"Хранители времени" - читать интересную книгу автора (Жураковская Янина Викторовна)

Глава 8. Что такое «не везет» и как с ним бороться

Саша:

Ночь. Кладбище. Луна. Герои.

Могилы старые кругом.

Бродяга-ветер завывает…

А кто-то землю разгребает.

В поворотные моменты жизни меня всегда тянет на поэзию. А этот момент, определённо, был поворотным. Я встретил коллегу. Я встретил мертвого коллегу. Я принял прямое участие в упокоении мёртвого коллеги. Неплохое начало карьеры для мага-Хранителя! Пусть текст экзорцизма был не моим, а идея ловчей сети и вовсе слизнута у мертвого коллеги, но, как говорил Сократ, плагиат — высшая форма лести. И потом, не всем же быть сочинителями! Исполнители тоже нужны.

А исполнил экзорцизм я неплохо. Можно сказать, хорошо исполнил. Отлично. Превосходно. Великолепно. Бесподобно.

Иногда это ещё называют «переборщить».

Яна побелела, судорожно сглотнула и, выронив меч, упала на колени. Я ощутил рябь Силы, как от мощных чар, могильные холмики задрожали. Чуть погодя из земли вылез первый мертвец. Это был упырь. Очень большой и очень голодный.

Щит опередил его прыжок на полсекунды.

«Плащаница» — хорошие чары. Простые, надёжные и, что важнее, быстрые. С одним малюсеньким недостатком: съедают много Силы. Очень много Силы. Если резерв полон, об этом не думаешь, но когда двух третей уже нет, и смерть подходит к тебе, зубасто ухмыляясь, уши леденеют, а сердце проваливается в пятки.

К упырю быстро присоединилась пара асилков, скелет и десяток зомби. Пока другие, не столь шустрые твари разгребали землю, выбираясь из могил, а первый эшелон вовсю пытался проломить тонкую скорлупку купола, я судорожно вспоминал приёмы первой помощи. То есть, тряс сестру за плечи и шлепал её по щекам.

— Ведьмуська! Янка! Что с тобой? Плохо, да? Как ты?

Воспоминание выскочило как чёртик из коробки. «Are you OK?» — Благородный Американский Герой склоняется над израненным другом (любимой девушкой/старым учителем). «I'm all right, Jack (snuggle-bear/my boy)», — отвечают ему и красиво умирают.

— Я-а-а-а-ана!!! Немедленно скажи что-нибудь!!!

— Заткнись… — сквозь зубы простонала она. — Ты что нагородил, экстрасенс хренов? Зачем нежить поднял, зараза?!

Как бы неправдоподобно это ни звучало, я был абсолютно не при чём. Покойный мэтр Аргелл умудрился оставить за собой последнее слово, и слово это было «рассада». Трансмутация Риордаина — так она называлась в учебнике некромантии, относилась к двенадцатому уровню сложности и применялась для поднятия на произвольно выбранной территории всех мертвых тел в качестве низшей нежити — от асилка до упыря.

«Плащаница» тянула Силу не хуже электрического насоса, остаток резерва таял как лёд на сорокаградусной жаре. Из носа закапала кровь, и я быстро подсчитал, что вытяну щит ещё десять, от силы пятнадцать минут, а потом — нижайшее гудбайте и лихом не поминайте. С другой стороны, если сброшу его немедленно, то смогу создать дюжину фаев-двушек. Или огненную стенку. Одну. Потому что «праведный гнев» — замечательные чары, но плетутся ровно триста семьдесят две секунды. Не больше, не меньше.

Яна, с трудом разогнувшись, подхватила с земли меч. От того, как она его держала, впору было зарыдать.

— Саша, снимай щит, колдуй огонь и беги…

— Куда?! Мы в колечке, как пирожок в печке! И боевая единица у нас — ты! А я драться не люблю.

— Условно боевая, — поправила ведьмуся, стащила с шеи шнурок со Звездой и намотала на кулак. — Эх ты, пацифист-каратист… Когда скажу — снимай щит и бей кольцом огня. Сейчас… сейчас… снимай!!!

— Угу… в смысле, есть, так точно! Он сказал: «Поееехали!» — фальшиво затянул я, — и махнул рукооой!..

Огонёк мог бы мною гордиться. Я уложился в три секунды: снял щит, развернул кольцо огня и добавил воздушную волну. Пару скелетов испепелило, остальную нежить подпалило и отшвырнуло метра на три назад, а наглой костлявой длани, вылезшей из земли и ухватившей меня за плащ, достался пинок и остатки серебра из пузырька.

— Что, тухляки, не нравится?! Волки позорррные! — заорал я, лепя в ладонях фаер. Адреналин запоздало взбурлил, увесисто шибанув по затылку, и огненный шар моментально вырос вдвое. — Падхады па аднаму, буду дэлат шаурму!!!

Будь на мне тельняшка, я разорвал бы её влёгкую.

Нежить медленно встала. Кольцо вокруг нас сомкнулось. Клацнули челюсти упырей, визгливо взвыли кхарши и стрыги, захрипели гниляки и завозились зомби, кроваво сверкнули глаза асилков, в глумливом хохоте зашелся гэргень…

И в высших сферах кто-то нажал на кнопку «старт».

Я толком ничего не успел понять: Яна перехватила меч левой рукой и, словно поезд «Красная стрела» понеслась прямо на толпу нежити, волоча меня за собой как мешок с картошкой. Фай сорвался с ладони, испепелив какого-то упыря, а вслед за ним Яна, бешено размахивая мечом, врезалась во вражеские ряды, снесла ближайшему зомби полчерепа и развалила от плеча до пояса его собрата по классу. Двигалась она так быстро, что казалось, её ноги и руки принадлежат как минимум трём разным людям. Кипучий энтузиазм с лихвой восполнял отсутствие опыта. Рывок, нырок, поворот, взмах, удар — и со всхлипом смертельно раненого Электроника меч сломался о чей-то череп. Сестрёнка с боевым индейским кличем метнула в гэргеня что-то вроде сгустка тумана, стряхнула с ноги асилка, а с меня подгнившего зомби, вогнала обломок меча в глотку кхарше… И мы прорвались.

— Беги! — не останавливаясь, выпалила Яна. — Пробивай барьер и беги!

— Лечу и падаю, взрываю землю носом! — протараторил я. Плечо совершенно онемело — хватка у ведьмуси была бульдожья. — Пробью — твари разбегутся! Кто их потом ловить будет…

Гниляк вырос перед нами как из-под земли, огромный, мерзкий, похожий на насосавшегося крови клеща. Опалённая огнём шкура облезала клочьями, из слепых глазниц текла зеленая жижа, гадючьи клычки торчали из тонкогубого рта. Он глухо зарычал, качнулся вперёд…

«Нет, — громко подумала сестра. — Я не имею никакого морального права умереть на этом кладбище. Мама меня просто убьёт!»

…наткнулся прямиком на Янин кулак, в котором была зажата Звезда…

И рассыпался прахом.

Верно говорил Один: «О бедах и врагах предупредит, сама, коль надо защитит». Суматошная Янина Звезда не только чуяла нежить за километр, но и развеивала её не хуже «тернового венца» или «звездопада». Сестрёнка не стала разбираться, что да как. Она оттолкнула меня, развернулась к толпе нежити и ринулась на неё, вопя что-то подходящее к случаю. Поднатужившись, я метнул в самую гущу фаеры с обеих рук, и тут же стрыга беззвучно прыгнула на меня сзади, впиваясь когтями в плечи. Взвыв не хуже пустошной баньши, я припал на колено и сбросил упырицу со спины, но тварь проворно вскочила на ноги и снова кинулась в атаку, разевая пасть, усаженную двумя рядами острых, как иголки, зубов.

Шурххх! Размытая тень стрелой метнулась из-за правого плеча, щёку обдало холодом. Проблеск клинка, жуткий звук, словно рвётся мокрая рубаха — и голова упырицы улетела куда-то в темноту, а тело рухнуло на землю, забрызгав меня вонючей слизью.

— Славная нынче погодка! — насмешливо произнёс знакомый голос, и знакомый вампир с ухмылкой протянул мне руку.

Я вцепился в неё, как медведь в колоду мёда. От запаха гниющей плоти мутило, в глазах плыло, а чьи-то крики с воплями казались далёкими и ненастоящими.

— Все вы, Хранители, одинаковы, бузину вам в глотку и Dimgorth Мерзлячку[40] к порогу! — вампир рывком поставил меня на ноги. — Не уследишь — вмиг себя загоните! Где сестра? Рхат! Чтоб у меня за спиной держался и ни на шаг не отходил!

Он сгрёб меня за то же самое плечо и потащил к висящему меж могильных камней облаку серой пыли, из которого неслись вопли, визги и рычание.

Волшебного Знака Зима не носил, но мечом владел несравненно лучше Януси. Он вертелся как юла и прыгал как саранча, без жалости раздавая удары направо и налево, кромсал нежить и вбивал её сапогами в черную пустоземскую землю. Вскоре всё было кончено. Пепел развеяло ветром, а ошмётки и куски гниющего мяса я убрал «святой землей», едва справился с бунтующим желудком.

— Привыкнешь, — уверенно сказал Зима, вытирая меч куском чьего-то савана.

— Н-не х-хочу…

— Я не утешаю. Я констатирую, — разъяснил вампир.

— Давай, давай! — вызверился я. — Отчего бы не попинать инвалида? У него ещё кости целые остались! Целых две!

— Поздно, Фауст, пить боржоми, когда демон в пентаграмме. Раньше думать надо было, а сейчас поздняк метаться, баклан. — «Мощно задвинул, внушает!» — восхитился я. Вампир нахмурился и потёр переносицу. — Сперва ты действовал правильно — барьер, аарты в хаотичной связке, пространственная блокада… посмотреть бы, как они будут пробивать портал и увернутся от… хмм… но потом-то что уши развесил? Проворонил «рассаду», едва не погиб, от резерва — кукиш с маслом. А бросил бы «шип немоты», второй порядок всего, и не скакал по могилам горным сайгаком.

— Третий, между прочим! — обиделся я, воровато пряча руки за спину и сращивая прорванный рукав «спайкой». — А «если бы» да «кабы» в ротовой полости произрастал бы многоклеточный мицелий, который гоминиды культивируют с целью употребления в пищу его плодовых тел, предварительно подвергнутых термической обработке.

