"Весь свет на Сильвию" - читать интересную книгу автора (Лебрен Мишель)


3

Сильвия мертва. И убил ее — я.

Наверное, меня должна мучить совесть, но я не испытываю ничего, кроме облегчения и гордости. Облегчение — потому что Сильвии больше нет, гордость — потому что подозрения никогда не падут на меня. Никогда. Все сочтут это глупым несчастным случаем, а «Франс-Диманш» объявит национальный траур.

Я так и не смог еще до конца осознать факт ее смерти. Впрочем, действительно ли она умерла? У меня такое чувство, что, пока она навсегда не исчезнет с экранов, она будет все еще немножко жива.

Ее глаза еще открыты?

Я выпиливал у себя в мастерской, в подвале, когда зазвонил телефон. Я рявкнул:

— Телефон!

Но Франсуаза, очевидно, ушла на рынок, так как звонок продолжал дребезжать — надрывно и неравномерно, как все эти аппараты, зависящие от пригородного коммутатора. Ворча, со смутной надеждой, что телефонистка не выдержит, я поднялся по ступенькам лестницы, вытирая о штанины руки, покрытые металлическими опилками. Телефон все не унимался, и я успел как раз вовремя. Злой как черт.

— Алло?

— Шенвьер, 101?

— Да.

— Говорите.

И тут же более отдаленный, ослабленный расстоянием голос—голос очень молодой женщины — спросил:

— Могу я поговорить с мсье Вилли Брауном?

— Я слушаю. Кто у телефона?

На другом конце провода — заминка, и вдруг моя собеседница затараторила:

— Мсье Браун, мое имя вам ничего не скажет. Я по рекомендации одного вашего друга. Мне непременно нужно с вами увидеться. Непременно.

Я насторожился. Попытался кое-что уточнить.

— Какого друга? Что вы хотите?

— Это не телефонный разговор. Нам лучше встретиться. Могу ли я к вам приехать?

Загадочный тон девушки слегка возбудил мое любопытство. К тому же ее голос казался таким юным… Я взглянул на часы, висевшие на стене. Скоро полдень. Вот-вот вернется служанка, а за ней и жена. Я сказал:

— После обеда я еду в Париж. Наверняка у меня будет окно между четырьмя и пятью. Я заеду в «Мадригал», на Елисейских полях.

— Я буду там.

Девушка повесила трубку так резко, что я не успел даже попрощаться. А ведь она должна была где-то видеть мое фото. Я положил трубку, два раза повернул ручку, чтобы сообщить на станцию об окончании разговора, и вновь спустился в мастерскую. Через пять минут я совершенно забыл о «загадочной незнакомке». Но она еще напомнит мне о своем существовании.

Первой вернулась Франсуаза. Я услышал, как она гремит на кухне довольно тяжелыми пакетами с продовольствием. Она непременно хотела делать покупки сама, несмотря на расстояние, отделявшее дом от рынка в Ла-Варене. Я не раз предлагал ей организовать доставку на дом, но она всегда отказывалась.

Она тут же принялась накрывать на стол в столовой. До меня отчетливо доносился звон тарелок. По правде говоря, я мог бы услышать малейший шепот, так как сам улучшил акустику комнат. Это позволяло мне прямо из подвала распознавать посетителей и отрываться от работы лишь тогда, когда дело того стоило.

Получасом спустя из Парижа вернулась Флора, заявив о себе шумным открыванием двери гаража и двумя резкими ударами по педали акселератора. Она без особых затруднений загнала «Ланчу» в гараж к вошла в столовую. Я услышал щелчок радиоприемника. У Флоры это уже вошло в привычку; первое, к чему тянулась ее рука дома, было радио. Она испытывала почти болезненный страх перед тишиной. Зазвучала спокойная музыка, и Флора ушла на кухню интервьюировать Франсуазу по поводу обеда. Там их слова растворились в неразборчивом говоре — кухня не попадала в мое поле слуха, да к тому же и электропила работала довольно шумно.

— Вилли! За стол.

Она всегда знала, как сказать, чтобы быть услышанной. Я оставил мотор, вытер руки и поднялся наверх. На лестнице я погасил свет, что автоматически разъединяло все контакты в подвале, — по забывчивости я нередко оставлял станки включенными в сеть. Улыбаясь, Флора подставила мне губы для поцелуя. От нее вкусно пахло подаренными мною духами, название которых вылетело у меня из головы. Она спросила:

— Что новенького?

Я бухнулся в плетеное кресло возле радиоприемника, уменьшил громкость.

— Поделки-самоделки. Кроме этого — ничего, А у тебя?

— Виделась с Дэвидсоном. Он снова морочил мне голову заграницей. Но я сказала, в который уже раз, что не хочу расставаться с тобой. Он, как всегда, ответил, что я не права, что мне следует подумать, что во Франции мне ничего не светит, что он может заключить для меня контракт на пять лет в «Метрополитен Опера», представляешь?

— Ну и?

— Ну и, как истинный игрок, он сказал, что получил согласие на мое участие в серии передач на телевидении. Завтра начинаются репетиции. Потом сделают полную запись всех передач. Все это продлится дня два-три. Гонорар невысокий, к тому же пятнадцать процентов он забирает себе, но зато это сделает мне хорошую рекламу.

Не замолкая, Флора обошла вокруг стола, съела корнишон, пососала веточку сельдерея, погрызла оливку. Окольный путь привел ее к моему креслу, и она опустилась ко мне на колени. Я поцеловал ее. Она вкусно пахла оливкой. Появление Франсуазы предотвратило непоправимое, и мы сели за стол.

Пообедав, мы разделились. Я поднялся к себе в спальню, она устроилась возле окна почитать газеты. Ее интересовало все. Меня же — только рубрики, касающиеся кино…

Я выбрал твидовый костюм, шотландский галстук, подаренный Флорой, и стал одеваться, напевая. Фальшиво. Весеннее солнце наполняло комнату, просвечивая сквозь розы на камине. Я проникся чувством оптимизма. Я не сомневался, что с таким продюсером, как у меня, все пройдет на ура.

Когда я снова спустился вниз, на столе перед Флорой уже лежали две газетные вырезки. Она указала на них пальцем:

— Это о тебе.

«Кинокомпания «Аргус» заключила контракт с Вилли Брауном, режиссером-постановщиком «Головокружения», Следующий его фильм, с Фредерикой Мэйан в главной роли, будет называться…»

— Восхитительно! — воскликнул я. — Дело в шляпе. Иначе бы Паркер не стал давать это в печать. Скоро ты получишь свое норковое манто, детка!

Мы поцеловались еще раз. И еще. Она вынуждена была оттолкнуть меня, спросила:

— Во сколько ты вернешься?

— Не знаю. Я тебе позвоню, — До скорого.

На полупустынных дорогах я позволил себе на несколько минут прибавить скорость. У Шарантонского моста пришлось притормозить, и я начал протискиваться между машинами.

Подъехав в два часа к Елисейским полям, я довольно легко нашел место для парковки. Затем, весело насвистывая, бросая на женщин победоносные взгляды, прошел по проспекту до конторы Паркера.

Табличка, которую он распорядился повесить в холле здания, своими размерами и напыщенностью затмевала все другие: «Кинокомпания «Аргус», 3-й этаж».

Любезная секретарша, покачивая бедрами, пошла доложить обо мне. И она, без сомнения, надеялась, что однажды ее заметят, и она тоже станет звездой. Ведь она ничем не хуже любой другой девицы, К тому же знает стенографию.

— Мсье Паркер ждет вас.

Я обогнул ее столик, толкнул дверь кабинета. Паркер не пошел мне навстречу, так как это уронило бы его в собственных глазах, однако встретил меня приветливо. Мы обменялись рукопожатием, и, усаживаясь, я спросил:

— Ну, что с контрактом?

— Вот.

Похлопав по папке с бумагами, он протянул ее мне. Я быстренько пробежал глазами контракт, составлен он был правильно и гарантировал мне два фильма в год в течение трех лет. Все в порядке. Через три года либо стану знаменитым, либо отложу достаточно денег, чтобы спокойно доживать свой век где-нибудь на юге. И все-таки одна неточность есть.

— В параграфе 6 имеется один не совсем ясный пункт: я обязуюсь снимать по сценариям, которые предложит мне кинокомпания. Это не дело, старина.

Паркер осклабился, показав большие желтые зубы. Некое подобие улыбки. Он сказал:

— Обычное договорное условие. Вы обязуетесь выбирать сценарий из тех, что вам предложат, вот и все. Само собой разумеется, мой дорогой Браун, что я не принуждаю вас снимать всякий вздор. Это не в моих интересах. Коммерческое кино — другое дело, но только без дурацких вывертов.

Я уже приготовил ручку. От контракта на шесть фильмов не отказываются. Подписав два экземпляра, я отдал один Паркеру, и он тут же положил его в папку, словно боялся, что в последнюю секунду я передумаю.

