"Гордая бедная княжна" - читать интересную книгу автора (Картленд Барбара)

Глава 6

Герцог взглянул на часы. Еще не было двенадцати часов – к этому времени он вызвал на яхту врача по радиотелеграфу.

Они причалили к берегу гораздо раньше, и с тех пор произошло очень многое.

Князь Иван узнал, что ближайший скорый поезд до Каира отправляется в одиннадцать часов, и герцог посоветовал ему и князю Александру ехать на нем.

– Я узнаю от доктора о состоянии Великого князя, – сказал он, – и если понадобится уложить его в госпиталь, что вполне вероятно, то понадобятся сутки, чтобы заказать для нас отдельный спальный вагон.

– Мы можем задержаться и поехать с вами, – ответил князь Иван.

Герцог покачал головой:

– В этом нет необходимости, вам лучше начать запросы по нашим общим делам как можно скорее. Если у вас появится какая-нибудь информация о приобретении антиквариата к нашему прибытию, мы сможем сразу же приступить к обсуждению наших планов на будущее.

Князь Иван счел его предложение вполне резонным, к тому же князь Александр тоже решил ехать с ним, поскольку был обрадован рекомендацией, данной герцогом для вручения командующему Иностранным легионом, и спешил поскорее ее доставить.

Они попрощались с Великим князем и Милицей, которые, как обычно, завтракали в каюте. Долли тоже завтракала у себя, поэтому герцог не видел ее этим утром.

Почти всю ночь герцог не сомкнул глаз и думал, как ему поступить с Долли.

Он не мог сойти с яхты и оставить своих гостей, как сделал бы при других обстоятельствах, поскольку на нем полностью лежала ответственность за Великого князя и княжну.

Он услышал, как кто-то поднимается по трапу, и оглянулся в надежде, что это приехал врач, но увидел какого-то египтянина с пакетом.

Движимый любопытством, он подошел к дежурившему у трапа стюарду, которому египтянин объяснял, кому он принес сверток, и услышал, как тот говорил:

– Для княжны! Джентльмен говорит – просто для леди, которую зовут княжна.

– Отнеси это ее светлости, – сказал герцог стюарду.

Он опять полюбопытствовал у египтянина:

– Что в вашем свертке?

– Очень красивое платье, сэр. Их лучший магазин – в городе. Посещайте.

Он достал визитную карточку откуда-то из кармана своих широченных одеяний и всунул ее в руку герцога.

Герцог теперь понял, почему князь Иван поспешил с яхты гораздо раньше, чем было необходимо, чтобы доехать до вокзала.

Они никогда не обсуждали поведение княжны, но герцог был уверен, что князь Иван знал, почему она носит свое старенькое платье и отказывается принять другую одежду от столь ненавистных ею англичан.

Интересно, подумал он, снизойдет ли она теперь до совместных обедов и ужинов с ним и со всей компанией, когда наденет собственное платье. Поглядеть бы, как она прореагирует на покупку князя Ивана.

Герцог решил спуститься вниз и поинтересоваться здоровьем Великого князя. Но тут он увидел, как навстречу удаляющемуся египтянину по трапу всходит другой мужчина.

Он подумал, что это, видимо, доктор, и стал ждать, пока он приблизится, чтобы поприветствовать его. Тут к нему подошла Долли.

– Привет, Бак, – сказала она. – Почему никто не сказал мне, что князья Иван и Александр так рано уедут?

– Они просили меня передать тебе привет, – ответил герцог, – и поблагодарить за чрезвычайно приятную компанию.

– Мне будет не хватать их, – сказала Долли. – И все-таки я предпочитаю быть наедине с…

Она внезапно умолкла и издала удивленный вскрик, когда мужчина, которого герцог видел на трапе, вдруг очутился рядом с ними.

Герцог поднял голову и воскликнул:

– Роберт! Что ты здесь делаешь?

– Привет, Бак, – ответил граф Чатхэмский.

Он наклонился, целуя свою жену в щеку.

– Я думал, ты удивишься, увидев меня, Долли!

– Я и удивилась, – ответила Долли. – Я думала, что ты на много миль далеко отсюда, охотишься на львов, а точнее – на львиц.

Она обращалась к мужу, как всегда, в легкой фривольной манере, но граф серьезно и тихо сказал:

– Я получил телеграмму, в которой сообщается, что я должен немедленно возвращаться домой, моя мать при смерти.

– Сожалею, – сказал герцог.

– Я пытался узнать, где вы находитесь, чтобы забрать Долли с собой, и вдруг узнаю, что «Сирена» причалила здесь утром.

– Я не ожидал прибыть сюда так скоро, – ответил герцог.

