"Хранители времени" - читать интересную книгу автора (Жураковская Янина Викторовна)

Глава 1. С корабля на бал

Вонючий синий дым ест глаза. Горят факелы, и в их неверном свете злобные маски, глядящие со стен, кажутся еще злее и уродливее. С потолка свисает чучело крокодила, на полу светится кривобокая пентаграмма.

Комнату сию мой папка (во-он тот толстяк жабьей наружности) гордо именует «лабрадурей», а я — «приютом чернокнижья». Здесь есть и склянки с реактивами (в основном на спирту), и шкафы с фолиантами и пергаментами (одну книжку батя даже прочитал), и перегонный аппарат (незаменимая вещь в хозяйстве), и…

Тише. Вот оно!

Пентаграмма светится все сильнее и сильнее, и вдруг ослепительно вспыхивает. В воздухе сгущаются тени, веет ледяным холодом Междумирья… и внутри сияющих линий возникают двое. Парень и девушка.

Он — рыжий и босой, с жуткой оскаленной харей на груди. У неё (не у хари, у девушки) короткие ярко-лиловые волосы, три серьги в ухе и пушистые тапки-зайчики.

— Драссь… — паренёк кивает мне, папе и почему-то маскам. — Чё тут ваще? А?

Девушка дико озирается, зачем-то ероша и без того встрёпанные волосы.

— Вот это да, бать! — говорю я. — Неужто настоящие Хранители?

— Оба-на! — очумело шепчет рыжик. Молодец парень, быстро втыкается.

— Это сон, это просто дурной сон, — шепчет девушка, и, обхватив голову руками, раскачивается взад и вперед. Для эльфки уши у неё коротковаты. Может, дриада?

— А Знак, сынку? — папик радостно потирает ладошки. — Не можно ошибиться!

— …еще раз?

— Дык, вышло ж! Повезло!

— Дуракам всегда везет, — бормочу я, а папка сердечно (как он это понимает) улыбается пришельцам. Отшатнувшись, парень крестится.

— Изыди, нечистыя! — бормочет он. Девушка перестает раскачиваться.

— Жаль, нет ружья, — задумчиво говорит она.

Саша:

Вот он я. Александр Сергеевич собственной персоной.

Нет, я не Пушкин, я другой,

Стихов, увы, не сочиняю, дуэлей вовсе не люблю,

Но вот от «Шурика» зверею и без раздумий в нос даю.

Помимо звучного имени у меня куча достоинств. И один ма-а-алюсенький недостаток — скромность — в том смысле, что ею не страдаю. И никогда не страдал, если верить любимой старшей сестре. А ещё я наглец, хам и вредина — опять, если верить Яночке. Умнейший, безумно симпатичный (говорил же, скромностью не страдаю), ужасно обаятельный… и мне везёт! Почти всегда.

А иногда везёт ТАК, что мало не кажется.

Всё началось в пятницу. И была та пятница весенней и праздничной, потому что конец учебно-рабочей недели — праздник для всех и каждого. Солнышко пригревало, ручьи журчали, воробьи чирикали, я шел домой в приподнятом настроении. Родители укатили на дачу, и только сестра Яна ждала дома привета, как соловей лета. А ещё ждали борщок, пельмешки и верный друг-компьютер. Жизнь — хорошая штука, как ни крути!..

Но едва открылась дверь, как в нос ударил такой ядрёный аромат ванили, лаванды и конопли, что потемнело в глазах и показалось, что кто-то со всего размаха врезал мне лопатой по лицу. Удача, заявив: «Хорошего понемножку, кто не спрятался — я не виновата», отвернулась решительно и надолго. В гости к нам пожаловал Мозоль.

Представьте себе рахитичное существо с вечно улыбающимся лицом индийской болотной гадюки, интеллектом оладьи и феноменальной назойливостью. Это он и есть. Сёма Брыськин, пень ушастый, кретинозавр и просто редиска. Что хуже — он «друг с детства» твоей сестры. Живёт рядом, сначала с Яной в один садик ходил, потом в одну школу, даже в институт за ней потащился, но — о, счастье! — провалился на экзаменах. А в гости (хотя его ни разу не приглашали) ходит до сих пор, трещит без умолка, советы даёт и достаёт всех, как тот мозоль, что сидит на ноге: толку от него никакого, а боль невыносимая.

Правда, сейчас его визиты — большая редкость. Потому что мне уже пятнадцать, я знаю каратэ, не люблю всё, что презираю, а что не люблю — уничтожаю.

Окна были плотно зашторены, из магнитофона неслись жуткие звуки, словно кто-то вживую распиливал кошку. А некий глист в скафандре прыгал по комнате, размахивал смрадным фунтиком и призывал сестрёнку «открыть карму и очистить чакры», не замечая ни Яниного стеклянного взгляда, ни открывшейся двери.

«Вперёд», — сам себе скомандовал я.

Ботинки под вешалку, куртку на вешалку, рюкзак в шкаф, клюшку из шкафа, и —

— Хаудуюдушки, Яна! Пшёл вон, Сёмка.

— Где тебя носило? — просияла Яночка. Она была ужасно мне рада, но Старшая Сестра — это диагноз. Даже если она старше всего на пять лет.

— Кхе… те…пе… — забуксовал Сёмка, с опаской косясь на клюшку.

— Сёма, Сёма, Сёма, — я похлопал Сёмку по плечу. — Как дела? Все еще «человек без определенных занятий»?

— Главное, чтобы карма была в порядке, а занятие я найду… когда захочу! — вспетушился Сёмчик, отравляя воздух благовониями.

— А выход тоже сам найдёшь или помочь, показать? — я похлопал Сёмку по спине. — Шевели чакрами, Харя Рама, пока в нирвану не настучали. Сгинь, нечистый. Изыди, сатана.

— Чего?

— Уже ничего…

Следующая сцена пропущена по причине её излишней жестокости и обилия нецензурных выражений. Послушайте лучше анекдот!

…Макаров пытается обойти Свенсона, но Свенсон Макарову явно не по зубам… А вот Макаров Свенсону — по зубам! По шее, вот и клюшка пошла в ход!..

— Я ещё вернууусь! — пискляво пообещал обиженный и оскорбленный.

— Ага, жду не дождусь… — я захлопнул дверь, перевел дух и сложил оружие. Вернее, отложил — оно ещё могло пригодиться.

Яна долго смотрела на меня. Потом сказала:

— Спасибо, Саша.

Это глюк? Меня, жалкого клопа, поблагодарили?

— Ты такой молодец! Прямо спас меня… ты на кого похож??!!