— Значит, фильм будет сниматься по роману…

— Роман потрясающий — «Огонь и страсть» Жан Пьера Франка.

— Я его не читал, но отзывы слышал хорошие.

— Вам наверняка понравится. Во всяком случае, книжка вышла пятидесяти тысячным тиражом, получила хорошую прессу, а это отличная реклама. К тому же писатель он еще молодой и за то, что мы поднимем шум вокруг его имени, он уступит мне свои права за бесценок.

Моя улыбка ему, должно быть, показалась ироничной, так как он поспешил заверить:

— Я не вымогатель. Он уже получал предложения, мое — самое выгодное. И его книжку будете экранизировать вы, с Фредерикой Мэйан в главной роли! Поставьте себя на место Франка! Вот, у меня есть экземпляр его детища, прочтите и приступайте к работе. Вопрос о главных ролях нужно решить до июля. Это в вашей компетенции. Составьте мне список главных персонажей с актерами, которых вы хотели бы видеть в этих ролях. Кстати, в заголовке афиши будет стоять Фредерика Мэйан, так что не приглашайте слишком известных актеров.

— Договорились. Завтра я позвоню вам. До свиданья.

Я вышел из кабинета с контрактом в кармане и с книгой под мышкой. Секретарша, должно быть, слышала конец нашего разговора, так как она соизволила встать, не преминув показать мне свои ноги. Открыла мне дверь, но сказать так ничего и не осмелилась.


На Елисейских полях я вдруг вспомнил о свидании с незнакомкой и направился к «Мадригалу». По дороге купил в киоске «Кинематограф» и «Техник», намереваясь просмотреть журналы до прихода девицы, так как еще не было и трех часов. На террасе было людно, говорили здесь на всех языках. Два молодых человека, снимавшихся в моей последней картине, устремились из последнего ряда ко мне и не отставали, пока я тщательнейшим образом не записал их адреса.

В зале было поспокойнее. Поразмыслив секунду, не подняться ли на второй этаж, я ограничился более или менее тихим уголком внизу. К столику подскочил официант.

— Фруктовый сок.

По соседству уселся бородатый верзила в засаленной сорочке с волосами до плеч — изгой общества, опустившийся на самое его дно, — и, заказав «Чинзано», уткнулся в пухлую книжку. Мне тут же пришла в голову мысль использовать двух-трех похожих типов в какой-нибудь сцене для создания атмосферы… Но применимо ли это к роману Франка? Пилкой для ногтей я принялся разрезать страницы, просматривая по ходу дела отдельные места в книге. Франк явно работал с прицелом на кино. С монтажом проблем не будет.

Заинтересованный, я погрузился в диалог и прочел, не отрываясь, страниц десять. Роман был написан немного небрежно, но в превосходном ритме, с живыми диалогами. Работа мне предстоит несложная.

— Мсье Браун…

Я поднял голову и увидел ее. В одно мгновенье все стало ясно. Будет просить у меня роль, это очевидно. Типичная представительница тех юных девиц, которые считают, что кино—это самый легкий способ сделать карьеру.

У нее были длинные белокурые, слегка вьющиеся, как того требовала мода, волосы. Довольно короткая черная юбка, плотно облегающая белая блузка с глубоким вырезом, дымчатые очки.

Нижнюю часть туловища скрывал стол. Она всего-навсего хотела роль. И с поразительной бесцеремонностью этих маленьких карьеристок осмелилась позвонить мне, условиться о встрече, возбудить мое любопытство… Сейчас она увидит. Я довольно холодно сказал:

— Присаживайтесь.

Она села, сняла очки. И при виде ее глаз все мое недовольство отошло на задний план. Большущие глаза, бездонно-синие, обрамленные длинными ресницами, по-детски прозрачные, в них светилось легкое беспокойство и застенчивость.

Она положила руки на стол, одну рядом с другой, и замерла. Я спросил обычным голосом:

— Как вас зовут?

— Сильвия.

— Сильвия, а дальше?

Она еще больше смутилась. Казалось, она уже жалеет, что пришла. Опустив глаза, девушка прошептала:

— Сильвия Сильвиа…

Я рассмеялся. Поджав губы, она вскочила. От резкого толчка упал стул. Подбежал официант. Он поднял стул, вытянулся по стойке смирно и, слегка возбужденный, сказал:

— Слушаю вас.

Я указал девушке на стул.

— Сядьте. Что будете пить?

Она глянула на соседний столик и заказала наобум: — Кофе со сливками.

Разорять меня она не собиралась. Она села, разгладила на коленях юбку. Очарованный бородач пожирал ее глазами. Она снова надела темные очки, и ее лицо в тот же миг стало похоже на мордашку куклы. С легким намеком на вызов она оказала:

— Я обманула вас по телефону. Ничего важного у меня нет. Просто я хотела, чтобы вы дали мне работу, но, видно, для меня у вас ничего нет. Извините, что побеспокоила.

Сцепив пальцы рук, она судорожно сжимала и разжимала их. Я сказал:

— Вообще-то маленьких проныр я обычно отсылаю к своему ассистенту. И знаете, что он с ними делает? Устраивает небольшую пробную съемку и затаскивает их в постель. Потом показывает пробы мне, чтобы я их забраковал. Вас я к ассистенту не пошлю.

На ее лице промелькнула слегка презрительная улыбка.

— К себе я вас тоже не поведу, ясно? Чем вы занимались? На что способны?

Положив руки на стол ладонями вниз, она сказала тихо, но твердо:

— Я хочу сниматься в кино. Я буду сниматься, И стану звездой. Я обивала пороги кинокомпаний, снималась в эпизодах, в семи фильмах. Могла получить и небольшие роли, но надо было уступить. Но я неуступчивая. Тогда я подумала о вас. Я знаю, что вы — муж Флоры Браун и как будто любите свою жену. Вот почему я решила встретиться с вам.

По меньшей мере минуты на две я потерял дар речи. Не каждый день увидишь девицу, которая не ложится в постель с режиссером. И которая во всеуслышание заявляет об этом! Мне доводилось — и не раз — давать работу незнакомкам с многообещающими взглядами и блузками, которые распутничали только на словах. Но здесь не тот случай.

Нелепый рефлекс: я огляделся вокруг, как бы ожидая увидеть поблизости маму, что сразу бы объяснило это дикое целомудрие, но никого не заметил.

— Откуда БЫ узнали, что я собираюсь снимать фильм? — спросил я.

Она пожала плечами.

— Из газет, сегодня утром. Я сразу же позвонила вам. Тем более что вы будете снимать «Огонь и страсть», а для меня там есть роль.

У меня просто дыхание перехватило. Играя лежавшей передо мной книгой, я возобновил допрос: — Наверняка это главная роль?

— Нет. Всего лишь роль ее сестры. Я знаю, что у Фредерики Мэйан контракт с «Аргусом» и что главную героиню играет она. А вот сестра — это для меня.

— Кроме эпизодов, чем вы еще можете похвастаться?

— Я закончила школу драматического искусства в Ницце, двухгодичный курс.

— Сколько вам лет?

— Двадцать один.

Меня так и подмывало расхохотаться. Им всем было двадцать один. Тем, которые еще не достигли этого возраста, и тем, которые его уже давно перешагнули. Выглядела она на восемнадцать, но это было не суть важно.

— Снимите очки.

Я окунулся в ее глаза и моментально — издержки профессии— увидел их на экране очень крупным планом. Эффект был потрясающим.

— Назовите мне вашу фамилию, настоящую, и адрес. Я пришлю вам записочку, когда начну распределять роли.

— Сильвия Шантен, улица дю Сантье, дом 9.

Запершись в комнате наверху — в моей башне из слоновой кости, — я серьезно взялся за работу. Несколько раз перечитал «Огонь и страсть», родил несколько страниц сценария и отослал их Паркеру, Тот попросил меня добавить текста главному персонажу, — пожелание Фредерики Мэйан. Я принял это к сведению и продолжил работу. На все ушло около десяти дней, и когда сценарий был одобрен звездой и продюсером, я связался с моим ассистентом Легофом.

Мне нравилось работать с Легофом — немногословным, деятельным человеком, на которого я мог смело положиться во всех второстепенных вопросах. Он также одобрил мой сценарий и даже подбросил парочку разумных идей. Затем, вооружившись профессиональным справочником, мы вместе приступили к поиску актеров. В картине — пять важных ролей, распределить которые не так просто. На роль младшей сестры героини Легоф предложил молодую актрису, одну из своих знакомых, — по моим предположениям, она была в данный момент его любовницей. Не сказав ни «да», ни «нет», я, в свою очередь, предложил Сильвию. Он попросил повторить ее фамилию и поинтересовался:

— Вилли, где вы слышали об этой девице?