Вместо ответа Зима приподнял брови… и обидно шлепнул меня по макушке.

— Ты!..

— Я только что спас тебе жизнь, — с усмешкой напомнил вампир.

— Да?! А, ну да. Спасибо… Напомни убогому, как ты здесь оказался?

— Вас искал, — после небольшой паузы произнёс вампир. — Это было нетрудно, от вас след тянется как от кхадского прокаженного… Я задолжал вам благодарность.

Я подозрительно сощурился.

— Я спрашивал, не как ты здесь оказался, а как ты здесь оказался?

— Извини, не уловил разницы.

— Как. Ты. Прошел. Через. Барьер, — праведный гнев накрыл удушливой волной, заставив буквально выплевывать слова. От просившегося в ладонь фаера удалось отвязаться только со второй попытки. — Крепеж не тронут, обмотки целы… Как?!!

Барьер был моей гордостью. Автономный силовой контур пятого порядка, не требующий постоянной подпитки, высший класс! Установишь его, бывало, вечером — и можно дрыхнуть, не заботясь ни о рысях с волками, ни о летюгах с боровиками: побродят зверюшки, потыкаются мордами в стенку и уберутся восвояси. Сбоя не было ни разу (а морлоки не считаются, они только сковородку сгрызли и ушли), и вдруг какой-то кровосос входит в контур как к себе домой, не задев ни одной обмотки! Словно я не чародей, а так, дырка от бублика!

— Ты знаешь, что такое «праведный гнев»? — ехидно осведомился кровосос.

— Теоретически, — опешил я. — С шестым потоком ещё не определился, но… алло, гараж, не переводи стрелки!

Брови вампира перекочевали на лоб.

— Тео… Не опре… Творец, почему ты так меня не любишь?! Я, блин горелый, за ними как бахнутый бегаю… да что такое! — Он с непонятной злостью сунул меч в ножны. — Яна-а! Где кельпи носят эту девчонку?!

— Минут пятнадцать назад я видел, как она с воплями колошматит трех зомби и протухшего гниляка вон та… ох ты, ёж!..

В глазах потемнело, и по черному фону шустро запрыгал наглый белый песец, скаля остренькие зубки.

— ЯНА!!!!! — истошно завопил я. — ГДЕ ТЫ?! ТЫ ЖИВА?!

— Как вы себя чувствуете, Янина Сергеевна? — громко спросил вампир.

На пару секунд повисла тишина, нарушаемая только хрустом веток — я лихорадочно обшаривал окрестные кусты. Потом как из-под земли прозвучал недовольный ответ:

— Здесь. Да. Не дождётесь.

— Ну, ведьмуська! — озлился я. — Я, как слепой Пью по кустам шарюсь, а ты!..

Зима, вполголоса пробормотав «Всегда срабатывает», уверенно направился влево. Ноктовидение почти иссякло, крохи резерва следовало поберечь для более важных вещей, и, не мудрствуя лукаво, я поспешил за вампиром.

История любила нахоженные тропы: на очередном шаге нога зависла в воздухе, и чья-то разрытая могила едва не стала могилой чародея. Зима придержал меня за шиворот, я, ругнувшись, обновил-таки ночное зрение и обнаружил на дне ямы потерянную сестрёнку. Грязная, взъерошенная, как драчливый воробей, Яна, удобно расположившись на обломках гроба, ощупывала свою левую ногу. Жёлтые глаза жутковато светились на перепачканном лице. Зима отпустил меня, присел на корточки и учтиво протянул ей руку.

— Прошу, сударыня.

Сестричка покосилась на руку вампира, как на дохлого скунса, с трудом встала и попыталась вылезти сама. Зима вздохнул с видом покорности судьбе, нагнулся — Яна даже крякнуть не успела — и вытянул её из ямы, словно репку из грядки. Заботливо усадил на землю, стряхнул с волос и куртки пепел и принялся расшнуровывать её ботинок.

— Саша… — с опасной мягкостью начала Яна.

— Да ни чёрта лысого тебе не жаль! — перебил я. — Ты от этого просто тащишься! Всегда идём ведьмачьим путём… по краю обрыва… и чтоб ветер в лицо! Знаешь, я плохой могильщик, а плакальщик никудышный, так что будь умницей и прекрати задвигать меня за спину!!! Извини. Но как ты их!.. Тресь! Быдыщь! Шваррхх!..

— Александр («Ой-ё», — подумал я), будь ласков, передай этому созданию («Ой-ё!»), чтобы оно перестало меня лапать и катилось в горы к троллям, — бесцветным голосом проговорила сестра, изучая измазанные землей руки.

Тяжелый вздох вырвался из моей груди. N 20 во всей своей красе.

— Зима, Яна говорит, что в твоей помощи нет никакой необходимости, и предлагает тебе… э-э-э, заняться альпинизмом.

— Понятно, — спокойно кивнул тот, разув Яну так ловко, что она даже не успела его лягнуть. — Передай, пожалуйста, Янине Сергеевне, что у неё вывих и растяжение, помощь ей необходима, а я и в мыслях не держал чем-то её оскорбить.

Я повернулся к сестре, дико тоскуя о телепортации.

— Ведьмусь, расслабься и не мешай людям работать. Они тебе добра желают.

Яна открыла рот, собираясь поведать, что она думает о «людях» и их «добре», но в этот момент Зима резко дёрнул её за ступню, ставя сустав на место. Сестра разом растеряла литературные слова и, взвыв, выдала длинную матерную тираду, из которой вампир узнал немало нового о своей родословной, а я почерпнул две новые идиомы.

— Э-э-э… я не могу это перевести. И она не имела в виду то, что сказала. По-моему, подобные отношения невозможны чисто физически, особенно то, с котлами, бедренной костью и твоей бабулей… Не сердись, у нас просто менталитет такой.

Зима невозмутимо ощупал Янину ногу и потянулся за ботинком.

— Передай своей сестре, вывих я вправил, синяки и царапины сойдут и так, а ещё раз подобное услышу — вымою ей рот с мылом. Не подобает молодой привлекательной девушке выражаться как тролль-наёмник, даже если она ведьмачка.

Напоровшись на тяжелый Янин взгляд, я мгновенно вспомнил, что это моё единственное лицо, и громко сглотнул.

— Яна говорит, что открутит тебе голову и скажет, что так и было.

— Передай, что я понимаю, ношение Звезды не самым положительным образом влияет на психику, — вампир неторопливо завязывал шнурки, — но кроме размахивания кулаками есть другие, более цивилизованные способы выяснить отношения…

— Напомни вампиру, что есть ещё ножи и мечи, — процедила Яна с видом Не-Влезай-Убьёт-Я-Же-Говорила-Сам-Виноват, — и четырёх ударов ему вполне…

— А есть такая индейская национальная изба, фигвам называется! — не выдержал я. — Ох, забодали вы меня, rengwu nyort! Всех людей приносят аисты, а вас двоих — дятлы! Один глупость ляпнул, другая подхватила, и у обоих гордость скоро из ушей полезет! Я вам не гудок на Казанском вокзале. Надоело. Сами разбирайтесь.

— Знаешь, ты прав, — неожиданно согласилась сестра.

Жёлтые глаза зловеще вспыхнули, и в Яниной руке, словно по волшебству, возник ножик — маленький, но бритвенно-острый, который она стремительно приставила к горлу вампира. Зимка не воспринял её выпад всерьёз.

— Янина Сергеевна, вы же Хранительница, а не убийца, — мягко сказал он. — Вчера произошло досадное недоразумение. Давайте забудем о нём и начнём сначала?

Янина Сергеевна не удостоила его ответом, а мне вдруг живо представился тёмный зал, светящийся экран во всю стену, рука, облепленная скарабеями — и сиплый рык на языке фараонов: «Смерть — это только начало».

— Так вышло, что вы спасли мою жизнь, — нелюдь продолжал нарываться на неприятности. — Для людей это пустой звук, но для нас — нечто вполне определённое. Долг крови. Теперь я должен вам жизнь. Не верите — спросите своего брата, он видел. Я обязан вернуть этот долг, а вы — принять его. И до тех пор никуда не уйду, хоть режьте.

Сестрина рука с ножом дрогнула, на шее вампира выступила капелька крови.

— Надо было начать с извинений, — пробормотал я, чувствуя себя зрителем на спортивной трибуне и сожалея, что под рукой нет ни банки пива, ни пакета с попкорном.

Сестра вытаращилась на меня с таким видом, словно ей предложили салат из ласточкиных гнезд, обезьяньи мозги или нечто столь же вкусное и полезное из блюд тайской кухни. Зима недоуменно нахмурился.

— Мне извиняться? — переспросил он. — Перед кем?

«Убью гада», — отчётливо подумала Яна.

— Мне извиняться, — недоверчиво повторил вампир. — Невероятно! Я лет двести ни перед кем не извинялся! С какой стати я вообще должен… О. Да. Э-э-э… я… м-м-м…

«Не просто убью, а запытаю до смерти», — уточнила Яна.

Молчание затягивалось. Ведьмачка и вампир сверлили друг друга взглядами, я крутил в руках вилы, размышляя, стоит ли трансфигурировать их в лопату или подождать ещё немного. Было ясно: одно неверное слово, и ковылять нам в корчму втроём, брат, сестра и луна. Но если слово будет верным, то появится у Яны ещё один преданный поклонник, поганой метлой не отвадить. Любви не выйдет, но дружба — запросто. Ведьмуся так популярна у странных людей!

— Яна, я идиот. Прости меня, пожалуйста, — исподтишка показав мне кулак, выпалил Зима. — Мы так долго не видели… успели забыть, что Серебряная Длань и ведьмаки не… я тебя совсем не знал и… Прости. Я больше не буду, правда. Э-э-э… хамить не буду, издеваться не буду, говорить гадости про Хранителей перестану, предложу оборотню мировую. Спасибо тебе за всё!

— Саня, мне что-то померещилось… Ничего не слышишь? — пропела сестричка.

— А? Чего? Никого не трогаю, починяю примус… — забубнил я, протирая рукавом трофейный череп.

— Прости меня, пожалуйста, — покорно повторил Зима.

— Галлюцинации, — кивнула Яна. — Слуховые.

— ПРОСТИ меня, ПОЖАЛУЙСТА!!! Рхатова ведьма!!!

— Вы стоите на тонком льду, сударь вампир, и мой нож еще приставлен к вашему горлу, — язвительно напомнила Яна и, чуть помедлив, спрятала ножик. — Ладно. Ваши извинения приняты, можете припасть к моей руке.

