

– Да, – пробормотал я, косясь на здоровенные волосатые кулаки ее коллег, которыми они шутя тузили друг друга.

– Да, – пробормотал я.

И мгновенно решил, что – ВСЕ! Хватит! Точка! Хватит пахнуть потом, табаком и мочой! Хватит терять мир и стареть! Надо дождаться ее и жениться на ней!

Сильно взволнованный, я в тот же вечер отправился на Сретенку и там, в шестиметровой комнате коммунальной квартиры, с клопиными отложениями на свисающих драных обоях и с отсутствием горячей воды, я трахнул на рассохшемся диване (под пьяные коридорные крики и мушиное шелестение репродуктора) одну мою давнюю хорошую знакомую, отчего через неделю у меня обнаружились лобковые вши. Я был вынужден обрить пораженные вшами места и втереть в бритую кожу серно-ртутную мазь, отчего имевшиеся при начале заболевания зуд и жжение сразу же и навсегда прекратились.

А по ее возвращении с гастролей мы тут же подали заявление в ЗАГС, и я тут же переехал жить к ней, в ее роскошную сорокадвухметровую комнату в чистой и богатой коммунальной квартире на улице маршала ИПСМ26. Поначалу она сильно удивлялась, зачем это я ОБРИЛСЯ, хоть я и уверял ее, что ВСЕ теперь так делают, что это теперь делается буквально ВСЕМИ из санитарно-гигиенических соображений. Она поудивлялась-поудивлялась на диковинку, а потом – то ли волосы отросли, то ли еще что случилось, но в общем, когда мы с ней расстались, то расстались мы с ней совсем по другому поводу, а вовсе не из-за каких-то там бритых волос.