Другое дело, узнаю сестричку. Только что тебе не нравится? Белые джинсы, черная футболка с Траллом на груди и надписью «Warcraft — жжот!» на спине или зелёные носки… ыыххх, зря понюхал.

— И футболку снимай! — потребовала сестра.

— Она же не пахнет почти…

— А ты знаешь, который сейчас час?

Ещё один пример женской логики. Понять невозможно. Даже пытаться не стоит.

— Э?

— Пять! Где ты был?!

— Пиво пил, — шутканул я (ой, зря!).

— Что? — сестра медленно встала. — Повтори-ка.

Надо сказать, что в отличие от обычных людей, которые обходятся одним плохим настроением, у Яны их целых двадцать. От учтиво-вежливого «Ах вот как?» до смертоносно-разрушительного «Села ведьма на метлу». «Повтори-ка» — всего лишь N5. Громко, но не больно.

Мы напряглись как два игрока в американский футбол: Яна прикидывала, какими словами меня назвать, я — как быстрее добежать до кухни (есть очень хотелось). И тут в дверь позвонил…

Вы знали!!!

— Эй! Это я! Я пришёл! Откройте, а? Я у вас медальон потерял! Верните пажа-а-а-алста! Это семейная реликвия! Ну пажа-а-а-а-алста!! И я сразу уйду. Правда-правда!

Поверить Сёмке? Да ни за что!

И мы начали искать.

Вернее, разом опустили головы, столкнулись лбами (уййй, ну и твёрдый лоб у Янки!) и увидели его.

Медальон в самом деле был старинный, красивый — многолучевая звезда из серебра с чернью на плетеном кожаном шнурке. По краю вьётся ниточка затейливых письмён, вроде арабских вязи или древних рун, в центре странная гравировка — развернутая ладонь, а над ней изогнутый меч, короткое копьё и лук со стрелой на тетиве. Картинки крохотные, не больше ногтя, работа удивительно тонкая — видна каждая щербинка на клинке меча, каждый волосок в оперении стрелы.

Сквозь дырочку в шторе в комнату проник солнечный луч, и золотой блик пробежал по линиям гравировки. Засветилось копьё, лук блеснул капелькой ртути, неожиданно ярко, остро сверкнул меч… Р-раз! Янина рука метнулась вперед как атакующая змея. Не дам, я первый увидел, дайсюдадайсюдадайсюдадай!

«Дневной дозор». Егор и Светлана делят Антона Городецкого. Упрямое сопение с одной стороны, не менее упрямое кряхтение — с другой. Громкий треск, сердце ёкает: «Сломали!!!» — и мы кубарем летим в разные стороны. Пальцы намертво стиснули маленький черный ключ. Он горячий, словно уголёк, на нём письмена как на звезде и гравировка, но рисунок другой: над ладонью — лист, солнце и глаз… Ян, напомни, что по УК полагается за вандализм? Штраф, арест или исправительные работы?

Сестра держит звезду в руке. Её взглядом гвозди можно забивать. Я виновато (хотя вины не чувствую) ковыряю ногой пол.

— Спрячь! — вдруг шипит она. — В карман! Живо! А этому хмырю, — кивок в сторону двери, — скажем, что так и было.

Всё-таки хорошая она у меня…

— Не будь дубом, помоги! — Яна капризно протягивает мне руки.

Вредная только.

Я помог ей встать, поднял голову… и замер.

Пламя факелов осветило каменные стены, крокодила на потолке, отразилось в пузатых боках колб и реторт, выстроившихся на длинном лабораторном столе. Что-то булькнуло в большом стеклянном чане, и лопоухий мальчишка кинулся заворачивать вентиль, а лысый толстяк с выпученными глазами и откровенно жабьим лицом шагнул к нам, приветственно помахивая пухленькой ручкой. Оба были костюмированы в лучших традициях средних веков.

— Япона мать! — выдавил я, ошалело переводя взгляд с одного «химика» на другого. В голову робко постучалась мысль («Босиком, пол ледяной, определенно, это не сон»), но я не открыл, и она ушла.

— Что за *****? (нет, это повторить не могу) — сказала Яна, без развития темы уплывая в астрал.

— И вам день добрый! — прогудел толстяк, растягивая в улыбке огромный жабий рот. Взгляд его был по-прапорщицки прям и так же свободен от умственных усилий. «Дебил», — без колебаний постановил я. — Мы есмь герцог Пустоземный и Краинный! Прозываемся Джабос Де Вил Непко… непокле… непокобели… Великий!

— Идио Де Вил, их сын, — закончив возиться с чаном, кивнул мальчишка. Из краника в подставленную колбу капала бесцветная жидкость со знакомым запахом. Неплохого качества, кстати. — Добро пожаловать в замок Дуремор. Позвал вас батя, его и благодарите. Кого бить — тоже знаете.

— Ыхы, ыхы! — жабохряк снова заухмылялся. Я с трудом подавил острое и совершенно необъяснимое желание проломить ему череп. — Это я сильные чары сотворил! Я вектора вышшытал и вас сюды тлепроти… трегреси… приташшыл!

Психиатрическая больница. Белые стены. Решетки на окнах. Дикое лохматое создание в смирительной рубашке раскачивается взад и вперёд и нудно талдычит, что в его комнате выход в другое измерение. «Очень тяжёлый случай», — поясняет седой профессор группе практикантов…

Картина, которую нарисовало воображение, мне совсем не понравилась. Но гораздо больше мне не нравилась картина, которую я видел перед собой. Ещё можно допустить, что чья-то наука намного опередила нашу в области квантовой физики (дымящаяся пентаграмма, самогонный аппарат, опять же, крокодил… м-дя…), и мы всего лишь жертвы неудачного эксперимента. Но телепортация без телепорта? Без сияющего тоннеля, полета сквозь черную бездну, без вспышки света, наконец? Чушь собачья! Elkhar glief a'ro nei!.. На каком языке я только что подумал?

«Вот так и сходят с ума, — печально подвёл я черту. — Крышу срывает, весь верхний этаж сползает и фундамент трескается. Что скалишься, рептилия, не видишь, я в печали? Электрошоком дело не обойдется, тут нужна интенсивная терапия, но годика через три обратно стану человеком… Сто-оп, слезай, приехали! Три года без стрелялок и бродилок? Без гоблинов и монстров? Я же с ума сойду!!! Сваливать отсюда надо. Быро. И тапки у персонала стрельнуть, а то копытца к полу примёрзают…»

— Погодьте-ка, погодьте, — герцог вытащил из кармана мантии махонькие очочки, нацепил на нос («Жабохряк в очках! Убейте меня кто-нибудь!» — взмолился я) и, подслеповато щурясь, уставился на нас. — Батюшки-зверушки, ну и заморыши!!! Тощие, дохлые, в чём жизень тока держицца! А девка — тьфу ты, кошка драная! Ни кожи-та, ни рожи…

Ну вот, сказал, как будто пукнул.