— Только в ваших мечтах, сударыня, — высокомерно произнёс Зима и сунул Яне серебряную фляжку. — Соблаговолите продегустировать.

Сестра потрясла флягу. В ней что-то булькнуло. Звук мне не понравился.

— Что это?

— Как что? — деланно удивился вампир. — Разве не вы изъявляли желание чего-то там дербалызнуть? Коньяк, конечно, не из моих подвалов, но…

— Я хотела съязвить. Не вышло, — безмятежно пояснила Яна, откручивая крышечку и принюхиваясь к напитку.

Запах не понравился мне ещё сильнее звука.

— Ни за что бы не догадался, — приподнял бровь вампир. — Тем не менее… как вы говорите? Вздрогнем! С почином вас, госпожа ведьмачка!

«Может, не надо?» — мысленно прохныкал я, с содроганием вспоминая Новый год, полбокала шампанского и вдохновенную «Шумелку-мышь».

«Брось, тут едва горло смочить», — Яна уверенно ополовинила фляжечку.

— Что надо сказать? — приторно улыбаясь, осведомился Зима.

— Дайтэ ще? — предположила Яна.

— Может, спасибо? — намекнул вампир.

— Мечтать не вредно, — хмыкнула сестрёнка и прикончила коньяк.

Яна:

— Чтоб как следует напиться жидкостью любой,

Нужно градусов добавить и хлебнуть с душой!

Виски, водка, ром и вермут — выбирай, что хошь!

Мы, студенты, любим выпить! Эх, ядрёна вошь! — заливалась я нетрезвым соловьём, беззастенчиво вешаясь Зиме на шею. В крови вовсю гулял алкоголь, голова приятно кружилась, а девичья скромность улетучилась с последней каплей коньяка.

— Мы друг другу не жалеем наливать полней!

И в борьбе с зелёным змеем побеждает змеееей! — проорала я, будто невзначай ткнулась вампиру носом в шею и соблазнительно (по крайней мере, попыталась) засопела.

«Т-ты чё т-твришь, едрить тв'ю мындыргру чрз вырблжью клюшку? — возмутился внутренний, которого совершенно развезло. — Н-не т-тв'й м-мжик! С-слшшь? Н-не т-тв'й! Ишь п-прлпла, на ч-ч'жой к'рвай рта не рзевай, млтм внум ббре, н-ндю в-вре[41]…»

Эх, что бы понимал этот голос! Впервые за мою сознательную жизнь меня нёсли на руках… Ладно, не впервые, но одно дело, когда вас тащит молоденький волколак, и совсем другое — когда нежно прижимает к груди потрясающий парень с интересной бледностью в лице и глазами цвета южной ночи. И пусть этот носок не моего размера, пусть он занят решительно и бесповоротно, пусть мне ничего не светит, не греет и не бликует, но помечтать-то можно?

— Почему ты не сказал, что ей нельзя пить?! — просипел полуоглохший нелюдь, пытаясь хоть немного ослабить мои объятья.

— Потому что ты не спросил, — кротко растолковал брат. — Обычная реакция на всё, что крепче кефира. Стоит только пробку понюхать, и драйвера напрочь сносит. Сейчас она ещё тихая…

«Чё?!» — хотела возмутиться я, но в мозгу замкнуло пару синапсов, и, бессильно уронив голову на плечо вампиру, я забубнила «Ромашки спрятались, поникли лютики».

— Да она вообще пьянеть не должна! — кипятился Зима. — Этиловый спирт — тот же яд, а яды на ведьмаков не действуют, кроме «рирской змейки» или «лунной пыли»! Но «лунная пыль» у неё только что из ушей не лезет, троллий клан к демону Ы отправить можно, а каких-то два глотка!.. Это не ведьмачка. Это извращение какое-то.

Девочки, которые красивых любят, застряли в глотке и рухнули куда-то вниз. Alter ego прекратило икать и задумчиво пробормотало: «Ну, если бы такое сказали мне, было бы обидно… Вроде у него челюсть немного скошенная, а? Надо вправить. Dixi».

— Какая пыль? — удивился Саня, поправляя вилы на плече и засовывая глубже за пазуху трофейный череп. — Какой демон? Её отравили? Кто? Как? Когда? Зачем?

— Заче-ем? — насмешливо протянул вампир. — Это же люди! Жалкие смертные, им лишь бы пожрать, поспать да потр… полежать, — быстро исправился он. — Суеверное, легкоуправляемое стадо с волхвом-пастырем во главе. Стоит жмырю, мгляку или акендре растянуть чьи-нибудь кишочки по полю или оторвать пару голов, кметки бегут на поклон к чародеям и ведьмакам, слёзно моля помочь. Но когда работа сделана и нечисть истреблена, припоминают и «отродий премерзких», и «тварей гнусных», а далее следуют глухие звуки, с которыми кулак впечатывается в тело… Романтика!

Нашим политикам было чему поучиться у вампира: сказав много, он не сказал ровным счётом ничего. И, что интереснее, так и не ответил на вопрос.

— Я припоминаю, что ты обещал не оскорблять людей, — едко заметил братик.

— Вообще-то Хранителей, — отпарировал Зима. — Люди из вас, как из Морганы фея-крёстная. Давно с утёса спрыгнул, сиренёнок?

— Если вы что-то против нас имеете, милейший граф, конструктивно объясните почему, — скучным голосом предложил Саша. — И не надо бросаться фразами типа: «Да ну, они мне не нравятся», — это не свидетельствует об избытке интеллекта.

«Туше», как сказали бы французы.

Зимка едва не лопнул от злости. Его пальцы конвульсивно сжались, я заполошно взвизгнула и изо всех сил вцепилась в вампира.

— Ой, тьфу, тьфу на тэбэ тры разы! — заплетающимся языком сообщила я, дергая его за волосы. Зима не сопротивлялся, только моргал, по-совиному таращась на меня: визгнуто было что надо. — Ты шш… шт… што твришь, бсово отрдье? Кво рняешь, а, блин недрезнный?.. — Я поморгала, пытаясь сообразить, какие из двух вампиров и трёх Саш настоящие, но так и не смогла. — Мы кх нему свсей дшой… вот чё ты всвремя злишься, э? Это нехрошо… дбрее надбыть, тгда и люди к тбе птянутса… Хмм, — я приподняла голову и огляделась, — а кда, собснно, вы иддтте? Древня в дургой сторне.

— Рад, что ты с нами, Яна, — быстро сказал вампир и прибавил шагу. Саша с горестно-жадным вздохом обновил чары Ясного взора и едва не выронил вилы и череп.

— Оба-на! Вот тебе, Петька и бутылка самогону… А-а-а, понял! Просёк фишку! Заманим в тёмный лес бестолковых Хранителей и выхлебаем всю их кровушку до последней капли, — с вселенской скорбью кивнул он. — Так вот ты какой, дикий звэр вомпэр, костец в камуфляже, а ещё своим парнем прикидывался! Ничего, Ян, Идио за нас отомстит.

Сзади что-то хрустнуло, словно сломалась сухая кость. Я с интересом оглянулась, и радостно помахала рукой тем, кто нас догонял.

— Заметь, я никого за ворот не тяну, — вампир сердито встряхнул меня и как-то странно задержал взгляд на Санином лице. — Вы идете сами, по своей доброй воле. Не отставай, Александр.

— Я… да, иду, — глаза помутнели, лицо приобрело отсутствующее выражение, и брат словно во сне достал из кармана черствую краюшку. — Яна, скушай хлебушка, полегчает.

— А взззнаете кто зззнами идёоооо!.. — Саша сунул мне в рот краюху.

Зима устало, как замученная мамаша, улыбнулся, и в голове будто щелкнуло, кусочки мозаики сложились воедино. Всё было проще простого: нам пытались отдать долг — в чисто мужском эгоистичном стиле. За ушко деток — и с солнышка в чащу лесную, подальше от холёных Морганиных ручек и её бдительных соглядатаев. Которые не только пирожки пекут, но и натравливают мертвяков на захожих ведьмачек, поят их чаем с «лунной пылью» и с нетерпением ждут, когда её темнейшество явится отдавать проценты по векселям.

И семургов на половички резать. Ох, вампир!..

Я уютно устроила голову на его плече, дожевывая остатки краюшки и краем глаза следя за ковыляющими позади нас фигурами. Два, четыре, десять, восемнадцать, двадцать шесть… пополам — тринадцать. Чертова дюжина, неплохо. Костец, стрыги, кхарша, упыри, неубиваемый гэргень… Вот и доверяй мужикам «рассаду» выпалывать!

Колено костеца громко хрустнуло, и Зима резко обернулся, а за ним, заторможенно, словно во сне — Саша.

— Ядрён козелец, — сказал вампир, и я как-то сразу протрезвела.

Да, везло сегодня посланникам Света…

Пришла ночка тёмная, в самый раз для тайных дел, выкатилась из-за туч луна круглобокая. Канира неслышно оделась в залитой зыбким светом избе и побежала к ждавшему её волхву так легко и бесстрашно, словно ей опять было шестнадцать годков. Затеплила зеркальце, весть послала: так, мол, и так, явились отродья ехидные, вам известные, к ногтю б их взять. И ответ тотчас получила: за верность благодарим, подмогу высылаем, ждите.

Соглядатаи ждали. Ждали. Ждали… Подмоги всё не было.

Тут и служки вернулись, коих отец Фандорий за Хранителями в оглядку отрядил. Отваги им до погоста только хватило, а как заволокло его синею дымкой, как понеслись из-за неё вопли и рычанье страшенное, так добры молодцы ноги и изъявили.

Тёмный отец лясы точить не стал — за посох взялся и пошел ученичков нерадивых по хребту охаживать.

— А ты почто сидишь, рот разинула? — прикрикнул он на Каньку. — Ступай, братьев буди да к корчме веди, я там буду! Дрянь дело, спору нет, да куда денешься? Надобно выкормыша ихнего брать. Светлые — на то Светлые и есть: за прихвостнем своим не только на край тьмы — в пламя навье полетят. Скрутим щенка, в поруб кинем, и никуда не денутся, явятся, как написанные. Ступай!!!