– Я ждал вашего прибытия, – продолжал граф, – потому что Долли может теперь поехать домой со мною.

Он посмотрел на жену и так же, как и герцог, заметил, что Долли готова возразить, что не намерена покидать яхту.

Однако она понимала, что тем самым оскорбила бы свекровь, продолжая путешествие по Средиземноморью, в то время как ее муж сумел возвратиться из Африки.

– Неужели необходима такая спешка? – спросила она.

– Сомневаюсь, что, когда мы прибудем домой, матушка еще будет жива, – ответил граф.

– Каковы же ваши планы? – спросил герцог, видя, что Долли не отвечает.

– Я заказал две каюты на пароходе, отплывающем сегодня после полудня, – сказал граф, – и, чтобы добраться быстрее, мы сойдем с парохода в Риме и поедем дальше на поезде.

– Я не люблю поезда! – сердито сказала Долли.

Герцог знал, что на самом деле она не хотела покидать его, но чувствовал огромное облегчение, что избавится от нее.

– Сочувствую тебе, Роберт, – сказал он графу. – Пойдем в салон, выпьем чего-нибудь.

– Я предпочел бы кофе, – ответил граф, – еще слишком рано для чего-либо другого.

– Согласен, – сказал герцог.

Он хотел уже отойти от трапа, когда увидел человека, которого ждал, – тот выходил из Старого, довольно потрепанного автомобиля.

Несмотря на тропический костюм, он выглядел точь-в-точь как доктор и даже держал в руке традиционный черный чемоданчик.

Герцог повернулся к Долли:

– Приехал доктор осмотреть Великого князя. Поухаживай за своим мужем, он, наверное, захочет увидеться с Нэнси и Джорджем.

Не дожидаясь ее ответа, он приветствовал доктора, поднявшегося на борт, и повел его в каюту Великого князя.

Спустя полчаса Доукинс привел доктора в каюту герцога.

Он не присоединился к остальной компании, поскольку опасался, что Долли станет придумывать причины, чтобы не покинуть яхту и отправить мужа домой одного. Кроме того, он остался в каюте, потому что был серьезно встревожен состоянием Великого князя и хотел поскорее узнать диагноз доктора.

Герцогу казалось (хотя он мог и ошибаться), что его высочество сильно ослаб за последние двое суток.

Доукинс докладывал ему, что у Великого князя бывают сильные приступы, особенно по ночам, и герцогу необходимо было услышать мнение врача как можно быстрее.

Доктор, англичанин по национальности, вошел в каюту с суровым выражением на лице.

– Садитесь, пожалуйста, доктор Джонсон, – предложил герцог. – Вы понимаете, конечно, с каким нетерпением я жду вашего мнения о состоянии здоровья моего гостя.

Как и было условлено, никто на яхте не должен был раскрывать тайну личности Великого князя до того, пока они не прибудут в Каир.

Достаточно представить его другом герцога, чтобы его приняли в хороший госпиталь. Хотя они считали, что опасность со стороны большевиков уже миновала, но тем не менее не стоило разглашать, что объявленный погибшим русский аристократ на самом деле уцелел.

Князь Иван предложил представить его как графа Алексиса Дубенского, – В России до войны был миллион графов, – сказал он, – и Дубенский – довольно обычное имя.

Доктор Джонсон снял очки и задумчиво протер их, прежде чем сказать:

– Боюсь, ваша светлость, что сообщу вам мало утешительного о вашем друге графе Алексисе.

– Я в какой-то мере предвидел это, – ответил герцог.

– У него опухоль в кишечнике, и я подозреваю, что это рак. Но даже если я ошибаюсь, ему все равно потребуется серьезная операция.

Герцог вздохнул и сказал:

– Могли бы вы порекомендовать хирурга в Александрии или в Каире?

Помолчав несколько секунд, доктор сказал:

– Если говорить откровенно, то нет. Но есть один человек, ваша светлость, который способен спасти его жизнь, поскольку состояние графа слишком серьезно, как мне кажется.

– Кто он? – спросил герцог.

– Это – Шмидт. Он – швейцарец и имеет клинику в Монте-Карло. Он специализируется именно в этой области хирургии и является, по-моему, гением своего дела.

– Лучшее, что я смогу сделать, – сказал герцог, – это доставить графа в Монте-Карло как можно скорее.

– Должен сказать вам, ваша светлость, что время играет жизненно важную роль при подобных состояниях больного, а здоровье графа очень ослабло.

Доктор Джонсон сказал герцогу, что оставил Доукинсу некоторые болеутоляющие лекарства и выписал больному другие рецепты.

– Ваш человек уже отправился к аптекарю, – закончил он.