Ой, чё щас бу… Ну не Дебил?

Яна подпрыгнула, словно её ужалила сколопендра.

— Чё?!! — Правильно. Именно с этого сакраментального вопроса начинались самые разрушительные войны в истории человечества. — Чё сказа-а-ал??!! На кого батон крошишь, пузырь?! Список потерял, кого бояться надо? Щас рот шире плеч откроешь!

Недаром мама говорит: «На Яну где сядешь, там и слезешь». А тетя Глуша, в которой пробивной силы больше, чем в роте армейского спецназа, добавляет: «Бiсова дiвчина! Вражину порвэ як Тузык грэлку!». Яна — человек мирный и спокойный, но в гневе она, выражаясь культурно — карачун, болотный газ, БТР, звездец, атас. Под руку ей лучше не попадаться — зашибёт. Потом, правда, плакать будет, извиняться, но фингал-то никуда не денется.

— Мнеее… — бестолково проблеял Дебил. Идио пододвинул табуретку, достал из кармана семечки и занял место в первом ряду. Я сунул нос в одну интересную склянку, взболтал. По ходу, нитроглицерин. Отставим… Какая-то зелёнка в перегонном аппарате. На выходе, ясен пень, С2H5OH, спирт этиловый, но что за исходный материал?.. Эй, бородавочник, из чего гоним?

— Не врубаешься, студень?! — почти ласково пропела Януся, наступая на толстяка как танк Т-34. — Да и как врубиться, когда голова пустая! Или там кость сплошная? Дай постучать!

— Эт ты… эт… ну… отрыщь! — кудахнул герцог, прячась от Яны за столом. — Ну, девка!.. Ну ты… эт… как его… ваще! Лет тебе скока, э? Тыщонку, поди, разменяла?

— Мне двадцать… лет, — Янино настроение упало на три пункта, челюсть Дебила упала на грудь.

— Так вы что, ЛЮДИ?! — Идио грохнулся на пол, сломав табуретку. — С такими… лиловыми?! Настоящие ХВ… не сказки из детских пергаментов… Батя, спасибо-о-о!!! — он подорвался с места и кинулся отцу на шею. — Тухляк тебе теперь… но всё равно, спасибо!!!!!

— Пшёл вон, щенок! — взвыл Дебил, грубо отпихивая сына. — Ты знал, что так будет! Знаал! Ббырыж хроф'цуко!!! Где герои хоробрые, боевитые? На кой ляд мне ребятёнки сопливые??

— Ты к-к-кого назвал сопляком, жиртрест?! — оскорбился я и угрожающе взмахнул колбой. Жидкость выплеснулась на пол, весело пузырясь. «Хорошая кислота, — мимоходом отметил я, — камень разъедает». — Хорёк гиппотамообразный! Ян, ты слышала, нет? А ну иди… иди сюда…

Зажатый в клещи герцог (с одной стороны я с колбой, с другой Яна — ей ничего не нужно, и так рука тяжелая) взвизгнул как бензопила «Дружба», встретившая на своем пути смертельный гвоздь, и с гулким «БЫДЫЩЬ!» хлопнулся на пол. Комната содрогнулась, шкафы закачались, колбы зазвенели, ведро с водой опрокинулось мне на голову. Ледяной ливень на миг оглушил и ослепил, но дара речи не лишил, и, хватая воздух ртом, я закричал… вернее, заорал что-то про дебила, который взгромоздил ведро на шкаф.

— И кто этот… (изъято цензурой)?????!!!!!!

— И кто я опосля энтого?! — прорыдал Дебил. («Олух», — заботливо подсказал сын). — Надыть было в чарованье треклятое сувацца?! Чево за ради? Она за бошки энти тышши не даст!.. Ну-тка, хотя б погляжу, как из их жилы тянуть станут да угольями жечь почнут, да как кровушка тёплая бечь будет, гы-гы! Стррра-ажжж…

Яна подняла ведро и сплющила его о макушку герцога.

Яна:

Пару секунд я тихо обалдевала. Ё-моё, что ж за место такое? Комнатка с нашу квартиру! Каменные стены, ни одного окна, огромная, обитая железом дверь, обстановка — точь-в-точь как в средневековой лаборатории. Шкафы ломятся от пыльных томов и заплесневелых пергаментов, на столе теснятся колбы и реторты с реактивами, шуршит песок в песочных часах, в перегонном кубе что-то пузырится, булькает, а с потолка, где вообще-то положено люстре висеть, ухмыляется во всю зубастую пасть здоровенный крокодил.

Я зажмурилась, надеясь, что мираж исчезнет. Ме-е-едленно приоткрыла один глаз — крокодил нахально скалился с потолка, и не думая исчезать. Вывод навязывался сам собой: острая форма галлюцинаторного бреда. Или дурной сон. Да, сон. Сейчас я проснусь, раз, два, три, конец игры…

«Взрослая девица, а туда же! — рассмеялся где-то внутри ехидный голосок. — Сон, бред, глюки, не может быть… Ты ведь прекрасно понимаешь, что с тобой случилось! Подсказать? Ладушки. Пентаграмма. Колдовство. Параллельные миры. Только давай без обмороков, это так негигиенично…»

Почему-то в кино герои всегда сохраняют хладнокровие: этот мир, другой ли — им без разницы. Меч в руки, кобуру на пояс и айда спасать драконов от девиц. Но в реальности… от такого перелёта только что мозги не вышибает. Ведь живёшь себе спокойно, никого не трогаешь, и вдруг хватают тебя, швыряют неведомо куда, и всё. Ни дома, ни семьи, ни друзей, пиндык и полнейший звездец.

Кое-как совладав со стрессом, я ещё раз оглянулась (Боже, кто этот омерзительный толстяк? Помесь бегемота с жабом! В мозгу одна извилина и та прямая!.. Могучий маг?! Да чтоб мне сдохнуть…) и поняла: надо что-то делать. Поплакать? Не оценят. Истерику закатить, с воплями и разбиванием посуды? Чёрт знает, что в этих колбах, отравлюсь ещё…

Примем всё, как есть. Перемещение, комнату, крокодила, даже пузана в балахоне. Больше ничего не боимся и ничему не удивля… Чего-о-о-о??!! Какие головы? Какая стража?! Ах ты……. (изъято цензурой)!..