Не по душе была Каньке задумка, но спорить она не стала; отцовский ремень разыскала и за братьями пошла. Они, все шестеро, молодцы были хоть куда: голос к голосу, волос к волосу, ровно дубы в лесу. «Ни поражения мозга, ни умственной отсталости — просто дураки!» — говаривал о них покойный мэтр. Но где умом недобрали, там могутой телесной взяли. В пробивной силе они не уступали стенобитному тарану и, как таран, лишних вопросов не задавали.

Дядька Гриняй, увидав тайное воинство, с лица спал и, вякнув тихонько: «Вторая дверь направо», выкатился из корчмы. Он умел не встревать, куда не просят.

Постарался чародей на славу, таких защит навесил, что чернокнижнику вовек не измыслить. Канира с Фандорием загодя оберегами запаслись, но всё ж у двух братцев лук-порей из ушей полез, двое обшорстнатели, поголубели от ушей до пяток, волховских служек дёгтем окатило и в перьях вываляло. А когда волхву макушку подбрило, Канькина совесть, до той поры что-то слабо бормотавшая, притихла.

Малец пластом лежал на кровати и храпел, точно взятый на рогатину медведь — умру, а не проснусь. Волхв тотчас из-за пазухи сетку волшебную выудил и парнишку накрыл. Сетка та по уставу волховскому на сожжение тянула, зато все чары снимала и зелья из крови выгоняла. А без чар да без зелий ведьмарёнок — тьфу! Дырка от баранки. Хватай его, в мешок и под замок. Не на крыше, не на ветке, посиди-ка, вьюнош, в клетке…

Никак не ждали воры ночные, что едва сеть коснётся мальчишки, он заорёт, вскочит и рванёт к двери. А там братья Каниры лесом строевым стояли. Заулыбались, как дети петушку на палочке, плечи широченные расправили, кулачки размяли. Младший шагнул вперёд, норовя мальца за глотку взять, но тот вдруг, извернувшись, цапнул его за руку и отпрыгнул в сторону. Взвыл бедняга, попятился назад, а ведьмарёнок только кровь с губ отёр. Заклокотало у него в груди по-звериному, глаза, как светляки, вспыхнули. Братья взмахнули кулаками, а малец засмеялся, метнулся к ним серой молнией, и словно подхватил молодцев неумолимый вихрь. Крики, визги, стоны, рычанье, звуки ударов, треск костей ломаемых — все воедино слилось. Канька только глазами хлопать поспевала, когда очередной брат натыкался на ведьмарёвский кулак, получал локтем в нос или ногой под вздох. Кто-то (служки Фандориевые) вымелся вон из горницы сам, кто-то (братья Канирины), врезавшись в стену или получив стулом по голове, рухнул на пол и остался лежать без движения. А волхву была оказана особая честь: ведьмарёнок, раскачав, выкинул его в окно вместе с занавесками. Потом почесал бок и лениво уставился на дрожащую в уголке бабу.

Не могло у людей быть таких глаз. И у ведьмарей не могло. Желтых с чёрными мушками зрачков, как у волка… да почему «как»? Волчьих и есть. Канька услышала дробный стук и лишь через миг поняла, что это её зубы.

Оборотень оскалил блестящие белые клыки — баба почти ждала рычания или воя, но он заговорил звонким мальчишечьим голоском.

— А, ты здесь ещё? Пшла вон. Поклон твоей хозяйке.

Канька вылетела из корчмы, не чуя под собой ног. На улице дрожащие служки помогали подняться бранящемуся волхву. Под глазом старика наливался громадный багрово-синий фингал, из разбитых губ сочилась кровь.

— Охти ж, грехи мои тяжкие, как скрутила ревматизма клятая! — хватаясь за спину и за вихры помощников, прохрипел Фандорий. — Лихоманка разбей того обёртыша! Добро бы только рёбра перечёл да по очёсам залепил со всего плеча, в окно шваркать-то зачем? Душа хсуддова, ёрт кантц шаргершт!

Из распахнутого окошка ласточкой вылетел вопящий Канькин брат. За ним другой — солдатиком. И третий — журавликом. И чётвертый… Баба тихо взвыла.

— Дурьё дубовое, — оценил волхв, с хрустом распрямляясь. — Но полетели! Птицы вольные!.. Нюшка, не ной, всё сладим, будет у нас благолепие полное. Ну, помолясь… — Он подмигнул бабе и заголосил с надрывом: — Люуууди добрые! Вы погляньте, шо творитси, шо деитси! Зверюка злая пробралася! Чуда лесная прокралася!

— Ты, дед, умом тронулся?! — вмиг взопрела баба. — Пошто орёшь, адиёт старый, кидай твой труп через плетень?! Ить заметут, кудахнуть не поспеешь!

— Я тебя хлеб печи не учу, не учи и ты меня языком трепать, — хихикнул волхв.

— Гнида ты, старик, — высунулся из окна мальчишка. — Как есть гнида.

— Поговори мне, сопляк! У самого Тьма на лбу отпечатана, а со Светлыми якшаешься! Выходи своей волею, не то…

— На-кося, выкуси! — оборотень показал ему кукиш и скрылся в комнате.

— Как хошь, — беззлобно сказал Фандорий и возвысил голос: — Людям горлы рвать хощет, косточки ломать, кишочки из животов выпускать! Ой, бежите ж сюды, доподмога честным людям надобна! А якщо хтось в подпол схоронитси, тот на веки вечные проклят будет! Протухнет заживо, змеюки да лягвы в нутре заведутси!.. — Он поманил Каниру пальцем. — Ну-ка, придай братьям позы, трагизму… тьфу, страданья исполненные. Будут они пострадальцы в неравной битве с…

-..обёртышем! — радостно догадалась Канька.

— То-то и оно, — покивал волхв. — Не передумали, благородный де Вил?

— Чтоб тебе нутро короста выела, лешачий сын, — пожелали сверху. Судя по грохоту, там подпирали шкафом дверь.

— Зимка, урод, что ты с ним сделал, сними немедленно, — ласково попросила я, не отрывая глаз от наступавшей на нас нежити. Вампир издал нервный смешок и качнул головой. — Да на что вы тогда годны, сильный пол?! Саша, очнись! Саша! САША!!!

— Что? Где? Пожар? Налёт? Воздушная тревога? — брат подскочил, уронив и череп, и вилы, и цепь. — Trisst'an Vaiezh, это ты! Миллион раз просил тебя не орать… ой, ёж твою зелёнку!!!

Брат отпрянул, моментально выставив перед собой руки, окутанные красновато-желтым сиянием. Передний упырь, хрипя, сорвался на бег — и огненный шар, как медуза, размазался по его морде, в свалявшейся шерсти заплясали язычки пламени. Зима отступил на шаг назад. Второй фаербол, замерцав, распался на белые горошинки — и изрешеченное, дымящееся тело кхарши повалилось на землю. Зима отступил ещё на два шага.

Саша поднял вилы и тяжело оперся на них.

— Товарищи воины, — шмыгая носом, проговорил он, — как не больно это признавать, мне бы не помешала силовая поддержка. Ребята, помогите, а?..

Плечи вампира напряглись, и, шестым чувством угадав, что сейчас произойдет, я стиснула его горло обеими руками и горячо зашептала:

— Он не твой кровный, зато он мой брат, и если ты ему не поможешь, заставлю на мне жениться, усёк?! Моё слово твёрдое!

Зима не колебался ни секунды.

— Прости, Яна, — сказал он и побежал прочь.

— Не понял? — вырвалось у Сани, прежде чем на него набросились сразу две стрыги, костец и гэргень.

Зима отбежал метров на десять, грубо швырнул меня на землю и так же бегом помчался обратно, выдирая из ножен меч.

— Не поняла?!

Санин сенсей гонял его не зря. Одной стрыге достался фаербол в пасть, другую сбили с ног рукоятью вил и пришпилили к земле железными зубцами. Костец был слишком туп, гэргень — слишком неповоротлив, но, увлекшись, Саня пропустил бросившегося сбоку упыря. Тяжелые лапы ударили его в грудь. Отлетев, братишка мягко перекатился через плечо и припал на колено, готовясь метнуть заклинание.

— Посторонись с дорроги! — рявкнул вампир, стремительно проносясь мимо него и в скольжении красиво срубая упырью башку.

Показушник, решила я, наблюдая, как Зима аккуратно, точно на турнире по фехтовальному мастерству, разделывает ещё одного упыря. Саша тем временем, благополучно добив обеих стрыг и спровадив гэргеня к Зиме, пытался упокоить костеца.

— Кто так поднимает? — возмущался он, вертко уворачиваясь от костлявых рук мертвеца. — Кто так поднимает? Кости да кожа, и не горит, сволочь!

— Солью попробуй! — посоветовала я.

— Откуда я её возьму?!

— Подсумок! Справа! Маленький белый пузырёк!

— Нашёооооол!

Он вполне мог бы обойтись и без вопля: с моей стороны было хорошо видно, как обсыпанный солью костец почернел, затрясся и разлетелся черной пылью. Саня отряхнул руки, выдернул из земли вилы и устремился на помощь Зиме. Тот старательно полосовал гэргеня, но меч не колол и не пластал, а вяз в теле нежити, словно в комке теста. Саша метнул в мертвеца горсть соли, а когда это не помогло — огненную искорку. Язычок пламени приклеился к спине гэргеня, замерцал и потух.

— Яна?! — завопил брат.

— «Святую землю»! — посоветовала я. — Или «упокой»!

— Маны мало!!! И жить хочется!

— Кол! Осиновый! В основание шеи! В левом кармане!

— Че… а! Сейчас!

Гэргень рухнул к ногам Зимы и растекся по земле широкой зловонной лужей. Вампир отпрянул, морща нос. Крутанул мечом, стряхивая с клинка слизь, и направился ко мне.

— Да, Зима, не стоит благодарности… — проворчал Саша, засовывая за пазуху череп и цепь, и побрел следом.

Я терпеливо дождалась, пока меня отряхнут, возьмут на руки и, виновато заглядывая в глаза, спросят: «Ты не ушиблась? Мне пришлось так поступить…» Выдержала паузу. И негромко сказала:

— Идея брака нравится мне все больше и больше.

Зима пошатнулся, чудом устояв на ногах. Лицо побелело от схлынувшей крови, глаза расширились, рот жалко перекосило. Саня запихнул поглубже за пазуху череп, предпринявший попытку к бегству, и прокомментировал:

— Если следовать терминологии каратэ, это был классический сэйкен.