— Она сама разыскала меня недавно, и мне кажется, вполне может подойти на эту роль. В любом случае мы попробуем и ее, и вашу протеже. Посмотрим, какая из них лучше.

— Как скажете.

Больше Легоф об этом не заговаривал, но было видно, что он обиделся. Затем, заключив первые контракты, мы вплотную занялись монтажными листами и диалогами. Паркер поручил редактирование автору романа, который, как это часто бывает, принес нам такой скверный текст, что, по сравнению с ним, текст самого романа казался идеальным. Нам с Легофом пришлось всё переделывать заново.

Через месяц диалоговый монтажный лист был готов. Мы торопились, так как приближалась осень, и съемки на натуре надо было завершить в кратчайшие сроки, пока стояли погожие дни.

Однажды утром я отправился в Сен-Морис на кинопробы дополнительных актеров. На почти пустынной площадке я встретил Сильвию в вязаной куртке и черных брюках. Волосы рассыпались у нее по плечам, в руке она держала дымчатые очки. Сильвия неуверенно улыбнулась, и я заметил, что она трусит.

Я спросил ее:

— Еще без грима?

Она поморщилась.

— Сейчас гримируют других. Я — в последнюю очередь. Оставив ее там, я направился к освещенной части площадки и очень удивился, увидев, что гримеры занимаются двумя девушками, тогда как в принципе должна была прийти только одна. Из тени возник человек, положил мне руку на плечо. Я узнал Паркера. Он улыбался и выглядел слегка смущенным.

— Привет, Браун. Послушайте.

Он взял меня за плечо и увлек в тень. Когда мы отошли настолько, что на площадке слышать нас не могли, он сказал:

— Я привез девушку, э-э, молодую актрису, которая, э-э, мне кажется, идеально подходит на роль сестры. Она попробуется, но я… э-э… обещал ее отцу, он мой старый друг, дать ей какую-нибудь роль…

Мне его стало немного жаль. В сущности, он продюсер. И если хочет, пусть дает своей девице даже главную роль—я ничего не смогу возразить, так что, к чему вся эта тирада? Я высвободил руку и, чисто из духа противоречия, сказал:

— Ваша протеже сыграет роль, если окажется лучше двух других. Вот и все. Я не могу позволить себе запороть картину из-за одного вашего желания сделать приятное какому-то другу.

Дух противоречия? И да, и нет. Я свыкся с мыслью, что в роли сестры снимется Сильвия, свыкся настолько, что в моем воображении они уже слились в одно, целое. Я не мог уже представить в этой роли никого другого, кроме Сильвии…

Выйдя из павильона, я сощурился от ударившего в глаза яркого солнца. Меня нагнала Сильвия и, ни слова не говоря, зашагала рядом. Она не казалась взволнованной. Когда я подошел к месту парковки машин, она сказала:

— Та была лучше меня, не правда ли?

Я посмотрел ей прямо в глаза, в синеве которых переливались золотистые блестки.

— Намного лучше. Но роль — ваша.

Она все поняла, одарила меня широкой улыбкой и бегом устремилась к выходу. Под маской цинизма и безразличия скрывалась обыкновенная девчонка. Я сел за руль, тронулся с места. Я рассчитывал нагнать ее у ворот, но поток актеров массовки в костюмах 1900-го года внезапно заполнил двор, вынудив меня притормозить, так что, когда портье открыл мне решетку, я вынужден был озираться по сторонам, прежде чем заметил вдалеке бегущую мальчишескую темную фигурку, Не прошло и полминуты, как я поравнялся с ней, открыл дверцу. Секунду поколебавшись, она прыгнула в машину, сев со мной рядом.

— Куда вас отвезти?

— Куда хотите.

— Вы едете домой?

— Нет. Только не сейчас.

— И некого обрадовать?

— Некого.

Часы в салоне автомобиля показывали одиннадцать. Утро было потеряно. Флора вернется со студии звукозаписи только вечером, а мне предстояло провести три долгих пустых часа, прежде чем я смогу заняться чем-либо полезным. Я резко развернул машину и поехал вдоль Марны.

Она встрепенулась:

— Куда мы едем?

— Обедать. Я вас приглашаю. Идет?

— Куда? — настойчиво повторила она.

— В сторону Рамбуйе, я знаю одно очень хорошее место.

Я крутанул руль, чтобы не сбить велосипедиста, неожиданно выехавшего на дорогу. Сильвия заметила:

— Рамбуйе далеко.

— Километров шестьдесят.

— К двум часам я не успею.

— Я сам должен быть в два на Елисейских полях.

— Значит, мы не успеем поесть.

— Мы даже успеем выпить аперитив. Взвыл движок — на спокойных дорогах я выжимал до 180 в час. Сильвия сжалась в комок на сиденье, надела свои темные очки, чтобы я не заметил ее испуга. Не прошло и получаса, как мы подъехали к Рамбуйе. Однако перед мотелем — загвоздка: Сильвия отказалась выходить из машины.

— Нет, я не хочу, здесь слишком роскошно. А я в брюках…

— Ну и что? Вон к нам уже идет портье.

Она поправила очки и с важным видом распахнула дверцу.

За обедом я попытался разговорить ее, но она наотрез отказалась сообщить что-либо о своей личной жизни, семье, даже о своих друзьях. Получив от ворот поворот, я остановился на нейтральном сюжете: кино. Ей было интересно все, и вопросы теперь посыпались на меня. Впрочем, всяких подробностей о кинозвездах и режиссерах она знала гораздо больше, чем я.

— Вы, конечно же, знакомы с Фредерикой Мэйан?

— И неплохо. Она уже снималась в одном из моих фильмов.

— Как я хочу познакомиться с ней! Вы не могли бы это устроить?

— Познакомитесь на съемочной площадке. Она надула губки.

— Я не хочу. Я хочу, чтобы она познакомилась со мной раньше. Я была бы так счастлива! Ну пожалуйста…

Я улыбнулся. Ребенок да и только. Она горела желанием познакомиться со своим идолом, говорить с ним… Я Достал записную книжку, дал ей адрес Фредерики и сказал:

— Вы достаточно изобретательны и придумаете, как явиться к ней, не будучи представленной.

Восторг вспыхнул в ее глазах. Она чуть было не захлопала в ладоши. Мог ли я тогда предположить, что придет день, когда я убью ее!

Фильм имел успех, и моя подшивка рецензий пополнилась восторженными статьями. Критики, разумеется, говорили и об огромном таланте Фредерики Мэйан, и о динамичной режиссуре Вилли Брауна, но все, словно сговорившись, хвалили юную дебютантку: «сегодня—никто, завтра — кинозвезда», — которая называла себя Сильвией Сарман.

Придуманный мною псевдоним удачно заменял тот, слишком броский, с помощью которого девушка надеялась привлечь к себе внимание.

Потом были интервью, коктейли, презентации, и продюсер, не будь дураком, сразу же привлек нас к работе над новым фильмом по роману Жан Пьера Франка. Он должен был сниматься тем же составом актеров. С Фредерикой в первой роли. И с Сильвией — во второй… В связи с этим проектом я пригласил к себе в Шенвьер съемочную группу будущего фильма. Это было зимним вечером. Тогда-то Флора и познакомилась с Сильвией, которую видела до этого лишь на экране.

Сильвия изменила прическу, и ее белокурые волосы, собранные в хвост, развевались при малейшем движении. Черное платье с глубоким вырезом произвело довольно сильное впечатление на Флору. Воспользовавшись минутным затишьем, жена отвела меня в сторону и спросила:

— Почему ты не познакомил нас раньше? Ведь ты уже полгода знаешь ее.

Я удивленно поднял брови.

— Видишь ли, она ничего особенного из себя не представляет. Я…

Флора резко повернулась и растворилась среди гостей, оставив меня одного, слегка раздосадованного, в совершенно идиотском положении. Флора обладала великолепной интуицией и не могла не заметить некоторой странности в моих отношениях с Сильвией. Тем не менее я знал о ней очень мало, встречались мы практически лишь на работе… Была, правда, та вылазка, тот обед в Рамбуйе перед съемками, о чем я Флоре не рассказывал. Но лишь потому, что не придавал этому значения. Я был уже не в том возрасте, когда влюбляются в девятнадцатилетних вертихвосток.

Я, в свою очередь, присоединился к группе гостей. И теперь уже меня в сторону отвела Фредерика.

— Вилли, душенька, хочешь доставить мне — удовольствие?

— Конечно.

— Будь полюбезнее с маленькой Сильвией, добавь немного текста в ее роль…

— Я только «за». А Паркер согласен?