Герцог поблагодарил его, заплатил за услуги и проводил к трапу.

– Какая прекрасная яхта, – сказал доктор Джонсон, оглядываясь вокруг. – По крайней мере ваш друг проследует в Монте-Карло в комфорте.

– Это правда, – согласился герцог. – Но хотелось бы, конечно, услышать от вас более утешительный диагноз.

– Я бы тоже хотел этого, – ответил доктор. – Хочу сказать, что для меня большая честь встретиться тут с вами.

Помню, как мы читали о ваших военных операциях и восхищались вашими успехами на бронеавтомобилях.

Герцог улыбнулся:

– Теперь кажется, что это было очень давно.

– Все равно некоторые из нас не забывают об этом, – ответил доктор.

Он горячо пожал герцогу руку и уехал в своем допотопном автомобиле.

Герцог прошел в салон и удивился, когда застал там одну Нэнси.

Она вскочила со словами:

– Я ждала тебя, Бак. Я хочу сказать тебе кое-что.

– Что такое?

– Не обижайся, пожалуйста, но раз Долли надо уезжать домой, то я должна отправиться с ней.

Герцог вскинул брови, и Нэнси объяснила ему:

– Она будет злиться из-за того, что покидает тебя, и мы с Джорджем чувствуем, что при ее взбалмошном характере она может окончательно настроить против себя Роберта и разрушить свой брак.

Удивленное лицо герцога заставило ее добавить:

– Пожалуйста, не думай, что я вмешиваюсь в твои личные дела, но ведь ты не собираешься жениться на Долли?

– Жениться на ней? Нет, конечно, нет!

Герцог был так поражен, что эти слова непроизвольно сорвались с его губ.

– Но я уверена, что Долли хочет именно этого, – сказала Нэнси. – Может, я и ошибаюсь, но, насколько я понимаю, в последние несколько дней ты не был так безрассудно увлечен ею, как раньше.

Герцога не удивила столь чуткая наблюдательность Нэнси.

Она и муж долгие годы дружили с ним и были свидетелями не одного его любовного увлечения. Его внезапное охлаждение к Долли стало явным – если не для самой Долли, то, во всяком случае, для Нэнси.

– Но не может же она думать, что я на ней женюсь, – сказал он, чувствуя всю несуразность подобного рода затеи. – И кроме того, я думал, что она по-своему очень привязана к Роберту.

– Долли хочет стать герцогиней, – просто сказала Нэнси.

– И носить драгоценности Бакминстеров, – продолжил герцог тихим голосом, как бы говоря с самим собой.

Теперь ему стало ясно многое из того, что говорила Долли, но он и не догадывался, что она надеется выйти за него замуж, а не оставаться его любовницей.

– Наверное, в этом – моя вина, – сказал он, – но Роберт, казалось, не был против этого.

– Роберту уже надоело, как Долли обращается с ним, – ответила Нэнси, – но думаю, что если она бросит свои тщетные надежды, то поймет, где она найдет, где потеряет, и станет более желанной и более чуткой женой.

– Мне бы очень этого хотелось! – воскликнул герцог.

– Но так как, – продолжала Нэнси, – мы оба знаем взбалмошность Долли, то мне лучше будет поехать с ними, чтобы защитить не только ее, но и твои интересы.

Герцог хорошо понимал, что Нэнси хочет сказать.

Если Долли будет не в духе или поссорится, то может зайти так далеко, что потребует развода, а Роберт под воздействием эмоций может согласиться.

Герцогу совершенно ни к чему была женитьба на Долли с ее неровным характером, ненасытной жадностью и ограниченными интересами.

Возможно, впервые до него дошло, что женщины должны уметь не только говорить о любви или танцевать.

Вслух же он произнес:

– Ты – хороший друг, Нэнси, я очень благодарен тебе и Джорджу. Вы же не обидитесь, если я буду считать вас своими гостями до вашего возвращения в Англию, поскольку я пригласил вас в это путешествие.

Нэнси приблизилась к нему и взяла под руку.

– Спасибо, Бак, – сказала она. – Не стану притворяться, что нам не нужны деньги, и скрывать, как трудно сводить концы с концами, чтобы тягаться с друзьями, которые намного богаче нас.

– Я обязан тебе гораздо большим, чем деньги, – ответил герцог.

– Мне пора, – сказала Нэнси. – Скажу Джорджу и Гарри, что они могут присоединиться к тебе. Они знают, что я хотела поговорить с тобой наедине.

– Подожди-ка, – сказал герцог, когда она повернулась уходить. – Я должен еще повидать княжну и ее отца. Передай Гарри, что мы немедленно отправляемся в Монте-Карло.