Вампир несколько раз глубоко вздохнул. Потом ещё несколько. Потом стал считать свои шаги. Дойдя до тридцати двух, он открыл рот, но я успела первой:

— Зима, тебе не стыдно?

— Что? — не понял он.

— Будь по-твоему. Стоять.

Вампир застыл на месте, как приклеенный. Недоумённо похлопав длиннющими ресницами, он попытался шагнуть и едва не упал: ноги его словно вросли в землю. Он дернулся ещё раз, не слабее носорога, получившего заряд крупной дроби. Тщетно.

Я с интересом наблюдала за его потугами.

— Это мило с твоей стороны, но мы очень любим Идио и не хотим его терять. Разворот на 180 градусов и прогулочным шагом в сторону деревни. Саша, не отставай.

— Rengwu nyort! — одними губами выдохнул брат. — Я забыл…

— Не ты забыл, тебе забыли. Не отставай.

— Прекрати это! — простонал вампир.

— Нет.

Вокруг потемнело, точно звёзды и луну заслонила исполинская тень. Я не увидела, но отчётливо почувствовала, как чьи-то незримые руки мягко легли на плечи вампира, вежливо развернули его и легонько подтолкнули в спину. Среди кромешного мрака на миг вспыхнули два огромных ярко-желтых глаза, и тут же снова засияли звезды, и хмурая луна посмотрела на нас, как на тройку мокриц, выползших на стол.

В трезвом образе жизни, определённо, были свои плюсы.

— Что это, а? — после некоторого молчания спросил братик, беспрестанно поправляя то вилы на плече, то череп за пазухой. — На Сумрачного Стража похоже, но какой дурак согласи… Зима? Зачем?!

Вампир его проигнорировал. Впрочем, Сашу куда больше занимал сам Страж.

«Это дух, — мысленно пояснил братик. — То есть не дух, а что-то вроде. Призывается откуда-то с пятого плана и очень быстро дохнет, если — обрати внимание! — его с кем-нибудь не связать. И тогда-то уж размахнись рука, раззудись плечо! Другу-товарищу дает букет каких-то талантов, а взамен требует только одно: исполнение желаний… тьфу, то есть обещаний. И что это делает с кровным долгом, а? Scethran,[42] вот что. Говоря твоим языком, превращает его в обязательный магический контракт. Зимка обязан спасти тебе жизнь, а до тех пор — мелким шрифтом в низу страницы — целиком и полностью в твоей власти. Сделает, что захочешь. Ха, ха, ха».

— Яночка, милая, послушай меня, — тяжело начал вампир. «Ничего себе! Яночка! Милая!» — охнул внутренний голос. — Мальчишка — обычный оборотень. Не такая дрянь, как прочие де Вилы, но по большому счёту — бесполезный груз. Он знал, на что идёт, когда рвал когти… мать демонов и три сотни её сожителей! убегал из Дуремора. Вы хотите спасти его — похвально, но придурь полн… неразумно. У вас есть предназначение. И, если это позволит избежать ловушки, оборотень — вполне допустимая потеря…

— Что?

— Хранители должны беречь себя для других битв и…

— Ты неверно понимаешь её вопрос, — ухмыляясь, точно его трофей, разъяснил Саша. — Это было не «Повтори ещё раз», а…

— Заткнись, чтоб я тебя больше не слышала!

Зима захлопнул рот — только зубы лязгнули — и гневно замычал. Обнаглевшее alter ego захихикало. Оно уже предложило мне велеть вампиру: а) не дышать и засечь, как быстро он скопытится; б) прыгнуть с обрыва; в) поцеловать в щечку, в плечико и сделать что-нибудь приятное. Поправлять личную жизнь таким образом было стыдно, избавляться от незваного помощника в мои планы не входило, но проучить гордеца стоило.

— Это был не приказ, — мирно заявила я. Зима судорожно дернул головой, но на скулах заиграли желваки. — Поставьте меня, пожалуйста, на землю, Ni'Gw?rr.[43] Истец в моём лице не имеет к вам никаких претензий. Вы свободны, идите, куда хотите.

— И проклинайте себя, пока смерть опять не сведёт нас, — добавил брат.

Вампир открыл рот. Потом закрыл его. Потом снова открыл. Потом попытался взять себя в руки, но они были заняты.

— Нет, ну какого ведь… лешего?! — тоскливо вопросил он небо. Оно сокрушенно мигнуло звёздами. — Не притворяются, не-ет, они такие и есть, добрые, благородные… Светлые, скоффин их заклюй! Избранные! Знают, что в ловушку идут, но всё равно идут. И я с ними, ибо не смертным решать, когда долг отдан, а лишь тем силам, что двигают море и землю… — Он безрадостно рассмеялся.

— Что-то странное ты сказал, я не понял, — фыркнул Саня. — Почему идём? По причинам морально-этического характера, которых дяде-вампиру не понять. Злобные вопли мы уже вчера проходили (ты тоже там был, должен помнить), решетки на окнах, акулью улыбочку её гнуснейшества и тяжелые цепочки перетерпим как-нибудь. А дальше — плаха, топор, палач… нет, два топора и два палача, нас-то двое! — Брата несло. Он это понимал и рад был бы остановиться, но не мог. — И пусть покемоны местные дружно орут: «На кос-тёр! На кос-тёр!» Мы же Хранители! Наш девиз: «Врагу не сдамся, лучше сдохну героем!» И оставь в покое мозги, не напрягай. Мы вот не напрягаем, разве что Яна по мелочи, решения не умом принимаем, а сердцем. И если нам чего-то хочется, если что-то кажется нам правильным, мы берём и делаем, а не думаем. Ясно?

Вампир нехорошо промолчал. Мне легонько, почти невесомо защекотало затылок — словно подул ветерок, взъерошив волосы, и тут же стих. Зима перевёл взгляд на Сашу, задержал на мгновение…

— Только попробуй, — предупредила я.

— Что? — не понял брат.

— Что? — невинно спросил Зима.

— Никакой телепатии. Никакого гипноза. Это ясно?

Вампир улыбнулся мне, как старший брат пигалице-сестрёнке, требующей купить ей бочку варенья и корзину печенья.

— Неисполнимо, Хранительница, — с неподдельным злорадством сообщил он.

— Бедный Йорик, — в сторону произнёс Саня. — Я знал его, Горацио… Говорил же Идио, с вампиром водиться — что в крапиву садиться, а я не верил, чтоб их всех трижды и четы… Блин! Уж и рот раскрыть нельзя!

Заспанный полуодетый люд, вооруженный всем, что под руку попалось (кто-то на ходу выдергивал колья из соседских плетней), стянулся к корчме быстро. Выслушал разоблачающую проповедь отца Фандория (на части «о тварях злобных, страхолюдных, Тьму славящих, в ей рыщущих», прослезился даже оборотень), ахнул при виде изувеченных в неравном бою братьев, и понеслись отовсюду грозные крики: «Кажному обёртышу по серебряну колу!», «В тычки ведьмарей! Взашей!» и даже «На костёррр тварей!» Канира купалась в гневе народном, как мавка в озере, а потом пришли муженек с сынком и ба-а-альшущего хряка мамке подложили.

Лукан примчался с дровяным колуном, от одного вида которого медведи драпали со всех лап, и, припомнив, видно, что он какая-никакая да власть, заявил, что без ведьмарки с чародеем расправу чинить не след. Но звать их не можно, потому как работа ведьмарья требует… Чего требует, не досказал, но колуном взмахнул весело — люди так и сели. А мужик, ничтоже сумняшеся, продолжал, что ведьмарям, мол, видней, кого заместо собак держать, перекидыш-то не вурдалака, он!.. От новой отмашки людей в землю так и вдавило. Отец Фандорий втихомолку спровадил десяток мужичков понадёжнее за перевёртышем, а Канира стала проталкиваться к мужу — поучить уму-разуму.

— Никому не в попрёк, токмо ради правды людской сказываю! — вещал мужик. — Обёртыш той, конешна, вреден зело, дык ить не жрал никого, надкусывал токмо! А ведьмари слово своё держут, бесей уж повыгнали… Таперча пущай батьку ихнего утишают, а кады угомонят, тады и бары порастабаруем. Моё слово твёрже гороху!

Канька взъярилась.

— Ты што творишь, аспид проклятый? — плачущим голосом закричала она. — Кому заступу чинишь, курохват ненасытный? У всех мужики, как мужики, одна я с дуроломом мыкаюся! То ж тварюка гнусная, зверюга лютая, жадная да вредная, а думка у ей едина, как бы дитятю на клоки порвать да мясой евоной брюхо до отвалу набить! Ей послабу давать — себе лихо чинить! Ох, прибью, Лукашка, волосья повыдеру!

Она выхватила у Ришки помело и грозно замахнулась на супружника. Тот скукожился, как вынутый из воды топляк, но рядом с ним грозной сторожевой башней выросла Горпына, сонная, а потому злая пуще обычного.

— Эва, жескач каков! — громко и даже весело пробасила тётка. — Бешену мужику море по пояс, а бабе, сталбыть, по колены? Много ты, Канька, знаишь, ровно по-писаному гришь, и откель шо беретси? Не оттуль, куды ты посредь ночи шляисси, покель усе честны бабы сплят? Никшни! А тя, волхвуша, — Живодериха нахмурила сросшиеся брови, — за кой надобой к Гриньке понесло с такою-от ратью? — Узловатый палец ткнул в мигом притихших Канириных братьев. — Да в потёмках, аки душегуба ночного? Гляди, старый, камни в тя покель не мечу, но коль надумаю…

Она с силой шибанула кулаком одной руки по ладони другой. Звук был, словно кому-то переломили хребет. Люди сглотнули. У Каниры опустились руки, подкосились ноги, язык приклеился к нёбу, но отец Фандорий стойко вынес удар. А Вихря закивал головёнкой, соглашаясь с тёткой, и такое брякнул, что у матери сердце замерло:

— Мамк, ведьмарей-то не замай, они своё дело знают! Я аще чуток вырасту, да ка-ак пойду! На полночь, в ученье! Госпожа Дженайна мне всё как есть поведала! Ведьмарь не чаровник, им кажный сделаться могёт, было б желанье да к наукам усердье! А окликаться буду вовсе Вихремиром из Ведьминова! Красотища! Мамк, а мамк?