— Согласится. Знаешь, Вилли, мне очень нравится Сильвия. К тому же она не лишена таланта и заслуживает большего. Я собираюсь помочь ей. Она такая милочка. Рассказывала мне о себе, бедняжка, ей так не везло до сих пор…

Она продолжала говорить в пустоту. Я был ошарашен. Все мои наблюдения, касающиеся мира кино, сразу оказались недействительными. Кинозвезда просила меня добавить текста в роль своей соперницы! Невероятно. Тем более что исходило это от Фредерики, которую все — и я в том числе — считали женщиной, никогда не допускавшей, чтобы ее использовали в качестве ступеньки!

— Я занимаюсь ею, — сказала Фредерика, вертя пальцами бокал с шампанским, — я учу ее одеваться, говорить. Она живет у меня и…

Я ощутил потребность промочить горло. Как будто Сильвию нужно было учить одеваться и держать себя в обществе! Как будто у Сильвии не хватало денег заплатить за жилье! Мысли у меня путались. Что меня удивляло больше? Неожиданное величие души Фредерики или поведение Сильвии?

Я устроился в кресле и залпом опорожнил бокал шампанского. В конце концов, если Фредерике нравится разыгрывать из себя благодетельницу, это ее дело! Подошли Сильвия и Флора и сели рядом со мной. На фоне музыки, исторгаемой проигрывателем, я отчетливо слышал их диалог, выделявшийся из гула других разговоров.

Флора говорила:

— Вы мне очень понравились в фильме. По правде говоря, вы почти затмеваете Фредерику.

— Вы очень любезны, но я знаю, что это неправда, Фредерика — великая актриса, и я восхищаюсь ее талантом. Я ей не ровня и никогда не смогу сравниться с ней…

Теперь у нее был приступ скромности. Это совсем не шло ей, но она, должно быть, находила забавным играть роль актрисы, какой она хотела стать. Я ухмыльнулся сам себе, как уже изрядно выпивший человек. Все это вдруг показалось мне чертовски комичным. Сцена из фильма. Сильвия продолжала:

— Я всегда недоумевала, почему о вас, лучшей французской певице, так мало говорят.

Флора не заметила, что Сильвия явно переборщила. Смущенно, но не без удовольствия хохотнув, она возразила:

— Я не люблю рекламу. Ненавижу выставлять себя, хотя без этого в моей профессии нельзя, так же как и в вашей. Мне не раз предлагали работу за границей, но я отказывалась, из-за Вилли… Я не смогла бы расстаться с ним…

Она повернулась ко мне и добавила уже громче:

— Если только он сам в один прекрасный день не откажется от меня…

Подошла очередь моей реплики. Я встал, обнял Флору и, чмокнув ее в шею, проворковал:

— Я никогда тебя не брошу, любовь моя. Одновременно я видел Сильвию, глаза Сильвии, грудь Сильвии, пальцы Сильвии, судорожно сжавшиеся в кулаки. Я встал и, обозленный, отправился искать выпивку. Что со мной происходило?

Пока шла предварительная работа над фильмом, я часто виделся с Сильвией. Мы обычно встречались в кафе или у Фредерики, или у Легофа: обсуждали диалоги, монтажные листы, костюмы, крупные планы. Однажды, у Фредерики, Сильвия попросила прорепетировать с ней сцену. Я взял рукопись и начал подавать реплики.

Это была банальная любовная сцена. Обмен клятвами в вечной любви, завершающийся объятиями. Реплики Сильвии были столь выразительны, столь эмоционально убедительны, что я, незаметно для себя самого, увлекся ее игрой. В конце сцены она говорила мне:

— Любовь моя, все, что ты делал до сих пор, не имеет значения. Женщины, которых ты любил или еще любишь, не в счет. Важно лишь настоящее. Важно, что ты обнимешь меня, крепко прижмешь к себе так, чтобы я задохнулась, покроешь мое тело поцелуями, всё забудешь и меня заставишь забыть обо всем…

Она подошла, прижалась ко мне всем телом, и я, стесненный рукописью неловко обнял ее за талию. Это была только репетиция, кинопоцелуй, и все же я не в силах был удержать выскальзывавшую у меня из пальцев тетрадку. Когда мы разомкнули объятия, я не осмеливался взглянуть на Сильвию. Мне было стыдно за волнение, которое она во мне пробудила, за слабость, которую я почувствовал в себе.

Немного погодя я сказал, что пора разъезжаться по домам, минут еще десять топтался у выхода, споря с Фредерикой, пока не очутился, наконец, у своей машины в саду. Я открыл дверцу и, сев за руль, услышал всхлипывания Сильвии, которая ждала меня, скрючившись на заднем сиденье. Я обернулся, удивленно спросил:

— Что ты здесь делаешь?

Закрыв лицо руками, она простонала:

— О, прогоните меня, скажите, чтобы я ушла!

Ее смятение было столь искренним, что меня это просто потрясло. Сначала — наша притворная любовная сцена. Теперь — эта жалкая мольба. Она меня любила. И я любил ее. Две эти истины буквально пронзили меня своей очевидностью. Третья, являвшая собой угрызения совести, — сразила наповал. Я любил и Флору тоже. Это привело меня в полную растерянность, ведь я не допускал даже и мысли, что могу изменить жене, сделав Сильвию своей любовницей. Скорее наоборот…

Безумие. Желание. Нетерпение. Тревога.

Я на бешеной скорости гнал машину в Шенвьер, слыша у себя за спиной жалобные вздохи Сильвии. Единственное, что имеет сейчас значение, это скорость. Все должно произойти быстро, как можно скорее. Я больше не мог ждать и думал о том, сколько времени потеряно с того дня, как я узнал Сильвию, которую я любил; я давил на акселератор, даже не думая о том, застану дома Флору или нет. Плевать на всё. Мне нужна была Сильвия, немедленно. Наконец я притормозил. Вилла была погружена во мрак. Я открыл дверь гаража, загнал «Ланчу», нажал на рычаг изобретенного мною приспособления, — дверь автоматически закрылась, а сад осветился. Я сказал Сильвии:

— Пойдем.

На следующее утро я вспомнил, что Флора уехала на три дня в провинцию. Франсуаза, на подносе принесшая в спальню завтрак, не выразила ни малейшего удивления, увидев рядом со мной голую Сильвию. Она лишь пошла и принесла еще одну чашку.

Договориться нам с Сильвией труда не составило. Так же как и я, она не жаждала предавать нашу связь огласке. Мы легко сможем встречаться в Париже, днем, и так часто, как захотим. Когда я произнес имя жены, Сильвия сказала:

— Прошу тебя, Вилли, не усложняй. Грешно было бы расстраивать такую эффектную женщину, как Флора. Ничего не будем ей говорить… Позже, если мы не надоедим друг другу, посмотрим, что можно сделать…

Эгоист и тупица, я тут же счел это решение наилучшим. — А разве любой другой мужчина в подобном случае действовал бы иначе? Позже посмотрим, что можно сделать. Значительно позже…

Я вел себя как водевильный персонаж. Я стал ходячим штампом. Изменив жене, я преподнес ей, когда она вернулась, роскошный подарок. Я купил молчание Франсуазы, увеличив ей жалованье. Я поделил свою жизнь на две равные, или почти равные части. Одна половина — для Сильвии, другая — для Флоры. Все шло хорошо. В течение полугода.

Третий фильм, снятый мною для «Аргуса», стал настоящим триумфом. Критики снова превозносили мой талант и талант Сильвии, многие пророчили ей будущее кинозвезды. Начались приготовления к четвертому фильму. Сильвия купила небольшую квартирку на площади Клиши, где мы и встречались каждый день. Однажды, погожим солнечным днем, вселявшим в меня оптимизм, я приехал к ней раньше обычного. Нажав три раза на кнопку звонка, я довольно долго ждал, когда откроется дверь. Сильвия показалась мне смущенной, а в коридоре я столкнулся с собиравшимся уходить долговязым молодым человеком. Я изменился в лице, Сильвия же поспешно сказала:

— Познакомься с моим братом. Френсис.

Я машинально протянул руку, брат схватил ее, стал трясти, бормоча вежливые слова, которых я не слышал, так как был занят тем, что разглядывал его. Через некоторое время он, смущенный по-видимому так же, как Сильвия и я, улизнул.

Когда я устроился в кресле, давно уже ставшим моим, Сильвия, как обычно, взобралась ко мне на колени. Вначале я пытался отучить ее от этой привычки, — такая же была и у Флоры, — но из-за своей лени очень скоро смирился с этим, внушив себе мысль, что Сильвия и Флора — всего лишь одна и та же супруга, только с двойной внешностью.

Сильвия с важным видом заявила:

— Дорогой, ты видел, что пишут обо мне критики.

— Очень хвалят. И справедливо, надо сказать, Она улыбнулась.

— Они говорят, что я заслуживаю роль звезды. — Да.

Я приготовился к обороне. Такая преамбула не обещала ничего приятного.

— Вилли, я непременно должна сыграть главную роль в твоей следующей картине.