– В Монте-Карло? – спросила удивленно Нэнси.

– Великий князь нуждается в операции, и сделать ее может только доктор Шмидт.

– Я слышала о нем! – воскликнула Нэнси. – Он блестящий врач! Я уверена, что он поставит на ноги Великого князя.

– Я тоже надеюсь, – сказал герцог, – но теперь мне предстоит сказать княжне, как серьезно болен ее отец.

– Я сочувствую ей. Она очень расстроится, – ответила Нэнси. – Она обожает его. Что же с ней станется, если он умрет?

– Мы преодолеем эту преграду, но только когда подойдем к ней, – ответил герцог. – А теперь главное – «– сохранить ему жизнь.

– Да, конечно, – согласилась Нэнси, – но если, не дай Бог, она останется одна, я постараюсь помочь ей.

– Спасибо, Нэнси, и не забудь сказать ей об этом перед отъездом.

– Конечно, – ответила Нэнси.

Герцог спустился вниз и по пути к каюте Великого князя слышал, как Долли ссорилась с мужем в своей каюте.

Он понимал, чего ему удалось избежать, но опасения мучили его до тех пор, пока двумя часами позже Рэдстоки и Чатхэмы не покинули яхту.

Капитан разводил пары двигателей яхты в ожидании поступления на борт запасов провизии, заказанной на берегу Стивенсом.

Гости, с которыми он начал вояж, уже разъехались, и герцог не удивился, застав в своей каюте Гарри, ожидавшего его возвращения от Великого князя.

– Мне надо поговорить с тобой, Бак, – сказал он.

– Мне кажется, что я все утро только и делаю, что говорю! – воскликнул герцог. – Я тешил себя надеждой передохнуть хотя бы после обеда.

– Покой тебя ждет в ином мире, но только не в этом, – улыбнулся Гарри.

Герцог достал часы.

– Мы отправляемся приблизительно через двадцать минут, так что, если ты намерен говорить долго, лучше подождать, пока мы не отплывем.

– Это не займет много времени, – сказал Гарри. – Мне только не хотелось бы, чтобы ты на меня злился, если я останусь в Каире на несколько дней, а потом присоединюсь к тебе в Монте-Карло.

– Я не злюсь, – ответил герцог, – но мне любопытно узнать почему?

– Я знал, что ты спросишь, – улыбнулся Гарри. – Видишь ли, когда я узнал, что ты намереваешься посетить Каир, я написал своей старой любви – она очень многое для меня значила, когда мы были здесь во время войны, – и пообещал навестить ее, как только мы прибудем.

– Я знаю, о ком ты говоришь, – воскликнул герцог, – продолжай!

– Она ответила письмом, выразила большое радушие, и, откровенно говоря, я с нетерпением ждал встречи с ней.

– Ну что ж, значит, вы оба будете довольны встречей, – сказал герцог.

– Я так и думал, что ты поймешь, – заметил Гарри.

– Ничего подобного ты, конечно, не думал, – отпарировал герцог, – так что давай не притворяться.

Гарри рассмеялся:

– Ты всегда знал, когда я совру. Но, честно говоря, я немного волновался, ведь ты же не любишь менять своих планов. Но у тебя будет хватать забот с Великим князем и, конечно, с княжной Милицей, так что я могу не очень-то винить себя.

– Поезжай и веселись, – рассмеялся герцог, – и не спеши догонять меня. Наверняка я пробуду в Монте-Карло довольно долго.

– Ты откроешь свою виллу?

– Да, конечно. Сегодня же пошлю телеграмму и предупрежу о моем прибытии.

– В Монте-Карло, конечно, будет множество твоих друзей, которые обрадуются тебе, – сказал Гарри, – и, может быть, тебе удастся наконец уговорить княжну расстаться со своей» чадрой «!

– Может быть, – согласился герцог.

В его голосе послышалась нотка, которой Гарри тайно улыбнулся.

Он очень хорошо знал герцога и слишком любил его, чтобы не почувствовать какую-то связь между концом его романа с Долли и его интересом к княжне.

Он понимал, что вначале княжна не привлекла его как женщина и что герцог был заинтригован ее отношением к нему так же, как и Гарри был заинтригован той драмой, о которой они узнали в Константинополе, когда князь Иван потребовал его помощи.

Герцог словно вышел из спячки, думал Гарри, и отогнал от себя скуку, которая охватила его после окончания войны.

Он внезапно оживился, стал инициативнее, каким не был уже несколько лет.

Гарри прекрасно знал, что герцог сполна выкладывается, когда проявляет участие в чужой жизни или берется решить собственные проблемы.