Такое мое состояние Саша называет «села на метлу ведьмуся»[5] — ненавижу эту кличку! — и сидит при этом тихо-тихо, как мышь под метлой. Ярость окрасила мир в багрово-алые тона, и уже ни о чём не думая, я схватила первое, что под руку попалось (пустое ведро), и со всей дури заехала Дебилу по башке. Звук был, словно треснула пополам здоровенная тыква. Ведро выпало из моих рук, герцог выпал в осадок.

— Не стыдно тебе? — с укором спросил мокрый братец, выжимая футболку. Я попыталась взять себя в руки, но чудище, притаившееся внутри, рычало и алкало крови. — Ян, я целых пять минут мечтал сплющить что-нибудь об эту репу!!

— А я — с рождения, — признался Идио, восторженно глядя на меня. Крепенький, упитанный, больше всего он походил на шустрого, деловитого воробья. Карие глаза плутовато поблескивали, пепельно-серые волосы вились мелкими, бараньими кудряшками, оттопыренные уши алели, как звезды над Кремлем. На штанах темнели пятна от реактивов, рукав куртки был прожжен («Братик нашёл родственную душу», — мелькнула мысль на заднем плане), пальцы заклеены чем-то вроде пластыря. — Только ведёрко жалко, взяли б лучше кочергу! Она тяжелее, мигом мозги в порядок приводит.

— Пчхххи! — от громового чиха колбы жалобно звякнули, и по комнате тут же пополз трупный запашок. Звезда на шее (Когда я успела её нацепить? Не помню…) вдруг задрожала и чуть потеплела. — Слышь, ведьмусь… пчххи! кочергу бери… пчххии! да что такое?.. — Саша удивленно зафыркал, обнаружив в носу целую колонию соплей.

— Сколько раз просить. Не называй меня так!!! — от ненавистной клички я вспыхнула как костёр, облитый бензином. Зачем-то схватила ведро, но тут вдруг распахнулась дверь, врезавшись в стену со звуком, похожим на пушечный выстрел, и в комнату ввалились четыре лохматых чудища. Когтистые серые лапы свисали ниже колен, на раздувшихся мордах отчетливо проступали пятна тления, бессмысленно-жадные глаза смотрели из-под спутанных волос, с ощеренных клыков капала вонючая слюна… Я ни разу в жизни не видела упырей, и никогда в упырей не верила, относя к их области сказок и легенд, но это могли быть только У-ПЫ-РИ!

Дальше был провал.

Как утверждал Саша, упыри облизнулись («Языки у них, Ян, длинные, синюшные… бе-е-е!..»), ринулись вперед («И представляешь, пялятся на меня как на мясной отдел в гастрономе! А что с меня взять-то? Кожа да кости!»), и тогда я («Заливаю? Заливаю? Да я сам офигел, если хочешь знать!»), вопя что-то вроде «Врешь, не возьмешь, ядрёна вошь!..» принялась колотить их изрядно помятым ведерком…

Очнулась я почему-то под столом, когда упырей уже и в помине не было, а Идио и Саша увлеченно разглядывали четыре горелых пятна на каменном полу, причём последний то и дело хлюпал носом и оглушительно чихал. Ещё бы! Босые ноги и каменный пол в сочетании с мокрой одеждой гарантированно обеспечивают простуду даже в разгар лета.

— Дематериализация некротизированной плоти с минимальным выходом… Интересный эффект. Я использовал драконью желчь и чешую цмока, а вы?

— Ниддо… пчххи! глицедид, — Саня, казалось, не замечал, что семимильными шагами приближается к гаймориту и двусторонней пневмонии. — Даведдо при сбешедии вздывдая сида воздасдает… Ой, Яд! Вылазь, уже все! Я дуд…

— Простудился? — ядовито спросила я.

— Я в жизди де бдостужался! — пробубнил Саша, утопая в носовом платке.

— Идио, водка есть? Тащи.

— Пить? — с надеждой произнёс брат.

— Растираться, балда… Идио, тебе серой уши забило? Водку давай! И полотенце!

— А где я его возьму? — искренне удивился тот.

— Что?..

— Понял. Всё понял. Сейчас-сейчас, оно где-то тут было! — мальчишка кинулся к шкафам, порылся в одном, потом в другом и достал большую тёмную бутыль. Откупорив, придирчиво понюхал и протянул Саше. — Пейте! Лучшее средство от простуды на всем белом свете!

Запах мог свалить мамонта за двадцать шагов.

— Д-де хочу… — попытался увильнуть брат.

— Пейте-пейте! — настаивал Идио. — Этому рецепту двести лет, простуду как рукой снимает! Или вы думаете, Я ХОЧУ ВАС ОТРАВИТЬ?!! — разобиженный пацан одним махом выдул чуть ли не половину зелья. — Ухххх, хорошо!

Саша вздохнул.

— Ладдо, божет, да вкус лучше чеб да забах… — и сделал ма-а-аленький глоточек.

Каждый, кто хоть раз болел, знает: лекарства бывают полезные и противные. Причём чем они противней, тем полезней. Саня затрясся, хватая воздух ртом, лицо его побагровело, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом и позеленели, как трава «Канада Грин», от одежды повалил пар. Позже он признался, что ничего полезнее этой дряни (я цензурирую), в жизни не пробовал.

— Говорил же, как рукой снимет! — радостно сказал Идио, осторожно вынимая бутыль из трясущихся рук пациента. — И одёжка просохла! А волосы пройдут. Наверное.

— Нну тты иии ггггааад! — Саня попытался придушить лекаря, но руки плохо его слушались.

— Живы-здоровы, вот и ладушки… Ой! Вы! Тут! А у нас!.. Я сейчас! Я быстренько! — Идио вскочил и заметался по комнате. Зачем-то оттащил отца к стенке и прикрыл пустым мешком. Затолкал в шкаф кипу рваных пергаментов. Кинул в камин обломки табуретки. Притащил нам два стульчика в виде песочных часов, чуть ли не силой усадил. Начал переставлять на столе колбы и пробирки и что-то разбил. Схватил тряпку и принялся вытирать пол…

И всё время говорил.

— А откуда вы пришли? А как ваш мир называется?.. Не думал, что батя сможет, живьем ему никто ещё не попадался… Зато вещей разных натаскал, интересных!.. А наш замок самый древний в Пустоземье… что за страна, ни царя, ни короля, один герцог, и тот деби… А у вас маги есть? Вы колдуны? Воины? Вам удобно?

