"Мученицы монастыря Святой Магдалины" - читать интересную книгу автора (Бруен Кен)* * *На следующий день, будучи слегка под кайфом, я вполз в паб «У Нестора». Джефф говорил по телефону и махнул мне рукой. Что это было… он меня выгонял?.. запрещал вообще приходить?.. что? Часовой покрутил свою полупустую кружку и заявил: — Второй случай болезни пустой болтливости на севере. — Верно. Я не хотел с ним связываться, поэтому больше ничего не сказал. Джефф закончил разговор и посмотрел на меня: — Джек, что тебе принести? Свой вопрос он произнес с большим беспокойством. Если ты в глубокой жопе, а к тебе относятся душевно, подумай, прежде чем говорить. — Хорошо бы кофе, — выдавил я. — Несу. Садись. Я принесу кофе на столик. И принес. Весьма зловеще. Я сел, вынул из кармана нераспечатанную пачку своих любимых сигарет, надорвал ее. Я вел себя так, будто никогда и не бросал курить. Подошел Джефф и поставил кофе на столик. Как обычно, на нем были черные джинсы, сапоги и черный жилет поверх рубашки с длинным рукавом в дедушкином стиле. — Ты о том студенте слышал? — спросил Джефф. — Каком именно? — Которого застрелили на Эйр-сквер. — Ну и что? — Сегодня похороны. — Вот как — Я говорю это потому, что к нам наверняка завалится толпа, а ты, я знаю, не любишь, когда слишком много народу. — Это точно. Как я уже говорил, у меня вместо головы задница. Если бы я пошел на похороны, то давно бы знал все ответы. Я встал. Джефф включил магнитофон, и я смутно расслышал, как женщина поет блюз. Не столько поет, сколько его переживает. Я спросил: — Кто это? — Ева Кэссиди. Альбом «Золотые поля». — Блеск, если она когда-нибудь будет петь в «Ройсине», я там обязательно буду. — Это вряд ли. — Почему? — Она умерла от рака. Ей было всего тридцать восемь лет. — Жуть. Я допил кофе и вышел. Выглянуло солнце, во врата небес стучалась весна. Пьянчуги, тусовавшиеся у туалетов, хором крикнули: — Гад! — Я? У фонтана рядом с памятником Пэдрегу О'Конору сидели три девушки-подростка. Как обычно, какой-то придурок бросил в фонтан краску, и над их головами поднимался цветной калейдоскоп. Они пели: «Ты возвращаешь меня к жизни». Номер один, «Этомик Киттен», верхняя строчка британского чарта. Они допели песню, и я присоединился к аплодирующей толпе. Молоденькая девушка подергала меня за рукав и с надеждой спросила: — Вы не Луи Уолш? — Я? Нет, уж простите. Она сникла. Я поинтересовался: — Почему вы так решили? — Потому что вы старый. Я мог просто позвонить Биллу и сказать: «Я ее нашел. Вот адрес». Где там, это не для меня. Если бы я позвонил, то, возможно, все на этом бы и закончилось. А может, и нет. Но я затаил на Билла зло. Давненько меня не сжигали столь сильные эмоции. Я подпитывал свою ненависть, вспоминая ощущение дула у своего виска. Тогда руки сжимались с такой силой, что ногти впивались в ладони. Зубы стискивались так, что становилось больно. Я получал от этого удовольствие. Любовь и ненависть при всей своей противоположности делают одно дело: заряжают тебя. Приводят в действие твои мозги. Разумеется, я знаю: чем ярче свет — тем эффектнее падение. Ничто так ярко не освещает небо, как падающие звезды. Я сидел у себя в комнате, чистил свой «хеклер и кох». Правду говорят, оружие — замечательный уравнитель. Разве не так? В голове моей звучал 136-й псалом. «Бони М» когда-то использовала часть его в своем хите. Но это было давно, тогда еще полиция была смыслом моего существования. В этом псалме поэт умоляет осчастливить его, разрешив убивать детей своих врагов. Музыка так и призывает к кровавому мщению. Разумеется, если вы до сих пор еще слушаете «Бони М», вам уже никакое лекарство не поможет. Было на редкость легко найти телохранителя Билла, того самого, кто привел меня к нему и смеялся над моим