Он был прирожденным лидером, способным возглавить кампанию любого рода. Гарри знал, что он будет и сражаться за жизнь Великого князя, и на личном фронте будет стремиться, чтобы княжна изменила к нему свое отношение.

» Здесь ему нелегко будет добиться своего, – думал про себя Гарри, – но это и послужит наилучшим бальзамом для Бака «.

Он видел воодушевление герцога за обедом, слышал его шутки с графом и Джорджем и понимал, как он рад отъезду Долли и может, выражаясь фигурально, » расчистить палубу» для нового увлечения.

Дружески любя герцога, Гарри сожалел, что недостаточно знаком с Милицей, чтобы посоветовать ей проявлять твердость в сражении с ним.

Но тут же подумал, что это было бы глупо.

«Она слишком молода, – сказал он себе, – но ее гордость не похожа ни на что, с чем Бак встречался до сих пор, и ему придется разгадывать ее в продолжение всего пути до Монте-Карло».

А там, думал Гарри, на герцога нахлынут все его «прихлебатели», чтобы вернуть его в свое лоно.

Он всегда недолюбливал тех, кто навязывался герцогу только потому, что тот был богат, но по крайней мере Милица, думал он, была не из такой породы людей. Гарри гадал, как долго княжна сохранит свое непримиримое отношение к англичанам и будет отказываться от предлагаемых герцогом добрых услуг.

Гарри вспомнил об изумрудах, которые Долли надеялась заполучить в Каире, и это было еще одним поводом для нее, чтобы устроить сцену своему мужу.

Она никогда не нравилась Гарри, хотя и была, несомненно, одной из самых красивых женщин, каких он видел. Но в ее жадности было нечто отталкивающее. Долли олицетворяла собой, как остроумно говорят американцы, «золотоискательницу», подразумевая вымогательницу.

«Бак достоин лучшей женщины», – говорил себе Гарри.

Глядя на герцога, Гарри думал, что его красота, богатство и, главное, титул действительно будут затруднять ему поиск женщины, которая любила бы его самого, а не его положение.

Гарри ухватился вдруг за эту поразившую его мысль: ведь в жизни герцога не хватает как раз того, чего он действительно так хочет, – любви, которая исходила бы от сердца и не имела бы никакого отношения к богатству и к другим преимуществам, которыми он щедро одарен.

Гарри знал наверняка, что Долли перед отъездом улучила момент, чтобы еще разок попытаться удержать его.

– Ты будешь скучать по мне, Бак? – спросила она, пока Роберт уносил ее ларец с драгоценностями вниз по трапу к автомобилю, который должен был отвезти их на пароход.

– Конечно, – отвечал он.

– Я буду думать о том чудесном времени, которое мы могли бы провести вместе в Каире.

Голос Долли был очень нежным и ласкающим. Герцог не отвечал, и она продолжила:

– Если мать Роберта не настолько больна, как он говорит, я присоединюсь к тебе в Монте-Карло.

Герцог пытался найти слова, чтобы убедить ее отказаться от этой затеи, но возвратился граф и сказал:

– Пошли, Долли! Ты же знаешь, нам надо быть на пароходе пораньше и найти приличное место для Нэнси и Джорджа.

– О, не суетись! – ответила Долли. – Я иду! До свидания, Бак!

Она подняла к герцогу свое лицо, и он поцеловал ее в щеку и протянул руку герцогу.

– До свидания, Роберт, – сказал он, – надеюсь, когда ты возвратишься в Англию, здоровье твоей матушки намного улучшится.

– Я тоже надеюсь, – ответил граф.

Они уехали.

Герцог и Гарри вышли на палубу, и Гарри сказал ему с улыбкой:

– Мои чемоданы почти пусты, князья произвели опустошение в моем гардеробе.

– Ив моем тоже, – ответил герцог, – но не могли же они появиться в Каире такими, какими мы впервые увидели их «

Гарри засмеялся:

– Верно, да я и не жалею своей одежды, просто хотелось бы выглядеть получше в предстоящие несколько дней.

– Ты напрашиваешься на комплимент, – упрекнул его герцог. – Она стала на семь лет старше после того, как вы виделись в последний раз, а ты, без сомнения, покажешься ей таким, как и прежде.

– В таком случае я прибуду к тебе в Монте-Карло уже через сутки!

– Ты знаешь, что я буду только рад тебе, – ответил герцог.

Гарри сошел на берег, и яхта отчалила.

Герцог вышел на мостик, чтобы посмотреть, как они будут выходить из гавани. Он никак не ожидал, что его посещение Египта окажется столь коротким.

Гости разъехались, и теперь он остался с очень больным стариком и девушкой, у которой не было желания говорить с ним.