«Вот и приехали», — подумал я с горечью.

— Ты же знаешь, киска, это невозможно, — сказал я. — У Фредерики контракт с Паркером, и пока Фредерика приносит доход, она будет играть все главные роли в его фильмах.

Сильвии это было так же хорошо известно, как и мне, и поэтому я вначале не понимал истинных причин ее настойчивости, ее недовольной, как у обиженного ребенка, гримасы.

— Но ведь я лишь время теряю, снимаясь в пустяковых ролях. Уже три фильма — и никакого движения вперед! Скоро все начнут думать, что я только и умею, что играть потаскушек второго плана! Ты должен поговорить с Паркером, внушить ему…

Я беспомощно развел руками.

— Исключено, — произнес я с искренним сожалением. — Ты не хуже меня знаешь условия контрактов. Если Паркер уберет Фредерику из заголовка афиши, ему придется уплатить ей неустойку. А для продюсера такая потеря денег хуже смерти, конец света!

Она спрыгнула с моих коленей и, подойдя к окну, уткнулась носом в стекло.

— Хорошо, — уверенно заявила она, не оборачиваясь. — Я не настаиваю. Но в таком случае я приму предложения, которые мне сделали.

Я встрепенулся.

— Какие предложения?

— Италия. Главная роль в пяти картинах. После каждой контракт продлевается автоматически.

Я подошел к ней, обнял за плечи.

— Ты мне об этом не рассказывала.

Она резко повернулась и, пронзив меня взглядом, бросила:

— Не рассказывала, потому что думала, тебя заботит моя карьера. Но раз ты не можешь или не хочешь ничего для меня сделать, то я просто вынуждена туда поехать. Это намного выгоднее. А пять картин — и в каждой главная роль — просто великолепно.

Я отступил на два шага, нащупал в кармане пачку сигарет, закурил, пытаясь отыскать какой-нибудь выход. Но ничего так и не нашел. Я оказался в тупике, так как был просто не в силах сделать Сильвию первой звездой в кинокомпании «Аргус». И не хотел, чтобы она уезжала…

Она спросила:

— А если Фредерика согласится дать мне место в заголовке афиши?

Я пожал плечами. Фредерика никогда этого не сделает, если только не лишится вдруг рассудка.

В афише были указаны две звезды: Фредерика Мэйан и Сильвия Сарман.

После шумного успеха моих последних картин я стал самой видной фигурой кинематографического Парижа со всеми вытекающими отсюда последствиями: неотступно преследующими меня фотографами, бесконечными интервью, репортажами о моей вилле, о моей жене, просьбами попробовать тех или иных актеров, объемистой корреспонденцией, содержащей целый поток сценариев и различных предложений. Короче говоря, обретя известность, Сильвия занялась саморекламой. Начала появляться в парижских кабаре вместе со своими молодыми обожателями. Раз десять объявляли о ее помолвке, столько же раз эти слухи опровергались, а затем, однажды появилась одна вероломная заметка, которая меня просто ошарашила.

«Сильвия Сарман только что опровергла слух, согласно которому она якобы вышла замуж за актера Жана Лабе. В кинематографических кругах поговаривают, что не последнюю роль в этой размолвке, уже пятой за последний год, сыграл режиссер Вилли Браун. Нужно ли напоминать, что именно Вилли Браун открыл Сильвию Сарман?»

Разобрав почту и рассортировав газеты, Флора, как всегда, обвела заметку красным карандашом. Испытывая необходимость оправдаться перед ней, рассерженный на самого себя, я отправился на поиски жены и нашел ее в спальне, возле проигрывателя, слушающей концерт ми-минор Вивальди. Я убавил громкость и потряс газетой.

— Ты видела? Какая наглость! Эти подонки, эти журналисты уже не знают, что и выдумать!

Она взглянула на меня, грустно улыбнулась. Вытянув руку, остановила пластинку.

— Ты прелесть, Вилли. Только не надо ломать комедию. Мне давно все известно.

Я решил сыграть удивление, воскликнул:

— Что известно? Неужели ты поверила этим нелепым слухам?

Она откинула голову на спинку кресла, устало закрыла глаза.

— Это не слухи. Я знаю. Уже год ты мне изменяешь с Сильвией. О, я на тебя не сержусь, она настолько моложе и красивее меня… Обидно только, что ты ничего мне не сказал.

Мне казалось, я сплю и вижу кошмарный сон. Хотелось возражать, кричать о своей любви, просить прощения, но, несмотря на все мои усилия, я, как во сне, не мог раскрыть рта. Я провалился в болото, и под тяжестью собственного тела все больше и больше увязал в нем. Казалось я смотрел на Флору целую вечность, а она делала вид, что ничего не замечает.

Кошмар кончился, когда Флора встала. Подойдя к секретеру, вынула из выдвижного ящика пачку писем и разложила их передо мной.

— Прочти.

Анонимные письма, без даты, все на грязновато-белых листках бумаги, исписанные одним и тем же измененным почерком, с точными указаниями времени и места свиданий. Машинально, я начал комкать их. Флора принялась объяснять:

— Первое пришло полгода назад, Я не придала ему значения. Впрочем, я даже хотела сказать о нем тебе, но сразу не сказала, а потом — забыла. Затем, месяц спустя, я получила еще два. С точными указаниями. Мне захотелось убедиться в их лживости. И я увидела тебя, Вилли, в объятиях Сильвии, со счастливым лицом, какое было у тебя во время наших первых свиданий, десять лет назад.

Она забрала у меня письма, сложила их вместе и резким движением разорвала.

— Тебе не передать, Вилли, сколько мне пришлось выстрадать. Ты был для меня единственным мужчиной, и я не допускала даже мысли, что ты когда-нибудь сможешь обмануть меня, я хочу сказать, серьезно обмануть. Если бы ты время от времени и спал с Сильвией ради развлечения или с другой, или даже не с ней одной, это, в сущности, было бы почти нормально, по крайней мере, несущественно.

Ее голос на какое-то мгновенье, казалось, дрогнул, но она продолжила:

— Тогда как ваши длительные, регулярно повторяющиеся свидания, твоя двойная жизнь, твоя постоянная ложь… Все это было невыносимо. Вечером, когда ты возвращался и нежно целовал меня, словно ничего не случилось, я, улавливая на твоем пиджаке запах духов Сильвии, едва сдерживалась, чтобы не расплакаться…

Я сделал шаг в ее сторону, она попятилась, и я остановился.

— Почему ты ничего мне не сказала? Почему так долго ждала?

— Откуда я знаю? Струсила, наверное. Я всё надеялась, что ты устанешь от нее или она от тебя, что ты вернешься, быть может, поплачешься мне в жилетку, и я тебя утешу… Я глупая, правда? Ты, наверно, находишь меня очень мелодраматичной. Все уже всё знают, начиная с журналистов. Между нами все кончено, Вилли. У меня нет сил продолжать партию, я выхожу из игры.

Я упал к ее ногам и, сознавая, что разыгрываю скверную мелодраму, обнял ее колени, прижался к ней, но она оставалась холодной как мрамор. Штамп, мелодрама, никудышная сцена. Появись такая в фильме, ее бы освистали. Но в жизни освистывают редко, потому что зритель — это одновременно и актер…

— Вилли, я приняла предложение Дэвидсона. Через две недели улетаю в Америку.

Я впал в панику, как и в тот день, когда Сильвия заявила мне о своем возможном отъезде в Италию. Я не знал, на каком я свете. Сильвия? Флора? Кого из них предпочесть? Поскольку Флора была здесь и сейчас, я любил ее, о другой я забыл, другую я отверг:

— Флора, я брошу Сильвию, клянусь тебе. Я не хочу, чтобы ты уезжала, я этого не переживу… Сильвия не в счет, я никогда не придавал этому большого значения, клянусь тебе…

— Не надо клятв. Контракт подписан, я еду. Надеюсь, с Сильвией ты будешь счастливее, чем со мной…

Она указала мне рукой на дверь. Побежденный, я, пятясь, вышел из комнаты, спасовав перед слезами и боясь показаться смешным.

Хлопнула дверь, и немного погодя вновь зазвучала музыка Вивальди.

Она покинула Францию. Через полгода был оформлен развод. Спустя некоторое время я женился на Сильвин. Типично парижский брак.

Жизнь на вилле Шенвьер шла своим чередом. Изменилось только одно: хозяйка дома. Франсуаза—мудрая и преданная мне Франсуаза — осталась и взяла на себя командование взводом лакеев и садовников. Я купил новую машину, которую Сильвия стала использовать для своих частых поездок, но оставил и свою старенькую «Ланчу». Я вновь занялся поделками, которые было забросил из-за любовного раздвоения, но интерес к ним был уже не тот. Я не мог забыть Флору, которую все еще любил, и, оставаясь дома один, я, бывало, часами слушал ее пластинки, пытаясь представить, что она делает в данную минуту.