унижением. Я уселся недалеко от паба «У Свини» и отмечал время, когда он уходил и приходил. У него был точный распорядок дня. Оставалось решить, когда достать его. На Нева придется потратить еще денек. Тут мне понадобится время. Чтобы отпраздновать легкость данного мероприятия, я отправился в новый паб, новый для меня, во всяком случае. «У Максвиггана», недалеко от Вуд Кей. Даже по названию — приличное заведение. В Бруклине растет дерево. И «У Максвиггана» тоже. Я не шучу. Прямо за баром большое, крепкое дерево. Такое можно увидеть только в Ирландии. Не рубите дерево, но постройте кабак Мне он сразу понравился. Огромное помещение. Я пристроился у дерева. Только успел сделать пару глотков «Гиннеса», как ко мне подошла женщина. Я подумал: «Ну и паб». Тут я заметил маленькие жемчужные серьги. Она служит в полиции. Конечно, такие серьги носят не только женщины-полицейские, но полицейские предпочитают их носить, как бы говоря: «Ладно, я служу в полиции, но я еще и женщина». Лет ей было примерно за тридцать, когда скрыть возраст еще помогает макияж Симпатичное лицо, очень темные волосы и крепкая линия челюсти. Женщина посмотрела на меня: — Джек Тейлор. Учтите, не спрашивала — утверждала. Я спросил: — Могу я подать жалобу? — Сесть позволите? — Если будете себя хорошо вести. Тень улыбки. — О вашем языке я наслышана, — заметила незнакомка. По-английски она говорила, как воспитанники Гэлтэчта. Там у них это второй язык. Они не говорят на нем свободно. Я попытался угадать: — Коннемара? — Фарбо. — И о моем языке вы слышали от… дайте подумать… старшего инспектора Кленси. Женщина нахмурилась и покачала головой: — Нет… от других… не от него. Она была хорошо одета, но ничего выдающегося. Синий свитер с белым воротником, темно-синие джинсы и новенькие кроссовки. Ничего от модельеров, скорее от «Пенни», чем от «Гуччи». Одежда ношеная, но в отличном состоянии. «Наверное, как и ее жизнь», — подумал я. Она никогда не достигнет командных высот. Незнакомка спросила: — Как вы догадались, что я из полиции? — Сам был полицейским. Она широко улыбнулась, и эта открытая улыбка совершенно изменила ее лицо. Теперь оно выражало одновременно ехидство и радость в лучшем их варианте. — Я в курсе, — заметила женщина. Она пила что-то апельсиновое с большим количеством льда. Передо мной сидела умненькая девочка. Пить можно в выходные, да и то не перебирать. Я поинтересовался: — Что желаете? — Поговорить. Пришла моя очередь улыбаться, но уже без ехидства и радости, зато так, как меня учили в Темплморе. — О чем? Она взглянула через плечо, и я подумал: «О чем? О кокаине, таблетках, выпивке?» — О монастыре Святой Магдалины. Я с удивлением произнес: — Вот как. — Вы тут многого не знаете. Я могу помочь. Я основательно приложился к своей кружке, почувствовал, как пиво гладит мой желудок. — И зачем вам это нужно? — Я посмотрел незнакомке прямо в глаза. На мгновение по ее лицу пробежала тень, потом она ответила: — Потому что это будет правильно. Я допил пиво и спросил: — Вам что-нибудь взять? — Нет, спасибо. — Как вас зовут? — Брид… Брид Ник ен Иомаре. Я не сразу это переварил, пришлось в уме заняться переводом. — Ридж… правильно? Женщина с отвращением взглянула на меня: — Мы не употребляем английский вариант. — Почему это меня не удивляет? — Я встал и добавил: — Терпеть не могу выпить и бежать. — Вы уходите? — Ничего странного в том, что вы работаете в полиции. — Но разве вы знаете, что тетка старшего инспектора Кленси была монахиней в прачечной монастыря Святой Магдалины? Я попытался скрыть изумление. — Видите, вам полицейские не без пользы, — ухмыльнулась Брид Ник ен Иомаре. — Милочка, мне давным-давно ничего уже не надо от полиции. — Вы делаете ошибку. — Поверьте мне, тут я большой специалист. |
||
|