Из окна за балаганом наблюдал оборотень с бездной интереса на раскормленной мордахе и тяжелым самострелом в руках. Улучив момент, он сообщил, что бочка пива опустела, можно второй отряд засылать. Хор хмельных голосов, поддакивая ему, затянул «Скачет груздочек по ельничку». Гриняй упал на колени, посыпая голову пылью. Отец Фандорий волосы на себе рвать не стал, а выхватил из чьих-то рук факел и пошёл поджигать корчму. «Если хочешь что-то сделать, сделай это сам. Дымом зенки проест, выползешь…» — бормотал он. Но на дороге у него встал безумный, всклокоченный Гриняй, рванул на груди рубаху и заорал, что есть мочи: «Кровь пей, а «Яблочка» мово не трожь!». Негромко щелкнуло, и волхв, выронив факел, с воплем схватился за мягкое место. Народ пугливо колыхнулся. Оборотень перезарядил самострел.

— Пока упреждаю, но не доводи до предела, дед, — миролюбиво посоветовал он. — Назад подай. Я вообще добрый… внутри, если меня не дразнить и движений резких не делать… Там и стой. То не беда, коль во двор взошла, а то беда, как со двора не идет!

Нет, не везло сегодня служителям Тьмы…

— А если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану! — остервенев, заорал Зима. — Что ты меня лечишь? У волка вашего тоже рыльце в пушку! Я хотя бы не скрывал, что вампир, а он вас две недели за нос водил! Ладно, округляю, но ведь водил?! И хватит дурака валять, ты давно всё по… нет? — Он слегка остыл. — Как же?.. А, ясно. На детях гениев природа отдыхает. А также на братьях и… — Зима споткнулся. — Мне? Куда? Что засунуть?

Поймав хвостик Сашиной мысли, я смущенно заёрзала: профессиональный жаргон геймеров мог дать юридическому сто очков вперёд.

— Что? — тихо повторил вампир, но, опомнившись, заорал ещё громче прежнего: — Что-о-о-о?! Да я тебя наизнанку выверну, плесень рыжая!!! Два гига вирусов тебе на хард и ни одного фрага до пенсии!!! «I love you» на вас нет… кагри рхат нэн эве! — застонав, он прижался лбом к моей щеке. Я снова заёрзала, на сей раз польщенно. — Сашка, зараза, прекрати меня замещать! Остонавьило говорить, как Хранитель!

— Закончил? Словесный поток иссяк? — спокойно осведомился брат. — Никто тебя не замещает, hasst'an schard, не фиг по чужим мозгам шарить. Полезешь ещё, такой метемпсихоз организую — до конца жизни глюкозу будешь через трубочку всасывать. Kano sy Faro'ngad sy shwaarmequin, dimfeigh баранья.

Я несколько раз повторила фразу про себя, стараясь запомнить. Послать к лешему в болото на высоком вирте — это вам не с зомби в догонялки играть, калибр другой!

Зима онемел. Судя по взгляду — онемел к Сашиному счастью.

— А колёса чух-чух-чух, тыгыдын-тын-тын… — робко затянула я. Вампир шагнул к чародею, чародей материализовал на ладони фаербол размером с апельсин. — Где-то тут моя радость живёт… — Мне очень хотелось решить дело миром, но дипломатия «лазерного меча» была эффективнее. — Где-то тут на Крыжополь, на Крыжополь, на Крыжополь, НА КРЫЖОПОЛЬ должен быть ПОВОРОТ!!!

У моего голоса есть одно достоинство: он громкий. Две уцелевшие стрыги рассыпались пеплом, Зиму качнуло, Саня обжегся фаерболом. Парни гневно зыркнули на меня, переглянулись и зашагали дальше.

— Как ты догадалась, что он… ну, того? — проворчал братик, помахивая вилами. — Снова озарение? На меня собак не вешай, я даже Древа Жизни на тебя не кидал.

Огоньки, тускло мерцавшие вдали, потихоньку приближались. К ним прибавился невнятный гул, словно шумело море или много людей, собравшись вместе, громко говорили, молились или спорили. Я вздохнула с облегчением: раз болтают, значит, ещё не началось! Успеем!

— «Того» — это рыба. Сырая. А я Светоч, — сухо сказал Зима, словно невзначай беря на полградуса левее, и тут же подскочил, будто ужаленный десятком гадюк сразу.

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться, и вслух сказала:

— Никаких озарений, обычная логика. Когда некто рассуждает о вещах, которых знать никак не может… с ходу узнает в Идио семурга… или начинает говорить так, что мне мерещится, что у меня два брата, это ведь о чём-то говорит?

Зима промолчал, Саня пнул подвернувшийся под ногу камешек.

— Только это не всё. Оный некто ни разу не уличил во лжи молодую, талантливую ведьмачку. Упорно называет её Яниной Сергеевной, давит на сломанное ребро… да, на это, осторожней! Выходит, посторонним вход воспрещен.

— Совсем не читается? — вскинулся Саня.

— Да, — неохотно подтвердил вампир. — Никогда такого не было. Если без амулетов и блоков, то проницаемость полная — мысли, чувства, воспоминания. Но эта голова…

— Как сказала собака при виде баобаба: «Это неописуемо», — помог ему брат.

— Не то слово. Такая окрошка и у психов нечасто… ох.

— Продолжай, — добродушно подбодрила я. — Скажи ещё: «То ли дело ты, Саша! Есть где развернуться! Одна беда: чем глубже лезешь, тем больше охранительстваешься». Ой, тяжко в наше время работникам ментального труда! Хорошо, что я больше по ножам и топорам! Сань, раз тащишь с собой эти вилы, напряги мозги и преврати их обратно в секиру. Не мозги. Вилы.

— Ведьмусь, ты злишься? — осторожно предположил Саня.

— Я? Злюсь? На единственного брата, который пытается меня то поджарить, то испепелить? Который бьет меня по голове здоровенной дубиной — для моей же пользы, и отвешивает пощёчины, мотивируя это тем, что потом я сама ему «спасибо» скажу? За что, скажи, пожалуйста, мне злиться на бедняжку?

— Так это месть, ты, мерзкая, зловредная…

— Попытки воззвать к лучшим сторонам моей натуры тебя не спасут, Александр. Колдуй. В толпе больше толка будет от секиры, чем от ошмётков твоего резерва.

Ответа не последовало, но сердитое сопение подсказало, что всё записано, подсчитано, и на должок начисляются проценты. В Сане погибал великий ростовщик.

А шум голосов доносился уже не спереди, а откуда-то справа! Я повернула голову: огоньки светящихся окон переместились туда же. Изобретательность вампира заслуживала всяческих похвал: идти он шёл, но приходить никуда не собирался.

— Зим, тебе не тяжело? — грустно спросила я.

— Говорила мама: не связывайся с людьми: сами утонут, и тебя за собой потянут, — не слушая меня, уныло бормотал вампир. — Они тщатся стать в каждой бочке затычкой, и в каждой затычке гвоздём, а я должен быть им родной матерью… Ёкарный загрызень! А? Что? Нет. Какая к навьям разница?

— И в темноте хорошо видишь?

Сане достало нахальства фыркнуть. Он собрал кожу на лбу в умные складочки, сосредоточился и, применив ассоциативный метод трансфигурации, превратил ржавые вилы… в алебарду. Моё alter ego восхищённо хрюкнуло.

— Творец, ты меня не любишь, не могу только понять, за что, — невесело продолжал Зима. — Цветы не рву, деревья не ломаю, во сны с криками: «Отдай своё сердце!» к смертным не прихожу, так за что?! Рхат!.. Пока не жаловался. А что?

— Мы ходим вокруг деревни кругами, и меня это начинает беспокоить.

— Так-так… В чём именно выражается ваше беспокойство? — тоном заботливого психоаналитика осведомился брат и превратил алебарду в розовую лейку-слоника.

Я настойчиво переспросила:

— Почему мы ходим кругами вокруг деревни?

— Потому что вам не терпится ощутить крылышки на лопатках, а я пытаюсь вас вразумить, — нехотя ответил вампир. — Глупо отдавать жизнь за…

— Конечно.

— Что? — Саня поскрёб лейку ногтем.

— Что?! — выдохнул Зима.

— Отдавать жизнь глупо. Великих дел — что воробьёв на помойке, а жизнь одна. Куда приятнее не стать историей, не вляпаться, в неё, а войти! Отвалтузить местную братву, выручить друга и торжественно свалить в закат.

— Как же вы собираетесь осуществить это, сударыня?

— Не знаю. Но придумаю.

Саша содрогнулся и, видимо, со страху преобразовал лейку в довольно приличный топорик. Критически осмотрел своё творение и сунул мне.

— Ещё чуток и я всухую, — пожаловался он, потирая виски. — Идём срубать кровные, пока ноги держат?.. — Брат покосился на вампира и вызывающе приподнял брови. — Что такое? Что ты на меня смотришь, как баран на дверь ангара? А! Ну и друга спасать, одно другому не помеха. Когда в кармане звякает…

— …и меч держать легче, — подтвердила я. — К корчме шагом ма-арш!

— Не знал, что ты держала, — подчиняясь, буркнул Зима. Я помахала топориком перед его породистым носом. — По-настоящему, имею в виду.

— Вот и держала.

— Лжёшь.

— Что?! — возмутилась я. — Да я снесла им башку мертвяку! Отмахивалась им от семнадцати видов нежити! Он сломался в процессе эксплуатации!

Зима смерил меня взглядом из серии «на-инфузорий-не-размениваюсь» и пренебрежительно фыркнул. Я обиделась. Так, значит? Сначала Януся — враг номер один, коварный и беспощадный, а потом — просто «пффф»? Хам! Нахал! Мерзавец!

Я покрутила головой. Огоньки сияли в нужной стороне.

— Молодец, вампирчик. Правильной дорогой идешь.

Зима заскрежетал зубами.

— Это произвол, — мрачно проговорил он. — Я буду жаловаться!

— Вот этого не надо, не надо, — Саня погрозил ему пальцем. — Перепугаемся…

— …в обморок упадём, — подхватила я. — А нервные клетки…

— …не восстанавливаются. Так шо утри слезу, друже, и не городи…

— …из картонки баньку, а неси свой тяжкий крест к месту…

— …куда его следует втыкать. Отрабатывай, так сказать…

— …большой интернациональный долг, выхода у тебя…

— …всё равно нет. Поворот налево, поворот направо караются…

— …ты понял, в общем.