Ему пришло в голову, что сейчас, возможно, удастся изменить ее отношение к нему.

Если все планы герцога фактически рухнули, то вызов, брошенный ему Милицей, по-прежнему сохранился.

Он вспомнил, как обвинил ее в жгучей гордости и как она сказала, что, кроме этого, у нее ничего не осталось.

» Как мне убедить ее, – думал он, – что гордость может быть очень серьезной помехой и в дружбе, и, конечно, в любви?«

Герцог сам удивился последнему слову и вспомнил, как князь Иван сказал, что он смог бы найти ей мужа.

» В Монте-Карло будет много мужчин, которым она понравится «, – говорил он себе.

Он задумался: раз она так не любит англичан, то мужчины какой национальности окажутся ей по душе.

» Сирена» проплывала между множеством небольших парусников, которые раскачивались на ветру.

Море было очень голубым и в солнечных лучах отсвечивало золотистым сиянием.

«Неплохо бы княжне полюбоваться таким пейзажем», – подумал герцог, и ее неприступность снова вызвала в нем раздражение.

«ЖГУЧАЯ ГОРДОСТЬ, ПРЕЗРЕНЬЕ К ВРАГАМ», – мысленно процитировал он и снова подумал, что эти слова как нельзя лучше характеризуют ее.

Но это же сплошная чепуха, подумал он, для такой молоденькой и неопытной девушки.

«Будь я проклят! – поклялся он. – Я заставлю ее подчиниться мне».

Он так долго простоял на мостике, что когда наконец покинул его, солнце уже слабо пригревало.

Герцог направился было к Великому князю, когда перед ним появился Доукинс и сказал:

– Ее светлость хочет с вами поговорить у вас в каюте, ваша светлость.

– Я сейчас иду туда, – ответил герцог. – Его высочество не спит?

– Спит, ваша светлость, лекарство доктора помогло ему, когда у него начались приступы боли.

– Пускай спит сколько захочет, – сказал герцог. – Я велел капитану двигаться к Монте-Карло как можно быстрее.

Он пошел к себе, гадая, что Милица хочет сказать ему?

Когда герцог сказал ее отцу, что ему необходима операция и что лучший хирург в этом деле находится в Монте-Карло, Великий князь воспринял известие довольно философски, но Милица от волнения сильно побледнела и сжала руки.

Она ничего не сказала тогда, и герцог продолжал:

– Мне рекомендовали доктора Шмидта как блестящего хирурга, именно такого, какой требуется вашему отцу. Я разузнал, что у него современная, хорошо оборудованная и комфортабельная клиника в Монте-Карло.

– Мне очень жаль, что вам пришлось изменить ваши планы, – сказал Великий князь. – Это очень великодушно с вашей стороны.

Речь его высочества была старомодно вежливой, что в прежние времена придавало ему неотразимое обаяние.

– Если честно, – ответил герцог, – то я не жалею, что не попал в этот раз в Каир, который всегда считал шумным местом. Кроме того, я уверен, что князь Иван будет представлять там мои интересы не хуже, а может, даже лучше меня.

– Он очень благодарен за вашу доброту, как и я, за вашу заботу об Александре, – сказал Великий князь.

– Главное теперь, – ответил герцог, – доставить вас доктору Шмидту, и мы отправимся, как только заказанная провизия будет на борту.

Великий князь улыбнулся:

– Я бы не хотел, чтобы мы оставили ее на берегу!

В ожидании княжны герцог вспомнил, как перед его уходом ее отец вновь выразил ему признательность, а она не проронила ни слова благодарности.

Ее глаза показались ему тогда очень большими и темными на ее бледном лице. Видимо, она все еще была в шоке от известия, что ее отцу предстоит операция, и ни о чем другом не в состоянии была думать.

Дверь открылась.

– Ее светлость к вашей светлости? – объявил Доукинс.

Она вошла, и герцог сразу уловил в ней перемену, но не мог догадаться о причине.

Она была в легком цветастом платье, купленном князем Иваном до его отъезда.

Это было простенькое платьице из тонкого муслина, какие носят женщины в тропиках, и, видимо, недорогое, приобретенное в одном из магазинчиков, теснившихся вблизи причалов.

Пестрая расцветка ткани была нанесена на белом фоне, и хотя платье было несколько великовато княжне, у него длина была модной и не доходила до щиколоток. Герцог обратил внимание, что она наконец надела чулки, очевидно, тоже купленные князем, и теперь они облегали ее тонкие, изящные ножки. Но на ней были все те же изношенные туфли, в которых она впервые вступила на яхту.

Все равно княжна выглядела теперь совсем другой без своего прежнего старенького платья и красной скатерти, в которую куталась, пока они не очутились под солнцем Египта.