Срок действия моего контракта с «Аргусом» истек, и теперь я снимал кино для различных кинокомпаний, всегда с Сильвией в главной роли. О Фредерике Мэйан уже почти и не вспоминали, снималась она редко и, как правило, в очень дешевых картинах. Зато лицо Сильвии не сходило с обложек иллюстрированных журналов. И жизнь Сильвии в изложении предприимчивых и наделенных богатым воображением трудяг из еженедельника «Говорит Париж» навевала сладкие грезы на читательниц. Ну а я все больше и больше становился мсье Сильвия Сарман. И поскольку я не оправился еще от шока, вызванного бегством Флоры, мой последний фильм потерпел полное фиаско. Одной лишь Сильвии все было как с гуся вода: критики единодушно досадовали на то, что ей пришлось попусту растрачивать свой талант на такую ерунду…

Когда я, удрученный первым с начала моей карьеры провалом, лихорадочно работал над сценарием очередного фильма, в комнату влетела Сильвия. Она накладывала на лицо слишком много грима, и я сделал ей замечание, но она, как всегда, пропустила его мимо ушей. Уселась на кровать, обнажив стройные ноги, закурила.

— Любовь моя, — заворковала она, — тебе следовало бы немного отдохнуть, прежде чем снова впрячься в работу. Не успев закончить одну картину, ты кидаешься на другую. Это неразумно.

Чувствуя себя затравленным, я вскинул голову и закричал:

— Все заботятся о моем здоровье. Послушать тебя, так я уже конченый человек! Что за вздор ты несешь? Один провал после восьми удач вовсе не значит, что я проиграл! Ну ошибся, с кем не бывает! Возьми любого романиста: если одна книга у него получается слабее остальных, в доверии ему не отказывают!

— Ты не писатель, Вилли, а кинематографист. И должен знать, что в кино художественный провал влечет за собой целую серию провалов финансовых, напрямую тебя это не коснется, но недовольство кинокомпании вызовет.

— Плевал я на кинокомпанию! — кричал я, размахивая руками. — Я никому ничем не обязан, могу работать с кем захочу!

Сильвия резко повернулась, подошла ко мне. Ее белокурые волосы коснулись моей щеки.

— Не нервничай, дорогой, Ничего страшного не случилось. Твое самолюбие слегка уязвлено — и только. Твой следующий фильм будет великолепен, я уверена.

Еще немного и я бы, как кот, заурчал от удовольствия. Я подсознательно ждал именно этих слов, и она, выбрав весьма удачный тон, произнесла их. Я прижал Сильвию к себе, поцеловал, она не сразу высвободилась из моих объятий, отошла, чтобы погасить в пепельнице догоравшую сигарету, вернулась ко мне. Усевшись на подлокотник кресла, сказала:

— Тебе нужен месяц, а то и два полного отдыха, чтобы ничто тебя не беспокоило. Ты сейчас увлекся сценарием, даже не зная, устроит ли он продюсера. Это ошибочный путь, подожди, пусть тебя позовут, предложат сюжет. Поезжай за город, попутешествуй немного, это пойдет тебе на пользу,

Я сдался. Демонстративно собрал свои бумаги и запер их в стол.

— Твоя взяла. Поеду в Испанию. И увезу тебя с собой. Она тут же возразила, отрезав:

— Нет, я останусь здесь.

— Сильвия, я не понимаю. Ты требуешь, чтобы я уехал, а сама ехать не хочешь. Почему?

— Потому что у меня есть обязательства здесь, съемки.

— У кого?

— Неважно. Исторический фильм, очень интересная роль.

Я в отчаянии всплеснул руками. Наверное, я был похож на рыбу, выброшенную на берег.

— Но так же нельзя.

— Нет, можно. Насколько мне известно» ни в одном контракте не сказано, что я должна сниматься только в твоих картинах!

— Я не хочу, чтобы ты снималась у других.

— Я буду делать то, что захочу. А я как раз и хочу сняться у другого режиссера.

— Почему?

Ее глаза светились грустью. Она, не отрываясь, смотрела на меня, я чувствовал, что теряю самообладание. Этот осуждающий, изучающий меня взгляд яснее ясного говорил о том, что жена во мне разуверилась. От восхищения, которое я всегда вызывал у Сильвии, теперь не осталось и следа. Я разочаровал Сильвию, мне не хотелось больше жить.

Я остался в Шенвьере, пытаясь забыть эту сцену, с головой ушел в работу. Сильвия, между тем, снималась в историческом фильме, открывая им свою серию «знаменитых кокеток». И ничто не шевельнулось у меня внутри, когда я узнал, что фильм бьет все рекорды посещаемости, и зрители требуют продолжения. Сильвия снялась во втором фильме, затем в третьем. Все—за очень короткий промежуток времени. Я же прозябал. Никто не предлагал мне сценария.

И тут прошел слух, что я кончился как режиссер. После этого я действительно кончился. В кино всегда так. В тот день, когда одна знаменитость соглашается уступить свое место во главе афиши другой, она начинает катиться вниз. Режиссер, не снявший за год ни одной картины, уже ни на что не годен. Его избегают. Стали избегать и меня. В офисах кинокомпаний группки людей распадались при одном моем приближении. Меня искренне жалели.

Сильвия становилась все менее разговорчивой, иногда к ней даже страшно было подступиться. Возвращаясь вечером домой после изнурительного дня, она запиралась у себя в спальне. Потом она стала возвращаться все реже и реже. Потом стала появляться в Шенвьере только один раз в неделю. Потом прошел слух о нашем разводе. Потом мы развелись. Состоялось бесстрастное объяснение.

— Ничего у нас с тобой не получится, Вилли. Тебя преследуют неудачи, и, когда я вижу твое кислое лицо, меня начинает мучить совесть оттого, что моя карьера складывается так успешно… Будет лучше, если мы расстанемся… Я по-прежнему люблю тебя, Вилли, ты знаешь, но многое изменилось…

Что я мог возразить? Я разочаровал ее, не оправдал, надежд, которые она на меня возлагала, — жалкий тип, преходящая знаменитость, не сумевшая использовать свой шанс. Старый дурак. Сильвии не было еще и двадцати пяти, и ее звезда только всходила… Я остался один. Покинутый обеими женщинами, которых я любил. Один в огромном доме с Франсуазой, преданной мне до мозга костей. Я пытался что-либо предпринять. Обивал пороги в поисках работы, которую никто не хотел мне давать. Сначала я продал машину. Затем — дом. Сняв небольшую квартирку на бульваре Батипьоль, я заживо похоронил себя.

Прошли годы.

Моя первая жена стала в Соединенных Штатах известной певицей. Узнав из газет о приезде Флоры во Францию, я решил пойти на пресс-конференцию, которую она устраивала для журналистов. Увидев меня, она помахала мне рукой, как старому другу. А позже, когда репортеры потянулись к выходу, подошла, посмотрела мне в глаза и сказала:

— Вилли, как ты изменился!

Я стоял молча, не в силах сказать ей, что она — она не изменилась. Флора выглядела такой же молодою, как и шесть лет назад, хотя я знал, что ей уже под сорок. Я застыл в неподвижной, идиотской позе, беспомощно опустив руки. Она взяла меня за локоть.

— Вилли, я узнала, что Сильвия тебя бросила. Мне тебя искренне жаль.

Теперь уже и Флора жалела меня. Тем не менее она обошлась со мной жестоко, так же, как и Сильвия, но я не мог сердиться на них, понимая, что во всем виноват сам. Во всем. Я пробормотал:

— Ты замужем?

— Да.

— Счастлива?

— Да.

Я повернулся, дошел до двери, открыл ее, изобразил на лице улыбку, сказал:

— Я рад твоему успеху и твоему счастью, Флора.

В холле отеля я посмотрел на себя в зеркало. Я легко мог бы сойти за ее отца. И за дедушку Сильвии. Смешки в зале.

Газеты писали: «Сильвия Сарман, первая звезда французского кино, с большим успехом играющая сейчас в пьесе Мишеля Барро «Изабель, любовь моя», только что объявила о своем возвращении на экран, намереваясь сняться в фильме, продюсером которого будет она сама. С этой целью Сильвия Сарман собирается восстановить разорванные связи и пригласить всех, с кем она начинала свою карьеру в кино: Таким образом, первой партнершей Сильвии в картине будет Фредерика Мэйан, — замечательная актриса, оказавшаяся сейчас в тени. Постановщик фильма— Вилли Браун, чьи первые картины остались в памяти у каждого из нас. Сценарий написан Мишелем Барро, мужем Сильвии Сарман. Итак, есть все шансы на то, что этот фильм станет кинематографическим событием года»,

Сильвия, — уж не знаю, откуда она взяла мой адрес, — явилась ко мне. Я, хотя и ждал ее визита, невольно попятился, столкнувшись с ней лицом к лицу. Улыбнувшись мне, она спросила:

— Можно войти?.