И ещё… и ещё… и ещё…

Я пыталась отвечать (Саша всё никак не мог отойти от зелья), но не могла вставить ни слова. А живчик все наматывал и наматывал километры по комнате.

«Всё. Хватит, — решила я. — Так с ума сойти можно!»[6]

— Стоять! — я поймала Идио за шиворот, когда он в очередной раз пробегал мимо.

— Стою! Точнее, парю… — Его ноги всё еще порывались куда-то бежать. — А у вас все такие… такие… — он замялся, подыскивая слова, подходящие моей помятой личности, — красивые?

— Врёшь! — выпалила я, на миг представив себя со стороны. Ярко-лиловые волосы торчат во все стороны (я ещё и брови покрасила, чтоб смотреться естественно), лицо облеплено веснушками, нос длинноват, глаза и те подкачали — светло-серые, чтоб не сказать белёсые. Джинсы порваны на колене, свитер висит мешком… Нет, песен обо мне не споют, и стихов не напишут.

— Вру, — согласился мальчишка. — Ужас…ненько красивые!.. И ведь настоящие! Живые ХВ! Вот вломус нахур![7] простите мой огрий, я-то думал мкухырры[8] просто, простите мой орчий!

— Тут и орки есть? — к Саше вернулся дар речи. — Вот это «белка»!

— А мы на каком говорим? — ахнула я, сообразив вдруг, что понимаю каждое слово, но говорю совсем не по-русски.

— На Всеобщем, но вам-то, Хранителям, всякий язык ведом, у вас слон есть.

— Мы не Хранители! И никакого слона…

— СЛУН. Иначе структурная лингвистическая унификация — стандартное заклятье «на-Хранителя». Вводит в память необходимые вербальные образы, — моя челюсть со стуком шмякнулась на грудь, — на графические символы не действует. Говорить по-нашему вы сможете, а читать — нет.

«Ты же вроде решила не удивляться, — напомнил внутренний голос. Ну, решила… — Тогда закрой варежку. Это другой мир, а не наше Средневековье».

— Вот и славно. Отсюда есть прямые рейсы в реальность или нужно сделать пересадку во Владивостоке? — шары у брата перепутались окончательно.

— Ох, нет! — Идио побледнел. — Кошмар!

— Что, и экспресс до Хогвартса не ходит?

— Безоружные! Беззащитные! Бестолко… ох! — Идио метнулся к двери и закрыл её собою как Матросов амбразуру дзота. — У нас стража повсюду! Ловушек тьма, нежить голодная бродит!.. Я с вами.

— Вэк… — Моя челюсть шлепнулась обратно.

— Я столько книг перечитал и карт выучил, все ходы-выходы в замке знаю, а вам проводник нужен! — зачастил парень. — Всю жизнь мечтал мир посмотреть! И Она не поверит, что я вам не помогал! Зомбирует или вовсе… того!.. Вам совсем меня не жа-а-алко? — он всхлипнул, карие глаза наполнились слезами. Талант, настоящий талант.

— Жалко, — Саша стянул со стола колбу и потряс её, наблюдая как всплывает дохлая лягушка. — И тебя жалко, и батю твоего… — герцог шевельнулся и застонал. Я стукнула его ведром. Стон прекратился. — А себя особенно жалко! Короче, Идио, айда с нами? Нам проводник нужен, в историю ты уже попал, в смысле, вляпался, и Деби… папа на тебя жутко разозлится. Ну что, идешь?

Идио открыл рот. Минуты три молчал, захлопнул его, снова открыл и снова захлопнул. Я продемонстрировала Саше его удушение.

— Вот и сестра согласна! Идёшь? Чудно! Её зовут Янина, можно Яна, меня — Саша и мы…

— Не Хранители, — мрачно подсказала я.

— Но Знак-то у вас! — с непоколебимой уверенностью возразил мальчишка. Это какой Знак? Медальон? Но он же не наш, а… Сёмка. Ты. Ах ты, с-с-с… — Значит, Хранители!

— …почти окоченели, — закончил брат. Идио отважно открыл шкаф (пергаменты обрушилась на него лавиной) и достал длинный тёмный плащ типа макинтоша и красные ковбойские сапоги. Плащ перебросил Саше, сапоги вручил мне.

— А мне?! — возмутился Санька. Идио скептически оглядел его лапки… лапочки сорок пятого размера… и развел руками. Похоже, дяди Стёпы в округе не водились. — Безобразие! Молодая жизнь загибается от холода, а никто не подаст ей ботинка!

— Тапки хочешь? — от всего сердца предложила я, примеряя сапожки. Они жали везде, где только возможно. Бедные ковбои, как они в Этом ходят?!

— Я босой, голодный, — жалостливый Идио протянул ему лепешку, — хруп-хруп-хруп… подтравленный, а ты! Мне! Девчачьи тапки! — Что-то задребезжало, щелкнуло, пентаграмма плюнула синим пламенем… — Ладно, давай, — и парой кроссовок. — Ё-моё, вот это «белка»!

Я тупо уставилась на пентаграмму. Линии все ещё слегка светились, от них тянуло холодом… Это ж надо быть такой идиоткой! Не додуматься задать простой вопрос! Простейший! Сашка-то ладно, ему всё до фонаря, его «глючит не по-детски», но ты!.. Тихо, спокойно. Клянусь, если сейчас я… а он мне… Боже, помоги. Начну другую жизнь. Брошу курить, клянусь, брошу. Больше никому слова плохого не скажу, перед Сёмкой… ну уж нет, перед Сёмкой извиняться не бу… Буду! За пурген в кофе! За сахар в карбюраторе! Больше никакого пирсинга и лиловых волос! Буду помогать родителям, выйду замуж!!!

— Идио! — взвизгнула я. — Скажи, что обратно тоже так можно!

— Можно, если знаешь заклинание, — Идио уселся на пол, положил перед собой три вещмешка (наших, времен Второй мировой войны) и, не теряя времени даром, принялся набивать их какими-то мешочками, пакетами и свёртками.

Господи, спасибо.

— Если знаешь заклинание. Я не знаю. И папа тоже.

Ну, спасибо, Господи.

Саша примерил обновку, остался доволен, и с некоторым недоумением уставился на распухающие мешки.

— Идио, а зачем это всё?!

— Никогда не знаешь, что в пути пригодится. Идёшь на день, запасов бери на неделю, как говорила моя мамуля! А с таким врагом, как Госпожа…

— Кто?