— Яна, заткнись. Заткнись! Заткнись!!! А ты не смей думать, — зарычал он на Саню. — Сказал, не думай!!! Ядрён козелец! Мне не нужна ваша жалость, Светлые!!!

— Не нужна? Ладно, — легко согласилась я. — Дурака свалял? Свалял. Долг отдавать надо? Надо. А раз так… — я набрала в лёгкие побольше воздуха и что есть мочи рявкнула ему в ухо: — НИКОГДА БОЛЬШЕ НЕ СМЕЙ НА МЕНЯ ОРАТЬ!

— Ох, — пролепетал Зима, роняя меня на землю, — словно небо на голову упало. Ох, Морриган… ох, Нидхёгг… кто-нибудь, помогите. Я должен был догадаться. Творец, спаси меня. Сирена, как есть, сирена…

— Я не понял, ты оскорбить хотел или, типа, комплимент сморозить? — почесал в затылке Саня. — А если комплимент — ты опух, что ль? У неё и жабр-то нет!

Горпына, грозным рыком собрав дочек с зятьями, убрела сны досматривать, но её односельчане расходиться не спешили. Кто-то достал из-за пазухи кулёк с семечками, кто-то захрустел сочным яблоком, кто-то, увидев, что осталось от штакетника, подступил, потрясая кулаками к соседям, а те почёсывали головы и мямлили, что-де, «все похватали, и я похватал». Ребятня с визгом носилась по улице, играя в упырей и ведьмаря. Лукан бросал тоскливые взгляды на дверь корчмы, откуда озверевший Гриняй выкидывал пьяненьких охотников за нечистью. Отец Фандорий прихлёбывал из припрятанной фляжки травяной «взвар», залечивая раненую гордость. Канира, расхаживала взад-вперёд, стискивая кулаки. Ждали только Хранителей.

И те пришли — вовсе не с той стороны, с которой их ждали, а тенями возникли за спинами селян и направились к корчме, рассекая толпу, как боевая ладья нордлингов морские воды. Впереди вышагивал красивый темноволосый парень с мечом в руке. Одетый в простую черную рубашку и штаны, он каждым шагом точно втаптывал в грязь смердов, ненароком оказавшихся рядом. Нет, он не задевал их — о нет, только не он. Люди сами отступали с его пути, пугливо вздрагивая от взгляда непроницаемых глаз, черных, точно душа Керна Братоубийцы.

Хромавшей за ним конопатой ведьмарке ночь, похоже, выпала бурная. На лиловой макушке будто свила гнездо неряшливая птичья семейка, штаны были перемазаны в земле, а куртка свисала с плеч такими живописными клочьями, словно хозяйке её пришлось загонять в землю не одного, а сотни три не-мертвых. Топорик чуть меньше Луканова лежал в её руке как влитой.

Замыкал шествие рыжий чародей. Его пошатывало, лицо было цвета плохо просеянной муки, серое в рябушках. Но в голубых, точно льдинки, глазах мерцали отблески магии, а волосы воинственно топорщились, словно говоря: «Не тронь меня!» Он нёс человечий череп и цепь хитрого плетения, которую — это знали все — не снимая, носил покойный маг, и которую никому так и не удалось содрать с его мертвого тела.

Добрый дух Шухера, что начинает истошно верещать, когда менять что-то поздно, в крестьянской избе гость частый: сельский-то люд к природе ближе, а, стало быть, доверчивей и добрей. Толп он не любит, но уж ежели накроет — не охнешь, не вздохнёшь. Вот и теперь вышло: в один миг народ ещё зевки в кулак сцеживал, а в другой — уже знал, что зря он сегодня за порог выполз.

И спины вдруг зачесались — не иначе, к битью.

Трое вышли на свободный пятачок перед корчмой, оглянулись, и крестьяне как по команде отхлынули назад, суетливо пряча колья, вилы и топоры. Вихря с улыбкой от уха до уха помахал ведьмарке. Лукан с точно такой же улыбкой осенил себя двойным кругом. Обёртыш едва не выпал из окошка, захлёбываясь восторгом и издавая малоразборчивые восклицания, из которых всем стало ясно, какие молодцы эти убийцы буйных мертвяков, какие себялюбцы, что не взяли его, какие глупцы, что притащили с собой Это, и какие обалдуи, что бродят незнамо где, пока он, рискуя головой и прочими частями тела, защищает их добро, батюшки-зверушки!

— Идио, изобрази шум морского прибоя, — негромко велела девка. Обёртыш послушно замолк. — Привет труженикам села и доброго вам… не знаю чего, ночи, утра, но доброго, — продолжала ведьмарка. — Мертвяк упокоен в жизни и посмертии. Восемьдесят торохиев, уважаемый Лукан.

«Знает!» Канира вздрогнула и отвернулась, не в силах смотреть в желтые глазищи. Баба сдёрнула с пояса нужный амулет, заметив, как поправляет рукава волхв.

Красавец толкнул ведьмарку в бок.

— Кредиток не предлагать, только твёрдая монета, — заявил чародей, беря череп под мышку и суя под нос Лукану цепь. Мужик робко потянулся к ней. — Трогать артефакт только глазами, — не меняя тона, сказал рыжий, — окрашено. В смысле, проклято. Рога вырастут, нос отпадёт и что-нибудь ещё отвалится… — На его ладонь шлепнулся туго набитый кошель. — Приятно было иметь с вами дело. Живите дружно, не шалите больше.

Он развернулся, чтобы отойти… а дальше всё произошло быстрее, чем сердцу стукнуть три раза. Отец Фандорий вытряхнул на ладонь тряпичный кулёчек, чужак с ведьмаркой рванулись к нему, как спущенные стрелы, но Канька метнула им под ноги зачарованную монетку — и земля вмиг обернулась трясиной! Чернокудрый, успев отшвырнуть девчонку, провалился по грудь в болотную топь, болт, нацеленный обёртышем, клюнул волхва в плечо, чародей что-то крикнул, но заветный кулёчек уже взлетел в воздух и лопнул, выпустив облако мерцающей пыли.

— Схватить их! Всех четверых! Чтоб двинуться не могли! Связа-а-а… — удалось простонать волхву, прежде чем кулак ведьмарки врезался ему в челюсть.

Тьма накрыла его.

Саша:

Пылинки искристым снегом легли на плечи, запутались в волосах, и крестьяне застыли, словно кто-то бросил на них «цепенящий камень». В расширенных глазах читался ужас, рты были раскрыты в безмолвном крике…

— Апчхи! Апчхи! Апчхи!!!

Чародей думал только о том, как бы не вычихнуть мозги.

— Апчхи! — Слезы градом катились по щекам. — Апчхи! Апчхи! Апчхххи! Ну не гады, а?! У меня ж аллергия, ёжкин ко… пчххи!!

Ведьмачка потрясла ушибленной рукой и сердито пнула бесчувственного старика.

— Ну, Тёмный!.. Больно-то как!

— Пальцы складывай правильно, — прошипел намертво завязший в болоте Зима. — Хватайте оборотня и уносите ноги! Скорее, кагри тхаарэст эгрен рхат нэн эве!

— Паберегииись! — из окна вылетели три наших мешка, а за ними выпрыгнул сам Идио. Перекатившись по земле, он легко вскочил на ноги и принялся отряхивать куртку, норовя смахнуть пыль на вампира. — Мне шуметь дальше? А позлорадствовать можно? В двух словах? Вот таких коротеньких? — Он показал Яне мизинец.

— Умное бы что повторял, — нахмурилась сестрёнка. — Зима, дай руку… да, и ему тоже. Идио, бери… там горло, а не рука! Саня, не чихай на меня!

— Могу я хотя бы укусить это? — заканючил Идио.

— Это… пчхи! ещё не отдало ей… пчхи! долг… апчхи! — через силу сообщил я.

— Меня кто-нибудь слышит?! — вампир перешёл на крик. — Уходите! Приказ был неверный! Болваны вас на куски порвут, чтоб вы двинуться не смогли!

— Раз, два, взяли! — скомандовала Яна, и они с Идио, что было сил, дернули вампира на себя. Волшебная трясина отпускала жертву неохотно. — Ещё взяли! Ох, нелёгкая это работа, из болота тащить бегемота… Легче ж был, мандрагорова кочерыжка!

— Эй, это мои слова! — возмутился Идио. И вдруг замер. — Какие болваны?

— Те самые, — с нажимом сказал вампир. — Измельченный цвет лютвяги белой, по-простому, травы-болванки, высушенный и должным образом обработанный… это проблеск понимания, сударыня? У вас три минуты.

Яна вцепилась в него с удвоенной силой. Сопли и слезы кончились, словно кто-то завернул невидимый краник, я вздохнул свободно и, не долго думая, помахал рукой перед лицом бородача старосты. Ноль реакции. Осмелев, я потыкал его пальцем — никакого отклика, мышцы твердые, как камень… Настоящий болван!

«Болван — есть создание разумное, — услужливо подсказала память, — кое смирно живяше, ни клинком, ни волшебством не убиенно, воле хозяйской покорно на срок отмеренный. Боли не чует, страху не ведает. Умен чудодей плети Сеть Арзулову, что держит крепко, покуда сам ея не сымешь. Глуп — траву ельфью бери именем ойрг…»

— «…суши в пыль, сыпь, повеленье внятно изъявляй. Аще памятуй, Тьма и Свет траве той непокорливы вовсе», — устало закончил вампир. — Прощайте. Удачи вам.

Джен, он… прав, — по лицу Идио пробежала судорога, — болваны нас в клочья… И если то поможет избежать смерти, вампир — вполне допустимая потеря.

По одной книжке речи учили, отметил я.

— Меньше болтай, сильнее тяни! — отрезала Яна. — Санечка, брат. — Выражение её лица меня насторожило. Подходящие случаю злость и досада плавно перелиняли в мягкую улыбку, полную такой искренней надежды на чудо, словно я был не я, а дедушка Мороз или великий Мерлин. — Если ты сейчас бросишь что-нибудь вроде «белого дурмана» или «дрёмы», это будет очень кстати.

Возмущенный вопль «деда Мороза» заставил её пугливо втянуть голову в плечи. «Какого тхора я выворачивался добывая топор девятый и восьмой порядок на полуторку не наскребу может тебе ещё тот желтый шарик что висит над деревьями ты смерти моей хочешь смерти??!!!!» — хотел сказать я, но вместо этого впервые в жизни задумался, нужны ли вообще принципы, которые не позволяют бить женщин.