— Входи.

Я сгорал от стыда за убогость моего жилища, небрежность платья. Сильвия осмотрелась, села, вынула из сумочки пачку сигарет. Не прошло и пяти минут, как я снова привык к ней. Тот же взгляд, те же волосы, духи, привычки. Как будто ничего не произошло, как будто мы никогда и не расставались…

— Ты читал газеты?

— Да.

— Ты сейчас свободен?

Я показал на рваные обои, свой старый будильник, дешевую мебель, поношенный костюм.

— Ты хотел бы делать эту картину? Она может дать тебе шанс для нового взлета.

— Хотел бы, но это, скорее, возможность заработать немного денег.

Она объяснила мне свой замысел, в двух словах пересказала сценарий Мишеля Барро. Идея мне понравилась. Десять минут беседы, — и я снова режиссер Вилли Браун. И уже забыт тот Вилли Браун, который шесть лет перебивался случайными заработками. Сильвия продолжала говорить: настоящая деловая женщина. Настоящий продюсер, который не станет бросать деньги на ветер. Затем беседа отклонилась в сторону. Я выдавил из себя несколько слов раскаяния и сожаления по поводу того, что не сумел удержать ее подле себя. Я сказал:

— Три дня назад я виделся с Флорой. Странное совпадение: после стольких лет забвения я сразу встретил вас обеих…

Сильвия впала в задумчивость, мечтательно протянула:

— Бедная Флора. Она тебя любила, а я из-за своего эгоизма сделала все, чтобы отлучить ее от тебя. Я даже посылала ей анонимные письма… Какой же глупой я была. В сущности, с Флорой ты бы, наверное, был бы счастливее.

Анонимные письма, из которых Флора узнала о моей измене! Их написала Сильвия! Я был ошарашен. Я уже развел руки, примеряясь к толщине ее шеи. Встал, сделал два шага в ее сторону. В этот момент открылась дверь, и Франсуаза, с удивительнейшим безразличием в голосе, спросила:

— Я ухожу. Вам ничего не нужно?

Хладнокровие вернулось ко мне, я засунул руки в карманы. Мерзавка. Она состряпала эти анонимки, и именно из-за нее Флоре пришлось терпеть такие муки. Франсуаза повторила:

— Вам ничего не нужно?

— Нет, спасибо.

Дверь захлопнулась. Сильвия, не заметив странности в моем поведении, заговорила снова:

— Я могла бы вызвать объяснение и обычным способом, и ты бы, наверное, этому не воспротивился, Вилли, но я предпочла поставить Флору перед свершившимся фактом. Однажды она приехала ко мне, и объяснение состоялось. Она хотела знать, действительно ли я люблю тебя, и я ей это доказала… Тогда она отошла в сторону… Но зачем я тебе рассказываю, ты не хуже меня это знаешь, и потом, всё уже в прошлом, всё давно умерло. Давно…

Нет, я не знал ничего. Все происходило за моей спиной! Ни Сильвия, ни Флора никогда не говорили мне об этом объяснении! Когда оно состоялось? Где? Почему я ничего о нем не знал?

— Какое же доказательство своей любви ко мне ты могла предоставить Флоре? — спросил я, призывая себя к спокойствию.

Сильвия посмотрела на меня, как прежде, улыбаясь:

— Разве она тебе не рассказала? Чудачка! Впрочем, у Флоры всегда был странный, скрытный характер… О, это очень просто. Я была готова на всё. Я сказала ей, что жду от тебя ребенка. Она поверила!

Из пурпурного ротика Сильвии вырвался смешок, и меня передернуло. Она действительно была готова на всё, способна на любую подлость. Она любой ценой хотела заполучить меня — и заполучила, чтобы бросить сразу, как только я оказался ей не нужен! Вот, значит, что она за пташка! К сожалению, я понял это слишком поздно. Я позволил обвести себя вокруг пальца мелкой интриганке, актрисе, достаточно хорошей для того, чтобы целых два года морочить мне голову, заставляя верить в ее любовь. А после, мсье Вилли Браун, исчезните! С поразительной легкостью она признавалась мне теперь во всех своих грязных делишках, очевидно полагая, что я вместе с ней посмеюсь над ними.

Ее любовь—комедия! Никаких сомнений: все то время, пока мы были вместе, она водила меня за нос, а я, жалкий идиот, ни о чем не догадывался! И поделом мне! Исковерканная жизнь, лопнувшая карьера — вот плоды ее деятельности. Зачем надо было приезжать и рассказывать все это, лишать меня иллюзий, которые я еще питал относительно нее? Зачем?

Она встала.

— Ты сейчас свободен?

— Да.

— Отлично. Поедем, познакомишься с Мишелем, и вы начнете работу, а я тем временем подготовлю твой контракт.

Мне хотелось убить ее сию же минуту, но я не шелохнулся, — я снова струсил. Как я себя ненавидел, идя за ней! У подъезда нас ждала роскошная приземистая машина «Эспада Ламборгини». Типично пижонский автомобиль. Она села за руль, совершив маневр, выбралась со стоянки, с весьма впечатляющей уверенностью провела машину через весь Париж и выехала у Шарантонского моста на автостраду.

Было шесть вечера. Десятки машин беспрестанно обгоняли одна другую то слева, то справа от нас.

Сильвия сказала:

— Помнишь, как я струхнула в твоей «Ланче» первый раз?

Я помнил прежнюю Сильвию, пугливую, нелюдимую, нагловатую девчонку, маленькую дикарку, которую я нарек Сарман, боявшуюся зайти в шикарный ресторан. Импульсивный ребенок, чьи выходки приводили меня в восторг, каждое ее лестное слово в мой адрес я принимал за чистую монету. И все это оказалось фальшью, гнуснейшей ложью. И брат тоже? Желая-таки выяснить все до конца, я внезапно спросил:

— Как поживает твой брат?

— Мой брат?

Она почти тотчас же продолжила:

— Очень хорошо, он занимает важный пост в провинции.

Но ее секундное замешательство не ускользнуло от меня. У Сильвии никогда не было брата. Невероятно. И все это выяснялось лишь шесть лет спустя. Несмотря на два года совместной жизни, я совсем ее не знал.

Она прибавила газ, обогнала одну за другой три солидные машины. Я взглянул на счетчик и поежился: 230! Она заметила мое беспокойство, рассмеялась, прибавила еще. Снаружи свистел ветер, мы обставляли все машины, как черепах, и я умирал от страха. Справа показалась второстепенная дорога, которая, я знал, ведет в Ла-Варен. Не сбавляя скорости, Сильвия вошла в вираж, ударив по тормозам. Резкий поворот руля — и вот мы уже катим по дороге на Ла-Варен. Я вытащил платок, вытер пот.

— Это ведь ты приохотил меня к скорости. На этой «Ламборгини» я могу выжать все 250. Разумеется, днем я никогда не рискую, но ночью… Возвращаясь из театра, когда дороги пустынны, я отвожу душу! Семь минут — и я дома! Да и напряжение это снимает получше, чем холодный душ.

Она сбросила газ и остановилась — я глазам своим не поверил — перед моим бывшим домом. Оторопевший, я вылез из машины, и лишь тогда она бросила мне:

— Я выкупила твой дом. Он так мне нравился.

Когда мои ноги ступили на гравий аллеи, решение было принято: я убью ее. И я знал, как.

Каждый вечер, возвращаясь из театра, она выжимала из машины 250. Каждый вечер она заходила на поворот, резко ударяя по тормозам. Автомобильная катастрофа на такой скорости смертельна.

Я познакомился со своим преемником Мишелем Барро. Очень молодой, безусловно моложе Сильвии, он, казалось, порядком смутился при моем появлении, но довольно скоро мы прониклись симпатией друг к другу. Он смотрел все мои фильмы, и они ему нравились. Он прочитал мне свой сценарий, завязался разговор. Я невольно озирался вокруг, пытаясь разглядеть за новым убранством мое бывшее жилище. Затем я принялся изучать Барро. Было видно, что он старается понравиться мне. И было видно, что он кого-то или чего-то ждет. Я убедился в этом, когда зазвонил телефон. Он вскочил, прошел передо мной, не извинившись, снял трубку, заговорил приглушенным голосом, словно боясь, что я подслушаю.

Я встал, облокотился на подоконник, созерцая пейзаж, который прежде ежедневно был у меня перед глазами, когда я вставал и подходил к окну.

Барро снова сел, извинился. Мы работали примерно до восьми, а потом он сказал:

— Вы останетесь на ужин.

Я хотел было отказаться, но он настоял.

— Да, да, мы поужинаем в мужской компании. Сильвия через полчаса уедет в театр. Она ест там, на месте.