— Злобная, жестокая колдунья, что держит в страхе все окрестные земли, сжигает деревни, истребляет людей, глумится над трупами, разоряет могилы! — содрогнувшись, выдал Идио стандартный набор качеств суперзлодея. Содрогания, к слову, не мешали ему быстро и сноровисто собирать мешки.

— А?..

— Батя служит ей. Я — нет.

— А?..

— Её имя не произносят вслух, чтобы не накликать беду!

— А?..

— Госпожой её именуют или Сами-Знаете-Кто. Только боги не страшатся…

— А ведь есть ещё места, где не ступала нога Гарри Поттера, — пробормотал братик и тут же встрепенулся. — Чего? Какие боги? Есть один бог — Иисус Христос, принявший смерть во искупление грехов наших! — он благочестиво перекрестился. Справа налево, балда… — Э? Точно… Все остальные — суеверие!

— Суеверие?! — обиженно запыхтел Идио, осеняя себя чем-то вроде двойного круга. — Вот увидите это суеверие, тогда!..

— Ребята, не будьте мракобесами, — вмешалась я. — Пусть каждый верит, во что хочет… а как, говоришь, колдунью зовут? Идио?

— Ммм… ммм… — замялся мальчишка. Мы ободряюще кивнули. — М-м-м… МОРГАНА! — выпалил он и содрогнулся. Как тут всё запущено…

— И чего ж в ней такого страшного, что аж жуть? — пожал плечами Саша. — Хотя… Идио, ваша Госпожа Хранителей не любит до скрипу зубовного?

— Откуда вы знаете?

— Все эти истории похожи. Если её не победить, она разрушит весь мир?

— Откуда вы знаете?!

— Так баян же, самый что ни есть баянистый! Каждый уважающий себя злодей должен убить героя, построить замок и разрушить мир.

Они совершенно не похожи на тех, кого я ждал. Те должны были быть… ну не знаю, мускулов, определенно, побольше, имена подлиннее… Тем более странно, что это ОНИ и есть. Р-раз — папулька налево! Два — упыри направо! И ведёрком их, ведёрком!

Но прежде Хранители всегда приходили в Ведьмины горы. Там им правила объясняли, «адаптацию» какую-то проводили, дорогу указывали, а эти попали как лорки к зеноркам… Пойду с ними. Ребята хорошие, будет жаль, если сразу погибнут.

…И всё-таки дурят они меня, ухом чую, дурят! Где ж это видано, чтоб у людей лиловые волосы были?

Саша:

— Ребята, слышите? — вдруг нахмурилась Яна. — Скрежет…

— Леший! — не своим голосом завопил Идио. Где?! — Потайной ход в камине!

Мы разом обернулись, но герцог, проявив удивительное для такой туши проворство, шмыгнул в дыру, и каменная плита, повернувшись, надёжно запечатала ход.

— Дебил! Идиот! Кретин! — Идио с досадой ударил кулаком по стене. Злорадное хихиканье было ему ответом.

— Ну ты!.. Грязный пёс! Свиное рыло! Чтоб в дугу тебя скрутило! — заорал я, призвав на помощь классику. — Чтоб ты лаптем подавился! Чтоб под землю…

— Всё, ребята, акуна матата, — Яна пинком закрыла дверь и задвинула засовы. В глазах решимость, губы сжаты — прямо Суворов в альпийском походе. «Эй, чудо-богатыри! Гасите гномов, отбирайте шоколад!» — Будем выбираться. Идио, забаррикадируй потайной ход, чтобы не атаковали с тыла. Шкаф прекрасно подойдет. Саша…

— Зачем? — вякнул Идио. Яна искоса глянула на него, и он больше не выступал.

— …сваргань что-нибудь гексогеновое. — Я изобразил благородное недоумение. — Давай-давай! Вспомни дачные опыты,[9] колбу в зубы и вперёд. Спасибо мне потом скажешь.

Из-за двери послышались гулкие удары, словно кто-то бил колотушкой в гонг, или спускал жестяную ванну с пятого этажа по ступеням, или пытался эту самую дверь вышибить. Только зачем кулаками барабанить? Тут без тарана не возьмёшь.

— Головой постучите, — посоветовала Яна. Удары прекратились, и задыхающийся от злости голос прописклявил:

— Меня — ведром???? Ты чё сотворила, человечица?!!

— Никогда не слышала, чтоб после удара по голове начинали петь сопрано, — удивилась сестренка. — Для этого ниже бьют. Гораздо ниже.

— Это кто там?! — Идио едва не уронил шкаф себе на ногу.

— Твой батя, дебил! — чивикнули из-за двери (читать без запятой). — Отворяйте, собаки! Я энту шмакодявку лиловую… — десяток луженых глоток поддержал своего герцога дружным рёвом, — а уж с сопляком чево сотворю!..

— Чего? — заинтересовалась Яна.

— Да, чего? И говорите громче! — попросил я. — Плохо слышно!

В ответ герцог сказал несколько… а если честно, очень много интересных слов относительно меня-паршивца, моих родственников с обеих сторон до десятого колена, мракобеса лысого, ведра с пиявками и (Идио с диким хохотом сполз по стенке, и слышимость упала почти до нуля), кажется, седьмой бригады вермахта, с которой он состоял в каких-то непонятных отношениях. Увенчало всё визгливо-возмущенное «Будем ломать!»

— Да скорей замок рухнет… хи-хи… чем эта дверь… ха-ха!.. — Идио, подхихикивая, завалил шкафом потайной ход. — Её ж не сегодня делали… хе-хе… Ломай, па… гы-гы-гы!!!

Я оценил крепость двери и очень аккуратно добавил в смесь ещё парочку ингредиентов. Отлично. Направленный взрыв обеспечен.

— Вы в ловушке! Повсюду стража! Вы! Я вам!.. — Я прямо-таки видел, как герцог чешет репу, мучительно соображая, что бы такое нам предложить. — Идио, сынку! Опомятуйся! Ты с кем повёлси? С людями треклятыми, с мерзотою подзаборной! А что они с дедкой сотворили, забыл? Отвори дверку, я ж батя твой родный! Буш читать свои книжки кады хошь, я исчо прикуплю, слова те попёрек не скажу, тока дверку отвори!

Жаль, не видел он улыбки Идио. Так «деды» «духам» улыбаются. А ещё — волкодавы.

— Пап, а иди ты! — с чувством сказал сын. — Дороги не знаешь? Объясняю… — И подробно растолковал отцу, кто он, где мы его видели, куда ему пойти, как, чем и с кем. Слова были сплошь цензурные, более того, литературные, но какие эпитеты, какие метафоры!.. Я почернел от зависти и горя — в карманах не было ни одной ручки.