Герцог нашел, что светлый тон платья очень ей к лицу и придает более юный вид.

Она будто вся светилась в этом платье. Однако герцог заметил, что княжна сильно озабочена, видимо, предстоящей операцией отца. Он решил, что должен попытаться как-то ее успокоить.

– Я хочу… поговорить… с вами, – сказала княжна.

Герцога удивил ее смущенный и несколько неуверенный голос, так не похожий на ее прежний отчужденный, надменный тон.

– Я рад этому, – ответил герцог. – Может быть, мы присядем?

Он указал ей на кресло, в котором княжна сидела в тот первый раз и старалась скрыть, что она без чулок.

Он сел напротив нее и приготовился слушать.

Помня ее черствость в общении с ним, герцог не счел нужным облегчать ей задачу.

– Я… я не знаю, как… начать, – сказала она как-то беспомощно.

– Если вы хотите выразить вашу благодарность, – сказал герцог, – то ваш отец уже очень красноречиво это сделал, и, честно говоря, я не люблю, когда меня благодарят.

– Ну почему же, – отвечала княжна, видимо, думая, что правильнее будет возразить. – Каждому приятна оценка его заслуг.

Герцог улыбнулся:

– Ну что ж, я выслушаю вас, раз уж вы хотите сказать:

«благодарю вас».

– Я действительно благодарю вас, – сказала княжна, – но это… не все.

Герцог огорчился.

– Я, конечно, более благодарна, – продолжала она, – чем смогу когда-либо выразить это словами. Вы не только пожертвовали своими планами в Каире, чтобы доставить папу в Монте-Карло, но и заплатите за его операцию.

Последние слова вырвались у нее скороговоркой, и герцогу стало ясно, почему она хотела видеть его и почему так смущена и застенчива.

– Я просто рад сделать все, что в моих силах, чтобы помочь вашему отцу, – сказал он.

– Дело , не в этом.

– В чем же?

Она вновь заколебалась, потупя взор, и темные ресницы оттеняли ее бледные щеки.

– Я… думаю, как я смогу… отплатить вам.

Вот чего ему следовало ожидать, подумал герцог.

Вообще-то герцогу не приходило в голову, что Милица, подшивая одежду Нэнси на всем пути до Александрии, все еще считает своим долгом отплатить и за операцию отца, которая обойдется в очень круглую сумму.

Герцог знал, что в Монте-Карло, как нигде, любой врач хочет получить такой же гонорар, что и врачи на Харлей-стрит в Лондоне, а может быть, и вдвое больше.

Однако эти затраты для герцога были совершенно несущественны. Узнав наконец, что беспокоит Милицу, он заинтересовался, а каким образом она собирается расплатиться с ним за его щедрость.

Она ждала его ответа, и он сказал:

– От вас же не требуется расплачиваться за долги вашего отца.

– Но… я должна оставаться с ним, – резко возразила княжна.

– Конечно, – согласился герцог.

– А это будет стоить вам денег.

– Естественно.

Она нарушила наступившее молчание и сказала:

– Я… я знаю, что вам… не нравится моя г-гордость… но я с ней родилась.

– Это мы уже установили, – ответил герцог, – но в данном случае вам придется спрятать вашу гордость, как бы ни было это неприятно вам, и принять мое милосердие – называйте так, если хотите, мой поступок.

Он сказал это с намеренным вызовом, уверенный, что сейчас увидит, как она бросит на него гневный взгляд.

Княжна по-прежнему сидела, потупясь и разглядывая свои руки, лежащие на коленях. Он подумал, какие у нее длинные, изящные пальцы настоящей аристократки.

– Я хочу… предложить… – едва слышно, с расстановкой произнесла княжна.

– Мне интересно узнать о вашем предложении, – ответил герцог.

В уме у него пронеслась мысль, что она, возможно, хочет дать ему долговую расписку на будущее, когда найдет доходную работу.

Его позабавило, что она хочет столько заработать, ведь в любом случае работать придется очень долго.

Вдруг до герцога дошло, что княжне было трудно произнести то, что она собиралась ему предложить.

Впервые за время их знакомства она держалась очень напряженно и даже слегка вздрагивала.

Он заговорил с ней, как и прежде, спокойно и беспристрастно:

– Неужели вам так трудно сказать, что вы задумали?

– Э-это… трудно, – сказала княжна, – но… я знаю, что должна… это сказать.

– Итак, я слушаю.

– Леди Рэдсток, – робко начала она так, что он едва мог расслышать ее, – рассказывала мне, что… п-прекрасная леди Чатхэм была… вашим… очень близким… другом.