Я согласился и похвалил единственную его пьесу, которую видел, хотя на самом деле нашел ее весьма скверной. Он засмущался.

— Вам нравится писать для кино? — спросил я.

— Да. Это так непохоже на театр. В кино все время что-то меняют, отказываются от многих сцен, а затем восстанавливают их в прежнем виде. Да и доходы здесь выше, чем в театре, хотя усилий затрачиваешь меньше.

— Действительно, — согласился я. — Дело это выгодное. Доказательство…

Я показал на себя, и у него хватило такта не рассмеяться этой мрачной шутке. Денег он мне не предложил и правильно сделал, потому что его подачку я бы принял без малейшего угрызения совести. Однако к чему возлагать на этого юнца вину за грехи Сильвии? Было очевидно, что он подвернулся ей под руку в неудачный для себя момент, и Сильвия, угадав в нем будущую знаменитость, сочла весьма выгодным выйти замуж за подающего надежды литератора. Чудачка Сильвия. Которую я решил убить. Я сделаю доброе дело, избавив от нее киностудии, освободив от нее Мишеля Барро: она уйдет в зените славы. Никаких торжественных проводов для Сильвии, дамы и господа. Все будут скорбеть о смерти Сильвии, а начинающим актрисам будут ставить в пример ее упорство в достижении цели…

В одиннадцать Барро повез меня домой на моем скромном «Фольксвагене», Мы стали лучшими друзьями. В конце концов ничто так не сближает мужчин, как факт пребывания в браке с одной женщиной

Несколько дней подряд я по вечерам ездил работать в Шенвьер. Барро сам приезжал за мной, а на ночь отвозил назад. Я свыкся с принятым здесь распорядком. Живущие неподалеку слуги — их было трое — в десятом часу уходили домой. Оставшись один, Барро обычно смотрел ночные теленовости, а затем поднимался наверх, в мою бывшую спальню. Он спал, как спят в его возрасте: крепким глубоким сном.

Сильвия возвращалась на своей роскошной «Ламборгини» лишь в два часа ночи. Поставив машину в гараж, шла спать, тоже наверх, предварительно приняв снотворное. И еще: во вторник спектакля у нее не было, свободный день. Это я тоже учел.

Оставалось только алиби. Его предоставит мне Франсуаза, непроизвольно. Она спала в дальней комнате и могла подтвердить, что уже много лет подряд я каждый вечер ложусь в десять и сплю как сурок, пока она не вытащит меня из постели около восьми утра. Она тоже отличалась тяжелым сном.

Однажды вечером, в пятницу, заранее узнав расписание автобусов на Ла-Вареи, я лег, как всегда, в десять. Через час, когда служанка крепко уснула, я встал. В темноте, в полной тишине оделся, взял сумку, куда я положил кое-что из моего ящика с инструментами, и бесшумно выскользнул из квартиры. Я поймал такси и поехал сначала в театр, где играла — и не без успеха — Сильвия. Я хотел убедиться, что она не заболела… «Ламборгини» стояла ни своем обычном месте, неподалеку от служебного входа. Прекрасно. На другом такси я доехал до Венсенских ворот. Пешком дошел до замка и сел на 121-й автобус. Вышел у Шенвьерского моста около полуночи. Не торопясь, преодолел отрезок пути мост — вилла и бесшумно открыл решетку специально изготовленным для этого ключом. Освещенные окна второго этажа указывали на то, что Мишель Барро еще не спит, но для меня он опасности не представлял. Я запер решетку, весьма довольный своими способностями взломщика, и, пройдя по краю газона, очутился в глубине сада, где — я знал—находилась мастерская. Закрывшись там, я стал ждать возвращения Сильвии.

Сидя в зловонной темноте, я принялся размышлять над своим поступком. Я собирался убить Сильвию и не ощущал при этом никакого волнения. Мне казалось, убив ее, я совершу богоугодное дело. Сильвия предала меня, как предала многих других, принесла несчастье и мне, и Флоре… Она заслужила смерть. Я был столь же хладнокровен, как палач, начищающий до блеска нож гильотины. Я размышлял. Убил бы я ее шесть лет назад, узнай я, что она меня обманывает? Отвечу: нет.

Странное дело. Любовная драма замедленного действия. Месть Лагардера[1] . Возвращение Монте-Кристо! Прямо-таки душещипательная история… Я ко всему потерял интерес и, тем не менее, я убиваю. Поступок сумасшедшего?. Возможно. Не очень приятно лишиться вдруг всего, что любишь: дома, работы, жены, друзей. Приговоренных к смерти хотя бы не заставляют работать в их камерах! Я же приговорен к жизни. Вынужден жить, занимаясь ненавистными мне поделками, — кинематографу я отдал лучшую часть самого себя…

Решение созрело окончательно, когда я снова увидел Флору. И если бы я не прочел в ее глазах, что она все еще любит меня, что до сих пор сожалеет о случившемся, я бы так не возроптал, когда Сильвия открыла мне свое истинное лицо. Сильвия похитила у меня Флору, любовь ее была фальшью, и мои руки обнимали скелет, притворщицу, куклу с веселым лицом. Она должна умереть. Чтобы такое больше не повторилось. А когда она будет мертва благодаря мне, возможно, я смогу, наконец, избавиться от тошнотворного привкуса во рту, который уже давно не дает мне покоя…

На дороге остановилась «Ламборгини».

Сильвия, с сигаретой во рту, прошла в десяти сантиметрах от меня. Сквозь дверную щель я проследил взглядом за ее белым силуэтом до входа в виллу. Она исчезла внутри, заперев дверь на ключ, и сразу же осветился почти весь первый этаж. Минут через пятнадцать свет внизу погас, и зажглось окно наверху.

Судя по всему, она принимала таблетки. Еще когда мы только поженились, она засыпала с трудом, мучилась головными болями, просыпалась посреди ночи, напуганная кошмаром, вся в поту, с искаженным от страха лицом… Свет погас. Я встал размять затекшие ноги, я не торопился. Вдалеке прогромыхал поезд. У соседей лаяли сторожевые собаки. Ступая по траве, я подошел к гаражу, проник в него через заднюю дверь, зажег фонарик. Безупречный взломщик.

Чудовище было на месте, молчаливое, еще теплое от усилий, навязанных ему женщиной. Разложив свои причиндалы, я поднял капот автомобиля. Несколько минут ушло на осмотр неизвестной конструкции — и я принялся за дело. Впрочем, в одном техническом журнале я уже познакомился с особенностями устройства ходовой части. Ни секунды не колеблясь, я принялся за тормозную систему.

На этих мощных автомобилях установлены гидравлические тормоза типа «Локхид». Нажатие на педаль тормоза вызывает прилив жидкости, которая через трубку воздействует на диски, обеспечивая резкую, почти мгновенную остановку машины. При разрыве трубки в результате слишком сильного нажатия на тормоз система выходит из строя.

Я снял плащ и приступил к работе. Задача нелегкая, мне вряд ли удастся придать всему этому законченный вид. Тем хуже.

Я добрался до пластикового уплотнения, аккуратно разрезал его и узким напильником подпилил трубку. О, совсем немного, по всей окружности, чтобы это выглядело, как равномерный износ. Достаточно для того, чтобы через несколько дней тормоза вышли из строя.

Для подстраховки конструкторы предусмотрели дополнительную трубку, в случае разрыва первой. Пришлось повторить операцию в еще более акробатической позе. Но я все-таки довел ее до конца.

Час спустя я выпрямился, весьма довольный собой. Десяток ударов по тормозам, и полетит первая трубка. Еще три — и вторая тоже лопнет. А поскольку Сильвия меньше 150 в час не ездила, то тогда уже ничто не спасет её от смерти.

И никто меня никогда не заподозрит. Какие у меня могут быть причины убивать Сильвию? Сильвию, которая предоставила мне возможность вернуться в кино… К тому же авария произойдет не сразу. Возможно, что и через месяц, если не слишком грубо обращаться с тормозами. Вредительство будет обнаружено, это неизбежно, однако никто не сможет сказать, когда оно было совершено… Что до меня, то я никогда и близко не подходил к этой машине. Никогда, клянусь.

Я надел плащ на свой испачканный костюм, натянул перчатки, скрывшие мои черные руки, застегнул на сумке молнию, погасил фонарь. Беспрепятственно покинул виллу, доехал до Ла-Варена, пешком дошел до Венсенского леса. Там я, совсем обессилевший, уснул под деревом.

Разбуженный предрассветным холодом, я дождался первой электрички метро. К шести я был уже дома и лег спать. В восемь меня разбудила Франсуаза.

Это случилось месяц назад. И целый месяц я каждый день, каждый час ждал известия о ее смерти. Сегодня вечером зазвонил телефон, и я узнал: Сильвии больше нет. Теперь я удовлетворен. Это всё, господин инспектор, я сдаюсь властям.