Герцог обиделся на удивление быстро, и дверь снова загудела под ударами. Яна как-то странно посмотрела на Идио.

— А ведь верно говорят, что излишнее образование ведет к смуте… — пробормотала она и чуть громче продолжала: — Эй, товарищ герцог! Ваша светлость! Поосторожней там, не расплещите студень! И вообще, что вы прилипли к этой двери? Сходили б лучше на кухню, горчички принесли, хрена и пожертвовали ножку голодающим. Мы ж не звери — одну вам, одну нам. Идёт?.. Саш, не разевай рот. Работай давай. Так, о чём я… ах да. Сходите, а?

Есть такая работа — на нервах играть.

— Вы умрёте от голода и жажды! — посулил Дебил. Мы издевательски рассмеялись и приспособили стол под бомбоубежище. — Сдавайтесь, пока не поздно! Только я могу вернуть вас обратно!

— Может? — обнадёжился я. Сестра взвесила на ладони бутыль с чудо-составом «Бум-барам». — Ян, только ради Аллаха, не взбалтывай, я жить хочу.

— Угу, может, — кивнул Идио. — Только в дробном состоянии.

— Сдавайтесь, будьте же людьми! — воззвал герцог к нашей совести. У совести оказался Янин голос:

— Хорошо. Вы победили. Подайте назад. Мы выходим.

— Пра-а-авда? — несказанно изумился Дебил. — Ну, дык, выходьте, а мы встретим!

— Идио, может, ты приёмный? — печально спросила Яна и швырнула бутылку в дверь. Последовал направленный взрыв. Эх, всё-таки переложил селитры…

Пыль оседала долго.

От чучела крокодила осталась только щербато ухмыляющаяся голова. Часть шкафов взрывной волной снесло к дальней стене, где они и остались лежать грудой неопрятных обломков. Другие, порядком закоптившись и уменьшившись в размере, устояли. Все колбы и пробирки полопались, их содержимое художественно (импрессионисты, удавитесь от зависти!) разбрызгалось по полу, стенам и потолку. Но мощный дубовый стол, под которым мы прятались, был совершенно цел, если не считать пары мелких царапин да десятка бритвенно-острых осколков, застрявших в крышке.

Двери не было. Вот так, просто — не было. На её месте зияла огромная дыра.

Идио посмотрел на меня с благоговением, быстро распределил мешки, и мы вышли в коридор. Мгновением позже в лаборатории обвалился потолок.

В коридоре было пусто. Незначительные следы взрыва, много пыли и грязи, груда камней там, груда — сям, обломки двери (а-а-а, вот вы где, родимые!), но ни следа папы Дебила и его «штурмовиков».

— За подмогой пошли, — догадался Идио. — Вперёд!

Позднее я пытался восстановить в памяти этот пробег, но вспоминались какие-то мелочи: шахтерский фонарик в дрожащей руке Идио, тени, мечущиеся по стенам, отдаленное зловещее рычание и дикие взвизги, узкие коридоры, затянутые паутиной и огромные гулкие залы, нескончаемые лестницы, круто уходящие вверх и вниз. И шмотник, тяжелевший с каждым шагом и всё ниже пригибавший меня к полу.

«Это же средневековый замок, — с ужасом думал я, одолевая очередной подъём и как за спасательный круг цепляясь взглядом за сестрину спину, маячившую впереди. Шарики ворочались медленно, со скрипом, пот застилал глаза, меня шатало и штормило,[10] хотелось упасть и неделю лежать без движения. — Здесь не может быть столько этажей и лестниц… в нашем доме меньше… не может и всё тут!»

— Идио, сколько этажей в вашем замке? — Яна (одно слово, ведьма!) дышала ровно и спокойно, точно не по лестнице бежала, а неспешно прогуливалась по парку.

— Подземелья с подвалами считать? — Проводник тоже не страдал от несоответствия физической подготовки поставленной перед ним задаче. — Тогда — сорок.

— Сколько?!

— Сорок. Мы сейчас — на десятом подземном.

— Сколько же лет вы его строили?!

— Он тут до нас ещё стоял. Пустовал. Предки его и заняли.

— Ясно… эй, Сань, чего тормозишь? — окликнула меня сестра и, перепрыгнув сразу через две ступеньки, оказалась рядом. — Устал? Тебе помочь, может, понести?

— Ну, Ян, погоди! — пропыхтел я, держась за стенку.

— Я тоже тебя люблю, — она подхватила меня под руку. — Идио, давай с другой стороны, Санечка устал, ножки не держат!

— Отвали, ради Аллаха! — я попытался вырваться и едва не отправился пересчитывать собственной головой пройденные ступени. — Я не устал! Я в порядке!

Ответом было насмешливое хмыканье. Подскочивший Идио вцепился в меня слева, сестрёнка взялась справа и они даже не потащили, а легко, как пушинку, понесли меня по лестнице, позволив встать на ноги только на самом верху.

— Ну и дохлятина ты, брат, — Яна кинула взгляд на часы, — всего-то сорок минут бегаем. Можешь не благодарить.

— И не собирался! — рявкнул я, до глубины души оскорбленный «дохлятиной».

— Кто б сомневался!!!

— Батюшки мои зверушки, не так громко! — зашипел Идио, напряженно вглядываясь в темноту коридора. — У гарпий очень чувствительный слух!

Яна моргнула.

— У вас. Есть. Гарпии? — это было сказано минимум на три тона ниже.

— Несколько сотен, но никак не больше тысячи, — со вздохом сообщил проводник, возясь с ключами у маленькой черной двери.

— А.

Мне никогда не удавалось так качественно её заткнуть. Век живи…

— Заходите, — пригласил Идио, легко распахивая дверь. Луч фонарика выхватил из тьмы, царившей внутри, высокий потолок, огромные колонны и смутные очертания каких-то предметов, тускло замерцали тонкие полупрозрачные нити, перекрывающие вход. И я придержал за рукав шагнувшую было вперёд сестрёнку — безобидный на вид «дождик» мне чем-то не понравился. — Отдохнём, а потом… Что? — не понял Идио, но тут же шлепнул себя по лбу. — Ой! Рассекатели! Совсем забыл!

Он протянул вперед руку и, словно музыкант, играющий на арфе, легонько пробежал пальцами по нитям. Тихо зазвенев, те растворились в воздухе.

— Ну вот, теперь вам ничего не грозит, — хозяин спокойно перешагнул порог. — Я их убрал.

— Угу. — Сестрёнка тоже отметила это «теперь».