Герцог удивился. Он услышал от княжны совсем не то, чего ждал, и ничего не понимал.

Он не перебивал ее, и она продолжила:

– Я думаю, что леди Рэдсток хотела сказать, что леди Чатхэм была… больше чем д-друг… и, насколько я знаю из прочитанного и услышанного мною, мужчинам… нужна… женщина, и я подумала… возможно… если я займу ее место… это избавит меня от… большей части… долга вам.

Герцог был совершенно ошеломлен.

Он ожидал от княжны всего что угодно, но только не этого.

И тем не менее мысль ее была ясна: ей нечего предложить ему, кроме своего тела.

Если учесть, что он был англичанином, которых она так невзлюбила, да ее гордую натуру, то степень ее жертвенности просто потрясала.

Герцогу даже показалось, что он, возможно, неверно ее понял.

Они оба молчали, она подняла голову, вопросительно уставившись на герцога, и на ее лице выделялись одни огромные испуганные глаза.

– Вы… шокированы… – сказала она тем же тихим неуверенным голосом, – но у меня… нет ничего взамен.

Ничего, кроме, подумал герцог, красоты, ошеломляющей любого мужчину, невинной и нетронутой красоты еще не пробужденной.

Милица была воистину уникальным экземпляром в этом современном мире, в котором эмансипированные женщины с легкостью использовали силу своих чар и прелестей для достижения любых прихотей.

Она была точно инопланетянка, попавшая в совершенно другой, неведомый мир, который в ее отсутствие пережил переход от одной системы моральных принципов и идеалов в другую.

Княжна на стадии этих преобразований оставалась сама собой, изысканной, прекрасной и чистой, как та греческая статуя, которую, надеялся герцог, князь Иван когда-нибудь отыщет для него в Греции.

Она тревожно вглядывалась ему в лицо, словно по его выражению хотела угадать ответ на свое предложение.

Герцог тоже не находил подходящих слов, поэтому поднялся с кресла и подошел к иллюминатору.

Море было еще голубым, хотя окоем уже подернулся туманом, солнце скрывалось, и вскоре должны были опуститься сумерки.

Герцога охватило странное чувство, словно он погрузился в какой-то мифический мир, не имевший ничего общего с его жизнью в последние шесть лет.

Услышанные только что слова княжны заставили его повернуться к Милице, потому что она ждала, затаив дыхание.

Он заговорил с ней в том же сдержанном, спокойном тоне.

– Должен вам сказать – начал он, – что в вашем предложении нет никакой необходимости, мне бы хотелось предоставить вам и вашему отцу все, что вам потребуется, без каких-либо обязательств с вашей стороны.

Милица сделала слабый жест впервые за все время, пока неподвижно и напряженно сидела в кресле, но не сказала ничего.

Герцог продолжил:

– Однако я понимаю и вашу гордость, и ваше чувство долга передо мной, поэтому, конечно, принимаю ваше предложение.

Ему показалось, что она тихо вздохнула, то ли с облегчением, то ли с отчаянием.

Она наконец-то поднялась с места.

– Вы… понимаете, – сказала она, – что я очень… несведуща в таких… вещах и… не знаю, что… делать.

Герцог почувствовал, с каким трудом она выговорила последнее слово. Она отвела от него взгляд и уже разглядывала книги на полках позади него.

Герцог понимал, что вряд ли она видит их, а скорее всего подавляет слезы, пытается внушить себе радость, что настояла на своем и удовлетворила свою гордость.

– Предлагаю вам, – сказал герцог, – предоставить все мне. Не стоит спешить, у нас впереди не только долгое путешествие, но и жизнь в Монте-Карло, где вашему отцу предстоит, несомненно, продолжительное лечение.

Милица склонила голову, и он продолжил:

– А пока я бы хотел, чтобы вы поужинали со мной. Как англичанин я не люблю ужинать один.

– Я… я… сделаю это.

Голос у нее был такой тихий, что он едва ее расслышал.

Словно исчерпав остаток последних сил, она сказала:

– Могу я… теперь… пожалуйста… пойти и посмотреть… проснулся ли папа?

– Да, конечно, – согласился герцог, – и если он чувствует себя достаточно хорошо, то, пожалуйста, пошлите Доукинса за мной, я должен поговорить с вашим отцом.

С этими словами он открыл дверь каюты.

Она прошла мимо, не взглянув на герцога, но он интуитивно улавливал, как сильно она воспринимала его близость и была напугана.

Он закрыл за ней дверь и сел за стол, уставившись перед собой невидящим взглядом.

Даже наедине с самим собой он все еще ощущал флюиды страха, которые оставила после себя Милица.