Оболваненные селяне грозно зашевелились — как танки в поле под Прохоровкой. И в тот же миг меня по лбу стукнул знакомый синий бутон, успевший порядком пожухнуть.

— Зелий не варим, салатов не режем, кушай, Саня, не подавись! — пожелала Яна и снова ухватила за руку плененного болотом вампира. — Давай, Идио! Ещё разок!

Я шустро сунул за щёку лучшее средство поднять настроение страдающему чародею и принялся жевать. Вкус у волшебной травки был лопух лопухом. Болваны ворочались, отвлекали. «Дрёму» я отверг сразу: добавочные вектора мне было не поднять, даже с лунь-травой, но «белый дурман»… Восьмёрку — солнышком, второй и третий под крест… четвертый вниз, спираль по внешнему кольцу…

— Я понял. Вы помешанные, — догадался вызволенный по пояс Зима. — Три безумца, для коих «благоразумие» — особо изощрённое ругательство… Полторы минуты!

— Мы их из грязи, а они — нас грязью, словно так и надо, — выцедил Идио, но руку Зимы не бросил.

— С тобой вообще всё ясно, — с нарочитой брезгливостью заметил вампир, — подвюга «станьгероем» у вас семейная…

— Хорошая попытка, — одобрила Яна, — а теперь — хватит! Саша, жуй. Идио, тяни-и-и!!

Я поспешно проглотил полупрожёванный цветочек, и внезапно почувствовал, как тонкие пальчики пробежались по моей руке, потыкали в бок и потянули… вниз?

Меня молча окружали местные ребятишки, а какой-то русоволосый мальчик уже вцепился в рукав и сильно тянул на себя. Дети двигались рывками, точно старые заводные куклы, их лица были кукольно неподвижны, а в затянутых белой плёнкой глазах не мелькало даже проблеска разума. Содрогнувшись, я отпрянул назад и накрыл детвору сонным заклинанием. Простеньким, но им хватило. Детишки консульсивно дернулись, со вздохом улеглись на землю и дружно засопели. Болванка быстро «вырубала» детей, но и перебить её было проще; со взрослыми бы такой фокус не прошел.

Бутон заёрзал в желудке, и я неожиданно для себя икнул. Изо рта вылетело синеватое облачко, я икнул снова, и в голове словно выстрелил фонтан шампанского. Сила рекой хлынула в меня, мурашки побежали по телу, кончики пальцев закололо мелкими иголочками, наэлектризованные волосы распушились как хвост кометы. Это было даже круче, чем Джомолунгма, и лучше, чем, перемочив врагов в бочках с рассолом, усесться на груду золота высотой в человеческий рост! Мне захотелось воздвигнуть дворец, сровнять с землей город и откусить голову летучей мыши.

— Быстрей, спалимся же! — заорал Зима. «Опять в голову лезет! Ну, погоди у меня, С-с-светоч!» — вскипел я и начал:

Спит убитая лисичка. Спит задушенная птичка.

Обезглавленный хомяк, посмотри-ка, как обмяк…

Болваны ворочались всё сильнее, раскачивались, таращили мутные глаза. Яна, всерьёз войдя в образ персонажа известной аграрной легенды, тянула Зиму из болота. Оборотень ворчал, упырь гнусно бранился. В ушах звенели колокольчики, Сила бушевала, заставляя сердце стучать втрое быстрее, мысли путались, и плести в таком состоянии чары — не «белый дурман», любые — было всё равно, что поджигать динамит.

Жить хотелось со страшной силой.

А стихи тем и хороши, что не надо ни привязок, ни жестов, ни расчёта векторов и прочей ерундени: прочитал и готово — аарт сам возьмёт с тебя, сколько и чего ему надо.

Может и до костей ободрать, но это ж как должно не повезти?

Утонув в зловонной жиже, спят в аквариуме мыши.

И на высохшем полу рыбки кучкой спят в углу…

— У-у-у, злыдни Светлые! У-у-у, разбойнички!

Краснощёкая толстушка с кочергой в одной руке и длинной иглой в другой выскочила из толпы болванов и нависла надо мной, как стог над травой. Бешеная злость сверкнула в её глазах, кочерга со свистом рассекла воздух, но на линии удара меня уже не было. Теперь быстрый взмах, ладонь развернуть… «Бить женщину?!» — гневно вскричали принципы, и рука бессильно опустилась.

— Аспиды белые, лиходеи окаянные, душегубы! — разорялась баба. — Ить верно мамынька сказывала, тухлыя душонки, ой, тухлыя-а! По смерть не забуду, каки вы есть, Хранители! Каб не Хозяйка, кровью б таперча умывалися, верно грю! Имать-то велено по-доброму! Сама, сталбыть, желаит уголья о вас тушити да на дыбу вздергывати!

Кочерга взметнулась вверх.

Спят в пробирке эмбрионы, спят в музее фараоны,

И в уютном мавзолее Ленин спит, блаженно млея! — бормотал я, уворачиваясь от чугунного дрына.

Из-за спины неслись тихие голоса:

— Хорошо работает! Не то, что…

— Если жизнь дорога, не заканчивай эту фразу.

— Как меня по земле валять и морду кровянить — пожалуйста. А бабе вдарить…

— Уклон и левый боковой!.. Что он творит! Что творит!!!

— Поди, вдарь, двуликий.

— И пойду, упырина!!!

Толстуха сделала резкий выпад, целя чёрной, явно отравленной иглой мне в плечо. Я отпрыгнул в сторону, и тётка, потеряв равновесие, едва не пропахала носом землю. Идио восторженно взвыл, но баба упрямо повернулась и вновь буром попёрла на меня.

— Никшни, рыжий, слышь? — заверещала она. — Своей волей никшни, покудова болваны не очухалися! Кольну небольно, до смерти не побью, не боись…

Сторож спит с ножом в спине, спят пожарники в огне,

И придавленный бревном спит строитель мёртвым сном…

— На принцип идёт… — потянула сестра.

— Я отвлёкся, и кочерга вскользь задела меня по уху.

— Ин ништо вас не берёт, клятые! — настырная баба замахнулась снова. — И чудодей не-мертвый на един зубок, и обёртыш в служках, а в полюбовниках и вовсе… ой, мамонька! Нешто взаправду вомпэр?!!

Насупившийся Идио уже стоял у неё за спиной. Удар ребром ладони по шее («Мой приём», — отметил я), и пампушка осела наземь, как шарик, из которого выпустили воздух. Оборотень, красуясь, завязал кочергу узлом.

Ошибившись только раз спят сапёры в этот час.

Парашют с собой не взяв, спит десантник на камнях…

С противным чмоканьем болото выплюнуло помятого вампира. Тот упал удачно, повалив Яну, и перепачканные бурой жижей руки профессионально облапили девичьи округлости. Её затрещина была безупречной, как женская логика.

Болваны разом качнулись вперёд, вращая слепыми глазищами и загребая ногами пыль. Болванчики, чуть промешкав, последовали за ними.

Пффшш. Шаг. Пффшш. Шаг. Пффшш…

Идио поднял брошенный Яной топор. Пухлые щёки побледнели.

Газ забыв закрыть, соседи спят вповалку на паркете.

В паутине дремлют мушки… Спи!!!

Черные археологи, знакомясь с замечательным наследием древних инженеров и архитекторов — смыкающимися стенами, наверное, чувствовали себя так же. Леденея, я вскинул руки в отвращающем жесте, подсмотренном у киношных магов.

— А то прибью подушкой!

Болваны замерли, точно налетев на невидимую стену, расплылись в счастливых улыбках, повалились на землю и мирно засопели. Только бородач староста, медленно занося топор, продолжал наступать на вампира, ошалело мотавшего головой после затрещины. Но рядом с ним стояла Яна, своим видом являя готовность рублём одарить, в горящую хату войти, БТР на ходу застопорить и киборга в бублик свернуть. Она молниеносным движением вырвала у болвана топор, перебросила его Идио и со словами «Это мой вампир, ищи себе другого!» размашисто съездила мужику в челюсть справа.

— За враньё и утайки, — двинула ему слева. — За мертвяка, — врезала под дых. — За брата, за друга, за тополь у околицы! — отвесила несколько оплеух, поправила ворот кольчуги и впечатала кулак болвану в переносицу. — За моё тяжелое детство!

Болван ещё немного постоял, а потом медленно, словно неохотно, осел на землю.

Идио задумчиво сравнил два топора.

— Чем больше узнаю людей… — начал он.

— …тем больше мне нравится быть нелюдем, — машинально закончил за него Зима и быстро оглянулся: не заметил ли кто?

Я утёр текущую из носа кровь и стал соображать, что ещё не сделано. Земля всё время куда-то проваливалась, синяки и царапины, прежде не замеченные, горели огнём, вспухшее, похожее на вишневый пирог ухо ныло, но лучше я никогда себя не чувствовал. Добро сново победило зло. Никто не выстоял против силы Хранителей!..

Толстуха подняла голову, оглянулась. Изо рта вырвался тоскливый вой, лицо некрасиво сморщилось, побагровело и крупные слезы градом покатились по пухлым щекам. Брезгливо морщась, я поднял руку.

Яна сердито пихнула меня в бок.

— Саша! Твои принципы!

Я зыркнул на неё и сделал то, что хотел — почесал нос.

— Ой, да хватит выть, отрава!

Ключ тихо звякнул. Тётка, икнув, поперхнулась плачем.

— Хва…тит вы…выть? — переспросила она.

— Вам не интересны ни мы, ни наши друзья, — вежливо сообщил я.

— Ни друзья… — эхом отозвалась толстушка.

Моя ладонь невинным жестом скользнула по воздуху.

— Пойдешь домой…

— Домой…

— Ляжешь спать, утром проснёшься другим человеком, — я снова погладил воздух.

— Другим человеком…

— Вали, — велел я, пытаясь себя убедить, что дома и деревья, в принципе, бывают кривыми, но извиваться на глазах никак не могут.

— Валю, валю, валю, — толстушка покорно засеменила прочь.

Меня шатнуло, перед глазами замелькали звёзды. Яна, поддерживая, обняла за плечи, и стало ясно, что всё закончилось, что больше не нужно никуда торопиться, никого спасать, можно упасть прямо тут… и уснуть…

Небо качнулось, и земля бросилась в лицо.

…и душа чародея, вопя и бранясь, оторвалась от тела и ухнула в дальний астрал.

Вот и спасай мир после этого!