— Нет, правда! Это дедушкино сторожевое заклятье, настроено на кровь рода, своих пропускает, а чужих… — конец фразы повис в воздухе. — И Зал Славы тоже дед устроил, друзьям на удивленье, врагам на посрамленье. Проходите, только осторожно, здесь немного не убрано.

Идио на что-то нажал, и светильники, висевшие на стенах, разом вспыхнули. Зря. В темноте зал только выигрывал.

На полу, на мебели, на картинах и статуях лежал слой пыли, не уступавший толщиной персидскому ковру, от сильного запаха плесени свербело в носу и першило в горле. Поскрипывала и трещала рассыхающаяся мебель, в шкафу с отломанными дверцами стайка мышей усердно грызла уродливый артефакт, похожий на череп. У дальней стены было беспорядочно свалено в кучу ржавое оружие и не менее ржавые доспехи, в углах позеленевшие волки хищно скалили клыки. На больших и маленьких постаментах были разложены штуковины артефактного вида: кольца (и одно, Всесильное, Властелину Мордора…), связки палочек (мне, пожалуйста, десять дюймов, остролист и перо феникса), браслеты, амулеты с рунами, жезлы, хрустальные шары и (нет, глаза мне не изменяли) бластер из «Jedi Outcast». Слабо колыхались изъеденные молью знамена, многолетняя паутина затягивала углы, рваными клочьями свисала с потолка. Её обитатели резво ползали туда-сюда, временами сочно шлепаясь на пол, а зазеваешься — так и на голову.

— Вы что, стаскиваете сюда грязь из всех остальных комнат? — ужаснулась Яна. — Здесь лет сто не убирали!

— П-полсотни… — покраснев как перезрелый помидор, Идио попытался загородить от нас особо жирного паука. — Как мама умерла, слуги совсем от рук отбились, а папка… вы же его видели!

— Сколько-сколько лет? — заморгала сестра.

— Э-э-э… полсотни?

— А тебе ско… а, ёперный театр! — я вляпался в паутину.

— Сто два… но вы не смотрите, что я молодой! — Я почувствовал себя зародышем. — Я молодой, но сильный! И храбрый! Правда-правда! А возраст не облагораживает, коли облагораживать нечего! Вы посмотрите! Вот! Вот! Вот! — он обличающе ткнул пальцем в картины.

С древних полотен из-под слоя пыли и грязи смотрели на нас предки Идио. Не люди — монстрариум! Бабки-Ёжки с крючковатыми носами, едва не достающими до подбородка. Мужички с откровенно уголовными рожами — им не хватало только решеток и табличек с номерами. Тощие бледные «книжные черви» с ушами в два раза больше чем у Идио. Девицы-богатырки с бугристыми мышцами — у одной глаза нет, у другой нос на сторону свёрнут, у третьей всё лицо в шрамах. Психопатичного вида тетка с чёрно-белыми космами в чёрно-белом платье, тумбообразное существо неопределенного пола, с головой, полностью ушедшей в плечи, словно по ней кувалдой тюкнули, и многие-многие другие. Но всех их, молодых и старых, толстых и тощих, роднило хищное, звериное выражение глаз. Улыбки заменял волчий оскал.

Исключением был только парень с маленькой картины, висевшей в самом дальнем и тёмном углу — молодой, с удивительно благородным лицом и мечтательным взглядом, похожий на принца из сказки.

— О, ма!.. — Яна впилась взглядом в портрет чёрно-белой тётки. — Я же её знаю!

— Вряд ли, — возразил Идио, чуть успокоившись насчёт своей «молодости». — Это моя тётя, Тервелла. — «Больше на Стервеллу похожа», — подумал я. — Чёрно-белое до смерти любила!

— Заметно.

— До самой смерти, — уточнил парень. — Захотелось ей как-то шубу, да не простую а на собачьем меху, и приказала она поймать сто и одного черно-белого пса…

— И?

— Они разорвали её на куски… на мелкие-мелкие кусочечки… и съели.

— М-да. — Воображение, как всегда, меня не подвело. Яна, слегка побледнев, отпрянула назад и зацепила постамент с невзрачной деревянной шкатулкой. Постамент качнулся, шкатулка брякнулась на пол, и из неё горохом посыпались маленькие синие шарики.

— Ох! — Идио кинулся их поднимать. — Только ничего не бойтесь! Только не бойтесь! Это всё не настоящее…

Откуда появилась тварь, я не понял. Она словно бы выползла из стены, соткалась из сумрака, поднялась из густых теней — кошмарная чуда-юда о девяти головах, четырёх лапах и одном хвосте, усеянном острыми и даже на вид ядовитыми шипами.

«Гидра, — холодея, признал я. — Heroes of might and magic, часть III… хвост не совсем похож… но всё равно гидра!!!»

Чудище потянулось и зевнуло, продемонстрировав девять комплектов акульих зубов. Красные глазки вперились в меня, и я понял, мне!.. В смысле, бежать некуда.

…И жутко удивился, обнаружив себя висящим на знамени метрах в трёх над полом. Беспредельны возможности человеческого организма…

— Ни глисс'хура себе! — выдавил Идио, с таким видом, словно на него упал кирпич. — Как? И зачем? Она ж не настоящая! — Гидра взревела, встопорщив гребни и прямо-таки пожирая меня глазами. — Это обманка! Правда, красивая?

Зашибись… А спускаться-то как буде-е-е!!!!

Древняя ткань с треском порвалась и, прихватив с собой кусок знамени, я с воплем полетел вниз, приземлившись на что-то мягкое.

— Ыыы… — простонало полурасплющенное «что-то». Вернее, кто-то.

— Извини, брат, я, того-этого, нечаянно.

— Ооо…

— Что? Что?

— Сойдите с меня. Пожалуйста-а-а…

Я не без труда выпутался из знамени и освободил Идио. Гидра рычала, мотая головами и угрожающе колотя хвостом по полу. Если приглядеться, она слегка просвечивала, но подставлять ей спину всё равно не хотелось.

— Ян, ты подумай, какая… — я осёкся и завертел головой — сестренки нигде не было. — Яна? Ян, ты где? Ведьмуська, вылезай, я тебя вижу! Ян, хватит, это же…

— Г-голограмма? — дикое существо в пыли и паутине выглянуло из-за вешалки с рыцарскими доспехами. — И-иллюзия?

— Она самая, — подтвердил Идио, побросал шарики в шкатулку и гидра наконец исчезла. — Это конденсированные самообновляющиеся иллюзионные чары, кои… — я перестал слушать, — …или ведьмин туман. Шар наземь бросишь, обманка и появится.

— Интересно… — потянула сестра, суя что-то в карман.